Наша группа, состоящая из 14 человек, постоянно переезжала с полком. Он менял свою дислокацию в зависимости от боевых условий. Командование ПВО-ВВС лучше нас знало, где усилить плотность огня, где можно временно ослабить. Но, в основном, наши находились в Ханойской группировке (потом она составила дивизию), рядом со знаменитым первым полком. Самый первый зенитно-ракетный полк был основной кузницей кадров для всех частей ЗРВ ВНА. Еще бы, этот полк прошел путь от первых пусков ракет по вражеским самолетам до самых сложных, ожесточенных боев. Были потери, поражения, ошибки. Бои закалили в боевом и моральном отношении, поэтому воины первого полка составили костяк вновь формируемых частей и подразделений. Командующие полков и подразделений — выходцы отсюда. В нашей группе, как было уже сказано, были специалисты при командирах: один в полку, четыре в дивизионах. Факт, что до приезда сюда в боевых действиях они не участвовали. Практические стрельбы проводили только на полигоне. Теоретическими знаниями они владели, но боевой опыт у вьетнамских командиров был значительно выше. Из сказанного видно, кто у кого чему мог учиться, и кто кого чему мог научить.

Другое дело у технических специалистов (8 человек во главе со мной). Здесь они постоянно принимают участие в подготовке техники к бою, анализируют результаты стрельбы, совместно с вьетнамскими инженерами и техниками делают соответствующие выводы, проводят занятия и т. д. Им не обязательно находиться на технике во время боя.

Специалист при командире дивизиона, чтобы быть настоящим знатоком боя, чтобы учить молодых стреляющих, должен принимать непосредственное участие в бою. В крайнем случае, хотя бы присутствовать на боевой стрельбе. Обеспечить их присутствие как раз и не удается. Во всяком случае в наше время. С весны 1968 года бомбардировки Северного Вьетнама стали значительно реже. (Выше мы выяснили причину этого). Для того, чтобы наши попали в дивизион именно к пускам, необходимо постоянно жить при стартовой позиции. Кто на это пойдет? Вьетнамская сторона строго соблюдала приказы о безусловном сохранении жизни советских специалистов. Указы и законы военного времени суровы. Поэтому приходилось им ограничиваться присутствием на тренировках боевых расчетов. Это тоже много давало им. Помню, восхищался натренированностью расчета кабины «У» подполковник Георгий Александрович Татаринов.

— Все у них получается как надо: ни лишних движений, ни разговоров. Даже вместо доклада «вижу цель», они докладывают «ко» в настоящем бою! Виктор Иванович Мишенкин также посещал такие тренировки.

Но каждый день в дивизион ездить не было возможности. А он не любил сидеть без дела. Напрашивался на поездки вместе с технарями.

Он, бывший командир стартовой батареи, стал помогать вьетнамским ребятам по стартовому оборудованию, снискал в этой работе заслуженную благодарность.

Алмаз Закиевич Ибрагимов был грамотнейшим из них. У него институтское образование, он инженер. Знал почти все системы комплекса. Часто заменял меня, возглавляя группу в моем отсутствии (когда я уезжал в другие полки или работал в составе комиссии инженерно-ракетной службы). Он чаще посещал тренировки расчетов командного пункта полка. Позже, после приезда из Вьетнама, он стал начальником отдела боевой подготовки дивизии.

Об Иване Антоновиче Старостенко было уже сказано. Проработав в Ханое месяцев восемь, он уехал домой по семейным обстоятельствам. Военную службу закончил начальником школы младших специалистов (сержантов).

Александр Васильевич Дмитриев, выпускник военной командной академии, руководил работой группы умело. Строго спрашивал, но не пресекал самостоятельности и инициативы. Заботился о нашем быте, организовывал отдых. Вместе с врачом группы Игорем Павловичем следил за состоянием здоровья, соблюдением гигиены: стрижкой, стиркой, помывкой. Своевременно уложить спать — это тоже не маловажно. Без сна нет и продуктивного труда.

Кстати о помывках. В реках, озерах и других водоемах купаться нельзя. Они кишат мелкими и совсем немелкими живыми существами. Бань, как в северных странах, во Вьетнаме нет. Не в обычае. Где помыться? Хорошо, если поблизости колодец. Тогда проблема снимается. Если его нет? Тогда приходится его рыть. В двух местах так и пришлось делать. Не смогли подобрать места с колодцем. Мы помогали работникам бюро обслуживания рыть их, чтобы ускорить появление воды. А дальше проще. Строится небольшое сооружение из циновок. Ставятся рядом железные бочки с выбитым с одного конца дном. Заполненная водой бочка обкладывается дровами и разжигается огонь. Теплая вода есть! Это в холодное время. А в теплое можно и не подогревать, хоть колодезная, но этой водой можно обливаться. Обливаемся из литровой консервной банки. Дно банки пробито множеством мелких отверстий. Набираешь из бочки воду, а она обливает тебя как под душем, мелкими струйками. Особенно приятно после работы.

Однажды кто-то решил устроить «настоящую» баню с паром. (Это было, когда мы жили недалеко от столицы вместе с инженерно-ракетной службой). Здесь стояла военная обмывочно-дегазационная машина. На ней имеются две железные камеры (с двойными стенками вроде термоса), в которые нагоняется горячий пар. Кому-то пришло в голову использовать этот пар как в бане. Садишься в камеру и открываешь пар. Вот тебе и баня!

Есть одно неудобство: дверь в камеру запирается только снаружи. Поэтому одному из парящихся нужно стоять рядом и открывать дверь, как только изнутри раздастся стук. Так заработала у нас баня. Мы тоже сходили в эту баню вдвоем с командиром.

Хозяином этой машины был вьетнамец, у которого получали разрешение. Он даже помогал топить печку.

Однажды подполковник Румянцев, недавно прибывший по замене вместо Шерстобитова, руководителя группы инженеров, решил положиться на хозяина установки и пошел туда один, без напарника. Истопник-вьетнамец, которого нередко видели и выпившим, и под «наркотой», почти ничего не понимал по-русски. Показав ему жестами: закрыть дверь, а затем, после стука открыть, Румянцев залез в камеру, напустил пар. По мере повышения температуры ручка вентиля-крана так накалилась, что не было возможно до него дотронуться. И вот наш любитель париться сидит в камере, пытается закрыть пар, но у него ничего не получается. Он уже обжег руки, пар продолжает поступать, хотя и не в том количестве как вначале. Он стучит во всю силу, кричит, никто не слышит и никто не подходит. Истопника нет. По-видимому, позабыв о своем клиенте, он куда-то ушел.

К счастью Румянцева, я шел мимо, заказывать машину на следующий день. Услышав отчаянный стук, я тут же открыл камеру. Оттуда вывалился весь обожженный парильщик. Все тело его было красным, сам он до того перепуган, что ничего не мог вымолвить. Тут подошли еще несколько человек из обслуги. Я посоветовал немедленно броситься в реку (в пяти метрах). В воде ему стало сразу легче, он с головой погружался в нее и долго не вылезал на берег. Кажется, все обошлось благополучно, во всяком случае, он в госпиталь не ложился, лечился на месте.

Разговоров об этом было много, в том числе и шуток, вроде: «Материальную часть знай, как пять пальцев, иначе испечешься как Румянцев». Здесь под словом «материальная часть» имелась ввиду та злосчастная камера и ее вентиль-кран. Тут же вспоминали старый анекдот о летчике, вынужденно приземлившемся на территории противника и захваченного в плен. На допросах от него требовалось рассказать о каком-то узле его самолета. Он плохо знал матчасть и не мог ответить. Пытали, били — бесполезно. Когда возвратился из плена, якобы говорил своим сослуживцам: «Учите, ребята, матчасть, за незнание больно бьют».

В каждом почти письме на родину мы посылали несколько фотокарточек. Это фотографии, в основном, о наших буднях. Меньшая часть — пейзаж, архитектурные сооружения Ханоя, портреты друзей и знакомых. По фотографиям можно проследить жизнь каждого, так много набралось этих снимков. Но с годами фотографические снимки тоже, как и сам человек, стареют. Многие снимки выцвели, пожелтели. Но, наверное, сохранились пленки у наших нештатных фотографов. Когда-нибудь и их проявят. Посмотрят потомки эти мгновения истории, сделают выводы.

Из дома тоже приходили в письмах фотокарточки. Дети, жена. Старшая дочь учится в школе, сама пишет письма, присылает свои рисунки. Я тоже ей пишу отдельные письма, пишу более четким и крупным почерком, она окончила только второй класс.

Все мы скучаем по родине, по родным и близким. Они снятся во сне. И не только они. Снятся морозы, снега, березы, даже пища…

Осенью наш доктор Игорь Туркин побывал на Родине. Сопровождал больного офицера из соседнего полка. Его укусила какая-то заразная муха (комар?), он заразился и заболел тяжелой болезнью. Долго лечили в госпитале. Доставили из Японии какую-то сыворотку, но не помогло. Решили отправить в Союз. Вот его и сопровождал самолетом наш доктор. Он сумел заехать на обратном пути к семье, позвонил женам или родственникам наших ребят, у кого были телефоны, передал приветы, рассказал о нашей жизни. Привез с собой целую кучу подарков и «наших» продуктов. В том числе большую банку селедки (ее здесь почему-то не было), несколько буханок настоящего ржаного хлеба.

Три килограмма селедок со ржаным хлебом мы съели за один вечер! Вот до чего соскучились! Да, человек привыкает ко всему, что окружает его с самого дня рождения, к природе, людям, даже к той же пище, что забыть он это не в состоянии. Где бы человек не находился, куда бы судьба его не забрасывала, он привязан к своей Родине, он связан с ней видимыми и невидимыми нитями.