Дорогой читатель! Не суди так строго мой литературный опус. Он не претендует на место в ряду шедевров. Отличительная особенность его в том, что он написан простым советским офицером, оказавшимся в кругу жарких событий борьбы двух гигантских военных машин того времени, 60-х годов XX столетия. Не много написано о той освободительной борьбе вьетнамского народа в советской печати, что этому мешало, судить не берусь. Но теперь появилась возможность еще раз вернуться к событиям тех лет.

Записи в военной обстановке я не вел, да и не разрешалось это делать. Но, вспоминая прошлое, я хотел бы здесь рассказать об истоках мужества и стойкости вьетнамского народа, о самоотверженном труде советских военных специалистов. Если в описаниях событий тех лет, судеб отдельных людей, эпизодов жизни вьетнамских воинов и советских военных ты увидишь хоть толику того, что явилось основой для победы, то я буду благодарен тебе. Часто приходится слышать по телевидению и радио о приемах, устраиваемых в честь кого-либо, делегаций, гостей, отдельных личностей. Есть приемы по случаю каких-либо событий.

Нам тоже приходилось принимать участие в приемах, притом на разных уровнях. Например, в Национальном собрании ДРВ, у Командования Народной Армии, ПВО-ВВС, провинциальных комитетах Партии трудящихся Вьетнама и других местах более низкого уровня: полк, дивизион… Как-то само собой вошло в привычку называть приемами встречи с командованием частей, при которых мы состояли руководителями местных властей. Не могу утверждать, но возможно это пошло с неточного перевода слов: «встреча», «беседа», «посещение» и т. д. Дальше пошло: даже встречи между собой стали называться приемами.

Вьетнамцы при встречах всегда стараются пригласить за стол. Это придает и официальность, в то же время сближает собеседников, располагает к откровенному разговору. Еда, питье и сигареты играют при этом немаловажную роль. Чай и сигареты всегда ставятся на стол, и большинство бесед проходит с чашкой чая в руках. Чай вьетнамский терпкий, он хорош в жару. Он заваривается непосредственно перед употреблением, кипяток всегда стоит готовый. Пьют его из маленьких чашечек. На тарелки положили раскрытые пачки сигарет. Вьетнамские сигареты крепкие, тогда сигареты выпускались без фильтра. Мы привыкли к такому крепкому табаку только потом, сначала курили более мягкие с фильтром: «Новость», «Краснопресненские». Иногда на стол ставят бананы, фрукты. В зависимости от того, чем располагает хозяин. «Богатые хозяева» это более высокий уровень приема. Вообще вьетнамцы гостеприимный народ. Несмотря на скудность военного времени они для гостей выставляют на стол все, что у них есть. Это есть настоящее гостеприимство, уважение к гостю.

На официальных приемах куда более пышно. Кухня вьетнамская очень разнообразна и блюда, приготовленные для гостей, вкусны и красиво оформлены. Все участники, организаторы и приглашенные, облачаются в костюмы, обычно в белые рубашки, черные брюки. Не всегда при галстуках.

Самый высокий прием, где нам посчастливилось быть, прием в Национальном собрании в конце августа 1968 года в честь праздника. Мы присутствовали всей группой, хотя я помню, сначала были приглашены только мы с командиром. Приглашенных было несколько сот человек. Столы накрыты в нескольких залах. Прием на манер дипломатического: сидячих мест нет. Высокие широкие столы уставлены всяческими яствами. Принимал министр канцелярии Премьер-министра. Обходя все залы приема, он благодарил советских специалистов за помощь в борьбе с американским агрессором. Были ответные тосты.

Примечательно то, что с этого приема я и еще два наших техника поехали прямо на стартовую позицию. Найти меня среди множества гостей оказалось не просто, так как приехавших офицеров в само здание не пропускали. Помогли им наши ребята. Вышедшие проветриться, видя, что разыскивается такой-то, пошли по всем рядам, передавая просьбу вьетнамских товарищей.

Машина пришла прямо из дивизиона, у них с собой даже переводчика не было. Я взял с собой еще двух товарищей. Дивизион стоял далеко от Ханоя. По дороге объяснялись по-вьетнамски.

Оказалось, что дивизион занял новую позицию, но привести себя в боевую готовность не смог. В эти дни шли непрерывные дожди. Дороги на позиции и прилегающих местах оказались не пригодными для проезда. На позиции накопилось большое количество ракет. Даже артиллерийские подразделения не могли занять предполагаемые позиции, завязли в грязи. Создалась опасная обстановка.

Приехали около часа ночи. Станция наведения развернута. Из шести пусковых установок смогли протащить на позицию только четыре, остальные две вместе с тягачами сидели в грязи глубоко. Две ракеты были уже заряжены, хотя, до проверки функционирования стартового оборудования без ракет, этого нельзя было делать. Все, начиная от водителя тягача до командиров пусковых установок просили помощи. Но прежде прошли в станцию. Там неисправность была несложная, ребята разберутся. И я с командиром дивизиона вышел к стартовикам. Одна машина не прошла, другая пыталась ее обойти. Вот и перепахали всю позицию. Главное, нет возможности применить лебедку, которая есть у каждой машины — некуда прицепить конец троса. Близко к позиции нет ни одного дерева или еще чего-либо, чтобы зацепиться.

Ходим в темноте с командиром и думаем с какого конца начать. У одного тягача левая дверца открыта. За рулем сидит водитель в одних трусах. И качает машину: взад, вперед. Но не слишком получается, вернее, совсем не получается. Не хватает росточка парню. Еле дотягивается ногами до педалей. Пока переключает с передней передачи на заднюю машина успевает переместиться на другое место, эффект качки теряет свой смысл. Я прошу уступить место мне. Надо сказать, что наши офицеры имеют неплохую практику вождения грузовых машин, тем более таких тягачей. Повозились много за время службы в зенитно-ракетных войсках.

Я действую тем же манером, качаю. И получается: через несколько минут машина на ровном месте. Теперь ее надо увести подальше — она мешает здесь с пустым полуприцепом. Это уже дело водителя. Он получает указание от командира.

Меня разыскал Геннадий Полетаев: у них со станцией все нормально. Я зову их к нам на помощь. Вскоре кольцевая дорога освобождается от всякой техники. Без команды ничего не позволяем делать. Теперь с командиром стартовой батареи планируем, в какой очередности что делать. В первую очередь — оставшиеся пусковые установки на свои места. Затем контроль функционирования всего комплекса.

Всё успели сделать к рассвету. С момента нашего прибытия прошло более четырех часов. Мы уже направились к машине, когда завыла сирена и раздались крики:

— Май бай ми!

«Вовремя», — подумал я. Придется подождать. В это время к позиции подъезжает заместитель командира полка товарищ Куат. Он наш давнишний знакомый. Еще с Союза. Мы с ним познакомились на учебном пункте в Бакинском округе ПВО. Приезжал весь наш полк, вновь сформированный из нового пополнения. С тех пор он первый заместитель командира полка. Многие сменились, многие ушли на повышение по службе, а донгти Куат оставался на своем месте, хотя часто исполнял обязанности командира. Впрочем, главный инженер полка донгти Ань так же с того времени бессменно находится на своей должности. Товарищ Куат принял рапорт командира дивизиона и остался очень доволен проделанной работой. Долго нас благодарил и… предложил срочно отсюда уехать. Куда денешься, пришлось уехать, не дождавшись отбоя «тревоги». Я думаю, ребята в кабине управления уверенно крутили штурвалы, ища на экране цель…

Мы начали разговор о приемах, надо его и докончить.

Слово «прием» автоматически перекочевало в наш лексикон и нашу жизнь. В жизнь, так сказать, чисто внутреннюю.

Вдали от Родины, семьи, родственников жизнь своеобразна, не привычна, порою скучна и тосклива. Вполне естественно, когда кто-то из ребят заявляет о своем желании отметить день рождения или какое другое событие (если, конечно, обстановка этому благоприятствует), коллектив с удовольствием поддерживает это — и вот тебе прием!

Человек хочет в кругу своих товарищей расслабиться, вспомнить прошлое, родных, друзей, родной дом, спеть любимые песни, поделиться сокровенными мыслями… Не каждому удавалось отпраздновать свой памятный день так, как хотелось бы. Чаще наши дни были заполнены работой на стартовых позициях, долгих и утомительных переходах. Но, когда выдавались такие редкие свободные дни, старались использовать их для поднятия настроения, духа. Такова уж душа русского, советского человека, нашего брата. Эти дни, точнее вечера, оказывались настоящим бальзамом для больной, порою угнетенной тоской по Родине души, разрядкой от стрессов, накопленной усталости, физической и духовной.

К приемам виновник торжества начинает готовиться заранее. Прикупает редко появляющиеся продукты, заказывает повару необходимые, конечно, свои любимые блюда. Приглашенные тоже готовятся загодя: чистятся, стираются, гладятся. Покупают подарки. Обычно в складчину.

О блюдах любимых. Мы, привыкшие к русской кухне, не всегда, особенно в начале прибытия во Вьетнам, с удовольствием кушали все то, что подавалось к столу. Но потом это стало надоедать, однообразие всегда плохо действует на нормального человека. Разнообразить пищу на нашем столе помогли как раз эти самые приемы. Кому-то хотелось, чтобы ко дню рождения был подан борщ, кому-то блины и т. д. Шли к повару с поклоном. Придется, конечно, некоторое время на кухне с засученными рукавами и в белом халате (иначе на кухню хода нет) и совместно с нашим поваром отработать технологию приготовления. Повар усвоит это навсегда. Повар у нас был классный. Ему было лет 55. Так любил свою профессию и гордился этим. Звали его Тан.

К моему дню рождения, который отмечали в конце августа, я научил повара стряпать пельмени. Получились отменные, язык проглотишь!

После моего дня рождения пельмени на нашем столе стали появляться все чаще и чаще. Ребята из других групп, иногда проездом, иногда приезжая по делам, восхищались нашей кухней, искусством нашего повара, от чего он бывал на седьмом небе и был готов, казалось, накормить пельменями всех лиенсо, находящихся во Вьетнаме.

Однажды, приехав из дивизиона, попал на «прием», устроенный командиром нашей группы в честь врача из Ханойского Центрального госпиталя, тоже нашего военного специалиста. Фамилию его приводить не буду — был такой уговор. Он кандидат медицинских наук, хороший хирург. Во Вьетнам прибыл несколько позднее нас, но мы с ним были хорошо знакомы, часто встречались в Ханое. Приехал я домой после устранения сложной неисправности. Возились с ней больше суток инженеры полка и вместе с ними наш Геннадий Полетаев. (Кстати, на второй день после этого дивизион сбил беспилотник). Вьетнамские ребята были бесконечно рады, говорили, что если бы эта неисправность не была устранена, то этот самолет «достался» бы другим, а радость победы была бы не у нас.

Войдя в комнату, где вместе со мной проживали командир и наш врач Игорь Павлович Туркин, я увидел за уставленным всякими яствами столом командира и гостя. На столе, естественно, были и пельмени, и выпивка. Игорь лежал на своей лежанке и грустно смотрел на меня своими серыми глазами, вокруг которых были черные кольца. Дело в том, что несколько дней тому назад Игорь, пробираясь в темноте со второго этажа на первый по разбитой при бомбежке лестнице, споткнулся и, упав, сильно ударился об камень. Как выяснилось потом, при этом разбил основание черепа. Одним из признаков треснутого черепа является, оказывается, появление черноты вокруг глаз. Игорь посмотрел на себя в зеркало — «черные очки»! Так он поставил себе точный диагноз, затем об этом было доложено в Ханой. Больного нельзя было транспортировать несколько дней. Мы ждали врача, и вот он приехал. Задача его — осмотреть больного и принять решение о перевозке в госпиталь. Он приехал в автобусе со всеми принадлежностями (носилки и т. д.) для перевозки.

Командир и доктор были уже навеселе. Они шумно приветствовали вновь прибывшего, то есть меня, и тут же потянули к столу.

— Ты приехал как раз вовремя! Садись скорее! Выпей с устатку!

Я вежливо отвел их руки, сказав, что нужно сначала хорошенько вымыться: снять с тела пот и дорожную пыль. Выходя из комнаты, успел переброситься несколькими фразами с Туркиным. Он сказал, что его решили вести сегодня ночью, когда на дорогах спокойнее. Он просил перед его отъездом организовать ужин, а сейчас гостя постараться уложить спать, чтобы он перед дорогой отдохнул. Хорошо помывшись, сменив белье и рубашку, я присел к столу. Прием продолжался. Вперемежку с тостами рассказывались интересные байки. За столом было о-очень весело. Разговор об отдыхе перед дорогой никто не воспринимал всерьез. Никто из них спать не хотел.

Незаметно спустилась ночь, пришлось зажечь свечи. Подали сигнал к ужину. Гостя в общую столовую приглашать не стали, его внешний вид и поведение оставляли желать лучшего. Ужин принесли в комнату. Но оказалось, что выпивка-то подошла к своему концу. У разгулявшихся выпивох это обстоятельство вызвало тревогу. Все дело испортил Игорь, подав из своего угла голос:

— Александр Иванович, если еще хотите выпить… — Его немедленно перебил командирский бас:

— Какой вопрос, Игорек!!! Конечно, хотим, конечно. Странные вопросы ты задаешь иногда, доктор. Сегодня такой гость… Такой гость…

— У меня здесь под лежанкой в чемодане есть женьшень. Достаньте.

Было известно, у Игоря в чемодане лежала пол-литровая бутылка настойки корейского женьшеня с настоящим корнем. Доктор знает что покупать — лекарство!

— Вот это делово! — воскликнул приезжий доктор. — Сейчас мы с тобой протрезвеем, командир. А потом соберемся в дорогу.

На столе появилась бутылка с корнем, и встала рядом с другой, в которой был лоамой. Женьшень и рис — первопродукты этих двух хмельных напитков.

— Будем пить так, командир, — продолжал приезжий доктор, наш гость. — Рюмку рисовой, рюмку женьшеня. Хмель как рукой снимет. А то мы с тобой того…

У меня невольно расширились глаза, глядя на него и не мог выговорить слов, которые застряли на языке: «О чем ты, доктор?» — Да-да. Не строй удивленные глаза. Я практически это проверял. Поразительное лекарство!

— Ладно, не шути, — наконец сказал я, поняв, что будет настаивать на своем. — Можно понять заблуждения простых смертных, но кандидата медицинских наук… Но извини меня.

— Да я тебе еще раз объясняю, что проверил на себе. Не знаю как там с законами природы, логики и арифметики, но я тогда нисколько не пьянел — я после каждой рюмки водки выпивал рюмку женьшеня. Она, точно, нейтрализует водку. Как и почему это происходит — я объяснить не могу, но это так.

Чего с ним спорить? Пьяный есть пьяный. А Александр Васильевич молчал, улыбался. Слушал спокойно наш спор и, не повышая голоса повторял:

— Кто из вас прав, кто не прав, мы это сейчас же и проверим. Мы это сейчас же и проверим… — Стал разливать в рюмки лоамой.

Что было делать? Беспокойство вызывает сама поездка. Не было бы необходимости ехать — пожалуйста, пусть пьют себе «на здоровье». Не отнимать же из рук рюмки, того и глядишь, подерутся.

Ладно, думаю, пусть выпьют, может уснут, к ночи выспятся.

Еще принесли что-то горячее. «Под горячее» опять было выпито довольно много опьяняющих и «отрезвляющих» рюмок. Из своего угла встревал в разговор Игорь Павлович. Вроде больной, тем более не выпивший, но все равно подогревал сидящих за столом. Те слушали его не перебивая, «из уважения к больному», а потом «развивали его мысли».

Время подходило к десяти, когда пришел водитель с переводчиком. Он интересовался, едут донгти лиенсо сегодня в Ханой или останутся ночевать. Наш гость тут же встал и подошел к водителю.

— Едем, и только так, — выговорил он, едва шевеля губами и пытаясь хлопнуть вьетнамца по плечу.

Я начал отговаривать доктора, предложил сейчас же лечь спать, а в путь тронуться рано утром. Меня на этот раз поддержал и командир, и Игорь Петрович. Но не тут-то было: доктор из Ханоя упрям: едем и все. Поспорив довольно долго, мы сдались (какой толк спорить с пьяным?), потеряли надежду в успехе и начали готовиться к отъезду. Было единственное желание: быстрее посадить доктора в автобус и постараться его усыпить. Но спать он никак не собирался. Был возбужден, ходил шатаясь туда-сюда, без умолку говорил. Игоря занесли в автобус на носилках, уложили между сиденьями. Доктор тоже вошел в автобус, но ложиться и не думал. Отправлять их в таком состоянии никак было нельзя. Что же делать? Всячески старались задержать их, но время шло. Ну, наконец, он замолк и вскоре заснул на переднем сиденье. Я предлагал дать кого-либо на помощь, но Александр Васильевич не согласился.

— Доедет как миленький, проспит до самого утра, — сказал он.

Так и уехали вчетвером: водитель, переводчик, больной и… пьяный.

Для Игоря эта поездка продолжалась долго. О том, как они добирались до столицы, устраивался в госпиталь, он рассказывал потом, месяц спустя в госпитале. Приехав в Ханой, решили сначала отвести доктора в гостиницу. Его невозможно было разбудить. Пришлось втроем тащить на второй этаж, укладывать в постель, и только потом ехать в приемный покой госпиталя. Получилось так, что не доктор сопровождал больного, а больной — доктора, здорового. Когда потом мы встречались с ханойским доктором, он виновато опускал глаза, отворачивался.

В честь Нового 1969 года мы пригласили командование полка из дивизионов. Гостей собралось более двадцати человек. Поставили что-то вроде елки, украсив ее самодельными игрушками. Стол накрыли в той же комнате, где стояла елка. Прием, как говорится в отчетах, прошел в теплой и дружественной обстановке. Пели песни, произносились тосты. Пожелали друг другу здоровье и успехов, главное — скорейшего окончания войны. Засиделись за разговорами до глубокой ночи.

На Новый Год по восточному календарю командование полка пригласило к себе.

2 января нового года пришла радостная весть: сбит еще один беспилотный разведчик. Мы вдвоем с командиром спешно выехали в дивизион. Сразу видно по лицам: хорошее настроение сегодня у личного состава. Командир дивизиона встречает нас у въезда. Довольно улыбается, но видно, что радость свою старается скрывать, как и подобает мужчине. Вообще, вьетнамцы буйно не выражают свой восторг, радость, эмоции умеют сдерживать. Но радость светится на каждом лице. Со всей позиции подходил народ к центру, все хотели выразить нам свою благодарность. Видя это, комиссар решил воспользоваться моментом: решил провести митинг. Собралось человек двести. Наше присутствие придало особое торжество. Все выступающие, говоря об успехах последнего времени, выражали теплые чувства к советскому народу, нашей помощи.

— Без вашей помощи наша победа была бы не возможна, — заявил комиссар в своем выступлении. В ответном выступлении Александр Васильевич заверил воинов дивизиона в том, что советские специалисты не пожалеют своих сил для оказания помощи вьетнамским друзьям. Он персонально поблагодарил стреляющего (командира дивизиона), офицера наведения и операторов сопровождения за отличную выучку и пожелал всем новых успехов.

Позвонили с КП полка и просили прибыть туда. Там оказалась вся наша группа. Здесь нас ждал очередной прием в честь сбития самолета-разведчика.

Так начинался Новый 1969 год.