1

За час до убийства вдоль низкого хребта, что разделял два соседних вади, летела большая сойка. Она летела с запада на восток, летела и громко кричала.

Крики разного рода — это не только язык соек, он сама их сущность, и эта сойка кричала, не переставая, чтобы известить весь мир о том, что в тех двух вади, где лишь изредка можно увидеть людей, она видит сразу несколько человек, а самих идущих по вади людей известить о том, что они обнаружены, что мужественная и бдительная сойка увидела их, что она их не боится и наблюдает за ними с высоты своего полета.

В том вади, что тянулось с запада на восток чуть южнее, сойка видела трех мужчин, которые медленно шли друг за другом. Первым шел молодой, высокий, плотного сложения парень в короткой кожаной куртке. Его подошвы то и дело оскальзывались на камнях, и тогда с его губ срывалось громкое проклятье. Замыкал группу толстый, низкорослый человек лет пятидесяти: на носу очки, на голове светлая шляпа, за спиной рюкзак. А между ними шел высокий, худощавый мужчина, рот которого был заклеен широкой липкой лентой. Колени мужчины подгибались, и капли пота срывались с носа от напряжения, потому что на плечах у него лежало туловище мертвой козы. Сойка снизилась немного, чтобы убедиться в том, что она не ошиблась.

Трое идущих поднялись по склону вади, миновали его крутой изгиб и подошли к росшему за ним большому харуву. То было на редкость большое дерево, из тех диких деревьев, которым повезло, — им не пришлось расти на скудном, тонком слое почвы, подостланном одним лишь камнем, да сушью, да голодом. Толстый, сытный слой земли достался этому дереву, и оно вросло в него всеми своими корнями. Кто-то или что-то — то ли руки пастухов, то ли челюсти телят — когда-то уже поработали здесь, лишив этот харув нижних ветвей и сделав его похожим скорей на зонт, чем на ту гигантскую беседку или шатер, какими большие харувы обычно любят издали казаться. Теперь под ним можно было стоять во весь рост, и его густая листва защищала от осенних дождей и дарила прохладную тень в летние хамсины. Под ним и вокруг него лежали большие валуны, похожие на окаменевшие тела древних быков, медленно жующих известняки и века, а небольшие кучки пепла, окурки былых сигарет, копоть на камне, эти остывшие останки былых костров, свидетельствовали о давних, редких посещениях людей. Сойка знала, что пришедшие к харуву люди тоже усядутся под большим харувом, и надеялась, что и они, подобно их предшественникам, тоже оставят по себе вкусные объедки.

В северном вади, что тянулось в ту же сторону параллельно южному, сойка видела одного-единственного путника — медленно идущего старика с маленькой сумкой на плече и толстой палкой в руке. Один его глаз был закрыт повязкой, второй смотрел на землю. Старик шел, то и дело отставляя палку и опускаясь на колени и даже на четвереньки, чтобы лучше высмотреть что-то на земле среди растений.

Сойка спустилась на камень неподалеку от старика и мягко поквохтала ему — поступок, для соек необычный. Сойки умеют и кричать, и вопить, и подражать, в особенности плачу ребенка и мяуканью кошки, но квохтанье они издают крайне редко. Старик покосился на нее своим единственным глазом, выпрямился и шагнул в ее сторону, и тогда она вспорхнула, пролетела метров двести и села снова, на самой кромке хребта, который разделял оба вади. Теперь она резко выделялась на фоне неба и видна была глазу так явно, как в иной день никогда бы не посмела себе позволить.

Старик повернул в ту же сторону. Он поднимался по склону по диагонали, спокойно и размеренно, искупая слабость своего тела разумностью ног и знакомством с тропой. Он знал, что в параллельном вади, которое тянется чуть южнее от него, высится тот большой харув, который он всегда навещает, чтобы отдохнуть в его тени и поесть в свое удовольствие. Чего он не знал — так это того, что через час будет убит и что его будущие убийцы уже сидят под этим самым деревом.

Те три человека, которые сидели в тени большого харува, тоже не знали, что им предстоит убить этого старого одноглазого человека, который сейчас приближается к ним. Так происходит каждый день: какие-то люди двигаются навстречу друг другу или рядом друг с другом, сознавая это или не сознавая, по улице или по полю, пешком или в машине, тот своим путем, а этот своим, тот по своей долине, а этот по своей, и каждый к своей цели и со своим грузом, и своей причиной, и расчетом, и воспоминаниями, — но с ними ничего не случается, и уж точно не случается то, чему вот-вот предстояло произойти здесь, в этом вади.

Люди в тени харува были заняты тем, ради чего сюда пришли. Человек в шляпе — широкополой панаме, украшенной, как ни странно, розовой ленточкой, — вытащил из кармана куртки револьвер и велел худощавому положить мертвую козу на землю. Вместо этого худощавый — быстрый, гибкий и, видимо, сильный, несмотря на худобу, — внезапно швырнул мертвое туловище прямо в человека в панаме и подался вперед в попытке броситься на него. Однако парень в кожаной куртке тотчас прыгнул на него сзади и, навалившись всей тяжестью, повалил на землю и начал бить кулаками по голове. Упавший свернулся, словно разом утратив все свои силы, и покорно сложил руки за спиной. Парень в куртке быстро связал их обрывком веревки. Все это время человек в шляпе продолжал спокойно целиться в упавшего.

Между тем старик с палкой уже поднялся по склону и начал спускаться в проход, ведущий в то вади, где рос большой харув. Сойка снова вспорхнула, пролетела еще несколько десятков метров и там села на другой камень. Она опять поквохтала и посмотрела на старика, словно желая проверить, следует ли он за ней.

В нескольких сотнях метрах от них, под большим харувом, человек в шляпе с розовой ленточкой положил револьвер рядом с собой, извлек из рюкзака газовую горелку и чайник и поставил их между валунами, где они были бы защищены от ветра. Потом он снял шляпу, вытер вспотевшую голову, разжег горелку золотой зажигалкой, которую достал из кармана, и уселся на камень под харувом, похожий на большое кресло. Он был низкого роста и в больших очках, но человек с острым зрением сразу понял бы — по его шее и суставам рук, — что он очень силен, а по его повадкам и речи, что он главный в этой группе и что в этих местах он не впервые.

Теперь в тени харува были два живых человека, одна мертвая коза и связанный мужчина, которого привели сюда, чтобы он тоже стал мертвым. Ноги связанного были подтянуты к самому животу, его профиль выдавал предельную усталость, а из-под краев клейкой ленты, закрывавшей его рот, виднелись концы грязной белой тряпки. Когда он моргал, его веки двигались медленно-медленно, как будто он хотел немного удлинить промежуток между собой и тем, что ему предстоит. Он уже ходил в прошлом в такие «прогулки с козой», но на этот раз она лежала на его собственных плечах.

Парень в кожаной куртке сидел чуть поодаль, там, где тень харува кончалась. Его маленькие, близко посаженные глазки зорко следили за долиной. Небольшой и на вид недавно приобретенный животик натягивал складки ткани, тянувшиеся от пуговичных петель рубашки. Человек в соломенной шляпе поднялся с каменного кресла, глянул на чайник и погасил горелку. Воцарилась полная тишина, как перед открытием занавеса, — тишина, приятная слуху, но предвещающая беду. Но старик на склоне не слышал ничего. Он продолжал медленно идти по проходу в сторону второго вади, и, когда приблизился к сойке, та вспорхнула снова и опять перелетела чуть подальше.

Человек в шляпе вынул из рюкзака два стеклянных стакана, проверил против солнца их чистоту, налил в них чай и торжественно объявил:

— Прогулка на природе. На просторах родины чудесной. Как в экскурсиях нашего движения в старину, когда мы были еще молоды, и красивы, и полны идеалов и надежд.

— Не были мы в никаком движении, — сказал парень в кожаной куртке. Он подошел поближе и взял было себе один из стаканов, но человек в соломенной шляпе остановил его легким движением указательного пальца и угрожающей интонацией.

— Никогда не бери, пока я не взял, понял? — сказал он.

Парень поставил стакан на место. Человек в шляпе взял другой стакан, сделал маленький глоток, с удовольствием вздохнул и выплеснул оставшийся кипяток в лицо лежавшего на земле мужчины.

— Вот сейчас и ты можешь попить, — сказал он парню в кожаной куртке. — А ты, — обратился он к связанному человеку, — ты пить не будешь, потому что твой рот, разболтавший о нашем деле, теперь забит тряпкой, а твои руки, которые хотели указать на нас, связаны крепкой веревкой.

Он снова наполнил свой стакан и сделал еще глоток.

— Теперь мы с тобой вдвоем! — сказал он. — У меня когда-то была книга с таким названием, «Мы вдвоем», я читал ее своему сыну, когда он был маленький, но я вполне могу рекомендовать ее и взрослым тоже. Так вот, да будет тебе известно, мы вдвоем — это больше, чем просто я и ты, и мы с тобой вдвоем уже достаточно времени вместе, чтобы понять, зачем эта коза тоже присоединилась к нашей прогулке, верно?

Он наклонился над связанным человеком и продекламировал:

Вышли на прогулку двое ребят, Поднялись на холм и спустились долиной. Вдруг видят — рога на дороге лежат: То ль живая коза, то ли труп козлиный! [117]

И снова выпрямился:

— А сейчас мы вытащим тряпку из твоего рта, потому что у меня есть к тебе вопросы, а у тебя есть право голоса. Мы с тобой немного побеседуем, спокойно и культурно, а если ты вздумаешь кричать, мы тебя придушим вместе с твоим криком.

Парень в кожаной куртке подошел к связанному человеку, резко рванул ленту с его губ и вытащил тряпку из его рта. Мужчина судорожно закашлялся и внезапно издал громкий, протяжный вопль, который отозвался эхом по всей долине.

Сойка в ужасе взлетела над камнем, понеслась и скрылась среди ветвей дуба, стоявшего на противоположном склоне, рядом с раскидистым фисташковым деревом. Но старик, который шел следом за сойкой, продолжал невозмутимо идти. Казалось, что он по-прежнему ничего не слышит.

Парень в куртке бросился на связанного человека, стиснул левой рукой его орущее горло, а кулак правой сунул прямо в распахнутый в крике рот. Но тот отдернул голову и резко, по-змеиному, вонзил зубы в душившую его руку. Парень крикнул от боли и с силой ударил связанного по голове. Человек в шляпе оглянулся, потом взял с камня золотую зажигалку, которой поджигал горелку, и поднес ее к мочке уха связанного мужчины. Запах паленого мяса поднялся в воздух. Нечеловеческий сдавленный вой вырвался меж сжатых челюстей.

— Кончай орать, — сказал человек в шляпе. — Безмозглый пес! Открой рот, иначе я убью тебя, медленно сожгу этой зажигалкой.

Связанный открыл челюсти и нагнул голову, словно ожидая удара. Парень в куртке выпрямился, разглядывая следы укуса на ладони.

— Что с тобой? — спросил человек в шляпе, снова кладя зажигалку рядом с горелкой. — Почему ты не поберегся?

С противоположного склона послышался крик сойки. Короткий, хриплый, пугающе неожиданный крик

— Посмотри, что там такое? — сказал человек в шляпе. — Отчего эта птица так орет?

Молодой парень вышел из тени харува и посмотрел в глубину долины.

— Кто-то идет сюда по оврагу, — негромко сказал он. — Но еще далеко.

Человек в шляпе напрягся:

— Немедленно заткни ему рот!

Парень сунул тряпку в рот связанного человека и быстро заклеил его клейкой лентой. Потом опять вернулся на наблюдательный пост.

— Этот кто-то, который там идет, каков этот кто-то? — спросил человек в шляпе и, покопавшись в рюкзаке, протянул молодому маленький бинокль.

— Какой-то старик. Волосы седые, идет с палкой в руке и одет в рабочее, как в кибуцах. Давай я спущусь, кину на него глаз?

— Что значит «кину глаз»? Что это за выражения у тебя: «Кину глаз»? «Я посмотрю»…

— Ты сам хочешь посмотреть?

— Да нет же, идиот!

— Так что, таки мне кинуть глаз?

— Ну полный идиот, — пробормотал про себя человек в шляпе. — Безнадежный случай.

И, обращаясь к парню, сказал:

— Подождем немного, может, он сам свернет. Какая палка у него в руке?

— Палка, как палка. Как у старого араба.

— Соль земли нашей идет. Он тебе и кибуцник в робе, он тебе и старый араб с палкой.

— Сейчас он поднял голову, — сказал парень, слегка подкрутив бинокль, — и ты не поверишь, что у него на глазу! Прямо настоящий пират! Как это называется, ну, вроде как Моше Даян?..

— Вроде как у Моше Даяна?

— Во-во!

— Повязка это называется, идиот! «Вроде как Моше Даян», надо же…

— Ага, повязка! Хорошо, теперь я упомню…

— Упомни, упомни, безнадежный ты случай, — сказал человек в шляпе. — Так что мы имеем на данный момент? И араб, и кибуцник, и пират, и старик? Сколько же примерно лет всей этой компании?

— Много. Голова совсем седая. И идет медленно, согнувшись.

— Согнувшись, потому что ищет что-то, или согнувшись, потому что ему тяжело?

— Согнувшись вроде ищет. Ну, старый, чего там. И без глаза, только с палкой.

— Не пренебрегай, — сказал человек в шляпе. — В этой стране есть и старые киллеры, упаси нас Господь! — Он усмехнулся: — Если он живой и ходит, подумай о том, кто выбил ему глаз, какова была его участь. — И добавил: — Ты видишь: седые волосы, палка в руке, тяжелая походка. Но есть вещи, которые даже самый хороший бинокль не может нам показать. Вот смотри — наш приятель здесь: кусается, как собака, а лежит на земле связанный, как агнец для заклания. Он увидел меня — низкорослого, пожилого, с небольшой, как говорит мой врач, проблемой излишней тучности, очки громадные, как донышко бутылки, а под шляпой растет на удивление симпатичная лысина, — и он решил, что сможет сделать со мной все, что угодно. Однако, как говорится, «много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом». И вот, я тут стою, пью чай с шалфеем, а он лежит в пыли рядом с мертвой козой и знает, что очень скоро будет лежать под ней в яме. Как это было в той моей книге? «Нет пастуха и хозяина нет, стоит и листья жует на обед. Взяли ребята козу — и вперед, идут теперь трое, веселый народ…»

— Очень красивый стих, — сказал парень в куртке. — Это ты сам придумал?

— Бестолочь ты безграмотная, — сказал человек в шляпе. — Посмотри лучше, что там происходит внизу в вади? Где этот старикашка сейчас?

— Исчез куда-то, — сказал парень. — Не видно его, в общем.

Он зашел за ствол харува, расстегнул брюки и стал мочиться, глядя при этом не на свою струю и не на место ее падения на землю, как это делает любой мужчина, когда мочится, а вдаль — в ту точку, где исчез из виду старик с повязкой и палкой. Закончив, он застегнул брюки, машинально понюхал кончики пальцев, слабо улыбнулся про себя и опять вернулся на место наблюдения.

Связанный человек вдруг начал дергаться. Его глаза широко раскрылись, изо рта вырвались сдавленные звуки.

— Ты опять за свое? — спросил человек в шляпе. — Тебе хочется, чтоб я пощекотал зажигалкой и второе твое ухо?

Но связанный продолжал извиваться, мычать и стонать. Теперь глаза его были устремлены на что-то за спиной парня в куртке, и в них читались боль и мольба. Его мучители в недоумении оглянулись и увидели старого человека, неожиданно вышедшего из-за деревьев совсем рядом с ними и со связанным мужчиной. Сначала над валунами появилась седая голова, а затем — и все большое, слегка сгорбленное старческое тело в синей поношенной рабочей одежде, с сумкой через плечо, толстой палкой в руке и с повязкой на левом глазу — неуместно веселой, цветной повязкой, словно принадлежащей другому человеку: голубой лоскут, в центре которого вышит черно-красный цветок мака.

— Ну вот, пожалуйста. Наш приятель, которого ты приметил в бинокль, явился нас навестить, — сказал человек в шляпе молодому напарнику. — Ты его за человека не считал, а он вот он — подошел к нам так, что мы даже и не почуяли.

— Я следил, как ты мне велел, пока он не исчез у меня из виду, а потом ты еще сказал, что он, может, свернет куда-нибудь, а он вдруг взял и заявился, понятия не имею откуда.

Старик подошел к ним вплотную и остановился. Его единственный глаз уставился на связанного человека на земле. Тот продолжал извиваться и мычать. Взгляд старика перешел на мертвую козу, потом на парня в кожаной куртке, который, кривясь от боли, массировал свою правую ладонь, миновал, не задерживаясь, револьвер на камне и остановился на человеке в шляпе, который ответил на этот взгляд вежливой улыбкой.

Сойка, которая все это время наблюдала за людьми из веток нависавшего над ними дуба, внезапно вспорхнула и полетела прочь.

2

— Доброе утро, — сказал старик.

— Мир вам, — церемонно ответил человек в шляпе и склонился в несколько театральном жесте.

— Секундочку, простите, — сказал старик. — Я не очень хорошо слышу.

Он достал из кармана рубашки маленький футляр, извлек из него слуховой аппарат и вставил себе в ухо.

— Что ты сказал?

— Я ответил тебе — доброе утро.

— Доброе утро. Обычно я не встречаю здесь людей. Гуляете?

— Прогулка на природе. Ты тоже гуляешь?

— Я собираю семена растений.

Его единственный глаз снова обошел всех вокруг, но лицо не изменило выражения, и рот не открылся в вопросе.

— Какие семена?

— Ты интересуешься растениями?

— Интересуюсь растениями? Нет, вы только послушайте! Интересуюсь ли я растениями? — Человек в шляпе громко рассмеялся. — Сейчас я расскажу тебе, какими растениями я интересуюсь. Орхидеями я интересуюсь. У меня большая коллекция орхидей. Из Таиланда у меня есть, и из Коста-Рики, и из Эквадора. Такая оранжерея, что многие люди сами хотели бы расти в ней. С таймерами, с датчиками, с измерителями влажности и кислотности, с рассеивателями тумана, и с поливом снизу. Дистиллированной водой.

— Это твое растение не из здешних, — сказал старик, усаживаясь на один из валунов. — Так же как и вы сами.

— Так что, ты, значит, услышал, как мы здесь разговариваем, и пришел посмотреть, кто это сюда пожаловал?

— Нет, я ничего не слышал. Ты же сам видел — мой слуховой аппарат был не в ухе, а в кармане. Я просто всегда прихожу к этому дереву, немного отдыхаю в его тени, а потом опять иду собирать.

— А это разрешается — собирать семена?

— Ну, знаете, как это: вы не расскажете обо мне, я не расскажу о вас.

Человек в шляпе усмехнулся:

— Хорошо сказано. Выпьешь с нами чаю?

— Нет, спасибо. Я лучше пойду дальше. Я еще не успел собрать все, что хотел. Не буду вам мешать. Всего хорошего.

— А как ты возвращаешься отсюда домой? Хочешь, мы тебя подвезем?

— Да нет, не стоит. Я подожду на дороге, за мной должны приехать.

Человек в шляпе кивнул молодому, и тот снял с шеи бинокль и положил его в рюкзак.

— Посиди немного с нами, поговорим, — сказал человек в шляпе. — Мне скучно с этими двумя. Этот не говорит, потому что ему нечего сказать, а тот не говорит, потому что, как ты, наверно, заметил, у него заклеен рот.

Старик не ответил.

— Могу я тебя спросить, что случилось с твоим глазом? Израильские войны?

— Нет. Жена выбила.

Человек в шляпе снова рассмеялся:

— Ну ты даешь!

— Это правда.

— Как же это случилось?

— Она ударила меня обломком сухой ветки.

— Такого мужчину?

— Если попасть в нужное место, можно обойтись и без твоего револьвера, и без моей палки. Простой тонкой ветки достаточно.

— Что же ты ей такого сделал?

— Мы много чего сделали друг другу, так что я получил по заслугам. Она изменила мне, а я убил ее любовника.

— Слушай, я всего лишь хотел немного поболтать с тобой. Вовсе не обязательно рассказывать мне обо всех твои делах.

— Ничего. Мне давно хотелось рассказать кому-нибудь эту историю. Жаль только, что услышать ёе удостоилось такое дерьмо, как ты.

— Ну, ты же знаешь, как оно в таких случаях. Если ты рассказываешь мне такие истории, под конец тебе приходится меня прикончить.

— Неплохая идея.

— Судя по тому, что ты уже успел мне рассказать, между нами нет особенной разницы.

— Ты прав. Меня тоже следовало бы прикончить. Всем было бы от этого только лучше.

— Может, покажешь мне какие-нибудь семена, которые ты успел собрать сегодня?

— Они в сумке. Ты сможешь потом сам их посмотреть.

— Я предпочитаю сейчас, если ты не возражаешь, — сказал человек в шляпе.

Взгляд старика еще раз пробежал по лицам окружающих, и вдруг глаз его сузился, пальцы сомкнулись на палке, а челюсти друг с другом. Но человек в шляпе, заметивший все это, с неожиданной скоростью и силой выбросил вперед руку, схватил палку в тот момент, когда она уже приподнялась, выдернул ее из руки старика и отбросил далеко в сторону.

— Было время, — безучастно сказал старик, — когда никто не смог бы сделать со мной такое. Но с тех пор, как я перевалил за девяносто, я слегка ослабел.

— Семена, пожалуйста. Я не люблю ждать.

— Они в сумке, в бумажных пакетиках. Можешь достать, открыть и посмотреть. Если ты собираешься взять их себе, не перекладывай их в нейлоновые мешочки или в закрытую коробку, там они сгниют. — Он снял сумку с плеча и протянул собеседнику. — Бери, тварь, чего ты боишься?

Парень за его спиной быстро нагнулся и поднял с земли камень величиной с большой грейпфрут. Старик почувствовал движение и повернулся, но встать уже не успел. Парень занес руку и ударил его камнем в висок. Большое тяжелое тело упало боком на землю.

— Оставь его, как он лежит, — сказал человек в шляпе. — А этот камень положи ему под голову. И проследи, чтобы кровь на камне оказалась точно под раной.

Парень уложил тело и сунул камень под голову убитого.

— Что теперь? — спросил он. — Он сказал, что за ним должны приехать.

— Вот именно. Приедут, не найдут его на дороге, поищут, придут сюда, ведь он сказал, что это его излюбленное место. Ну вот, они придут сюда — ой-ой-ой, что тут случилось? — дедушка лежит мертвый! Позовут полицию, полиция скажет — столетний старец пошел погулять, упал и разбил голову. Что вы за семья такая, что разрешаете такому старому человеку гулять здесь в одиночку? А вот и камень со всей его кровью, точно под головой…

— Это я положил его, чтобы он так выглядел, — горделиво сказал парень в кожаной куртке.

— Но кое-что ты все-таки забыл.

— Что?

— Его слуховой аппарат. Хорошо, что он был в другом ухе, не в том, по которому ты ударил. Вытащи его, почисть, вложи в футляр, а футляр верни в карман его рубашки. И побыстрей, пожалуйста, нам уже пора линять отсюда.

Парень быстро упаковал футляр. Человек в шляпе повернулся к связанному.

— Ну, — сказал он ему, — ты не оставил мне выбора.

И, повернувшись к парню, сказал:

— Подержи ему ноги, а то он будет дергаться. Еще, пожалуй, нас ударит.

Он схватил связанного человека за горло, сдавил его и не ослабил хватку даже после того, как тот перестал биться. Минуту спустя он разжал наконец руки и сказал парню в кожаной куртке:

— Теперь в яму.

Они вдвоем отнесли труп в маленькую пещеру на склоне, неподалеку от харува. В глубине пещеры был старый колодец, до половины заполненный камнями и сухими ветками. Они бросили туда человека с заклеенным ртом, затем парень спустился следом, прикрыл его тело камнями, вылез наружу, принес мертвую козу и тоже бросил ее в колодец.

— Проверь, чтобы козу было видно сверху, даже если не спускаться, — сказал человек в шляпе.

— Видно, — сказал парень.

— А его?

— Его не видно.

— Теперь последняя проверка — мы ничего здесь не забыли?

— Я уже проверил.

— И это у тебя называется «проверил»? А где его толстая палка?

— Там, куда ты ее бросил.

— Болван! А что скажут потом те, которые его найдут? Как это — человек перед смертью сначала отбрасывает свою палку на пять-шесть метров в сторону и лишь потом падает и умирает? Положи ее рядом с ним, и давай пошли отсюда, выйдем через параллельное вади.

Они стали взбираться на низкий хребет. Человек в шляпе впереди, а молодой, оскальзываясь и проклиная, сзади.

— Почему ты пришел в этих туфлях? — сказал человек в шляпе. — Ты же знал, что мы отправляемся совершить прогулку на природе. Мог прийти в более подходящей обуви.