Через некоторое время жизни нашей в Свином Копыте, Глазки начала обращаться ко мне с просьбой скрыть недевство той или иной особы, о которой меня могли бы спросить. Когда число таких особ перевалило через семь и мне стало трудно их запоминать, я поинтересовался у нее, чего ради мне настолько напрягать голову.

— А того, милый муженек, — разом скинув через голову сорочку и прильнув ко мне всем телом, ибо беседа происходила ночью на нашем супружеском ложе, сообщила она, — что каждая особа эта заплатила нам по пять золотых.

— Ах, моя милая Денра, — обнял я ее. — Пусть мы и не продали мой медальон, но теперь я спокоен за нас всех. Ты, воистину, мастер плутовства. Почему ты мне раньше не сказала?

— Я боялась, что ты будешь излишне переживать, — тихо рассмеялась она, лаская меня обеими руками. — Но теперь вижу, что напрасно.

Учительские мои дела продвигались отлично. Ученицы предо мной трепетали, преподавал я им не утруждаясь, ибо их родителям было важнее, чтобы я присутствовал при их чадах, как угроза того, что потеря чести будет тут же выявлена, нежели знания. Любимой же из моих учениц стала Ханна — дочь господина Друза.

Старшая ее сестра благополучно вышла замуж, господин Друз отлучился по торговым делам, супруга его вечно пропадала по подругам и мы с Ханной оказались предоставлены сами себе. Прислуга же мешать нашим занятиям не смела.

Мало-помалу, отношения наши приняли столь доверительный характер, что, однажды, явившись в комнату для занятий, я застал там томно зевающую ученицу в одной ночной сорочке, длиною не достигавшей колен, и Ханна умоляла меня дать ей поспать, поскольку нынче всю ночь провела над любовной поэмой, которую стащила из спальни собственной матушки.

Понимая, что все это следствие грамотности, которую, в силу своего нынешнего образа жизни, несу подрастающему поколению, я снисходительно разрешал ей это, не забыв, после пробуждения заставить пересказать, что именно она прочитала.

Кое-что, из прочитанного, было Ханне непонятно. Особенно же, какое такое может быть удовольствие от любовных действий и как это можно испытать оное, не потеряв девство.

Снисходительно улыбнувшись, я объяснил ей, какие бывают самые разные любовные игры. Рассказанное заинтересовало ее настолько, что до конца урока мы говорили только об этом.

На эту же тему она сразу же завела разговор и завтрашним днем, явившись в комнату для занятий, опять-таки, сонной и в неглиже.

— Послушай, Ханна, — сказал я. — Ведь мы здесь для того, чтобы заниматься каллиграфией, а не для таких бесед.

— Ты сам говорил, что пишу я уже достаточно хорошо, — насмешливо сказала она. — У нас впереди два часа, успеем позаниматься и каллиграфией. Но мне еще так много хочется спросить о том, в чем мужчины и женщины находят приятствие и, как это может быть, не теряя девства.

— Очень просто, милая девочка, — ответствовал я. — Можешь ли ты сказать, что такое прикосновение тебе неприятно?

С этими словами я опустил вниз свою ладонь и скользнув ею под кружева сорочки коснулся нежного, трепетного бедра.

— Было бы совсем неприятно, я закричала бы или оттолкнула тебя, — потупившись пробормотала Ханна. — Но зачем ты делаешь это?

— Потому что мне это нравится и я хочу сделать тебе приятное, — признался я. — Ты не лишишься девственности, поверь мне.

— Мое тело, оно красивое? — смущенно спросила Ханна, когда сорочка ее оказалась снята. — У всех моих подруг уже есть груди, у меня же…

— Глупенькая, они у тебя будут еще очень и очень большие, — пообещал я, вспомнив ее матушку — жену господина Друза. — Не бойся же, давай не надолго приляжем, тебе, и впрямь будет приятно. Девственность же твоя нисколько не пострадает.

Ханну, которой вот-вот должно было исполниться четырнадцать, вопросы того, как можно испытать удовольствие с понравившимся юношей, не лишившись при этом девства, интересовали и в дальнейшие наши встречи.

Некоторые игры она отвергала сразу же, объявляя, что так низко она не падет никогда, о других же говорила, что сделает это только с любимым человеком, третьи же, хоть и стесняясь, позволяла мне с ней опробовать.

Постепенно я понял, что уже не в силах управлять событиями и, то что я сделаю в следующий момент совершенно не зависит от меня. Мне оставалось лишь играть в эти игры, то воспаряя в небеса от охватывающего меня блаженства, то мучаясь угрызениями совести от того, что с каждым днем опасная эта игра захватывает меня все больше и больше и я уже не могу без нее.

Быть может, все и кончилось бы именно так: доверительной дружбой столь разных по возрасту людей, учителя и ученицы, но рок, мой злой рок, не мог оставаться в стороне.

О, злая моя судьба! Нежный поцелуй, соприкосновение нагих тел, ее крепкие ягодицы в моих ладонях, и вдруг, встреча того, что может быть принято с тем, что может принять — по-детски нежным, но жадно распахнутым, влажным и горячим. И уже в следующий миг — расширившиеся от удивления глаза Ханны.

— О, Денра! — покаялся я тем же вечером. — Вот чем окончились все мои попытки идти по пути умеренности, добродетели и благомыслия. Как был я лгун, клятвопреступник, фальшивомонетчик, насильник, кровосмеситель, святотатец и многоженец, так им и остался!

— Ты теперь еще и растлитель, — усмехнулась она, выслушав меня внимательно. — А все же, знаешь, тот золотой, который ты подарил Ханне, она не выкинет в реку, как обещалась. И не потратит на платья или сладости. Она оставит его на память, поверь мне. И, может быть, со временем даже простит тебя. По крайности, ты сделал все, чтобы она не забеременела.