Система демократии, которую навязали немцам, была настолько «развитой», что оказывалась удобной только для жулья и политических спекулянтов. Для нормального функционирования государства она не годилась. Казалось бы, президент поручил Гитлеру сформировать правительство, нацисты являлись самой многочисленной фракцией рейхстага. Что еще нужно для установления твердой власти? Как бы не так! Для формирования правительства нацистам пришлось объединиться в коалицию с Немецкой национальной партией Гугенберга. Но даже несмотря на это, они не располагали большинством в парламенте, имели 247 голосов из 608. Остальные партии находились в оппозиции и с превеликим удовольствием провалили бы любое решение [80].

Гитлеру пришлось начинать правление с того же, что уже делали до него Брюнинг и Папен — распустить рейхстаг. Выборы он назначил на 5 марта. С деньгами для предвыборной кампании ни малейших трудностей не возникло. «Финансовый гений» Ялмар Шахт созвал на совещание банкиров и промышленников, и за несколько минут было собрано 3 млн. марок [101]. Но нацисты не повторяли тупиковых метаний своих предшественников. Они заранее, не дожидаясь выборов, принялись готовить почву для полной победы.

Основных соперников, коммунистов, они втянули в откровенную провокацию. 2 февраля новый канцлер запретил митинги и демонстрации компартии, а 5 февраля в Берлине состоялся парад штурмовиков по случаю назначения Гитлера. Коммунисты возмутились эдакой несправедливостью — нацисты маршируют по улицам, а им с какой-то стати нельзя! Решили показать, какую силу они представляют. Плюнули на запрет, устроили по всей Германии массовые сборища и шествия. В Берлине, Бреслау, Лейпциге, Данциге, Дюссельдорфе, Бохуме, Страсбурге это вылилось в беспорядки, столкновения с полицией и штурмовиками. Были убитые, раненные, покалеченные. Таким образом, компартия сама подставилась. 9 февраля полиция получила приказ произвести обыски в штабах «Рот фронта» и прочих красных формирований. Нашли несколько складов с оружием, массу компрометирующих документов [39].

Гитлер заговорил о явной угрозе государству. Своего вернейшего помощника Геринга он назначил в правительстве Германии министром без портфеля, а в правительстве Пруссии — министром внутренних дел. 22 февраля Геринг подписал декрет, согласно которому отряды штурмовиков СА и союза фронтовиков «Стальной шлем» признавались вспомогательными формированиями полиции. Коммунисты переполошились, что их готовятся разгонять и… подыграли. 25 февраля они объявили, что «пришла пора переходить к активным действиям», отряды «Рот фронта» и боевые группы так называемой «Антифашистской лиги» были объединены под общим командованием. 26 февраля стало распространяться воззвание к «широким массам встать на защиту коммунистической партии, прав и свобод рабочего класса». И не просто на защиту! Провозглашалось «широкое наступление в титанической борьбе против фашистской диктатуры».

Нацистам только это и требовалось! Коммунисты сами расписались под обвинением в подготовке переворота! Теперь их можно было разгромить вполне официально. Но Гитлер и его команда предпочли дополнительно подогреть атмосферу, и без того накаленную. 27 февраля группа штурмовиков подожгла здание рейхстага. Свалили, разумеется, на коммунистов. Не слишком логично, зато эффектно. Бушующее пламя! Шум на весь мир! Кто-то воспринял инцидент со справедливым недоверием: поджог выглядел чересчур броским и бессмысленным. Но на дряхлого Гинденбурга действовали именно такие аргументы. 28 февраля он подписал подсунутые ему «чрезвычайные законы для защиты народа и государства» [101].

Урезались демократические «свободы», ограничивалась неприкосновенность жилища, личности, переписки, объявлялись наказуемыми «подстрекательство к вооруженной борьбе против государства» и «подстрекательство к всеобщей стачке». А после этого Гитлер дал старт «неделе пробудившегося народа». Той самой неделе, что осталась до выборов. По всей Германии покатились аресты коммунистов. Причем те, кого взяла полиция, могли считать, что им повезло. Гораздо хуже приходилось политическим противникам, попавшим в руки штурмовиков. Разные отряды и командиры СА организовывали «дикие» тюрьмы и концлагеря. Первым из них стал лагерь около Штутгарта, потом появился лагерь Ораниенбург близ Берлина, лагеря в Вуппертале, Хохштайне, Бредове. Узников там избивали, грабили, всячески издевались. Впрочем, до лагеря надо было еще добраться. Кое-кого находили убитыми на пустырях или в подворотнях.

Все это предопределило результаты выборов в рейхстаг. За нацистов проголосовало 17 млн. избирателей. Они получили 288 депутатских мандатов, коммунисты — 81, социалисты — 118, националисты — 52. 24 марта вновь избранный парламент 441 голосами против 94 принял решение: предоставить Гитлеру чрезвычайные полномочия сроком на четыре года. Кстати, после голосования фюрер крикнул социалистам: «А теперь вы мне больше не нужны!»

Ломались не только парламентаризм и многопартийная анархия. Ломалось все внутреннее устройство республиканской Германии. «Самая демократическая» конституция дала различным немецким землям слишком уж широкую самостоятельность. Именно такую, чтобы Германия балансировала на грани распада. Везде действовали свои законы, правительства, парламенты-ландтаги. В Баварии и ряде других земель эти органы начали было протестовать против нарушений конституции. Но и с ними Гитлер церемониться не стал. Он распустил ландтаги всех земель, за исключением Пруссии. Назначил в каждую область наместников-штатгальтеров, дав им право отстранять любых местных чиновников. В Пруссии таким штатгальтером Гитлер назначил себя и делегировал свои полномочия Герингу.

Для дальнейшего подавления противников Геринг стал создавать в Берлине новый инструмент, 26 апреля учредил тайную государственную полицию, «гехайме штаатсполицай» — сокращенно «гестапо». Начальником гестапо определил себя самого, а для практической работы использовал профессионалов. Своим заместителем поставил начальника политической полиции Берлина Рудольфа Дильса. Раньше он успел отличиться в операциях против нацистов, но Геринг рассудил, что компетентные специалисты на дороге не валяются. А что касается вины перед нацистами — так это даже лучше, будет землю рыть, чтобы выслужиться перед победителями [39].

Но к нацистам в это время хлынули и другие бывшие противники. К ним переметнулся Торглер, руководитель коммунистической фракции рейхстага и второе лицо в партии после Тельмана. Сменили ориентацию видные деятели компартии Фрей, Карван. А уж рядовые коммунисты и боевики «Рот фронта» начали перетекать под знамена со свастикой целыми отрядами! Почему бы и нет? Как красные, так и коричневые были «за революцию», «против капиталистов». Те и другие привыкли маршировать, орать, участвовать в потасовках — а за это угостят пивом с сосисками, заплатят пару марок. Теперь коммунистам шествия и митинги запретили, пива и денег не давали. А у нацистов можно было получить те же радости! Причем форма у СА была даже красивее, чем у ротфронтовцев. В одном лишь Берлине таких перекрещенцев насчитывалось 300 тысяч, немцы прозвали их «бифштексами» — коричневыми снаружи и красными внутри.

Гитлер приветствовал подобное явление. Он говорил: «Между нами и большевиками больше сходства, чем различий. Прежде всего — истинный революционный настрой, который еще жив в России, свободный от происков всякой пархатой социал-демократии. Я всегда принимал во внимание это обстоятельство и отдал распоряжение, чтобы бывших коммунистов беспрепятственно принимали в нашу партию. Национал-социалисты никогда не выходят из мелкобуржуазных социал-демократов и профсоюзных деятелей, но превосходно выходят из коммунистов» [96, 105].

Что же касается прочих германских партий и массовых организаций, порадовавшихся разгону коммунистов, то и они вдруг стали узнавать, что в Германии они — лишние. В мае были ликвидированы профсоюзы — их заменили «Трудовым фронтом» под руководством доктора Лея. Вроде бы новая структура была похожей на профсоюзы — но военизированной, подчиненной строгой дисциплине и подконтрольной нацистской партии. А затем развернулась повальная ликвидация остальных партий! Социал-демократов обвинили во всех грехах и бедах, постигших Германию, с позором разогнали. Они уже видели, что случилось с коммунистами, и противиться не посмели. Да и не могли противиться. За 13 лет правления они совершенно допекли страну, защитников у них не было.

Народная партия и Католическая партия центра вовремя смекнули, к чему клонится дело, предпочли «самораспуститься». Что ж, их похвалили. Оставили их представителей на административных постах, которые они занимали, а желающих поверстали в нацисты. Но некоторые вчерашние союзники проявили недовольство. Организация ветеранов войны «Стальной шлем» возмутилась, почему нацисты присвоили себе исключительное положение? Ответ был не слишком вежливым, но предельно доходчивым. «Стальной шлем» разогнали. А 7 июля был опубликован закон: «Национал-социалистская немецкая рабочая партия является в Германии единственной политической партией. Лицо, оказывающее поддержку какой-либо иной политической организации или пытающееся создать какую-либо новую политическую партию, наказывается каторжными работами на срок до 3 лет или тюремным заключением от 6 месяцев до 3 лет, если иное наказание не предусмотрено в текстах других законоположений».

Началось и слияние партийной системы с государственной. Германия делилась на 32 области — гау, во главе с гауляйтерами, гау — на районы-крайсы во главе с крайсляйтерами, районы — на группы (ортсгруппен), группа — на ячейки (целлен), ячейка — на блоки. Налаживалась всеобщая система контроля за населением. 22 июня была издана инструкция Геринга для государственных чиновников, а 30 июня для рабочих и служащих, в которых предписывалось следить за высказываниями друг друга и сообщать в соответствующие инстанции о критике властей.

А Гитлер не скрывал, что в методиках построения нового государства он тоже перенимает опыт большевиков. Он говорил Раушнингу: «Я многому научился у марксистов. И я признаю это без колебаний. Но я не учился их занудному обществоведению, историческому материализму и всякой там «предельной полезности». Я учился их методам. Я всерьез взглянул на то, за что робко ухватились их мелочные секретарские душонки. И в этом вся суть национал-социализма. Присмотритесь-ка повнимательнее. Рабочие, спортивные союзы, заводские ячейки, массовые шествия, пропагандистские листовки, составленные в доступной для масс форме — все эти новые средства политической борьбы в основном берут свое начало у марксистов. Мне достаточно было взять эти средства и усовершенствовать их, и мы получили то, что нам надо…» [105].

Социалистические лозунги в нацистских программах формально не были отменены. Но реализовывать их Гитлер не собирался. В начале июля в Бад-Рейхенгалле он провел совещание высших чинов СА и СС, где объявил, что «национальная революция» закончена, и пора заняться «мирной работой». А прежние партийные установки фюрер стал трактовать иначе, разъяснял их: «Мой социализм — это не марксизм. Мой социализм — это не классовая борьба, а Порядок…». Или: «Зачем нам социализировать банки и фабрики? Мы социализируем людей» [96].

Но шуметь о победах можно было сколько угодно, можно было громить коммунистов, устраивать ревущие глотками факельные шествия штурмовиков, швырять обывателям радужные обещания — а на самом-то деле состояние Германии оставалось плачевным. Кризис никуда не делся, безработица тоже. Экономку крепко захомутали иностранцы. Внешние долги Германии составляли 19 млрд. марок, а вместе с зарубежными вложениями в немецкую промышленность — 23,3 млрд. Каждый год Германия должна была выплачивать только по процентам 1 млрд.! Как тут выползешь из пропасти?

Но президентом рейхсбанка был назначен финансовый советник Гитлера Ялмар Шахт. В мае 1933 г. он отправился в США. Встретился с Рузвельтом и с его приближенными, с американскими министрами, тузами Уолл-стрит. Произносил на приемах речи, убеждал заокеанских деятелей, что «нет в мире более демократического правительства, чем правительство Гитлера» [101]. Кстати, это могло показаться довольно смешным — в Германии как раз доламывалась многопартийная система, а по «диким» тюрьмам и концлагерям штурмовики мордовали недовольных. Но… американские правители и банкиры с какой-то стати «поверили» Шахту, выделили дополнительные займы!

В июне Шахт прибыл на международную экономическую конференцию в Лондоне. Встретился с директором Английского банка Норманом и от британцев тоже получил заем, почти миллиард фунтов! Шахта после этого назвали «финансовым чародеем». Да и было от чего! Он творил подлинные чудеса! Абсолютно невероятные чудеса! Добился сокращения, а потом вообще прекращения платежей по старым долгам! Уж такого не бывало никогда и нигде! Западные банкиры над долгами тряслись крайне болезненно. (Долги царского правительства не забывали сто лет! Их многократно оплатили русские солдаты своей кровью — и в Первую, и во Вторую мировую войну! Нет, кровь в счет не шла. Помнили — должны им русские!) А нацистской Германии сразу же, не пойми с какой стати, простили миллиарды!

Зато отношения немцев с СССР стали быстро и ощутимо портиться. Уже 2 марта 1933 г. Гитлер заявил: «Я ставлю себе срок в 6–8 лет, чтобы совершенно уничтожить марксизм. Тогда армия будет способна вести активную внешнюю политику, и цель экспансии немецкого народа будет достигнута вооруженной рукой. Этой целью будет, вероятно, Восток». Правда, сразу же после этих высказываний фюрер счел нужным смягчить тон. В интервью газете «Ангриф» он выразил убеждение: «Ничто не нарушит дружественных отношений, существующих между обеими странами, если только СССР не будет навязывать коммунистических идей германским гражданам или вести коммунистическую пропаганду в Германии».

Налаженное сотрудничество вроде бы продолжалось. В СССР приезжали делегации германских военных. Говорились высокопарные речи. На приеме у германского посла Тухачевский указывал: «Вы и мы, Германия и СССР, можем диктовать свои условия всему миру, если мы будем вместе». А германский военный министр фон Бломберг заявлял: «Несмотря на все события последних месяцев, рейхсвер по-прежнему, так же как и германское правительство, стоит за политическое и военное сотрудничество с СССР». В июне 1933 г. германский генштаб провел военно-штабную игру. По ее исходным данным предполагалось, что между Берлином и Москвой заключен тайный союз. СССР начинает войну против Польши. Франция, не знающая о существовании союза, вмешивается на стороне поляков. Но Германия неожиданно для Запада объявляет всеобщую мобилизацию, перечеркивает Версальский договор. Франция и ее союзница Чехословакия оказываются в замешательстве, не могут помочь Польше, и русские громят ее.

В самой нацистской партии тоже хватало сторонников сближения с СССР. Военный союз против Польши считали само собой разумеющимся. А гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох (будущий палач Украины) шел еще дальше — он разработал проект, чтобы Германия и СССР объединились в «транснациональное трудовое государство». Карты такой союзной державы с детальными расчетами всех выгод и проектами внутреннего устройства демонстрировались в его кабинете, представлялись в Берлин. Эти проекты очень многим представлялись выигрышными.

Что ж, Гитлер был неглупым человеком. Он прекрасно осознавал, какие выгоды может дать союз с русскими, но… не сейчас! Сейчас этот союз был бесполезен, даже вреден для его планов. Слабенькая Германия стала бы в нем младшим партнером, играла бы лишь вспомогательную роль. Фюрер говорил приближенным: «Что до меня, то я, очевидно, не стану уклоняться от союза с Россией. Этот союз — главный козырь, который я приберегу до конца игры. Возможно, это будет самая решающая игра в моей жизни. Но нельзя начинать ее преждевременно, и ни в коем случае нельзя позволять всяким писакам болтать на эту тему. Однако если я достигну своих целей на Западе — я круто изменю свой курс и нападу на Россию. Никто не сможет удержать меня от этого. Что за святая простота — полагать, что мы будем двигаться все прямо и прямо, никуда не сворачивая!» [105]

Да, еще в 1933 г. фюрер однозначно говорил о последовательности своих ударов — на Запад, а потом на Восток. По сути, это было повторением старого плана Шлиффена. Но план Гитлера, в отличие от Шлиффена и Мольтке, основывался не на сомнительных расчетах сроков мобилизации и пропускной способности железных дорог, а на более надежных средствах — дипломатических. Но и против западных держав ополчаться было преждевременно. Сперва требовалось добиться отмены ограничений Версаля, реорганизовать промышленность, создать и вооружить большую армию. А для этого было необходимо попустительство Запада! В целом же, Гитлер наметил сложные и неоднозначные маневры. Сначала нужно было убедить Европу, что Германия нацеливается против русских, потом совершить резкий поворот к Советскому Союзу — а потом еще один. Но подобные головокружительные кульбиты фюрера не смущали. На них-то и предстояло урвать главный выигрыш.

C Советским Союзом преднамеренно спровоцировали ссору. Геринг, Розенберг, Гугенберг, Шахт представили в Лондоне меморандум об «опасности большевизма». Доказывали, что спасти Европу от этой угрозы может лишь Германия, если позволить ей вооружиться. При этом нацистские делегаты завели переговоры и о голоде, о восстаниях в СССР. Доказывали западным партнерам, что надо быть готовыми и воспользоваться удобным моментом. Об этих переговорах узнала и доложила советская разведка: «Особый проект предусматривает раздел русского рынка. По мнению германских кругов, следует ожидать скорого изменения политического положения в России и, соответственно этому, желательно заблаговременно разделить эту громадную область сбыта». Данный доклад был представлен в Политбюро, Сталину, и улучшению отношений никак не способствовал.

Но антисоветские настроения стали накручиваться не только в тайных переговорах, а открыто, в германской прессе. В довершение всего был разыгран Лейпцигский процесс над «поджигателями рейхстага». Процесс откровенно сфальсифицированный, высосанный из пальца. Но обвинения-то нацеливались даже не в адрес разгромленной германской компартии, а в адрес Коминтерна, камень кидался в московский огород! Подтасовки были слишком грубыми, процесс завершился полным провалом. Тем не менее, он сыграл свою роль! Даже ложью и подтасовками нацисты расписывались перед всем миром: они — враги коммунистов! Пускай все это видят!

На такие выходки Сталин ответил адекватно. Военное сотрудничество было резко свернуто. Когда немцы пригласили в гости очередную советскую делегацию, командование Красной армии отказалось. А относительно набора немецких офицеров в советские училища и академии был дан ответ об «отсутствии возможности». Было принято постановление ЦК «О прекращении деятельности всех предприятий, организованных рейхсвером в СССР», и три совместных учебно-испытательных центра, химический, танковый и авиационный, закрылись. Точнее, превратились в чисто советские [41].

В противовес Германии нарком иностранных дел Литвинов принялся наводить мосты с англичанами и французами. С осени 1933 г. в Советском Союзе стали появляться уже не немецкие, а французские делегации, и тот же Тухачевский произносил на банкетах цветистые тосты о боевой дружбе и союзе. А Польше и Румынии советское правительство предложило заключить пакты о ненападении. Поляки согласились с радостью — они не на шутку опасались что СССР и Германия в самом деле заключат военный союз. Разведка у них тоже имелась, доносила о планах Тухачевского, о немецких штабных играх. Теперь нежелательный альянс рушился, как тут было не радоваться?

Однако нацисты от совершенного ими поворота получали больше выгод, чем убытков. В августе 1933 г. на прием к Гитлеру прибыла первая делегация крупных дельцов США: глава фирмы «Интернешнл телефон энд телеграф корпорейшн» Состенес Бенн и уполномоченный этой компании в Германии Генри Манн. Фирма уже вела дела с немцами, совместно с «Сименс-Шуккерт» основала свои филиалы «Лоренц» и «Стандарт электрик». Протокол встречи исчез. Но известно, что по рекомендации Гитлера мистер Бенн ввел в правление своих германских филиалов приближенного банкира фюрера, фон Шредера. Известно и то, что концерн «Стандарт электрик» в скором времени получил выгодные военные заказы, а «Лоренц» приобрел 28 % акций заводов «Фокке-Вульф», которые вскоре начнут штамповать боевые самолеты [7]…

Ну а услуги советских военных академий и училищ, совместные учебные центры и прочие выгоды сотрудничества с СССР были теперь Гитлеру не нужны. Он рассчитывал в ближайшее время иметь уже собственные училища, академии, полигоны. В октябре 1933 г., как раз в разгар Лейпцигского процесса, Германия вышла из Лиги Наций. Как бы показала, что отныне решения международного органа для немцев не обязательны. А сразу после этого в Германии было создано министерство авиации — пока еще гражданской, но уже можно было начать разработки для воссоздания военной. Западные державы смолчали. Никаких признаков недовольства не высказали.

А вот усилия Советского Союза, вроде бы оправданные, миролюбивые, стали вдруг буксовать! В 1934 г. правительство Сталина сделало то, от чего отказался Гитлер — вошло в Лигу Наций. Вошло специально, чтобы объединить усилия с западными державами, добиться взаимопонимания и конструировать в Европе систему коллективной безопасности. Но куда там! Англичане и французы вежливо раскланивались, отделывались общими фразами, а сами… настраивали Польшу сближаться с Германией! В итоге состоялась очень доброжелательная встреча Гитлера с Пилсудским, и между ними был подписан пакт о ненападении. Для Советского Союза он стал пощечиной! Англия и Франция явно показывали, в какую сторону они хотят подтолкнуть Гитлера.

Кстати, Польша была вообще на седьмом небе! Полагала, что в международных интригах она выиграла больше всех. Приобрела двух новых «союзников», могла выбирать между ними и использовать друг против друга! Но когда приближенные поинтересовались у Гитлера, намеревается ли он теперь объединиться с поляками и напасть на русских, фюрер брезгливо отмахнулся: «Советская Россия — это очень трудно. Вряд ли я смогу с нее начать… Все договоры с Польшей имеют лишь временную ценность. Я вовсе не собираюсь добиваться взаимопонимания с поляками. Мне нет нужды делить власть с кем бы то ни было… В любой момент я могу найти общий язык с Советской Россией. Я могу разделить Польшу в любое удобное для меня время и любым способом…».

Знала ли американская «закулиса» о сокровенных планах Гитлера? Да, знала. Ведь эта закулиса имела своих доверенных эмиссаров в самом ближайшем окружении фюрера. Но его идеи в полной мере устраивали финансовых олигархов. В США начиналось установление «нового мирового порядка». А Европу прошерстить и расчистить для американского «порядка» предстояло Гитлеру. Для этого ему и помогли прийти к власти. Нет, сам фюрер ни в коем случае не стал бы работать на США! Он был выше этого. Был уверен, что способен всех перехитрить, а западных партнеров использует, не более того. Но заказывали музыку те, кто платил деньги, и они-то знали, кто кого использует…