В моем саду живет много пауков, и внутри дома они тоже представлены несколькими видами: длинноногие плетут сети в углах потолка; напротив, коротконогие сетей не плетут, а гуляют по стенам и бросаются на свою жертву, как маленькие тигры; а между столбиками перил на веранде иногда появляются красивые радиальные сети, и по ночам я наблюдаю за их хозяином, когда он их творит. Я не уничтожаю и не прогоняю их, хотя однажды меня уже укусил один их этих домашних пауков. То был коричневый паук-отшельник, укус которого может вызвать местную гангрену, требующую операции. Он прятался внутри рубашки, которую я надел, но, к счастью, я сразу почувствовал его присутствие там и прихлопнул, не глядя. Укус — тоже к счастью — был легкий, и его последствия оказались значительно менее серьезными, чем могли бы быть.

Иногда в доме появляется очень страшный на вид паук — так называемый «оливковый птицеед». Он большой, черный и волохатый, но его укус не опасен, хотя может оказаться болезненным. Я его не боюсь — хотя я и не черный, и не волохатый, и не кусаю людей, но я больше и сильнее этого птицееда и, вероятно, умнее. Поэтому, увидев такого паука в саду, я оставляю его в покое, а когда нахожу в доме, кладу напротив него на пол лист бумаги; птицеед тогда поднимает переднюю пару лап, угрожающе разводит их в стороны, потом отталкивается задними лапами и нападает на бумагу. Он взбирается на нее, выражая обиду и удивление от невозможности укусить врага, а я поднимаю лист, выношу наружу и сметаю там паука на землю — пусть себе живет. Потому что в саду, как я уже сказал, живет много разных пауков, и среди них есть по-настоящему серьезные хищники, вроде пауков-волков размером до трех сантиметров, которые стремительно, как настоящие волки, гоняются за своими жертвами, и ядовитых воронковых пауков, так называемых рексателидов, а также пауков-кругопрядов, которые за какой-нибудь час могут сплести поразительную спиральную сеть в метр диаметром. А однажды я видел в своем саду даже прославленную черную вдову.

Из плетущих ость пауков, которых я знаю, воронковые — самые большие. Их сеть так прочна, что идущий по полю человек, наткнувшись на нее, ощущает сопротивление паутины. В детстве я много раз испытывал это ощущение на полях Нахалаля, особенно между рядами виноградников, а еще раньше — в поле рядом с районом Иерусалима, где мы жили. Сегодня я уже не вижу их. Несколько лет назад один такой паук сплел большую сеть возле входа в мой дом, и я был очень ей рад. Я часами смотрел на нее. Но лето прошло, мой паук, как это свойственно паукам, исчез, а на следующее лето его сыновья-продолжатели у меня не появились.

В кустах розмарина и лаванды живут маленькие паучки, плетущие сети наподобие колыбели, и те же большие гексателиды, густые и толстые сети которых сплетены в виде воронки — отсюда и название самих пауков. Хозяин такой воронки прячется на ее дне, а когда насекомое попадает в сеть и пытается спастись, паук улавливает его трепыхания, тут же бросается на него из глубины воронки и затягивает внутрь.

Пауки-вояки живут в земле, в неглубоких скважинах. Я не видел, как они роют эти скважины, и вполне возможно, что они просто используют уже существующие дыры, но конечно же улучшают их и приспосабливают для себя. Они покрывают стенки скважины тонкой и густой пленкой паутины, чтобы облегчить себе подъем и предотвратить обвал стенок, особенно когда паук стремительно выскакивает из этой норы и бросается за добычей.

И есть еще паук, на которого я люблю смотреть. Он живет внутри цветов — подходящее место, чтобы подстерегать там насекомых. Вдобавок он меняет цвет подобно хамелеону: на белом цветке морского лука он белый, а, скажем, на цветке ольхи — светло-красный. Обычно он подкрадывается к добыче очень медленно или вообще стоит наизготове, с разведенными передними лапами. Насекомое в цветке объедается, упивается и наслаждается пыльцой и нектаром, не чувствуя осторожного приближения паука, и не ощущает медленного смыкания его лап, пока они не сожмутся вокруг тельца. Из-за сходства с маленьким крабом этот красивый паук получил уродливое название «крабовый», но есть у него и еще одно имя, по месту его охоты, — «цветочный».

Только один паук в моем саду действительно опасен — это уже упомянутая черная вдова. В противоположность оливковому птицееду с его пугающей формой и угрожающими жестами, черная вдова — паучок маленький, симпатичный и нежный, порой он щеголяет красными пятнышками на брюшке. Но этот паук вполне может убить. Однажды я нашел у себя в саду такую черную вдову. Я положил ее в банку, принес домой, и тут начались колебания: оставить паука у себя или отдать кому-нибудь в подарок? И если отдать, то рассказать ли предназначенной жертве, какой подарок она получила? Или просто подарить, а потом поинтересоваться результатом, просматривая траурные объявления в газетах? А главное — кому именно подарить? И для чего? Чтобы свести личные счеты или во благо всего общества?

Мне приходили в голову самые разные кандидаты, и я взвешивал самые разные причины, но в конечном счете я оставил вдову в своем саду, решив, что, если это — дикий сад, пусть в нем будут и реальные опасности. С тех пор я ее не видел. Вероятно, умерла зимой, как это бывает с пауками, но я предполагаю, что она все-таки произвела потомков, и даже допускаю возможность, что некоторые из них остались у меня в саду. Рассказываю об этом для того, чтобы кое-кто из незваных гостей, которые навещают мой сад — праздных гуляк, бродячих собак, невест с женихами, сборщиков налогов и обычных воришек, — дважды и трижды подумал, прежде чем наносить мне визит. Подобно тем, кто вешает у входа в свой двор табличку «Злая собака», я предупреждаю, что в моем саду могут находиться черные вдовы. И отныне считаю себя свободным от любых будущих жалоб и исков.

Кроме пауков, в моем саду иногда появляются ядовитые сороконожки, черные скорпионы и змеи. Порой меня навещает оливковый полоз, существо элегантное, симпатичное и безвредное, но, к сожалению, постепенно исчезающее, потому что с ним расправляются кошки. Время от времени я обнаруживаю меж ветвей какого-нибудь дерева полуядовитого разноцветного полоза — о нем меня извещают птицы, к гнездам которых он ползет: они собираются вокруг него и поднимают шумный переполох. А несколько раз я видел в саду гадюку и неизменно приходил в возбуждение, хватал резиновый скребок и палку и с их помощью ловил ее. Изловив такую змею, я обычно какое-то время держу ее одной рукой за хвост, другой за шею, а когда мое сердце успокаивается и начинает биться ровнее и ноги утрачивают состояние студня и обретают твердость, несу ее в лес и там выпускаю на свободу.

Почему я играю в эту опасную игру? Прежде всего потому, что могу. Точнее — еще могу. И во-вторых, потому, что осталось совсем немного игр, в которые можно играть, не опасаясь, что вас пошлют на костер за поругание веры, нарушение политкорректности и бесчисленные прочие прегрешения против установленных правил. А кроме того, я играю в нее, чтобы сохранять форму и время от времени производить немного адреналина — вещество это весьма полезное, а процесс его производства очень приятен. Ну и еще, признаюсь, для того, чтобы поддержать свой статус среди рабочего населения нашей Долины. Здесь люди несравненно мужественнее и сильнее, чем я, многие из них могут взвалить на плечи быка, но при этом смертельно боятся гадюк. Наконец, я делаю это еще по одной причине: в сердце человека есть свой дикий сад, очень важный для него, и этот сад предъявляет свои права и требования. Сад этот у меня находится не совсем в сердце, а под диафрагмой, в том чудесном, честном и искреннем месте, где цветет интуиция и трепещут бабочки — этакие бабочки в животе.

Но при всем этом я знаю: придет день — и я перестану. Человек должен знать свои границы и мириться с тем, что его возможности уменьшаются со временем. И как однажды я перестал ездить на мотоцикле, так же однажды я перестану писать книги и ловить гадюк. В юности я таким же манером ловил и потом освобождал черных змей, а потом перестал, потому что почувствовал, что у меня уже нет былой ловкости и точности, и я начал бояться. Черный полоз быстрее, сильнее и агрессивнее гадюки. Он не ядовит, но его трудно поймать, а его укус может вызвать болезненную ранку.

Раз-другой в каждое лето в моем саду появляется такой черный полоз, и в последние годы я уже не гоняюсь за ним, а только смотрю на него и получаю удовольствие от той силы и слаженности, которые излучает его сверкающее тело. Но однажды я обнаружил какую-то большую черную змею прямо в моем компостере. Я поднял крышку, чтобы добавить в него отбросы из кухни, и почувствовал тихое неясное движение в темноте. Я не понял, что вижу, но в том упомянутом диком саду, который я выращиваю и лелею между сердцем и желудком, осталось несколько первобытных реакций, и хотя глаза еще не рассмотрели и сознание еще не поняло, мои волосы уже встали дыбом и на затылке, и на позвоночнике, а руки как будто сами по себе поспешили вернуть крышку на свое место.

Я закрыл компостер. Успокоился, взял фонарь и снова открыл. Действительно, внутри свернулась большая черная змея. Очень большая черная змея. Судя по толщине, не меньше двух метров в длину. Она приподняла голову, напряглась и посмотрела на меня — кровь застыла у меня в жилах. Я оставил компостер открытым, отступил и стал смотреть издали. Через несколько минут змея, как я и надеялся, выползла наружу, и исчезла. Скорее всего, я случайно бросил в компостер что-то, привлекшее туда крысу или мышь, а уж она привлекла змею.

По совету моего адвоката, я закончу эту главу разъяснением, оно же и предупреждение: не стоит рассматривать этот рассказ как рекомендацию ловить ядовитых змей и дружить с черными вдовами.