В чем прелесть оседлой жизни, я уже говорил. Или собирался сказать? Впрочем, это не важно. Но есть в ней и свой недостаток: если куда-то собрался, нужно потратить время. Раньше сборы в дорогу были для меня делом двух-трех минут – сунул в мешок барахло, застегнул панцирь, вывел Гневко и все. Теперь нужно ходить по комнатам, вспоминать, где что лежит, стягивать панцирь с манекена, собирать чистое белье. В сущности, что такое плюс? Плюс – это два минуса…

А главное, я не знал, куда ехать. Обычно, если не знал дороги, а на поиск проводника нет времени, шел и покупал карту. В Швабсонии, когда-то являвшейся частью Старой империи, были распространены дорожные карты, скопированные с имперских образцов. Не берусь судить об их правильности, с точки зрения ученых, – моря растянуты и походили на реки, вершины гор больше напоминали равнины, зато прекрасно изображались дороги, со всеми имеющимися на них городами, деревнями и крепостями. Посмотришь – и сразу поймешь, какие реки придется пересекать, сколько лесов встретится. Идеальная карта для путешественника и купца, а особенно для командира отряда, следующего из одного города в другой.

В Вундерберге жило множество купцов и ремесленников, существовало целых три школы. Стало быть, продавались нужные для школяров вещи. Вот только с хорошими книгами дела обстояли неважно!

Отправившись в одну из лавок, торгующих бумажно-чернильной ерундой, я попытался купить там карту. С трудом, но удалось вытащить из-под кипы использованной бумаги (раньше не знал, что, если лист испачкан с одной стороны, его можно продать во второй раз!) огромный пергамент. Рассмотрев рисунки и прочитав легенду, ахнул от восхищения – такие карты (их еще именовали «Карты Ноя») делали лет этак с тысячу назад! Земля изображалась плоской, омытой водами великой реки Океан, а земная твердь состояла из трех частей, отделенных друг от друга морями и реками в форме буквы «Т». Вверху была Азия, внизу Европа. Водораздел между Европой и Азией – основа буковки «Т» – соответствовал Средиземному морю, а в горизонталь, отделяющую Азию от остальных частей света, были впихнуты все остальные моря и реки, где Танаис соседствовал с Понтом Евксинским, а Эгейское море уживалось рядом с Нилом.

По этой карте можно отыскать владения детей Ноя, но никак не нужную мне дорогу. Тем не менее я уплатил изумленному лавочнику какую-то мелочь и, бережно свернув пергамент в рулон, решил заказать рамку и повесить карту в кабинете как украшение.

Не поленившись, обошел с десяток лавок, отыскивая другие карты. Разумеется, нужной не было, зато я стал обладателем настоящих произведений искусства – зональной карты, где мир поделен на пять тепловых зон: посередине оранжевые тропики, по краям – светло-лиловые полюса, жилая – зеленая зона и коричневая – сожженная земля антиподов; и монастырской карты, где рай и его обитатели жили неподалеку от Трои, рядом с ними стоял Александрийский маяк, а в самом низу бегали псоглавцы, охраняющие дорогу в ад. Не очень понятно – зачем сторожить дорогу в ад, но автору виднее.

В Швабсонии за такие карты любой библиотекарь или ученый продал бы душу дьяволу, а мне они обошлись в какие-то тридцать крейцеров. Наверное, за рамки запросят дороже…

Можно, разумеется, ехать и без карты, не привыкать. Но… Предположим, дорогу я отыщу, это не сложно, а что потом? Искать стоянку, где погибли отец и сын? Я не уверен, что стоянка в том злополучном лесу одна-единственная, да и где она, эта стоянка? На лесной дороге, если отвернуть чуть в сторону, ничего уже не отыщешь. Нет, определенно нужен проводник. С этим я и пришел к Томасу.

– А зачем проводник? – удивился старик. – Сам провожу, здоровья хватит. Бывал я в тех местах.

– И как они тебе?

– Места-то? Поганые места, нечистая сила бродит. Шварцвальд, чего вы хотите? Умные люди там вообще не ездят, только торопыги да те, кому уж совсем-совсем невтерпеж. Торная дорога одна, по ней все и едут, а останавливаются лишь там, где кресты стоят. Вон, сунулся господин Александр… И чего его в лес понесло? – проговорил старик с досадой.

– Значит, в волков ты не веришь?

– Ну, господин Артаке, если бы дело было зимой, может, поверил бы. А летом? Волку летом зайцев хватает, да и не ходят они стаями летом. Зимой бы поверил, да и то… – махнул старик рукой.

– Согласен, – кивнул я. – Я бы тоже в волков не поверил – ни летом, ни зимой. Если бы рыцарь с сыном вдвоем шли, пешими. А тут купеческий обоз. Люди, костры… А больше всего меня штаны Йоргена-младшего убедили – не волки это.

– А что со штанами не так? – вскинул мохнатую бровь старик.

– Ну, сам-то подумай – человека сожрали, штаны не тронули. Целехонькие – ну, обветшали за пять лет, но словно хозяин их сам с себя снял. Разве так бывает? Волки бы от штанов и клочков не оставили.

– Может, – голос старика дрогнул, – вервольфы это? Господин Александр пошел до ветру, а тут его и укусили. Он в оборотня превратился, из штанов выскочил, а господин Йохан пошел сына искать, а его оборотни сожрали.

– Все может быть, – равнодушно отозвался я. – Поищем и оборотней.

– Господин Артаке, вы так говорите, словно вам и не страшно, – упрекнул меня старик.

– Я, Томас, в этой жизни много чего боюсь. Другое дело, что от моего страха сейчас толку мало. Вот съездим мы с тобой в Шварцвальд, посмотрим и там решим – бояться нам или нет. Вначале нужно тело Александра найти, а потом с оборотнями разберемся. Нет такого зверя, чтобы меча не боялся.

– Да где уж теперь найти, пять лет минуло, – протянул старик. – Если и были косточки, травой проросли.

– Да кто его знает, – повел я плечом. – Если призрак приходил, значит, он на что-то надеялся.

– Эх, господин Артаке, как же я всего этого боялся! – сокрушенно потряс старик головой.

– Чего – этого? – не понял я.

– Того, что правда всплывет, – пояснил Томас. – Ну кому она нужна, правда-то? Господина Александра не вернуть, чего теперь? Я ведь почему эти чужие кости в гроб положил? Боялся, что фрейлейн Кэйтрин сама пойдет брата искать, – признался старик. Добавил со вздохом: – Она такая.

– Это точно, – усмехнулся я. – Упряма твоя фрейлейн, как коза.

– Как козлушка! – поправил меня старик тем тоном, каким родители говорят о непутевых, но любимых детях.

Я уже собрался уходить, но заметил, что Томас мнется, силясь мне что-то сказать, но то ли боится, то ли стесняется.

– Хочешь чего-то спросить? – подбодрил я старика.

– Господин Артаке, вы человек бывалый – что там могло быть? Какая нечистая сила?

– Да кто его знает, – хмыкнул я. – Если честно – не очень я в нечистую силу верю.

– Это вы зря, – наставительно сказал старик. – Нечистая сила кругом живет, только мы ее не всякий раз видим. Расскажу как-нибудь, как меня нечисть по своему двору гоняла.

Томас ушел, а я вернулся в Вундерберг.

В мастерской мне пришлось объяснять, что карты нужно вставлять не в вычурные рамы, отягощенные резьбой и обильно позолоченные, а в самый простой багет, не шире одного дюйма. Столяр, кажется, удивился заказу, но отказываться не стал, ибо капризы заказчика – закон.

Из мастерской я отправился к господину Мантизу из рода Инсекта. Теперь мне уже не нужно было стоять около двери, отвечая на глупые вопросы. Я просто обогнул дом и въехал в широкий двор с коновязью.

– Порадую вас, господин Артаке, – потер ростовщик лапки. – У вас налицо превышение дохода над расходами – истратили пятьдесят восемь талеров, а заработали семьдесят шесть. И это притом, что я использовал лишь малую часть ваших средств. Вам интересно, куда я вложил ваши деньги?

– Боже упаси! – испугался я. – Я трачу, вы зарабатываете, а как вы их зарабатываете – не мое дело.

– Я так и думал, – опять потер лапки Мантиз. – Кстати, не хотите приобрести новую недвижимость? Недорого.

– Нет уж, спасибо, – засмеялся я. – Мне и одной хватило. Знать бы заранее, во что впутываюсь, – ни за что бы не приобрел.

– Наслышан, – закивал ростовщик. – Наслышан и поражен вашим благородством. Предложить руку и сердце дочери бывших владельцев – это нечто! Если бы вы чуть-чуть подождали, могли бы подобрать более выгодную партию. Или хотя бы более покладистую.

– Никакого благородства, сплошной расчет, – отозвался я, почти не кривя душой. – Мне все равно бы понадобилась экономка, управляющий. Теперь у меня есть и то и другое – и бесплатно!

– А вы шутник, господин Артаке, – тоненько засмеялся Мантиз. – Или вас теперь нужно называть Апфельгартен?

– Вы тоже шутник, господин Мантиз. Живого человека обзываете яблоневым садом.

– А не хотите ли превратить свою усадьбу в баронство?

– Зачем? – удивился я.

– Думаю, ваша невеста была бы счастлива. Я с ней сталкивался несколько раз. Насколько я помню, фрейлейн Кэйтрин очень гордится своей принадлежностью к дворянству.

– Даже слишком гордится, – усмехнулся я, оценив дипломатию Мантиза.

– Вы, как истинный аристократ, выше условностей, – склонил голову набок ростовщик. – Но ваша невеста, выйдя за вас замуж, лишается дворянства. Или она будет считать, что лишилась…

Пропустив мимо ушей последнюю реплику, поинтересовался:

– Господин Мантиз, вы уже не в первый раз именуете меня аристократом. Почему? В наше первое знакомство вы что-то говорили о руках?

– О, господин Артаке, тут целая наука! – важно заявил Мантиз. – Я начинал свою деятельность в самом низу, в роли младшего помощника собственного отца. Он меня научил – смотри на руки того, с кем имеешь дело. Человек может играть глазами, прятать лицо под маской или бородой, но его всегда выдадут руки.

– Руки могут быть в перчатках, – сделал я выпад.

– Не тогда, когда человек считает деньги, – отбил ростовщик мою атаку. – В перчатках это делать неудобно. Вы же согласны, что руки показывают профессию человека? Молотобойца выдают разбитые пальцы, у крестьянина они узловаты. Можно определить музыканта по нервным, я бы сказал – бегающим пальцам.

– Не всегда, – провел я новый укол. Вспомнив ослика и подарок для Кэйтрин, улыбнулся. – Видел я пальчики одного часовщика. На первый взгляд – к тонкой работе непригодны.

– Это вы про мастера Дейдра и его сына? – понимающе закивал ростовщик. – Вы просто видели одни только пальцы, но не заметили, насколько они ловки. К тому же часовщики имеют массу приспособлений для работы – пинцеты, магнитные присоски, зажимы. А ведь если посмотреть на ваши пальцы, то тоже не скажешь, что они способны держать меч или одним ударом опрокинуть главного городского силача.

– Главного силача? – удивился я, поднимая руки к лицу. Ну, руки как руки. Загорелые до черноты, с короткими ногтями.

– Содержатель вашей гостиницы Паташон, – пояснил Мантиз. – Он до сих пор ходит ошарашенный.

– А Паташон главный силач города? – удивился я. – По мне – толстяк толстяком. Ладно, бог с ним, с Паташоном, вы мне про руки скажите.

– У вас тонкие, но в то же время очень сильные пальцы. Такие бывают у потомственных аристократов.

Кроме того, – поднял ростовщик лапку, пресекая мои возражения, – у вас короткие и чистые ногти. Люди вашей профессии либо стригут ногти «под корень», либо они зарастают траурной каймой. Вы же ухаживаете за ногтями, верно?

– Верно, – не стал я спорить. – Признаюсь, что у меня есть даже пилочка для ногтей. Но всегда считал, что это нормально, а люди, которые не следят за своими ногтями, просто неряхи.

– Видите, вы даже об этом не задумывались. Также вы не задумываетесь, когда ухаживаете за зубами.

– С моей профессией да в моем возрасте трудно сохранить зубы в целости, – усмехнулся я, признавая правоту Мантиза. Ухаживать за ногтями меня приучили с детства. Старый камердинер Фриц постоянно говорил, что воспитанные люди обязаны следить за руками.

– А вы посмотрите на своих ровесников – крестьян, купцов, воинов. У большинства из них зубов нет уже к сорока годам.

– М-да, господин Мантиз, – покачал я головой. – Вы мне сейчас поведали много интересного. Теперь понимаю, почему на меня косились, если я чистил ногти или зубы.

– А чем вы скребете зубы? – заинтересовался Мантиз. – У меня вместо зубов жвалы, но все равно любопытно.

– Черемуховой палочкой с расщепленным концом, – сообщил я.

– Очень даже интересно, обязательно воспользуюсь, – закивал ростовщик. Вскинув голову, Мантиз потер лапки: – Так что вы решили? Сделаете фрейлейн Кэйтрин баронессой? Титул – это лучший свадебный подарок!

До меня не сразу дошла нелепость предложения.

– А разве возможно купить титул?

– Купить титул, как таковой, невозможно, – обстоятельно разъяснил Мантиз. – Но можно приобрести землю, дающую право на титул. В этом случае не нужно подтверждать баронство и вы не станете вассалом герцога Силингского.

– Как интересно, – протянул я. – Р-раз – и купил землю с титулом…

– Ну, не все так просто. Если бы можно было покупать землю с титулом, этим воспользовались бы гильдейские старшины и купечество. Да и мои младшие коллеги. В герцогстве всего лишь три манора, владелец которых имеет право на титул согласно покупке, а не ленному праву. Но на пути к титулу есть барьер – приобрести земли может лишь землевладелец либо безземельный дворянин. А теперь представьте – часто ли так бывает, чтобы все факторы совпали?

Меня вдруг осенило:

– Скажите-ка, а это, случайно, не баронство Выксберг?

– Оно самое, – кивнул ростовщик. – Его владелец, которого вы на днях выбросили в окно, виноват, – хитренько посмотрел на меня ростовщик, – господин экс-барон сам выпал в окно. Так вот, он заложил свои земли пять лет назад, а позавчера подошел срок уплаты. У барона есть привилегия не платить за гостиницу, но от других трат его никто не освобождал. А главное – Выксберг обожает играть в кости. В результате – сплошные долги. В тот раз, когда барон… выпал из окна, он возвращался из Силинга – надеялся, что герцог, памятуя заслуги далекого предка, даст ему денег.

– Но герцог не захотел выручать барона, – заключил я.

– Наш герцог прекрасный человек, добряк, каких мало, но и его терпение не беспредельное. Давать деньги в третий раз – это чересчур. Барон приходил ко мне и даже принес один талер – где он его раздобыл, неизвестно, но этого мало.

Я знал, где барон раздобыл талер. Мантиз же продолжал:

– Ни зеленые, ни красные, никакие другие жабы не хотели давать денег ни под какой залог. Сумма слишком крупная, а риск огромен. Кто выкупит потом его имение, даже если к нему прилагается титул? Я рискнул, но, откровенно говоря, сильно рискнул. Надеялся, что герцог проявит сочувствие и заплатит, но увы. Теперь вся надежда на вас.

Баронство мне было нужно как борову кастаньеты, но на всякий случай поинтересовался:

– Сколько?

– Для вас – четыре тысячи талеров, – не моргнув фасеточным глазом отозвался ростовщик.

Если Мантиз говорит четыре, значит, оно стоит гораздо меньше.

– Тысяча талеров.

– Ну, господин Артаке, это несерьезно. Могу уступить тысячу, не больше. Соглашаемся на три тысячи, и вы получаете титул, двести югеров земли, замок…

– А еще головную боль. Бьюсь об заклад, что от замка остались руины, арендаторы разбежались, потому что барон выпил у них последнюю кровь, а титул можете оставить себе. Полторы тысячи…

– Только для самого лучшего вкладчика – две с половиной…

– Если согласитесь на две – беру!

– Две триста…

– Две, больше не дам!

– А, – махнул лапкой Мантиз, – две сто – и забирайте!

– Надеюсь, вы сами выполните все формальности, а мне останется только подписать?

– Разумеется! – потер лапки Мантиз. Хитренько улыбнувшись огромным ртом, спросил: – Покупку оформить на фрейлейн Йорген? Не беспокойтесь, закон это не запрещает, а вам не обязательно становиться бароном.

– Вот и замечательно, – кивнул я, довольный сообразительностью ростовщика. Пусть девочка становится баронессой, жалко мне, что ли?

– Да, предупредите фрейлейн, что на нее не будет распространяться право останавливаться бесплатно в гостинице. Это касалось лишь прямых потомков первого Выксберга.

Думаю, Кэйтрин обойдется без этой сомнительной привилегии – не платить за гостиницу. Если подумать, герцог Силинг дал первому Выксбергу не подарок, а унижение. Или я чего-то не понимаю? Впрочем, какое мое дело. Значит, нынешний герцог – добрейший человек…

– Скажите-ка, господин Мантиз, – поинтересовался я. – Если герцог такой великодушный человек, чтобы дважды выкупить имение барона, то почему он не помог семье Йорген?

Мантиз сложил руки на груди и пристально посмотрел на меня.

– А разве вы сами не догадались?

– Могу предположить, что герцог помог бы рыцарю, если бы его семья обратилась за помощью. Гордость?

– Вы совершенно правы, – согласился с моим предположением ростовщик. – Герцог Силинг предлагал фрау Йорген заплатить выкуп за мужа, но та отказалась. Формально рыцарь не приносил герцогу вассальной клятвы и, стало быть, ни сам Йорген не был обязан служить герцогу, ни герцог не был обязан его выкупать. Я ведь и сам был заинтересован в том, чтобы имение было выкуплено – ссуду Йоргены брали у меня, а земля и недвижимость – плохая замена живым деньгам. Усадьба Йоргенов пять лет стояла на открытом воздухе, а арендаторы рыцаря не окупили и трети расходов. Если бы не вы, то не знаю, что бы я стал делать… Я, господин Артаке, живу тем, что даю людям деньги, но получаю обратно проценты за их использование.

– Если рыцарь так свято чтит… чтил, – поправился я, – рыцарские законы, то зачем он вообще поехал на эту войну?

Вопрос был риторическим, потому ростовщик лишь развел лапками. Да и откуда он мог знать, что двигало старым рыцарем? Можно бы спросить об этом Кэйтрин, но знает ли об этом фрейлейн? Не исключено, что Йохан отправился воевать с королевством Ботэн из-за понятий чести – мол, раз герцогство воюет, значит, и он обязан сражаться.

Мы еще немного поговорили. Обсудили виды на урожай, погоду. К сожалению, по самому главному Мантиз ничего пояснить не смог. Купцы, доставившие тело рыцаря, были не местные, и, кроме того, что мне уже рассказал Томас, я ничего не узнал. Жаль, но что делать.

Распрощавшись с Мантизом, я решил для разнообразия перекусить в трактире. Только лишь собрался сделать заказ, как напротив меня уселся смуглый человек в ярко-красном жилете на голое тело.

– Здравствуй, баро Артаке! – поприветствовал он меня.

– Бахталэс рома Зарко. Сыр тэрэ дела? – улыбнулся я в ответ. Когда цыган открыл рот от изумления, пояснил: – Я по-цыгански не знаю. Так, поднахватался слегка.

– Э, баро Артаке, ты гаджо, но почти цыган.

– Ладно, – пожал я плечами. Сравнение меня не удивило, потому что по свету я постранствовал не меньше любого цыгана.

– Должен я тебе, баро, – посмотрел на меня Зарко. – Я у тебя коня свести хотел, а ты меня отпустил.

– Натуру цыганскую не переделать. Как там говорят: «Было у цыгана две ноги, Бог ему четыре додал», – улыбнулся я. – Но сам понимаешь, для меня конь – тоже превыше всего. Если бы я тебя поймал – убил бы.

– Ты, баро, правильно говоришь. Ты бы убил, но властям не сдал. Если бы у меня ром коня скрал – тоже убил бы! Эй, хозяин! – выкрикнул Зарко. Покосившись на меня, важно сказал: – Я угощаю, баро. Знаю, вино и пиво не пьешь, возьму для тебя квас.

Зарко хватал мясо руками, жадно разгрызал кости, со свистом высасывая костный мозг. Конечно, с обедом управился раньше меня и, пока я доедал, успел выпить кружку пива, заказал вторую.

– Эх, баро, – подперев голову рукой, сказал Зарко. – Плохо, что ты не пьешь. Мы бы с тобой посидели, вина попили, спели бы что-нибудь, в табор поехали, посмотрели, как девки пляшут. Для тебя бы они как для короля сплясали!

– Для меня? – удивился я. – С чего бы им для меня плясать?

– Э, баро Артаке, – протянул Зарко. – Для тебя бы сплясали ради того, кого ты от петли спас…

– О, а ты не простой рома, а ром баро?

– Хошь баро, хошь ром, а меня спас. И семья моя, табор мой, очень тебе благодарны. Говори, баро, что хочешь.

– Ничего, – сказал я, допивая квас.

– Так нельзя, – терпеливо, словно ребенку, сказал Зарко. – Если ты кому-то жизнью и свободой обязан, сполна расплатиться надо. Был бы ты ром, украл бы тебе лучшего коня!

– Ты вроде бы пытался… – усмехнулся я.

– Э, твоего коня украсть нельзя, – смутился Зарко. – Это не грай, а бенг.

– Точно, – кивнул я. – Не просто черт, а с рогами. Как это – бенг рогэнса?

Цыган зашелся в таком хохоте, что подошедший хозяин чуть не расплескал пиво. Поставив кружку, трактирщик посмотрел на меня и, неодобрительно покачав головой, ушел.

– Квас не пиво – много не выпьешь! – объяснил поведение хозяина Зарко. Отхлебнув, посмотрел на меня. – Скажи, что могу сделать? Понимаю, для тебя пустяк, а я не люблю быть должным. Конь тебе не нужен. Может, деньги? Девку из табора? Но тут уж извини – чаюри из табора только по согласию идет, ее силком любить не заставишь. Чего хочешь?

Я его прекрасно понимал. Сам терпеть не могу быть кому-то обязанным. Что бы такое придумать, чтобы и мне польза, и Зарко радость? Деньги мне не нужны, цыганские девки – хоть с любовью, хоть без нее – тем паче. Даже если чаюри помыть хорошенько, отбивая застарелые запахи. Что вообще с цыган взять? Коней ворованных – так нужно глядеть в оба, чтобы тебе старого мерина за семилетнего жеребца не сбагрили. Гадание? Фи… А может…

– Скажи-ка, рома, в твоем таборе есть старые мудрые люди?

– Все старые люди – мудрые! – улыбнулся Зар-ко. – Глупые до старости не доживают. Ты скажи, чего надо, а я отвечу.

– У моей невесты отец погиб, а брат сгинул. Нужно мне его отыскать, если не живого, так мертвого.

Улыбка медленно спала с лица конокрада. Зарко залпом допил оставшееся пиво, пристукнул донышком кружки об стол, махнул хозяину – неси, мол, еще. Пока трактирщик наливал, нес, цыган молчал, постукивая костяшками пальцев по столу. Молчал и я.

– Слышал я о них. Только, – настороженно посмотрел на меня цыган, – люди говорили, оба погибли, а тела их в родовой могиле упокоены. Рыцаря помню, и сына его помню. Красивый был мальчик, все девки с ума сходили. Только умер он, зачем прах ворошить?

– Обещал.

– Эх, баро, место-то нехорошее, где они погибли. До Силинга много дорог идет. Зачем через Чертов лес ездить, куда спешить? Уж лучше крюк дать, чем нечистой силе в зубы идти. Гаджо ездят, боятся время терять. Время сберегут, а душу нет… Ничего тебе мудрые ромалы не скажут. Что сказать про то, чего не знаешь?

– Жаль, – вежливо сказал я, поднимаясь из-за стола. На самом-то деле огорчения не испытывал – все равно не знал, чем бы могли помочь мне старые ромалы. Хотел рассчитаться с трактирщиком, но вспомнил, что сегодня меня угощали, кивнул цыгану и вышел на улицу.

Мы с Томасом порешили ехать завтра с утра. Чего откладывать? Курдула соберет провизии – возьмем с запасом, дней на пять – семь, немного овса для коней. Решил прихватить арбалеты – зря, что ли, покупал? Один уступил Томасу – старик говорил, что умеет управляться, а нет, так ничего сложного, в дороге научится. Жаль, что болтов мало – десятка два, но мы не на войну едем. Из оружия у старика были нож и топор, а больше ему и не надо.

Сегодня я ждал, чтобы Кэйтрин, ставшая для меня Кэйт, пришла ко мне. Забеспокоился, что ее долго не было. Но вот, наконец, она вошла в спальню и, как само собой разумеющееся, забралась под одеяло. Уткнувшись в мое плечо, Кэйтрин сообщила:

– Курдула сегодня вопросы странные задавала. Мол, когда это вы, фрейлейн Кэйтрин, успели девственности лишиться и что вам жених сказал? Томас ей в первую ночь синяки под оба глаза поставил.

– С чего это она? – удивился я.

– Она же полезла белье менять, а простыни чистые, – хихикнула фрейлейн. – Думала, раз мы в одной постели спим, то все у нас было. А коли простыни чистые, то девственности меня лишили еще до тебя. Теперь Курдула гадает – когда и кто?

– А ты?

– He-а, зачем? – отмахнулась фрейлейн. – Пусть думает что угодно, мне-то что. Почему я должна отчитываться перед кухаркой?

– Кэйт, ты с ней в одном доме пять лет прожила, – не удержался я от упрека. – Значит, не просто кухарка, а родной человек.

– Да знаю я, знаю, – досадливо проговорила девушка. – Опять подумаешь – вот, мол, спесивая дура, честь рыцарская и все прочее…

– Н-ну, вот в данном случае ты права, – сказал я в пространство, – по поводу простыней – не ее собачье дело. Мало ли где могла потерять девственность благородная девица? Шла по дороге, завернула куда-нибудь. Глянь, а девственности-то нет. Житейское дело.

– Юджин, – пихнула меня локтем Кэйт. – Я сейчас и в самом деле обижусь. А Курдула… Знаешь, я очень люблю Курдулу, Томаса. Для меня они родные люди. Но иногда – будто пробивает. Понимаешь, когда я осталась одна – без отца, без матери, без крыши над головой, это единственное, что меня спасало. Я столько раз хотела руки на себя наложить – уже и дерево выбрала, чтобы повеситься, но передумывала. Видела один раз, как в Вундерберге убийцу казнили. Голова свернута, язык высунут, брр. Топиться – распухну, раки лицо съедят. Для дочери рыцаря смерть красивой должна быть, чтобы лежала я как живая, а все вокруг говорили – вот, мол, красавица-то какая. Мечтала, чтобы хоть после смерти красивой стать.

– Дурочка ты…

– Юджин, я на самом деле уродина? – приподнялась вдруг Кэйтрин на локте.

– Кэйт, чего это на тебя нашло? – удивился я.

– Мы уже с тобой третью ночь, а ты меня даже ни разу не поцеловал всерьез, как женщину, – шмыгнула носом девушка. – Один раз, в лобик. Меня так отец целовал. Единственный раз, когда на войну уходил.

Мне ничего не оставалось делать, как поцеловать девушку. Раз, другой, третий… Она отвечала робко и неумело. Ну, а потом…

– Я думала, будет больнее, – призналась Кэйтрин, перебирая седые волоски на моей груди. Поморщилась. – И что, так всегда теперь?

– Это поначалу, – попытался я успокоить фрейлейн. Ну, теперь уже не совсем фрейлейн и вовсе даже не фрейлейн, но кому какое до этого дело?

– Юджин, ты не передумал на мне жениться? – спросила вдруг фрейлейн.

– А ты – выходить за меня замуж?

– Благородная девица не должна уступать домогательствам жениха до брака! – прыснула Кэйт, а потом вдруг резко стала серьезной. – Юджин, что же мы с тобой натворили?

– А что натворили? – сделал я вид, что не понял. – Курдула теперь будет довольна.

– Это же грех… до свадьбы…

– Грех, – согласился я. Уточнил: – Но мы же с тобой не смертный грех совершили, правильно?

– Нужно идти к патеру.

– Сходим, – пообещал я. – К патеру сходим, отмолим, на храм пожертвуем. Что еще? В паломничество пойдем? Только давай потом, после свадьбы.

– Когда назначим венчание? – деловито поинтересовалась Кэйтрин.

– Ну, как мы с Томасом вернемся, так сразу и обвенчаемся.

– Откуда вернетесь? – не поняла Кэйтрин.

– А тебе Томас не говорил? – удивился я. – Мы с ним решили завтра ехать в Шварцвальд.

– Как это – вы решили? – приподнялась Кэйтрин. – А почему я об этом не знаю?

Дня три назад я бы ответил что-то такое, уязвлявшее самолюбие девушки. Сейчас же… Может, свалить всю вину на старика, пусть выпутывается? Не стоит.

– Да как-то все случайно получилось, – принялся я оправдываться. – Подумал – чего откладывать?

– Понимаю, – сдержанно сказала Кэйтрин. – Но мне-то ты мог сказать? Все-таки это мой брат!

– Точно так, госпожа баронесса!

– Опять издеваешься? – зашипела Кэйтрин. Пихнув меня локтем, сообщила: – Я уже смирилась не только с потерей девственности, но и с потерей дворянства.

– Никак нет, госпожа баронесса, – взял я игривый тон. – Дворянство останется при тебе. Хочешь быть баронессой?

– Нет, – с досадой отозвалась девушка.

– Теперь придется. Купчая на твое имя оформлена. Я сегодня тебе баронство купил!

Кэйтрин откинулась на постель, осмысливая услышанное. Я помалкивал, чувствуя себя слегка виноватым. Молчали. Первой не выдержала девушка:

– Мой учитель, который алхимик, говорил, что природа не терпит пустоты. Если у тебя чего-то где-то убыло, значит, чего-то где-то прибыло. Девственность убыла, зато прибыл титул.

Посмотрев друг на друга, мы прыснули.

– Как я понимаю, ты приобрел баронство Выксберг? Только оно может дать хозяину титул. Я и не знала, что этот болван заложил поместье.

– А недавно ты говорила – мол, представитель древнего рода и все прочее, – не удержался я от шпильки.

– Сам виноват, – без малейшего смущения ответила Кэйт. – Надо было выкинуть его из окна в другом месте, а не в борделе.

– Почему в борделе? – возмутился я. – Это лучшая гостиница города.

– А, так, значит, ты его все-таки выкинул из окна?

Вот ведь чертовка! Поймала меня на тот же крючок, на который я сам люблю ловить других.

– Кстати, а что теперь будет с бароном?

– Мы с братом изучали ленное право, – призадумалась Кэйтрин. – При нем остается дворянство, но без титула. Да, а я буду иметь право бесплатно жить одни сутки в гостинице?

– Мантиз сказал, что нет, – с нарочитым вздохом ответил я. – Но это хорошо. Как представлю, что ты сможешь натворить…

– А ведь я мечтала стать баронессой, – призналась вдруг Кэйтрин. – Думала, а вдруг отец выдаст меня замуж за сына барона Тальберта? У Тальберта семеро сыновей, очень трудно найти невесту. Но Тальберт женил сына на дочери мясника. Теперь мясник хвастается, что его дочка замужем за бароном.

– А бароны каждый день едят свежее мясо…

Мы еще немного посмеялись. Странное дело, я давно не чувствовал такой легкости, будто сбросил со своих плеч лет тридцать. Ну, или хотя бы двадцать.

– Юджин, а ты действительно купил мне титул?

Я обиделся. С каких это пор сомневаются в моих словах?

– Завтра Мантиз пришлет бумаги. Все оформлено на девицу Йорген.

– На бывшую девицу, – хихикнула Кэйтрин. Погладив меня по лицу, тихонько шепнула: – Ну что ты, глупый, не дуйся…

– Ну, когда составлялись бумаги, ты еще ею была, – хмыкнул я, оттаяв.

– А что я стану делать с имением барона? – задумалась Кэйтрин. – Там же наверняка все запущено. Слышала, башни обрушены, стены разобраны, а сам барон жил в домике привратника.

– Ну, придумаешь что-нибудь, – отмахнулся я. – В конце концов, никто не заставляет тебя восстанавливать замок. Съездишь разочек, посмотришь. Можно снизить арендную плату, чтобы крестьяне не разбегались. Я это имение покупал, чтобы сделать тебе подарок на свадьбу. А денег у нас с тобой много.

– Нет уж, нет уж, – хмыкнула Кэйтрин, откинув одеяло и уставив глаза вверх. – Крестьяне Выксберга не арендаторы, а личная собственность баронов, поблизости от усадьбы добывают свинец. Барон – полный болван. Давно мог бы заменить барщину на оброк, а подати брать свинцом. Когда, говоришь, прибудут бумаги?

Кэйтрин была готова соскочить с постели, настолько ее обуревала жажда деятельности, что пришлось напомнить, что на дворе ночь, а она еще не стала баронессой.

– Подожди-ка, господин Артаке, – встрепенулась вдруг Кэйтрин. – Ты же мне сейчас зубы заговорил. А самое-то главное – ты собрался ехать искать моего брата. Я тоже поеду с вами.

– Нет, моя дорогая, – твердо ответил я. – Воин уходит в поход, а прекрасная дама должна ждать его в замке. Сиди у окна и смотри вдаль.

– Господин Артаке, – начала было Кэйтрин, но я прикрыл ее рот ладонью:

– Жена должна слушаться своего мужа! – Убрав ладонь, поцеловал ее в губы. – А еще обещай мне, что не пойдешь меня провожать.

– Но я еще не твоя жена, – возразила Кэйтрин, возвращая мне поцелуй.

– Для меня – ты жена, – совершенно серьезно сказал я. – Как вернусь, сразу же обвенчаемся. Так что дел у тебя хватит – нужно готовить свадьбу, шить платье, что там еще?

– Юджин, платье уже готово, – призналась Кэйтрин. – А отец Кристиан обвенчает нас в любое время. Но… Жених кое-что забыл сделать.

– Чего? – удивился я.

– Ты же до сих пор не купил обручальные кольца!

Услышав это, я тихонько застонал. Ну надо же… А ведь собирался, но все откладывал. Думал – потом, потом. И колечко, взятое для образца, лежит где-то в седельной сумке. Надо было оставить его на мизинце, тогда бы и не забыл.

– Куплю, – смиренно пообещал я. – Теперь точно куплю…

– А потом мы с тобой поженимся, – мечтательно улыбнулась Кэйтрин. – Будем жить здесь, ездить за покупками в город. Купим тебе много книг, чтобы не скучал, ты будешь читать, а я буду заниматься хозяйством.

Теперь настал черед мне мечтательно улыбнуться.

– Книги – это хорошо! Только где их брать?

– Юджин, я тебе тоже приготовила подарок. Не хотела говорить, но уж ладно… Моя матушка продала не всю библиотеку отца. Кое-что осталось.

– Надеюсь, не только Енот Спидекур? – неуклюже пошутил я и тут же пожалел об этом.

Кэйтрин сразу же ринулась защищать своего любимца:

– Юджин, мэтр Спидекур великий ученый! Почему ты смеешься над ним?

– Прости, милая, – повинился я, погладив девушку по руке. – Дело в том, что я был с ним знаком. Трудно признавать великим философом человека, который двух слов не мог связать без выпивки. Он брал какую-нибудь народную мудрость – ну, самую простую – и мог сделать из нее целое выступление. Скажем, если взять поговорку «Не плюй в колодец», то вроде бы все и так ясно, а Енот разразился бы многословием. Привел бы примеры из истории, сослался бы на Библию. Особенно он любил говорить, что подлость рано или поздно бывает наказана, а честным быть выгоднее, чем нечестным. А все его пустословные нравоучения можно свести к одной-единственной фразе – «Как веревочке ни виться, а кончику быть!» Кстати, одна из моих любимых книг о человеке, который совершил преступление, а потом долго переживал об этом. В конце концов он рассказал об этом на исповеди, а патер велел ему идти к властям и покаяться в совершенном злодеянии. Когда покаялся, ему стало легче. А когда повесили, стало совсем легко, – заключил я.

– Юджин, ну почему ты такой несерьезный? – снова возмутилась Кэйтрин.

– А как быть серьезным, если лежишь в постели с красивой девушкой и разговариваешь с ней о философии?

Я ожидал, что сейчас мы начнем говорить о других вещах, не связанных с моими университетскими приятелями, но нет…

– Ты и в самом деле был знаком со Спидекуром? – с легким придыханием в голосе поинтересовалась Кэйтрин. – И каков он из себя?

– Мы учились с ним в одном университете. А внешне… Невысокого роста, толстая задница, лицо вытянуто, брови вразлет, маленький носик. Из-за этого его и прозвали Енотом… – начал я. Что бы еще вспомнить? Увы, ничего дельного в голову не приходило.

Тут я задумался. Действительно, в бытность нашу студентами Енот любил выпить. А сам-то я хоть раз проносил мимо рта? И что теперь? Вот уже двадцать с лишним лет считаюсь самым странным – непьющим! – наемником во всех землях Швабсонии, а кроме нее и в прилегающих королевствах и герцогствах. Почему бы Спидекуру не сделать то же самое, что сумел сделать я?

– Все великие люди с недостатками, – заявила вдруг Кэйтрин. – Говорят, Платон и Сократ были мужеложцами, Александр Македонский страдал эпилепсией, а великий поэт Данри – убийца и вор.

– Вот-вот, – усмехнулся я. – Если уж великим можно – то нам и подавно. Ты скажи, а что за книги остались от твоего отца?

– Потом увидишь, – загадочно улыбнулась Кэйт. – После свадьбы…

– Ну, тогда надо побыстрее жениться, – сказал я, подгребая девушку к себе.

Кэйтрин, разомлевшая было, слегка напряглась.

– Но только об одном я хочу тебя предупредить…

– О чем? – заинтересовался я.

– А вот о чем, – хищно улыбнулась Кэйтрин и сделала то, что не положено делать приличной девушке, – ухватила меня за мужское достоинство. – Если я узнаю, что ты снова был у этой шлюхи или у какой-то другой, я тебе все это оторву!

– Ук… – только и смог выговорить я, выпустив воздух. Тихонько убирая стальные пальчики фрейлейн, сказал: – Оторвешь – обратно не приставить.

– Ничего, – беззаботно отозвалась девушка. – Ты мне и без этих висюлек нужен. Ведь я же в тебя сразу влюбилась, неужели не понял?

– Не понял, – честно сказал я. – Я думал, что ты меня ненавидишь!

– Дурак ты, господин Артаке!

– Знаю, – кивнул я.

Сколько раз мне об этом говорили женщины, что я и сам поверил. Но не всем же быть умными.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал, – сказала вдруг Кэйтрин. – Умом понимаю, что нужно ехать, искать брата, а сердцем… Но брата не вернуть, а кроме тебя у меня никого нет. Понимаю, отец беспокоится о сыне, а ты обещал ему… Но пообещай мне, что если будет опасно – бросишь все и вернешься. Обещаешь?

Я не стал ничего говорить, а просто поцеловал. Ну что я мог сказать ей? Я шептал ей на ухо какие-то глупости, словно мне было не далеко за сорок, а семнадцать…

Потом я нежно гладил Кэйт – свою жену – по голове и думал: как же она красива! И ее близко посаженные глаза, сиявшие счастьем, и тонкогубый рот, озаренный улыбкой, – все было прекрасно! По подушке рассыпались светло-русые волосы, придававшие девушке сходство с ангелом…