Великие державы в Версале крепко напортачили, и система, построенная ими, почти сразу же начала ломаться [27]. Франция без прежней стратегической партнерши, России, чувствовала себя очень неуверенно. Замыслила заменить русских, принялась сколачивать под своей эгидой «Малую Антанту» из Польши, Чехословакии, Румынии. Но реальный вес «Малой Антанты» был сомнительным, и французам приходилось пристраиваться в фарватере Англии, соглашаться с решениями, принятыми в Лондоне. Хотя британцы теперь считали Францию своей соперницей. Кого же еще? Германию разгромили, Россию обрушили. Исподтишка интриговали против Франции, чтобы помешать ей усиливаться.

В Османской империи расчленение и оккупация страны возмутили и оскорбили турок. В них проснулся угасший было воинский дух, они сплотились вокруг популярного генерала Мустафы Кемаля и повели войну за возрождение. Возобновилось истребление христиан, живших в Османской империи. В прошлой кампании геноцида было сделано исключение для греков, в 1915 г. Греция еще не вступила в войну, и младотурецкое правительство опасалось подтолкнуть ее к этому. Сейчас французы, числившие себя хозяевами Турции, использовали греческие войска для оккупации. А озлобленные кемалисты принялись резать их мирных соплеменников, испокон веков проживавших среди турок. Но и греческую армию разгромили подчистую.

Французы взывали к союзникам по Антанте, но англичане лишь вежливо разводили руками — воевать не время, нет возможности. Проигрывали соперники, а они-то оказывались в выигрыше. Французским частям, чиновникам и любителям наживы пришлось спасаться, они в панике бежали из Стамбула и других турецких городов. А британцы подсуетились в роли миротворцев. Прежний договор о капитуляции Турции перечеркнули, «вернули» ей земли, которые турки сами себе вернули, а при этом для англичан с американцами открылись дороги на турецкие рынки, в турецкую экономику.

Неспокойно было и на Балканах. В Югославии сербы, черногорцы, хорваты, босняки только что остервенело сражались между собой и вдруг очутились в одном государстве, косо поглядывали друг на друга. Победительницу Румынию и проигравшую Болгарию одинаково раскачивали их собственные левые правительства. Сюда полезли иностранные предприниматели, спекуляции достигли невиданного уровня. Народ взвыл от беззаконий и злоупотреблений. В такой атмосфере вовсю орудовали большевики, агенты Коминтерна, оба государства очутились на грани революций.

То же самое происходило в Италии. Она ослабела и надорвалась в войне, курс лиры рухнул, бешено скакали цены. Демобилизация и переход промышленности на мирные рельсы вызвали массовую безработицу, разгулялась преступность. Добавилось общее возмущение условиями мира — пролили столько крови, и за что? Демократическое правительство погрязло в коррупции, покрывало откровенные хищничества. Разгулялась мафия, для нее атмосфера выглядела — лучше не придумаешь. Разгулялись и коммунисты, анархисты, террористы. На заводах то и дело вспыхивали забастовки. Политических деятелей и чиновников, вставших на пути преступности или революционеров, убивали.

Но в такой обстановке начали сплачиваться и патриотические силы. Их организацией занялся бывший редактор левой газеты, капрал-фронтовик Бенито Муссолини. Он создал фашистскую партию. Слово «фашизм» означает единение, сбор — на эмблеме партии изображался атрибут древнеримских ликторов, прутья-фасции, связанные в пучок. К Муссолини примыкали многие бывшие солдаты, он был отличным оратором, придумал простую, но броскую униформу, черные рубашки. Ввел «римское приветствие» поднятой рукой. Партия добивалась успехов, завоевала 38 мест в парламенте. Чернорубашечников зауважали. Они оказывали помощь властям в ликвидации беспорядков, разгоняли смутьянов. Но для демократов и мафии фашисты были как бельмо на глазу. Премьер-министр Луиджи Факта начал прижимать их, намеревался совсем разогнать.

Не тут-то было. Муссолини уже почувствовал народную поддержку. Он и его товарищи задумали организовать марш на Рим. В октябре 1922 г. в разных городах Италии забурлили митинги, отряды чернорубашечников зашагали к столице. Кстати, сам Муссолини в марше не участвовал. Он несколько раз фотографировался в колоннах и удалялся руководить со стороны. Премьер-министр Факта предлагал королю Виктору-Эммануилу ввести чрезвычайное положение, бросить армию. Но король воздержался. Ему поступали данные, что к Риму движутся более 50 тыс. человек, а войска откровенно симпатизируют фашистам, даже открывают им склады с оружием. Виктор-Эммануил предпочел вступить в переговоры с депутатами парламента от фашистской партии. Поманил несколькими министерскими портфелями, но Муссолини поставил ультиматум — пост премьер-министра. Король согласился, 29 октября отправил Факта в отставку и назначил Муссолини.

Следующие парламентские выборы фашисты выиграли с триумфальным результатом, им досталось две трети депутатских мест. Парламент предоставил Муссолини диктаторские полномочия. Он круто принялся наводить порядок. Внедрил важные социальные программы, преодолел кризис, разогнал и пересажал взяточников, казнокрадов, даже сумел искоренить мафию. Так тряханул преступность, что крестные отцы со своими громилами побежали за океан, в США. Но итальянских банкиров и промышленных тузов власть Муссолини в полной мере удовлетворила. Диктатура спасла их от революционного взрыва. В восторге были и мелкие предприниматели, рабочие, крестьяне. Жизнь становилась стабильной, благоустроенной, прекращались встряски. Муссолини принял титул «дуче итальянского народа» — «вождя». Впрочем, подсуетились и американцы. Выше уже упоминалась фирма «Америкен Интернешнл Корпорейшен» для эксплуатации отсталых стран. Ее руководитель Отто Кан взялся финансировать фашистский режим Муссолини, убеждал других банкиров, что «американский капитал, инвестированный в Италии, найдет безопасность, поощрение, возможности и вознаграждение» [111].

По близкому, но несколько иному сценарию развернулись события в Болгарии. Здесь тоже сумели сорганизоваться правые силы. Устроили военный переворот, свергли социалистическое правительство «Земледельческого союза». Премьер-министр Стамболийский был убит в своем родном селе взбунтовавшимися крестьянами. К власти пришло правительство Александра Цанкова, требовавшее «укрепить царский трон», запретившее компартию и другие левые организации. Полиция и солдаты шерстили их штаб-квартиры, обнаружили целый ряд складов с оружием, подпольные типографии.

И в это же время до крайности обострилась обстановка в Германии. Здесь соединились и национальное оскорбление, и безобразия демократической власти с «приватизациями» и прочими злоупотреблениями. Демобилизовалась не только армия. Остановились военные заводы, выбросив массы безработных. Голодные рабочие перемешивались со вчерашними солдатами. Люди с боевыми наградами на истрепанных мундирах бесцельно обивали пороги, не в силах найти себе место в новой жизни. Хватались за любую работу вдовы, оставшиеся без кормильцев. А рядом с этим гремели музыкой и сверкали огнями рестораны, кафешантаны, варьете, где оттягивались спекулянты и нувориши.

Они распоясались, чувствовали себя хозяевами, перестраивали жизнь в собственное удовольствие. До войны Германия славилась строгой нравственностью, на границе бдительные немецкие таможенники даже выдирали из французских журналов картинки с «неприлично» приподнятыми юбками. Сейчас именно Германия превращалась в европейский центр разврата, переплюнув даже Францию. Афиши берлинских зрелищных заведений соревновались, обещая посетителям «100 голых женщин…», «150 голых женщин…», «400 женщин, абсолютно голых!» Количество ограничивалось разве что размерами сцены, потому что несчастным немкам не нужно было платить. Их нанимали выставлять свою наготу только за еду.

А уж богатые иностранцы вели себя так, словно завоевали или купили всю страну. Перед ними почтительно склонялись чиновники и полицейские, стелился обслуживающий персонал железных дорог, гостиниц, ресторанов. Американцы развлекались, швыряя сигареты из окон отелей — глядели, как немцы давятся и дерутся за «подарки». Женщин походя, между делом, манили пальцем, даже не поинтересовавшись, являются ли они проститутками. Были уверены — пойдут. Подзаработать-то хочется, детишек накормить.

До тех, кто кое-как переносил трудности в Берлине или Мюнхене, доходили сведения и о миллионах вчерашних сограждан, которые одним махом потеряли даже собственное отечество. Победители так перекроили границы, что множество немцев очутилось в пределах Польши, Чехословакии. Национальные власти вновь созданных государств беспардонно задирали перед ними носы, демонстрировали собственное превосходство, унижали. В народе шло брожение. Повсюду говорили о предательстве, позоре.

Эта атмосфера оказывалась благоприятной для всех оппозиционных партий — и для коммунистов, и для националистов. Партия Гитлера достигла 56 тыс. человек. Точнее, ее подразумевали не отдельной партией, а «Национал-социалистским движением», пытались по примеру итальянских фашистов сплотить близкие течения и группировки. В данном отношении связи нацистов с оккультными обществами оказались весьма полезными — уж не знаю, как с магической, а с земной точки зрения пригодились. Члены «Общества Туле» и «Германского ордена» занимали видное положение в других организациях — союзе ветеранов войны «Стальной шлем», обществе «Рейхскригфлагге», активист «Туле» Шлейхер формировал свою партию в Нюрнберге. Теперь они потянулись к Гитлеру.

Национал-социалистами заинтересовался уже упоминавшийся Карл Хаусхофер — адепт японской и тибетской магии. В Первую мировую войну он дослужился до генерала. Прославился своими способностями точных предсказаний — как будет развиваться та или иная операция, как завершится бой. После войны преподавал географию в Мюнхенском университете, основал Немецкий институт геополитики. Но устремления Хаусхофера по-прежнему нацеливались в потусторонние сферы. «Общество Туле» по сравнению с его уровнем выглядело сборищем дилетантов-любителей, и он основал новую, закрытую организацию — «Орден Братьев Света». А ученик и ассистент Хаусхофера Рудольф Гесс стал правой рукой Гитлера. Другая активистка «Туле», профессор невропатологии и ярая противница христианства Матильда фон Кемниц, сумела окрутить и женить на себе знаменитого генерала Людендорфа. Вовлекла его и в муть черных учений, и в нападки на Христа, и в политику. Он присоединился к нацистам, что резко повысило рейтинг партии.

В течение всей войны курс германской валюты поддерживался искусственно. Но перестройки армии и экономики, воровство, выплата репараций подорвали финансы. В 1923 г. система надломилась. Разразился такой кризис, какого в Европе еще не видывали. За 6 недель курс марки упал в 1000 раз [150]. Состояния и накопления улетучивались мгновенно, рынок был парализован, фирмы и предприятия прогорали. Социал-демократическое правительство Штреземана объявило, что оно вынуждено приостановить платежи репараций победителям. Но французы загорелись поживиться на этом. Саарская область была передана под их управление в качестве залога на 15 лет. В Париже заговорили, что за долги надо окончательно присоединить Саар, а заодно и Рурскую область, туда направили оккупационные войска. Немцы возмутились. В Руре даже начали возникать партизанские группы. Но французы не церемонились, пойманных боевиков расстреливали. А правительство Штреземана провозгласило линию «пассивного сопротивления» — проще говоря, поджало хвосты и помалкивало в тряпочку, позволяя победителям вытворять что угодно. Это вызвало бурю протестов. Народ открыто проклинал капитулянтов.

В Москве ситуацию расценили как начало вожделенной «мировой революции». Полыхнет в Германии, перекинется на другие страны. Троцкий горячо отстаивал необходимость использовать столь благоприятную возможность и азартно доказывал, что пришел момент поставить на карту все — то бишь само советское государство. Дескать, международные империалисты не допустят победы революции у немцев, обрушатся на них своими военными силами. Ну а СССР поможет «германскому пролетариату» — вот тут-то и произойдет решающая схватка. Сталин, Зиновьев, Каменев высказывались более осторожно. Считали риск слишком большим. Но и отказываться было нельзя — «мировая революция» считалась краеугольным камнем марксизма-ленинизма.

Началась подготовка. На нее переводились колоссальные средства. За границу отправлялись тысячи эмиссаров Коминтерна, инструкторов советских спецслужб. Организовывались восстания в Польше, там загремели взрывы терактов, чтобы расшатать и дестабилизировать обстановку. Было решено поднять Болгарию, Прибалтику. А в Германии срок выступления наметили на 9 ноября, в годовщину прошлой немецкой революции. Нацисты и подобные им организации считались союзниками. Уполномоченный Коминтерна Радек по дороге в Германию инструктировал советских дипломатов в Варшаве. Объяснял, что сразу же после революции немцы разорвут Версальский договор, начнут войну: «Националисты сыграют положительную роль. Они мобилизуют большие массы и бросят их на Рейн против французского империализма вместе с первыми красногвардейскими отрядами немецкого пролетариата» [14].

О, Гитлер готов был союзничать с кем угодно, и с коммунистами, и с сепаратистами. Баварское правительство фон Кара стало вести себя независимо от Берлина, и нацисты поддержали его. Сведения о назревании общеевропейского взрыва встревожили Францию и Англию. Они принялись оказывать помощь центральному германскому правительству, подталкивать к более решительным действиям. В конце сентября на территории Германии было введено чрезвычайное положение. От баварского правительства потребовали повиноваться, арестовать нескольких офицеров, возглавлявших радикальные формирования, за подрывные призывы закрыть нацистскую газету «Фелькишер беобахтер». Не тут-то было! Фон Кар, командующий военным округом генерал фон Лоссов и начальник полиции фон Зайссер объявили, что Берлин нарушает права Баварии. Подчиняться отказались. Командующий рейхсвером фон Сект отстранил Лоссова от должности, но баварские начальники и ему не подчинились. Объявили на своей территории «осадное положение», войскам округа приказали принести новую присягу, не берлинскому, а баварскому правительству [80].

Но советские планы «мировой революции» побурлили-побурлили и… стали расползаться по швам. Ведь главный ее поборник, Ленин, лежал в Горках в безнадежном состоянии, дни его были сочтены. Перенос революции на международную арену и европейская война автоматически выдвигали на ведущую роль Троцкого. Имело ли смысл для Сталина помогать ему, рисковать всем Советским государством? Имело ли смысл для Каменева и Зиновьева поддерживать авантюру, чтобы посадить Троцкого на свои шеи? Однако и западных хозяев Троцкого революция в Германии абсолютно не устраивала. Она нужна была в 1918 г., чтобы обрушить кайзеровскую империю, но не в 1923 г. Воротилы мирового бизнеса уже нацелились хорошо поживиться на «возрождении европейской экономики», а Троцкий грозил обвалить все это в хаос, чтобы самому вылезть в «Бонапарты»!

Стоит ли удивляться, что планы и замыслы стали ломаться? Посыпались сплошные накладки. Верхушка германской компартии переругалась между собой. Исчезали средства, выделенные на революцию. Должностные лица и эмиссары разводили руками, сваливали на инфляцию. Позже выяснилось, что ленинский уполномоченный Рейх попросту украл огромные суммы. Сбежал в США и стал там весьма солидным бизнесменом. В Болгарии вооруженное восстание провалилось — правительство Цанкова и военные успели вскрыть многие базы и структуры коммунистов, а вспыхнувшие отдельные мятежи сразу были раздавлены. Разброд шел и в Польше, в немецких структурах.

В Кремле оценили состояние дел, и Сталин отметил: «революционную ситуацию» переоценили, готовность сомнительная. Каменев и Зиновьев поддержали его. Троцкий протестовал — дескать, надо давать команду, и все покатится само. Но Политбюро постановило отменить выступления. Даже сигнал «отбой» в неразберихе прошел плохо. Где-то его не получили, где-то не послушались. В Польше началось восстание в Кракове, в Германии Тельман поднял красных боевиков в Гамбурге, были провозглашены «советские правительства» в Саксонии и Тюрингии. На подавление были направлены воинские части и громили отдельные очаги революций без особого труда.

Но и нацисты не отказались от своих замыслов. Гитлеру понравился марш Муссолини на Рим, и он загорелся устроить аналогичный марш на Берлин. 8 ноября, когда баварский министр-президент фон Кар выступал перед промышленниками в пивной «Бюргербройкеллер», ее окружили 600 штурмовиков. Гитлер ворвался в зал с револьвером, выпалил в воздух и выкрикнул: «Национальная революция началась!» Выходы заняли вооруженные штурмовики, в вестибюль вкатили пулемет. А Гитлер в отдельной комнате уговаривал баварских правителей Кара, Лоссова и Зайссера войти в руководство этой революции. После долгих споров вырвал согласие. Объявил нацистам, собравшимся в пивной, о создании «временного правительства».

Но Кар, Лоссов и Зайссер благоразумно удалились — якобы для того, чтобы отдать распоряжения о походе на Берлин. На самом же деле они поспешили оторваться подальше от Гитлера. Немедленно выехали из Мюнхена и принялись рассылать прокламации, что не имеют к «национальной революции» никакого отношения, их согласие вырвано под дулом револьвера. Но теперь и они осознали, какую угрозу представляют нацисты. Баварское правительство объявило запрещенными НСДАП, военизированные организации «Оберланд» и «Рейхскригфлагге», а полиции и армии полетели приказы об усмирении мятежа. Они совпали и с указаниями центрального правительства, фон Сект прислал аналогичные приказы воинским частям. Правда, Рем с отрядом из боевиков «Рейхскригфлагге» успел захватить штаб военного округа. Но его блокировали солдаты и полицейские.

Само начало похода намечалось на 9 ноября — одновременно с выступлениями коммунистов. Но у коммунистов все катилось через пень-колоду, а у нацистов большинство членов партии поджали хвосты, из 56 тыс. на места сбора явилось лишь 3 тыс. Но Штрейхер привез несколько сот человек из Нюрнберга, появился генерал Людендорф. Возникла надежда, что войска подчинятся популярному военачальнику, перейдут на сторону Гитлера, а по ходу марша к нему будут примыкать новые сочувствующие.

Колонна двинулась к центру Мюнхена, чтобы соединиться с отрядом Рема, засевшим в штабе округа. Во главе шли Гитлер, Геринг, Людендорф. Молодой экзальтированный Гиммлер нес знамя. Часть штурмовиков была вооружена, на машине везли пулеметы. Но узкую улицу Резиденцштрассе перекрыли около 100 полицейских под командованием майора Хунглингера. Пропускать нацистов он отказался. Стали переругиваться, Людендорф с адъютантом демонстративно зашагал к оцеплению, игнорируя команду остановиться. За ним потянулась часть нацистов, другие топтались на месте. В это время раздался чей-то выстрел — то ли случайный, то ли провокационный, и полиция открыла огонь.

Перестрелка вспыхнула и угасла мгновенно. Погибли трое полицейских и 16 нацистов. В голове колонны стреляли, кричали раненые, а в хвосте не видели, что происходит, поднялась паника. Люди побежали. Людендорф как шел, так и продолжал идти — полицейские направляли оружие в сторону, чтобы не задеть генерала. Прошел сквозь цепь и был арестован. Рем сдался через два часа. Гитлер в давке упал и сломал ключицу, его вывезли в пригородное поместье, там его и взяла полиция. Раненый Геринг бежал в Австрию… Однако суд над участниками «пивного путча» получился вполне «демократичным». То бишь беззубым. Людендорфа оправдали — его авторитет был слишком высоким. Остальные руководители получили минимальные сроки заключения, рядовых нацистов и штурмовиков не судили вообще. Гитлер был приговорен к пяти годам тюрьмы условно с испытательным сроком четыре года.

События осени 1923 г. завершились вроде бы без видимых результатов. Хотя на самом деле они имели важные последствия. Звезда Троцкого покатилась к закату. Новый «Бонапарт» абсолютно не требовался силам «мировой закулисы». Он лишился теневой поддержки. А поддержка серой партийной массы заведомо была не на его стороне. В январе 1924 г. ушел из жизни Ленин, и Сталин уже явно одерживал верх, выступил его преемником. Лев Давидович разъярился, принялся катить бочки на соперника, а еще больше на Каменева и Зиновьева, считая их «предателями». Но злость подвела его. Сам раздул внутрипартийную драку, сам напросился, а в пылу дискуссий и оскорблений сам подставился под удары. Слово «троцкизм» стало превращаться в оскорбительный ярлык.

Гитлер же просидел в тюрьме Ландсберга 13 месяцев и 20 дней. Условия ему создали весьма комфортабельные, и время он провел плодотворно. Писал свою программную книгу «Майн Кампф». Сидел он вместе с Рудольфом Гессом, человеком образованным, весьма эрудированным, помогавшим ему. Заключенные отнюдь не были изолированы от мира. В числе прочих посетителей их регулярно навещал начальник и учитель Гесса, профессор Карл Хаусхофер. У него дела шли превосходно. Немецкий институт геополитики становился признанным научным центром, Хаусхофер начал издавать журнал «Геополитика».

В больной атмосфере демократической Германии люди жадно тянулись и к оккультным изысканиям. Хаусхофер реорганизовал свое «Общество Братьев Света», оно стало называться «Обществом Врил». С ним наводили связи и присоединялись родственные организации «Господа черного камня», «Черные рыцари Туле», «Черное солнце». Разрабатывались и осуществлялись магические ритуалы, велись поиски контактов с потусторонними силами. Утверждалось, что существует другой мир, подземный, где светит «черное солнце», лежит «подземная евразийская империя ариев». Некоторые оккультисты отождествляли ее с «Валгаллой», миром германских языческих богов и погибших героев. Считалось, что оттуда можно черпать «энергию Врил», установить общение с «Высшими Неизвестными» или «Умами Внешними» [97].

В общем-то, в христианстве давно известно, как именовать этих «неизвестных» и чего от них можно ждать. Но ведь для адептов тайных знаний само христианство выглядело пошлым и примитивным. На него обрушивалась в своих работах Матильда Людендорф, и генерал Людендорф, вторя жене, взялся доказывать, что Германию погубило христианство вместе с еврейством. На христианство яростно накидывался теоретик «Общества Туле» Альфред Розенберг, называл его «римско-сирийско-еврейским мифом». А Хаусхофер и его единомышленники через медиумов пробивали каналы для «энергии Врил». Медиумами в магии называют людей с повышенной восприимчивостью, способных быть посредниками между земным миром и потусторонними сущностями. Обычно эту роль исполняли дамы, через них получали откровения, предсказания.

О чем говорил Хаусхофер с двумя политзаключенными тюрьмы Ландсберг, остается неизвестным. Мы знаем лишь, что Гитлера он считал «недоучкой». Тому и впрямь не хватало оккультных знаний, да и обычного образования. В списках «Общества Туле» он значился как «посетитель». Но в нем отмечали очень сильные способности медиума. Чему-то Хаусхофер учил его, чему-то Гесс. Существуют предположения, что подобные учителя раскрыли перед ним некоторые секреты публичных речей — как готовить и настраивать себя, как электризовать и «зажигать» массы, манипулировать их настроениями.

Во всяком случае, написанная в тюрьме «Майн Кампф» была посвящена оккультисту и активисту «Туле» Дитриху Эккарту — он предрекал приход «немецкого мессии», признал таковым Гитлера, был арестован вместе с ним после пивного путча, но вскоре умер от сердечного приступа. Многие идеи в книге тесно перекликаются с программными документами и разработками «Туле», в книге отразились и геополитические взгляды Хаусхофера. А впоследствии Гитлер будет утверждать, будто черпает свою энергию «из Валгаллы», а решения ему подсказывают и поддерживают некие высшие силы…

Но… его не забывали и другие силы. Тоже высокопоставленные, тоже темные, но вполне земные. Американским историком Дж. Халльгартеном был обнаружен и опубликован любопытный документ. В разгар политического кризиса, в сентябре 1923 г. посла США в Германии Хьютона посетил немецкий угольный и металлургический «король» Стиннес. В частности, он говорил: «…Надо найти диктатора и дать ему необходимую власть. Этот человек должен говорить понятным народу языком, и такой человек уже есть. В Баварии началось большое движение…» Описывался и путь привода к власти нового лидера: «Президент назначит диктатора, который покончит с парламентским режимом. С коммунистами безжалостно расправятся, и в Германии воцарится порядок. Тогда США смогут без опаски вкладывать капиталы в немецкую промышленность» [7]. Спустя 10 лет реализуется именно этот механизм.

Но в 1923 г. «мировая закулиса» еще не была готова к радикальному повороту и не настраивалась на него. Зато отдельные мятежи, разыгранные Троцким и Гитлером, пришлись для нее весьма кстати. Англия не упустила возможности подбить позиции Франции, а Америка играла в собственные игры. Политики и «общественность» двух стран подняли шум, что прежняя политика в отношении Германии приведет к революции, это создает угрозу для всей Европы. Под давлением Англии французам пришлось вывести оккупационные войска из Рура и Саара. А в августе 1924 г. в Лондоне была созвана специальная конференция стран Антанты.

Представители США и Англии категорически заявили, что огромные репарации, которые немцы платят Франции, мешают восстановить экономику Германии, а это ведет к кризисам и, соответственно, нарастанию революционной опасности. В результате был принят американский план Дауэса — схемы погашения репараций смягчались, немцам выделялись крупные кредиты. И тут-то стало ясно, что план является детищем высшей финансовой элиты США. К его реализации подключились Морган, Барух, Кан, Мельхиор, Рокфеллеры, Диллон. Для этих операций был специально создан «Интернешнл Аксептанс банк», председателем его правления стал наш «знакомый» — Пол Варбург. А главным его партнером в Германии выступил, как нетрудно догадаться, брат, Макс Варбург. Он как раз в это время, в 1924 г., вошел в генеральный совет Рейхсбанка (т. е. германского Центробанка).

Конечно же, чтобы вкладывать деньги, требовалась стабильная обстановка внутри Германии. Но и здесь международные деловые круги нашли блестящий ход. На президентских выборах в 1925 г. они выдвинули заведомо выигрышную фигуру фельдмаршала Гинденбурга. Это была как бы тень былой империи, фигура из прошлого! Герой войны, величайший полководец! Немцы поверили ему, связывали с ним надежды на возрождение, плакали от счастья. Хотя на самом-то деле колоссальный авторитет Гинденбурга был дутым. Даже во время войны он не отличался особыми талантами, все победы его войск обеспечивал начальник штаба Людендорф.

Но не станешь же объяснять обывателям, что Гинденбург без своего начальника штаба — ноль без палочки. Да и вообще для сентиментальной немецкой публики «добрый дедушка Гинденбург» подходил как нельзя лучше. Кайзеровские идеологи считали, что «народу нужны герои», и после победы над армией Самсонова в Восточной Пруссии Гинденбурга объявили спасителем отечества, развернули массированную кампанию по его прославлению — успехи его войск всячески преувеличивались, его именем называли улицы, города, его портреты продавались всюду, школьникам задавали сочинения: «Почему я люблю дедушку Гинденбурга».

Кстати, Людендорф пытался на выборах соперничать со своим бывшим начальником: выступил кандидатом в президенты от нацистской партии. Но он потерпел сокрушительное поражение, набрал 1 % голосов. Ведь об истинном соотношении заслуг знали немногие, а народ привык воспринимать его «вторым номером» в паре с Гинденбургом. Ко всему прочему, немецких и заграничных олигархов устраивал именно Гинденбург. Ему снова обеспечили грандиозную рекламу. Дескать, он объединит нацию, поведет к новым свершениям. Между тем, новому президенту исполнилось 78 лет. Он уже впадал в маразм и безвылазно засел «работать с документами» в своем поместье Нойдек. А делами принялись заправлять его приближенные и советники. Отнюдь не бескорыстные.

Казалось, Германия и впрямь вступила в полосу расцвета. С помощью американских кредитов она преодолела кризис, ее хозяйство ожило. Возникали, как грибы, новые предприятия, фирмы, акционерные общества… На самом же деле коррупция и хищничество ничуть не снизились. Просто в дело включились куда более крупные и зубастые хищники. А американцы давали деньги не за здорово живешь, интенсивно внедрялись в немецкую экономику. Компании «Дженерал электрик», «Истмен-кодак», «Дженерал моторс», «Стандарт ойл», «Форд», «Интернэшнл телефон энд телеграф корпорейшн» и др. становились совладельцами германских предприятий, создавали с немцами совместные фирмы. Когда программа плана Дауэса была исчерпана, был принят новый план Юнга…