(Огни)

Когда настраиваешься на информационное поле новой земли, приходит и то, что хочешь знать и то, что нет.

Стоило войти в холл и увидеть Беарна с окровавленной девушкой на руках, события, которые предпочла бы никогда не увидеть, влились в мозг.

Пара секунд — и произошедшее со Стеллой привело в состояние полного шока. Боже! Где я очутилась? Смогу ли выдержать существование в этом кошмарном мире? Как другие тут вообще живут? Как у них еще остаются силы улыбаться, смеяться, надеяться, любить? Господи! Да это ад на земле!

Впрочем, нет такого ада, куда не пошла бы ради мамы.

Деревня, очень напоминающая поселения индейцев, описанные в энциклопедиях, раскинулась на гигантской территории. Расстояния между домами поражало. Палисадники, окружавший каждый из них тоже! Впрочем, там мало что росло. В основном, трава и дикие кустарники с ядовитыми ягодами. Однако, при желании умелый садовод развел бы здесь райские кущи.

Канам такое без надобности. Овощи и фрукты они ели мало и могли купить отличные продукты на ничейной территории.

Первые сумерки окрасили округлые дома в розоватые разводы.

Возле гигантского коттеджа, с колоннами и статуями громадных кошек, выше человеческого роста собралась толпа канов. Только мужчины. Одеты в легкие холщевые брюки, полупрозрачные в лучах светильников, гирлянды которых сетями опутали небо над поселением. Столбы, поддерживающие нити с несметным количеством ярчайших рыжих лампочек, навскидку имели высоту десяти канов не меньше. А людоеды — успела в этом убедиться в Аннарисе — почти всегда выше двух метров.

Толпа молчала, с каким-то суеверным трепетом взирая на кана, стоящего среди колонн, будто на постаменте, в окружении каменных кошек.

Вот он — великан в прямом смысле слова. Боюсь, даже Беарн не выглядел бы рядом большим. Разве что немного более грузным.

Черные глаза исполина обжигали. Крупные, резкие черты лица точно высечены из камня. Длинные черные пряди ложились на могучие плечи.

Он вызывал… ужас. Правда. Даже образ вождя канов в голове порождал животный страх, заставляющий съежиться и трястись.

Чего они ждут?

Лучше бы себя и не спрашивала…

Жилистый людоед в серых брюках за волосы притащил Стеллу толкнул, заставив опуститься на колени. Мускулистая и очень высокая, она казалась миловидной и весьма приятной внешне.

Сердце екнуло, в груди потяжелело от недоброго предчувствия.

Пухлые губы провинившейся вздрагивали, миндалевидные глаза смотрели в землю. Немного крупноватые для женщины руки инстинктивно сжались в кулаки.

— Я знаю, куда ты собиралась! Ради кого предала свой народ! — голос вождя канов звучал, словно из глубокого ущелья. Раскатисто, гулко, но, что поразительно, довольно мелодично. В нем слышалась удивительная, дикая музыка.

Людоедка молчала. Опустила голову, склонив чуть вбок, поджала сильные длинные ноги, как говорят, растущие от ушей. Поза подчинения, считала я информацию.

— Тебе есть, что сказать в свое оправдание? — уточнил альфа.

Стелла покачала головой.

— Тогда знаешь участь предателей.

Она не шелохнулась. Зато оживилась, загудела толпа вокруг.

Двое стоявших поблизости канов, схватили приговоренную — за ноги и за плечи.

Я все еще не хотела верить… Но… В первобытном мире канов нет места гуманности, уважения к женщине, сочувствию… Здесь правят звериные обычаи, узаконенные древними предками.

Не хотела бы это знать! Но… пришло.

Закрылась бы от информации! Увы! Соединиться с полем планеты можно лишь раз. Отключившись, утрачиваешь связь навсегда…

Я не могу упустить этот шанс… Не могу потерять этот козырь. Боже, дай сил вынести предстоящее!

Людоедке и мне… Нам обеим…

Державший провинившуюся за ноги одной рукой, другой распустил веревку, удерживающую его штаны, и те вмиг сползли к щиколоткам. По одному виду его возбужденного тела было ясно, что грядет. Но все равно, зрелище ужасало. Коленом раздвинув ноги Стеллы, кан содрал с нее кожаные брюки, разорвал трусики и …

Его тело ударялось о пах несчастной с такой силой, что она вздрагивала и стонала. Казалось, оборотень вгонял в наказанную кол… Она тряслась, будто от лихорадки, издавала хриплые звуки, крепко зажмурившись и закусив губы.

Людоед двигался все быстрее… сильнее… При каждом толчке, осужденная билась головой о тело кана, державшего ее за плечи. Оборотень рычал и продолжал, пока несчастная старалась изо всех сил удержать крики боли. Наконец, он остановился. Склизкая жидкость окропила траву…

Я думала, истязание завершено.

Однако кан, придерживающий Стеллу во время экзекуции, бросил ее на землю. Даже не успела увидеть, когда он умудрился раздеться, но через минуту, уже брал осужденную сзади. Жестко, сжав бедра несчастной так, что они побелели. Вокруг пальцев насильника по ягодицам виновной расползались розово-сиреневые полосы. Стелла мычала, ломала ногти, впиваясь ими в рыхлую землю. Острая трава в кровь резала ей руки. Закончив, людоед тут же уступил место следующему.

Теперь дошло.

Круги перед глазами и пустота в голове сменились барабанным боем сердца в висках. Холод острыми колючками вонзался в тело, скрючивая мышцы судорогой. Слезы нескончаемым потоком полились из глаз.

Осужденную насиловали один за другим все присутствующие людоеды. Раз за разом. Вскоре только от прикосновения возбужденной плоти она кричала так, что птицы на опушке леса, окружавшего поселок, поспешно улетали в воспаленное закатное небо. Через три часа надругательства, наказанная уже даже не орала, — рычала, рыдала, но… не молила о пощаде.

Извращенцы, закончив свое дело, вынимали орудие пытки, обильно обагренное кровью, и брезгливо стряхивали ее на траву.

Еще час — и людоедка перестала кричать. Тело ее обмякло, из глотки вырывались лишь сиплые всхлипывания. Разодранные зубами губы плотно сжались. По щекам градом катились прозрачные капли.

С каждым новым актом возмездия, кровь все сильнее окропляла землю…. Вскоре уже струилась, текла. Руки и ноги Стеллы приобрели белесый оттенок, такой заметный при ярком свете лампочек. По ним, будто краски по мокрой акварельной бумаге расползались черные, бордовые и синие разводы.

Издевательство продолжалось и продолжалось…

Дышать становилось трудно.

Казалось, воздух крупными камушками застревает в легких. Холодный пот градинами струится под одеждой. Сердце бухает в груди… Бам-бам-бам! Испарина на лбу уже не задерживается бровями, стекает вниз мерзкими ручейками.

Руки и ноги не согреваются даже активными движениями. Не хочу больше ничего знать! Не хочууу!

Информационное поле неумолимо.

Насильники продолжают терзать кровоточащее обмякшее тело людоедки. Хрипы стихают в ночной мгле… С изодранных в кровь ладоней Стеллы кожа сходит лоскутами.

Наконец, последний экзекутор останавливается, штанами стирает кровь с орудия пытки, и взгляды толпы устремляются на вождя.

До сего момента тот почти неподвижно стоял, опершись о статую. На лице отражалась смертельная скука.

Древние инстинкты снова берут надо мной верх. При виде этого человекозверя хочется кричать от ужаса и бежать, куда глаза глядят.

— Кончайте побыстрее! — говорит альфа. — Завтра повторим!

В голове не укладывается услышанное. Может, только кажется?

Но и это не все. Каны обступают осужденную и начинают пинать. Не слишком сильно, стараясь не убить, но в самые болезненные места. В живот, поясницу, по лицу. Бледные места на коже истязаемой покрываются цветными пятнами. Рваные раны и длинные ссадины покрывают тело, с которого еще свисают ошметки длинной синей футболки.

В какой-то момент, людоеды, точно по команде останавливаются — все как один. Двое берут девушку за руки и за ноги и тащат в пристройку дома вождя. Швыряют на каменный пол. Стелла проскальзывает по гладкому покрытию, оставляя бордово-алые полосы и замирает.

Мучители скрываются…

Проходит какое-то время, и в пристройке появляется еще один кан. Сердце ухает в пропасть. Неужели он недополучил своего? Однако, людоед, удивительно похожий на вождя, втаскивает в помещение брезентовые носилки. Бережно кладет на них искалеченную соплеменницу и на плечах выносит прочь.

Бежит. Бежит. Бежит. Бежит так, словно за ним гонятся черти из Ада. Запыхавшись, жадно хватая ртом воздух, останавливается возлелинии валунов в человеческий рост — на границе кварталов людоедов и … верберов.

Перетаскивает ношу на чужую территорию и, выудив сотовый из кожаной сумки на поясе звонит…

Беарну…

Сопит в трубку, потом срывающимся голосом объясняет:

— Она еще жива! Но два дня истязаний, и Стеллу казнят! Срочно приходи на границу!

Шумно выдыхая, слушает ответ.

— Жду! Торопись!

Отключает телефон, грузно опускается на каменную глыбу и затихает, обхватив голову руками.