Факты резни христиан в Турции, открывшиеся в ходе русского наступления, министерство иностранных дел довело до правительств Англии и Франции. По настоянию России 24 мая была принята совместная декларация трех держав. Злодеяния квалифицировались как «преступления против человечества и цивилизации», возлагалась персональная ответственность на членов младотурецкого правительства и местных представителей власти, причастных к зверствам. Но иттихадисты использовали декларацию как очередной предлог для репрессий — враги Турции заступаются за христиан. Значит, и христиане враги. Впрочем, предлогами пользовались любыми. Восстание в Ване — вот оно, доказательство измены. А в Стамбуле никаких восстаний не было, но объявили, будто армяне тайно изготовляли английские и французские флаги, хотели приветствовать флот Антанты.

Тем временем программа геноцида разворачивалась по намеченному графику, и самые масштабные ужасы еще только начинались. После Киликии на очереди была Восточная Турция, где как раз и проживало большинство армян. В 20-х числах мая сюда поступил приказ Талаата о начале депортации. Для непонятливых министр внутренних дел открытым текстом разъяснял: «Цель депортации — уничтожение». А Энвер 27 мая направил военным властям телеграмму: «Всех подданных Османской империи армян старше 5 лет выселить из городов и уничтожить… всех служащих в армии армян изолировать от воинских частей и расстрелять». Соратникам по партии он говорил: «Я не намерен дальше терпеть христиан в Турции».

В материалах процесса над младотурками, состоявшегося в 1919 г., в донесениях дипломатов и консулов, воспоминаниях очевидцев, сохранилось немало свидетельств о том, как выполнялись эти приказы. Начали с солдат. В строевых частях, где еще служили христиане, их теперь тоже отправляли в рабочие батальоны. Они трудились в качестве вьючного скота, на дорожном строительстве. Кормили их отбросами, подвергали телесным наказаниям. А с мая приступили к уничтожению. В Харпуте находилось 4 тыс. армянских солдат. Их разделили, 2 тыс. отправили «в Алеппо», якобы строить дороги. В горах их ждали заставы с пулеметами, построили у края пропасти и перебили. Оставшиеся в казармах что-то заподозрили, волновались. Но власти послали к ним немецкого миссионера Эймана, он уговорил солдат повиноваться, и их повели «в Диарбекир» — в ту же самую пропасть.

Хотя чаще старались не допустить большого скопления солдат. Их разбивали по подразделениям, по участкам строящихся дорог. Под страхом порки требовали завершить работу к определенному сроку, а потом отводили в уединенное место, где дежурила расстрельная команда. Раненным проламывали головы камнями. Когда партии жертв были небольшими, и палачи не боялись сопротивления, обходились без стрельбы. Резали, забивали дубинами. Издевались, отрубая руки и ноги, отрезая уши, носы.

А гражданское христианское население начали готовить к депортации. По правительственному декрету изгнанникам запрещалось пользоваться какими-либо перевозочными средствами. С собой дозволялось брать лишь то, что можно унести. Остальное имущество поступало в казну. Но начальники на местах увидели возможность крепко погреть руки. В Эрзеруме, Трапезунде, Сивасе, Битлисе, Диарбекире разрешили продать свое состояние, однако на это давалось лишь 5–10 дней. Разумеется, продавать приходилось за копейки — зато дома, сады, скот становились уже собственностью перекупщиков. А они были в доле с начальством.

Несмотря на призывы в армию, среди армян по разным причинам оставалось немало молодых и дееспособных мужчин. Перед депортацией их предписывалось отделять. В Эрзеруме их стали арестовывать и убивать в городской тюрьме. В Харпуте еще и издевались — окровавленную одежду мужчин подбрасывали на пороги их близких. Женщины в ужасе бросились за заступничеством к миссионеру Эйману, тому самому, который уговаривал солдат. Но он их и слушать не захотел, объявил: «Не верю вашим словам». Правда, за крупные взятки власти соглашались не трогать мужчин, пусть идут в ссылку вместе с семьями. За мзду продавали право пользоваться повозками и другие поблажки. В Эрзинджане префект полиции Мемдух-бей так обобрал обреченных, что разбогател на 1,4 млн. франков. Поделился с кем нужно и вскоре стал губернатором Кастамону.

Но далеко не все турки поддержали политику уничтожения христиан. Даже губернаторы Эрзерума, Смирны, Багдада, Кютахии, Алеппо, Ангоры, Аданы, пытались протестовать, отказывались организовывать массовое истребление. Противниками геноцида стали десятки чиновников более низких рангов — мутесарифов, каймакамов. В основном, это были люди, начинавшие службу еще в султанской администрации. Любви к армянам они отнюдь не питали, не и в чудовищных акциях участвовать не желали. Всех их немедленно смещали с постов, многих отдали под суд и казнили за «измену».

Значительная часть мусульманского духовенства тоже не разделяла взглядов иттихадистов. Известны случаи, когда муллы, рискуя жизнью, прятали армян. В Муше влиятельный имам Авис Кадыр, которого считали фанатиком и ярым сторонником «джихада» выступил с протестом — доказывал, что «священная война» это вовсе не истребление женщин и детей. А в мечетях муллы рассуждали, что приказ о геноциде наверняка пришел из Германии. Не верили, что его могли породить мусульмане. Да и рядовые крестьяне, горожане нередко старались помочь, укрывали соседей и знакомых. Если это раскрывалось, их самих отправляли на смерть.

Однако нашлось и достаточное число таких, кто был не против кровавой «работы». Уголовники, милиция, шпана. Теперь они получили полную свободу вытворять все что хочется. Правительство поощряло их, вовлекало новых соучастников. Ты беден? В чем проблема! Все что награбишь — твое. Заглядываешься на женщин? Вон их сколько в твоем полном распоряжении! Твой брат погиб на фронте? Возьми нож и отомсти! Разжигались худшие инстинкты. А жестокость и садизм заразны. Когда внешние тормоза сняты, а внутренние барьеры ломаются, человек перестает быть человеком…

Иногда депортация была чисто условным обозначением. В Битлис отступил из Вана Джевдет-бей со своими отрядами, и отсюда армян никуда вести не стали, истребляли на месте. К Битлису как раз шла 36-я турецкая дивизия, и военный врач описал в дневнике: неподалеку от города он «увидел группу недавно зарезанных мужчин и возле них — трех женщин, совершенно голых, повешенных за ноги. Около одной из женщин ползал годовалый ребенок и тянулся ручонками к матери, а мать с налитым кровью лицом, еще живая, протягивала руки к ребенку, но они не могли дотянуться друг до друга. Немного подальше лежали три окровавленных женских трупа, и младенец, облитый материнской кровью, копошился на груди одной из них… У самого Битлиса, на пустынной равнине, сидело до 2 тыс. армян, окруженных стражей: они ждали своей очереди, так как перебить всех сразу силы местной полиции не могли».

Банды Джевдета обыскивали город. Убивали в домах, на улицах. Особым мучениям подвергали девушек, которых только что изнасиловали. Кромсали груди, вспарывали животы, насыпая туда песок, некоторых привязывали к вертелу над костром и «поджаривали, как поросенка». Джевдет договорился с командованием прибывшей дивизии, чтобы она помогла в прочесывании. Но солдаты оказались более снисходительными, чем местные палачи. Когда находили армян и получали деньги, не трогали их. Об этом узнали, оцепили войсками армянские кварталы и подожгли. Тех, кто выскакивал из пламени, поднимали на штыки. Потом стали приводить жителей окрестных сел. Их набивали впритирку в саманные сараи, закладывали двери соломой и зажигали, люди задыхались от дыма.

18-тысячное население Битлиса и его округи было уничтожено. Под Мардином так же, без всяких переселений, истребили проживавших там айсоров и халдеев. В прочих районах депортация началась, но для значительной части армян она стала лишь дорогой к месту казни. Жуткую славу приобрело ущелье Кемах-Богаз недалеко от Эрзинджана. Здесь сходятся дороги из разных городов, Евфрат бурно несется в теснине между скал, а через реку переброшен высокий Хотурский мост. Условия нашли удобными, командование 3-й армии прислало сюда палачей, 86-ю кавалерийскую бригаду. В Кемах погнали население г. Байбурта, тысячные колонны из Эрзинджана, Эрзерума, Дерджана, Карина.

О том, что там творилось, рассказали жившие рядом медсестры Красного Креста норвежка Бодил и швейцарка Алемон, несколько чудом спасшихся армянок, докладывал американский консул в Эрзеруме. Жандармы не скрывали от подконвойных, что ведут их на убой. Заметив иностранцев, женщины в отчаянии кричали: «Пощадите нас, мы станем мусульманами, немцами или тем, чем вы желаете… Нас ведут в Кемах-Богаз, чтобы перерезать нам горло». Дойдя до места, первым делом отбирали маленьких детей и приканчивали штыками. Всем остальным, подросткам, женщинам, мужчинам, приказывали раздеться донага. Отсчитывали по сотням, выводили на мост и расстреливали, тела скидывали вниз. А толпы раздетых людей, парализованных ужасом, стояли и ждали, когда придет их очередь. Конвоирам надоедало торчать на солнцепеке, и они начинали убивать прямо на дороге.

Распоряжались казнями высокие чины из штаба 3-й армии, приезжали депутаты парламента — показать усердие, не пропустить столь острое удовольствие. Если приводили небольшое количество жертв, с ними расправлялись холодным оружием, забавлялись истязаниями. Если приводили слишком много, процесс буксовал, и людей сбрасывали со скал живыми. Убийцы перевозбуждались от крови, от массы голых тел. Выхватывали из этой массы женщин помоложе или первых попавшихся, тут же, при всех, удовлетворяли похоть и пихали на расстрел или резали сами. Это стало чем-то вроде спорта, количеством испробованных женщин хвастались друг перед другом, даже перед медсестрами Красного Креста.

В Кемах-Богаз погибло 20–25 тыс. человек. Владелец каравана Кербалай Али-Мемед рассказывал, как потом выглядело ущелье: «Когда я подъехал к Хотурскому мосту, перед глазами моими предстало потрясающее зрелище. Несметное количество человеческих трупов заполнило 12 пролетов большого моста, запрудив реку так, что она изменила течение и бежала мимо моста. Ужасно было смотреть; я долго стоял со своим караваном, пока эти трупы проплыли, и я смог пройти через мост. Но от моста до Джиниса вся дорога была завалена трупами стариков, женщин и детей, которые уже разложились, вздулись и смердили. Такое ужасное стояло зловоние, что пройти нельзя было по дороге; два мои погонщика верблюдов от этого зловония заболели и умерли».

Пункты бойни меньшего масштаба действовали в Мамахатуне и Ичоле. Несколько тысяч женщин и детей из Эрзерумской провинции привели в окрестности Харпута и оставили на голой равнине без еды и воды. Через несколько дней все вымерли. Власти ограничились тем, что посылали туда команды для погребения во избежание эпидемий. А из самого Харпута людей отводили партиями к озеру Гельджик, расстреливали или топили. Руководитель губернского комитета «Иттихада» лично возглавлял акции и состязался с подчиненными, сколькими армянками они овладели перед убийством. Бахвалился перед американцем А. Маккензи, что на его счету 72 девушки.

В г. Хнысе власти обращались с армянами вроде бы гуманно. Мужчин не отделяли, дозволили брать с собой любое имущество, нагружать повозки. Жителей Хныса и 27 сел собрали и велели идти в г. Баскан. Они втянулись в горы. Дорога суживалась у моста, и тут их поджидали банды местных добровольцев. Сначала отбирали ценные вещи, затем потребовали снимать всю одежду. Кто-то растерялся, кто-то спешил показать послушание. Но тех, кто быстрее исполнил приказ, сразу стали убивать. Здесь орудовали не организованные палачи, а «любители». Одни старались нахапать побольше барахла, другие набрасывались на женщин, третьи увлекались мучительством. В суматохе часть армян разбежалась. Некоторые спаслись. А три сотни женщин прятались по кустам, когда бойня кончилась, заспорили, куда деваться? Пошли туда, куда было назначено, в Баскан. Там удивились их дисциплине и утопили в оз. Амарак. Вскоре приехал немецкий офицер из Эрзерума, остался недоволен, что дорога завалена трупами, и распорядился убрать их.

В Диарбекире сперва арестовывали мужчин. 674 человека отправили «в изгнание» на плотах по р. Тигр. Через пару дней их одежда продавалась на базаре. Потом начали по очереди оцеплять дома. Подгоняли подводы, сажали по несколько семей, вывозили за город и рубили топорами. Но сообразили, что получается слишком медленно. Стали выводить большими партиями и расстреливать. Других сбрасывали в пересохшие колодцы, когда они наполнялись, зарывали живьем. Части армян объявили, что их все же будут депортировать, но увели недалеко. Возле канала Айран-Пунар стоял кордон добровольцев и резал их. Очевидец-араб описывал, как сцепились два брата — первый предлагал поделить добычу поровну, второй возражал: «Чтобы получить эти четыре узла, я убил 40 женщин». Несколько караванов погнали по дороге на Мардин и в горах сталкивали в пропасть.

В Трапезунде тоже арестовали несколько сот мужчин. Посадили на суда, якобы везти в Самсун. Они вышли в море и через несколько часов вернулись пустыми. На палубы стали грузить новых… Позже по какой-то причине методику изменили. Формировали из армян колонны и вели вдоль берега. Останавливали у селения Джевезлик, где дорога проходит по обрыву над морем. Отделяли оставшихся мужчин и давали понять, что уничтожены будут только они. Мужчины цеплялись за надежду, что их родные уцелеют. Чтобы не злить палачей, покорно позволяли себя убить. Но вслед за ними отбирали детей, кидали с обрыва или разбивали головы о камни. А с женщинами тешились уже не спеша, терзали и изощрялись в надругательствах. Греческий доктор Метакса, случайно увидевший, что с ними вытворяли, сошел с ума. В город дошли страшные слухи, 150 девушек спрятались у греческого митрополита. Но их отобрали, прямо у подъезда митрополита перенасиловали и задушили.

Кое-где, как и в Ване, армяне пытались защищаться. Восстания произошли в Шапин-Карахизаре (недалеко от Трапезунда), в Амасии (под Сивасом), Марзване, Урфе. Но это были акты отчаяния, города находились далеко от фронта, помощи ждать не приходилось. В Шапин-Карахизаре 4 тыс. армян держались с мая до начала июля — пока их осаждали местные жандармы и милиция. Потом подошли воинские подразделения, взяли городок и всех вырезали. Примерно то же было в Амасии. Когда поднялся Марзван, командир карателей Салих-бей нажал на здешнего иерарха церкви, католикоса Киликии Саака. Обещал пощадить людей, если сдадутся, а если нет — истребить тех армян, которые находятся в его власти. Саак и протестантский священник призвали марзванцев прекратить борьбу. Они послушались, и все население, 16 тыс. человек, было уничтожено. Урфа оборонялась больше месяца. Из Алеппо прислали войска, несколько батарей под командованием немецкого офицера. Три дня снаряды падали на дома, порушили баррикады, деморализовали защитников, и солдаты ворвались в армянские кварталы. Весь город уставили виселицами, вешали на деревьях, столбах, воротах. Кому не хватило виселиц — у городской стены шли непрерывные расстрелы.

Но перебить полностью 2 млн. человек было все же сложной задачей. Примерно половина подвергалась «настоящей» депортации. Хотя для них сама дорога становилась растянутым во времени способом убийства. Поблажки, купленные за взятки, оборачивались обманом. За большие деньги нанимали повозки, а извозчики провожали хозяев лишь 2–3 км, разворачивались и уезжали с нагруженными вещами. Платили, чтобы мужья шли вместе с женами, но разрешение действовало до первого привала. А там мужчин все равно отделяли или вымогали новые взятки, еще на один переход. Гнали пешком, почти без еды. На караваны нападали курды, бандиты или просто желающие. Грабили что еще осталось, насильничали, убивали, забирали приглянувшихся девушек. Иногда к ним присоединялись солдаты и жандармы конвоя, вместе бесчинствовали и уничтожали колонну.

Другие конвоиры старались подзаработать. Брали с бандитов долю за возможность пограбить. А караван не подпускали к воде, продавали право попить. Требовали плату «за охрану от разбойников». Не было денег — брали «плату» женщинами. В некоторых партиях устанавливали норму, каждый вечер выбирали одну женщину на 10 солдат. Потом ее, истерзанную, бросали на дороге. В каждом крупном селении, через которые проходили ссыльные, возникал невольничий рынок. Охранники выставляли армянок на площади и предлагали на продажу. «Товара» хватало в избытке, и американцы сообщали, что девушку можно было купить за 8 центов. Порой солдаты развлекались, отбирали у подопечных последнюю одежду и обувь. Сохранилось полдюжины свидетельств, как колонны из многих сотен женщин вели совершенно голыми. Посол США Моргентау доносил: «Бедные женщины, стыдясь своей наготы, едва могли идти: все они шли, согнувшись вдвое». Но о стыде быстро забывалось. Гнали-то по 40-градусной жаре, по раскаленным камням, голодных, измученных.

Крестьяне турецких и арабских деревень часто жалели несчастных. Пытались передать еду, напоить. Арабки без страха поносили конвоиров последними словами за издевательства над женщинами и детьми. Но охрана не позволяла кормить их, отгоняла сочувствующих. А маршруты преднамеренно намечались подальше, окольными путями. Ослабевших, неспособных идти, добивали, и до конечных пунктов доходило лишь 10 % людей. Из Гюруна до Мараша было 4 дня пути, но выбрали такие дороги, что высланных вели больше месяца. Из 2800 осталось 400. Из Харпута повели в Урфу 2000 человек, осталось 200. Другая партия из Харпута насчитывала 3000. Сопровождавшие жандармы оповестили на пути курдов, что идут армянки. Вместе с ними грабили, насиловали, а потом охрана ушла, и курды устроили резню. Тех, кто уцелел, присоединили к колоннам депортированных из Сиваса, общая численность составила 18 тыс. 5 суток их вели без еды и воды. Когда наконец-то пустили к воде, «женщины бросались прямо в колодцы, так как не было веревки или ведра, чтобы зачерпнуть воду. Они тонули в колодцах, и хотя их трупы оставались там и загрязняли воду, люди все же пили». Из 18 тыс. до Алеппо добрались 350.

Очевидцы описывали тех, кто проделал страшный путь: «Все они, без исключения, были оборванные, грязные, голодные и больные… На этой стоянке им выдавали скудный правительственный рацион. Я наблюдал однажды, когда им принесли пищу. Дикие звери, и то были бы лучше. Они бросились к стражникам, которые несли им пищу, и стражники отгоняли их плетками». «Когда женщины и дети, изголодавшие и исхудавшие как скелеты, приходили в Алеппо, они набрасывались на пищу, как звери. Но у многих из них нарушены функции внутренних органов: проглотив один-два куска, они отбрасывают ложку в сторону». В каких-то караванах женщины погибли или их разобрали мусульмане, а дети остались. До них уже никому не было дела. Они добрели до Харпута и просили подаяние. От голода падали на землю. Муниципальные повозки собирали их еще живыми вместе с мусором и вывозили на свалку…

О том, что оставалось на дорогах, разные свидетели писали примерно одно и то же.

Американский миссионер В. Джекс: «От Малатии до Сиваса, на всем пути в течение 9 часов я встречал густые ряды трупов». Араб Файез эль-Хосейн: «Всюду трупы: тут мужчина с простреленной грудью, там — женщина с растерзанным телом, рядом — ребенок, заснувший вечным сном, чуть дальше — молодая девушка, прикрывшая руками свою наготу». Турецкий врач видел «десятки рек, долин, оврагов, разрушенных деревень, наполненных трупами, перебитых мужчин, женщин, детей, иногда с кольями, вбитыми в живот». Немецкий промышленник: «Дорога из Сиваса до Харпута представляет собой ад разложения. Тысячи непогребенных трупов, все заражено, вода в реках, и даже колодцы».

Руководство Германии и Австрии отлично представляло, что происходит в Турции. Посол Вангенгейм 17 июня доносил канцлеру: «Порта хочет использовать мировую войну для того, чтобы окончательно расправиться с внутренними врагами (местными христианами)». 7 июля он подтверждал: «Действия и способы, которыми производится высылка, свидетельствуют о том, что правительство в самом деле имеет своей целью уничтожение армянской нации в турецком государстве». Берлин не высказал ни малейших возражений. Ситуация была известна в генштабе, проинформировали и депутатов рейхстага. Германская «Книга цензуры» для прессы четко оговаривала: «О зверствах над армянами можно сказать следующее: эти вопросы, касающиеся внутренней администрации, не только не должны ставить под угрозу наши дружественные отношения с Турцией, но и необходимо, чтобы в данный тяжелый момент мы воздержались даже от их рассмотрения». А газета «Берлинер Тагеблатт» опубликовала интервью с Талаатом, он цинично разъяснял: «Нас упрекают, что мы не делали различия между невинными и виновными армянами; это было абсолютно невозможно, ибо сегодняшние невинные, может быть, завтра будут виновными».

Многие немцы и австрийцы, проживавшие в Турции, миссионеры, предприниматели, строители, врачи, были искренне возмущены и шокированы. Пытались как-то помочь депортированным, собирали для них деньги, продовольствие, медикаменты, укрывали беглецов. Австрийские консулы в Алеппо и Александретте спасли несколько сот человек, снабжали документами, чтобы выехать за границу. Но все это делалось в частном порядке. Тех, кто пытался бить тревогу и обращаться к правительству, гневно одергивали. Посол Вангенгейм, фон Сандерс, морской атташе Гумман (доверенное лицо кайзера, состоял с ним в личной переписке) откровенно поддерживали истребление христиан. Немало «цивилизованных» германцев приняли и прямое участие в злодеяниях.

Приказы о выделении войск для массового истребления людей в Кемах-Богаз и других местах проходили через начальника штаба 3-й армии майора Гузе. Немецкие офицеры действовали при подавлении восстаний. Госпожа Кох, жена коммерсанта из Алеппо, взяла на себя роль агитатора резни. Разъезжала по стране, возбуждала курдские племена против армян и русских. Побывала в Диарбекире и «усмиренной» Урфе, вместе с турецким руководством любовалась, как вешают, расстреливают. Капитан Шибнер создавал в Мосуле отряды четников и сам возглавлял бойню айсоров и халдеев в этом районе, набрал себе гарем из трех «трофейных» девушек. Немцы не гнушались принимать от турок подарки из награбленных вещей, почти все германские офицеры в Эрзеруме приобрели и увезли с собой по одной или несколько юных армянок. Хотя, может быть, спасли их таким образом?

Но куда более красноречивым было другое. На геноцид фактически не отреагировали нейтральные страны. Швейцария ограничилась несколькими публикациями в газетах. Папа римский слал в Стамбул очень вежливые увещевания, хотя среди жертв были сотни тысяч католиков, а Энвер прямо заявил папскому посланцу Дольчи, что не остановится, пока хоть один турецкий христианин останется в живых. Огромное количество материалов об этих преступлениях собрал американский посол Моргентау. А в числе убитых были граждане США, в Эрзеруме арестовали и после пыток казнили американских армян, приехавших из-за океана просвещать свой народ. Но никаких грозных нот Вильсона, в отличие от случая с «Лузитанией», не последовало. Мировая «закулиса» вовсе не хотела тормозить иттихадистов, своих масонских «братьев». Она сама исподтишка подтолкнула их в нужную сторону. А собранные свидетельства понадобятся позже…