Как-то в субботу, когда я обедал на веранде, надо мной появилась оса. Она покрутилась надо мной, а потом села на тарелку. В этом не было ничего необычного: осы работают и в субботу, а мясо они любят и чуют его запах на расстоянии. Необычной была сама оса. Она была больше знакомой мне осы с веретенообразным черным тельцем, которую у нас в Израиле называют «пелех», но меньше знакомого всем шершня.

По обычаю ос, и эта гостья отщипнула себе маленький кусочек от моего блюда, взлетела и понесла его в свое гнездо. Но назавтра, когда я работал в саду, что-то ужалило меня в руку. Ощущение походило на укус пчелы, но боль была сильнее. Я проверил место укуса, не нашел на коже следов жала и сделал вывод, что речь идет об осе.

У меня уже был к тому времени богатый опыт слабых укусов осы пелех и тяжелых укусов шершня. Но этот укус был сильнее первых и слабее вторых. Я почитал, и поспрашивал, и поинтересовался, и даже потрудился найти картинки, и в конечном счете решил, что имею дело с тем необычным видом ос, одна из которых присоединилась к моему обеду накануне. В Израиле их называют «немецкими». Как видно, и немецкая оса читала, и спрашивала, и интересовалась, и нашла разные детали, связанные с моей биографией и моей личностью, потому что на следующий день я получил второй укус. Я понял, что у меня в саду появилось осиное гнездо.

Я, кажется, уже писал здесь, что, хотя израильские законы признают меня единственным владельцем этого сада, сам я признаю его хозяевами также и тех живых существ, которые в нем обитают. Но при этом я требую, чтобы и они вели себя аналогичным образом, то есть признавали бы мои права, главным из которых является право спокойно ходить по саду, никого не боясь, и возвращаться домой без телесных повреждений. Поэтому я начал искать это осиное гнездо и после еще одного особенно раздражающего укуса нашел его в глубокой дыре в углу сада. Я запомнил это место, чтобы не приближаться к нему во время работы, но, видимо, и осы что-то решили по этому поводу, потому что уже назавтра я подвергся третьему укусу, причем на этот раз в другую часть тела и в другой части сада. Я посовещался с самим собой и с другими уважаемыми мною людьми, и было решено, что по причине явной агрессивности этих ос и особой злобности их укусов мне разрешается видеть в себе живой вид, подвергающийся угрозе уничтожения, и поэтому я имею право прибегнуть к оборонительной войне.

Здесь самое время предупредить особо чувствительных читателей, что им, возможно, стоит пропустить продолжение этой главы и перейти сразу к следующей, потому что дальше они встретят тяжелые описания военных действий, которые могут глубоко потрясти мягкосердечных и прекраснодушных людей. Ибо война с осиным гнездом — это война на уничтожение, результатом которой может быть только паническое бегство или полное истребление побежденной стороны. В этой войне не придерживаются Женевской конвенции, в ней не берут пленных, не принимают капитуляция и уж конечно не подписывают никаких мирных договоров. И все это по той простой причине, что после такой войны не с кем сидеть за столом переговоров.

В этом конфликте я был совершенно очевидной слабой стороной: один против полчищ, пехотинец против стремительных истребителей, демократ и приверженец свободы, либеральных принципов и прав человека — против тоталитарного общества, в котором даже жизнь своих солдат не имеет никакой ценности, что уж говорить о жизни врага. Но именно поэтому я был убежден, что победа будет за мною, ибо на моей стороне была справедливость, а я верю, что, несмотря на случайные успехи зла, в конце концов побеждает добро.

Я вооружился тряпкой, четвертью ведра керосина, палкой длиной сантиметров в семьдесят, будильником, длинными штанами, высокими ботинками, рубашкой с длинными рукавами, налобным фонариком и тяжелым камнем. Прочитав этот перечень, иной читатель может, пожалуй, представить себе в воображении такой сценарий предстоявшего боя: я ставлю будильник на три часа утра и кладу его возле осиного гнезда, а когда осы вылетают, чтобы прекратить непрестанный раздражающий звон, приближаюсь к ним, размахивая тряпкой, привязанной к палке, как флагом капитуляции, будто я сдаюсь на их милость; но едва лишь они подлетают поближе, я ослепляю их лучом своего фонарика, а потом заранее приготовленным камнем мозжу им головы, одну за другой; затем заливаю керосин в их гнездо, поджигаю его и в честь завершения великого боя украшаю себя рубашкой с длинными рукавами и медалью за храбрость, проявленную в сражении.

Возможны, разумеется, и другие сценарии, еще более богатые сочными деталями, все зависит от размаха читательского воображения и его способности к комбинированию исходных данных. Но я откажусь от описания всех этих возможностей. Перейду лучше к описанию войны, как она в действительности происходила. Будильник действительно разбудил, но не ос, а меня, и не в три, а в половине второго ночи, когда осы не активны и все до единой забираются в гнездо. Я надел все приготовленное, включая рубашку с длинными рукавами, застегнулся на все пуговицы, обулся, закрепил фонарик на лбу, смочил тряпку в керосине, взял ее в левую руку, а палку в правую и беззвучно вышел в темноту. Вблизи цели я зажег фонарик и нашел вход в гнездо. С помощью палки я засунул в глубь гнезда тряпку, пропитанную керосином, поставил ведро на вход — вверх дном, конечно, — положил на него камень и поспешно отступил.

Несмотря на неожиданность, осы ответили контратакой. Похоже, что мой налобный фонарик все же разбудил нескольких, потому что за последующие десять секунд я получил еще четыре укуса, но зато в последующие дни — ни одного. А через неделю, когда я снял ведро с гнезда, из норы не вылетела ни одна оса.

С тех пор немецкие осы больше меня не кусали. Иногда я замечаю на каком-нибудь из кустов в саду гнездо осы пелех, и тогда я приближаюсь и смотрю на нее. Но она не трогает меня, и я не трогаю ее.