Любопытно отметить, что между столь заметными политическими фигурами, как патриарх Филарет и кардинал Ришелье, обнаруживается много общего. Тот и другой готовились к военной карьере, но стали священнослужителями (хотя и по разным причинам). Оба были весьма гибкими политиками, подстраиваясь к разным партиям, как Филарет в Смуту и Ришелье при Марии Медичи, но оставались при этом искренними патриотами. Оба стали высшими церковными иерархами своих государств и фактическими правителями при слабых монархах. Оба были блестящими дипломатами. Оба умели ценить друзей и были крутыми по отношению к противникам. Один спас от развала Францию, другой — Россию.

Хотя, конечно, при всех сходных чертах людьми они оставались совершенно разными, и действовать им довелось в различных условиях. Патриарх опирался на поддержку «всей земли», а кардиналу пришлось идти, по сути, наперекор «всей земле», преодолевая постоянное сопротивление оппозиции. Как писал в своих мемуарах д’Артаньян (не книжный, а настоящий): «Месье кардинал де Ришелье был наверняка одним из самых великих людей, когда-либо существовавших не только во Франции, но и во всей Европе… Принцы крови терпеть его не могли, потому что он испытывал к ним не больше почтения, чем ко всем остальным… Высшая знать, чьим врагом он всегда себя объявлял, питала те же самые чувства к его высокопреосвященству. Наконец, парламенты были равным образом им раздражены, потому что он преуменьшил их власть».

Филарету с серьезной оппозицией бороться не пришлось: кто осмелился бы встать поперек царскому отцу? При французском беспределе дворянской и парламентской анархии ситуация была иной и зашкаливала порой до абсурда — например, в войну парламент Бургундии отказался возместить часть расходов короля на оборону самой Бургундии. Кардинал вполне справедливо видел спасение страны в централизации власти. Он добился принятия «кодекса Мишо», ограничившего права парламентов подавать возражения на королевские законопроекты. Для расправы с противниками он не стеснялся подтасовывать состав судей или обходиться без суда. Ришелье вообще рекомендовал «начинать с применения закона, а потом уже искать доказательства вины». В 1632 г. была учреждена особая судебная палата «Сhаmbrе le l'Arsenal. Когда парижский парламент отказался ее зарегистрировать, король сам явился на заседание и пригрозил: «Вы здесь только для того, чтобы рассудить истца и ответчика, и я не дам вам зазнаться; если вы будете продолжать свои козни, я быстро подстригу вам коготки». Аресты и высылки парламентариев имели место неоднократно, а позже был издан указ, напрямую запрещавший парламентам вмешиваться в государственные и административные дела. Должности неугодных парламентариев насильственно выкупались и продавались верным людям. Разгонялись некоторые провинциальные представительные собрания (впрочем, иногда им продавали обратно отнятые привилегии — Дижону за 1,6 млн., Провансу за 375 тыс.).

Если Филарет значительно расширил владения патриарха, то и Ришелье материальных выгод не упускал. С той разницей, что патриаршие волости все же оставались достоянием Церкви, а кардинал активно пополнял личный карман. Он говорил: «Деньги — это власть». Кроме оклада премьера (40 тыс. ливров в год), прибрал к рукам добрый десяток губернаторств (Гавр, Гарфлер, Монвилье, Понт-де-л’Арш, Гонфлер, Бруаж, Олерон, Ре, Ла-Рошель, Нант, Бретань, родным отдал Брест, Кале). Имел ренту в налогах, получал огромные прибыли от должности начальника и главного интенданта навигации и торговли (ему шли портовые сборы, доля от конфискации судов, от кораблекрушений). Как писал Берджен: «Текущие вопросы управления он оставлял тем, кто был нанят для этой цели, но решения, которые определяли его состояние, он принимал сам». И в итоге сколотил крупнейшее состояние в истории Франции (42 млн.). Брат Ришелье стал кардиналом, племянница герцогиней, кузен маршалом Франции, не была забыта и бесчисленная дальняя родня.

Как уже отмечалось, патриарх Филарет уделял огромное внимание просвещению, книгопечатанию, создавал первые в стране постоянные учебные заведения, его правление характеризовалось значительным подъемом русской культуры. Знакомая нам французская культура тоже стала формироваться в это время, при Ришелье. Хотя во многом независимо от него. Например, моду на «утонченность» и образованность начала вводить в частном порядке маркиза Рамбуйе — выросшая в Италии в семье французского посла и матери-итальянки и в 12 лет выданная замуж, она нашла французские нравы чересчур грубыми. И организовала «Голубую комнату», где собирала писателей, поэтов. Развивалась и литература, правда, в иных направлениях, нежели российская. Так, огромным успехом пользовался роман д’Юрфе «Астрея», описывавший перипетии любви пастушка Селадона и пастушки Астреи. Автор ухитрился высосать из пальца 10 томов объемом 5000 страниц, и из-за его смерти произведение осталось неоконченным. В общем, было положено начало «сериалам» дамских романов, доныне переполняющим книжные лотки.

Сам Ришелье сторонником просвещения отнюдь не был. Наоборот, полагал, что гуманитарное образование безусловно вредно для людей, занимающихся земледелием, ремеслом, торговлей, а к наукам можно допускать лишь немногих избранных. Поэтому количество учебных заведений при нем сократилось. Но на литературу и искусства он смотрел с «прикладной» точки зрения, считая, что их полезно использовать под контролем государства для политических целей. Объявил себя их покровителем, собрал группу благонамеренных писателей, поэтов, историков — Шаплена, дю Шастле, Буаробера, Малерба, Сирмона, Дюплекса и в 1630 г. создал Французскую Академию для прославления властей предержащих, повышения престижа Франции, написания заказных произведений и памфлетов на противников кардинала. Зато инакомыслящие авторы преследовались. Многие отправились за решетки, кое-кто и жизни лишился. Драматург Корнель претерпел гонения даже не за инакомыслие, а лишь за отклонение от заданной линии, — правда, быстро «исправился» и стал писать то, что требуется.

Как и Филарет, Ришелье создал в своей стране первую газету, хотя функции они выполняли разные. На Руси проблем пропаганды и формирования общественного мнения не стояло, этим занимались единая церковная организация и земские структуры, поэтому «Куранты» в 1 экз. выполняли сугубо информационную задачу для двора и правительства: Во Франции ситуация была иной. Прообразом прессы здесь послужили те же памфлеты и разные частные альманахи, издававшиеся от случая к случаю и сваливавшие в одну кучу гороскопы, рецепты лекарей, дни поминовения святых. А Ришелье догадался использовать печать в пропагандистских целях. Под редакцией его верного о. Жозефа с 1624 г. стала выходить еженедельная «Nouvelles ordinaires», а в 1631 г. вышла первая в Европе ежедневная «Газетт ле Франс», получившая от государства монопольное право на публикацию новостей. Естественно, в официозном духе. Тираж составлял 1,5–1,8 тыс. экз., стоила она 4 су (отнюдь не для простонародья). Причем многие материалы правил или писал сам кардинал.

Для пропаганды использовался и театр, под правительственной эгидой возникли 3 постоянных труппы актеров, ставивших «пышные и эффектные комедии», дополняемые аллегориями, прославляющими те или иные достижения властей. Аналогичным прославлением занималось изобразительное искусство. Портреты, статуи, бюсты короля, кардинала и других высших лиц французской иерархии плодились в огромных количествах. Они делались по заранее заданным штампам, без признаков возраста, болезней и т. п. — сугубо «парадные». И надо заметить, что Ришелье страдал чрезвычайным тщеславием. Собственные изображения (как и изображения Людовика) он заказывал постоянно. Даже на статуе Геркулеса, сделанной по его заказу, велел выбить надпись: «Арман Ришелье, почитатель Геркулеса».

Самого себя он считал талантливым литератором, писал стихи и пьесы — точнее, бросал идеи, а дописывали профессионалы. И, хотя пьесы получались плохонькими, шли они неизменно с триумфом (попробуй-ка не поаплодируй!), а к лести и подхалимам кардинал был откровенно неравнодушен. Однажды герцог де Граммон застал его занимающимся гимнастикой. Герцог сразу сориентировался, снял кафтан и стал бегать с ним взапуски. Ришелье это понравилось, и де Граммон быстро сделал карьеру. За Филаретом страсти к подхалимажу как-то не отмечалось. Очевидно, даже напротив — до нас не дошло ни одного документа, нацеленного на его восхваление и превознесение его заслуг.

Оба европейских политика старались, насколько это возможно, оттянуть непосредственное участие своих держав в Тридцатилетней войне. И хотя как Россия, так и Франция относились к одному, антигабсбургскому, лагерю, их интересы в значительной мере оказались противоположными. И при розыгрыше «шведской карты» сперва одержал верх Филарет. Ришелье оттолкнул Густава Адольфа от своих границ, а патриарх притягивал поближе. При этом русские не задирали нос, не ограничивали партнера ролью платной марионетки, а выражали готовность к честному и равноправному союзу. Зиму 1631/32 г. шведский король провел в Майнце. А когда баварцы изгнали его отряд, захвативший Бамберг, выступил на них. Имперская армия Тилли попыталась остановить его у переправы через р. Лех. Но шведы форсировали реку и разгромили имперцев, в битве погиб и сам Тилли. После чего Густав Адольф взял Мюнхен. Максимилиан Баварский со своими частями укрылся в крепостях. Шведы предприняли несколько попыток овладеть Ингольштадтом и лишь понесли большие потери. Тогда король прекратил штурмы и принялся разорять мелкие городки и деревни — с одной стороны, запасая провиант, а с другой — стараясь таким образом принудить Максимилиана к капитуляции. Баварские крестьяне, разбегаясь в леса и горы, начали партизанскую войну, часто под руководством католических священников. Шведы отвечали репрессиями, уничтожая всех попавшихся под руку, — расстреливали, рубили, вешали.

Император Фердинанд пребывал в панике. Понимал, что за Баварией может прийти черед его собственной Австрии. И в апреле снова призвал из отставки Валленштайна, вручив ему пост верховного главнокомандующего. Собрав войско, тот выступил в июне. Но в опустошенную Баварию не пошел. Рассчитал, что лучший способ заставить шведов покинуть это герцогство — ударить на союзную им Саксонию (что заодно сулило богатую добычу). Поэтому Валленштайн отписал Максимилиану Баварскому, чтобы он не ждал помощи извне, а сам двигался на соединение с имперцами. Герцогу это не понравилось, но делать было нечего. Он вывел полки из крепостей и устремился прочь из собственных владений.

Густав Адольф часть сил разослал по Германии, под рукой у него оставалось 18 тыс. солдат. Узнав, что баварцы уходят, он бросился в погоню. Но опоздал — у г. Хеб (Эгер) на границе Чехии и Саксонии Максимилиан соединился с Валленштайном, принявшим общее командование, и против шведов оказалась армия в 45 тыс. Теперь уже имперцы перешли в наступление, а Густав Адольф отходил, разослав гонцов к командирам своих отрядов и германским союзникам, чтобы спешили на помощь. Остановился он возле Нюрнберга, решив тут обороняться и ждать подмоги. А Валленштайн, двигаясь следом, обнаружил, что шведы выбрали для лагеря очень удобное место и солидно укрепились. И предпочел осадить их, отрезать от источников продовольствия и взять измором.

Но трудности со снабжением точно так же ударили и по имперской армии. Потому что окрестные края были уже разграблены дочиста. Лето было дождливым, раскисшие дороги мешали подвозить продукты, а шведы делали вылазки, отбивая обозы и гурты скота. В итоге оба войска очутились в бедственном положении — голодали, жрали всякую гадость, рвали с деревьев недозрелые фрукты, выкапывали овощи. И дизентерия стала косить ту и другую армию похлеще пуль и ядер. Союзники короля откликнулись не все — Бранденбург и Саксония продолжали вести двойную игру. Но подошли шведский корпус Горна и оплаченный французами кондотьер Бернгардт Саксен-Веймарский, Имперцы потеряли численное преимущество, и 24 августа Густав Адольф дал сражение.

Однако и Валленштайн успел хорошо укрепиться. И уже перенял шведскую тактику — строил пехоту длинными линиями шеренг, придал полкам легкую артиллерию, а коннице — стрелков. Шведский король сперва бросал в бой немецкие полки, составленные из всякой швали, потерять которые было не жалко. Потом пустил отборные части из финнов, лифляндцев и шведов. Яростные атаки продолжались 10 часов, оба полководца были в гуще боя, под Валленштайном погибла лошадь, а Густаву Адольфу пуля оторвала подошву сапога. Поле загромождали тысячи убитых, но овладеть имперскими позициями не удавалось. С огромными потерями Бернгардт Саксен-Веймарский захватил господствующую высоту. Но из-за недавних ливней все заплыло грязью, и втащить туда орудия, чтобы обстреливать вражеское расположение, не сумели.

Измученные армии разошлись по своим лагерям. Густав Адольф прикинул, что и неприятель, понеся немалый урон, не сможет его преследовать. Шведы внезапно снялись с места и начали уходить в глубь Германии. Да только и Валленштайн был талантливым военачальником. Гнаться за королем он действительно не стал, а вместо этого реализовал свой прежний план: вторгся в Саксонию, решив вывести ее из игры и отрезать шведов от Балтики. Или притянуть их к себе. Его расчет оказался верным. Король-воин счел, что обязан выручить союзников. На всякий случай написал прощальное письмо жене, поручил канцлеру Оксеншерне заботу о дочери Христине и повернул в Саксонию. Численное превосходство снова было у Валленштайна. Но обе стороны помнили кошмар под Нюрнбергом и начинать битву не решались. Остановились напротив друг друга, наращивали укрепления и выжидали, чтобы противник атаковал первым. Это стояние затянулось на два месяца…

А в Испании в это время Оливарес решил перенять приемы Ришелье и тоже повел борьбу против Франции чужими руками, прислав Марии Медичи генерала де Кордову и 600 тыс. ливров. Вдобавок она заложила свои драгоценности: Гастон Орлеанский набирал в Брюсселе армию. Внутри Франции опять царили «смутные» настроения. Из-за усиленного выкачивания налогов происходили бунты и волнения в Гиени, Пуату, Провансе, Бургундии. В Лангедоке восстание возглавил губернатор — герцог Монморанси, оскорбленный тем, что ему не дали должность коннетабля. Планировалось, что Гастон поднимет против короля всю Францию, Карл IV Лотарингский нанесет вспомогательный удар на Шампань. А заговорщики в Кале сдадут город, и туда войдет испанский флот.

Ришелье через шпионов о проектах узнал и сумел их расстроить. Часть лотарингских крепостей находилась под французским контролем, туда направили дополнительные контингенты. А должность губернатора Кале выкупили и передали надежному человеку. Испанский удар сорвался. В августе Гастон все же вторгся во Францию. Но, как писали, в его войске собрались «воры и отбросы испанской армии». Да и союз с Мадридом многих отпугнул от принца. На сторону короля переметнулись Ним, Бокер, Монпелье. Гастона отказались поддержать Бургундия и Шароле, города закрывали перед ним ворота. А с его союзником Карлом IV разобрались всего за неделю. С армией, сосредоточенной у него под боком, Людовик и Ришелье подступили к Нанси, столице Лотарингии, и герцог капитулировал.

После чего высвободившуюся армию быстро перебросили на юг. Туда же двигался Гастон — Монморанси в Лангедоке арестовал королевских уполномоченных и выступил ему навстречу. 1 сентября в кровопролитном сражении под Кастельнодари их разгромили. Гастон струсил и пошел на мировую. Как обычно, заложил всех сообщников и получил прощение. Но Монморанси, взятый раненым в плен, так легко не отделался. Теоретически его должны были судить пэры в Парижском парламенте, но Ришелье закон нарушил, подобрал нужных судей в Тулузе, и герцог был обезглавлен. Аресты, казни, конфискации обрушились и на остальных участников заговора — что произвело во Франции колоссальное впечатление. И знать наконец-то стала задумываться о дисциплине. Но Гастон перепугался, что на следствии открылся его тайный брак с лотарингской принцессой, и снова удрал во Фландрию.

В Германии поединок нервов двух армий длился до глубокой осени. Шведы были более привычными к холодам, умели зимовать в лагерных условиях, имперские наемники — нет. И стали разбегаться. Валленштайн обеспокоился, что войско тает, и решил увести оставшихся 14 тыс. солдат на зимние квартиры. У Густава Адольфа было 16 тыс. Узнав, что противник выступил из укрепленного лагеря, он обрадовался: «Я начинаю думать, что Господь отдал врагов в мои руки». Бросился следом и догнал 16 ноября 1632 г. возле Люцена. Хотел напасть с ходу, но утренний туман задержал атаку. Валленштайн успел построить полки к бою и соединиться с направленными к нему подкреплениями.

Едва развиднелось, трубачи заиграли воинственный лютеранский гимн «Господь наш щит», и шведы нанесли удар, отбросив имперских мушкетеров, прикрывавших дорогу. На правом фланге сам король повел в атаку финляндских кирасир, расшвыряв польскую и хорватскую конницу. Но в центре Валленштайн организовал контратаку, отразив шведов. Густав Адольф поехал туда, чтобы лично руководить боем. Он был близоруким, и, желая лучше понять обстановку, слишком близко подъехал к противнику. И попал под град пуль, ранивших и его, и коня, который взвился на дыбы и сбросил короля. Налетела имперская кавалерия, в рубке свиту Густава Адольфа перебили и оттеснили, а его самого прикончили саблями и из пистолетов, не зная, кто это такой.

Командование шведами принял Бернгардт Саксен-Веймарский. Призвал отомстить за любимого короля. Атака была бешеной, полки в едином порыве опрокинули неприятеля по всему фронту, а на батареях у имперцев взорвались боеприпасы. Они обратились в бегство. Но к Валленштайну спешили новые подкрепления — корпус фельдмаршала Паппенгайма. Это был безудержный забияка и дуэлянт, получивший в разные времена более 100 ран, люди удивлялись, что он дожил до 38 лет. Поняв, что опаздывает к битве, он приказал корпусу идти следом и помчался вперед с конным отрядом. Врубился в самую мешанину и был ранен очередной раз — смертельно. Успел узнать, что Густав Адольф погиб, и умер со словами: «Я счастлив». Но шведов самоубийственная атака Паппенгайма задержала. Валленштайн успел остановить и привести в порядок бегущих. И еще раз отбросить врага на исходные рубежи.

Однако Бернгардт понимал, что отступить в такой ситуации — значит быть добитыми. Свел по два батальона в один и вечером снова атаковал — сражение уже шло прямо на массах трупов, устилающих равнину. И прервала его лишь ночь. Валленштайн подсчитал свои потери, узнал, что к шведам идет еще б тыс. подмоги, снялся и увел остатки солдат в Чехию. Преследовать его Бернгардт не смог. Тем не менее обе стороны объявили себя победителями. Одни — поскольку поле боя осталось за ними, другие — поскольку убили шведского короля.

Гибель Густава II Адольфа вызвала серьезные политические перемены. Его вдова, Мария Элеонора Бранденбургская, ограниченная и сумасбродная особа, немало отравлявшая жизнь мужа (возможно, это было одной из причин его постоянного стремления куда-нибудь на войну, подальше от дворца), тут же уехала из Стокгольма в родной Бранденбург искать поклонников и крутить романы. А малолетнюю наследницу Христину бросила на попечение дальних родственников. Фактическим правителем страны стал канцлер Оксеншерна.

В выигрыше оказалась Франция. Теперь-то Ришелье переиграл Филарета. Кардиналу вовсе не улыбалось, чтобы шведы ушли громить Польшу. В Варшаве он держал своих агентов, подкармливал профранцузскую партию и надеялся перетянуть Речь Посполитую под свое влияние так же, как германскую Католическую лигу. А шведские войска по замыслам Ришелье должны были остаться в Германии, продолжая ее дестабилизировать. Начались переговоры с Оксеншерной, и были поставлены условия — субсидии будут выплачиваться лишь при выполнении французских требований. Канцлер оказался более покладистым, чем покойный король. Он и сам был настроен антироссийски, являлся противником союза с царем — полагая, что победа над поляками усилит Москву. А главную возможность приобретений для Швеции видел в Германии. Поэтому он отказался от договоренностей Густава Адольфа о совместных действиях с Россией, и в апреле 1633 г. при посредничестве Франции был заключен договор о создании Гайльброннской лиги из Швеции и немецких протестантских княжеств.

И проекты Ришелье стали осуществляться. Шведские отряды разошлись по Германии, вторглись в Эльзас. Мелкие немецкие владетели метнулись под крыло французов. Трирский архиепископ, Базельский епископ, герцог Вюртембергский, граф Ганау, города Хагенау и Саверн признали протекторат Людовика и разрешили разместить у себя французские гарнизоны. А раскрывшийся тайный брак Гастона Орлеанского и Маргариты Водемон кардинал объявил нарушением прежних договоров со стороны Лотарингии. Опять двинул армию на Нанси, и Карл IV отрекся от престола, превратился в простого кондотьера и ушел с полком на службу к императору. Отрекся он в пользу брата, Николя Франсуа. Но тот под надзором французов чувствовал себя слишком неуютно, опасаясь за жизнь. И сбежал в Италию. Фактически Лотарингия и большая часть Эльзаса оказались аннексированными Людовиком.

Исчезла и угроза смуты. У Марии Медичи и Гастона денег не было, оба влезли в долги. Мария торговалась с Валленштайном, обещая за помощь Мец, Туль и Верден, но тот считал, что плата слишком мала. А потом барона де Курменена, который вел эти переговоры, шпионы кардинала похитили. Увезли во Францию и казнили. Мария перенацелилась на то, чтобы уничтожить лично Ришелье. Трижды засылала наемных убийц, но все попытки кончились провалом. И королева-мать, похоже, совсем сбрендила. Обращалась к колдунам, чтобы навести на кардинала порчу. Поручила агентам выкрасть и доставить в Брюссель племянницу и пассию Ришелье г-жу Комбале, чтобы сделать заложницей и заставить его уйти с поста — или отыграться на ней, замучив какими-нибудь изощренными пытками. И опять не выгорело.

Наконец Мария окончательно подорвала свою репутацию — заподозрив измену, приказала казнить капитана своей гвардии барона де Гепреза (у этой дуры тоже была своя гвардия из 20 дворян). Тут уж возмутилось правительство Фландрии — на чужой территории распоряжаться жизнями людей было не совсем этично. А Ришелье, сменив кнут на пряник, объявил амнистию раскаявшимся эмигрантам, окружение Марии стало таять. Затем перекупили Гастона. Он вдруг объявил соратникам, что из патриотизма не может выступать против родины в союзе с испанцами, и удрал во Францию, оставив с носом многочисленных кредиторов.

А Валленштайну после битвы при Люцене пришлось заново формировать и обучать армию, чем он и занимался весь 1633 г. Он теперь осторожничал, предпринимая против шведов лишь отдельные диверсии. И, вопреки приказам императора, не шел разорять Саксонию, разумно рассчитав, что ее колеблющегося герцога можно переманить на свою сторону, что дало Ришелье возможность устранить эту опасную для его планов фигуру. Не без участия французов князья Католической лиги, враги Валленштайна, провернули интригу, убедив императора, что подобное поведение полководца и отсутствие видимых успехов доказывают его измену. В феврале 1634 г. Фердинанд отстранил его от командования. И послал отряд наемных убийц, которые ворвались в замок Эгер, вырезали всю прислугу и приближенных и прикончили Валленштайна в его спальне.