Но давайте на время оставим Якова Михайловича в сибирской глуши, где ничего особенного, собственно, не происходило, и посмотрим, что творилось в России. В прошлой главе я упомянул о подрывной работе, которую развернули ее противники. Но стоит помнить, что основной вклад в раскачку нашей страны, приведшую к катастрофе Февраля 1917 г., внесли отнюдь не противники. И не большевики с сепаратистами, на которых они делали ставку. Нет, основной вклад внесли российские союзники! И вполне патриотические либералы. Настроения нашей стране царили такие, что пораженческая и пацифистская агитация, финансируемая Германией, не имела и не могла иметь успеха. Поэтому вплоть до Февраля прогерманские эмиссары воздействовали на массы сугубо «патриотическими» лозунгами. Смыкаясь в этом с думской либеральной оппозицией.

Началась-то война вообще единодушным порывом и кажущимся сплочением всей России. Прекратились забастовки. Политические партии прекратили свою обычную грызню, и либералы решили «заключить мир» с правительством. В Думе левый Милюков и правый Пуришкевич публично обменялись рукопожатием, отложив разборки до мирного времени. А национальные фракции – поляки, латыши, литовцы, татары, евреи и т. п., приняли общую декларацию, в которой выражалось «неколебимое убеждение в том, что в тяжелый час испытания… все народы России объединены единым чувством к Родине, твердо веря в правоту своего дела, по призыву своего Государя готовы стать на защиту Родины, ее чести и достоинства».

«Общественность» быстро сорганизовалась для помощи фронту. Возник «Союз Земств и Городов» во главе с кн. Г. Е. Львовым – сперва для помощи больным и раненым, потом он стал брать на себя и вопросы снабжения армии, привлек для этого 1300 мелких и средних предприятий, десятки тысяч кустарных мастерских, открывал в войсках питательные пункты, бани, парикмахерские. Создавались губернские и фронтовые комитеты «Земгора». Позже было созвано Особое Совещание по обороне из представителей банков, промышленников, общественных деятелей, руководителей военного ведомства. Был организован и Центральный военно-промышленный комитет под председательством депутата Думы А. И. Гучкова, координировавший работу 220 местных военно-промышленных комитетов и объединивший таким образом в общую структуру все заводы и фабрики, работавшие на оборону. Под эгидой ВПК было создано 120 новых заводов.

Однако в искренности патриотических общественников и предпринимателей можно было очень и очень усомниться. «Земгор» и ВПК стали для них первостатейными «кормушками». Скажем, 3-дюймовая пушка, произведенная на казенных заводах, обходилась государству в 7 тыс. руб., а через ВПК – 12 тыс. Барыши русских промышленников на поставках для армии достигали 300 %, а случалось, что и до 1000 %. Изначально капитал «Земгора» составлял 600 тыс. руб., собранных по подписке – постепенно бюджет был доведен до 600 млн., и уже не частных, а казенных денег, требовали их у государства. И «Земгор» выступал, по сути, торговым посредником, имея на этом солидный куш. Оклады земских чиновников были в 3–4 раза выше государственных, а протекающие через них огромные средства расходовались совершенно бесконтрольно, вызывая массу злоупотреблений.

Впрочем, это было общим явлением во всех воюющих государствах, везде промышленники и бизнесмены неплохо грели руки на войне. Но российская либеральная «общественность» держала еще и увесистый камень за пазухой. Рассматривала войну в союзе с демократическими Англией и Францией как предпосылку собственных политических успехов. И утверждалось, что главным итогом должны стать, «не победы царя, а победы демократии». А те же «Земгоры», Особые Совещания и ВПК служили не только для снабжения армии, но и для структурирования оппозиции. Превращались в легальные и разветвленные подрывные организации.

Причем либералы, как и в 1905 г., не стеснялись кооперироваться с экстремистами и радикалами всякого рода, считая их союзниками в борьбе с «царским режимом». Еще весной 1914 г. Коновалов и Рябушинский вели переговоры с большевиками. Передавались деньги, возник совместный «Информационный комитет» во главе с Рябушинским и Скворцовым-Степановым. А при ВПК Рябушинский и Гучков стали создавать «рабочие секции» – якобы для лучшей мобилизации рабочих на выполнение оборонных заказов. Но настоящая цель была хорошо известна. Как докладывал начальник Московского охранного отделения, либералы «думали, что таким способом будет достигнуто приобретение симпатий рабочих масс и возможность тесного контакта с ними как боевого орудия в случае необходимости реального воздействия на правительство». «Рабочие секции» (к тому же выборные!) послужили отличной «крышей» для нелегалов всех мастей.

И «национального единения» хватило, увы, не надолго. Первая массированная атака на власть последовала летом 1915 г. Когда русская армия терпела неудачи. Обусловлены они были, кстати, объективными причинами. К войне не подготовилась как следует ни одна из стран-участниц. Все рассчитывали на скоротечную схватку. Когда же выявилось, что современная война диктует совершенно иные, неведомые доселе правила и принимает затяжной характер, во всех армиях возник «снарядный голод», нехватка винтовок, пушек, техники. И правительства большинства государств принялись экстренно мобилизовывать и перестраивать свою промышленность, дабы преодолеть подобные явления. Но русское военное министерство в главе с Сухомлиновым пошло по пути, как казалось, более легкому и быстрому. Заказало 5 млн. снарядов, 1 млн. винтовок, 1 тыс. аэропланов, 250 тяжелых орудий, 27 тыс. пулеметов, 8 млн. гранат, 200 тыс. тонн взрывчатки британской компании «Армстронг и Виккерс». Заказ был принят, контракт подписан – со сроком отгрузки в марте 1915 г. Этого должно было хватить на летнюю кампанию. Но не получила Россия ничего. По решению правительства Англии «Армстронг и Виккерс» вдруг отказалась поставлять продукцию русским, и все изготовленное пошло на вооружение британской армии.

В результате эдакого «финта» наша армия осталась без боеприпасов. А Германия и Австро-Венгрия как раз в это время перенесли главный удар на восток. Что и стало причиной «Великого отступления». Англия и Франция, помощи не оказали. У них просили начать наступление, оттянуть врага на себя. Но союзники тянули, ссылались на неготовность. Просили оружия – не давали. Добавился и финансовый кризис. До войны у России было два основных источника бюджета – экспорт зерна и винная монополия. Но экспорт шел через южные порты, а путь через Босфор закрылся. А доходы от винной монополии исчезли со введением сухого закона. Союзники в валютных кредитах отказывали.

И все это стало предметом массированного политического шантажа, развернувшегося с двух сторон, извне и изнутри. Резко активизировалась печать, обрушивая шквал нападок на правительство. Премьер-министр Горемыкин говорил: «Наши газеты совсем взбесились. Даже в 1905 году они не позволяли себе таких безобразных выходок, как теперь… Надо покончить с газетным враньем. Не время теперь для разнузданности печати. Это не свобода слова, а черт знает что такое…» Но правительство ничего не могло поделать с прессой! Политической цензуры в стране не существовало, а военная действовала в соответствии с законом и утвержденными циркулярами, освобождающими «военных цензоров от просмотра печатных произведений в гражданском отношении».

Оппозиция цеплялась за любой повод. Возмущалась «преследованиями» галицийских униатов – когда русофоба митрополита Шептицкого выслали из Львова… аж в Киев! Требовала больших прав и бесконтрольности земцам, вновь поднимала вопрос об аресте большевистской фракции думы. В июле открылся съезд «Земгора» и начал нагнетать вопрос… о дороговизне. А затем открылась и очередная сессия Думы, и нападки приняли лавинообразный характер. Протоколы заседаний Совета министров отмечали у Думы полное «отсутствие охоты нести текущую работу над рассмотрением внесенных правительством законопроектов, хотя они и вызваны потребностями обороны, а напротив, склонность к потрясающим речам и запросам».

Муссировались «польский вопрос», «финский вопрос», «еврейский вопрос». При Думе возникла «Коллегия еврейских общественных деятелей», организовалось «информационное бюро», собиравшее все антиеврейские факты и ухитрявшееся доставать даже секретные приказы. Правда, в огромной подборке документов, «информационного бюро», опубликованной впоследствии И. В. Гессеном в «Архиве русской революции», нет ни одного упоминания о фактах каких-либо расправ с евреями или погромов. Но до кучи валилось все – даже распоряжение командира пехотной дружины покупать для солдат качественные конфеты известных фирм, а суррогаты местечковых производителей не брать, как вредные для здоровья.

Причем оказалось вдруг, что «еврейский вопрос» тесно связан с… финансовым. Сообщения о русском «антисемитизме» широко тиражировались и в странах Антанты, и в США. На Россию давили. Банкиры отказывали в кредитах. Даже британский военный министр Китченер настаивал, что «для успеха войны одним из важных условий» является «смягчение режима для евреев в России». И министр финансов Барк вынужден был констатировать, что пока этот вопрос не будет решен, «западный рынок закрыт, и мы не получим ни копейки». 17 августа на заседании Совета министров было принято решение о «быстрых и демонстративных» уступках. «Черта оседлости» была отменена.

Но… этого как будто и не заметили! Западная пресса по-прежнему продолжала антироссийские выпады. А собственная оппозиция – атаку на власть. В августе по инициативе думской фракции прогрессистов, влиятельных промышленников А. И. Коновалова и И. И. Ефимова, был сформирован «прогрессивный блок», объединивший ряд либеральных партий и групп. И требовавший сформировать «правительство общественного доверия». Подотчетное Думе и состоящее из «народных избранников». Читай – из них самих. Прогрессисты провозглашали: «Только сильная, твердая и деятельная власть может привести отечество к победе». А таковою может быть лишь власть, «опирающаяся на народное доверие» и «способная организовать сотрудничество всех граждан». В резолюциях указывалось на «неспособность правительственного элемента организовать страну для победы». Рябушинский писал в газетах, что для сохранения «великой России» необходима «замена существующего режима правления конституционным», что обеспечит «мощную поддержку буржуазии либеральному правительству».

Аналогичные требования посыпались со всех сторон. И с думской трибуны. И от Московского ВПК. И от «Земгора», Мосгордумы, Биржевого общества, Старообрядческого съезда, Яхт-клуба, Объединенного Дворянства… Впрочем, за этими многочисленными вывесками стояли одни и те же люди. Гучков, Рябушинский, Коновалов, Львов, Челноков, Терещенко и еще десяток-другой. Которые выступали то в статусе депутатов, то лидеров перечисленных организаций – чтобы создать иллюзию «массового напора». Дошло до того, что «Утро России», газета финансовых и промышленных магнатов, требуя отставки правительства, 26 августа запустила «пробный шар», опубликовав желательный список нового кабинета во главе со Львовым.

Пресек эту вакханалию царь. Издал высочайшее повеление, ставящее на место зарвавшихся купцов и заводчиков. Они попытались вручить ему выработанное обращение – он отказался их принять. Обвинениям и критике, катившимся в адрес армейского руководства, Николай II ответил тем, что принял пост Верховного Главнокомандующего на себя, заявив: «В такой критический момент верховный вождь армии должен стать во главе ее». А 15 сентября подписал указ о роспуске Думы. И никакой гром не грянул. Никаких предрекаемых революций и возмущений не случилось (отсюда, кстати, видно, какой на самом деле «всенародной поддержкой» пользовалась оппозиция). И разошедшиеся либералы сразу прикусили языки. Первая атака на власть захлебнулась.

Но проблемы остались. И раскачка страны продолжалась. Усугублялось положение тем, что Первая мировая, как и любая война, вызвала расслоение людей на патриотов, стремящихся оказаться поближе к передовой, и шкурников, старающихся быть от нее подальше. Россия к тому же оказалась единственной страной, которая позволила себе воевать со вполне «мирным» тылом. Даже рестораны, кафешантаны, театры и прочие увеселительные заведения функционировали на полную катушку. Ни о каком затягивании поясов даже речи не было. Люди продолжали жить, ни в чем себе не отказывая, сыто и избалованно. Тот, кто в мирное время ездил в «Яр» и снимал ложу в Мариинке, продолжали это делать и в военное. И тот, кто отплясывал под гармонику в дешевой пивнухе, тоже остался при своих радостях. Страна стала жить в двух разных системах ценностей. Одна часть населения сидела в окопах, лечила раненых, пыталась как-то наладить снабжение или просто молилась за ушедших на фронт и с волнением ждала от них весточек. Другая держалась лишь за собственные интересы, политиканствовала, интриговала, всласть пила и ела, а к войне относилась в качестве «болельщиков», перемывая кости «игрокам» и глубокомысленные обсуждая, не пора ли сменить «тренера»…

Не было недостатка в продовольствии и предметах первой необходимости. Но в связи с транспортными проблемами в разных местах начались «недохваты» – там одного, там другого, что приводило к подорожанию. И очень быстро торговцы научились создавать «недохваты» искусственно, чтобы взвинтить цены. Что вызывало соответствующее возмущение избалованных россиян. А раз так, то и оппозиционные олигархи стали создавать эти искусственные «недохваты». И германские агенты – через подконтрольные немцам российские фирмы и банки…

На фронте людей не хватало, а в тыловых городах разрастались огромные запасные батальоны. «Автором» этого явления стал любимец Думы военный министр Поливанов. Господин весьма энергичный. «Спасая Россию», он летом и осенью 1915 г. призывал в строй все новые и новые контингенты. Но послать-то их на фронт было нельзя из-за отсутствия винтовок! Запасные батальоны разбухали до 12–15 тысяч человек. При офицерских штатах нормального батальона, на тысячу солдат. Дурели в тесноте казарм, злились, оторванные от своего хозяйства не пойми зачем – без оружия им оставалось заниматься только строевой. Разлагались враждебной пропагандой, заражались слухами и страхами.

Впоследствии в «демократическую» историографию была внедрена версия, что царь, мол, не шел на своевременные реформы, упрямствовал, что и стало причиной катастрофы. Чушь! Ведь те же самые деятели, которые претендовали на власть в «правительстве общественного доверия» впоследствии получили ее, составив костяк Временного правительства. И показали, на что они «способны», мгновенно наломав дров и развалив государство. Государь прекрасно знал никчемность этих пустых болтунов и вполне справедливо не спешил призывать их к рычагам управления.

Нет, Россию губил не самодержавный «деспотизм», а наоборот, слабость и беззубость власти. Кстати, западные демократии для защиты своей государственности не деликатничали… Во Франции в 1914 г. при наступлении немцев на Париж, расстреляли в Венсенском лесу несколько сот рецидивистов, бандитов, воров и воровок – вообще без суда, в порядке «военного положения». Без суда расстреливали паникеров и дезертиров. Вся печать была взята под жесткий контроль, а рабочие на заводах подчинены военной дисциплине. И в Англии ее пресловутые свободы были на время войны фактически упразднены «Законом о защите королевства»: вводился государственный контроль за транспортом, заводами, допускалась конфискация любых вещей, строго запрещались стачки, вводился принудительный арбитраж по трудовым конфликтам. А ирландских сепаратистов, пробовавших поднимать волнения, без долгих проволочек вешали.

В России же рабочие могли бастовать и митинговать сколько угодно. Во время войны! Вопрос о их мобилизации правительством поднимался, но… только развели руками. Потому что такой закон не могли принять без Думы, а все сознавали, что в Думе у него нет никаких шансов на прохождение. Когда французский министр Тома во время своего визита советовал российскому премьеру Штюрмеру навести порядок и милитаризовать рабочих, тот ужаснулся: «Милитаризовать наших рабочих! Да в таком случае вся Дума поднялась бы против нас!»

Власть очень мягко подходила и к явным врагам и вредителям. Балтфлот, стоявший в финском Гельсингфорсе, подвергался самому интенсивному воздействию германской и большевистской пропаганды. И в октябре 1915 года случился бунт на линкоре «Гангут». После чего на «Гангуте», крейсере «Россия» и в Кронштадте была раскрыта обширная подпольная организация. Состоялся военно-полевой суд. И что же? По законам военного времени… лишь двоих руководителей, Ваганова и Янцевича, приговорили к смертной казни, да и то царь помиловал, заменил пожизненной каторгой. Другие отделались разными сроками заключения, а то и ссылки (в мирный и безопасный тыл!) А большинство арестованных вообще не судили, свели в матросский батальон и отправили искупать вину на сухопутный фронт, под Ригу. Однако батальон отказался воевать, не выполнял приказов и принялся разлагать солдат соседних частей. И… как думаете, наказали их? Расстреляли? Нет. Просто расформировали батальон, а матросов… вернули на свои корабли. Вот и судите, может ли выиграть войну государство, действующее подобным образом?

В конце 1915 г. лидеры легальных социалистических групп устроили в столице тайный съезд под председательством Керенского. На нем говорилось, что неудачи на фронте и беспорядок в тылах уронили царскую власть в глазах народа. Но если будет заключен мир, он «будет реакционный и монархический». А нужен «демократический». Откуда следовал вывод: «Когда наступит последний час войны, мы должны будем свергнуть царизм, взять власть в свои руки и установить социалистическую диктатуру». Обо всем, что происходило на съезде, было хорошо известно не только Охранному отделению, но даже иностранным послам! И никаких мер не последовало.

Впрочем, пикантность ситуации заключалась в том, что навести порядок мешали либералы, а они, в свою очередь, пользовались мощной поддержкой иностранных союзников. В ходе описанной выше атаки на власть, когда царь распустил Думу, французские газеты выступили с прямыми угрозами: «По словам союзных делегатов, неопределенность внутренней политики России учитывается общественным мнением союзных держав как неблагоприятный признак для общего дела союзников. Особенно неблагоприятное впечатление производит не вполне благожелательное отношение к законодательным учреждениям. Продолжение такого рода неопределенности внутренней политики может вызвать в союзных странах охлаждение, что особенно нежелательно теперь, когда возникает вопрос о финансировании России. Деловые круги Европы, не имея твердой уверенности в политическом курсе России, воздержатся вступать в определенные с нею соглашения».

В 1916 году иностранные делегаты при посещении Думы заявили: «Французы горячо и искренне относятся к Государственной Думе и представительству русского народа, но не к правительству. Вы заслуживаете лучшего правительства, чем оно у вас существует». А тот же самый Тома, который советовал Штюрмеру милитаризовать рабочих, обратился к председателю Думы Родзянко: «Россия должна быть очень богатой и уверенной в своих силах, чтобы позволить себе роскошь иметь такое правительство, как ваше, в котором премьер-министр – бедствие, а военный министр – катастрофа». Простите – и такое высказывание позволяет себе министр дружественной державы? Добавим – Тома при этом «дал полномочия» Родзянко при необходимости обращаться лично к нему или к французскому главнокомандующему Жоффру «с указанием на происходящие непорядки». «Мы поверим народным представителям и немедленно исполним все по Вашему требованию». Это что, тоже нормально? Министр одной страны дает «полномочия» спикеру парламента другой страны?