Сражения корежили Европу, а к вступлению в войну тайно готовилась Турция. Но на Востоке такой секрет скрыть было невозможно, о нем знали на всех базарах. От русской агентуры, от консулов в разных городах сыпались донесения о передвижениях войск, о развернувшейся пропаганде «священной войне против России». Но наша страна вела тяжелую борьбу с Германией и Австро-Венгрией, и всячески старалась избежать открытия еще одного фронта. По, крайней мере, отсрочить. 29 августа министр иностранных дел Сазонов направил в Ставку и в штаб Черноморского флота циркуляр: «Нам нужно сохранить мирные отношения с Турцией, пока не определится решительный перевес русско-французских войск над австро-германскими». Признавалось «нежелательным какое-либо вызывающее действие против турок», способное стать поводом к войне. Предписывалось не поддаваться на провокации.

План войны с Турцией генштаб составлял в 1908 г. и корректировал в 1912 г., он был чисто оборонительным. России нападать на южную соседку было незачем, но считалось вероятным, что Германия подстрекнет турок нанести удар. Указывалось, что даже их поражение будет немцам выгодно — они подомнут ослабевшее государство. В случае войны Черноморский флот должен был блокировать Босфор легкими кораблями, минами. Если вражеская эскадра атакует, основные силы флота давали ей бой вблизи Севастополя — это позволяло вывести на противника больше кораблей (в основном, устаревших), обеспечить эвакуацию и ремонт подбитых, использовать подводные лодки. А три Кавказских корпуса защищали Закавказье.

Позже внимание генштаба переключилось на растущую угрозу со стороны Германии, а армия турок представлялась слабой, ее били все кому не лень, и были допущены серьезнейшие ошибки. Не учли, что Турция может выступить вместе с немцами, что к 1914 г. она реорганизовала армию. С началом войны вступил в действие план, нацеленный только против Германии и Австро-Венгрии. Для прикрытия границы с Румынией и Черноморского побережья была растянута на сотни километров 7-я армия из 7 пехотных и 2 кавалерийских дивизий. А из 3 корпусов Кавказского округа 2 отправились на австро-германский фронт. В Закавказье остался лишь 1-й Кавказский корпус. Получая информацию о приготовлениях Турции, спохватились. 21 августа генштаб распорядился вместо уходящих Кавказских корпусов перебросить из Средней Азии 2-й Туркестанский. Но на это требовалось немалое время — в Закавказье вела всего одна железная дорога, по берегу Каспия.

Сазонов и посол в Стамбуле Гирс упорно продолжали переговоры с Турцией. Но она вела и другие переговоры, с Болгарией и Румынией, о союзе против России или хотя бы их нейтралитете. Иттихадисты обратились и к грузинскому эмигрантскому «Комитету независимости», армянской партии «Дашнакцутюн», предлагали поднять восстания на Кавказе, а за это после победы обещали автономию (в составе Османской империи). Грузины откликнулись, они сговорились и с немцами, в Трапезунде началось формирование Грузинского легиона под командованием капитана фон Шуленбурга. Но дашнаки помнили, как их надули после свержения Абдул-Гамида. Отвечали уклончиво, что армяне будут добросовестно служить в османской армии, но от подрывных акций в России отказались.

Да и как было не отказаться, большинство армян и других христиан в Османской империи симпатизировали русским, присылали делегации через границу, в консульства. Начальник разведотдела Кавказского округа Драценко представил доклад, что в случае войны в Турции наверняка начнется резня христиан. С ним был согласен начальник штаба округа Юденич, предлагал вооружить для самообороны турецких армян, айсоров и дерсимских курдов, просил выделить 25 тыс. винтовок, 12 млн. патронов. Но лишнего оружия в России не было, все запасы израсходовали на мобилизацию. А Сазонов еще и еще раз предупреждал — «надежда на мир пока не утрачена», поэтому следует избегать всего, «что может вызвать конфликт». Предписывал остерегать дружественных турецких подданных от восстаний. Чтобы не давать туркам придирок, Россия даже вывела свои отряды из Северного Ирана.

Куда там! Немцы торопили союзников. Кайзер писал: «Сейчас важна каждая винтовка, которая может стрелять по славянам». Мольтке требовал от своего представителя в Стамбуле фон Сандерса: «Желательно, чтобы Турция возможно скорее выступила». Младотурки нисколько не возражали, они были уверены в победе Центральных Держав. В официальных документах «Иттихада» указывалось: «Наше участие в Мировой войне оправдывается нашим национальным идеалом. Идеал нашей нации ведет нас к уничтожению нашего московского врага, для того, чтобы благодаря этому установить естественные границы нашей империи, которые включат в себя и объединят все ветви нашей расы». Но турки вели свою игру — ждали, пока побольше русских войск из Закавказья будет переброшено против друзей-немцев. Да и дороги в Турции были отвратительными, мобилизация занимала много времени.

В Порту прибывало из Германии все больше офицеров, вагоны с орудиями, боеприпасами. В сентябре по турецким городам глашатаи с барабанами стали собирать для призыва в армию всех мужчин, знающих немецкий язык. Отменили льготы тем, кто прежде получил отсрочки от службы. А по мере подготовки к войне Стамбул вел себя все более дерзко. 9 сентября отменил привилегии и особые права иностранцев. Французы и англичане протестовали, но вынуждены были проглотить. Вскоре в российских водах задержали турецкий пароход, он курсировал под русским флагом и явно вел разведку. Даже в этом случае царское правительство предпочло замять дело, судно и команду отпустили, протест составили в крайне вежливых тонах. А 13 октября наместник на Кавказе Воронцов-Дашков доложил царю — банды курдов стали нарушать границу, угонять скот, на сопредельной территории растет число войск, в Эрзеруме вдруг арестовали товары наших купцов, закидали камнями секретаря русского консульства. Николая II эти выходки возмутили, на докладе он поставил резолюцию для Сазонова: «Сделать резкое представление Турции».

Но иттихадистам было уже плевать на любые представления. Они сочли — пора. 21 октября Энвер-паша вступил в должность верховного главнокомандующего, получил права диктатора. Первый свой приказ он отдал адмиралу Сушону: «Турецкий флот должен добиться господства на Черном море. Найдите русский флот и атакуйте его без объявления войны, где бы вы его не нашли». Разногласий не было. Оба, Энвер и Сушон, были горячими сторонниками «сценария Порт-Артура»: действовать так же, как когда-то японцы. Напасть внезапно, первым же налетом подорвать силы Черноморского флота и сбросить его со счетов.

У России на Черном море имелось 7 старых линкоров. 2 из них в море уже не выходили, были приклепаны на мертвом якоре — «Георгий Победоносец», где размещался штаб флота, и учебное судно «Синоп». В строю оставались «Иоанн Златоуст», «Евстафий», «Пантелеймон», «Ростислав» и «Три святителя». Кроме того, в составе флота было 2 крейсера, «Кагул» и «Память Меркурия», 26 эсминцев и миноносцев (из них 9 новых), 4 подводные лодки (устаревших), 6 минных заградителей, 2 посыльных судна, несколько транспортов, канонерских лодок и тральщиков.

Полагали, что против Турции этого пока достаточно. У нее было 3 старых линкора — «Хайреддин Барбаросса», «Торгут-Рейс» и «Мессудие», 4 крейсера — «Меджидие», «Гамидие», «Пейк» и «Берк», 2 минных заградителя и 10 эсминцев. Но добавка в виде «Гебена» и «Бреслау» сразу изменила соотношение сил. На русских линкорах стояло по 4 двенадцатидюймовых орудия, а на одном лишь «Гебене» 10 одиннадцатидюймовых и 12 шестидюймовых. Если же учитывать большую скорострельность и дальнобойность его артиллерии, то получалось, что по огневой мощи он равен всем нашим линейным кораблям вместе взятым.

Германия реорганизовала командование союзным флотом, на турецкие линкоры назначили по два капитана, турка и немца, капитанами остальных кораблей стали немцы. Чтобы избежать утечки информации, Сушон вывел флот в море и лишь там 27 октября отдал боевой приказ. Корабли разбивались на отряды. На Одессу направлялись крейсер «Меджидие», минный заградитель «Самсун» и 2 эсминца. «Пейк» должен был рвануть важный кабель Севастополь — Варна. На Севастополь нацеливались «Гебен», минный заградитель «Нилуфер» и 2 эсминца, на Южный берег Крыма — «Гамидие» с эсминцами, на Керчь и Новороссийск — «Бреслау» и «Берк». Все отряды должны были выйти к своим целям 29 октября к 6.00 утра и нанести удары одновременно. Атаковать все важнейшие русские порты.

А наш флот уже три месяца пребывал в напряженном ожидании. Тревожные сигналы поступали изо дня в день, но ничего не случалось. Это притупило бдительность. Адмирал Эбергард держал свои линкоры в Севастополе, в едином кулаке — с одним или двумя из них «Гебен» легко справился бы. Дивизия эсминцев ушла в Евпаторию на учебные стрельбы. В Одессе находились канонерские лодки «Донец», «Кубанец» и минный заградитель «Бештау». В Очакове — заградитель «Дунай», в Батуме — заградитель «Духтау». А из Ставки приказали помочь — в Ялте отстал батальон 62-й дивизии, отправляемой на фронт, его нужно было побыстрее перевезти в Севастополь, к железной дороге. Следовало бы выделить транспорт, но его пока загрузят углем, пока подготовят. Чтобы ускорить дело, Эбергард послал минный заградитель «Прут», стоявший под парами.

28 октября линкоры выходили в море, но от купеческого судна поступило сообщение — в море видели «Гебен». Корабли получили команду вернуться на базу. Ведь положение оставалось непонятным, все еще требовалось не поддаваться на провокации. В море остались бригада тральщиков и дозорный дивизион эсминцев — «Лейтенант Пущин», «Живучий» и «Жаркий». А вечером пришла телеграмма от Янушкевича: «По полученным сведениям Турция решила объявить войну не позднее 24 часов». Эбергард послал приказы минной дивизии в Евпаторию, «Пруту» в Ялту — идти в Севастополь. Ночью доложили с наблюдательного пункта на мысе Сарыч: замечен прожектор большого судна. Подумали, что это возвращается «Прут». В 5.58 сообщили с мыса Лукулл: приближается корабль. А вскоре однозначно уточнили: «Вижу «Гебен» в 35 кабельтовых…»

И тотчас последовал залп пяти гигантских орудий, за ним следующие. Снаряды падали в бухту, рвались в городе. Один попал в Морской госпиталь, другой на Корабельную слободку, зажег домишки бедноты. Бригада тральщиков спешно уходила с моря под прикрытие берега. А из кораблей, находившихся в гавани, «Гебену» начал отвечать старый, доживающий свой век на приколе «Георгий Победоносец». Остальные растерялись, ждали приказа, либо стояли так, что не могли стрелять. Вступили в бой и батареи береговой обороны. На батарею № 16 имени генерала Хрулева попал снаряд, вывел из строя орудие, вспыхнул пожар в пороховых погребах. Штабс-капитан Миронович увлек за собой солдат, бросился тушить пламя, и чудом предотвратил катастрофу.

Но положение оставалось критическим. На рейде стояли заградители с полными комплектами мин, достаточно было попадания в любой из них, чтобы взрыв потопил все ближайшие корабли, порушил порт и город. Спас ситуацию командир дозорного дивизиона эсминцев капитан II ранга Головизнин. Его «Лейтенант Пущин» ринулся в атаку, за ним «Живучий» и «Жаркий»… Это выглядело просто самоубийством. Три маленьких кораблика устаревшей постройки, стреляя из малокалиберных пушчонок, пошли на гигантский крейсер. Но Головизнин добился чего хотел, «Гебен» перестал бить по городу и порту, перенес огонь на него. Были попадания в кубрик, в рубку, дыра зияла под носовой трехдюймовкой, но развороченный и горящий миноносец продолжал идти на врага. Снаряды сбили его трубы, он замедлял ход. Все же пустил торпеду издалека, без шансов попасть. И «Гебен»… струсил. Испугался отчаянной атаки подбитого миноносца, а следом приближались еще два. Да и батареи береговой обороны оправились от неожиданности, их снаряды ложились все ближе. «Гебен» развернулся и стал уходить.

Самым обидным оказалось то, что вражеский корабль безнаказанно прогулялся… по минным заграждениям. Они имели систему централизованного электрического включения, и их обесточили — ждали возвращения «Прута». Офицер, ведавший главным рубильником, оказался тупым педантом, без приказа не включал. А пока в суматохе спохватились, «Гебен» уже сошел с минных полей. Ведь бой шел всего 25 минут. На «Лейтенанте Пущине» было 7 убитых и 11 раненых, на батарее Хрулева 6 убитых и 12 раненых, в Морском госпитале погибло 2 и было ранено 8 человек. Но дело этим не кончилось. Из Ялты шел практически беззащитный заградитель «Прут». По счастью, он не успел взять на борт злополучный батальон, и «Гебен» встретил его у мыса Фиолент. Вот такая добыча Сушона вполне устраивала, он потребовал от «Прута» сдаться. Его командир лейтенант Рогусский отказался. «Гебен» открыл огонь с дальней дистанции, ничем не рискуя, как по мишени. Разрывы вызвали пожар, а на борту «Прута» было 750 мин. Рогусский приказал команде спасаться, а сам остался на корабле и открыл кингстоны.

С ним остался и судовой священник, иеромонах Бугульминского монастыря о. Антоний (Смирнов). Моряки кричали ему, чтобы прыгал, предлагали место в шлюпке. Но часть шлюпок разбило при обстреле, люди гроздьями цеплялись за борта уцелевших, и о. Антоний не хотел отнимать у кого-то шанс на жизнь. Он успел надеть ризу, один стоял на палубе тонущего корабля, благословлял матросов, подняв Евангелие. Потом, исполняя долг до конца, пошел искать Рогусского для последней исповеди. «Прут» пошел на дно. Но наверное, молитва о. Антония дошла до Господа, никто из команды не утонул в студеной октябрьской воде. Никто не попал в плен. В это время к Севастополю подоспела минная дивизия и была послана навстречу «Пруту». А «Гебен», заметив эсминцы, предпочел удрать. Когда русские корабли подошли к месту трагедии, 300 моряков теснились в шлюпках, плавали в воде — и кричали «ура». В честь подвига своего капитана и священника…

Вражеский флот наделал бед и в Одессе. Здесь была потоплена канонерская лодка «Донец», повреждены канонерка «Кубанец», заградитель «Бештау», четыре гражданских парохода. Неприятельские снаряды попали в сахарный завод, трамвайную станцию, нефтяной резервуар. Береговая артиллерия в Одессе была слабой, но начала отвечать, было несколько попаданий в турецкие корабли, и они ушли. Крейсер «Гамидие» обстрелял Феодосию — абсолютно беззащитную и не имевшую никаких военных объектов. «Бреслау» и «Берк» потопили в Керченском проливе рыбачьи лодки и набросали мин, на них потом подорвались два парохода. А крейсера противника проследовали к Новороссийску и обстреляли его — сгорел хлебный амбар, сбило трубу цементного завода. При этом на берег в одиночку высадился турецкий офицер (видать, обкурившийся анаши) и потребовал сдать город. Его тут же арестовали, а корабли убрались.

В общем, никакого «Порт-Артура» у Сушона не получилось. Его флот только набезобразничал, не сумев нанести русским значительных потерь. Но это была уже не провокация, а настоящее нападение. Тем не менее даже в такой ситуации турки пытались водить за нос своих противников. Великий визирь пожелал встретиться с русским послом в Стамбуле, выражал «горькое сожаление» и сваливал вину на немцев — дескать, Турция здесь вообще ни при чем. Османский посол в Питере явился к Сазонову, заверял, что Стамбул готов начать переговоры о компенсациях за ущерб, может пообещать, что больше не будет. Сазонов даже теперь не отказывался от переговоров, но потребовал для начала удалить немцев из армии и флота. Иттихадистов это «почему-то» не устроило.

А турецкий посол в Париже представил министру иностранных дел Франции Делькассе вообще сногсшибательное заявление. Дескать, их эскадра встретила «к северу от Босфора» русский отряд, в «огневом контакте» потопила минный заградитель и случайно «нанесла повреждения одному из русских портов», но Турция великодушно соглашалась… простить России ее агрессивные действия, «не считать инцидент поводом к войне» и даже «вернуть пленных» (которых у нее не было). Зато наша страна сочла «инцидент» уже войной, 31 октября объявила ее официально. Царь подписал Манифест: «С полным спокойствием и упованием на помощь Божью примет Россия это новое против нее выступление старого утеснителя христианской веры и всех славянских народов. Не впервые доблестному русскому оружию одолевать турецкие полчища, покарает оно и на сей раз дерзкого врага нашей Родины».

На брошенный вызов Черноморский флот ответил адекватно, эскадра из 5 линкоров бомбардировала Трапезунд. Англия и Франция медлили, русским пришлось напоминать им о союзнических обязательствах. Но турки, несмотря на дипломатические клоунады, с ними тоже не церемонились. Без предупреждения открыли огонь по британскому эсминцу, патрулировавшему вблизи Дарданелл. 5 ноября Париж и Лондон объявили войну Османской империи. Зато Турция играла в «миролюбие» еще неделю. Лишь 12 ноября обнародовала фирман, что на нее коварно напали, и провозгласила «священную войну» с «неверными».