Сначала — немного о языке. Многие из говорящих на иврите неточно понимают слово «ситваниот», полагая, что это название маленьких розовых цветов, которые цветут у нас осенью, а смысла слова «сайафот», которое фигурирует в многотомном словаре Эвен-Шошана, вообще не знают. Между тем оказывается, что оба эти слова означают одно и то же — последние фиги сезона. Признаюсь: я тоже не знал этих важных слов, пока однажды не натолкнулся на них в Библии, что доставило мне большую радость. Во-первых, я обогатил свой язык двумя красивыми и не общеизвестными словами, а во-вторых, расширение или сужение смысла слов, относящихся к той или иной области, показывает нам, как меняется важность этой области в жизни людей. Действительно, наличие этих двух слов в Библии и их отсутствие в современной разговорной речи показывает нам, насколько важнее была роль фиг в жизни людей времен Первого и Второго храмов, какое место они занимали в этой жизни и какое широкое словесное поле в результате образовалось вокруг них. Тогда каждый ребенок, наверно, знал, что «пага» — это незрелая фига, «двела» — фига прессованная, «грогерет» — фига сушеная, «кция» — фига разрезанная, а «новелет» — фига-паданец. И каждый живший в то время человек разделял восторг, с которым пророк описывал поедание первых созревших плодов фиги: «…что бывает с созревшею прежде времени смоквою, которую, как скоро кто увидит, тотчас берет в руку, и проглатывает ее».
Как я уже рассказывал, в моем саду было большое и красивое фиговое дерево, но его ствол избуравили личинки жука-дровосека. Вначале я пытался спасти его: заталкивал в их норы вату, смоченную в бензине, и потом выковыривал их длинной железной проволокой, загнутой на конце крючком, как учил меня в детстве дед, когда боролся с личинками тигровой моли. И мне действительно удалось вытащить две личинки — большие, мягкотелые, с твердой злобной головой роющей машины. Но я опоздал. Оставшиеся личинки продолжали свою работу, изъедая ствол изнутри все больше и больше, и пару месяцев спустя дерево сломалось и упало. Беда случилась в три часа ночи, и оно рухнуло с таким шумом, что я проснулся. Я выбежал из дома и увидел его на земле.
Я был так потрясен жестокостью и силой этих гусениц, что в течение нескольких лет боялся посадить в саду другое фиговое дерево, взамен умершего. Но в конце концов решил все-таки рискнуть. При выборе саженца я руководствовался уроком, который преподал мне мой старый друг Пуи, художник и опытный садовод: «Не сажай у себя фигу, не попробовав плоды ее матери». Я попробовал и посадил, и теперь у меня есть новая фига, и до сих пор жук-дровосек не нападал на нее. Но вот незадача — она не растет. Точнее говоря, она растет, но со скоростью сантиметр в год. Я пошел к Пуи, и он успокоил меня. «Она вкладывает в корни», — сказал он с широкой улыбкой. Но сколько лет нужно вкладывать в корни? Если ее корни растут с той скоростью, с какой должна была бы расти она сама, то они уже наверняка достигли Австралии, а я все еще не имею возможности сидеть, как заповедано, в тени своей фиги и есть от ее плодов. А с другой стороны, Пуи уже ушел в лучший мир, и мне некого спросить. Кто знает, может, от слишком обильной поливки она и плоды свои образует под землей?!
В общем, пока что я продолжаю покупать фиги в магазине, получать в подарок от друзей, а во время поездок собираю фиги на заброшенных деревьях. Я встречаю такие в горах Иерусалима, Иудеи и Галилеи и кое-где на прибрежной равнине. Есть дикие фиги, которым повезло: они выросли возле колодца или источника — и тогда они выглядят свежими и зелеными. А у тех, что выросли в сухом месте, листья вялые, поникшие, потому что остатки их сил уходят на рождение плодов. Некоторые из этих деревьев случайно посеяли птицы, но большинство осталось в тех местах, где когда-то были арабские деревни. Подобно кактусам, которые разрослись непроходимой стеной, и неподрезанным оливкам, и заброшенным, не прореженным виноградникам, и горьким миндальным деревьям, эти умирающие фиги тоже напоминают о жизни, которая цвела здесь до Войны за независимость.
Есть интересная языковая особенность: собирание фиг обозначается в иврите глаголом «леэрот», произведенным от слова «ор», то есть свет, и это напоминает о еще более давних временах, когда еще не было холодильников и поэтому фиги нужно было собирать рано утром, «с первым светом», пока они прохладные и росистые, а осы и мухи, которые тоже большие любительницы фиг, еще спят безмолвно и недвижно. А если к тому же повезет и вокруг фиги окажутся по случаю кусты фенхеля, то их сильный и приятный анисовый запах еще улучшит вкус этих рассветных фиг. Но если природа не обеспечила вам такой случай, то могу рекомендовать достойную замену: охладите собранные на рассвете фиги в холодильнике, потом разрежьте их на половинки и покапайте на мякоть несколько капель арака. Тоже очень вкусно.
В книге Притчей Соломоновых сказано: «Кто стережет смоковницу, тот будет есть плоды ее». Но почему указано стеречь именно смоковницу? Я думаю, прежде всего потому, что ее плодов хотят многие, особенно двуногие, то есть птицы и люди. Но стеречь смоковницу — это значит присматривать за ней непрерывно, потому что в отличие от плодовых деревьев, которые основную часть своих плодов порождают за короткий отрезок времени, фиговое дерево рождает их в течение нескольких недель и небольшими порциями. Каждый день она угощает своих хозяев несколькими новыми плодами, и нужно встать поутру и поспешить их сорвать, пока до них не добрались птицы или летняя гниль. Так что людям, выращивающим фиги на продажу, приходится трудновато. Но рядового садовода, у которого есть одно фиговое дерево, оно радует все эти несколько недель, каждое утро, снова и снова.
И еще одно отличие: оливки требуют от хозяина тяжкой работы — их сбивают палками и собирают вилами, сбор виноградных гроздьев требует такой же тяжкой и скучной работы секатором, а вот фиги нужно собирать вручную, проверяя их на спелость не только взглядом, но и ощупыванием, тем самым приучая пальцы к ощущению их нежности и к пониманию ее важности. Только так можно опознать созревший, спелый плод. Плоть его мягка на ощупь, по кожице расползаются тонкие трещины, а сквозь них сверкает что-то золотистое и мерцает что-то красноватое. Опознав зрелый плод, нужно его бережно взять, и он словно бы сам отделяется от ветки и падает в подставленную ладонь. Потому что фига — больше любого другого плодового дерева — дерево не только соблазнительное, но и податливое. А также «намекающее», потому что она слегка прячет плоды за своими листьями, как бы намекая на все те ассоциации, которые у нас связаны с фиговыми листками.
Написав эту фразу, я вдруг вспомнил строку из стихотворения моего отца, посвященного фиге: «Ищущий на природе — как одетый, который стремится к запретной, глубокой и сокрытой наготе».
И последний мой совет ищущему созревший плод, укрытый фиговым листом: старайтесь не прикасаться пальцами, сорвавшими фигу, ни к глазам, ни к уголкам губ, ни к иным чувствительным местам и тканям. Дело в том, что фига при срывании выделяет белый и липкий сок в месте крепления к ветке. Сок этот вреден для кожи, причем настолько, что народная мудрость даже рекомендует его для удаления мозолей. Поэтому остерегайтесь.
Что еще сказать во славу фиги? Зимой она стоит без листьев, но летом тень под ней густая и прохладная. Хозяин сидит в этой тени, пожирает фиги, которые обещал принести домой на завтрак, и размышляет о еще одном изменении, которое произошло за эти века в языке: то, что мы сегодня обозначаем плоским политическим термином «мир и безопасность», когда-то определялось замечательным библейским выражением: «И жили Иуда и Израиль спокойно, каждый под виноградником своим и под смоковницей своею». И в самом деле, когда я навещаю одну из тех старых-престарых, дряхлых, уже заброшенных смоковниц, о которых рассказывал выше, и сижу в ее тени, трудно не задуматься над тем, что вот так же когда-то сидел здесь человек, посадивший это дерево, и так же хотел наслаждаться миром и покоем, а на самом деле жил, подобно мне, под властью того терновника из древней притчи, который мнил себя настолько мудрым и сильным, что хотел царствовать над всеми деревьями, и для этого похвалялся покоем и безопасностью, которые якобы дарует им его тень. А на самом деле не было у него ни мудрости, ни силы, ни даже тени — ибо какая же тень от куста терновника? — и не мог он даровать своим подданным ни мира, ни безопасности.
Впрочем, в этом нет ничего нового. Уже во Второзаконии Господь обещает народу Израиля землю Ханаан «с домами, наполненными всяким добром, которых ты не наполнял, и с колодезями, высеченными из камня, которых ты не высекал, с виноградниками и маслинами, которых ты не садил». И евреи, захватив Ханаан, действительно нашли здесь все это, как после них нашли здесь это и все другие, приходившие сюда, — и филистимляне, и ассирийцы, и вавилоняне, и персы, и греки, и римляне, и византийцы, и крестоносцы, и арабы, и турки. Все они нашли здесь оливы и фиги, которые не они посадили, и террасы, которые не они построили, и колодцы, которые не они высекли, — и еще прибавили свое для следующих хозяев. Неизбежная история страны, которую Господь обещал многим и которую многие захватывали, утверждая свое право на нее. Как не прочесть в этой истории предостережение, которое она посылает каждому из ее сыновей и их властителям?!
Но что до меня, то мое фиговое дерево все еще упрямится и не растет, и я не сижу в его тени и не ем от его плодов. Каждый год оно приносит два ранних плода, и сойки съедают их еще до моего прихода. То ли на их языке определение «незрелый плод» звучит иначе, чем на моем, то ли их клювы менее чувствительны к незрелости, чем мои зубы и нёбо. Но я все же надеюсь, что в один прекрасный день это фиговое дерево перестанет «вкладывать в корни» и начнет вкладывать также в меня и возвращать мне любовь. А тем временем я учусь у него важности терпения и надежды.