С грустью приступает автор к изложению дальнейшего развития истории, приключившейся со слесарем Игнатом Фомичом Недопузовым, хотя и обещает делать это ответственно, то есть беспристрастно и максимально точно.

Целый ураган пронесся вдруг в этой тихой, благополучной заводи: деньги, любовь, коварство, неудачи и удивительные события сплелись вдруг в одну небывалую метлу, которая стала мало-помалу выметать Игната Недопузова из избы всеобщего спокойствия и благоустроенности.

Но не будем спешить и расскажем все по порядку.

Или так на судьбе было написано Игнату Фомичу, или уж что, но только случилась с ним оказия. То есть не то чтобы это было что-то ненормальное. Напротив, такое событие вполне свойственно человеческому организму вообще, а тем более такому ответственному, каким обладал наш герой.

Игнат Фомич влюбился.

Объектом игнатового чувства оказалась вдруг та самая обладательница хрустального голоска, с которой читатель уже имел возможность познакомиться в первой главе нашего повествования. Хорошо ли, худо ли, что именно она заняла все пространство горячего сердца Игната Фомича Недопузова, автор решительно отказывается определить, ибо в делах чувствительных неопытен, и берет на себя задачу только беспристрастно и точно отобразить те события, которые случились в дальнейшей биографии нашего героя.

Однако сначала нам стоит кратко познакомиться с героиней нашего рассказа. Звали ее Марья Ивановна Загребина. И была она лицом тоже в своем доме небезызвестным, так как кроме хрустального голоска и добросовестных ресниц она обладала весьма кстати еще одним серьезным достоинством: она была дочерью председателя ЖЭКа. Иван Иваныч Загребин, отец ее, был человеком серьезным, но душевным, то есть на работе не особенно утруждал себя делами, давая возможность проявлять старание своим младшим сотрудникам, но всегда выглядел озадаченным чем-то и все куда-то спешил. Куда и зачем — одному богу известно. Можно добавить только, что нередко он встречался с Игнатом, когда тот приходил к нему с бумажкой, на которой четким шрифтом было напечатано «НА ПОЛУЧЕНИЕ». В такие случаи Иван Иваныч брал у Игната Фомича бумажку, делал что-то вроде «м-м-м…» и подписывал.

Марья Ивановна была девица рассудительная и даже ученая. Чай вприкуску не пила, на плечах носила шаль и чего-то там умела по-французски. Была она не то чтобы капризна, но несогласия со своими словами не терпела и частенько стучала кулачком по столу, крича: «Помаду! Помаду! Помаду!..», и долго любила постоять перед зеркалом.

Теперь мы можем, наконец, вернуться к нашему рассказу.

Влюбился Игнат Фомич в Марью Ивановну совершенно натурально.

Шел, значит, однажды он с работы домой. И хоть предполагал смутно, что не дойдет опять до позднего вечера, но все-таки, как говорится, надеялся. Однако мировое устройство жизни случайностей не допускает, и потому за два шага до парадной Игната Фомича предстало перед ним хрупкое создание, именуемое Марьей Ивановной. — Ах, Игнат Фомич, здравствуйте! Как это мило с вашей стороны, что вы мне встретились!.. Я, право, даже не знаю, как и сказать… («хлоп! хлоп!»)

Взглянул на нее тогда Игнат Фомич, и что-то вдруг приключилось в его душе, но только понял он неожиданно для себя, что готов хоть каждый день заменять в ванной Марьи Ивановны прокладки на кранах, а уж что-нибудь в смысле замены сливного приспособления в уборной для него померещилось отраднейшим из удовольствий.

Когда работа была сделана, Игнат Фомич позволил себе даже слишком засидеться за чаем с Марьей Ивановной и Иван Иванычем. Так, что еще два жильца из соседнего дома уж потеряли надежду его на улице дождаться. Дал, значит, свободу чувству.

Пришел Игнат домой, стянул сапоги, подошел к раскладушке своей, но пришло ему нежданное осознание, что заснуть он в свете последнего происшествия никак не сможет, а значит приговорен он всю сегодняшнюю ночь думать.

Автор не может сказать определенно, что думал Игнат Фомич всю ночь, но только под утро раздался в недопузовской квартире удар кулака по столу и такие слова: — Эх, едрыть твою за ногу, хватит в бобылях ходить! До тридцати годов дожил, а ячейки общества не обосновал!.. Женюсь!..

Только после этого наш герой смог заснуть.

На следующий день, по исполнении трудовой нагрузки, Игнат Фомич изменил свой обычный маршрут следования к дому и уже через полчаса надавил пуговку звонка у квартиры Ивана Иваныча Загребина. Дверь открыла ОНА. — Что такое?.. — испуганно, но строго спросила Марья Ивановна, увидев перед собою слесаря Недопузова.

Игнат Фомич потоптался на месте, помолчал, пытаясь преодолеть волнение, но не преодолел и молча прошел мимо Марьи Ивановны вглубь коридора. — В чем дело? — с понятной обидой в голосе взвизгнула Марья Ивановна. — Тут у вас… это… прокладки текут… — нечестно сказал наконец Игнат Фомич, открывая дверь в ванную. — Так ведь только позавчера меняли, — резонно заметила Марья Ивановна. — А все равно — текут, — настаивал Игнат Фомич.

Провозившись битый час в ванной, Недопузов вышел в коридор, где все время караулила его удивленная Марья Ивановна. — Готово, — не своим голосом сказал Игнат Фомич и стал на пороге. — Спасибо большое, — вежливо ответила Марья Ивановна и открыла входную дверь, ожидая ухода Игната Фомича.

Но Игнат Фомич не выходил, а продолжал молча стоять на пороге. Вдруг он как-то двусмысленно взглянул прямо в глаза Марье Ивановне. — Марья Ивановна! — прорычал он.

Марья Ивановна побледнела и отскочила от слесаря Недопузова на три шага. — Что?! — высоко звякнула она хрусталем своего голоса. — Или денег дать?..

Тут наш герой окончательно смутился и даже обиделся. И стал протискиваться в дверь. — Нет… Ну, что вы… Совсем напротив… До свидания, — сказал он уже на лестнице. — До свидания, — сказала удивленная Марья Ивановна, закрывая дверь. — А кстати… — услышала она уже за закрытой дверью и снова приоткрыла ее. — Вы это… Марья Ивановна… — грозно произнес Игнат Фомич. — Выходите, что ли, за меня замуж!

Марья Ивановна снова удивилась и даже растерялась. И даже залепетала что-то по-французски: — Игнат Фомич!.. Вы, конечно, делаете мне большой плезир, но как же это решить можно в один… моман?.. — А что тут разговоры разговаривать?.. — начал было Игнат Фомич, но Марья Ивановна его остановила: — Зайдите же, силь ву пле.

Так как Марья Ивановна была человеком рассудительным и даже ученым, она усадила слесаря Недопузова перед собою и стала его экзаменовать: не пьет ли, не курит ли, сколько получает зарплаты и вообще как у него с жилплощадью. Относительно двух последних пунктов она, правда, уже давно владела информацией через своего отца, но решила все-таки посмотреть: не соврет ли. Но Игнат Фомич был человек честный и не соврал.

Тогда Марья Ивановна, чтобы развеять последние сомнения, решила посетить игнатово жилище. Через полчаса Игнат отворял дверь своей однокомнатной квартиры на втором этаже.

Щелкнула кнопка выключателя, и перед взором Марья Ивановны предстал быт Игната Фомича во всей, так сказать, своей наготе.

Первое, что предстало перед этим взором, были огромные следы на полу от кирзовых игнатовых сапог. Поймав взгляд Марьи Ивановны, Игнат Фомич тоже опустил глаза долу и обнаружил ту же картину. «Эх, — подумал он, — это я вчера по подвалу шлялся, горячую перекрывал… Надо было хоть обтереть об траву перед домом. И откуда только в подвалах глина берется? Эх…» — Чрезвычайный случай был, — объяснил Игнат.

Марья Ивановна промолчала и продолжила осмотр. Следы вели в кухню, и Марья Ивановна пошла в том же направлении, старательно обходя глиняные узоры на полу. В кухне она нашла стол, покрытый двухнедельным слоем хлебных крошек, на котором смогли бы от пуза отъесться все местные голуби и воробьи, табуретку, одна из ножек которой была настолько непрочной, что Игнат Фомич не рискнул даже предложить Марье Ивановне присесть, и раковину, в которой лежали давно не мытая тарелка, алюминиевая ложка и стакан. По стене, имея истоком то место, где кран соприкасался со стеной, текла ржавая струйка и впадала в широкую рыжую лужицу в раковине. — Вы слесарь? — как бы уточнила Марья Ивановна. — Как же — слесарь, — подтвердил Игнат. — А что это, никак — кран течет?.. — Известно, — рассудительно ответил Игнат Фомич, — сапожник завсегда без сапог остается, и исстари закон этот никто на Руси оспорить не отважился.

Марья Ивановна бросила еще раз взгляд на рыжую лужицу и взглянула на слесаря Недопузова с сомнением. — Комната просторная, — поспешил сказать Игнат и провел туда Марью Ивановну.

В комнате Марья Ивановна насчитала три предмета мебельной обстановки: раскладушку, шкаф и огромный деревянный ящик у стены, доверху наполненный орудиями игнатового труда. Некоторые подобные орудия нашли себе место и в других частях комнаты Игната Фомича, как то в углах, на шкафу и под раскладушкой. Неловким движением Марья Ивановна задела плечом шкаф, на что в ответ была осыпана приветливой порошей бережно сохраненной Игнатом Фомичом местной пыли. — И вы хотите, — спрашивает Марья Ивановна, — чтобы мы, к примеру, здесь жили?

Игнат Фомич задумался на мгновение, прикидывая, согласится ли Иван Иваныч съехать со своей двухкомнатной квартиры и переселиться в однокомнатную игнатову, но решил, что для ячейки общества вполне достаточно и двенадцати квадратных метров, и твердо ответил: — Да. Здесь!

Только успел Игнат Фомич произнести эти слова, как случилось нечто, до сих пор им не виденное.

Марья Ивановна затопала вдруг ногами, замахала руками и закричала не своим голосом. В каких условиях? Зеркало где? Где она будет вещи свои держать? Нет, этого шкафа не достаточно. Где она будет книги читать? Нет, в кухне стол для еды, а не для чтения. Не такая Марья Ивановна дура, чтобы покидать свой со всеми условиями дом ради какого-то призрачного счастья. Какой же Игнат Фомич слесарь, когда кран течет? О какой любви может речь идти, если это берлога, а не дом, и вообще грязно. — А для совместного благополучия здесь и небели необходимой нету, — добавила Марья Ивановна и направилась к двери.

Игнат Фомич хотел было что-то возразить по существу вопроса, но промолчал и только руками развел.

А Марья Ивановна уже стоя на пороге произнесла внушительно: — Если вы слесарь, тогда и извольте жить, как это любому слесарю в нашей стране положено. Тогда, может быть, мы с вами и согласимся. Оревуар.

И ушла.

И только что закрылась за Марьей Ивановной дверь, как подумалось Игнату Фомичу Недопузову, что вся его личная жизнь никуда не годится. То есть вроде как и нету у него никакой личной жизни. Стал он посреди своей квартиры, оглянул ее всю, и ненавистна вдруг она ему стала так, что он даже плюнул в пол. Плюнул и сапогом кирзовым своим растер. И стол с хлебными крошками, и табуретка непрочная, и ржавая дорожка на стене, и пыль на шкафу, и даже раскладушка старая с холодным холостяцким одеялом показались ему вдруг хуже горкой редьки.

Сел Игнат Фомич на ящик у стены и сидит скучный. Думает чего-то.

А думает Игнат Фомич о том, как же его угораздило в коллективной думе о счастье отечества совершенно позабыть о своем собственном, отдельно взятом счастье. Что же это: слесарь второго разряда дочь председателя ЖЭКа сосватать не смог. Ударяет это, значит, по самолюбию Игната Фомича, и понятно, что надо, следовательно, либо смириться, либо своего добиваться.

Долго сидел Игнат Фомич в раздумьях, скучал. Всю ночь сидел. Наконец под утро поднял он голову, посмотрел внимательно в занимающуюся зарю, вздохнул всею грудью и сказал вслух: — Баста! Буду жить по-новому.

И началась для Игната Фомича Недопузова новая жизнь. В одно мгновение нарушилась вдруг стройная и понятная ему череда дней, рассыпались четки, и поскакали горошины куда попало.

Как началась и закончилась новая жизнь Игната Фомича, и будет рассказано в третьей и последней главе нашего повествования.