Упырева подвел гуманизм. Нет-нет, он не был ни лохом, ни размазней: все как у пацанов положено — участвовал в «терках», махался, стрелял, когда надо. Только не любил лишней крови. За всю свою стремительную бандитскую карьеру он ни разу не убил, если достаточно было просто напугать. А напугать мог кого угодно.

Когда ефрейтор погранвойск после службы вернулся в родной Ставрополь, у него возникло ощущение, что он ошибся городом. Краевые, городские и прочие власти, затравленные митингами, изо всех сил старались быть невидимыми. Зато уголовные группировки, воротилы теневого бизнеса и «оборотни в погонах» — те, кто раньше старались не привлекать к себе внимания, — теперь орудовали открыто и нагло. Выше всего был спрос на грубую физическую силу, и, конечно, Алексея не могли не заметить. Поняв к тому времени, что за нормальную работу нормальных денег нигде не платят, он принял одно из самых лестных предложений и вошел в процветающую «бригаду», поначалу рядовым «быком». Впрочем, ненадолго: рядовым он быть никак не мог, хотя бы в силу габаритов. Те вопросы, которые другим приходилось решать членовредительством и стрельбой, Упырев решал одним своим появлением.

В результате Алексей быстро вошел в число руководителей «бригады» — возглавил боевую структуру, обеспечивающую практическое, то бишь силовое решение различных задач. Довольно скоро он понял, что рэкет — не такая простая штука, как кажется: пришел — обидел — получил… Тут, главное, не зарезать курицу, несущую золотые яйца. А для этого надо самому хоть немного разбираться в бизнесе. Если видишь, что торговец наглеет, накручивает на товар сто и больше процентов — такого можно не жалеть, выставляй его хоть на половину прибыли. Потому что он и сам, скорее всего, в недалеком будущем прогорит. Жадность — плохой советчик в бизнесе. А вот если человек накручивает по-божески, в расширение вкладывается — такого поберечь нужно. Налог с него будет постоянно расти — не за счет повышения процента, а за счет увеличения оборота. Но, к сожалению, в «бригаде» не все это понимали.

В верхушку ОПГ, как именовалась их компания на языке милицейских протоколов, входил один мерзкий тип — Лехе он сразу не понравился. Звали его Халявой, потому что это было его любимое словечко и средоточие жизненной философии, а в бригаде он исполнял обязанности главбуха — считал прибыль-убыль, куда чего пошло и откуда что поступило. Считать он умел хорошо, особенно чужие деньги. А вот что касается ведения дел… Казалось Упыреву, что не понимает Халява тех тонкостей, которые сам Леха просек очень быстро. Или понимает, но действовать соответственно не хочет — жаба давит. Не щадил он цыплят, которые могли бы вырасти в тех самых кур-несушек. При этом сам Халява в силу хилого телосложения никогда в операциях не участвовал, а появлялся только на конечном этапе, когда клиент под предварительным воздействием «силовиков» был уже на все согласен. Вот он-то и доводил «переговоры» до конца — оценивал возможности бизнеса, вызнавал детали и назначал процент.

Противно было Упырю глядеть, как здоровые мужики, которые могли бы растереть самого Халяву по столу как таракана, вынуждены, скрипя зубами, терпеть его поганые шуточки и отвечать на его поганые вопросы. Еще противнее было сознавать, что все это — результат его, Лехиных, а также его подчиненных целенаправленных усилий. Но — что делать? Работа есть работа.

Так бы и продолжалось, но однажды Халява поднял вопрос о том, чтобы значительно повысить процент одному бизнесмену, которого Упырев относил как раз к категории уже состоявшихся «золотых несушек». Это был настоящий мужик, поднявший дело с нуля и пахавший как вол, стараясь расширить и укрепить бизнес. Леха лично раз в месяц ездил к нему за деньгами, и они вроде бы даже немного подружились. По крайней мере установилось между ними что-то вроде симпатии и взаимопонимания. И вот теперь… Упырь не удержался и, перебив бухгалтера, сказал:

— Я против. На таких условиях ему придется свернуть дело, и мы вообще ничего не будем получать.

Халява тут же окрысился:

— А кто тут у нас голосок подал? Забыл, кто финансами заведует? Ты кто — «бык»? Вот и быкуй на здоровье, только не здесь! Знай свое место!

— Ты, финансист сраный, — не выдержал Упырь, — ты знаешь, что такое «беспредел»? Имей в виду, когда-нибудь это может плохо кончиться!

— Что значит — «плохо кончиться»? Я что, должен кого-то бояться? — взвился Халява. — Тогда для чего мы вообще платим тебе деньги?…

Доказывать что-то бухгалтеру было бесполезно, да и не блистал Леха красноречием. Руководство в том споре поддержало Халяву, считая, что его бухгалтерский опыт позволяет правильнее оценить ситуацию, но Леха остался при своем мнении. Когда ему велели готовиться к выезду, он сказал:

— Не поеду. Халява это затеял — пускай сам и расхлебывает.

— А ты что же? — спросил его Прохор, крупный воровской авторитет, возглавляющий группировку.

— А ничего. В беспределе участвовать не собираюсь.

— Ну, хорошо, — угрожающе сказал Прохор. — Без тебя обойдемся. Подумай пока. Но когда вернемся — другой разговор будет…

Они не вернулись. Совпали два неординарных обстоятельства. Во-первых, бизнесмен оказался действительно мужиком. Когда Халява в свойственной ему поганой издевательской манере сообщил, что с этого дня процент выплат повышается в полтора раза, тот сразу понял, что для него это означает разорение. Не торопясь, достал из стола пистолет и расстрелял Халяву в упор. Братки среагировали запоздало, — не привыкли к решительному сопротивлению, — и бизнесмен успел отскочить в крохотную комнатку за кабинетом, в которой и заперся. Когда же боевики очухались, то устроили такую пальбу, словно началась небольшая война. И тут случилось во-вторых: напуганная прибытием комиссии из Москвы, местная милиция среагировала на перестрелку удивительно оперативно и накрыла всех разом. Присутствие той же комиссии не позволило спустить дело на тормозах… Многие члены «бригады», в том числе и руководители, отправились на разные сроки «топтать зону».

Группировка, естественно, распалась. В этой заварухе почти никто и не вспомнил, что Леха остался в стороне и как бы вообще ни при чем. А тот на глаза и не лез. Бизнесмен, изрядно издырявленный пулями, чудом остался жив, хотя долго провалялся в реанимации. Потом он, по совету Упыря, срочно продал фирму и уехал вместе с семьей куда-то в Подмосковье, не совсем здоровый, но зато живой. Упырю вновь начали поступать предложения о работе. Но Леха уже понял, чем чреват такой род занятий: в этот раз он остался на свободе чисто случайно, а в другой может не повезти. И решил затеять что-нибудь самостоятельно. Были у него мыслишки.

Упырев занялся почти легальным бизнесом: выколачивал долги, заставлял выполнять контрактные обязательства, регулировал некоторые сложные вопросы собственности. Одним словом, выполнял функции нынешних судебных приставов, только, не в пример им, значительно эффективнее и честнее. В группу кроме него входили всего два бойца, — те самые битюги, с которыми Деревянко видел Леху в пивной, — и этого хватало на все перечисленное. Суммы по долгам, по контрактам, по недвижимости проходили через их контору огромные, и даже скромного процента за услуги вполне хватало всем троим на безбедное существование. Но если помощники Упырева предпочитали вести «красивую жизнь» — рестораны, девочки, пляжи, то сам Алексей, будучи отнюдь не аскетом, достаточно много времени проводил в различных спортзалах, совершенствуя материальную основу их благополучия. Это и привело к изменениям, так напугавшим Деревянко при их памятной встрече в «Пивной № 1».

Так все и продолжалось, пока проклятая судьба не свела их с группировкой ставропольских туркмен «Доганлык» — «Братство». В общем, те же братки, только с национальным окрасом. С виду дело было самое обычное: туркмены наехали на одного предпринимателя с претензиями по земельной собственности, а тот обратился за помощью к Упырю. Леха, поглядев бумаги, понял, что имеет место наглый захват. Договорившись о сумме компенсации, Упырь вызвал главаря туркменской банды по прозвищу Сапар-Башлык на разборку в ресторан «Якорь», где имелись отдельные кабины. На их языке — «забил стрелу». Как положено, оговорил, что с обеих сторон должно быть не более трех человек.

Предводитель туркменской группировки с самого начала повел себя вызывающе. Он сел за стол с таким видом, как будто просто заехал поужинать, и случайно встретил здесь полузнакомого человека, совершенно ему ненужного и неинтересного, только вот воспитание не позволяет быть невежливым…

Для начала поговорили о последних нововведениях ставропольского мэра, о том, что давно пора вводить в областную думу своих людей — одним словом, на темы, которые можно обсудить с любым встречным на улице. Выпили по сто, и еще раз. А потом Сапар вдруг перешел к делу:

— Ты ведь из бригады Прохора, да? — Башлык проявил неожиданную осведомленность.

Упырев не стал спешить с ответом — подумал, потом кивнул на битюгов:

— Вот моя бригада.

— Эту бригаду никто не знает, — Сапар-Башлык спесиво выпятил губу. — А бригады Прохора больше нет. Так кто ты теперь такой?

Алексей постарался взять себя в руки, пытаясь завершить дело миром:

— А ты меня разве не знаешь?

— Слышал чего-то — когда за тобой авторитеты были. А теперь мне не интересно.

Не интересно? Такой наглости Леха не ожидал. Он все-таки считал, что успел заработать кое-какую репутацию. Справа от Сапара сидел не маленький шкаф, слева — не очень крупный, но нервный тип, к которому Башлык пару раз обратился в начале посиделок — «Братишка, плесни по сотке», «Братишка, хлеб передай». Может, правда брат? А впрочем, какая разница. Упырев, прожевав кусок отбивной по-киевски, громко цыкнул зубом, что послужило его бойцам сигналом быть наготове.

— Тогда, может быть, тебе интересно будет узнать, — обратился Леха к Башлыку, — что фирма, на которую ты «наехал», — у меня под крышей, а ты борзеешь и выводишь меня из душевного равновесия. Это обычно бывает опасно и заканчивается тяжелыми травмами. Тебе все понятно, или разъяснить?

— Мне понятно, — не теряя надменности, отвечал Сапар, — что ты просто никто, и за слова свои не отвечаешь. Шевельни хоть пальцем — и завтра тебя никто не сможет найти, хоть все окрестные леса перекопают…

В литературе многоточие означает, что фраза или не нуждается в завершении, или не может быть завершена в силу объективных причин. В данном случае имела место вторая причина, потому что Леха, привстав, взял Башлыка за горло — очень осторожно, чтобы ненароком не задушить и не оторвать голову — и приподнял его над столом. Не обращая внимания, что Сапар пузом сметает со стола салаты и закуски, подтащил его к себе и в упор проговорил:

— Тебе никакого леса не понадобится, помойная рожа. Ты у меня в городе будешь иметь только один бизнес — пустые бутылки собирать…

Его ребята были наготове — заметили, как нервный полез во внутренний карман за пистолетом, и своевременно выдали ему хорошего пинка. Теперь он лежал в углу и шипел от бессильной злобы, однако вреда уже никому причинить не мог. Второй подручный Башлыка — шкаф — благоразумно сидел, не двигаясь.

— Как ты меня понял, помойка? — продолжал между тем разговор Леха. — У тебя теперь есть интерес насчет кто я такой?

Честно говоря, все эти вопросы были уже чисто риторическими, потому что ответов на них быть не могло: полузадушенный Сапар только слабо хрипел и таращил налитые кровью глаза, намекая тем самым, что жить ему осталось недолго. Вот тут Упырь и проявил неуместный гуманизм: людей такого типа можно остановить только одним способом. Способом, который наверняка решает все проблемы… Вместо этого он отпустил Башлыка, уронив среди оставшихся на столе блюд, и спросил:

— Ты теперь знаешь, кто я?

— Знаю… — едва продышавшись, отвечал Башлык.

— Претензии по земле еще есть? — продолжал допрос Леха.

— Нет… — прекратил прения Сапар.

— Значит, на этом и закончим.

Лехина «бригада» удалилась, высоко подняв головы, а зря: если бы задержались у выхода на секунду, то услышали бы, как прошипел младший брат Сапара:

— Если ты их не сделаешь — я сам сделаю…

И ответ старшего брата:

— Ничего, недолго им гулять.

Что он зря проявил гуманизм, Алексей понял через три дня, когда один из его помощников взорвался в своей машине. Потом Упырев поехал на дачу, а там сосед пригласил его на рыбалку. С берега пруда Леха услыхал вой пожарных машин, увидел поднявшийся над поселком столб дыма — и понял все, еще до того, как прибыл на место: его дача сгорела дотла. А еще через день он узнал, что второго его сотрудника расстреляли прямо в подъезде.

Вот тогда-то Упырев горько пожалел, что проявил милосердие. Нельзя забывать, что животные жалость воспринимают как слабость. А слабого можно не бояться. Поэтому днем позже Лехину «тойоту», когда он вышел в киоск за водичкой, прямо на обочине дороги как пустую яичную скорлупку растоптал КамАЗ. Тогда Леха понял, что компромиссов не будет: война шла на полное уничтожение. Лишенный помощников, Упырь оказался в крайне тяжелом положении: туркменская группировка была хорошо вооружена и дисциплинированна. Противостоять ей в одиночку было невозможно. Пришлось скрываться.

Единственное, в чем повезло Упыреву, — что как раз накануне той разборки Алексей, как всегда, отправил мать на все лето к сестре — в Геленджик, на море. Хоть за нее можно было не бояться.

А вот за себя — самое время. Не сумев достать Алексея своими силами, Сапар привлек к сотрудничеству местную милицию, где у него работал какой-то родственник. Менты организовали на Упырева настоящую охоту. Человеку с комплекцией и известностью Упыря трудно было оставаться незамеченным — вот уже несколько дней он выходил в город только по ночам, скитался по знакомым, по бывшим и нынешним своим подругам, не оставаясь нигде подолгу, чтобы не навлечь беды. На своем джипе поменял номера и загнал на маленькую крытую стоянку, где работали знакомые ребята, надеясь воспользоваться им в крайнем случае. Но кольцо вокруг него — он это чувствовал — постепенно сжималось. Упырев дал себе самому клятву, что воздаст Сапару за все самой страшной казнью. Но для этого надо было как минимум остаться в живых.

И вот однажды вечером, когда особенно сильна стала тревога, лихорадочно перебирая в голове всех знакомых, о которых не знали бы ни менты, ни туркмены, Алексей вспомнил неожиданно тот самый адрес: улица Ленина, 93 «а», квартира 7. Об услуге, оказанной сослуживцу, известно было только его сотрудникам да управдому… Интересно, Дерево здесь уже, или нет?

Оставаться там, где он находился, становилось опасно, и Упырь, прихватив сумку с барахлишком, пробираясь дворами и темными переулками, отправился по последнему адресу, о котором не знали его враги. Подойдя к дому, он вычислил окна нужной квартиры: в них горел свет. Упырь поднялся на второй этаж и дал длинный звонок. Последовала долгая пауза, а потом Деревянко каким-то сиплым голосом спросил:

— Кто там?

— Это я, Вован! Открывай! — ответил Упырь, почувствовав вдруг огромное облегчение: удача, кажется, еще не совсем изменила ему.

— Щас… щас… — Владимир торопливо защелкал замками, потом загремел цепочкой. — Входи, — распахнул он наконец дверь.

Еще с порога Алексей увидел испуг в глазах бывшего сослуживца, и усмехнулся про себя: ясно, никаких автоматов Вован не привез. Но это не проблема. В случае чего Упырь и сам имел неплохой схрон за городом. Надо будет до него, кстати, как-нибудь добраться… Ситуация, похоже, в любой момент может стать критической.

Однако на лице у него ни одна из этих мыслей не отразилась. Упырь не торопясь разулся, поставил сумку в угол и спросил, где можно посидеть.

— Да вот, прямо проходи… На кухню…

Алексей прошел, сел на табурет, тяжело нависнув над кухонным столиком. Подождал, пока бывший сослуживец присоединится к нему, достал из кармана куртки бутылку водки. Деревянко полез в холодильник за закусью, нашел кусок колбасы и пару помидор. Заглянула в кухню испуганная Валентина, и тут же спряталась. Налили, выпили.

— Ну как дела, Дерево? — начал разговор Упырев. — Добыл «калаши»?

— Да как, Лех? Я же говорил, переправить можно только в контейнере… А он еще не пришел.

— Когда придет?

— Н-ну… не знаю… Может быть, через месяц.

— Через месяц? — Упырь помолчал, катая бугры желваков. — Ладно. Подожду. А пока вот что… Ты не против, если я у тебя пару ночей перекантуюсь?

Если бы Упырь сказал Деревянко, что записался в отряд космонавтов, он бы не так удивился.

— А как же… У тебя же… — начал было прапорщик, но Алексей не дал ему договорить.

— Да. Есть у меня квартира. И дача есть. То есть была. Но есть еще и некоторые проблемы. Поэтому я спрашиваю: можно у тебя переночевать?

— Да конечно, Леха, какие вопросы… — у Деревянко отлегло от сердца. Он понял, что все его дела, связанные с Упырем, отныне будут решаться не так, как раньше. На другом уровне. Действительно, нельзя же спокойно прибить человека, который пустил тебя переночевать. Хотя в этом вопросе проявилась чисто деревенская наивность прапорщика: мыто как раз знаем, что можно. Ну ладно…

Сослуживцы еще раз выпили, и Деревянко попробовал как бы между прочим поинтересоваться, что за проблемы такие возникли у Лехи? Как, мол, они, эти самые проблемы, посмели? Но тот на вопрос никак не отреагировал. Вместо этого неожиданно спросил:

— Ты машину водишь?

— Ну… да… на заставе же постоянно, на «уазике»…

— Понятно. Ладно, как-нибудь справишься. «Уазик» — тоже джип… Права есть?

— Нет…

Упырев ненадолго задумался.

— Ну и хрен с ним. А город ты знаешь?

— Да не очень. Неделю всего здесь…

— Ладно, не заблудишься. Дай-ка бумагу, нарисую…

Огрызок карандаша нашелся тут же, на кухне, а вот с бумагой в доме Деревянко было по-прежнему плохо. Вован чисто рефлекторно захлопал ладонями по карманам форменных брюк и форменной же защитной рубашки. Прапорские погоны он снял, но ходил по-прежнему в форме: привычно и удобно.

— А, во! — он отстегнул клапан на кармане и извлек оттуда три листка бумаги, схваченных скрепкой, развернул, положил лицом вниз. — Рисуй!

Однако Упырь, взяв огрызок карандаша, опять же чисто рефлекторно перевернул лист, на котором собирался рисовать план. И вдруг замер.

— Что это? — спросил он через некоторое время у Деревянко.

— Да фигня, — легкомысленно ответил Вован. — Что ты там рисовать хотел?

Но Упырь уже разглядывал второй листок, а за ним и третий.

— Откуда это у тебя?

— Из архива…

Леха вернулся к листку с персидской вязью и с минуту изучал его, слегка наморщив лоб. Потом спросил:

— Это на каком?

— Чего — на каком? — не понял Владимир.

— На каком языке, — терпеливо пояснил Упырев.

— А-а… На туркменском, наверно.

— Не свисти. Туркмены русскими буквами пишут, — возразил бывший ефрейтор, отбарабанивший в Туркмении, как и Деревянко, два года срочной службы.

— Это они теперь русскими пишут… Хотя, уже опять не пишут. А до революции писали иранскими.

— И что там написано?

— А вот же, перевод внизу.

— А-а… — Алексей пробежал глазами написанное и отложил в сторону. Потом налил еще по рюмке, выпил, и вдруг потребовал:

— А ну давай, рассказывай все по порядку. Откуда это у тебя? Почему в кармане таскаешь?

— Да зачем тебе?

— Давай, давай…

Владимир, недоумевая, начал нескладное повествование про корреспондента, дедульку-ветерана и забытый блокнот, про то, как оказался он, то есть блокнот, в унитазе, про гадюку-замполита и командировку в Ашхабад, про подсевшего к ним алкоголика-интеллигента…

Закончив рассказ, Деревянко судорожно вздохнул и отер ладонью влажный лоб:

— Вот такая фигня…

Упырь же поглядел на него слегка остекленевшими глазами, помолчал немного и вдруг выдал:

— Нет, Вован, это не фигня.

— Почему? — оторопел прапорщик.

— По кочану, — доходчиво объяснил Леха, но тут же внес ясность: — Мне про это про все дед рассказывал…

Фамилия Упыревых пошла от Алексеева прадеда, который был деревенским забойщиком скота, и имел привычку после работы выпивать кружку горячей крови прямо из жилы забитой животины. Утверждал, что полезнее ничего нет. Из-за этой привычки и получил прозвище Упырь. А сын его, то есть Лехин дед, служил в том самом отряде по борьбе с басмачеством, которым командовал дедулька-ветеран… Участвовал и в погоне за уходящим Джунаидом. Мало того, именно Упырев-дед был тем самым бойцом, который подсказал Богдасарову на засыпанных басмачами колодцах Аджику и, как можно спасти людей от гибели — вовремя вспомнил об отцовской повадке. Он потом часто, подвыпив, с гордостью рассказывал малолетнему Лешке, как однажды чуть не поймал самого главного басмача…

— А вот про клад ничего не говорил, — Алексей пожал могучими плечами. — Сам не знал, наверно…

Они налили еще по рюмке, после чего Упырь вдруг озадачился:

— Слушай, а с чего это все решили, что клад по-прежнему там?

— Ну… Письмо-то не дошло. До этого, как его… Джепбара.

— Ну и что? Джунаид мог и позже послать кого-нибудь за своими сокровищами. И наверняка посылал. Граница же как решето была…

— Может, и была, — обиделся за родную границу Вован, — но пристрелить вполне могли. Тогда с контрабандистами, знаешь, не очень-то чикались — сразу открывали огонь на поражение. Может, и посылал кого, да не дошли…

— Не исключено, — согласился Упырь. — Но тогда клад действительно может до сих пор лежать в земле…

— В песке, — поправил его Деревянко, и оба надолго замолчали.

Молча выпили по последней. Потом вновь заговорил Алексей:

— Вот ведь странно… Я про деда никогда никому не рассказывал — думал, набрехал с три короба, старый черт. А ты приезжаешь — оказывается, все точно… Говорят еще, совпадений не бывает. Ладно, где ты меня положишь?

— Ты же чего-то рисовать собирался?

— Ничего, и завтра успеем. Не к спеху…

Шепотом переговорив с женой, Деревянко притащил на кухню матрас, простыню и одеяло с подушкой. Тут же, на полу и постелил, отодвинув стол. Извинился за неудобство:

— Там дети, жена… Здесь тебе спокойнее будет.

Упырь только махнул рукой, отправляя прапорщика к домочадцам, потушил свет, и тут же провалился в глубокий, без сновидений сон, успев зафиксировать только две мысли — что ему уже давно не было так спокойно и что расхожая истина лжет: за добро все-таки воздается добром. Иногда…

Но что мы знаем о превратностях судьбы?

За завтраком дети так таращились на Алексея, что он даже засмущался. Потом Валентина собрала детей и ушла в город, сказав, что зайдет в районо — записать Сашку в школу. С утра она уже не так пугалась Упыря, которого Владимир представил, как своего сослуживца. В пикантные подробности возобновления их знакомства Валентину посвящать не стали. Не бабское это дело.

Проводив домашних, Деревянко быстренько смотался за пивом, прикупив несколько пакетиков соленой рыбешки: при увольнении ему выдали неплохие подъемные, так что деньги пока были. Расположились на кухне, прихлебывая холодное пивко и поглядывая в открытое окошко, плотно зашторенное кленовой листвой. Владимир разглядывал сослуживца, снова и снова поражаясь его огромности, но отмечая и некоторые перемены: оставаясь горой по размерам, вел Упырев себя уже немного иначе…

Разговор начал Алексей:

— Я тебя вот о чем попросить хотел… Мне бы машину пригнать надо. Она тут недалеко, на стоянке — я схемку набросаю.

— А сам чего?

— Мне там не с руки появляться…

— А-а…

Деревянко, не зная точно о роде деятельности Упыря, не сомневался в ее криминальном характере. Поэтому изображать удивление не стал. Значит, где-то прокололся. Но отказывать сослуживцу не видел оснований: если что — Деревянко не при делах, знать ничего не знаю, друг попросил машину пригнать. Хотя…

— Так прав-то у меня нету.

— Ерунда. Я тебе объясню, как дворами проехать — ни одна собака не остановит.

— А машина какая?

— Джип.

— Ух ты! — восхитился Деревянко, но на всякий случай спросил: — А скорости у него как на «уазике»?

Алексей вздохнул:

— У него вообще скоростей нет. Автомат называется. Там рычаг такой — четыре положения…

Владимир глядел на сослуживца, кивал, запоминал. И заметил вдруг, что сейчас, когда так резко изменились обстоятельства, шея Алексея перестала главенствовать. Главным органом на туловище, как и следует из названия, стала теперь голова… Потом спохватился:

— Э-э, а что же я пиво-то пью, если ехать?

Теперь уже восхитился Упырев — его непонятливостью:

— А тебе не один хрен, если ты без прав?

— А, да… — сообразил Деревянко. — Тогда ладно, — и налил себе еще пивка, хрустнул соленой рыбкой.

Алексей тем временем набросал схему, как найти стоянку, подробно расписал маршрут, по которому следовало ехать, чтобы избежать «гиббонов», нацарапал записку охраннику.

Просмотрев инструкции, Деревянко решил, что справится. По расписанному Упырем маршруту проехал бы даже слепой. В долгий ящик дело решили не откладывать. Алексей вручил ему ключ с брелоком, объяснил, как отключить сигнализацию, как пользоваться электронным замком. Уходя, Вован сказал, что скоро будет, и даже пообещал по пути захватить еще пива…

На стоянке охранник, прочитав записку, равнодушно спросил:

— А сам чего не подъехал?

— Да дела какие-то, — неопределенно ответил Деревянко.

Охранник отвел его к могучему «мицубиси-паджеро», от вида которого Вован заробел.

— Слушай, — попросил он охранника, — выгони мне его наружу, а то я не очень…

Тот безразлично кивнул, завел машину и выгнал ее за решетчатые ворота. Теперь деваться было некуда. Деревянко сел за руль, осторожно завел «паджеро» и поглядел на рукоятку коробки-автомата, вспоминая объяснения Упыря. Ага, вроде вот так. Поставив рычаг в нужное положение, он осторожно нажал на педаль газа. Сначала джип немного дергался и капризничал, как скакун, почувствовавший неумелого наездника, но потихоньку пошел ровнее, Вован быстро приспосабливался к незнакомому автомобилю. Следуя разработанным для него маршрутом, к дому он подъехал уже в эйфории от управления высококлассной техникой. У Деревянко, кстати, всегда было полное взаимное понимание с железяками.

Машину Владимир поставил, как и было велено, у самого подъезда. Потом поднялся к себе на второй этаж, гремя пивными бутылками и чувствуя, как рот сам по себе разъезжается в улыбке: удовольствие от джипа продолжало бурлить в его простой душе. Так, с разъехавшимся до ушей ртом, он позвонил в дверь — раз и два, а потом сообразил, что дома один Упырь, — возможно, ему неловко открывать. Тогда он достал ключи, стал ковыряться в малознакомом замке и не без труда открыл его. Толкнув дверь, он успел лишь слегка вскрикнуть, так как Алексей огрел его в лоб сковородой, успев лишь в последний момент придержать руку и отвести ее в сторону, так что удар получился не со всей силы и по касательной. Сковорода эта была чудовищным наследством, доставшимся от незнакомой тети. Валентина, по незнанию попробовав поднять ее в первый раз, чуть не упала: сковорода перетянула худенькую женщину. Кухонная утварь весила килограммов десять, но если взять за рукоятку — то казалось, все двадцать. Вот ею-то и приложил Упырь сослуживца.

Деревянко пришел в себя в комнате, на диванчике. Алексей осторожно похлопывал его по щекам, время от времени брызгал водой на лоб и дул в лицо. Наконец Вован пришел в себя и с трудом сел.

— Ты чего, Упырь? — одурело спросил прапор, забыв, что звать Упыря Упырем нельзя. Впрочем, тот и не заметил.

— Извини, Вован, — повинился Алексей. — Я, понимаешь, слышу — раз звонят, другой, а потом ковырять начали — типа как отмычкой. Я и подумал, что это… В общем, думал — выследили тебя…

Вот тут-то до Деревянко стало впервые доходить, что неприятности у ефрейтора Упырева вовсе даже не мелкие, как он решил сначала. Осторожно ощупав стремительно растущую шишку, он спросил:

— Что ты натворил-то?

— Пока ничего. Но обязательно натворю… — по скулам Упыря жутко прокатились желваки. — Я их… — бывший ефрейтор с хрустом сжал огромные кулаки.

— Погоди, — оборвал его Деревянко. — Давай по порядку.

Рассказывать Алексею было особенно нечего: принял заказ на туркмен, пожалел гадину, не стал убивать — а в результате потерял обоих помощников, и сам уже дважды едва не погиб. Вот и все…

— Уехать бы мне надо, — горько вздохнул Упырь.

— Так и уезжай куда-нибудь, — ненавязчиво посоветовал Вован, живо прикинув, что таким образом все его проблемы могут разрешиться сами собой.

— Куда?

— Да хоть к тетке, у которой мать…

— Ага, чтобы их тоже грохнули, двух старух! Нет… — помотал тяжелой головой Упырь.

— Да… — согласился Вован. — Нехорошо. Давай-ка пообедаем сперва, а потом дальше мараковать будем.

Поставили на газ чайник и жареную картошку с колбасой.

— Надо же, — вслух удивился прапорщик. — Откуда здесь туркмены? Вроде их не очень много выезжает…

— Да это не те… Они здесь с давних времен живут. Ставропольские туркмены — не слышал? Здесь даже целый район есть — Туркменский называется, а столица — Летняя Ставка.

— Во как! — снова удивился Деревянко.

— Слушай, Вован, — спросил вдруг Алексей, — а как ты думаешь — ну, про клад этот… Есть хоть какие-то шансы? Реально?…

— Ага, — язвительно кивнул Деревянко, — ждет тебя там, дожидается.

— А почему нет, — рассудительно сказал Алексей. — Ты из этой бумажки что-нибудь понял?

— Да не очень.

— А другие, думаешь, больше поймут?

— Нет, ну, кончено, мы с Упыревым — умнее всех…

— На месте бы поглядеть… — Алексей задумчиво покрутил в пальцах вилку. — Может, попробуем?

— А на какие шиши? — рассердился Деревянко. — Одна дорога во что обойдется! А жратва? А… — Вован махнул рукой.

— Деньги-то найти можно… Кстати, сегодня вечером съездить надо.

— Куда? — опасливо спросил Вован, поняв уже, что Упырев влез в дело, чреватое большими неприятностями.

— На хату мою. Там у меня заначка.

— Э-э… — начал было Вован, но Алексей оборвал, слегка виновато объяснив:

— Одному мне ехать нельзя. Очень опасно. Да ты не ссы, Дерево, прорвемся! — Он так хлопнул сослуживца по плечу, что тот чуть не упал со стула.

Восстановив равновесие, Деревянко оцепенело кивнул. А в голове у него тупым дятлом стучалась мысль: «На хрена мне все это надо?».

Вечером, когда стемнело, по знаку Алексея начали собираться.

— Вы куда на ночь глядя? — испуганно спросила Валентина. Это, кажется, были ее первые слова с тех пор, как в доме появился Упырь. Она даже про шишку на башке мужа ничего не спросила.

— Да здесь рядом, — нервно сказал Деревянко. — Через полчаса назад будем.

Упырев сел за руль и, попетляв темными закоулками, подъехал к ничем не приметному дому. Заглушил двигатель и выключил фары. Деревянко он велел пересесть за руль и быть готовым рвануть в любой момент. Вован, чувствуя, что готов уже разрыдаться, затравленно огляделся. Во дворе было темно. Несколько горящих окон ничуть не улучшали видимость, делая все очертания призрачными и обманчиво-размытыми.

Упырь скрылся в подъезде. Через пару минут на втором этаже зажегся свет, и довольно долго ничего не происходило. Потом где-то за углом дома как будто бы тихонько фыркнул и сразу смолк автомобильный двигатель. Деревянко насторожился и прислушался, но больше не раздалось ни звука. «Показалось…» Однако еще через секунду увидел, как в подъезд бесшумными тенями прошмыгнули две темные фигуры — угрожающие, хотя против Упыря и хлипковатые. Впрочем, когда у тебя автомат, то комплекция особого значения не имеет. События явно начинали развиваться по худшему сценарию, а что делать — Вован не знал.

Но ничего делать и не потребовалось: еще через минуту в подъезде раздались выстрелы. «А у Лехи-то оружия вроде нет…» — вспомнил прапорщик. Стрельба велась короткими очередями из двух стволов, сопровождаемая грохотом падающей мебели и звоном стекла. Не зная, что предпринять, и понимая, что прятаться уже незачем, Деревянко, чтобы быть готовым ко всему, завел машину и включил фары. Яркий свет неожиданно выхватил из темноты черную фигуру, притаившуюся в кустах чуть в стороне от подъезда.

Человек вскочил, прикрывая глаза от слепящих фар и одновременно поднимая пистолет. Еще мгновение — и Деревянко пришлось бы плохо. Очень плохо. Но в этот момент наверху раздался страшный треск, отвлекший внимание стрелка. Упырь выпрыгнул из окна, выворотив по пути раму, и полетел вниз в туче осколков стекла и обломков дерева. Он падал всем своим весом точнехонько на боевика, оставленного у подъезда в засаде для подстраховки… Надо честно признать: с поставленной задачей боевик не справился, и мог бы услышать от товарищей много справедливых упреков… Но, как говорится, мертвые сраму не имут.

Алексей запрыгнул в машину и коротко скомандовал:

— Гони!

Деревянко дал по газам так, что колеса завизжали. Он вылетел с темного двора на улицу, на которой, к счастью, не было машин, и погнал, куда глаза глядят. Погони пока, кажется, не было.

Алексей наконец решился. Еще раз быстро глянув назад, бросил:

— Стой!

Они быстро поменялись местами, и вовремя: из двора, который они только что покинули, прямо под свет уличного фонаря выполз темно-серый БМВ. Преимущество в скорости было явно не за сослуживцами, поэтому оставалось только надеяться, что Упырь лучше преследователей знает ставропольские дворы и закоулки. Так и оказалось, но они еще долго петляли по городу, прежде чем получили передышку.

— Ну что делать будем? — спросил Упырев, остановив наконец джип в какой-то подворотне.

— В каком смысле? — не понял Деревянко.

— А в таком. Домой теперь нельзя. Ни к тебе, ни ко мне.

— А… почему? Мы же оторвались…

— Все равно выследят. Ты что. хочешь, чтобы Валентину твою взяли? Да еще вместе с детьми?

— А они при чем?

Упырев только с сожалением поглядел на него и не ответил. Потом заговорил:

— Хорошо хоть заначку успел забрать. — Он взял с сиденья газетный сверток, развернул. Там оказалась довольно внушительная пачка зеленых купюр. По неопытности Деревянко даже примерно не смог определить, сколько там.

Упырь небрежно бросил пачку в бардачок и вдруг сказал:

— Очень вовремя ты фары врубил… Могло бы совсем хреново обернуться. А так я его в полете разглядел, успел прицелиться…

Он побольше открыл окно, запуская теплый ночной воздух, и завел джип:

— Ну что, куда двинем?

Впавший в прострацию Деревянко помотал головой:

— Не знаю…

— Ладно, поехали, а там разберемся. Надо еще как-то гаишные посты объехать… А то в городе нас с тобой быстро сцапают, как рассветет.

«Нас с тобой?» — прапорщик, уже ничего не понимая, — куда его везут, зачем везут, — только ошалело покивал.

Выезжая из города на восток по Старомарьевскому шоссе, Алексей за полкилометра до поста ГИБДД свернул на проселок, потом погнал «мицубиси» по каким-то бесконечным буеракам и, наконец, вновь выехал на шоссе, уже далеко и от города, и от постов. Деревянко на больших ухабах болтался рядом с водителем, как болванчик, не произнося ни слова.

Лишь когда Упырев, вырвавшись на оперативный простор, резко увеличил скорость, Деревянко сумел разжать зубы:

— Мы… куда мы? У меня же Валентина… и дети…

— Не дрейфь, Вован! Все будет нормально. Просто надо на время исчезнуть.

— Да почему? — неожиданно взвился прапорщик. — Они меня не знают, я им ничего не должен. Они мне ничего не сделают. Отпусти меня, — чуть не плача попросил он.

Алексей Упырев резко затормозил, оперся руками на руль и заговорил, глядя прямо перед собой:

— Ты не понимаешь, Дерево. Они этот джип уже срисовали. И тебя, боюсь, смогут найти. Им нельзя давать ни одного шанса. Ты не представляешь себе, что это за шакалы. Они никого не пожалеют. Извини, что я тебя в это дело втравил, но кто ж знал… Ты не бойся, мы недельки через три-четыре вернемся.

— А Валентина? У нее ж денег вообще нет…

— Позвоним с дороги. Я там сумку оставил, в прихожке. Так в ней есть деньги — тысяч сорок… Хватит им на месяц.

— Да ты думаешь, что говоришь? Одна, в чужом городе… Ничего не знает…

— Да брось ты на хрен, Дерево! — разозлился наконец Упырь. — Чай не в пустыне, деньги есть — выживут.

Владимир помрачнел и надолго замолчал.

Вскоре Алексей опять свернул с шоссе. Через несколько минут тряски по ухабам и колдобинам джип свернул к полуразрушенному зданию бывшей фермы — по-простому, коровника.

— Пойдем, — коротко распорядился Упырь.

Обалдевший от всего происходящего, прапорщик последовал за сослуживцем.

Алексей, светя мощным фонарем, уверенно прошел через весь коровник с обвалившимися перегородками между стойлами, с выбитыми стеклами, с крышей, зияющей огромными дырами. Он отворил дверь в подсобное помещение, когда-то предназначавшееся для отдыха доярок, раскидал в углу какую-то ветошь. Под ней оказалась крышка погреба, которую Упырев открыл, потянув за кольцо. Видимо, лестницы вниз не было — он ловко спрыгнул вниз и, повозившись с чем-то минуту, окликнул Деревянко:

— Эй, принимай!

И вот тут прапорщик, впервые с момента отъезда из дома, малость пришел в себя — как говорится, клин клином. Один за другим из погреба появились завернутые в промасленную мешковину два автомата, гранатомет, несколько гранат Ф-1. Когда Упырь вылез наверх, он показал сослуживцу еще два «Макарова» — все в отличном состоянии, это Деревянко мог оценить, как опытный складской работник.

Утро встретили в дороге где-то уже у границ края. В одном поселке обнаружили открытое почтовое отделение («Значит, уже больше девяти», — вяло сообразил Владимир), откуда и дозвонились Валентине. Она начала было причитать, но муж на нее прикрикнул, а как услышала про деньги — сразу притихла, стала воспринимать человеческую речь. Надо отдать должное прапорщику Деревянко: что-что, а жену он воспитал вполне в восточных традициях…

Солнце уже взобралось довольно высоко, когда они миновали Дивное, и вскоре Упырев объявил:

— Все! Прощай, Ставрополье, здравствуй, Калмыкия! — и, обращаясь к Деревянко, добавил: — Надо чего-нибудь пожрать, как думаешь?

К тому времени отчаяние у Владимира сменилось безразличием и сонливостью, весь последний час он продремал, почти не воспринимая окружающее. Однако, услышав предложение Упыря, тут же встрепенулся, что, на наш взгляд, лучше всего объясняет неуничтожимость прапорщиков как класса. Следуя главным образом здоровым животным инстинктам, они поистине неуязвимы ни для каких катаклизмов.

Вскоре Алексей остановил джип у придорожной забегаловки. Поднимающийся к небу ароматный дымок свидетельствовал, что здесь готовят шашлык, деревья вокруг одноэтажного домика с большими стеклянными витринами по фасаду создавали уют — словом, здесь было хорошо. Картину дополняла автобусная остановка на другой стороне трассы, объясняющая причину возникновения пункта общепита в этой ненаселенной местности. Видимо, хозяин забегаловки был начитанным человеком: на вывеске полукругом было выведено претенциозное название — «Трактир "На графских развалинах"». И действительно, чуть в стороне наблюдались остатки какого-то строения в виде оплывших глинобитных стен.

Они вошли в заведение, изнутри выглядевшее куда солиднее, чем снаружи. Кроме массивных на вид столиков и удобных стульев здесь имелась стойка, выполненная из дуба — по крайней мере если судить по цвету и фактуре. Сослуживцы сели за ближайший к стойке столик и посидели некоторое время, прежде чем поняли, что официантов здесь не бывает. Тогда Упырь встал и заказал лицу кавказской национальности, стоящему за стойкой бара, четыре шашлыка, салат, полкило водочки и минералку. Водочку ему выдали сразу. Законопослушный Деревянко обеспокоился:

— Ты же за рулем, зачем водку взял?

— А что тут пить? — нечаянно процитировал Упырь киноклассику, демонстрируя стандартную поллитровку. — Скучно же так, на сухую ехать…

Сначала принесли минералку и салатик, потом поспело главное блюдо. Шашлыки под водочку пошли очень хорошо, правда, слегка портила удовольствие мысль, что они, возможно, изготовлены из убиенного накануне дворового Тузика. В период становления дикого капитализма российские предприниматели не гнушались скармливать соотечественникам что попало, включая дохлятину и «друзей человека». А впрочем, и черт с ним — корейцы же едят. Значит, для здоровья не вредно…

К сожалению, сказать то же самое о появившихся вдруг у входа четырех молодых парнях криминального вида было нельзя. Видимо, они появились здесь не случайно. Более того, судя по черным прямым волосам, смуглым лицам и взятым на изготовку автоматам, представляли они ту самую группировку, которую обидел Упырь. Парни вошли в забегаловку не прячась, и намерения их не оставляли сомнений.

Мигом оценив картину, Деревянко чуть не взвыл. Ну не был он рожден для жизни, полной опасностей и приключений. Его уже тошнило от такой жизни. Зато Алексей, всю ночь не сомкнувший глаз, получил мощный заряд адреналина, тут же взбодрился и разом просчитал обстановку. Обстановка была хреновая. Первое: предстоит без оружия (весь их арсенал остался в багажнике) противостоять против четырех (как минимум) стволов. Плохо. Второе: Деревянко в этой ситуации — не помощник, а скорее обуза. Еще хуже.

Упырь чуть-чуть помедлил, зная, что в такой ситуации начать на мгновение раньше так же опасно, как на один миг опоздать. Этого «чуть-чуть» хватило, чтобы решить, что делать с напарником. За долю секунды до того, как прозвучал первый выстрел, он успел отбросить ничего не ожидавшего Деревянко далеко в сторону и — почти одновременно — в падении прикрыться столиком, за которым они сидели, обрушив на пол остатки шашлыка и водки. Загрохотали очереди, но стрелявшие не могли видеть, что, спрятавшись за столешницу, Упырь успел еще и закатиться за угол стойки, отделанной по высоте корявыми плитками из дикого камня. Вскоре стол был как сито издырявлен градом пуль, но без всякого видимого эффекта.

Возникла пауза, которая всегда бывает необходима, чтобы понять — то ли жертва уже мертва, то ли пули не достигают цели. Для этого нужно какое-то время. Но еще через мгновение времени у нападавших не осталось ни на что: брошенный могучей рукой, в них полетел многострадальный столик, который сбил их почти всех, стоящих у дверей, как кегли. Лишь один успел рефлекторно отскочить в сторону. А отскочив, увидел как на ладони безоружного Упыря, прячущегося за перегибом стойки.

Зато он не увидел, что оказался спиной к лежащему на полу прапорщику Деревянко. Тому понадобилось всего лишь мгновение, чтобы изо всех сил лягнуть его сзади под коленку, отчего боевик рухнул навзничь как подкошенный. Тут же под руку Владимиру сама собой попалась литая стеклянная пепельница, какие украшали в прежние времена общепитовские точки всего Советского Союза. Весом она была как хороший булыжник, и озлобившийся Вован от всей души приложил неудачливого стрелка по темени, после чего тот окончательно выбыл из схватки.

Другие, надо отдать им должное, очухались почти сразу — по крайне мере двое из них, ибо третий, падая, сильно трахнулся затылком о дверной косяк и перестал подавать признаки жизни. Бандиты выбрались из-под обломков, лихорадочно нашаривая автоматы, но в следующий миг их парализовала ужасная картина. Упырь встал, как Самсон, среди разлетающихся остатков мебели, схватился своими чудовищными клешнями за стойку бара и, хакнув, вырвал ее вместе с железной арматурой, деревянной обшивкой и каменной облицовкой. Посыпалось на пол внутреннее барменское оборудование — рюмки, фужеры, бутылки, тарелки. Алексей же взял стойку наперевес, подобно таранному орудию, и двинулся на бандитов.

Те, видимо, никогда не изучали историю Средних веков, и ничего не слышали про осадные башни, отчего слегка растерялись. Эта растерянность обошлась им очень дорого, ибо еще через секунду таранная стойка с такой силой впечатала их в стену, что та не выдержала и вывалилась наружу, так что крыша, оставшись лишь на грех опорах, немного просела. С истеричным звоном вылетели украшавшие фасад витринные стекла.

После этого Упырь опустил стойку и, пошарив рукой по невидимому в густой пыли полу, нащупал Деревянко:

— Вован, ты живой? Вставай, ехать надо!

Трудно сказать, кто был больше потрясен всем случившимся за эти короткие мгновенья — чудом выживший в схватке Упырь, Деревянко, окончательно потерявший надежду остаться в живых, или бармен кавказской национальности, который всего за минуту потерял свой бизнес. Но прежде чем он успел что-то сказать, двое кошмарных клиентов выскочили из забегаловки прямо через выбитую стенку, запрыгнули в джип и в считанные секунды скрылись из виду.

И тогда бармен закричал:

— А-а-а-а-а!

Обрушенная стенка, вырванная стойка, побитые стекла и посуда, поломанная и расстрелянная мебель. Он мог бы материться, мог бы проклинать своих обидчиков, мог бы клясться, что отомстит им — но у него не было никаких слов, он мог только кричать, как люди кричат от боли:

— А-а-а-а-а!

А что бы вы, читатель, сделали на его месте?…

Отъехав от места происшествия примерно с километр, Упырь заметил:

— Неудобно как-то получилось…

— Чего? — не понял Деревянко.

— Да не расплатились ни фига…

— За что? — опять не понял Владимир.

— Ну как… Шашлык, водка… — озабоченно перечислил Упырь.

Деревянко захлебнулся от смеха:

— Зато теперь название полностью соответствует — «Графские развалины»!

Как известно, обычно истерика начинается со смеха. Видимо, она с Деревянко и приключилась, потому что он начал хохотать, как одержимый, над всем сразу — над своим переездом в «спокойную жизнь», над Лехиными туркменами, над тем, что он не расплатился за шашлык, оставив после себя развалины. Он никак не мог остановиться, он загибался от хохота на своей сидушке, не замечая, что Упырь поглядывает на него с тревогой. Потом Алексей резко тормознул, взял сослуживца за шиворот и крепко встряхнул, отчего тот чуть не прикусил язык.

— Ты чего, Дерево? — бывшему ефрейтору было не до шуток.

Владимир еще пару раз всхохотнул — и успокоился, выпрямился.

— Смешно это все, ты сам не понимаешь, что ли? — Деревянко глядел на Упырева в упор, даже немного вызывающе, что само по себе было опасно, и дозволялось немногим. Однако Алексей почему-то не среагировал. Напротив отпустил шиворот сослуживца и взялся за руль:

— Все я понимаю. Ты как — успокоился?

— Да как я могу успокоиться? — снова взвился Владимир. — Ты же сам видишь, я тебе не помощник — чего ты меня с собой таскаешь?

Упырь недоуменно поглядел на сослуживца:

— Дурак, что ли? Ты мне жизнь сегодня спас — забыл? Я, Дерево, клянусь — от тебя такого не ожидал. А ты вообще… — Алексей покрутил головой. — Мужик…

Завел машину и медленно тронулся. Некоторое время ехал в задумчивости, а потом заговорил, рассуждая с самим собой:

— Не пойму, в чем дело. Что-то тут неправильно… С чего это они к нам так прицепились? Ну, ладно, забил стрелу, придавил авторитета — так они уже две жизни за это взяли. И главное — ведь уехал я из города, уехал… Освободил территорию. Зачем же теперь преследовать? Что-то здесь не так…

День потихоньку перевалил на вторую половину. Упырь крутил баранку и все бормотал себе что-то под нос, а Деревянко вновь начал задремывать, когда Алексей вдруг толкнул его под бок:

— Вован, глянь назад. Кажется, опять они…

Деревянко оглянулся. Их стремительно догонял темно-серый БМВ с номерами, заляпанными грязью. Похоже, тот самый, что преследовал их на выезде с Лехиного двора. Хотя…

— Не знаю. Может, и они.

— Ну-ка, дай пушку… в бардачке… Когда догонят — пригнись.

Вован достал «Макаров», проверил обойму, передернул затвор и отдал Упырю. Второй взял себе. Тоже мне — «пригнись». Можно подумать, сам непробиваемый.

Но отстреливаться не пришлось. БМВ с двумя смуглыми парнями — один за рулем, второй рядом — обошел их, даже не притормозив, хотя пассажир смотрел на упыревский джип во все глаза.

— Они… — процедил сквозь зубы Алексей. — Встречу готовить поехали… Вот ведь прицепились!

— Может, назад рвануть?

— Там все перекрыто, можешь не сомневаться. А вот сбоку где-нибудь можно попробовать отсидеться…

Приметив грунтовку, ведущую на высокий холм с каким-то недостроем наверху, Упырев решительно съехал с асфальта. Поставив машину так, чтобы не просматривалась с дороги, он достал из багажника армейский полевой бинокль, засел за полуразрушенной стенкой на груде мусора и долго разглядывал трассу, изучая движение. Деревянко тем временем потягивал пиво, обнаруженное в багажнике джипа. Наконец сослуживец, тоже взяв банку, сел рядом с ним.

— Хреново. Вся трасса под контролем. Минимум три машины туда-сюда гоняют…

Деревянко не ответил. Не знал, что отвечать и что делать. Поэтому сказал:

— Жрать охота.

Действительно, обеденное время было в самом разгаре, солнце припекало все сильнее.

Допив пиво и смяв банку, Упырь продолжил тему:

— По трассе вряд ли проскочим. Предложения есть?

Жара и пиво после бессонной ночи разморили Деревянко окончательно. У него слипались глаза. Поэтому он без колебаний предложил:

— Давай заляжем и поспим. У тебя сиденья раскладываются? А вечерком видно будет…

Возражений не последовало. Они залегли в джипе, что безусловно было с их стороны величайшей глупостью и вопиющим пренебрежением военной наукой. Правда, перед тем, как заснуть, Деревянко пробормотал:

— Они нас тут не найдут?

В ответ засыпающий Леха-Упырь кое-как выговорил:

— Не должны… С дороги не видно…

Глупость не всегда наказывается должным образом. Поэтому вечером прапорщик проснулся не от грубого окрика и не от тычка автоматом под ребра — просто резко похолодало, и худой Деревянко замерз первым. Он сел, широко зевнул и растолкал сослуживца, приговаривая:

— Вставай, засоня! У меня идея есть!

Упырев поднялся, энергично потер ладонями щеки и вопросительно воззрился на Владимира:

— Ну и?

Идея состояла в том, чтобы, не выезжая на трассу, попробовать проехать по грунтовке дальше — а вдруг выведет на другую дорогу? Упырь воспринял идею скептически, но возражал вяло, потому что встречных предложений не имел.

— Тогда поехали! — подвел итог дискуссии Деревянко.

Сиденья были подняты в рабочее положение, стекла слегка прикрыты, и Алексей повернул ключ зажигания. Но едва мотор заворчал, набирая обороты, тут же его заглушил и выругался вполголоса:

— Тьфу, идиот!

— Что случилось? — не понял Деревянко.

— Бензин на нуле! Сюда, наверно, уже на резерве ехали. Ну, правильно: то эти «Развалины», то БМВ на дороге — совсем из головы вылетело.

— И что делать будем?

Упырев думал недолго:

— Голосовать пойдем.

Он полез в безразмерный багажник своего джипа и извлек оттуда двадцатилитровую канистру. Вручив ее Владимиру, присовокупил стодолларовую бумажку:

— Прямо ею маши, увидят — сразу остановят.

— А если туркмены наедут? Им и махать не надо…

Но у Алексея уже готов был целый план:

— Голосовать будешь ты, а я залягу в засаде, в канаве. Если спокойно набираешь бензин — возвращаемся и уезжаем. Ну а если туркмены… Им нужен я, тебя они сразу убивать не станут.

— Вот спасибо, порадовал!

— Не бзди, Дерево, я тебя прикрою… Только пистолет возьми на всякий случай.

С этими словами Упырь повесил на плечо автомат и уже собирался было идти, но остановился. Подумав, повесил на другое плечо РПГ и прихватил заряд.

— Вот теперь все. Потопали.

Они спустились с холма в быстро густеющих сумерках, подошли к дороге, движение на которой к ночи сильно поредело. В месте, где грунтовка выходила на асфальт, Упырь подвел Деревянко к придорожной канаве, обросшей кустарничком:

— Я буду лежать здесь. Ты будешь голосовать там, — он указал чуть дальше по трассе. — Если что не так — не стой на линии огня. А еще лучше — падай. Понял?

Владимир ничего не успел ответить, так как Алексей неожиданно толкнул его на дно той самой канавы, в которую собирался залечь, и сам свалился вместе с Деревянко, прижимая палец к губам:

— Тс-с! Это они… Лежи тихо… — Алексей шептал в самое ухо прапорщика.

Между тем на дороге послышался скрип тормозов и у обочины, буквально в пяти метрах от залегших сослуживцев, припарковалась машина. Хлопнула дверца, слегка гортанный голос спросил:

— Ты куда?

— Отолью пойду, — ответил голос постарше и поглуше.

Говоривший встал как раз над той самой канавой, только чуть в стороне, и долго, обильно мочился. Потом тяжело заскрипела галька — боевик, облегчившись, возвращался к машине. В этот момент зашипела рация, типа тех, что используют для связи менты.

— Берды, Берды, ответь, — послышался сквозь треск кашляющий металлический голос. В вечернем воздухе он разносился далеко вокруг.

— Да, шеф, слушаю, — ответил Берды — видимо, тот самый старший.

— Ну что у тебя?

— Пока ничего. Ребята разъехались, ищут.

— Имейте в виду, упустите — всем яйца оторву. Он мне за братишку должен ответить! Чтобы привезли живого или мертвого!

— Шеф, их вроде бы двое.

— Вот обоих и привезите!

— Понял, шеф, понял. Все сделаем, не беспокойся.

— «Сделаем»… Знаю я, как вы делаете…

Некоторое время висела пауза. Потом шеф заговорил вновь:

— Вы где сейчас?

— На двести седьмом километре.

— Ты вот что, собери всех к себе. Потом скажу, что дальше делать.

— Хорошо, шеф, примерно через полчаса все тут будут. Тогда свяжемся…

— Ну, до связи…

Шипенье стихло. Берды негромко выругался.

— Ну вот куда они могли деться?

Молодой, с гортанным голосом, флегматично ответил:

— Куда угодно. Степь большой…

— А-а, ну тебя.

Снова раздался шип: Берды включил рацию и начал вызывать подчиненных:

— Меред, Ораз, ответьте! Меред, Ораз, ответьте!…

Ему откликнулись неразличимые металлические голоса:

— Да, Берды, слышим тебя… Слышим…

— Я на двести седьмом километре. Подъезжайте сюда, поступила команда от шефа. Как поняли?

И вновь раздались металлические голоса:

— Поняли, едем… Едем…

Деревянко и Упырев валялись в своей канаве, замерев. Похоже, против них разворачивалась настоящая войсковая операция. Только погон у участников не было. Но все же сослуживцы имели одно бесспорное преимущество: они знали, где их враги, а где они — враги не имели представления.

Им пришлось греть землю еще минут двадцать, пока подъехала одна машина, за ней минут через пять — другая. Они встали друг за дружкой у той же обочины, боевики вышли. Дождавшись, пока все собрались, Берды начал говорить:

— Шеф недоволен. Вы сами хоть можете объяснить, как мы их упустили? Не можете ответить? Вот и я не могу. А отвечать перед шефом мне придется. Он обещал всем яйца оторвать. Но мне-то первому! Поэтому сначала я вам оторву. Если не найдем…

Гневную речь начальника прервал тот же молодой гортанный голос:

— А куда они могли деться? Если ни вперед, ни назад — не под землю же? Значит, на боковой дороге прячутся… Вот, хоть на этой. Их, кстати, последний раз где-то здесь и видели.

Берды быстро оценил справедливость суждения и тут же перехватил инициативу:

— Правильно. Я и сам это хотел сказать. Значит, будем обшаривать боковые дороги. Начнем с этой… Меред, поднимись наверх, посмотри, что там. Ты, Ораз, — возьми карту, нужно поглядеть, сколько проселков на этом участке…

Он еще давал какие-то указания, но исполнительный Меред уже завел двигатель и вырулил на грунтовку, ведущую к развалинам на вершине холма… Поняв, что ждать больше нечего, Алексей аккуратно, стараясь не шуметь, заложил заряд в РПГ-7. Он расчетливо выждал, пока Меред отъедет подальше — чтоб самого осколками не зацепило, прицелился и выстрелил. Тут же бросил РПГ и схватил автомат, так что взрыв и первые выстрелы прозвучали практически одновременно.

Когда Деревянко осторожно высунулся из канавы, в живых уже оставалось только трое боевиков. Кроме взорвавшегося Мереда, Упырь успел первыми же выстрелами свалить еще двоих. Укрывшись за машинами, оставшиеся пытались наладить ответный огонь. Владимир передернул затвор своего пистолета и начал хладнокровно, как будто в тире по мельницам, палить по живым мишеням. Железяки всегда хорошо слушались его, в том числе и оружие. На стрельбище он неизменно был в числе лучших. Прапорщик ясно видел, что по крайней мере две его пули достигли цели. Где-то над ухом взлаивал сдвоенными выстрелами автомат Упыря, а потом стало тихо. Почему-то ни одна из машин, кроме первой, не взорвалась, как это показывают в кино.

Выждав несколько секунд, Алексей поднялся, оглядел поле битвы. Убедился, что живых нет, и заметил, что из простреленного бака задней машины вытекает бензин. Он похлопал сослуживца по плечу:

— Иди скорей, набирай. А то уехать не сможем…

Деревянко понял. Встал. Шатаясь, пошел, подставил канистру под струйку горючего.

Самое удивительное — за все это время ни одной машины не появилось на трассе федерального значения Ставрополь — Элиста.

Наконец Упырев решил, что достаточно:

— Дерево, хватит! Линяем!

Владимир послушно взял канистру и, подойдя к Упырю, поставил ее на землю. А потом согнулся пополам и начал блевать, особенно мучительно из-за того, что блевать ему было нечем. Он только корчился, хрипел и кашлял, рефлекторно пытаясь выплеснуть наружу омерзение от первого убийства.

Алексей поглядел на него с состраданием. Потом перевесил на одно плечо РПГ и автомат, на другое взвалил Деревянко, взял канистру с бензином и тяжело зашагал вверх по холму, мимо горящей машины туркменских боевиков, туда, где ждал его верный «мицубиси-паджеро»…

Примерно на полпути Владимир очухался:

— Все, пусти…

Он встал на нетвердые ноги, забрал у Алексея канистру и пошел следом за ним, с каждым шагом чувствуя, как отпускают скрутившие его страшные спазмы. Молча дошли до машины. Здесь Упырев перелил содержимое канистры в бензобак, завел двигатель и поглядел на датчик:

— Нормально, до заправки дотянем.

Алексей вырулил на асфальт, осторожно объехав по пути догорающую машину, и ударил по газам. Владимиру он объяснил вполголоса:

— Скоро здесь ментов будет — как грязи…

Деревянко молчал. Упырь решил поддержать товарища:

— Ты не переживай, Дерево. Они бы нас не пожалели, это точно.

Но Владимир, видимо, думал о другом, потому что вдруг спросил:

— А почему бы теперь назад не поехать? Ведь дорога свободна…

Упырев досадливо крякнул.

— Ты разговор их слышал?

— Ну…

— Значит, не понял. Я, когда из окна выпрыгивал, младшего братишку Сапара задавил. Того, что в кустах в засаде сидел. Он мне еще тогда знакомым показался…

— А ты его тоже знал?

— Не то чтобы знал, но он на той разборке присутствовал… Сильно за брата обижался…

— И что?

— А то. Теперь ясно, почему Сапар никак успокоиться не может. За брата он обязан отомстить. Вот и гонится за нами. Так что мне теперь возвращаться никак нельзя.

Деревянко долго молчал, потом спросил:

— А куда мы сейчас едем?

— Сначала до заправки, а дальше видно будет. Не дрейфь, Дерево, прорвемся!

В каком-то придорожном круглосуточном магазинчике Алексей купил хлеба, колбасы, сыра и пива. Отъехали чуть дальше и прямо на обочине плотно перекусили.

— Ну вот, — прокомментировал Упырев, — жить стало лучше. К утру доберемся до Элисты — какую-нибудь гостиничку найдем, отдохнем. И душ хорошо бы принять.

Деревянко не ответил, по-прежнему пребывая в прострации.

В Элисту въехали, когда еще только начинало светать. Оформиться на проживание в маленькую гостиницу на окраине города, которую нашел Упырев, можно было только в девять часов. Деревянко предложил поискать другую, но Алексей возразил, что им сейчас лучше «не светиться». Пришлось два часа сидеть на скамейке, пробавляясь пивом с сушеными кальмарами. Наконец Упырь поставил джип на маленькую закрытую стоянку, и они пошли оформляться. Им дали один номер на двоих. Там нашлись две узкие койки, отличающиеся от солдатских только деревянными спинками, телевизор «Рубин» и совмещенный санузел с душем. Упырь сразу пошел купаться, а Владимир рухнул на койку, безучастно уставившись в потолок.

Алексей вышел свежий, в капельках воды, открыл банку пива и включил телевизор. Там заканчивалась ежедневная юмористическая передача с популярной ведущей, которой неблагодарные калмыцкие телезрители дали прозвище Дубина Роговицкая. Она, в соответствии с экранным образом, старательно хихикала над шутками своего главного юмориста, а потом передача плавно перешла в рекламу. Наконец, в десять часов начался выпуск местных новостей. После нудных и длинных сообщений о деятельности президента Илюмжинова, после репортажей об успехах нефтяников и овцеводов, а также интервью с верховным ламой Калмыкии, дикторша с насморочным голосом сделала серьезное лицо и сказала:

— А теперь срочное сообщение. Сегодня ночью на двести седьмом километре федеральной трассы Ставрополь — Элиста были взорваны и расстреляны три машины со ставропольскими номерами. По предварительным данным, погибли шесть человек. С места событий — наш корреспондент Виталий Бухалов.

Сослуживцы увидели хорошо знакомый им участок трассы, издырявленные пулями машины, стоящие на обочине носилки с трупами, накрытыми белыми простынями. Потом возникла голова корреспондента Бухалова, который затараторил в камеру, держа микрофон с квадратной нахлобучкой «ГТРК "Калмыкия"»:

— Вы видите последствия вчерашней перестрелки, состоявшейся на двести седьмом километре федеральной трассы Ставрополь — Элиста. Что здесь произошло — ответ должны дать профессионалы, мы можем только констатировать, что машины, которые вы видите, — все со ставропольскими номерами. Ни одной машины с калмыкскими номерами здесь нет…

«Идиот какой-то, — мрачно подумал Деревянко. — Ты бы еще заорал: наши победили!»

На экране появилась отъезжающая скорая помощь, а потом — голова в фуражке.

— Прокомментировать происшествие мы попросили начальника отдела по борьбе с организованной преступностью Министерства внутренних дел Калмыкии майора Галямова.

Голова в фуражке покивала, а потом, видимо, по сигналу корреспондента, заговорила:

— Судя по первым данным, перед нами результат типичной криминальной разборки. Могу уточнить, что все эти машины — не просто ставропольские, а из Туркменского района края. Кто противостоял им — пока неясно…

— И что же, в настоящий момент у следствия нет никаких версий? — перебил фуражку репортер.

— Предварительная версия есть, но озвучивать ее пока рано — в интересах следствия…

— Итак, — вновь появилась в кадре голова Бухалова с микрофоном, — МВД республики считает, что раскрытие этого преступления — вопрос только времени. Анита? — обратился он к ведущей, давая понять, что закончил.

— Спасибо, Виталий, — вернулась на экран дикторша с насморочным голосом. — Мы с нетерпением будем ждать дальнейших сообщений о ходе расследования. И, естественно, вместе с нами узнавать все подробности будете вы, уважаемые телезрители. Теперь о происшествии в детском саду номер семь, где дети получили пищевое отравление…

Упырев встал, сделал телевизор потише и допил пиво из банки.

— Как быстро они, сволочи…

— Слушай, Леха, а как ты думаешь — майор насчет предварительной версии врет или нет?

— Может, и не врет… У джипа колеса — ни с чем не спутаешь. Заменить бы их… А заодно и номера.

— А в городе сейчас не опасно?

— Да не должно быть… Как они могут нас узнать? — Упырь посмотрел на Владимира вопросительно.

— Очень просто. Если добрались до «Графских развалин» — у них уже есть наши приметы.

— Да-а, хреново. Убираться отсюда надо, — Алексей опустился на возмущенно крякнувшую под ним койку.

— Куда?

— Дальше поедем. Может, в Астрахани такого шума нет…

— А потом чего?

— Чего-чего… — разозлился Упырь. — Ничего, вот чего. Номера поменяем, резину… А там видно будет. Давай, пару часиков поспать все равно надо…

Деревянко тяжело вздохнул и откинулся на подушку, поняв, что никакого реального плана у сослуживца нет. А потому, если он хочет остаться в живых и на свободе, — надо думать самому. С этой мыслью Владимир огорченно уснул.

Было у Деревянко замечательное качество, роднящее его с Дмитрием Ивановичем Менделеевым. Как и знаменитому автору периодической системы химических элементов, прапорщику нередко именно во сне приходили решения самых сложных вопросов. Это получалось само собой и приносило большую пользу, так что он привык доверять своей странной способности. Но когда Владимир через два часа проснулся в убогом гостиничном номере на узкой солдатской койке с накрепко застрявшим в голове словом «Туркмения», он изрядно удивился.

Не вставая, он закинул руки за голову и попробовал покрутить это слово в голове уже не во сне, а наяву. И потихоньку резоны, прокрученные мозгами за то время, пока их хозяин отдыхал, стали понятны. Перебирая все направления движения, голова спящего прапорщика сразу откинула возвращение назад (по известным причинам), а также маршрут Дагестан — Азербайджан. Деревянко их не знал и боялся. Через Астрахань в Волгоград — можно, но опасно. Если туркменский авторитет в близком родстве со ставропольскими ментами, да еще хорошо заплатил, то у него в распоряжении будет вся информация по России — система-то одна. Значит, отпадает. Остается, как ни странно, Казахстан. Своих казахских коллег прапорщик-пограничник знал по одному замечательному качеству: за соответствующее денежное вознаграждение они могли пропустить через границу кого и что угодно — вплоть до танкового полка. Но задерживаться в Казахстане не следует: если их объявят в розыск, то российская ментовка вполне может подключить казахскую милицию. Значит, надо прорываться в Туркменистан: там не найдет никто и никогда. Ушибленные независимостью власти нового государства любые формы сотрудничества воспринимали как покушение на свой суверенитет и напрочь отказывались взаимодействовать с кем бы то ни было.

Прапорщик еще раз перебрал в голове все доводы и вновь нашел их убедительными. Надо было только сменить засвеченную военную форму. Он не стал будить товарища, а пересчитал имеющиеся в кармане ресурсы, и счел, что хватит. Прямо напротив гостиницы, как запомнил Деревянко, стояли несколько киосков с обычным набором китайско-турецкого барахла. Там он купил дешевые серые джинсы, однотонную футболку, шлепанцы из кожзаменителя, кепку-бейсболку и пластмассовые темные очки. На все ушло чуть более пятисот рублей.

Вернувшись в номер, Владимир переоделся, погляделся в зеркало и остался вполне доволен: если раньше его внешность была не очень выразительной, то нынешние приобретения сделали Деревянко почти человеком-невидимкой. То есть увидеть его было можно, а вот запомнить — вряд ли. Он потряс Упыря за плечо:

— Ваши документы!

Алексей открыл глаза и вскинулся, как чумной. Зная его реакцию, Владимир поспешил поднять очки на лоб:

— Спокойно, спокойно… Это ж я!

— Тьфу, черт бы тебя… Смотри, один раз вот так пошутишь — мало не покажется.

Деревянко плюхнулся на свою койку и рассеянно спросил Упырева:

— Так что ты там говорил про Туркмению…

— Чего? — не понял Алексей.

— Ну там — давай рванем, пятое — десятое…

— А-а… Так ты ж не хочешь? — Упырь смотрел недоумевающе.

Деревянко озверел. Если бы ему три дня назад сказали, что он будет так безобразно орать на Упыря — ни за что бы не поверил:

— Ехать не хочу, а жить хочу! И в тюрьму не хочу! Потому что семья у меня! Дети! Жена!

— Да ладно, ладно тебе, Дерево… Не нервничай… А почему ты думаешь, что нужно ехать в Туркмению?

— Понимаешь… — Владимир взял себя в руки и вкратце изложил ему приснившиеся соображения. — В общем… выходит, другого выхода нет. У тебя денег много?

Алексей смотрел на него с нескрываемым уважением.

— Тысяч шесть-семь…

— Достаточно. Примерно тысячу надо будет отдать на границе с Казахстаном. Пойдет?

— Да пожалуйста… А почему туркменские менты ни с кем не дружат?

— Потому что с головой не дружат. Отморозки… Да сам увидишь.

— Как будто я не видел… Два года смотрел. Нормальные люди.

— Это когда ты видел, были нормальные. А теперь у них от независимости крыша поехала. По крайней мере у руководства… Но это нам на руку.

Алексей, окончательно просыпаясь, потянулся:

— Эх ты, Дерево!… Я же тебе сразу сказал — поехали в Туркмению.

— Только не говори, что ты специально все так подстроил…

Выехали вскоре после обеда, стремясь побыстрее оставить позади пыльные улицы Элисты. Они беспрепятственно выехали из города, хотя пришлось пробираться Бог знает какими закоулками, а потом по бездорожью объезжать милицейские посты. Это отняло много времени, но зато они через Утту и Линейное к вечеру достигли Астрахани. Как ни странно, ни на одном посту «гиббоны» их не остановили. Может быть, профессиональные способности позволяли им различить сквозь затемненные стекла габариты Упыря?

Сняв номер в гостинице, сослуживцы перекусили какой-то ерундой и выключились как подрубленные: с одной стороны, почувствовали себя в безопасности, а с другой — слишком устали за эти дни от непрерывной гонки, почти без сна и отдыха.

Но утром опасная действительность вернулась к ним в полном объеме. Надо было решать, что делать дальше.

— Вот что, — сказал практичный Деревянко, когда они умылись и позавтракали в гостиничном буфете резиновыми яйцами с соевыми сосисками. — Я думаю, нам все же нужно поменять номера. Только не на российские, а на казахские. Так мы будем незаметнее. Вот только где найти…

Они поехали по городу в поисках авторемонтной мастерской. Она попалась почти сразу, за первым же поворотом. За ржавыми железными воротами по маленькому дворику, залитому мазутом, бензином и еще черт знает чем, бродили два небритых типа в насквозь промасленной одежде, неприглядных и похмельных. Упырь пошел разговаривать с ними сам, махнув Деревянко рукой, чтоб оставался на месте. Ему пришлось все же отстегнуть типам на пузырь, прежде чем они выдали нужный адрес, взяв с Лехи слово, что если что не так — он их не сдаст.

Приехав в указанное место, беглецы увидели простую вывеску «Печати, штампы, изготовление по оттиску». Упырь пожал плечами, еще раз велел Деревянко оставаться в машине и вошел в дверь под вывеской. Там он увидел человека, абсолютно отвечающего понятию «канцелярская крыса»: он был весь серый, с хищной заостренной мордочкой, и даже круглые очки в железной оправе делали его глаза непостижимо крысиными. Человечек посмотрел на Упыря поверх очков и ни о чем не спросил. Тот понял, что надо говорить самому — ну и ладно, Леха никогда не боялся крыс:

— Нам нужны автомобильные номера.

— Какой страны? — скрипнула крыса.

— А вы что, разные можете? — удивился не готовый к такому повороту Упырь.

— Россия, Казахстан, Узбекистан, Туркменистан?

Упырь прикинул, что нужнее. Через несколько секунд решил:

— Казахстан и Туркмения.

— Завтра, каждый по триста.

— Нужно вечером.

— Каждый по пятьсот.

Леха еще подумал, но самую малость:

— Согласен.

Они подъехали к контрольно-пропускному пункту, когда на черно-бархатном азиатском (несмотря на географическую принадлежность к Европе) небе уже дрожали и шевелились крупные звезды. Здесь пришлось встать в длинную очередь из машин — движение между Россией и Казахстаном шло весьма оживленное. Маясь бездельем, слушали местное радио, когда Владимир вдруг спросил:

— Ты ничего не чувствуешь?

— Да нет, — повернулся к нему Алексей. — А что?

— Такое ощущение, как будто следят за нами… Взгляд чей-то чувствую.

Упырев отнесся к словам Деревянко серьезно. Он внимательно огляделся, пытаясь разглядеть в темноте номера окружающих машин и лица тех, кто в них сидел. Но ничего подозрительного не обнаружил:

— Вроде ничего не видно. Показалось, наверно.

— Может, и показалось, — согласился Владимир.

Но Упырев на всякий случай все же поднял тонированное стекло.

Прождав часа три, незадолго до полуночи сослуживцы наконец подъехали к полосатому шлагбауму. За российских пограничников Деревянко не опасался: ворон ворону глаз не выклюет. Так и вышло: едва Владимир рассказал хмурому толстому прапорщику, что он тоже прапорщик, только что из Туркмении, тот, едва глянув в его документ, махнул солдату рукой:

— Открывай!

Но на следующем шлагбауме, метрах в пятидесяти от первого, со стороны водителя в окошко засунулась морда, обладатель которой не мог не прослыть хитрецом, даже если был самым простодушным человеком на свете: узкие глазки, плоский нос, лишенное растительности лицо и торчащие из-под фуражки жесткие, как солома, черные волосы. Казалось, что это подросток, для смеха напяливший форму офицера-пограничника.

— Старший лейтенант Жоламанов! — представился он. И, словно понимая, что выглядит не очень убедительно, добавил: — Пограничная служба Казахстана. Ваши документы!

Упырев отдал ему заранее подготовленный паспорт, а Деревянко, не успевший получить гражданские документы, — удостоверение личности, которое, к счастью, находилось в момент отъезда на своем обычном месте, в нагрудном кармане форменной рубашки. Хитрый Жоламанов полистал немного их книжечки и обрадовался:

— А-а, тоже пограничник?

— Да, — вынужден был признать Деревянко.

— Берекелля! — похвалил его старший лейтенант. — А куда едете?

— В Шевченко, — ответил Упырев.

— Никакой Шевченко больше нет, — возразил Жоламанов. — Есть Актау. Зачем нам в Казахстане хохлы? И Гурьева нет. Есть Атырау. В Казахстане все казахское. А зачем едете?

— В гости, к друзьям, — поспешил ответить Деревянко.

— Гости? Зачем гости? — тут же заинтересовался хитрый пограничник.

— Свадьба, друг сына женит… — объяснил Владимир.

— О-о! Свадьба — совсем хорошо. Подарок купили? В багажнике, наверно? Покажите, мне тоже интересно!

Вован понял, что пришло его время. Он пихнул Упырева локтем в бок, чтобы сидел смирно, взял из бардачка тоненькую пачку долларов, разделил ее примерно пополам и разложил по разным карманам. Выйдя из машины, подошел к Жоламанову и деликатно взял его за локоток:

— Товарищ старший лейтенант, вот я, например, служил в Туркмении, и мне интересно узнать: вам в Казахстане сколько платят?

— Да где сейчас хорошо платят? — охотно поддержал тему казахский пограничник. — Вот при Союзе, говорят, хорошо платили. А теперь едва-едва на еду хватает.

— Да, да, все правильно, — покивал Владимир. — Мы, кстати, могли бы немножко помочь, так сказать, материально… — он ненавязчиво протянул старшему лейтенанту четыре бумажки по сто долларов.

Тот совершенно естественным движением пересчитал их и сунул в карман:

— Но мне бы так хотелось поглядеть на свадебный подарок…

Владимир вздохнул, и вытащил из другого кармана еще двести долларов. Жоламанов так же изящно переправил их в карман, но остался стоять столбом, мечтательно глядя узкими глазками поверх головы Деревянко. Тот понял, и отстегнул еще двести. Тогда старший лейтенант ожил, резко повернулся к стоящему на посту солдату и скомандовал:

— Эй, открывай! Все в порядке!

Полосатый шлагбаум пошел вверх, Деревянко запрыгнул в машину, и они медленно пересекли российско-казахскую границу. Отъезжая все дальше от России, Владимир вдруг подумал, что оставляет там какого-то другого, прошлого Деревянко: такого уже никогда больше не будет на свете…

Вопреки уверениям хитрого Жоламанова, в Казахстане осталось еще немало русского — возможно, потому, что многое казахским никогда и не было. Так, первый же населенный пункт, в котором они наконец остановились отдохнуть, отъесться и отоспаться, назывался Котяевка. Здесь Деревянко впервые по-настоящему оценил, как это замечательно — не ждать ежеминутно нападения, не бояться, не прятаться…

В этой самой Котяевке, с учетом большого потока пересекающего границу транспорта, несколько точек общепита работали круглосуточно. Остановившись у первой же шашлычной, они сели за столик, заказали целый поднос всякого мяса, птицы и рыбы, взяли сразу по две кружки свежего бочкового пива, полкило водочки… Только после пятой рюмки и неизвестно какой по счету порции шашлыка Деревянко, бессильно откинувшись на спинку стула, фальшиво пропел:

— Мы ушли от проклятой погони — перестань, моя крошка, рыдать…

А Упырев, смачно отправив в рот золотистый кусок осетрины с черной корочкой шкурки, невнятно пробормотал в ответ:

— Я тебе говорил, Дерево, главное — не ссать…

Потом Алексей, пальцем поманив хозяина, осведомился:

— Где у вас здесь можно переночевать?

Тот объяснил, как доехать до единственной в поселке гостиницы, и они, довольные, отбыли в указанную сторону. Никто не преследовал их, никто не нарушил их покой в эту ночь до самого утра.

А утром решили, что тянуть резину нечего. Бог знает, как оно обернется. Лучше всего скорее отправляться на юг, где ждет их — так они в шутку между собой решили — сокровище Джунаида…