Каждая белка, муравей и пчела знают, что перед зимой нужно наполнить кладовые. Об этом известно не только тем, кто противостоит трудностям реальной жизни, но и их литературным двойникам. О стрекозе и муравье помнят все, но мне хочется добавить к этому басенному примеру героев книги Кеннета Грэма «Ветер в ивах». В одном из эпизодов книги два ее героя, Мистер Крот и Мистер Водяной Крыс, приходят с визитом к своему другу и защитнику Мистеру Барсуку. Снаружи воет снежная буря, а внутри — большая кухня, зажженный камин и в кладовых — связки лука, корзины яиц, свиные окорока и сушеные травы, груды яблок, моркови, картошки, корзины с орехами и банки с медом.

И еще один автор — американская писательница Уилла Кэсер в книге «Моя Антония» (действие которой происходит в заснеженной Небраске начала XX века) — тоже описывает такой зимний склад: погреб крестьянской семьи, в котором хранятся все виды летних фруктов и бочки всевозможных солений и маринадов. «Моя Антония», кстати, — тоже прекрасный роман, и я всегда рекомендую его всем, кто просит у меня рекомендаций для чтения.

Добавлю к этому еще и незабываемый конец стихотворения Бялика «Лето умирает»:

Все это поэтично и красиво и волнует сердце, но в наших местах не властвуют ни английская зима Кеннета Грэма, ни северо-американская Уиллы Кэсер, ни украинская Бялика. И кроме нескольких социальных насекомых да еще, может быть, слепыша в его подземных погребах, никто не собирает здесь запасы на зиму. Наши зимние тревоги связаны, прежде всего, с нашим единственным водохранилищем — озером Кинерет. Мы без конца слушаем сообщения и прогнозы о его знаменитом «уровне воды», который — подобно некоторым людям — никогда не оставляет нас в покое. Ну, так какая сегодня высота воды в Кинерете? Что там с его уровнем — поднимается или опускается? Достаточно ли накопилось воды? Смогу ли я поливать свои цитрусовые летом?

Я помню, как думал об этом нашем отличии, когда читал книгу Карела Чапека «Год садовода». Чапек описывает там работу садовника в течение целого года, месяц за месяцем. Читая это описание, я испытывал зависть, но не писательскую, а именно садоводческую. Чапек почти не упоминает в своей книге тему воды и поливки. Там есть симпатичный рассказ о коварстве поливального шланга, но ни слова об экономии воды, потому что в Чехии осадки всякого рода выпадают во все сезоны года, тогда как мы здесь испытываем постоянный, ставший уже традицией страх нехватки дождей даже в современную эпоху капельного орошения и установок для опреснения морской воды. Впрочем, к большому моему стыду и сожалению, это относится не ко всем нам, потому что всегда можно увидеть какого-нибудь сукина сына, который льет ведро за ведром на свою машину или щедро поливает двор прямо из шланга.

Но в большинстве своем граждане Израиля весьма чувствительны к нехватке воды, и даже тот, кто не религиозен, молится о даровании дождя. В молитвеннике есть даже официальная молитва о дожде, но она, увы, не всегда помогает. Это общеизвестно, общеогорчительно и происходит по двум причинам. Первая состоит в том, что среди нас уже недостаточно истинных людей веры — таких, с которыми Господь беседует и которым внимает, как Он делал это когда-то. А вторая причина заключается в том, что сочинили эту молитву не земледельцы, а раввины, и поэтому она основана на таких соображениях, которые не имеют отношения к делу и со стороны могут даже показаться странными. Взять хотя бы дату произнесения этой молитвы. Молиться в синагоге о даровании дождей положено на восьмой день еврейского праздника Суккот, или Кущей, когда евреи наконец покидают шалаши, в которых им предписано проводить семь предыдущих праздничных дней. Эти семь дней в шалашах приходятся на конец сентября — начало октября, когда вероятность выпадения дождя довольно велика. А покрытие шалашей по религиозному закону должно быть из веток, чтобы видны были звезды. Стало быть, имеется вероятность, что живущие в шалаше люди изрядно промокнут, тем более если они до этого усердно молились о дожде. Теперь понятно, почему раввины перенесли эту молитву на самый конец праздника, после его семи дней. Это было продиктовано не заботой о хорошем урожае, а страхом промокнуть в шалаше. Создателям молитвы семь сухих дней в шалаше были важнее потребностей сельского хозяйства. Одного этого достаточно, чтобы Бог понял, что возносящие Ему официальную молитву о дожде — люди несерьезные, потому что они больше заботятся о своих маленьких удобствах, чем о подлинных нуждах народа. А коли так, то и действенность такой молитвы становится весьма сомнительной.

Проблематично также ее содержание. Я бы определил ее как непрофессионально составленную, потому что она не уточняет потребности просителя. Она не разъясняет Богу, какой именно дождь желателен, где, когда и зачем. Этот непрофессионализм, видимо, сохранился в официальной молитве как наследие тех времен, когда делом вызывания дождя занимались разного рода народные заклинатели, вроде знаменитого Хони Меагэля. Вот как описывает легенда заклинания этой знаменитости.

«Случилось, что наступил конец лета, а дождей не было. Послали к Хони Меагэлю, чтобы тот помолился и пошел дождь». Этот Хони слыл специалистом по таким делам и действительно повел себя, как человек, уверенный в своих силах. Он даже дал обратившимся к нему хвастливый наказ: «Идите и внесите в дом пасхальные печи, чтобы не сгнили». Эти пасхальные печи делались из глины и ставились во дворах для использования в Пасху. Дело было в предпасхальные дни, и Хони был настолько уверен в своем успехе, что посоветовал людям поберечь печи от неминуемого дождя. И что же?

«Он помолился, но дождь не пошел».

Хони, однако, нашел выход из конфузного положения.

«Он начертил на земле круг и стал в него. Сказал: „Владыка всех миров! Дети Твои обратились ко мне, считая меня как бы близким к Тебе человеком. Клянусь Твоим великим именем, что я не сойду с этого места, пока Ты не смилуешься над Твоими детьми“».

И действительно — стал накрапывать дождь.

«Сказали ему ученики: „Кажется нам, что этот дождь идет лишь ради того, чтобы освободить тебя от клятвы“».

Тогда Хони воскликнул: «Не о том я просил, но дождя для колодцев, каналов и пещер».

И тут разразилась такая страшная гроза, что каждая капля наполняла бочку.

«Сказали ему ученики: „Но кажется нам, что этот дождь идет на погибель миру“. Воскликнул он опять: „Не о том я просил, но я просил дождя желанного, благодатного и щедрого“. [И] пошел дождь, о котором он просил».

Но этот дождь шел так долго, что весь народ вынужден был подняться на Храмовую гору, чтобы спастись от наводнения. «Сказали ему: „Учитель, ты молился, чтобы пошел дождь. Помолись, чтобы дождь перестал“».

Хони произнес еще одну молитву, и «в тот же миг подул ветер, и разошлись тучи, и засияло солнце».

В этом рассказе ощутимо проступает личность заклинателя — человека, с одной стороны, самоуверенного и высокомерного, а с другой — ребячески-капризного. Несколько странно даже, что Бог, обычно такой серьезный, решительный и не очень-то терпеливый, столь долго потворствует капризам подобного просителя. Но куда важнее, что рассказ о Хони наглядно показывает: молитва должна быть такой, чтобы довести до сведения Бога, о чем в точности просят молящиеся. В частности, в случае молитвы о дожде нельзя просить «смиловаться над Твоими детьми», ибо это слишком общая формулировка, как нельзя просить «дождя для наполнения колодцев, каналов и пещер», что свидетельствует о непродуманности просьбы и безразличии к ее последствиям, или «дождя желанного, благодатного и щедрого», потому что он может стать дождем вреда и проклятия, если не присоединить к просьбе точные даты начала и конца ее исполнения, — не говоря уже о том, что необходимо детально указать характер желаемого дождя, место его выпадения и количественные характеристики. И все это нужно сделать так, чтобы Бог понял вашу просьбу.

Хотя у меня не такие хорошие связи с Богом, как у Хони, я тоже иногда молюсь о дожде. Я готов признаться, что мои молитвы не всегда совпадают с нуждами широкой общественности или с принципами веры, потому что они продиктованы прежде всего моими личными потребностями и потребностями моего сада. Но они очень ясны и точны. Например, чтобы мои дикие травы проросли до того, как я начну сеять цветы, я прошу несколько порций порядочного дождя уже перед праздником Суккот и во время него, хотя многие евреи, более угодные Богу, чем я, сидят в это время в шалашах и могут промокнуть. И к этому я добавляю еще одну просьбу — чтобы после дождя была неделя солнца, за время которой я разрыхлю почву, вырву и уничтожу сорняки. А потом пусть будет еще одна хорошая порция дождя, чтобы посеять семена в землю, «которая вся орошалась водою» — выражение, которое Бог знает, понимает и помнит из Библии.

После всего этого я прошу благословенных дождей без длительных перерывов, чтобы мои цветы не расцвели слишком рано и не все вместе. А когда приходит весна, я прошу две порции дождя: одну примерно на пасхальную неделю и одну — через две-три недели после первой, чтобы продлить цветение и дать новопосеянным семенам возможность спокойно развиваться и как следует набухнуть перед тем, как окончательно созреть.

Я сознаю, что в моих молитвах о дожде есть определенный эгоизм и некоторая докучливость, но, с другой стороны, разве для Бога есть что-нибудь невозможное? Были и будут молящиеся, которые обращаются к Нему с намного более эгоистичными и обременительными просьбами. Да и докучаю-то Ему я не очень. Бывают годы, когда Бог охотно удовлетворяет мои просьбы, но если Он почему-либо медлит, я без лишних церемоний переправляю свои молитвы Зевсу или Ваалу, потому что я сторонник здоровой конкуренции. И потом я знаю: когда моя молитва принимается, это радость не только для меня, но и для других садоводов, а также для садов, полей, лесов, животных, растений и вообще всей природы. А если кое-где евреи из-за этого промокнут в своих шалашах — это не такая уж большая беда. Еврейский народ знавал намного более тяжкие испытания.