— Магу рыцаря Айза, в мудрости своей, даже удалось определить магические свойства этого удивительного оружия, — с аппетитом жуя продолжил свой рассказ Гжед.

— И какие же это свойства? — с любопытством спросил я, ибо, клянусь, что я — тот который его этими свойствами напитал, не имел об этом не малейшего представления.

— Во-первых, он вызывает вожделение, в каждом, кто его увидит, — запивая еду вином сообщил юноша. — Во-вторых, он стремится, как можно скорее, оставить любого своего хозяина. Третье свойство, а всем известно, что у магического оружия их, как правило, три, мудрец или не смог разгадать, ибо не превосходил в мудрости их создателя, либо же от рыцаря Айза утаил. Потому что, сам, воспылав вожделением к мечу, похитил его у благородного рыцаря и бежал. Тело его мы нашли позже в лесу. Очевидно, потеряв, как и мы меч, бедняга, не вынеся утраты, повесился.

— О, Боги! — в ужасе произнес я.

— Вот именно, — поддержал юный Гжед. — Представляете, сколь значимым должно быть третье свойство этого оружия, коль скоро его охраняют таких первых два? Знайте же, что на сегодняшний день я нашел уже пятерых рыцарей, владевших после меня этим мечом, и пригласил их всех в свой замок, дабы решить, что дальше мы можем предпринять. Туда я, собственно, и спешу.

Откушав, наш спаситель начал прощаться.

— Послушайте, сударь, — предложила ему Глазки. — Поиски ваши беспрестанно вас разоряют. Что бы вам не собрать оружие ваших поверженных врагов? Продав его, вы, по крайности, оплатили бы ночлег в ближайшей таверне.

Благородный же Гжед, ответив, что это противоречит принципам чистоты и справедливости, которым он служит, поспешно забрался на коня и ускакал.

— Бедный юноша, — с грустью вздохнул я ему вслед.

— Да, — согласилась моя рыжеволосая спутница. — С такими принципами он скоро по миру пойдет, гоняясь за этим неуловимым мечом.

— Ах, милый мой друг, я не о том, — мне стало еще грустнее. — Как я сейчас понял, свойства этого меча — те же, что и у девственности. Его вожделеют и его трудно сохранить, но — о, Боги! — этот наивный юноша даже не догадывается о третьем свойстве.

— Какое же оно? — не утерпел любопытный Крикун.

— Единожды потеряв, девственность никогда нельзя вернуть, — объяснил я.

— А, все-таки, от метаний юного Гжеда по дорогам есть же какая-то польза! — заметила практичная Глазки, обирая трупы сраженных разбойников. — Значит, эту пользу приносит твой меч.

— Еще не известно, какой он может причинить вред, — насупившись ответствовал я.

Ближе и ближе приближались мы к Заячьему Зубу откуда, почти год назад, начались мои странствования, и все ближе осень клонилась к зиме. Вскоре пошел первый снег, похолодало и нам пришлось тратиться на зимнюю одежду.

Придя в это селение, мы первым же делом прибыли в гильдию плутов, где приняли нас с распростертыми объятиями. Хоть проявили мы себя более как пираты, нежели плуты, а, все же, королевский указ, где нам предписывались кары, произвел на товарищей по гильдии впечатление. Мы с Крикуном были торжественно возведены в ранг товарищей гильдии, попрощавшись со своим ученическим прошлым.

В самой же гильдии произошли немалые изменения, ибо лишилась она многих достойных членов своих, потому что и в самом Заячьем Зубе было все не как прежде. Вернувшийся из странствий, барон Зубень гораздо меньше, чем баронесса, обращал внимание на то, что творится в стенах его замка, но наводил порядок в округе железной рукой.

— А что же баронесса? — поинтересовался я.

Выяснилось, что баронесса находится в заточении в ближайшем монастыре, ибо, несмотря на водруженный на нее мужем пояс верности, умудрилась зачать, родить и покаяться в том, что зачатие это произошло не иначе, как от демона во время зловещего магического ритуала.

— Нет, надо же! — возмутился я. — Мы рисковали жизнью, а этот мерзавец, который надо мной так жестоко подшутил, направив библиотекарем к своей свирепой жене, получает все! Теперь он свободен и может жить в свое удовольствие — ее-то, в точности, сожгут на костре!

Решать судьбу баронессы должен был представительнейший конклав, по каковому поводу в Заячий Зуб съехались, во множестве, монахи, монахини, священники и жрецы.

— Долго ли веревочке виться… — усмехнулась Глазки. — Что же, давай поселимся в трактире и осмотримся.

— Только не в том, где мы с Триной останавливались когда-то, — попросил я. — Меня могут узнать.

— Конечно, мой добрый товарищ, — сочла такую предосторожность не лишней моя сообщница.

Опять я стал господином Фонарщиком, она же — моей женой, мачехой Трины и Крикуна. И была она столь заботливой мачехой, что люди вокруг умилялись, меж собой соглашаясь, что все это до той поры, покуда у нее не появятся собственные дети. Потом же бедным сироткам придется, дескать, несладко. Мы же осматривались вокруг, думая, чем насолить барону, ибо, клянусь, ни о чем другом, кроме, как о мести, думать я не мог.