Мои приключения на башне не остались без последствий. На следующее утро я проснулась с сильнейшей простудой, и последующие дни должна была провести в своей комнате под присмотром мадам Маршан. Среди обслуживающего персонала она была единственной, кто откровенно платил мне благожелательностью за мое доброе отношение. Не знаю, объяснялось ли это ее личным расположением ко мне, или же тем, что я была матерью Майкла, но факт остается фактом — я была ей симпатична.

Брайан предложил вызвать из деревни доктора Бенуа. Однако единственным последствием этого предложения был презрительный взгляд его старой матушки. Еще бы — приглашать доктора из-за таких мелочей! Однако уже одно то, что я оказалась слишком изнеженной для здешнего непривычно прохладного воздуха, было достаточно неприятно для меня. И в этом я была полностью солидарна с нею. Я была весьма раздосадована, что заболела от столь смехотворной причины и очень обрадовалась, когда появилась мадам Маршан со всевозможными лечебными отварами, приготовленными по собственной рецептуре. Многие из них имели отвратительный вкус, но я все выпила. Причем выпила не потому, что верила в целебное действие снадобья, а скорее из благодарности.

Мне не потребовалось особых усилий, чтобы заставить ее разговориться. Она рассказывала о детстве Алана, о д'Эшогетах и о той уединенной жизни, которую они тут вели.

Сама она родилась и выросла в Сан-Дегарре. Все ее истории о д'Эшогетах звучали очень доверительно, но как только я начинала проявлять любопытство, они сразу же прерывались. Вне всякого сомнения, мадам Маршан считала себя обязанной оставаться лояльной в первую очередь по отношению к д'Эшогетам.

Само собой разумеется, меня навещали не только слуги. Д'Эшогеты добросовестно придерживались традиционных правил гостеприимства. Так что я не скучала и не ощущала недостатка в общении. Ну и, конечно, особую радость мне доставляли визиты Майкла. Казалось, он не замечал некоторого отчуждения, возникшего между нами.

— А бабушка не хочет, чтобы я заходил к тебе, — сообщил он. — Она считает, что я могу заразиться. И еще она говорит, что все мужчины нашей семьи отличаются чрезмерной пред... пред...

— Предрасположенностью к болезням?

Майкл кивнул с важным видом.

— Предрасположенностью к болезням и чувствительностью к холоду, как она говорит. А Поль сказал, что все это чепуха. И она потом ничего больше не сказала, — он заговорщически улыбнулся мне. — А знаешь что, мама? Мне кажется, она боится Поля. Разве это не смешно?

— Да, — улыбнувшись, подтвердила я. И мне очень хотелось надеяться, что он никогда не заметит, какой панический ужас Поль внушал мне.

Поль у меня не появлялся. Вероятно, он догадывался, что его присутствие у моей постели теперь еще менее желательно, чем когда-либо. Также не показывалась и Дениз. Зато неожиданно быстро за время моей болезни мы сблизились с Фарамоном. Он подолгу задерживался в моей комнате и наведывался так часто, что у его матушки появились определенного характера подозрения. Во всяком случае, она требовала оставлять открытой дверь во время этих визитов. Естественно, «из соображений convenauces...».

— В теперешнем вашем состоянии едва ли кому придет на ум рассматривать вас как предмет своего вожделения, — весело размышлял вслух Фарамон. — Достаточно посмотреть на ваш красный нос, измученные глаза, да и просто на весь этот антураж... К тому же ваша простуда при более близком общении может оказаться еще и заразной.

В теперешнем моем состоянии я была совершенно не расположена к флирту! Да к тому же еще с Фарамоном! Брайан же навещал меня только вместе со своей матерью. Хотя наши с ним отношения к этому времени тоже получили некоторое развитие.

Однажды, почти в полночь, меня разбудил стук в дверь. Затем дверь открылась, и в комнату вошел Брайан.

Я, наверное, ужасно выгляжу! — первое, что пришло мне в голову, как только мне удалось стряхнуть с себя сон и осознать, что, собственно, происходит. Сердце мое бешено колотилось, мозг работал слишком медленно, чтобы трезво оценить создавшуюся ситуацию. Но хотела ли я этой трезвой оценки? Однако Брайан либо не замечал моего смятения, либо слишком напряженно думал о чем-то, вовсе не относящемся к моим ожиданиям. Во всяком случае, он не сделал и шага в моем направлении.

С чего это я так уверилась, что он испытывает ко мне те же чувства, что и я к нему? — подумала я не без раздражения. Впрочем, именно это раздражение и помогло мне взять себя в руки.

— Что случилось, Брайан? Надеюсь, что-то очень серьезное заставило прийти вас сюда в такое время?

— Ради Бога простите, что я так поздно беспокою вас, — начал он, — но мне непременно нужно переговорить с вами с глазу на глаз.

Он помолчал некоторое время, прежде чем продолжить:

— Я поднимался некоторое время тому назад на Северную Башню и собственными глазами видел ручку на внешней стороне двери. Она на месте.

Он смотрел на меня при этом так серьезно, что я прямо-таки взорвалась:

— Так спросили бы о ручке Фарамона! Он-то уж во всяком случае точно знает, что ручки там не было.

Смуглое лицо Брайана легко покраснело, как если бы его застали за чем-то неблаговидным.

— Я вижу, мне действительно не стоило приходить сюда, но, Леонора, я сделал это, потому что беспокоюсь о вас. И это время мне кажется более подходящим, чем какое-либо другое. Нужно быть уверенными, что никто не узнает о нашей тайне. А что касается Фарамона, так я говорил с ним. И он был чрезвычайно удивлен, что мне известно обо всем. Это разве должно было оставаться только между вами?

На сей раз была моя очередь покраснеть. И я почувствовала, что лицо мое стало пунцовым.

— Да... Я боялась, что об этом станет известно Майклу. Потому и попросила Фарамона никому ничего не рассказывать.

Брайан кивнул.

— Понимаю, — но при этом по его лицу было видно, что ничего он не понимает. — Хотел бы я, чтобы и со мной вас связывали такие же доверительные отношения, — задумчиво произнес он. — Тогда многое было бы проще.

Эти слова не могли меня не растрогать, и я уже решилась было отбросить всяческую осторожность и поговорить с ним откровенно, как того требовали мои чувства. Но он вдруг резко повернулся к двери, пожелал мне спокойной ночи и покинул комнату.

Я попыталась потом, когда представился случай, заговорить о ручке с Фарамоном, но он был Страшно оскорблен тем, что я нарушила обещание молчать. Мне так и не удалось объяснить ему, почему я сочла необходимым посвятить в эти обстоятельства Брайана. Так, не добившись признания от одного брата, я потеряла, во всяком случае на какое-то время, расположение другого.

Наконец простуда стала проходить и у меня уже не было никаких оснований отстраняться от жизни в замке. Да и, откровенно говоря, более не было никакого желания проводить время в своей комнате. Несомненно, лучше — начать привыкать к образу жизни обитателей замка, раз уж он должен будет определять мою жизнь. Кто бы только знал, насколько я боялась предстоящей встречи со всей семьей. Но, как ни странно, встреча прошла для меня без особого напряжения нервов.

Последующие недели прошли так спокойно, что их спокойствие почти что граничило со скукой. Поль и Фарамон были абсолютно правы — самая страшная опасность, грозившая обитателям этого замка, была скука. Уже по прошествии двух недель я с нетерпением поглядывала из окна в надежде, что вскоре пойдет снег и похолодает настолько, что озеро покроется льдом.

Идея заняться зимними видами спорта показалась мне внезапно чрезвычайно привлекательной. Я достаточно хорошо каталась на коньках. И, скорее всего, у меня хватит мужества для того, чтобы научиться ходить и на лыжах. По крайней мере, это позволит мне коротать время.

К счастью, мне не приходило на ум, что эта монотонная жизнь не является чем-то вроде штиля перед надвигающейся бурей. Более того, я бы чрезвычайно удивилась, скажи мне кто-нибудь, что очень скоро мне придется лишь с тоской мечтать о подобной монотонности времяпрепровождения.

О-о! Как же тогда я ненавидела эти скучнейшие вечера! Эти формальные обеды и эти кошмарно чопорные совместные беседы по их окончании!

Время от времени предпринимались попытки принять по телевидению какую-либо программу. Но обычно изображение оказывалось настолько отвратительным, — чему едва ли следовало удивляться в этих краях, — что телевидению предпочитали партию в бридж.

Но карточная игра еще более усугубляла испытываемую ко мне мадам д'Эшогет враждебность. Дело в том, что мои способности к бриджу были ниже всякой критики, а она относилась к этому весьма ревниво. Я бы охотно избегала этой неприятной обязанности, но ни Поль, ни Брайан не играли, а потому мне не оставалось ничего иного, как составлять ей компанию.

Фарамон старался как мог, придумывая все новые развлечения. Однако его предложения неизменно отклонялись. «Если ты при жизни своих братьев и племянников не уделял им внимания, — говорила его матушка, — то по крайней мере не забывай о них теперь, когда они мертвы. Официально траур будет снят через шесть месяцев. Для меня он будет длиться, конечно, гораздо дольше».

Предложение потанцевать, естественно, также натолкнулось на резкое сопротивление госпожи д'Эшогет. Но когда однажды Фарамон предложил спуститься вниз, в деревню, чтобы узнать, какой фильм идет в единственном тамошнем кинотеатре, она не стала возражать, заметив, что подобные поездки ее не интересуют. Вероятно, она так устала от нашего общества, что рада была возможности не видеть нас хотя бы один вечер.

В результате мы отправились в деревню в огромном черном «даймлере» вчетвером — Дениз, Поль, Фарамон и я. (По всей видимости, этот «даймлер» был официальным представительским автомобилем семьи, поскольку в гараже было большое количество других автомобилей). Брайан с нами не поехал.

— Сегодня вечером мне нужно утрясти еще пару вопросов. Так что отправляйтесь без меня. Думается, всем вам, а особенно Леоноре, пойдет на пользу выбраться отсюда на некоторое время.

При этих словах он ласково улыбнулся, и я опять почувствовала хорошо знакомое мне душевное томление.

— Ведь вы, наверное, чувствуете себя здесь заживо погребенной? — добавил он, обратившись ко мне.

— Как будто я себя чувствую по-другому, — надувшись, бросила Дениз.

Его улыбка погасла.

— Если хорошенько задуматься, все мы тут заживо погребенные, ma cheri. Но есть разница. Мы сами хотели этого. Леонора же находится тут против своей воли.

На лицах у всех появилось странное выражение.

Первой нашлась Дениз. Бросив на меня полный злобы взгляд, она повернулась к своему мужу и с ехидцей заметила:

— А эти... э-э... вопросы, которые ты собираешься улаживать, не отговорка, чтобы не ехать с нами? A, cher mari? Может быть, ты просто слишком нервничаешь в присутствии Леоноры? В кинотеатре ведь так темно, а в бюро — напротив — так неромантично? N'est-ce pas?

Этот обмен колкостями настолько ошеломил меня, что я громко вздохнула. Неужели ее так занимал мой единственный и к тому же абсолютно случайный визит в бюро? Что же тогда было бы, если бы стало известно о ночном визите Брайана в мою комнату? Брайан же только улыбнулся и парировал на свой манер. Казалось, он уже достаточно привык к бестактности супруги.

— Если бы это было так, моя дорогая Дениз, то тебе бы следовало отдать должное моей сдержанности. Как и прежде, я все-таки собираюсь провести этот вечер в своем бюро — и, ты права, исключительно ради Леоноры.

Меня очень огорчило, что он не поехал с нами. Мне хотелось хотя бы немного побыть рядом с ним, чувствуя, как от его присутствия вместо стройных мыслей в моей голове воцаряется хаос. Вместе с тем предстоящая поездка радовала меня. И не только потому, что она обещала принести с собой некоторое разнообразие, но также и благодаря возможности познакомиться наконец-то с деревней. До сих пор я пока что не отваживалась выбираться за пределы замка.

Собственно, и территорию замка я знала весьма плохо. Никто не предлагал мне более никаких экскурсий и осмотров. Так что я лишь однажды отважилась на прогулку к домикам, в которых в прежние времена жили слуги.

Среди прочих построек я обнаружила выглядевший крайне причудливо большой старинный сарай, который почему-то сразу пробудил мое любопытство. Я несколько раз обошла вокруг него и как раз решила поискать входную дверь, как навстречу мне вышел высокий мужчина с угловатыми чертами лица, которое со всей очевидностью свидетельствовало о его индейском происхождении.

— Мадам не увидит тут ничего интересного, — сказал он. — Сарай сильно обветшал. А потому входить в него опасно, хотя этого и не скажешь, глядя на него со стороны.

— А вы кто? — спросила я.

Не обратив внимания на мой вопрос, он сказал:

— Я попросил бы мадам вернуться в замок.

Само собой разумеется, я не стала дискутировать с ним, а повернулась и отправилась в обратный путь. А вдруг это был один из сподвижников Поля, которому было поручено следить за тем, чтобы я не попыталась совершить побег? Я решила тут же забыть об этой встрече, что мне скорее всего и удалось бы, не увидь я этого человека в тот же самый вечер в шоферской униформе, стоящим рядом с черным «даймлером». Итак, то был Жиль — брат Мари-Лизет.

Пока он очень ловко вел автомобиль по крутому серпантину горной дороги, я наблюдала за ним. Интересно, был ли он таким же националистом, как и его сестра? Или же его не интересовала политика?.. Так или иначе, но внешне он производил достаточно благоприятное впечатление. Ничто не свидетельствовало о недостатке уважительного отношения к господам. Я поинтересовалась у Фарамона, удалось ли ему добиться чего-либо своим ходатайством перед Брайаном, но тот недовольно возразил:

— Собственно, у Брайана никогда и не было намерения увольнять его. Просто у него иногда бывает ужасное настроение.

За прошедшее время я уже и сама смогла понять, что за спокойной внешностью Брайана скрывается кипящий вулкан.

Нашу поездку никак нельзя было назвать успешной. Уж слишком неудачным был подбор нашей компании.

Деревню я видела существенно меньше, чем при своем первом посещении ее. Улицы были освещены довольно тускло, а лавочки оказались уже закрытыми. Кроме зевающего кассира, сидевшего в своей кассе, да провожающего посетителей к их местам капельдинера, никого больше не было видно.

Мы разместились в ложе, которая помимо прочих «прелестей» еще и располагалась столь неудачно, что мы видели фигуры действующих лиц на экране ужасно искаженными — длинными и тонкими, как на картинах Эль-Греко. В довершение всего оказалось, что я уже видела этот фильм прежде. Это было в Ванкувере пару месяцев тому назад.

Некоторое время меня развлекали титры на французском, но затем я начала скучать все больше и больше. Дениз сопровождала просмотр непрерывными язвительными замечаниями, а Фарамон все время пытался завладеть моей рукой. «Странно, — подумалось мне. — В конце концов ведь мы же тут не одни». У меня было такое чувство, что Дениз своими зелеными кошачьими глазами великолепно видит в темноте. И мне меньше всего хотелось бы, чтобы она перенесла свои колкости с Дорис Дэй на мою скромную особу. Уж не задался ли братец Брайана целью скомпрометировать меня? Эта версия показалась мне весьма правдоподобной.

Когда на экране появилась надпись «Конец», я почувствовала огромное облегчение. С каким же удовольствием я вдыхала свежий ночной воздух, после того как мы вышли из зала! И вновь кроме нас никого не было вокруг. По всей видимости, жители деревни весьма рано отправлялись в постель. Лишь в двух-трех домах еще горел свет. Но несмотря на это, я никак не могла избавиться от ощущения, что кто-то тайно наблюдает за нами.

— Как жаль, что мы уже не сможем заскочить куда-нибудь, чтобы выпить, — посетовал Фарамон. — По будням все кафе закрываются в восемь, а в ночной клуб дамы не допускаются...

— Да туда и входить-то не хочется, — коротко бросила Дениз. — Он так же примитивен, как и вся эта деревня.

Говоря, она не сочла необходимым даже хотя бы немного понизить голос. Мне стало совсем нехорошо от мысли, что Дениз мог услышать кто-нибудь из жителей деревни. Судя по всему, ее реплика показалась не особенно уместной и Фарамону. Во всяком случае, он предпочел по возможности быстрее посадить нас в машину.

— Домой, сэр? — спросил Жиль.

— Да, — подтвердил Фарамон. — Если только у вас нет лучшего предложения.

По всей видимости, это была его «стандартная» шутка, поскольку никто не рассмеялся, а Жиль тронул машину с места, не сказав ни слова.

— Идет снег, — неожиданно заметил Поль.

И верно, в свете фар в воздухе танцевали отдельные снежинки.

— Как же медленно тянется время! — ни к кому не обращаясь, произнес Фарамон. — Интересно, сколько сантиметров будет к утру? Нужно приготовить лыжи...

— Не будь таким нетерпеливым, — рассмеялся Поль. — Нужно гораздо больше снега, чтобы начать кататься на лыжах.

— Знаю, знаю, — вздохнул Фарамон, — но уже нет сил ждать...

Тут он повернулся ко мне.

— Здесь очень красиво, когда выпадет много снега!

— Но и достаточно опасно, — добавил Поль.

При этом он не смотрел на меня, но я была уверена, что последнее замечание было адресовано именно мне.

Когда на следующее утро я поднялась и выглянула в окошко, то обнаружила, что от снега ничего не осталось.

За завтраком Фарамон заметил:

— Что ж, может быть, нам больше повезет в следующий раз.

Однако прошло несколько недель, и ничего не изменилось в нашей жизни. Я и не знала — радоваться мне этому или печалиться.