Михаил Шаламов

Дорога на Кильдым

Они шли и шли по раскисшей земле мимо угрюмых сосен, чувствуя, как с каждым шагом на сапоги все сильнее наматывается тугой жгут усталости, давит ногу, мешает идти. Регулярно, через каждые два часа, их обстреливали из минометов. Иногда, близоруко сощурившись, смерть бросала мины далеко вперед; и тогда фонтаны грязи ликующе поднимались к вершинам деревьев, пугая тяжелую, тревожно насторожившуюся тишину. Но когда смерти надоедало играть с людьми в прятки, и она, словно избалованный ребенок, кидала горсть горошин в толпу оловянных солдатиков, на тропе оставались свежие глиняные холмики с пробитыми солдатскими касками наверху. А живые шли дальше, не оглядываясь на могилы товарищей, не сделав над ними прощального залпа.

Геня Несмертный, партизан из отряда Майбороды, умирал в кустах возле тропинки. Когда он очнулся, в памяти оставалось только надсадное сипение мины, взметнувшееся возле корней пламя, долгий полет в никуда и почему-то чувство досады.

Он попробовал встать, но тело не слушалось; Левая рука была как неживая, а из правой Геня никак не мог выпустить приклад ППШ.

По тропинке мимо него, там, где недавно прошли партизаны, теперь двигались немцы. Они шли налегке. Только некоторые, сменяя друг друга на остановках, тащили минометы и серые снарядные ящики.

Сейчас, когда Гене нечего было терять, он хотел одного: прихватить кого-нибудь из этих коричневых от грязи солдат к себе в попутчики. "А если вдруг повезет, и пришью сразу двоих, скажу там, на небесах: спасибо богу, дьяволу, или кто там у вас сейчас..."

Но вражеские солдаты в прицельной рамке двоились и плясали. К тому же пальцы задубели от запекшейся крови и гнулись плохо. Геня с трудом отцепился от ППШ и сунул непослушные пальцы в рот, зубами соскабливая с них солоноватую корку.

Теперь он донял, что не будет стрелять в эту безлико кишащую массу гитлеровцев. Ему и его пулям нужен был один, которого они узнают в лицо и не промахнутся ни за что на свете. Человек, с которым Геня долгие недели делил постель из елового лапника и скудный партизанский паек.

Дорога на Кильдым... Кто знал, что она окажется такой долгой? Кто знал, что тракторист из Кынищ Игнат Мацюра, предав товарищей, поведет гитлеровцев по следам отряда? Кто знал?..

Геня напряг слепнущие глаза, вглядываясь в чужие небритые лица. Пальцы его снова вцепились в приклад автомата. Он считал секунды. Вот сейчас, сейчас должен мелькнуть знакомый курносый нос и темный чуб над глазами предателя. Но они все не возникали в сгущавшихся сумерках, все не появлялись перед плывущей Гениной мушкой. А секунды жизни шли... Из-под его изжеванного осколками тела расползалось по земле алое пятно. Стебли молодой травы при встрече с ним ржавели и клонились долу, как обожженные.

Он готов был встретить картины своей несуразно короткой жизни, которые, говорят, всегда посещают умирающих. Ему хотелось увидеть батю. Не так, как раньше, когда вспоминались только шершавые и черные от въевшейся угольной пыли ладони да колючие усы, а полностью. Сегодня он увидит батино лицо. Геня был в этом уверен. Иначе зачем же тогда умирать?

Дышать было все труднее. Невыносимым был терпкий запах смолы, которой залечивало свои раны дерево. Откуда-то сверху упала на ствол автомата тяжелая смоляная капля, вспыхнув на мгновение живым янтарным огнем. Гене вдруг вспомнилось, что вот так же, вспыхнув, как эта капля, падал утром в лес) потрепанный партизанский "Дуглас", посланный из Кильдыма за ранеными.

Отчаянный летчик Славка Морозов сумел поднять самолет с лесной поляны под минометным огнем. Геня глядел тогда ему вслед из-под руки. Вместе с ранеными улетала санитарка Маруся, не чужой для Гени человек.

Самолет, натужно гудя моторами, попытался скрыться в туче, которая укрыла бы его от близкого уже Кильдыма - маленькой партизанской республики, на соединение с которой шел потрепанный отряд Майбороды. Но возле этой тучи уже кружил, подкарауливая, хищный силуэт "мессера". Славка пошел напролом, и самолеты исчезли в туче, гремя пулеметами. Потом они оба рванулись к земле в столбе пламени. Страшно было подумать, что внутри этого клубка исковерканного Металла - его Маруся, Маша, Машенька.

В небе долго еще звенел лопнувшей струной отголосок прошедшего боя.

Геня дождался еще одной капли и загадал на нее, как на падучую звезду: "Хочу еще раз Марусю увидеть!" Но увидел он не Марусино, а другое, усталое, потное лицо с набрякшими мешками под глазами и темным чубом, выбивающимся из-под кубанки. Знакомый овал стал четче, затем превратился в тяжелый профиль, потом в прицеле закачался затылок, потом скрылся и он. Выстрела не было. Холодеющие пальцы не справились с упрямством тугого спуска, тропа опустела. Лес стыл в стеклянной тишине. Только под сосной в измятых кустах молочая плакал от злого бессилия умирающий партизан.

Мало что изменилось в лесу за эти годы. Только чуть раздались вширь стволы сосен, затянулись на них старые раны, да размыли дожди глиняные холмики солдатских могил. Геня Несмертный шел по лесу, узнавая знакомые места. Он искал дерево, под которым закончилась его жизнь. Но найти его было непросто. Одно место показалось ему знакомым: сосна, густые заросли молочая под ней, тропа совсем рядом... Но, подумав, он понял, что это не та сосна, не те кусты. Природа не может столько времени оставаться неизменной. Геня махнул рукой и двинулся дальше, тяжело переставляя отвыкшие от ходьбы ноги. Он искал могилы друзей, но не мог найти. Только однажды увидел он в траве насквозь проржавевшую каску, взял ее в руки, но изъеденный ржавчиной металл крошился у него под пальцами. Геня положил каску обратно в траву и ушел, стараясь не оглядываться на свое прошлое.

Становилось пасмурно. Упали первые капли. Геня запрокинул голову. Водяные брызги ударяли его по широко раскрытым глазам и скатывались вниз, как слезы. Но это были не слезы. Плакать Геня Несмертный больше не умел. Он стоял и ловил глазами слезы неба. Идти ему было некуда. Нет, он знал, куда идти, хотел идти, но не мог. Там, на другом конце тропинки, стояло село Кильдым, к которому он стремился все эти годы.

Он мечтал войти в Кильдым, прогуляться по его улицам, посмотреть на людей, на дома, на небо над домами. Но не мог. Если люди не узнают его, не примут, он умрет во второй раз, теперь уже навсегда. Геня не смог себя пересилить. Он круто повернулся и побрел в глубь леса, пытаясь заглушить в себе зов тропы, зов долгой дороги на Кильдым. Он шел так до темноты, машинально обходя буреломы и глухие овраги, пока усталость не бросила его на ствол поваленной ели. Он сел скрючившись, глядя в ночь. Сейчас его фигура напоминала черную бесформенную корягу. Ему захотелось разжечь костер. Темноты он не боялся, отлично видел в самом непроглядном мраке, но огонь принадлежал его прежней, ушедшей жизни, будил воспоминания. Геня нашарил в ветхой планшетке позеленевшую зажигалку из винтовочной гильзы. Порохом полыхнула кучка сухого хвороста. Геня прикрыл свои незакрывающиеся глаза ладонями и смотрел на пламя сквозь пальцы. Между языков огня метались тени. Они мелькали по костру, взвивались вслед за искрами, сливались в трепещущие картины...

Геня вспомнил первые минуты своего второго рождения. Говорят, младенец начинает жить, двигаться, думать, еще не родившись. Геня же не ощущал до этой минуты ничего. Вспышка молнии ударила по глазам - и он понял: смерти больше нет.

Высоко над головой был потолок, а может быть, и не потолок вовсе, а просто голубоватая дымка. Геня смотрел в эту дымку, и странные, словно чужие, мысли бродили в его голове. Потом над ним сомкнулись страшные бледные лица, он разочарованно подумал: "Вот те на, черти! Значит, я все-таки кончился и не брешут попы насчет ада?"

Черти смотрели на Геню выпуклыми глазами-фарами, а по глазам этим вращались фиолетовые спирали зрачков. Морды у них, жуткие своей необычностью, были не такими уж страшными, но Гене на них смотреть не хотелось. Тошно было смотреть. Он попробовал отвернуться - не смог, хотел зажмуриться, но не сумел закрыть глаз. Вдруг одна из морд наклонилась ниже других, зрачки завертелись быстрее, и в мозгу Гени словно граната взорвалась. Он сразу понял, зачем он здесь и какие существа склонились над ним...

В костре треснула, расколовшись, толстая ветка. Взвился фонтан искр, черные тени сложились в другую картинку...

День второго рождения. Час первый.

- ...Так, значит, это не "дуглас" падал из тучи, а ваш э-э-э... корабль, когда "мессер" его обрабатывал?! - закричал мысленно Геня.

- Да, наша разведкапсула! - подтвердил, тоже мысленно, один из пришельцев по имени Зликк. - Ваш летательный аппарат наткнулся на нее, когда мы, зухи, наблюдали за боем, укрывшись в облаке.

- Это не наш самолет, фашистский! - возмутился Геня.

- Хорошо, хорошо, пусть не ваш. Мы, зухи, еще плохо различаем здешнюю технику. И к тому же ваше деление на нации и государства...

Геня не слушал его. Партизанский самолет не погиб. Он долетел до Кильдыма. Значит, Маруся жива. Сегодня же Генка попросит, и эти странные ребята зухи отпустят его домой. Он найдет Марусю, и они будут гнать фашистов до тех пор, пока Москва и Кильдым не сольются в одну РОССИЮ. Привычным жестом Геня потянулся пригладить волосы, но рука нащупала голый шишковатый череп. Геня приблизил ее к глазам и впился взглядом в трехпалую коричневую ладонь, покрытую шершавой, точно сосновая кора, кожей. Рука не была человеческой.

- Извини нас! Мы не могли сохранить твое тело, - прошептал Сресс, старший из зухов. - Теперь ты почти как мы. Почти, но не совсем. Тот, чье тело ты занимаешь, не был рожден матерью. Его создали ученые. Это был механизм из плоти и крови. Слуга. Зунг. Мы вселили твой мозг в его тело. Можешь считать себя одним из нас, если захочешь.

- Никогда!..

...Костер догорал. Геня протянул длинную руку, отломил несколько веток от ствола, на котором сидел, и бросил их на угли. Снова, словно стекляшки в калейдоскопе, языки пламени сложились в картинку.

Они со Срессом стоят рука об руку возле огромного, во всю стену, экрана. Там, в тысячах километров под ногами, бурлит Юпитер. Зух и человек разговаривают молча. Это последняя беседа за сорокалетнюю дружбу.

- Выбирай! - говорит зух. - У тебя две дороги. Полетишь с нами навсегда останешься нашим братом. Почти сорок земных лет ты не был дома. Сорок лет с нами. Ты даже не знаешь, чем кончилась война. Здесь, на корабле, ты вдвое пережил себя земного. Неужели мы за это время не стали твоим народом?

- Извини, Сресс, не стали!

- Но ведь ты уже не человек!

- Ты так думаешь?

- Мне так кажется. Но тебе, конечно, виднее. Удерживать силой мы тебя не собираемся, но подумай хорошенько, прежде чем уйти!

- У меня было время подумать. Целая жизнь. Ты прав, мне виднее: я человек. И если я не смогу жить среди людей, то умереть среди них в моих силах! Вам пора домой. Мне тоже пора. И если люди не признают во мне своего - это будет расплатой за то, что я не умер тогда, возле моей тропы.

- А мне кажется, что сорок лет назад ты был прав, когда согласился отправиться с нами в долгую экспедицию к Центру Галактики. Ты не решился остаться на своей планете, и мы улетели. "Изучай, но будь незаметен" - это принцип зухов. Разве можно вторгаться в дела чужого мира, когда не просят?

- Нужно, Сресс! Если можно помочь - помогай. Это наш принцип, земной. Постарайся нанять его.

Сресс долго молчал. Потом его ладонь с сухим шелестом легла на руку Гени. После этого ни один звук не потревожил больше воздух в просторной рубке корабля. Это было прощание.

Костер догорал. Лишь багровые огоньки пробегали иногда по подернутым серым пеплом углям. Геня долго смотрел на них, потом встал и было пошел, но почувствовал, что за спиной у него стоит человек. Геня слышал его мысли, в которых боролись страх, голод, желание подойти, снова страх. Он медленно обернулся. Шагах в десяти от него стояла за сосной маленькая девочка.

Когда отсвет углей вырвал из темноты Генино лицо, девочка вскрикнула и бросилась в лес, но споткнулась о корягу и громко заплакала. Геня взял ее, обмершую, на руки и беззвучно спросил:

- Как тебя зовут?

Девочка вздрогнула от слов, возникших у нее в голове, и прошептала:

- Оле-она!

- А что ты делаешь здесь, в лесу, одна?

- Заблудилась я-а-а!!! - снова во весь голос заревела девчушка.

- Не плачь, Леночка! Я покажу тебе дорогу. Не надо меня бояться, слышишь?

- А ты кто такой? - спросила она настороженно.

- Я леший. Ты слыхала про лешего? Мы добрые.

Девочка уже с интересом глядела на Геню.

- Неправда, леших не бывает! Я знаю! Мне папа говорил, что лешие только в сказках водятся.

- Да, - согласился Геня. - Леших не бывает. А я есть. Я отведу тебя домой. Ты ведь из Кильдыма?

- Из Кильдыма! - кивнула девочка и, больше не всхлипывая, смотрела на него доверчивыми зелеными глазами.

Геня, сам того не зная почему, вдруг спросил у этих добрых детских глаз:

- Лена, а дедушка твой воевал?

- Дедушка у меня погиб на войне! - гордо ответила девочка, Давным-давно. Бабушка Маша говорила, что тогда еще и папы не было. Наверное, она выдумывает. Ведь не может же быть, чтобы папы не было. Ведь правда?

- Правда. А кто твой папа?

- Бригадир комбайнеров! Он у нас в колхозе самый лучший!

Радость захлестнула Геню. Мы победили! "Бригадир", "колхоз", эти с детства привычные слова обрели сейчас для него новое, несвойственное им значение, слились со словом "победа".

Его радость передалась девочке. Она засмеялась. Геня подвинул ее к костру, раздул тлеющие угли и кинул на них охапку хвороста. С удовольствием смотрел он, как розовеет от тепла мордочка ребенка.

- Дяденька Леший, я кушать хочу! - шепнула девочка.

- Зови меня дядя Гена!

- Нет, лучше уж дяденька Леший! Так интереснее!

Накормить ее Гене было нечем. Сосредоточившись, он внушил девочке, что она сыта. Есть она больше не просила.

С полчаса они сидели в тепле и говорили о разном. Потом Геня встал со ствола.

- Пойдем домой! Там тебя ждут.

- Пойдем. Только возьми меня на ручки. Ладно?

Он взял девочку на руки и пошел, прикрывая ее ладонью от колючих веток, туда, где была знакомая тропинка.

- Наш дом рядом с околицей, - бормотала девочка в полусне. - У меня есть два старших брата и собака Пистолет. Ты иди побыстрее, а то бабушка Маша уже волнуется. Ты ее не бойся. Она тоже добрая. Ты ей понравишься... понравишься...

В небе тихо, одна за другой, зажмуривались звезды. Лес чернел уже далеко позади. По обе стороны проселка шуршала начавшая уже наливаться пшеница. Утро сменяло короткую ночь. Оно готовилось взорваться петушиными криками. Под горкой виднелись темные избы Кильдыма.

С горы спускалась странная нечеловеческая фигура. Путник шел, бережно прижимая к груди маленькую спящую девочку.

Геня Несмертный заканчивал свою дорогу на Кильдым.

В деревне запели первые петухи. Было уже утро.