Едва турки угробили один крестовый поход, в Европе заговорили о другом. Магистр Ливонского ордена фон Оберберген был весьма посредственным военачальником, новгородцы и псковичи лупили его даже без московских войск. Зато магистр был целеустремленным человеком – очень уж хотелось наложить лапу на богатые русские города. А тут, вроде бы, и условия сложились: переворот Шемяки, смута. Магистр решил, что настало время дерзать, обратился в Рим. Папа откликнулся – после провала под Варной надо было поддержать свою репутацию, а магистр уверял, что на Руси полный раздрай. Имелся прекрасный предлог: отказ от унии. Евгений IV призвал «христиан» в крестовый поход на «отступников злочестивых», «новгородских язычников и их союзников, московитян, татар и волохов». Валахов папа приплел заодно, обиделся, что приняли сторону турок.

Подключился Тевтонский орден, вербовал добровольцев в Германии. Ватикан организовал переговоры между ливонцами и Христианом, королем Дании, Швеции и Норвегии. Увлеченно поделили грядущую добычу: датчанам и шведам должны были отойти земли по Неве и Русский Север, а немцам Новгород с Псковом. В Риме и прибалтийских городах служили молебны «о совершенном истреблении Русской державы». Но столь частое провозглашение крестовых походов обесценило пропаганду, желающих было мало. А переписка между Ригой, Римом, Кенигсбергом и Копенгагеном шла слишком долго. Договор между Ливонией и Христианом подписали только в 1447 г.

Немножко опоздали, неурядицы на Руси уже прекратились. Тем не менее начали наступление. Объединенный флот коалиции занял Неву и установил блокаду, не пропуская к Новгороду торговые суда. Шведско-норвежские десанты высадились на севере возле Неноксы. А в Эстонии собралось войско ливонских, тевтонских и шведских рыцарей, Оберберген повел его на восток. Но новгородцы получили подмогу из Москвы, встретили магистра на р. Нарове, крепко потрепали, и крестоносцы развернулись восвояси. Десанты на севере побили и выгнали двиняне.

В общем-то, со всех сторон получалось, что законная власть в Москве восстановилась исключительно вовремя. Василию Темному и без того было непросто расхлебать последствия авантюры Шемяки. К великому князю пожаловало посольство сарайского хана Сеид-Ахмеда, завело речь – давненько не присылали дань. А государю нечем было платить. Казну увез Шемяка и договор не исполнил, не возвращал. Хозяйство было разорено его безалаберным правлением, и с его же подачи отменилась дань с Новгорода. Даже для того, чтобы достойно принять татарских послов и снарядить подарки для хана, Василию II пришлось обращаться к удельным князьям. Вместе сбросились, кое-как наскребли.

Сеид-Ахмеду передали, что признают его власть, но с данью просили подождать. Однако вскоре выяснилось, что и Шемяка не угомонился. Он увидел еще один шанс продолжить борьбу за власть. Раньше пытался добыть ярлык у Сеид-Ахмеда, а сейчас сделал поворот на 180 градусов. Заявил, что Сеид-Ахмед незаконный царь. Дескать, законным был Улу-Мухаммед, а его наследник – отцеубийца Мамутек. Галичский князь украл предостаточно денег, его бояре с богатыми подношениями поехали в Казань. Шемяка заверял, что готов служить хану, возвратить Русь в его подданство. Разумеется, когда станет великим князем. Не преминул нажаловаться на Темного – сносится с Сараем, принял врагов Мамутека, Касима и Якупа.

Василий II пытался сохранить мир с обоими ханами, лавировать между ними. Он тоже отправил в Казань делегатов с подарками. Но доносы Шемяки опередили их, Мамутек был разъярен, велел заковать послов в железа и бросить в темницу. Осенью 1447 г. ханская конница хлынула на Русь. Заполыхали пожарами окрестности Мурома, татары домчались до Владимира. Но навстречу выплеснулись отряды Темного, сшиблись в жестоких рубках. Для казанцев это стало неприятным сюрпризом. Всего два года назад они вольготно бродили по Руси, взяли в плен великого князя. Быстрый и организованный отпор озадачил татар, они повернули назад.

А в Москве узнали, кто подстрекал татар к нападению. Первой отреагировала Церковь. Иона созвал собор, пять епископов подписали послание к Шемяке. Перечисляли его преступления, требовали возвратить государственные и церковные ценности, уличали, что он замышляет новые смуты. Собор предупреждал князя – если он не одумается, «та хрестьянская кровь вся на тобе же будет» и угрожал отлучением от Церкви. Куда там одуматься! Шемяка даже не ответил. Ему было некогда. Теперь он рассчитывал, что ему помогут казанцы, звал на войну новгородцев…

Темный на стал ждать, пока двоюродный брат сговорится со всеми союзниками. В начале 1448 г. выступил на него. Шемяка тоже вывел ратников, встали на разных берегах Волги. Но надежды галичского князя не сбылись. Новгород воевал с немцами и шведами, ссориться с Москвой ему было нельзя. Казанцы только что испробовали на себе сабли и стрелы государевых дружин, повторять не спешили. А с имеющимся ополчением победа ему никак не светила. Однако и Василий еще раз проявил величайшее терпение, согласился разойтись без крови. Шемяка поклялся выполнить условия, предъявленные ему Собором, не желать «ни коего лиха князю великому и его детям, и всему великому княжению его, и отчине его».

Каждый из противников остался доволен. Мятежник радовался, что избежал разгрома, может, в следующий раз подготовится получше. Государь подозревал, что он лукавит, но все равно считал себя в выигрыше. Он исполнил заповеди Христа, простив провинившегося брата. Он сберег жизни многих людей. Страна получила передышку. Глядишь, дальше что-нибудь переменится, Господь подскажет выход… А сейчас Его благословение требовалось великому князю как никогда. Прекращение усобиц предстояло закрепить давно назревшим шагом – Русской Церкви пора было обрести митрополита.

Со времени изгнания Исидора миновало семь лет, а казалось – целая вечность! Сколько бед и страданий довелось пережить Василию! Кто-то шептал: кара небесная за святотатство. Но ведь и на пути к богоугодному свершению человека ожидают тяжкие искушения. А Господь уже показал, что не оставил государя, вознес из небытия на прежнюю высоту. Надо было завершить дело, начатое семь лет назад. Великое дело! И абсолютно неординарное…

Как уже отмечалось, избрание и рукоположение митрополита по Апостольскому правилу, собором епископов, допускалось Номоканоном. Но Апостольское правило применяли в виде исключения, традиция диктовала поставление от патриарха. Пускай блеск Византии угас, авторитет померк, но оставалась сила привычки. Четыре с лишним века русское духовенство видело Константинополь высшей инстанцией. Это казалось вечным, как бы от Господа. Греки нередко доставляли лишние хлопоты, порой и пакостили ради каких-то собственных выгод. Но и ответственность перед Богом лежала на них.

Сейчас предстояло перечеркнуть традицию. Оказаться одним и взять всю ответственность на себя. В том числе ответственность за разрыв с Константинополем. Страшновато было. Именно поэтому страна так долго выжидала. В конце концов, Византия не в первый раз склонялась к католикам, а потом возвращалась к Православию. Но сейчас чуда не происходило. Даже крах крестового похода не заставил Иоанна VIII и патриархию изменить позицию. А сколько можно было откладывать? Духовные и государственные нужды требовали – Церковь должна иметь полноценного предстоятеля. Такого предстоятеля, который сможет преодолеть шатания, уберечь Русь от скатывания к унии.

И все-таки, отказаться от привычного было трудно. Духовенство, великий князь, его бояре и дьяки снова и снова изучали исторические хроники, труды отцов Церкви, правила, толкования. Причем мнения возникали разные. Даже весьма почитаемый игумен, св. Пафнутий Боровский выступал против церковной самостоятельности. Полагал, что без патриаршего поставления митрополит будет незаконным. Собор созвали только в конце 1448 г. Кандидат был единственным – Иона. Он уже зарекомендовал себя предстоятелем Церкви, выступал незаменимым помощником государя.

Но собору пришлось подумать, как убедить священников и паству в необходимости преступить традицию. Надо было убедить и самих себя, отбросить колебания. Для избрания митрополита постарались подобрать все возможные основания. Вспомнили Апостольское правило, вспомнили и о том, что Иону уже посылали для поставления в Константинополь. Греки тогда схитрили, навязали Исидора, но… пообещали считать Иону его преемником. Выходило, что патриархия, хотя бы косвенно, благословила его! Но собор назвал и причину разрыва с Византией, обличил унию. 15 декабря святитель Иона был официально возведен в митрополичье достоинство.

И там же, на соборе, Василий II провел еще одну важную церемонию – провозгласил старшего сына, 8-летнего Ивана, великим князем и своим соправителем. Подобная практика издревле существовала у византийцев, но на Руси детей еще ни разу не назначали соправителями при живом отце. Однако Темный знал что делал. Он утверждал династию, сын становился его глазами. Впрочем, во мраке телесной слепоты Василий II увидел многое из того, что было недоступно его зрячим современникам. Увидел путь, по которому надо направить Русь, чтобы избежать повторения просчетов и катастроф. Но государь осознавал и другое – он не успеет осуществить свои замыслы. Он обязан был подготовить смену. Подготовить государя, который завершит преобразование державы.

Таким образом, Русская Церковь стала автокефальной, то есть самоуправляемой. А первым шагом новая Церковь благословила великого князя Ивана Васильевича – будущего основоположника русского самодержавия… Хотя в данное время до самодержавия было слишком далеко. На Руси все еще тлел очаг гражданской войны, и митрополит Иона направил усилия Церкви, чтобы наконец-то погасить его. На соборе составили и разослали по стране окружное послание. Святитель и духовенство напоминали, что миновал год, а Шемяка так и не выполнил клятв, не вернул украденные ценности, святыни, пушки. Еще раз перечисляли его измены и предупреждали: если он дерзнет «на христианское нестроение и кровь», на него падет отлучение от лица всего Освященного собора.

Но… роли в русской драме будто переменились. Василий Темный прозрел для дальнейших преобразований государства, а в Галиче сидел слепец. Он уже не видел действительности. Не видел собственной вины, а только копил обиды на других. Его обидел Василий II – отплатил за то, что сохранили жизнь! Обидел Борис Тверской, помог врагу. Обидел народ, передался к победителю. Обидел митрополит… Послание Ионы Шемяка воспринял как новое оскорбление. А угрозами отлучения не впечатлился. Ведь собор и избрание митрополита можно было при желании объявить незаконными. Значит, и отлучение будет незаконным.

В замкнутом мирке Галича, задурманив голову хмельными медами, князь строил несбыточные планы, в ослеплении принимал за реальность свои же химеры. Узнал, что у немцев и шведов провалился крестовый поход на Новгород. Стало быть, для «золотых поясов» отпала надобность в дружбе с великим князем. А особенно раззадорило мятежника бряцание оружием в Литве и Польше. Борис Тверской весьма самонадеянно выпросил у Василия II Ржев. Московские государи постоянно спорили за этот город с соседями, а теперь король Казимир рассудил, что у тверичей руки послабее.

Его воеводы внезапным ударом захватили Ржев. Вот тут и разыгралось воображение у Шемяки: Василий Темный вступится за союзника, сцепится с литовцами и поляками – самое время заварить кашу. Снесся с Иваном Можайским, тот не заставил себя упрашивать, примчался в Галич. Наметили первым делом овладеть Костромой, а оттуда можно будет бросить клич волжской вольнице, вятчанам, новгородцам, позвать хана Мамутека. Глядишь, и литовцы сообразят, перейдут в наступление…

В чем-в чем, а в разбойничьей войне по лесам Шемяка был мастером. Галичские и можайские дружины выступили скрытно, выскочили к Костроме. Но… замыслы сразу же провалились. Василий Темный отлично изучил повадки двоюродного брата. За ним тайно присматривали, его планы были известны в Москве. Государь заранее отправил в Кострому «многих детей боярских» и собственный двор под началом лучших командиров, Ивана Стриги Оболенского и Федора Басенка. А вот Шемяка с Можайским действовали вслепую. Не подозревали, что их ждут, сунулись с разгона и были побиты. Ошалело считали потери и услышали, что к Костроме уже идет сам Василий П. В поход он взял и митрополита, епископов, священников. Меч и крест соединились для наказания клятвопреступника.

Шемяка сообразил, что если армия великого князя и гарнизон крепости зажмут его с двух сторон – конец. Метнулся навстречу Темному, занял позицию у села Рудина под Ярославлем. Но государь, по своему обыкновению, предпочитал не губить воинов. Попросил Михаила Верейского связаться с его братом, Иваном Можайским, и посулил – если отстанет от Шемяки, его простят и прибавят к уделу Бежецк. Продажный Иван ни секунды не раздумывал, перекинулся на сторону Василия П. Галичский князь скис. Только сейчас он вспомнил об Ионе, взмолился перед митрополитом о посредничестве. Войско Темного готово было смять неприятеля, но он все-таки удержался, приказа атаковать не отдал. Опять продемонстрировал, что готов миловать врагов. Шемяку отпустили с миром, он повторил клятвы и обещания. Но и великий князь со святителем кое-что пообещали упрямцу. Пообещали, что не намерены терпеть подобные выходки до бесконечности, и отпускают его в последний раз.