На Русь надвигалась такая беда, какой она не видывала со времен Мамая и Тохтамыша. Казимир формировал польскую армию, предполагалось поставить в строй 6–8 тыс. рыцарей. С оруженосцами и слугами это составляло 30–40 тыс. бойцов. Польское ядро должно было обрасти отрядами литовских князей. Ливонский магистр фон Борх объявил общую мобилизацию. Призывал и вооружал эстонских, латвийских крестьян. В общем-то их боеспособность была сомнительной, зато численностью взахлеб восхищались немецкие летописцы. 100 тысяч! Никогда еще Орден не выставлял такого войска! А по степям скакали посыльные Ахмата, разносили повеление – татарам собираться в великий поход, уклоняться не позволено никому под страхом смерти [6, 38].

Иван III тоже готовился. По весне 1480 г. в Крым заспешило посольство Ивана Звенца Звенигородского. Менгли-Гирей, наконец-то, сделал окончательный выбор, подписал союзный договор против Литвы и Большой орды. Второе посольство по беспролазной апрельской распутице пробиралось в Великие Луки. Государь прощал братьям мятеж, предлагал добавить к их уделам Калугу и Алексин. В общем-то предлагал не без умысла. Как было бы хорошо, если 10 тыс. всадников Андрея и Бориса вместо грабежей русских деревень прикроют новую собственность на южной границе!

Однако удельные князья сочли уступки недостаточными. Воевать с ними было опасно и бессмысленно. Двинешь на них войска – это будет только на руку татарам и Казимиру, а братья в любой момент удерут в Литву. Иван Васильевич не трогал мятежников, предоставлял им торчать в Великих Луках. Но ратников все-таки пришлось отвлекать, выдвинуть сильный корпус к Вязьме – заслон и от братьев, и от литовцев. Остальные полки начинали выходить на Оку. В начале июня из Москвы выступили колонны конницы, пехоты, артиллерии под командованием наследника, Ивана Молодого. Положение считалось крайне серьезным. Рассылались приказы дополнительно собирать ратников.

В июле, как при нашествии Тамерлана, в Москву перенесли Владимирскую икону Божьей Матери. Отслужили молебны о даровании победы, и государь повел к Коломне отборных воинов собственного двора. На границе уже появились ордынцы, погромили волость Беспуту между Коломной и Серпуховом. Но пока Ахмат только прощупывал оборону. Основные его силы скапливались на Дону. Хан позволял коням попастись, окрепнуть после зимовки. Спешить ему было незачем. Поляки и литовцы предпочитали воевать по осени, когда закончатся полевые работы, для войска будет вдосталь хлеба, мяса, пива, крестьяне и их лошади освободятся для службы в обозах.

Но на западных рубежах война разгоралась не на шутку. Поспешный уход государевой рати из-под Юрьева и бунт удельных князей ободрили рыцарей. Они снова полезли на русские земли, захватили городок Кобылий. Их отряды маячили у Пскова, обстреливали его, поджигали села и слободы. Псковичи взывали к великому князю. Однако Иван Васильевич оценивал общую обстановку: западный фронт оказался второстепенным, с Орденом можно было разобраться и позже. Судьба государства решалась на Оке, снимать отсюда полки было нельзя.

Псковичам пришлось отбиваться самим. Им досталось очень туго. В августе фон Борх бросил на них всю свою бесчисленную армию. Она обложила Изборск, хлынула к Пскову, затопила окрестности морем шалашей, палаток и костров. По р. Великой немцы подвели флотилию лодок и легких судов, подвезли продовольствие, порох, пушки. Наместник Василий Шуйский и посадник Филипп Пукишев проявили себя отнюдь не блестяще. Оробели и пробовали сбежать. Горожане задержали их. Сами сорганизовались, определили командиров. Вооружились все жители, заняли позиции на стенах и башнях.

Ливонцы открыли артиллерийскую бомбардировку. Пехота набилась в лодки и корабли, отчалила через реку на штурм. Впереди пустили два судна, нагруженных горючими материалами, силились поджечь город. Псковичи не позволили разгореться пожарам, кинулись в контратаку, порубили высадившихся десантников и сбросили в Великую. А мобилизованное воинство было гораздо только грабить беззащитные деревни. Увидев гибель товарищей, остальные лодки повернули назад, по огромному лагерю покатилась паника и суматоха. Магистр понял, насколько ненадежна его армия, да и запасы она сожрала очень быстро. Приказал отступить.

Но псковичи знали – он занялся переформированием развалившихся полчищ, намерен вернуться. Подмоги от государя не было, зато рядом стояли его братья. Неужели не выручат христиан? Позвали их. 3 сентября Андрей с Борисом приехали. Согласились помочь, но с условием – поддержать их, принять как своих князей. Горожане очутились перед нелегким выбором. 10 тыс. воинов! Как они пригодились бы! Но это означало отпасть от Москвы, превратиться в опору мятежников. Именно на это братья рассчитывали. С Новгородом не выгорело, однако и Псков был неплохой базой. Но псковичи отказались. Ответили: «Хощем единого господаря держатися, великого князя». Тогда князья повели себя, «аки невернии». Напустили свою конницу громить села. Грабили даже храмы, «а от скота не оставиша ни куряти». Город вынужден был выскребать казну, отослал им большой выкуп, и лишь после этого поборники свобод удалились «со многим вредом».

Между тем, на Оке напряжение нарастало. Разведка доносила: Ахмат приближается. Напролом он не полез. Повернул к западу. Восемь лет назад пробовал прорываться у Алексина, теперь двинулся еще дальше, к притоку Оки Угре. Здесь можно было без затруднений переправиться через реки, обойти русскую оборону, можно было и встретиться с Казимиром. Великий князь спешно корректировал планы. Велел эвакуировать и сжечь Каширу и еще несколько городков за Окой, а сыну Ивану и брату Андрею Меньшему идти к Калуге, к устью Угры.

30 сентября, впервые за два месяца, Иван Васильевич прибыл в Москву, созвал на «совет и думу» бояр, епископов, митрополита. Если ордынцы соединятся с литовцами, угроза их прорыва к столице была более чем реальной. Государственную казну и жену Софью с недавно родившимся младенцем Василием великий князь отослал подальше, на Бело-озеро. Ивану Патрикееву поручил готовить Москву к осаде. Было решено сжечь посады. Москвичи возмутились. Вражеских нашествий не было уже давно, люди привыкли жить в безопасности, а сейчас обрекались на уничтожение дома, из имущества надо было спасать самое необходимое. Дошло до того, что толпа перекрыла улицу, остановила великого князя. Кричали, что он сам виноват в войне, не платил хану дани. Но суровая целесообразность требовала – посады уничтожить. Иначе теми же домами воспользуются враги.

Перед Иваном Васильевичем стояла еще одна задача: помириться с братьями. Теперь удалось подключить митрополита, да и мать осознала – не время для выяснения семейных отношений. Государь соглашался кое в чем уступить, а у Андрея с Борисом за 8 месяцев скитаний гонора поубавилось. Ни в Новгороде, ни в Пскове не зацепились, окрестности Великих Лук их дружины совершенно разорили, с продовольствием и фуражом было худо. Ну что ж, братьям предлагали пристойный выход, и его приняли. Неприкаянное удельное войско потянулось в обратную сторону.

Но попутно великий князь решал и важные военные вопросы. Из разных городов в Москву присылали дополнительные отряды. А врагу готовился сюрприз. Ивану Васильевичу уже сообщили, что Ахмат поднял на коня всех подданных. Значит, тылы остались неприкрытыми… На Волге грузились в ладьи отряды нижегородцев, казаков, татар, под началом Василия Звенигородского и «служилого хана» Нордоулата. Распространялась легенда, будто их посылают попугать казанцев. Но истинная цель экспедиции была иная – Сарай. Опыт уже имелся. Почему было не повторить его?[56]

Иван III провел в Москве четыре дня. Управив все дела, повел к фронту вновь собранный корпус. Тем временем татары выплеснулись к верховьям Оки. Переправились через нее, и 6 октября разъезды неприятеля появились на Угре. Через два дня подошел хан с тучами конницы и бросил ее через реку. Но Иван Молодой и Данила Холмский с государевыми полками подоспели сюда раньше. Выставили заставы, перекрыли выходы с бродов заслонами и артиллерийскими батареями. Засвистели тучи стрел, загрохотали пушки, пищали. По массе татар промахнуться было трудно, их расстреливали в воде, не допуская на свой берег. Ордынцам стрелять из реки было неудобно. Лучники били с противоположного берега, но расстояние было значительным, стрелы долетали ослабленными, не пробивали доспехов.

Хан выходил из себя, посылал в бой новые массы всадников, но и их расстреливали и прогоняли. Сражение кипело четверо суток, днем и ночью. 11 октября подошел Иван III, привел свежие силы. Его отряды подкрепили оборону. Вскоре пожаловали и мятежные братья, просили прощения. Полки развернулись на фронте в 60 верст, от Калуги до Юхнова. Свою ставку и резервы великий князь расположил в Кременце (ныне пос. Кременск). Отсюда можно было подать помощь на разные участки, а речки Лужа и Протва служили запасным рубежом обороны – на случай, если враг все-таки преодолеет Угру.

Ахмат подергался-подергался и прекратил самоубийственные атаки. Ждал польско-литовкой армии, но о ней не было ни слуху, ни духу. Впрочем, у Казимира имелась весомая причина изменить планы. Крымский Менгли-Гирей выполнил союзнические обязательства, совершил набег на Подолию. Паны сразу забеспокоились – они пойдут куда-то воевать, а крымцы будут потрошить их имения? Но и сам король осторожничал, не стремился схватиться с русскими лицом к лицу. Надеялся выпустить вперед немцев, потом Ахмата: пускай рубятся с государевыми ратниками, а он вмешается позже, на готовенькое…

Ну а подданные Казимира вообще не разделяли его взглядов и замыслов. Ордынская армия расположилась на литовской территории, здесь лежали «верховские» княжества – Воротынское, Мезецкое, Белевское, Одоевское. По договору, заключенному с ханом, местные князья и жители стали союзниками Ахмата. Но они симпатизировали вовсе не татарам, а русским! Хан требовал подмоги, требовал снабжать его войско продуктами, фуражом. Люди уклонялись, не давали. Татары, как обычно, грабили. Народ взялся за оружие, начались стычки с обнаглевшими «союзниками», города не пускали их.

Ахмат разъярился и на короля, считая его обманщиком, и на местное население. Развернул на «верховские» княжества часть своего войска. С ними-то было сладить полегче, чем с полками Ивана Васильевича. Княжества были разрозненными, каждый город отбивался сам по себе. Татарские тумены захлестнули их, перещелкали, как орешки. За несколько дней взяли 12 городов, пожгли, перерезали защитников, нахватали невесть сколько пленных, а заодно собрали запасы продовольствия [38].

Но и на Угре продолжались бои, перестрелки. Получив отпор у устья реки, ордынцы принялись разведывать другие переправы. Когда воины завершили карательные операции и «зачистили» местные княжества, Ахмат решил возобновить наступление. Задумал хитрость. Изображал, будто собирается атаковать там же, где и раньше, а скрытно послал нескольких князей с корпусом всадников выше по течению. Они должны были форсировать Угру за 60 верст от устья, у Опакова, обойти русских и ударить по тылам. Но у Опакова тоже стояли заставы великого князя. Обнаружили врага, задержали жестоким боем, а воеводы сразу же бросили к месту прорыва конные полки, и ордынцев прогнали в три шеи.

Хан застрял в неопределенном положении. Русская оборона была ему не по зубам. А отступать – означало перечеркнуть все вложенные усилия и средства, расписаться в поражении. Иван Васильевич прекрасно понимал его трудности и постарался использовать их. Он начал новые маневры, дипломатические. К Ахмату явился сын боярский Товарков-Пушкин, передал предложение начать переговоры. Хан оживился, пробовал качать права. Потребовал, чтобы к нему приехал сам великий князь, сполна выплатил дань. Но его окоротили. Ответили, что об этом даже речи быть не может.

Ахмат сбавил тон. Просил, чтобы приехал сын или брат великого князя. Ему опять отказали. Хану пришлось проглотить. Он согласился на обычного посла, но просил, чтобы для переговоров назначили Никифора Басенкова, с которым он встречался в Орде. Нет, даже столь скромные пожелания русские отвергли! Потому что переговоры были им абсолютно не нужны. Иван III всего лишь тянул время. Холодало, приближалась зима. А где-то по Волге плыла к Сараю флотилия с воинами… Но в московской верхушке известия о переговорах вызвали переполох. Слухи искажались, передавали, якобы государь сдается. Епископ Вассиан Рыло вообразил себя вторым Сергием Радонежским, отправил Ивану Васильевичу цветистое послание. Убеждал не слушать «злых советников» и выйти на решающую битву, подобно Дмитрию Донскому.

Кстати, «стоянию на Угре» вообще не повезло в исторической литературе. Две летописи, откровенно враждебные Ивану III, Львовская и Вторая Софийская, передали один и тот же рассказ, изобразив великого князя в самом неприглядном свете. Написали, что он, струсил, сбежал с фронта, три недели просидел в Москве, хотел и сына из армии забрать. Наплели, как государя еле-еле уломали вернуться к войскам, а выиграли войну случайно, каким-то чудом. Большинство первоисточников излагает совсем иные сведения, но Карамзин и последующие фальсификаторы взяли именно этот рассказ. И пошла гулять по страницам книг карикатурная картина, как великий князь прятался по тылам, как две армии постояли-постояли и кинулись наутек друг от друга.

Подтасовки оппозиционных летописцев были подробно разобраны и опровергнуты многими авторитетными исследователями [6, 38, 56]. А реальные факты доказывают: Иван Васильевич был очень далек от того, чтобы терять голову. Каждый его шаг был четко продуман, и в подсказках Вассиана он не нуждался. Ахмат бушевал, не знал, каким образом выбраться из тупика. Предлагал, чтобы русские «дали берег» для его армии, она переправится, и русские встретятся с татарами на поле битвы. Но Иван III как раз и старался избежать большой крови. Он промолчал. Хан грозил, что скоро реки замерзнут, и тогда-то русским придется худо. Великий князь опять отмалчивался. Татары несли потери, изматывались, болели на осенних дождях и в грязи. А его войска стояли на своей земле, хорошо снабжались. С 26 октября выпал снег, появился лед. Скоро он должен был окрепнуть…

Иван Васильевич осознавал, что позиция на Угре потеряет свои преимущества. Но понимал и другое – если Ахмат захочет отступить, близость русского войска помешает ему. А мешать в данном случае не следовало… Великий князь и его воеводы разработали новый план. Полкам приказали отойти к Кременцу, а потом еще дальше, к Боровску. Здесь ратники перекрывали дороги в глубь страны. Если хан не угомонится, полезет на Русь, здесь ему можно было дать сражение. Ахмату предоставляли выбор – биться или свободно уйти. Он выбрал второе. Татары были растрепаны, их лошади устали. Наступать по зиме и столкнуться с сохранившими силу русскими войсками было слишком легкомысленно. А в этот момент примчались и вестники из Сарая. Десант Василия Звенигородского и Нордоулата выполнил задачу. Нагрянул на ордынскую столицу, нашел ее «пусту», без воинов, погромил и пожег.

Ошеломляющая новость окончательно сломила хана. 9 ноября он велел уходить. Увозили добычу из разграбленных литовских городов, угоняли невольников. Еще пытались сорвать злость, Ахмат послал сына прошерстить русские волости за Окой, Конин и Нюхово. Но Иван Васильевич отслеживал передвижения врагов. Выслал в преследование полки братьев, Андрея Угличского, Андрея Вологодского, Бориса. Ордынцы сразу забыли про грабежи. Узнав, что за ним отрядили погоню, «царь Ахмат побежал». Русская конница шла по пятам, рубила отставших. Татары в полном беспорядке откатывались в студеные зимние степи…

Иван Васильевич оставался на границе до конца декабря. Следовало убедиться, действительно ли ушли татары? Не появятся ли литовцы? Ни сам государь, ни его приближенные, ни уставшие воины еще не осознавали, что же они совершили. В боях на Угре они не только отразили очередное вторжение ордынцев. Нет, они положили конец целой эпохе ордынского ига. Кончалась и сама Орда…

Степные законы жестоки к слабым и неудачникам. О провале похода на Москву и разгроме Сарая услышал тюменский князь Ивак. Покорялся Ахмату, терпел его владычество, а нынче загорелся свести счеты. Кликнул своих татар и повел к Волге. По пути позвал Ногайскую орду – дескать, пришло время поживиться. 15 тыс. всадников налетели на Сарай. Все, что еще уцелело после русских, они дограбили, дожгли и дорезали. Поскакали навстречу Ахмату. Хан не подозревал об опасности, русские остались далеко позади. Шел без дозоров, распустил войско по улусам. 6 января 1481 г. Ивак подкрался к его стану и ударил среди ночи. Ахмата зарезали в его шатре, находившиеся с ним воины были порублены или разбежались.

Ивак не преминул отправить послов к Ивану III, сообщил – его враг убит. Известие было и впрямь немаловажным. Оценили по достоинству, тюменских гостей накормили, напоили, дали подарки. Ни на что другое Ивак, собственно, не рассчитывал. А русские люди славили, разумеется, не Ивака. Славили государя, славили храбрых ратников. И в первую очередь, славили Бога. Все случилось именно так, как предсказывали московские святители. Господь покарал распавшуюся и перессорившуюся Русь. А сейчас, преодолев развал, она заслужила Небесное покровительство. Голубую ленту Угры летописцы сравнивали со святыней, Поясом Пресвятой Богородицы, спасающей христиан от поганых нашествий.