В сентябре Керенский сформировал четвертый кабинет Временного правительства, почти сплошь из социалистов. Последние месяцы существования псевдо-демократической власти буквально захлебнулись в бестолковой говорильне. Вслед за Московским Государственным совещанием было созвано Демократическое совещание. На нем был создан Временный Совет Российской республики, который нарекли «предпарламентом». На всех сборищах и заседаниях меньшевики, эсеры, народные социалисты, кадеты отчаянно спорили между собой, не в состоянии договориться ни по одному вопросу.

А большевики не болтали, они действовали. Да и говоруны у них нашлись получше, чем у конкурентов. Троцкий зажигал толпы, наэлектризовывал их своей энергией. Впоследствии некоторые лица, примкнувшие к большевикам (особенно женского пола), признавались, что ходили на выступления Льва Давидовича, как в театр на Шаляпина. Ну а о том, что его отпустили всего лишь под залог, что на него заведено уголовное дело и должно продолжаться следствие, вообще забылось. Впрочем, теперь его уже и арестовать было бы непросто. В сентябре Троцкого избрали председателем Петроградского Совета вместо Чхеидзе, и таким образом он тоже получил статус «неприкосновенного лица». Однако одних ораторских способностей для переворота было, конечно, мало. И пока Троцкий срывал овации на митингах, рядом скромно, но кропотливо работали практики-организаторы: Свердлов, Сталин, Дзержинский, Молотов, Антонов-Овсеенко, Иоффе.

Приближение катастрофы чувствовали многие. Союзники относились к Временному правительству все более пренебрежительно. Британские фирмы, успевшие влезть в Россию, уже с августа начали сворачивать дела, закрывать предприятия и представительства. Да и российские предприниматели осознавали, что пахнет жареным. Принялись осуществлять «аварийные» меры. Зато период с августа по октябрь стал поистине золотым временем для «Нэшнл Сити банка»! И для другого иностранного банка в России — «Лионский кредит», имевшего довольно плохую репутацию. Военный представитель во Франции генерал А. А. Игнатьев писал, что этот банк «…был замешан во многих русских делах французских промышленников в России, но почему-то именно в самых темных… за спиной этого банка и проводимого им заказа стоят какие-нибудь русские дельцы-авантюристы типа Рубинштейна или даже Рябушинского» [63].

Теперь «Лионский кредит», «Русско-английский», «Русско-французский» банки и особенно солидный и респектабельный «Нэшнл Сити банк» стали каналами, через которые иностранцы и российские толстосумы переводили свои капиталы за рубеж. Многие начинания, которые декларировались при открытии отделений «Нешнл Сити банка» в Петрограде и Москве, так и остались на уровне проектов и переговоров, но как раз летом и осенью 1917 г. внедрение в Россию окупилось с лихвой! Операции пошли с огромными суммами. Так, крупнейший русский издатель И. Д. Сытин обратился к банку с просьбой продать в Америке 2 млн. рублей и приобрести финские марки. Это, кстати, была форма начавшейся «полуэмиграции». Финляндия жила уже фактически независимо, а у многих состоятельных русских там были дачи, дома.

Что ж, Сытину не отказали. Через «Нэшнл Сити банк» пошли за рубеж миллионы и от Гинзбурга, Гукасова, компании «Волокно», других банкиров и промышленников. Несли большие вклады аристократы, великие князья. Когда устав филиала банка согласовывался с царским правительством, в нем были оговорены предельные капиталы, с которыми банку разрешается работать в России, — 25 млн. руб. для каждого из двух отделений. В августе суммы, принятые от российских вкладчиков, многократно перевалили за установленные лимиты. Но ведь министром финансов во Временном правительстве являлся Терещенко! И он просто закрыл глаза на грубое нарушение устава.

Однако данные процессы вызывали и побочные явления. Утечка финансов приняла такие размеры, что в России стало не хватать наличных денег. Хотя в данном направлении, «заинтересованные лица», очевидно, подсуетились и преднамеренно. Сплошь и рядом происходили задержки с выплатой жалованья рабочим, служащим, военным. Естественно, это вызывало возмущение, что оказывалось на руку для агитации большевиков. Временное же правительство попыталось преодолеть финансовый кризис наихудшим способом. Решило печатать «керенки», ничем не обеспеченные, которые можно было измерять не по счету, а на метры бумаги. И финансовая система России начала обваливаться. Переводя за границу капиталы, промышленники ликвидировали или замораживать предприятия, которые из-за забастовок и хозяйственного развала становились убыточными. К октябрю закрылось до тысячи больших заводов и фабрик. А это означало сотни тысяч безработных… Обездоленных, обиженных, недовольных. Они становились готовым пополнением для Красной гвардии.

Добавили нестабильности немцы. В сентябре они опять провели частную операцию, захватили Моонзундский архипелаг, вторглись в Эстонию. Разложившийся Балтфлот отказался подчиняться Временному правительству. Митинговал, выносил резолюции, и большинство кораблей проигнорировало приказ идти к Моонзунду. А сопротивление немногих героев немцы раздавили без труда — и вышли уже на дальние подступы к Петрограду.

Отношения же Керенского с западными союзниками осенью почему-то становятся такими, что вообще не вписываются ни в какие разумные рамки! Во время Моонзундского сражения российский морской штаб попросил о помощи британский флот. Бьюкенен ответил, что поддержка будет оказана, но лишь после того, как Временное правительство расправится с большевиками. И в данном случае посла можно понять — русские молят, чтобы их выручили англичане, а в это же время их собственные моряки не подчиняются приказам. Однако Керенский на ответ Бьюкенена заявил, что удар по большевикам будет нанесен только тогда, когда они сами спровоцируют столкновение (как будто в июле уже не провоцировали).

При другой встрече с министром-председателем Бьюкенен попытался разговаривать в ультимативном тоне. Потребовал включить Петроград в прифронтовую зону, ввести законы военного времени, и пояснил, что иначе для англичан бессмысленно поставлять России пушки — они достанутся немцам. Керенский распалился, назвал это шантажом. Британский посол тоже разозлился, дошел до угроз — уже без всяких дипломатических реверансов «намекнул», что его страна может сделать ставку и на других политиков. Но Александр Федорович в долгу не остался. Брякнул, что и он может послать телеграмму с выражением сочувствия ирландским сепаратистам Шин Фейн [22].

Наконец, послы Англии, Франции, Италии и США пришли к общему выводу, что нельзя ожидать катастрофы сложа руки. Договорились идти вместе к Керенскому. Визит состоялся 26 сентября. Действовали и «кнутом», и «пряником». С одной стороны, Бьюкенен пробовал льстить, убеждал министра-председателя, что стоит лишь ему раздавить большевиков, и он войдет в историю «не только как славная фигура революции, но и как спаситель своей страны». С другой стороны, послы подали совместную ноту, что, если не будет осуществлено «решительных мероприятий», союзники прекратят поставки военного имущества, продовольствия и кредитование России. Но Керенский в ответ на это разразился упреками в адрес Антанты! Принялся обвинять западные державы в том, что они в свое время поддерживали царя, а не «призывали его к ответу» [168]. Это ж был полный бред! Единственное, откуда Керенский мог получить поддержку, — от стран Запада. Они-то и привели его к власти. Как же он мог позволять себе подобные выходки? На что и на кого рассчитывал?

Однако обратим внимание: посол США Френсис в общем демарше дипломатов не участвовал. То есть сперва-то согласился, вместе с коллегами отрабатывал текст ноты. Но в последний момент идти к Керенскому отказался. Заявил, что не получил на это санкций своего правительства. В дальнейшем продолжалось то же самое, и Бьюкенен жаловался Ллойд Джорджу, что Френсис саботирует выработку «общей политики Запада в отношении кабинета Керенского». А британский военный атташе Нокс докладывал в Лондон, что чрезвычайно быстро растет влияние на Керенского со стороны Раймонда Робинса [168].

Произошел еще один из ряда вон выходящий случай. 1 октября Керенский направляет в Англию к Ллойд Джорджу своего личного посланца, которым становится… Сомерсет Моэм! Вот какое доверие сумел завоевать всего лишь за месяц агент Вайсмана (а значит, и американского серого кардинала Хауса). Через него министр-председатель передает британскому премьеру конфиденциальную просьбу отозвать Бьюкенена! Передает и еще более важную информацию, что Россия больше воевать не может и поэтому предлагает заключить мир «без аннексий и контрибуций». Миссии Моэма придается такое значение, что Керенский выделяет в его распоряжение русский эсминец! Побыстрее, дорожа каждым часом, доставить англичанина на другой берег Балтики. И наши моряки постарались. Уж наверное, им внушили, насколько важную задачу выполняют они для России. Рискуя подорваться на минах, рискуя напороться на немецкие корабли и подлодки, они провели эсминец к скандинавским берегам и благополучно доставили Моэма в Осло. Но только их мастерство и самоотверженность оказались напрасными. У Моэма было и другое начальство. Которое, судя по всему, приказало ему не вмешиваться в это дело. И он надолго остановился в Норвегии. А в Англию прибыл лишь 18 ноября, когда послание Керенского утратило всякий смысл.

Подготовка большевиков к захвату власти проходила уверенно и без помех. У них в общем-то и сил было еще мало. Но осенью, в отличие от июля, они действовали по четкому плану. Свердлов одной лишь расстановкой «нужных» кадров в ключевые точки сперва добился контроля над партийными организациями, потом над основными Советами — только над основными, все Советы большевики подмять под себя еще не могли. И переворот был спланирован грамотно. Тоже — занять ключевые точки в столице, и этого будет достаточно. Могли бы провернуть операцию и раньше, но ждали намеченного на 25 октября (7 ноября) II съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, чтобы разыграть тот же сценарий, который предполагался в июне. Передать власть Съезду, а он «узаконит» переворот, от его лица будет создано новое правительство.

В октябре в Петроград вернулся Ленин. ЦК принял курс на вооруженное восстание и сформировал Военно-Революционный комитет. Существование этого органа ничуть не скрывалось, просто объясняли, что он создан для защиты от «корниловцев», якобы готовящих путч. А для руководства ВРК был образован Военно-революционный центр во главе с Троцким. Хотя Ленин не преминул сразу же щелкнуть Льва Давидовича по носу, показать, «кто в доме хозяин». Троцкий планировал восстание на 26 октября — но Владимир Ильич, не особо выбирая выражения, назвал это «полным идиотизмом» или «полной изменой». Указал, что 26-го съезд сорганизуется. То есть может повториться июньская история. Вдруг возьмет, да и проголосует против. «Мы должны действовать 25 октября — в день открытия съезда, так, чтобы сказать ему — вот власть…» Поставить перед фактом.

О том, что готовится выступление, знали все кому не лень. Еще 18 октября Каменев и Зиновьев опубликовали в газете «Новая жизнь» заявление, что они, дескать, не согласны с курсом ЦК на вооруженное восстание. Тем самым огласив этот курс. Но и Троцкий открыто заявлял на заседании Петроградского Совета: «Нам говорят, что мы готовимся захватить власть. В этом вопросе мы не делаем тайны. Власть должна быть взята не путем заговора, а путем дружной демонстрации сил» [132]. С 19 октября газета «Рабочий путь» начала печатать «Письмо к товарищам» Ленина, где он прямо призывал к восстанию. Любое правительство успело бы подготовиться к отпору…

Но правительство Керенского не просто бездействовало. Оно, будто нарочно, еще и всячески усугубляло свое положение. Точно так же, как перед Февральской революцией на пост командующего Северного фронта, самого близкого к столице, был назначен заговорщик Рузский, так и теперь начальником штаба этого фронта оказался М. Д. Бонч-Бруевич. Брат видного большевика, соратника Ленина. А в октябре правительство издало приказ об отправке на фронт Петроградского гарнизона. Но 200 тыс. солдат, которые весь 1917 г. безбедно околачивались в тылу, лезть в окопы, под пули и в осеннюю грязь совершенно не желали. На митингах и заседаниях полковых комитетов приказ признали «контрреволюционным», и гарнизон заявил, что «выходит из подчинения Временному правительству».

Британский атташе Нокс доносил своему правительству, что очередные чрезвычайно опасные идеи внушает Керенскому заместитель руководителя миссии Американского Красного Креста Раймонд Робинс. Суть идей — «выбить почву из-под ног Ленина, перехватить лозунг «Мир, земля, хлеб». В частности, разделить землю между крестьянами. Нокс от таких советов Робинса был в ужасе, писал в Форин-офис: «Если сегодня будут перераспределять земельные владения в России, завтра то же самое начнется в Англии» [168]. Однако Керенский безоговорочно слушался американского «друга». В октябре правительство приняло закон, которым «временно», до решения Учредительного собрания, вся земля отдавалась крестьянам. Это привело к новой волне анархии в деревне и дезертирства из армии — землю делить.

Но к числу козырей, на которых играл Ленин, относилась не только земля, а еще и мир. И в данном отношении Временное правительство также принялось «выбивать почву». Приняло закон о мире, коим предусматривалось начать «энергичную мирную политику». В ноябре в Париже должна была состояться очередная межсоюзническая конференция Антанты. 12 (25) октября было решено, что Россию на ней будут представлять Терещенко и Скобелев. Был выработан и пакет предложений, который внесет делегация.

Когда его представили западным союзникам, у них аж глаза на лоб полезли! Предлагались «мир без аннексий и контрибуций», «отмена тайной дипломатии», равные экономические возможности для всех наций. При этом французы с удивлением вдруг узнали, что «будущее Эльзаса и Лотарингии должен решить плебисцит» — хотя Франция считала их своими территориями, отнятыми Германией в ходе прошлой войны. Англичане с недоумением обнаружили, что Германии предлагается оставить все колонии. И были уж совсем возмущены требованием «нейтрализации Суэцкого канала» — ключевой точки, обеспечивавшей связь Британии с Индией и другими колониями. Точно так же для США предлагалась «нейтрализация Панамского канала». А Бельгия должна была получить компенсацию не за счет Германии, превратившей ее города в руины, а за счет «международного фонда» (читай — англичан, французов, американцев).

Оскорблены были все! Восприняли, как плевок в физиономию. И Запад сделал именно то, что вполне мог сделать еще в марте… Он усомнился в прерогативах Временного правительства! Наконец-то задал вопрос, имеет ли оно право «легитимно представлять нацию». А стало быть, какой смысл обсуждать с ним политические вопросы и выслушивать его предложения? Бальфур вызвал на ковер российского посла в Лондоне Набокова и открытым текстом заявил: «Не следует создавать прецедент для ведения переговоров, когда исключительные прерогативы получают фактически частные лица» [168].

Таким образом, накануне переворота Временное правительство само лишило себя главной опоры — поддержки западных держав. Дало повод иностранным политикам окончательно отвернуться от себя. И перечеркнуло все симпатии к себе со стороны западной общественности! Сделало так, что никто его добром не вспомнит и никто не пожалеет о его падении. Кто надавал столь пагубных советов в «энергичной мирной политике»? Уверенно можно ответить — тот же, кто убеждал перехватить у Ленина лозунг «Мир, земля, хлеб» и раздавать землю крестьянам. Робинс. Дополнительным доказательством служит то, что пункты о равных экономических возможностях и отмене тайной дипломатии были чисто американскими. Как раз в это время, осенью 1917 г., Хаус обсуждал те же самые идеи с Вильсоном [6].

Ну а потом, надавав Керенскому «полезных советов», Робинс попросту «умыл руки». В конце октября он вдруг объявил, что «разочаровался»: «Я не верю в Керенского и его правительство. Оно некомпетентно, неэффективно и потеряло всякую ценность». И Робинс стал утверждать, что для русских нужна совсем другая власть: «Этот народ должен иметь над собой кнут» [168]. А другой сотрудник миссии Красного Креста, Джон Рид, за неделю до революции взял интервью у Троцкого, который расписал ему, какую внешнюю политику будет проводить новое, большевистское правительство. То есть был уверен, что на этот раз революция получится. И уже знал, что сам он займет пост министра иностранных дел.

Да, игры вокруг России закручивались грандиозные. Например, мало кому известно, что как раз революционная раскрутка в нашей стране стала предлогом для политической кампании, которая впоследствии привела к образованию… Израиля. 24 октября министерство иностранных дел Англии представило Бальфуру доклад: «Информация изо всех важных источников говорит об очень важной роли, которую евреи сейчас играют в русской политической ситуации. Почти каждый еврей в России является сионистом, и их можно убедить, что успех сионистских устремлений зависит от их поддержки союзников и от вытеснения турок из Палестины. Мы должны заручиться поддержкой этого наиболее влиятельного элемента».

В результате британскими политиками при участии члена Верховного Суда США Брандейса была разработана «Декларация Бальфура», с коей министр иностранных дел Англии обратился к лорду Ротшильду, — заявлялось, что Британия будет поддерживать создание «национального очага еврейского народа в Палестине». При обсуждении декларации утверждалось, что это поможет «сбору патриотических сил в России». И для данной цели в Петроград были посланы трое ведущих сионистов во главе с Владимиром Жаботинским. Один из авторов кампании лорд Хардиндж убеждал: «При умелом использовании евреев в России мы сможем восстановить ситуацию в России к весне». То бишь сионисты должны осознать, что победа Англии в их прямых интересах, вот и пусть воздействуют на российских соплеменников — чтобы сохранили верность союзникам. Но в реальности сценарий получился иным. «Национальный очаг» в Палестине был провозглашен, а сионистских усилий по предотвращению революции «почему-то» не последовало.

Не смог предотвратить ее и Керенский. Точнее, не стал предотвращать. И мало того, он сделал все, чтобы революция осуществилась беспрепятственно! Российская общественность, либеральные партии требовали от него решительных мер — но он разъяснял, что стремится, дабы «новый режим был совершенно свободен от упрека в неоправданных крайней необходимостью репрессиях и жестокостях», и большевикам «предоставлялся срок для того, чтобы они могли отказаться от своей ошибки». Начальник штаба Ставки генерал Духонин тревожился нарастанием угрозы, запрашивал, прислать ли надежные войска? А они еще имелись, надежные — ударные добровольческие батальоны, польский и чехословацкий корпуса. Керенский отвечал, что угрозы нет. Если большевики выступят, тем хуже для них, так как «все организовано». И присылать войска запретил. «Думаю, мы с этим легко справимся» [152]. Это заявлялось, когда Петроградский гарнизон уже «официально» вышел из подчинения правительству!

Вечером 24 октября (6 ноября) план большевиков был запущен в действие. Под предлогом мифического мятежа «корниловцев» красногвардейцы начали занимать заранее распределенные пункты. Вокзалы, банки, телеграф, типографии, мосты, телефонную станцию. Действовали небольшие группы, по 50–60, а то и по 10–20 человек (огромный гарнизон настолько разложился, что и в поддержку большевиков не выступил — выжидал, чья возьмет). Но оказалось, что противостоять перевороту вообще некому. Власть упала в руки большевиков, как гнилое яблоко — стоило лишь чуть-чуть потрясти.

А Керенский, который в дни «корниловщины» разогнал правительство и сам себе присваивал «диктаторские полномочия», на этот раз действовал совершенно иначе. Отправился на заседание «предпарламента» испрашивать одобрения на подавление мятежа. Закатил длинную речь. Пошли дебаты, обсуждения… Утром 25 октября (7 ноября), когда план большевиков уже фактически претворился в жизнь, Александр Федорович укрылся не где-нибудь, а в посольстве США. И был вывезен из Петрограда на посольской машине с американским флагом. В общем, поневоле напрашивается вывод, что Керенский сам уступил власть. Что ему было внушено — должен уступить. Так же, как раньше силы «мировой закулисы» внушили Львову — нужно, мол, уступить власть Керенскому. И Александр Федорович это добросовестно выполнил.

Его последующий «поход на Петроград» с генералом Красновым выглядел просто несерьезно. Вся «армия» состояла из 700 казаков при 16 орудиях. В столкновениях погибли 3 казака, 28 было ранено. Советская сторона, по данным Краснова, потеряла больше, около 400 человек. За что погибли и лили кровь? За кого? Взаимной злобы еще не было. День дрались, а потом вполне получилось помириться, казаков согласились отпустить на Дон со всем оружием и имуществом. В Петрограде, Москве, Омске, Новосибирске, Киеве и других городах противостоять перевороту пытались в основном юнкера. Только наивные мальчишки еще верили в идеалы «демократии» и готовы были защищать такое правительство. И погибали. За кого? За что?

К истории Октябрьской революции следует добавить еще один малозаметный, но яркий факт. В ноябре намечалась межсоюзническая конференция Антанты. Впервые она проходила с участием США — на нее ехал полковник Хаус. Отправился он заблаговременно, чтобы провести ряд переговоров. И получил для этого огромные полномочия, он представлял самого президента. Эти полномочия были документально оформлены и подписаны 24 октября (по российскому, старому стилю — 11 октября). И адресовались они правительствам Англии, Франции и Италии. Без России! За 11 дней до Октябрьской революции в Вашингтоне уже знали, что с Временным правительством переговоров вести не придется… А в Европе Хаус очутился как раз «вовремя» — когда поступили известия о перевороте в Петрограде. Вовремя, чтобы сразу согласовать общую позицию союзников по данному поводу. И удержать европейских политиков от резких шагов и заявлений против большевиков.

Керенский после бегства за границу «пришвартовался» в американских кругах. Даже стал «советником» Вильсона по российским делам. Правда, вряд ли его советы представляли хоть какую-то ценность. Но держали, кормили. Потом отошел на «политические задворки». Кстати, почти все деятели, причастные к крушению России в 1917 г., либералы первого и второго кабинетов Временного правительства, социалисты третьего и четвертого, в эмиграции устроились довольно неплохо. Для них находились должности в разных фондах, находились спонсоры для их изданий, преподавательская и иная хорошая работа. Они, начиная революцию, получили не совсем то, о чем мечтали? Ну так мало ли кто о чем мечтал. Но ведь не забыли, приютили, расплатились за оказанные услуги — вот и будьте довольны.