При Федоре Алексеевиче Московская Русь достигла максимального военного могущества. В 1679 г., когда грозило вторжение турок, на южные границы вышла великолепная армия под командованием Михаила Черкасского и Бориса Шереметева — 113 тыс. пехоты и конницы, да еще 40 тыс. украинских казаков. Артиллерия насчитывала 400 стволов, в обозе везли 11 тыс. ручных гранат.

Но… это была уже инерция прежних достижений! Правление временщиков обернулось страшными злоупотреблениями. Фавориты царя и их знакомые разворовывали казну, растаскивали все, что «плохо лежит». Дошло до того, что даже московским стрельцам перестали платить жалованье. А это была придворная гвардия, их насчитывалось 22 полка.

Правда, жалованье было не единственным их заработком. Стрельцам предоставлялось право беспошлинно торговать, заниматься промыслами. Хотя такая специфика сказалась не лучшим образом на боеспособности стрельцов. Они расслоились на состоятельных хозяйчиков и бедноту. Те, кто побогаче, стремились освободиться от военных походов и занятий. Для этого задабривали подношениями командиров, писарей или приплачивали товарищам, чтобы сходили вместо них.

Служба была выгодной, в полк старались записать сыновей и прочих родственников. Но сейчас невыплаты стали хроническими. Если начальники имели «лапу» в правительстве, чего им было стесняться? Они не только прибирали к рукам деньги, но и притесняли подчиненных, заставляли работать в своих личных хозяйствах. Стрельцы подали жалобу царю, и Федор поручил разобраться Языкову. Однако в деле были замешаны приятели Языкова, и он объявил челобитную клеветой. Досталось тем, кто ее подал, — их били кнутом и отправили в ссылку.

Обычных армейских полков злоупотребления коснулись еще сильнее. До них не доходили ни жалованье, ни снабжение. На обучение махнули рукой, это было никому не нужно. В полках множились «мертвые души» — командиры старались получить на них оплату, хлеб, сукно. А солдаты и драгуны, чтобы как-то прокормиться, превращались в военизированных крестьян. Аналогичным образом пошли вразнос экономика, финансы. Казенные предприятия разваливались, растаскивались, распродавались в частные руки. А частные предприниматели вынуждены были кормить взятками временщиков и их любимцев.

В народе нарастало недовольство. Резко увеличивалось число раскольников. Стоит подчеркнуть, что раскол в церкви возник уже давно, в 1650-х годах, но долгое время он не имел никакой поддержки в народе! Проповедниками раскола оставалась узкая кучка вчерашних священнослужителей, а их покровителями выступали оппозиционные аристократы: боярыня Морозова, княгиня Урусова, князь Хованский. Простые русские люди привыкли доверять церкви и патриарху. Даже Стенька Разин пытался поднимать народ под лозунгом поддержки патриарха Никона, якобы свергнутого боярами.

И только реформы Федора обеспечили массовый приток к учителям раскола. Брадобритие и польские моды представлялись доказательствами «повреждения» веры. Повысились подати, приближенным царя раздавались деревни, крепостились свободные крестьяне и росло количество беглых. Из армии дезертировали солдаты. Они находили пристанище в подпольных общинах: перекрестись двумя пальцами — и тебя накормят, укроют. В глухомани множились скиты. Провозглашалось, будто уже настало «царствие антихриста». Проповедники призывали «удалятися и бегати», не платить подати. В молитвах не поминали бранью Церковь. Всех, кто посещал «никоновские» храмы, требовали перекрещивать как еретиков.

Хотя на самом-то деле духовный разброд привел не к сбережению «неповрежденной» веры, а именно к ересям. Некоторые секты дошли до жутких ритуалов коллективных самосожжений. Другие собирали всякий сброд, рассылали «прелестные письма» и не скрывали, что намерены раздуть в стране смуту. Федор Алексеевич отреагировал. Против раскольников начали высылать военные экспедиции, применять более суровые наказания. Царь созвал Освященный Собор, обсудивший меры борьбы с этой напастью. Лидер раскола протопоп Аввакум, дерзнувший написать государю, будто во сне видел его отца в аду, был «за великие хулы» сожжен вместе с тремя единомышленниками.

Но угроза восстаний оставалась вполне реальной. Опасность усугублялась и положением вокруг трона. Здоровье царя оставляло желать много лучшего, а детей у него не было. В 1680 г. он полюбил небогатую дворянку с Украины, Агафью Грушецкую. Вопреки мнениям родственников, женился на ней — и в 1681 г. молодая супруга родила сына. Но радость мгновенно оборвалась. От родов Агафья не оправилась, через три дня умерла. За ней скончался и младенец.

Кто оставался наследником? Брату Федора, Ивану Алексеевичу, исполнилось 17 лет. Но он-то и подавно не годился на царство, был почти слеп, хром, косноязычен. А там временем подрастал Петр. Царь старался, чтобы младший брат и его мать не чувствовали себя ущемленными. Наталье сохранили штат из 102 дворян, несших службу при ней, сохранили целый двор мамок и нянек, выделяли неплохое содержание.

И все-таки она чувствовала себя в Кремле неуютно. Предпочитала жить в селе Преображенском, она полюбила эту усадьбу еще при жизни мужа. Вроде бы, покинула эпицентр политической жизни. Но при новых властителях оказались обиженными не только крестьяне или стрельцы. Временщики оттеснили от власти родовитых бояр, не считались с патриархом. Теперь Иоаким стал наведываться к Наталье. К ней потянулись и представители высшей аристократии — Репнины, Ромодановские, Шереметевы, Куракины. Складывалась патриотическая партия, и маленький Петр превращался в ее знамя. Хотя он-то был еще маленьким. Что-нибудь объяснять — слишком сложно. Или сболтнет где-нибудь лишнее. Серьезные разговоры предпочитали вести без него. Поэтому ситуация складывалась весьма своеобразно. С именем Петра связывались надежды, вокруг него строились планы, но самому Петру внимания почти не уделяли.

Даже с воспитателями получилось неладно. Кандидатуру Медведева отвергли, а подыскать равнозначную замену не удосужились. Боярин Соковнин посоветовал Наталье взять наставником дьяка Никиту Зотова, его и приставили к царевичу. Мать не проверяла процесс обучения, руки не доходили. А Зотов оказался не слишком прилежным педагогом, зато чрезмерно уважал спиртное. Петр был очень способным, легко схватывал основы письма, чтения, арифметики. Наставник этим пользовался, чтобы побыстрее закруглить уроки и отправить царевича играть с дворовыми детьми. А сам без помех предавался хмельным радостям. Петр рос вообще без систематического воспитания.

Некоторые историки приводят версию, будто Федор Алексеевич, похоронив Грушецкую, не хотел больше жениться, намеревался назначить наследником Петра. Правда это или легенда, придуманная сторонниками Нарышкиных, трудно судить. Но Милославские обеспокоились. Языков с Лихачевым и подавно запаниковали. Их-то в случае смерти государя однозначно ждали опалы и конфискации. Им позарез было нужно, чтобы Федор все-таки произвел сына, тогда они смогут зацепиться за ребенка в качестве опекунов.

Они принялись обхаживать государя и сосватали ему 14-летнюю родственницу Языкова, Марфушу Апраксину. Всего через полгода после кончины Агафьи Федор женился на ней. Но Марфуша была близка не только к Языкову. Как выяснилось, ее крестным являлся опальный боярин Матвеев. Юная царица замолвила словечко, и муж поверил ей, былая клевета расползлась по швам. Федор Алексеевич признал Матвеева невиновным, повелел вернуть из ссылки, возвратить ему отнятое состояние. Вот тут-то почва под ногами Милославских зашаталась. Они проигрывали в любом случае!

Но состояние царя быстро ухудшалось, он окончательно слег. А ухаживать за братом самоотверженно взялась Софья. Она неотступно находилась возле ложа Федора, дежурила днями и ночами. Хотя при этом все связи государя с внешним миром как-то само собой переориентировались через царевну. Софья передавала его распоряжения. Сама определяла, кого допустить к брату. А это было немаловажным, Милославские и Нарышкины готовились к схватке…

И тут-то, совсем некстати, напомнили о себе стрельцы. 23 апреля 1682 г. они подали очередную жалобу на задержки жалованья. При дворе было не до них, царь умирал! Делегата с жалобой отправили в Стрелецкий приказ. Но и чиновники разбираться не хотели. Доложили главе приказа, 80-летнему Юрию Долгорукову, что жалобщик пьян. Да и вообще обращение к царю через голову собственного начальства Долгоруков счел нарушением субординации. Приказал высечь стрельца.

Вмешались товарищи делегата, отбили его. Стрелецкая слобода замитинговала. А в этой каше объявился неожиданный предводитель, Иван Андреевич Хованский. На польской и шведской войнах он командовал корпусами, отличился в нескольких сражениях. Но человеком не слишком умным, носил прозвище «Тараруй» — балаболка. Он считал, что его обидели, не оценили заслуг, обходят в чинах. К тому же Хованский был тайным раскольником. Вот он и задумал сыграть на возмущении. Ездил по полкам и внушал, что дальше будет еще хуже, им не дадут «ни корму, ни денег», а «бояре-изменники» продадут Москву еретикам и искоренят православие.

27 апреля скончался царь. Тут же, у гроба, партия Нарышкиных предприняла заранее подготовленный демарш. Патриарх Иоаким обратился к присутствующим с вопросом: кому быть государем, Ивану или Петру? Большинство бояр высказалось за Петра, но указывали, что для решения надо созвать Земский Собор. Нет, Иоаким не хотел давать Милославским опомниться. Объявил — зачем ждать? Вышел на Красную площадь и задал тот же вопрос собравшейся толпе. Кого хотят люди? Закричали: «Петра!». Софья возражала, что подобное избрание незаконно, а если Иван недееспособен, то и Петр еще мальчик. Предложила: пусть будет два царя. Патриарх легко разбил ее доводы, указал, что многовластие пагубно, и Богу угоден един государь.

Да уж какой там государь! Петру было 10 лет, а его мать никогда не имела отношения к власти. Все надежды она возлагала на Матвеева — приедет, возьмет дела в свои руки. Писала к нему, торопила. Он выехал из Пустозерска уже месяц назад, но… Теперь в каждом городе знали: он станет настоящим правителем России. Устраивали торжества, дарили подарки. А Матвееву после перенесенных унижений нравилось, он ехал медленно, с остановками. Пока Матвеева не было, Наталья поручила управление страной своему отцу и братьям, Афанасию и Ивану. Они тоже никакого опыта не имели, зато задрали носы, кичились новым положением.

Ну а Хованский в эти же дни подстрекал Стрелецкую слободу. 30 апреля сразу 17 полков предъявили ультиматум — уплатить жалованье, наказать их полковников, иначе они «промыслят о себе сами», перебьют начальников и разграбят их дома. Наталья перепугалась и решила задобрить стрельцов. Без расследования, без суда она велела арестовать обвиненных командиров, пустить их имущество на уплату жалованья. Двоих полковников было приказано бить кнутом, а 12 человек высечь батогами.

А между тем среди приговоренных были и честные, заслуженные начальники! Герои недавних войн! Теперь они рыдали от позора, а разбуянившиеся стрельцы сами командовали палачам «давай» или «довольно». Но попустительство смутьянам вовсе не принесло успокоения! Напротив! Стрельцы совершенно выходили из повиновения. Офицеры пытались навести порядок — их прогоняли бранью, камнями, несколько человек убили. Такое отношение со стороны правительства оскорбило командиров. Они вообще перестали ходить на службу, уезжали из Москвы.

11 мая в столицу прибыл Матвеев. Стрельцы уважали его, присылали к нему делегации, жаловались на «неправды». Боярин принимал их, обещал разобраться, когда войдет в курс дел. Однако Милославские не позволили ему выправить ситуацию. Они запустили по полкам собственных агитаторов. Вели тайные переговоры с Хованским. Выискивали и подкупали сторонников, сколачивали из них отряды. Рано утром 15 мая агенты Милославских и Хованского подняли стрельцов по набату. Шумели, что Нарышкины с помощью лекарей-иноземцев умертвили Федора Алексеевича, а теперь убили Ивана, законного царя. Оглашали списки «изменников».

Стрельцы повалили в Кремль. Но современники отмечали, что разные части и отряды вели себя по-разному. Сухарев и Стремянной полки не поверил лгунам, не присоединились к мятежу. Большинство настроилось отстоять справедливость законными средствами. Выступили строем, со знаменами и иконами. Но в колонны стрельцов тут же вклинивались группы заговорщиков, уже изготовившиеся убивать. Они вооружились бердышами, заранее обрубили древки, чтобы было удобнее орудовать в коридорах и комнатах. Подступили ко дворцу, орали, чтобы им выдали «виновных».

Сперва казалось, что произошло недоразумение, и его легко развеять. На крыльцо вышла царица Наталья — вывела Ивана с Петром, и толпа ахнула! Оба были живы и здоровы! Вышли увещевать патриарх, Матвеев. Стрельцы извинялись. Просили, чтобы боярин замолвил за них словечко перед царем — взбунтовались по ошибке. Матвеев счел казус исчерпанным, удалился во дворец. Да только офицеров, чтобы скомандовать «кругом, шагом марш», в полках больше не было! Зато были агитаторы Хованского и Милославских, снова забузили.

Утихомирить их попробовал молодой боярин Михаил Долгоруков. Стал кричать, чтобы расходились по домам. Но именно этим воспользовались подстрекатели. Полезли на крыльцо, зашумели — опять орешь на нас? Бояре обманули, хотят разогнать, а потом скрутят в бараний рог! Михаила скинули с крыльца на подставленные копья. Первая кровь стала сигналом. Отряды убийц ринулись во дворец. Покатилась резня по спискам. Причем у людей Милославских и Хованского списки оказались разные, они искали жертвы независимо друг от друга. Про повод мятежа никто уже не вспоминал. Наткнулись в коридоре на царицу Наталью с Иваном и Петром — их грубо отшвырнули в сторону. Петра забрызгало кровью его родных, он получил тяжелый нервный шок, который давал о себе знать всю жизнь.

Другие стрельцы так и торчали на площади. Организаторы позаботились подвезти водку, взломали дворцовые погреба. Кто поумнее и поспокойнее, уходили в Стрелецкую слободу, а по улицам разбредались пьяные шайки, лилась кровь. Погибло более 100 человек — Матвеев, Языков, Долгоруковы, Ромодановские, брат царицы Афанасий. Другого брата Ивана она спрятала, но мятежники настаивали выдать его, и Софья хладнокровно вынудила Наталью пожертвовать братом. Бунтовщики пытали его. Хотели, чтобы он подтвердил отравление царя и покушение на царевича Ивана. Однако Иван Нарышкин отказывался возводить напраслину на свою семью, вынес все мучения и был изрублен на куски.

Софья в страшные дни стала единолично распоряжаться во дворце — Наталья, потерянная и разбитая, лишившаяся близких, выбыла из строя. Царевна же брала под контроль разбушевавшуюся стихию. В полках по-прежнему действовали агенты Милославских, подыгрывали. Стрельцов начали приводить в Кремль каждый день по два полка. Их угощали обедами, Софья собственноручно обносила чарками вина.

С Хованским вроде бы договорились — его официально назначили начальником Стрелецкого приказа вместо растерзанного Долгорукова. На Красной площади воздвигли столб, на нем написали, что убитые были действительно виновны, а мятежники совершили подвиг, спасли страну. Всем полкам выдали похвальные грамоты. Стрельцам обещали выплатить задолженности, начиная… с 1646 г. А именно 240 тыс. руб. Колоссальную сумму взяли, конечно, с потолка. Ее забросил стрельцам Хованский…

Но Софья безоговорочно согласилась. Разослала по городам указ свозить в Москву деньги и серебряные изделия, откупаться от стрельцов. Хотя царевна шла на уступки отнюдь не бескорыстно. За это и стрельцы добавляли в свои требования некоторые пункты, которые были нужны Софье. Она вела игру хитро и тонко, сохраняя «чистые руки». Все требования следовали только от имени стрельцов! Царевна вроде бы оставалась ни при чем. Разводила руками — со стрельцами не поспоришь, приходится выполнять.

Так, по требованию стрельцов, а вовсе не Софьи, отправились по ссылкам все враги Милославских, если им посчастливилось уцелеть в резне. По требованию стрельцов постригли в монахи Кирилла Нарышкина, отца вдовствующей царицы. По требованию стрельцов был созван Земский Собор. Его решения тоже были продиктованы от имени стрельцов — возвести на трон вовсе не Петра, а двух царей, Ивана «первым», а Петра «вторым». А при двух недееспособных царях поставить правительницу-регентшу. Софью. Земский Собор такое решение принял безоговорочно. Кто посмеет противиться, если зал заседаний окружают банды с саблями и бердышами?

Но мятеж организовывали слишком разные силы. Царевна добилась своих целей. Однако смутьяны из стрелецких полков отнюдь не спешили возвращаться к нормальной службе. Они обнаглели, чувствовали себя полными хозяевами в столице. По-прежнему выискивали и убивали неугодных, грабили. Да и Хованский занесся. Попытался гнуть собственную линию. Под его крыло стекались раскольники. Подзуживали выступить за старое «благочестие». Один из проповедников, Никита Пустосвят, с толпой последователей и стрельцов вломился в Успенский собор, прервал богослужение, выгнал патриарха.

А Хованский подговорил подчиненных, чтобы они выставили правительству новое требование — провести диспут между Церковью и старообрядцами. Он состоялся 5 июля в Грановитой палате. Патриарх Иоаким пришел с холмогорским архиепископом Афанасием. Привел сторонников и Пустосвят. Присутствовали бояре, Софья, царица Наталья. Набились стрельцы, они видели себя главными арбитрами. Диспута как такового не получилось. Патриарх и Афанасий начали объяснять греческие тексты, а Никита с раскольниками объявили, что пришли не толковать о грамматике греческой, а утверждать истинную веру. Стали хватать иерархов за бороды. Оказалось, что они принесли с собой камни, кидать в оппонентов. Стрельцы разгорячились, как болельщики, готовые поддержать «свою команду». Спасла положение Софья. Встала и крикнула: «Нас и все царство на шестерых чернецов не променяйте!»

Вот тут и открылось, что основная часть стрельцов к раскольничьим увлечениям Хованского равнодушна. Они сразу одумались, кинулись бить Пустосвята и его группу. Шумели: «Вы, бунтовщики, возмутили всем царством!» Потрепанная староверческая делегация, выйдя на площадь, пыталась провозглашать, будто они победили. Но Софья уже разобралась в настроениях стрельцов. Созвала выборных от полков, опять обносила вином, рассыпала деньги и обещания, а раскольничьих проповедников велела арестовать. Пустосвята обезглавили, остальных сослали по монастырям, и ни один полк за них не вступился.

«Старообрядческая революция» Хованского провалилась. Впрочем, он не считал это серьезным поражением. Предводитель стрельцов чувствовал себя всесильным. Подвыпив, он вполне по-«тараруйски» фантазировал о новых проектах. Как он породнится с царской династией, заставит отдать себе в жены младшую сестру Софьи, Екатерину. А дальше видно будет, кому править страной! Но Хованский забыл, что Москва — еще не вся Россия, а стрельцы — не вся армия. Его сила состояла только в том, что царская семья оказалась у него в заложниках.

Зато Софья это осознавала. 19 августа она со всем двором отправилась на храмовый праздник в Донской монастырь, совсем рядом с городом. А оттуда пожелала сделать крюк, заглянуть в Коломенское. А оттуда поехала вовсе не в Москву, а в Троице-Сергиев монастырь… И во все стороны понеслись гонцы с приказами — собирать войска в Коломне, Серпухове, Переславле-Залесском. Москву брали в кольцо.

Хованскому царевна напоследок подольстила. Выслала похвальную грамоту и пригласила к себе на именины. Даже намекнула, почему бы и в самом деле не женить его на Екатерине Алексеевне? Подействовало. Старый воевода раздулся от важности и… поехал. Но в селе Пушкине его уже поджидали. Схватили со всей свитой, мгновенно вынесли смертный приговор и отрубили головы.

Младший сын Хованского служил стольником у Петра, узнал о судьбе отца, сбежал в Москву и сообщил стрельцам. Те забушевали, грозили идти и разорить Троицу. Но куда там! В мятежах они совсем разложились, это была толпа, а не войско. Между тем, стали поступать известия, что дороги в столицу перекрыты, у Софьи собирается 30 тыс. воинов. Стрельцы сникли и покорились. Сами выдали зачинщиков. Срыли памятный столб на Красной площади, возвратили похвальные грамоты. Следствие возглавил Василий Голицын — и казнили не только смутьянов и убийц. Избавились и от тех, кто слишком много знал. Как говорится — концы в воду…