После бойни, устроенной японцами в Нанкине, президент Рузвельт заговорил о том, что надо бы помочь Китаю. Но… никаких официальных шагов по обузданию агрессоров не предпринималось. Впрочем, японцев никто не квалифицировал в качестве агрессоров. Та же Америка отнюдь не прекратила поставлять им нефть и другие стратегические товары [117]. Впоследствии американцы разводили руками и пытались оправдывать свое поведение. Дескать, прекращение поставок и дипломатические демарши могли оскорбить Токио, сорвать возможности мирного урегулирования, подтолкнуть к более масштабной войне…

При этом оставлялись в тени некоторые «мелочи». Если бы поставки оборвались, то японцы могли оскорбляться сколько угодно — но продолжать войну они оказались бы не в состоянии. Но требовалось ли американцам прекращать ее? Обе стороны покупали у них военные товары, и к тому же японцы подрывали в Китае позиции англичан и французов. Придет время, США успешно займут их место. Наступление захватчиков развивалось напористо и планомерно. После Нанкина китайские войска стали панически бояться японцев. При атаках, а особенно при угрозах обходов, сразу же катились прочь. Попасть в плен, под расправы, не хотел никто. Пали крупные города Ханькоу, Кантон. Снова были зверства, разве что масштабами поскромнее. Расстрелянных и зарезанных считали не сотнями тысяч, а просто тысячами.

Но и японцы несли потери, выдыхались. Наконец, сказывалось зазнайство. Они уже не считали китайцев серьезным противником, пренебрегали уставами, действовали легкомысленно — без разведки, без достаточного материального обеспечения. В марте 1938 г. под Тайэрчжуаном они потерпели первое поражение. На этом участке у японцев располагалось 3 дивизии, а китайцы стянули против них 10 дивизий, в том числе отборные части, подготовленные немецкими и русскими инструкторами, в воздухе действовали советские летчики. В общем-то, одолели числом, но сам факт победы стал впечатляющим. Приунывшие солдаты Чан Кайши приободрились.

А японцы пришли к выводу, что зарвались. Настала пора приостановиться, попрочнее освоить занятые территории, а потом уж двигаться дальше. Сражения прервались очередными переговорами, однако завершились они весьма своеобразно. Второе лицо в китайском руководстве и партии Гоминьдан Ван Цзинвэй давно уже проповедовал, что надо сдаваться. Разумеется, такие его настроения пришлись по душе Японии. С ним навели контакты, перемолвились, а почему же он, столь разумный деятель, остается вторым лицом? Не пора ли стать первым? В итоге Ван Цзинвэй открыто перешел на сторону захватчиков. Принялся под контролем японцев формировать второе правительство Китая.

Кроме Маньчжоу-го и Внутренней Монголии, возникло новое марионеточное образование — Китайская республика Ван Цзинвэя. На территориях, оккупированных японцами. Но ему позволили создавать собственную армию. В некоторой степени это оказалось благом для китайских солдат. Пленных прекратили уничтожать поголовно, черпали из них пополнение для Ван Цзинвэя. Хотя и соблазн оказался серьезным. Китайская армия и без того была не лучшего качества, ее уже больше десяти лет раздирали гражданские войны. А теперь появилось место, куда можно перебегать! Воины стали перекидываться то на одну, то на другую сторону.

Неплохо работала и японская пропаганда. Она фактически перехватила антиимпериалистические лозунги Гоминьдана. Чьи интересы защищает Чан Кайши? Колонизаторов, Англии и Франции! А Япония противостоит им! Провозглашалось, что создается «Азиатская сфера взаимного процветания», эдакое братство азиатских государств и народов — ну а Япония в общем союзе выступает старшим братом. Или отцом. Которого надо слушаться, который поможет выгнать «чужих», европейцев и американцев.

На деле «Страна Восходящего Солнца» выступала куда более жестоким и хищным колонизатором, чем западные державы. Экспансия становилась сверхзадачей, но природные и материальные ресурсы Японии были слишком ограниченными. Поэтому и очередность завоеваний оказывалась ступенчатой. Захватам предстояло кормить и обеспечивать следующие захваты. Наращивалось производство китайских рудников и шахт, строились заводы и фабрики — покоренные провинции обеспечивали их дешевой рабочей силой. Продолжалась и политика наркотизации. Например, в Кантоне после захвата японскими войсками открылось 329 легальных опиумных притона, а число нелегальных оценивали в 2100–2200 [117]. Откачивались средства, закреплялось владычество.

Но интересы Японии отнюдь не ограничивались Китаем. Токийские политики и предприниматели уже давно косились на советские земли. Они выглядели ох как соблазнительно! Возникали глобальные проекты: если прибрать к рукам неисчерпаемые природные богатства Сибири и добавить к ним неисчерпаемые людские ресурсы Китая — то ведь это будет означать неоспоримое владычество в Азии! А дальше, глядишь, и во всем мире. Но при оценках, насколько реальны подобные проекты, возникали споры [59].

Одна часть японского руководства полагала, что Красная армия слаба, а Сибирь малолюдна, овладеть ею будет легко. Такие настроения поощряли и американцы с англичанами, стараясь повернуть японскую агрессию в северном направлении. Их спецслужбы и дипломаты подбрасывали действительные или мнимые факты, способные подтвердить эту точку зрения. Но среди генералов и офицеров старшего поколения было немало участников русско-японской войны, интервенции в годы гражданской войны. Они помнили, как умело и сурово сражались русские под Порт-Артуром, в Маньчжурии. Помнили яростные столкновения с сибирскими партизанами. Предостерегали — это не китайцы, это противник куда более серьезный.

Впрочем, и старые вояки были не против что-нибудь прихватить на севере — если получится. Поэтому от словесных споров перешли к выяснениям на практике, кто прав? Начали осторожно, с прощупываний. На границе начались мелкие провокации. А иногда не такие уж мелкие. Например, 30 января 1936 г. у Мещеряковой пади на советскую территорию двинулось около роты японских и маньчжурских солдат. В разыгравшемся бою пали 4 наших пограничника, а неприятель откатился, оставив 31 мертвое тело. В ноябре того же года у Гродеково произошел еще один бой, перебили 18 японцев. Стычки и перестрелки мелких групп, нарядов, одиночных солдат насчитывали десятками.

15 июля 1938 г. в Приморье случилась еще одна рядовая стычка — так казалось сначала. На участке Посьетского погранотряда 5 японцев нарушили границу. Залезли на сопку Заозерная, вели рекогносцировку и фотосъемку. Наряд пограничников заметил их, попытался задержать. Один был убит, остальные скрылись. Но по поводу этого инцидента выступили вдруг дипломаты Японии и Маньчжоу-го. Заявили, что сопки Заозерная и Безымянная возле озера Хасан принадлежат им, потребовали убрать оттуда наших солдат [37].

Наркомат иностранных дел выкопал из архивов документы и карты по демаркации границы, предъявил их японскому послу в Москве — там однозначно было показано, что сопки находятся на советской земле. Не тут-то было! 29 июля японцы воспользовались густым туманом. Целая рота подобралась к русским позициям на Безымянной. Там находились всего 11 пограничников под командованием лейтенанта Махалина. Они встретили врага огнем пулемета и винтовок, гранатами. Положили до 40 неприятелей, но атаки повторялись, и Махалину пришлось отступить. Через некоторое время к нему подошло подкрепление, контратакой японцев вышвырнули вон. Тогда и японцы принялись наращивать силы. Ввели в бой два полка…

Спрашивается, так ли важны были две сопки? Сами по себе они не представляли никакой чрезвычайной ценности. Нет, в заварушке, разыгранной вокруг двух сопок, русских проверяли на прочность. Надо сказать, проверяли не без успеха. Слабые стороны обнаружились, началась неразбериха. Красная армия и погранвойска подчинялись разным ведомствам. Пограничники сражались храбро, отразили четыре атаки. А армейские части, располагавшиеся неподалеку и куда лучше оснащенные, не получили соответствующих приказов, стояли в бездействии.

После двухдневных боев пограничники выдохлись, у них иссякли боеприпасы, 31 июля они оставили обе сопки. Командующий на Дальнем Востоке маршал Блюхер вообще проявил себя отвратительно. Он был специалистом «революционных» войн и в России, и в Китае. Когда армии противника рыхлые, нестойкие. Сконцентрировал удар посильнее, и враг посыпался, развалился. На вторжение у озера Хасан Блюхер отреагировал с большим опозданием. Пока пограничники докладывали в Москву, в НКВД, пока НКВД докладывал Сталину, пока из наркомата обороны, от Ворошилова, неслись указания Блюхеру (его почему-то далеко не сразу сумели найти)…

Только 2 августа отбивать злосчастные сопки послали 40-ю стрелковую дивизию. И теперь-то погнали спешно, без подготовки, без разведки, в лоб, по узкой полосе между болотами и озером. А японцы успели укрепиться, со своей территории их поддерживали огнем бронепоезда. Дивизию покосили жестоким огнем и отшвырнули назад. Сталин уже имел к Блюхеру серьезные претензии. Как раз в это время начались разбирательства с массовыми репрессиями невиновных, а в армии непомерным раздуванием кровавых чисток отличился именно Блюхер. Теперь его фактически отстранили от командования, назначили Штерна.

Повторное наступление подготовили получше, сформировали 39-й корпус из двух стрелковых дивизий и механизированной бригады. Атаки возобновились 6 августа, и после жестоких штыковых потасовок сопки отбили. Японский посол в Москве предложил начать мирные переговоры, и 11 августа стрельба прекратилась. Замирились, подтвердив прежние границы. Советские потери составили 960 убитых, 2,5 тыс. раненых, 4 танка, 2 самолета. Японцы потеряли около 650 убитых и 2,5 тыс. раненых.

Результаты боев изучались и обсуждались в разных странах. Везде — со своих точек зрения. Советские военные познакомились с возможностями японской армии, выявили свои недостатки в обороне границ. Но и неприятели обратили внимание на многочисленные недостатки. Вроде бы дрались русские неплохо, и все-таки… Вопрос о целесообразности войны так и не получил четкого опровержения или подтверждения. Было решено повторить разведку боем. Участок для этого выбрали еще более удобный, чем глухое Приморье, — Монголию [43].

Вблизи ее границ японцы прокладывали железную дорогу. Таким образом, могли со всеми удобствами подвозить сюда войска, технику, снабжение. А русским от ближайшей железнодорожной станции надо было добираться больше тысячи километров через степи и пустыни! Конфликт как раз и начал раскручиваться вокруг прокладки железной дороги. Граница на этом участке лежала в 20–25 км восточнее реки Халхин-гол. Японские и маньчжурские дипломаты принялись доказывать, что она установлена неправильно. Границу надо провести по самой реке.

Напряженность стала нагнетаться. Сперва мелкие нарушения границы, стычки, перестрелки. Потом вступили в дело отряды побольше, весной 1939 г. стали нападать на монгольские погранзаставы. В Монголии размещался советский 57-й корпус, его командир Фекленко направил на Халхин-гол четыре роты пехоты и артиллерийскую батарею. Но японцы собрали гораздо большие силы и напали внезапно. Намеревались отрезать русские и монгольские подразделения, выдвинутые за реку, окружить и уничтожить. Сделать этого не удалось. Советские роты и их союзники вырвались из клещей. К ним на помощь уже спешили другие части. Но и японцы подтягивали дополнительные контингенты.

В июне разыгрались сражения в воздухе. Японская авиация принялась бомбить наши войска, движущиеся через степи к Халхин-голу. Советские истребители прикрывали. На них кидались истребители противника и поначалу брали верх. Японцы-то на китайской войне приобрели солидную подготовку, сшибали одного за другим неопытных русских летчиков. Но были предприняты экстренные меры. На Халхин-гол прислали отряд, сформированный из лучших специалистов — из испытателей, из участников боев в Испании и Китае. Борьба сразу пошла иным образом. Закоптили и посыпались с неба подбитые японские машины.

Достигнутое господство в воздухе было очень важным для дальнейших действий. Издалека, из советского Забайкалья, из Сибири в Монголию выступали свежие соединения. На базе 57-го корпуса развертывалась армейская группа. Но и японцы разгружали на железной дороге свежие дивизии. У них на Халхин-гол выдвигалась целая армия — 6-я, под командованием генерала Огису. Это уже напоминало не конфликт, не инцидент, а настоящую войну.

Кстати, нелишним будет отметить, как отреагировали на обострение ситуации западные державы. В эти же дни, когда в Монголии грохотали разрывы снарядов, британский посол в Токио Крейг провел переговоры с министром иностранных дел Аритой, и был заключен договор, согласно которому Англия… признала территориальные захваты Японии в Китае! США тоже вступили в весьма продуктивный диалог с Токио. Новых договоров не заключили, но старый продлили. Торговый договор о поставках нефтепродуктов. Как можно было расценить эти шаги? Разве они не выглядели откровенным поощрением войны с русскими? Нападайте, громите! С горючим проблем не будет! И тыл у вас обеспечен, мы не позволим Чан Кайши нападать на вас!

О, японские военные были совсем не против серьезной кампании. Они сумели обеспечить себе значительный перевес на фронте, причем скрытно. Командиры советских частей не подозревали, что против них собирается гроза. Проморгали сосредоточение ударных группировок. Все выглядело относительно спокойно. Гремели ружейные перестрелки, сталкивались в поисках группы разведчиков, схлестывались пилоты в воздушных дуэлях. В такой обстановке на Халхин-гол прибыл новый командующий армейской группой, Георгий Константинович Жуков. К нему должны были подойти сильные подкрепления — на марше была танковая, механизированная бригады. Предполагалось дождаться их и нанести контрудар.

Но противник смешал все планы. Жуков даже не успел как следует оглядеться. 3 июля японцы внезапно ринулись в наступление. На одном участке советские и монгольские войска удерживали плацдарм на правом берегу Халхин-гола. Неприятель навалился с флангов, силился отсечь их от реки и окружить. На другом участке японцы сами перешли реку, навели понтонный мост, заняли и расширяли плацдарм на левом берегу. Чтобы спасти положение, Жуков вызвал и поторопил 11-ю танковую бригаду. Она была еще далеко, двигалась к фронту походными колоннами. Боевой устав и все наставления того времени определяли: танки должны атаковать только в сопровождении пехоты. Но пехоты не было, она отстала где-то в степях за сотни километров. Жуков отбросил наставления. Приказал танкистам спешить форсированным маршем и нанести удар с ходу, без пехоты.

Бригада понесла тяжелые потери от огня японской артиллерии, от мин — японские солдаты подсовывали их на бамбуковых шестах под гусеницы. Но задача была выполнена, врага остановили и угрозу прорыва в тылы ликвидировали. Японцы на левом берегу зацепились за гору Баин-Цаган, всячески укрепляли ее — силились удержать плацдарм для следующих наступлений. Жуков понимал это, за гору завязались упорные бои. Но к 5 августа наметился перелом. Наши солдаты постепенно вклинивались с двух сторон, обходили вражеские позиции. Наверное, японцы могли бы отбиваться здесь еще долго. Но нервы не выдержали, они «сломались», хлынули к понтонному мосту. И здесь, на переправе, произошло страшное побоище — предположительно там погибло около 10 тыс. солдат противника.

Другие японские соединения, осаждавшие наш плацдарм на правом берегу, смогли только потеснить защитников. Но к ним удалось переправить подкрепления. Контратаками врага отогнали на старые позиции. В сражении снова обозначилась пауза, и снова обе стороны лихорадочно использовали ее, наращивали силы. Армия генерала Огису разрослась до 75 тыс. человек, имела 500 орудий, 182 танка, 700 самолетов. Повторное наступление планировалось на 24 августа.

Советско-монгольские войска уступали неприятелю в живой силе, но превосходили в технике — 57 тыс. человек, 542 орудия и миномета, 498 танков и бронемашин, 515 самолетов. И на этот раз Жуков скомкал планы японцев. Он нанес удар 20 августа. Нанес умело, выверенно, четко выбрав для этого места. Оборону противника проломили на флангах, и вся центральная группировка попала в кольцо. Японское командование растерялось. Предприняло несколько контратак, чтобы спасти окруженных, но контратаки были неуверенными, их отбрасывали. А тех, кто сидел в ловушке, принялись уничтожать. Систематически, планомерно. Кто-то ошалело сдавался, а если нет — добивали [43].

Япония скрыла цифры своих потерь, объявила, что убито было 8632 человека. Хотя реальное число погибших японцев исследователи оценивают в 45 тыс. Армия Огису прекратила существование. Потеряла все танки, всю артиллерию. Советские потери тоже были немалыми — более 9 тыс. убитых и умерших от ран, 16 тыс. раненых и заболевших, 253 танка, 207 самолетов. Но врага разнесли подчистую. Япония была в шоке. Не знала, как и кем прикрыть дорогу в Китай, если русские двинутся в ответное наступление.

Некоторые советские военачальники так и предлагали — наступать! Поддержит Чан Кайши, присоединятся китайские коммунисты! Оживали мечты о «мировой революции». Однако Сталин пресек подобные настроения. Приказал конфликт не расширять, границу Монголии не переходить. Завязались переговоры о примирении на прежних границах, и японцы после полученной взбучки сочли это неслыханной удачей. Ухватились с превеликой радостью.

Сталин же видел главный выигрыш в другом. Японцы настолько крепко обожглись, что о новых наступлениях на русских даже не помышляли. А замыслы западных держав перенацелить агрессию Токио на русских провалились. Хотя о некоторых плодах одержанной победы еще не знали ни Сталин, ни Жуков. Причем эти-то плоды станут главными. Конечно же, в монгольских степях закопали не 8 тыс. неприятелей. Их закопали столько, что Япония не забудет чудовищный разгром ни в 1941, ни в 1942 г. Настолько крепко запомнит, что даже в самый тяжелый период Великой Отечественной не отважится выступить против СССР.