Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Visati-Nipata. 497 Matanga-Jataka.

Перевод с пали: В. Эрман, А.В. Парибок, 2002 г. выполнен по изданию В. Фаусбёля, опубликованному в Лондоне в 1877-1897 гг. По этому же изданию указан и порядковый номер джатаки.

"Откуда идёшь ты, одетый в лохмотья…" – это Учитель произнёс в роще Джеты по поводу царя из рода Удаяны. В ту пору почтенный Пиндола из клана Бхарадваджей любил днём для своих уединённых занятий улетать из рощи Джеты в город Каушамби. Останавливался он там в парке царя Удаяны. Говорят, что тхера этот был в прошлой жизни сам царём в Каушамби и провёл в этом парке со своей свитой немало счастливых часов. Приятные воспоминания тянули его туда вновь, и потому он охотно пребывал в Каушамби и безмятежно вкушал там плоды святости, погружаясь в глубокое созерцание. Однажды тхера в очередной раз прилетел в парк и расположился под расцвётшим садовым деревом. А у царя Удаяны как раз кончился семидневный запой, и ему захотелось развлечься в парке. Но едва затеяли для него песни и пляски, как он задремал. Музыкантши тем временем перебрались все к тхере послушать его рассказы. А царь проснулся, увидел, что остался один, и в ярости прибежал к тхере. Обругал он его, оскорбил по-всякому, а потом вздумал скормить его рыжим муравьям и велел принести полную их корзину, собираясь вывалить её прямо на монаха. Но Пиндола взмыл в воздух, укорил царя с вышины, дал ему наставление и улетел обратно в рощу Джеты. Опустился он прямо у благоуханной кельи Учителя. "Ты откуда?" – спросил его Учитель, и тхера рассказал ему всё, что с ним приключилось. "Не только теперь докучает царь Удаяна подвижникам. Он и прежде, Бхараваджа, досаждал им", – заметил Учитель и по просьбе тхеры рассказал о былом.

"Давным-давно в Варанаси правил царь Брахмадатта. Великий тогда родился чандалом в городской слободе; назвали его Матанга. Позже, когда он повзрослел и вошёл в разум, его стали звать мудрым Матангой. В ту пору Диттхамангалика, дочь купеческого старшины Варанаси, устраивала в парке раз в месяц, а то и в два игры для своих подруг и челяди. И вот однажды Великий шёл с каким-то делом в город, а у ворот встретил Диттхамангалику в паланкине. Он тотчас посторонился и стал на обочине. Тут льняные занавески распахнулись, Диттхамангалика увидела его и спросила: "Это ещё кто?" – "Чандал, госпожа". – "Тьфу пропасть, и зачем он только на глаза попался!" Промыла она себе глаза благоуханной водою и велела возвращаться домой. А люди, что шли с нею вместе, обозлились на Матангу: "Ах ты, чандал проклятый! Из-за тебя мы дарового угощенья лишились, да какого!" Набросились они на него все разом и избили его руками и ногами до беспамятства. Матанга с час провалялся, а очнувшись, подумал: "Меня, безвинного, ни за что избила челядь Диттхамангалики. Пойду и потребую теперь её себе в жёны!" Он лёг у ворот дома её отца и твердо решил: "Покуда мне её не отдадут, не встану с места!" "Ты что тут разлёгся?" – спросили его. "Диттхамангалику мне давайте, ни больше ни меньше". Прошёл день, за ним – второй, третий, четвёртый, пятый, шестой. Но ведь намерения бодхисаттвы обычно удаются – и на седьмой день Диттхамангалику вывели и отдали ему. "Поднимайся, господин, пойдём к тебе домой", – сказала она. "Знаешь, милая, меня твоя челядь так отделали, что я едва стою. Отнеси-ка ты меня домой на закорках". И Диттхамангалика при всём честном народе понесла его из города в чандальскую слободу. Так Великий добился своего, но по-настоящему своею женой он её не сделал, ибо не хотел нарушать кастовых границ. Прожил он несколько дней с нею, как с сестрой, в одном доме и решил: "Придётся мне стать подвижником. Ведь иначе я никак не смогу её обогатить и возвеличить". И он объявил Диттхамангалике: "Мне, милая, надо кое-что в лесу добыть, а то нам жить не на что. Я ухожу в лес; не скучай тут без меня". Родным своим он наказал её не обижать, а сам удалился в лес и стал там подвижником. За неделю он развил в себе пять сверхзнаний, научился любым созерцаниям, а затем подумал: "Ну вот, теперь я смогу обеспечить Диттхамангалике безбедную жизнь". Пользуясь обретённой чудесной способностью, он взмыл в воздух и прилетел к себе домой. Диттхамангалика услыхала, что он на дворе, вышла и зарыдала: "На кого ж ты меня, беззащитную, покинул, господин! Зачем ты ушёл в подвижники?" – "Не кручинься, милая, – отвечал Матанга. – Жизнь твоя будет ещё роскошнее и блистательнее, чем в девичестве. Дело за малым: сможешь ли ты на людях сказать, что муж у тебя – не Матанга, а сам Великий Брахма?" – "Смогу". – "Хорошо. А когда тебя спросят, где муж, ты отвечай, что улетел-де в мир Брахмы. Если же станут спрашивать ещё, когда он вернётся, ты говори, что придёт, мол, через неделю – в полнолуние спустится с луны". Такой дал он ей наказ и вернулся в Гималаи. А Диттхамангалика стала ходить по городу и всем это рассказывать. Народ поверил: "Муж её, верно, потому и не приходит, что он – Великий Брахма. Должно быть, правда!" Наступило новолуние; луна стояла в зените. И вот бодхисаттва преобразился в Великого Брахму и, озаряя сиянием город Варанаси, простёршийся на двенадцать йоджан, а с ним – и всё царство Каши, вышел из лунного диска, сделал над городом три круга и полетел к чандальской слободе. Народ с гирляндами и благовониями побежал следом за ним. Собрались поклонники Брахмы. В светлых праздничных одеждах они пришли в слободу к дому Диттхамангалики, полили вокруг землю четырьмя видами благовоний, усыпали цветами, зажгли воскурения, понавешали кругом праздничных полотнищ. В доме они приготовили высокое ложе, поставили рядом светильник с благоуханным маслом; перед дверью посыпали серебристо белым песком, набросали цветов, подняли стяги. Великий спустился к украшенному дому, вошёл во внутренние покои и присел на ложе. В ту пору Диттхамангалика могла понести. Бодхисаттва потёр ей пупок большим пальцем, и она зачала. "Ты родишь сына, милая, – сказал ей Матанга. – Теперь оба вы, и ты, и сын, будете наслаждаться всеми почестями и великим богатством. Водою, в которой ты омоешь ноги, цари всей Джамбудвипы рады будут окропить наследников и помазать их на царство. Вода, в которой ты сама мылась, станет отныне чудодейственным снадобьем: кто ни польёт её себе на голову, всяк навсегда исцелится от любых хворей и станет удачлив. За то, чтобы поклониться тебе и коснуться головою твоих стоп, люди станут платить по тысяче; за то, чтобы услышать твой голос, – по сотне; а за то, чтобы лицезреть тебя, – по каршапане. Смотри не оплошай!" С этими словами Матанга улетел и скрылся в лунном диске.

Остаток ночи собравшиеся почитатели Брахмы провели стоя, а поутру они посадили Диттхамангалику на золотые носилки и на своих головах внесли в город. Сбежалась огромная толпа: "Вон едет супруга Великого Брахмы!" Люди подносили ей благовония и цветы. Всё сбылось, как сказал бодхисаттва: чтобы поклониться ей и коснуться головою её стоп, люди отдавали по кошельку с тысячей монет; чтобы услышать её голос, платили сотню; за то, чтобы её лицезреть, платили каршапану. Когда обошли весь город Варанаси, простёршийся на двенадцать йоджан, денег набралось сто восемьдесят миллионов. Покружив по городу, почитатели принесли Диттхамангалику к большой площади. Там воздвигли помост, раскинули над ним шатёр, а в шатре в великой роскоши поселили Диттхамангалику. Рядом в тот же день заложили семиэтажный, семивратный и семибашенный дворец. Стройка была большая; Диттхамангалика родила ещё в шатре. Пришла пора давать имя младенцу. Посовещавшись, брахманы постановили назвать его Мандавья, что значит "рождённый в шатре". К тому времени завершилось строительство дворца. Диттхамангалика переселилась в него и продолжала по-прежнему вести роскошную жизнь. И Мандавья тоже рос в великой холе и заботе. Когда ему исполнилось не то семь, не то восемь лет, пригласили лучших учителей со всей Джамбудвипы. С шестнадцатилетнего возраста он уже учредил щедрую раздачу даров для брахманов: всегда в его доме столовалось их шестнадцать тысяч, и для этого отведена была четвёртая надвратная башня. И вот в один прекрасный день для брахманов приготовили обильное угощение. Шестнадцать тысяч гостей расселись в надвратной башне и принялись рис, политый свеженатопленным маслом золотисто-жёлтого цвета и сдобренный мёдом и тростниковым сахаром. Сам же Мандавья, нарядно одетый, прохаживался по зале в золотых сандалиях, с золотым жезлом в руке и только и делал, что указывал: "Сюда добавьте мёду, а вот сюда – масла". В тот час мудрый Матанга, сидя в своей гималайской обители, вспомнил о нём: "Как там поживает сын Диттхамангалики?" Увидев, что тот склонился к неистинной вере, он решил: "Сегодня же отправлюсь к этому юноше, смирю его брахманскую гордыню и научу приносить такие дары, от которых был бы прок". Матанга улетел на озеро Анаватапта, там омылся, прополоскал рот; стоя на красной скале близ озера, облачился в огненного цвета одежды, но поверх накинул лохмотья, а в руку взял глиняную чашку. В таком виде он перенёсся оттуда по воздуху в Варанаси и очутился прямо в четвёртой надвратной башне дворца Мандавьи. Поглядывая по сторонам, юноша заметил его и подумал: "А это ещё что за монах? С виду он – как призрак со свалки. Как он сюда попал?" И Мандавья вопросил:

"Откуда идёшь ты, одетый в лохмотья,

Оборванный, грязный, как призрак с помойки,

И шею себе обмотал старой тряпкой!

Что нужно тебе в этом доме, негодный?"

Выслушав его, Матанга кротко ответил:

"Я знаю, что в доме твоём, достославный,

Всегда утолить можно голод и жажду.

Ты видишь – живу я чужим доброхотством.

Хоть я и чандал, накорми меня, брахман!"

Но Мандавья сказал:

"Лишь брахманов я во дворце угощаю

И верю, что это в грядущем зачтётся.

А ты вон ступай поскорее отсюда,

Дурных попрошаек кормить я не стану!"

Великий заметил:

"Кто хочет, чтоб рис уродился богато,

Тот сеет везде – на холмах, и в низине,

И возле реки, в заболоченном месте.

Одаривай всех и поверь: в этом благо.

Средь разных хоть кто-то да будет достоин,

А значит, и дар твой не будет напрасен".

Тогда Мандавья сказал так:

"Я знаю прекрасно, где лучшее поле,

И дар мой сторицей ко мне возвратится.

Дарить надо брахманам – знатным, учёным.

По мне – это поле надёжнее прочих!"

Великий произнёс:

"Заносчивость, алчность, брахманское чванство,

Враждебность, тщеславие и заблужденье –

Все эти пороки достоинства губят,

Кто склонен к ним, тот недостоин дарений.

Но те, кто к порокам таким не привержен, –

Надёжны, достойны любых подношений".

Видя, что у Великого на всё находится ответ, Мандавья рассердился: "Как он смеет здесь рассуждать? Куда это мои привратники подевались? Этого чандала давно пора выгнать!" И он закричал: "Где мои слуги – Упаджотия, Упадджхая, Бхандакуччхи?" Те быстро прибежали на зов, поклонились и спросили: "Чего прикажешь, хозяин?" – "Как же вы пропустили этого наглого чандала?" – "Не видали мы его, хозяин. Знать не знаем, откуда он взялся. Наверное, он волшебник или колдун". – "Так теперь хоть не стойте сложа руки!" – "Что же нам делать?" – "Оплеух ему надавайте! Палками его, палками! Кожу ему со спины сдерите! Всыпьте ему по первое число да и вытолкайте вон. Чтобы духу его здесь не было!" Но Великий, пока они к нему бежали, взмыл в воздух и промолвил:

"Ногтями камень колупает,

Железный брус зубами гложет,

Огонь заглатывает сдуру тот,

Кто провидца оскорбляет!"

И на глазах у брахманов бодхисаттва взлетел в поднебесье и направился к востоку. На какой-то улице он опустился на землю и пожелал, чтобы следы от его ног остались на ней, а потом невдалеке от восточных ворот походил по домам за подаянием, собрал всего понемножку и сел где-то под навесом поесть. Но духи города не могли стерпеть, что Мандавья дерзко говорил с их господином, подвижником, и собрались ко дворцу. Набольший ухватил Мандавью за голову и вывернул её назад, а прочие духи похватали брахманов и тоже завернули им головы. Они не стали никого убивать до смерти, ибо Мандавья был сыном бодхисаттвы, а просто решили их всех помучить. И вот с лицом, повёрнутым к спине, с руками и ногами, сведёнными в судороге, с глазами, закатившимися, словно у покойника, Мандавья весь закоченел. Брахманы же катались с боку на бок на полу и истекали слюной. Прибежали к Диттхамангалике: "Госпожа, там с твоим сыном ужас что творится!" Она поспешила к сыну, увидела, что с ним сталось, и запричитала: "Да что же это!

Голова повёрнута назад,

Руки напряжённые простёрты,

Очи закатились, как у трупа, –

Кто же мог такое с сыном сделать?"

Стоявшие рядом люди сказали ей:

"Пришёл сюда нищий, одетый в лохмотья,

Оборванный, грязный, как призрак с помойки.

Он шею себе обмотал старой тряпкой –

Вот кто с твоим сыном такое содеял!"

"Никому, кроме мудрого Матанги, не под силу было это сделать, – подумала тогда Диттхамангалика. – Но этот человек велик духом и исполнен доброжелательности. Он не мог уйти насовсем, оставив лежать в муках столько людей! В какой же стороне искать его?" И она спросила:

"Скажите мне, юноши, если вы знаете:

В каком направлении он удалился?

Попросим прощенья, искупим проступок.

Быть может, спасение вымолим сыну!"

Юноши-брахманы, бывшие рядом, ответили:

"Сей великомудрый взлетел в поднебесье,

Сияя, как Чандра безоблачной ночью.

Мы видели: он удалился к востоку.

Он верен обетам и праведен, видно".

И Диттхамангалика решила отправиться на поиски мужа. Следом за нею пошла толпа рабынь; она велела прихватить им с собою золотой кувшин и золотую чашу. Дойдя до того места, где по твёрдому желанию бодхисаттвы следы его ног сохранились, она нашла его по следам, подошла и поклонилась. В это время бодхисаттва сидел на скамье и ел. Взглянув на Диттхамангалику, он отставил чашу в сторону, хотя в ней оставалось ещё немного рисового киселя. Диттхамангалика полила ему на руки воды из золотого кувшина. Он помылся, прополоскал рот. Тогда она спросила его: "Кто же изувечил так моего сына?" Великий ответил:

"Я думаю, это могучие духи:

Они по пятам за провидцами ходят.

Увидели духи, что сын твой озлился,

За это и шею ему завернули".

Диттхамангалика сказала:

"Пусть духи такое содеяли с сыном:

Ты сам на него не гневись, о подвижник!

Матанга, к стопам я твоим припадаю,

Ведь, кроме тебя, кто ещё мне поможет!"

Матанга объяснил ей:

"Теперь, да и раньше, терпя оскорбленья,

Не чувствовал я ни малейшей обиды.

А ведами сын твой напрасно кичится –

Он, выучив веды, ума не набрался".

Диттхамангалика воскликнула:

"Затменье нашло на него ненадолго,

На первый-то раз пощади, о могучий,

Ведь мудрые люди не склонны сердиться!"

Так вымаливала она прощение для сына. "Ну что же, – сказал Великий. – Я дам тебе целебное снадобье. Оно прогонит духов.

Вот объедки лежат в моей чашке –

Пусть их съест худоумный Мандавья!

Духи тотчас отступят смиренно,

И твой сын снова станет здоровым".

"Дай же мне это целебное снадобье!" – и Диттхамангалика протянула ему золотую чашу. Матанга слил в неё остатки своего рисового киселя и сказал: "Половину влей в рот твоему сыну, а остальное разбавь водой в большом горшке и дай по капельке брахманам – у них всё как рукой снимет". И он улетел в Гималаи. А Диттхамангалика с золотою чашей на голове пришла во дворец и объявила: "Я добыла целебное снадобье!" Ложку киселя она влила сыну в рот, и дух сбежал. А юноша встал, отряхнулся и спросил: "Что со мной было, матушка?" – "Ты, сынок, поплатился за то, что сам наделал. Иди-ка посмотри, каковы теперь твои высокочтимые брахманы!" Взглянул Мандавья, и ему стало противно. "Глуп ты, сынок Мандавья! – сказала ему мать. – Не понимаешь ты, кому надобно дары приносить, чтобы был от них плод. Достойные люди совсем не таковы, как эти брахманы, они вроде мудрого Матанги! Не приноси отныне даров этим брахманам, лишённым добродетели, одаривай лучше праведных людей!

Мандавья, ты глуп, ты умом ограничен.

Того, кто достоин даров, ты не видишь,

А кормишь людей, что в пороках погрязли.

Не важно, что волосы спутаны в космы

И что всё лицо заросло бородою,

Одёжа из шкур или просто лохмотья –

По внешности ты об уме не узнаешь.

Ведь тот, кто избавился от заблужденья,

От страсти и гнева, не тянется к миру.

Кто святость обрёл – тот даров и достоин!

Сынок! Дары приносить надо тем, кто обрёл пять сверхзнаний, научился погружаться в любое созерцание, а это – пробуждённые-для-себя и праведные шраманы и брахманы. А теперь пойдём напоим твоих любимцев целебным снадобьем, чтобы они поправились". Диттхамангалика слила остаток киселя в большой горшок, разбавила его водою и велела дать каждому из шестнадцати тысяч брахманов по капельке. Все они один за другим стали вставать и отряхиваться. Но прочие брахманы Варанаси, узнав, что те брали в рот опивки после чандала, изгнали их из касты. В унижении брахманы покинули город и переселились в царство медхьев, ко двору тамошнего царя. Мандавья же с ними не пошёл.

В ту пору в городе Ветравати, что стоял на берегу реки с таким же названием, жил некий брахман-подвижник по имени Джатимантра, отличавшийся непомерной брахманской спесью. Великий задумал проучить его за чванство и, перебравшись на берег Ветравати, обосновался невдалеке от Джатимантры, выше по течению. Однажды утром он выбросил в воду использованную палочку для чистки зубов и твёрдо пожелал, чтобы она запуталась в отшельнической косице Джатимантры. Так и вышло: когда брахман зашёл в реку попить воды, палочку принесло к его волосам. Заметил он её и отскочил: "Сгинь, нечисть!" – а потом направился вверх по течению: "Пойду узнаю, откуда взялась эта злосчастная палочка". Встретив Великого, брахман спросил его: "Ты кто по рождению?" – "Чандал". – "Это ты выбросил в реку зубную палочку?" – "Я". – "Пропади ты пропадом, чандал презренный! Ступай прочь отсюда, иди жить вниз по течению". Матанга переселился пониже, но выброшенные им зубные палочки плыли против течения, вверх по реке, и их по-прежнему прибивало к волосам брахмана. "Да пропади ты пропадом! – проклял брахман Матангу. – Если за неделю не уберёшься отсюда, голова твоя на семь кусков расколется!" – "Если я дам волю гневу, – подумал Матанга, – я свой обет нарушу. Придётся пойти на хитрость, чтобы сломить его гордыню". И он в ночь на седьмой день остановил солнце. Солнце не всходило, и народ в тревоге пришёл к Джатимантре: "Не ты ли это, почтенный, солнцу взойти не даёшь?" – "Нет, я тут ни при чём. Дальше у реки некий чандал живёт; верно, это он натворил". Люди пошли к Великому и спросили: "Не ты ли это, почтенный, солнцу взойти препятствуешь?" – "Я, любезные". – "А зачем?" – "Здешний брахман-подвижник меня ни за что ни про что проклял. Пока он не придёт ко мне просить прощения, не поклонится мне в ноги, я солнце не отпущу". Тогда люди силой приволокли брахмана к Великому и бросили ему в ноги: "Винись!" – а потом попросили Великого отпустить солнце. "Пока ещё нельзя, – отвечал Великий. – Если я отпущу солнце, голова у брахмана расколется на семь кусков". – "Как же нам быть теперь?" – "Принесите-ка мне ком глины". Те принесли. "Положите его на голову брахману, а его самого посадите по шею в реку". Люди так и сделали, а Великий отпустил солнце. Стоило солнечному лучу коснуться кома глины, как тот раскололся на семь кусков, а брахман с головой погрузился в воду. Так Великий его и укротил. Потом он вспомнил о шестнадцати тысячах брахманов: "Где-то они теперь?" Увидев, что они переселились к царю медхьев, он задумал проучить и их, перенёсся по воздуху к их городу и пошёл по улицам собирать милостыню. Брахманы его немедленно узнали и подумали: "Проживи он здесь день-два, так ведь все от нас отвернутся!" И они прибежали к царю с ябедой: "Государь, прилетел злой колдун! Вели его поймать". Царь дал распоряжение слугам. Великий же тем часом набрал в чашку всякой еды понемножку и сел поесть на скамейке у забора. Пока он спокойно ел, не подозревая об опасности, отыскавшие его царские стражники подкрались и зарубили его мечом. Ведь в этой жизни бодхисаттва был склонен усмирять следовавших ложной вере, потому-то, из-за такой связи с ложным учением, он и нашёл свой конец. Возродился он на небесах Брахмы. А духи, разгневавшись, наслали на царство медхьев дождь из горячего пепла, и всё сгинуло бесследно.

Великомудрого Матангу

Предательски убили медхьи.

За это царство их погибло,

Ни человека не осталось".

Закончив это поучение в дхарме, Учитель повторил: "Не только теперь, но и прежде Удаяна докучал подвижникам". И он отождествил перерождения: "Удаяна был тогда Мандавьей, а мудрым Матангой – я сам".