О кредитах и поставках вооружения для России шли бесконечные переговоры, что-то закупалось, огромные суммы ухнули не пойми в какие заграничные дыры, но кризис со снабжением был преодолен лишь тогда, когда… Россия смогла обеспечить себя сама. Сама, за счет собственной промышленности, причем очень быстро. Весной 1916 не хватало только тяжелой артиллерии, ее производство еще не освоили. Но трехдюймовок выпускалось достаточно, на всех фронтах изношенные орудия заменили новыми. Снаряды уже шли сплошным потоком, на ящиках рабочие писали: «Бей, не жалей!» Для повышения темпа огня батареи учили стрелять не по отмашкам офицеров, а «по огню» — наводчики держатся за шнуры, глядя друг на друга, и бьют дружной очередью вслед за правофланговым орудием.

Пулеметов стало в 2–3 раза больше, чем в начале войны. В массовых количествах поступали гранаты. На фронте появились 90-мм бомбометы, ранцевые огнеметы, ружейные гранатометы, броневики, дымовые шашки, химические снаряды. Профессор Зелинский разработал весьма эффективный угольный противогаз, и всего через год после первых немецких газовых атак противогазы имели не только все бойцы на передовой, но даже лошади. (Французы еще год пользовались ватно-марлевыми повязками). И солдаты повеселели — дескать, теперь воевать можно! Иванова наконец-то сняли с командования фронтом. Царь не хотел обижать старика, придумал ему бездельную должность советника при Ставке. А на его место был назначен Брусилов. Начальником штаба у него стал генерал Клембовский, 8-ю армию принял Каледин.

На Востоке неприятель оставил 90 дивизий (48 германских и 42 австрийских) против 141 русской. Полезный опыт России противник перенимал, для удобства управления войсками создал объединения наподобие фронтов. Группировку против Северного фронта возглавлял Гинденбург, против Западного — принц Леопольд Баварский, против Юго-Западного стояли 4 австрийских и германская армии, подчиненные Конраду. 14 апреля в Ставке собралось совещание по планам летней кампании. Поскольку межсоюзническая конференция постановила наносить удары по германцам, то и русское командование подстроилось к этим замыслам. Основной удар предполагался силами Западного фронта из района Молодечно на Вильно. Эверту передавалась большая часть резервов и тяжелой артиллерии. Северный фронт наносил вспомогательный удар на Вильно от Двинска. А Юго-Западному фронту предписывалось готовить наступление в помощь Западному, а подключиться, если у соседей будет успех.

Но с возражениями выступил Куропаткин: «Прорвать фронт совершенно невероятно, ибо их укрепленные полосы настолько развиты и сильно укреплены, что трудно предположить удачу». Его поддержал Эверт. Указывал, что для прорыва нужно гораздо больше тяжелой артиллерии, а пока ее нет, лучше вообще не наступать. Оба военачальника понесли большие потери в марте. На Западе их сочли бы «обычными», но русские генералы мыслили иначе, чем Жоффр и Фалькенгайн. Выхода из «позиционного тупика» они не видели, а посылать солдат в огонь понапрасну не хотели.

Хотя сидеть в глухой обороне и дожидаться, пока у немцев истощатся ресурсы, тоже получалось неприемлемо. С затягиванием войны ухудшалось внутреннее положение России, да и с союзниками договорились нажать на противника совместными усилиями. Однако Брусилов уже видел решение проблемы. Попросил, чтобы его фронту тоже разрешили наступать — если и не добиться успеха, то отвлечь противника с главного направления. Алексеев согласился, только предупредил, что не сумеет выделить дополнительных сил. Эверт и Куропаткин смотрели на Брусилова с недоумением — сочли, что новый главком фронта просто желает выслужиться. Но и сами поправились, что вообще-то наступать они могут, но за успех ручаться нельзя. Директиву изменили, Юго-Западному фронту предписали вспомогательный удар на Луцк.

Брусиловский прорыв

Задача прорвать фронт и впрямь была тяжелейшей. Противник наращивал оборону 9 месяцев. Кайзер посетил участок Южной армии (против русских 7-й и 11-й) и пришел в восторг. Объявил, что таких позиций он не видел даже на Западе. А австрийцы были настолько уверены в неприступности своих рубежей, что даже устроили в Вене выставку, демонстрировали макеты и снимки оборонительных сооружений как высшие достижения фортификации. За неделю до русского наступления Фалькенгайн и Конрад обсуждали, не опасно ли будет снять еще несколько дивизий в Италию. Пришли к выводу — не опасно, русским укреплений не одолеть.

Оборона состояла из 3 полос, примерно в 5 км друг от друга. Самой сильной была первая. Опорные узлы, 2–3 линии сплошных траншей, на всех высотах доты. В траншеях блиндажи и убежища, врытые в землю, часть — железобетонные, часть — с двухметровыми перекрытиями из бревен и земли. Перед окопами тянулись проволочные заграждения (2–3 полосы по 4–16 рядов), на некоторых участках через них пропускался ток, подвешивались бомбы, ставились мины. А в глубь от опорных узлов шли отсечные позиции, так что и в случае прорыва атакующие попадали в мешок, простреливались с флангов. Две тыловых полосы были оборудованы слабее (1–2 линии траншей). А между полосами и линиями окопов устраивались засеки, волчьи ямы, рогатки.

У Юго-Западного фронта не было ощутимого численного превосходства. В нем насчитывалось 40,5 пехотных и 15 кавалерийских дивизий (534 тыс. штыков и 60 тыс. шашек), 1770 легких и 168 тяжелых орудий. У немцев и австрийцев на этом участке было 39 пехотных и 10 кавалерийских дивизий (448 тыс. штыков и 38 тыс. сабель), 1301 легких и 545 тяжелых орудий. Но Брусилов распределил войска неравномерно. Треть сил от сосредоточил на правом фланге, в 8-й армии. Основная ее группировка наносила удар на Луцк и дальше на Ковель. А севернее прорывалась маневренная группа Гилленшмидта — на Маневичи и тоже на Ковель. Противника брали в клещи, он должен был отступить. При этом немцам пришлось бы отходить и по соседству, на участке Западного фронта, Юго-Западный помогал ему.

Но Брусилов полагал, что полностью скрыть подготовку невозможно, опять же, прорыв на одном участке можно закрыть за счет других. Поэтому предусмотрел наступление по всему 450-километровому фронту. Связать противника, запутать, чтобы не разобрался, какое направление главное, бить повсюду. Это позволит и самому маневрировать, использовать места, где наметился успех. Всем армиям предписывалось создать свои ударные группировки, 11-й Сахарова наступать на Броды, 7-й Щербачева на Галич, 9-й Лечицкого на Черновцы и Коломыю. Но и все корпуса, которые не войдут в армейские ударные группировки, должны были готовить собственные участки прорыва. Таким образом, атака намечалась на 13 армейских и корпусных участках, к этому добавлялось 20 ложных.

Брусилов одним из первых понял — в изменившихся условиях войны залог успеха лежит не только в количественном соотношении сил. Требуется еще и детальная, четко отлаженная организация. Срок подготовки определялся в 1,5 месяца, и за это время была проведена невиданная по масштабам черновая работа. Штаб фронта выпустил подробнейшие методические указания. На всех участках прорыва развернулись инженерные работы, ими руководил генерал Величко (репрессирован в 1929 г.). Заранее оборудовались артиллерийские позиции, командные и наблюдательные пункты. Траншеями сближались с противником на 100–200 м, чтобы преодолеть расстояние одним броском.

Была произведена аэрофотосъемка всего неприятельского фронта. С помощью проекционного фонаря снимки переносились на карту, увеличивались, размножались. Каждому офицеру выдавали план его участка в масштабе 250 саженей в дюйме (в 1 см 200 м) с точным расположением позиций противника. Сотни наблюдателей круглосуточно следили за передним краем, засекали огневые точки, батареи, командные пункты. Дополняли данными от пленных, агентурной разведки. Все цели наносились на карты, получали номера.

Собственные намерения тщательно скрывали. Войска сосредотачивали на удалении от фронта, артиллерию — в лесах, маскировали брезентом и ветками, проверяли маскировку с воздуха. Но командиры всех звеньев заранее выезжали на передовую, а артиллеристы на будущие позиции своих батарей, изучали местность, приборами определяли расстояние до целей, рассчитывали исходные данные для стрельбы. В тылах всех армий оборудовались учебные городки с укреплениями, сходными с настоящими, проводились тренировки солдат.

Особое внимание уделялось артиллерийскому наступлению, этот термин и родился в Брусиловском прорыве. Никакой стрельбы по площадям — каждая батарея знала свои цели, основные и запасные. Не допускалось ни малейшего перерыва между концом артподготовки и штурмом. Тяжелые орудия переносили огонь в глубину, по скоплениям вражеских резервов, позициям артиллерии. Легкие батареи «до крайней возможности» подавляли неприятельские окопы, потом одни из них ставила перед наступающими частями огневую завесу от контратак, а другие снималась с места и сопровождала пехоту. С ней требовалось взаимодействовать очень тесно. Для этого артиллерийские начальники подчинялись общевойсковым, должны были находиться при них. Часть легких батарей напрямую передавалась командирам полков, а наблюдатели с телефонами направлялись в батальоны — быстро и точно манипулировать огнем.

Участки прорыва установили в 15–35 км, чтобы не простреливались с флангов. Атака предполагалась волнами цепей, но гораздо более редких, чем у французов (интервалы 5 шагов вместо 1–2). Каждый полк образовывал 4 волны, они шли одна за другой на расстоянии 150–200 шагов (во Франции 50–70). В ротах создавались штурмовые группы с пулеметами, гранатами, дымовыми шашками, ножницами для резки проволоки. Вводилось новшество, движение перекатами — первые 2 волны на передовой траншее не останавливаются, а проскакивают и захватывают вторую. А третья и четвертая волны проходят через них, со свежими силами атакуют следующую линию. Затыкание «дыр» с помощью резервов категорически запрещалось. Брусилов указывал, что всех дыр не закроешь, а без риска на войне нельзя. Проломить в нужном месте, а в других враг и сам не выдержит, побежит.

Чтобы поднять боевой дух солдат, до них доводили факты зверств на оккупированной территории, обращения с русскими пленными. Произошел и показательный случай с «братанием». Эти мероприятия начались во Франции с Рождества 1915 г. и выглядели довольно лицемерно. По команде офицеров встречались на нейтральной полосе, обменивались символическими подарками и по команде расходились, озираясь, не пальнут ли в спину. У русских психология была другая: если уж «брататься», то всей душой. Немцы стали этим пользоваться, сеять пацифистские настроения. А на Пасху 1916 г. около 100 солдат пошли «похристосоваться» с германцами, и их попросту взяли их в плен. Брусилов объявил об этом в приказе, завершив его выводом: «Все контакты с противником разрешаются лишь посредством винтовки и штыка!»

Но и русские вели агитацию среди неприятелей. Еще в 1914 г. из 900 чехов, подданных России, была сформирована дружина. А когда враг начал вербовать в войска пленных поляков, финнов, мусульман, царь ответил адекватно, из пленных добровольцев составилась Чехословацкая бригада. Брусилов распределил ее подразделениями по разным армиям, чтобы чехи и словаки склоняли к сдаче соотечественников.

Срок готовности к наступлению главнокомандующий фронтом назначил на 14 мая, но с «ефрейторским зазором». По планам Ставки оно намечалось 15 июня. И «зазор» пригодился. Грянула катастрофа в Италии. Король Виктор-Эммануил и Кадорна обратились к царю, умоляли выручить, о том же просил Жоффр. По всему выходило, что спасать союзников действительно надо. Италия оттянула на себя почти половину австрийских сил, а к середине июня она могла уже рухнуть. Алексеев запросил Брусилова, нельзя ли начать раньше? Тот ответил, что будет готов 1 июня, но в этом случае немцы кинут на него тучи войск с других фронтов. Просил, чтобы и Западный начал раньше. Однако Эверт полагал, что не успеет подготовиться, и Алексеев пошел на компромисс. Сдвинул Юго-Западному фронту начало операции на 4 июня, а Западному на 10 июня.

Ударные группы выдвигались на исходные рубежи всего за несколько дней до штурма, артиллерия за сутки. Выходили по ночам, на дорогах стояли регулировщики, следили за светомаскировкой. Батареи начали начинали пристрелку отдельными орудиями, чтобы не насторожить неприятеля. Противник не подозревал, что над ним собирается гроза. А инженерные работы, именно из-за их размаха, он расценил по-своему — русские усиливают оборону. По иронии судьбы 4 июня у эрцгерцога Иосифа Фердинанда, командующего 4-й австрийской армии, был день рождения. В этот же день решили устроить в войсках праздник по случаю побед в Италии… А на рассвете врага по всему фронту «поздравили» русские пушки.

Мощность и длительность артподготовки на различных участках спланировали по-разному. На главном, Луцком направлении противник оборудовал очень сильные укрепления, и артподготовка длилась 29 часов, в первый день сражения здесь атак не было. В 11-й армии Сахарова орудия работали 6 часов, и стояли тут не австрийцы, а немцы. Но атака была организована очень грамотно. Неприятель попрятался в глубокие убежища, и они превратились в ловушки. Сверху, вроде, еще грохотало, а солдаты 6-го корпуса генерала Гутора были уже тут как тут. Кричали залезшим под землю немцам, чтоб выходили и сдавались. А коли нет, вниз летели гранаты и дымовые шашки. Корпус занял всю первую полосу обороны, за ним продвинулся соседний, 17-й корпус. Но противник немедленно собрал против них резервы, пришлось отбивать жестокие контратаки.

В 7-й армии атак не было ни в первый, ни во второй день. Это был тот самый неприступный участок, который показывали Вильгельму, и тут артподготовку рассчитали на 46 часов. А в 9-й, у Лечицкого, она длилась 8 часов, под конец австрийцам устроили газовую атаку, и ударная группа из 11-го и 41-го корпусов прорвала первую полосу позиций. Но и на одном третьестепенном, корпусном участке (33-го корпуса) дела пошли успешно. Здесь отчаянно вырвался вперед броневик «Цесаревич», принялся поливать огнем вдоль траншей, и 2-й Заамурский полк захватил их. Одну из рот заамурцев поднимал в атаку поручик Федор Толбухин, будущий маршал. Он начал войну рядовым, мотоциклистом при штабе дивизии, окончил ускоренный курс Ораниенбаумского училища и выдвинулся в боях, проявил себя прекрасным командиром.

На второй день битвы обстановка кардинально изменилась. На правом фланге двинулась вперед главная группировка 8-й армии, 4 корпуса. Среди них лучшие, старые брусиловские соединения, прошедшие в здешних местах всю войну. На некоторых участках враг заставил их остановиться, но неподавленные огневые точки раздолбили повторной артподготовкой. И именно старые соединения 8-й армии, 8-й и 40-й корпуса, прорвали неприятельские укрепления, вышли на Луцкое шоссе. Австрийцы, еще державшие оборону перед их соседями, переполошились, и их сбросили атаками. В Ставку пошло донесение: «Фронт прорван на большом участке на Луцком направлении».

Войска развивали успех, огнем и неудержимым натиском сминали вражеские части, пытающиеся задержать русских на промежуточных рубежах. 7 июня был взят Луцк. Наши воины, ворвавшиеся на его улицы, ознаменовали победу весьма символически — срубили виселицы, построенные оккупантами в городском саду. Первой вступила в город 4-я Железная дивизия, и Деникин, шедший в атаку в цепях своих стрелков, был награжден Георгиевским оружием с надписью «За двукратное освобождение Луцка». Южнее части 32-го корпуса взяли г. Дубно. За три дня 4-ю австрийскую армию разгромили, захвалили 45 тыс. пленных, 66 орудий, огромные склады. Армия Каледина продвинулась вперед на 80 км.

Этим воспользовалась 11-я армия. Сахаров усилил свой правофланговый 17-й корпус генерала Яковлева, соседний с прорванным участком, и он тоже смял оборону противника. Но на пути 11-й армии было много топких речушек с болотистыми поймами: Пляшевка, Ситневка, Слоневка, Иква. А австрийская 1-я армия, стоявшая здесь, сохранила боеспособность, цеплялась за каждую речушку. Позже остальных перешла в наступление 7-я армия. Артподготовка у нее длилась дольше всех, но и противник изготовился, ждал удара. В неприятельское расположение сумел вклиниться лишь один, 2-й корпус. Щербачев направил к нему резерв, 2-й кавалерийский корпус, еще ряд частей. Немцев сбили с рубежа р. Стрый, заняли г. Бучач. Но неприятель собрал кулак из нескольких австрийских и германской дивизий и обрушился на фланг углубившихся корпусов, им пришлось пятиться назад и перейти к обороне.

А на наступающую армию Лечицкого навалилась 7-я австрийская армия. Она считалась образцовой, почти целиком состояла из мадьяр, остановила русских. Трое суток венгры яростно лезли в контратаки. Суетились, спешили, силились взять напором. Части Лечицкого окопались или устроились в австрийских траншеях, раз за разом били и отбрасывали венгерские цепи. Тем временем из тылов подъезжала и разворачивалась на новых позициях русская артиллерия. За три дня мадьярские соединения поредели в лобовых атаках, а 10 июня их полили шквалом повторной артподготовки. Корпуса 9-й армии дружно ринулись на врага и смели измочаленных венгров. Теперь уже не только правый, но и левый фланг Юго-Западного фронта прорвал неприятельскую оборону, войска Лечицкого продвинулись на 50 км, взяли больше 40 тыс. пленных. После всех безобразий, которые учинили австрийцы, местные русины встречали наших солдат как долгожданных избавителей…

Всего же на первом этапе сражения фронт Брусилова захватил 200 тыс. пленных, 219 орудий, 644 пулемета, 196 минометов и бомбометов. Австрийское и германское командование заметалось. Уж такого оно никак не ожидало. Конрад повернул с дороги дивизии, которые послал добивать Италию. Потом вообще прекратил наступление на итальянцев, снял с их фронта 6 дивизий. А Фалькенгайн готовил новый удар во Франции, собирал там сильную группировку. От этого тоже отказался, отправил 11 дивизий на восток. Гинденбург получил приказ — выделить из своей группировки все что можно, выправлять катастрофу в Галиции. В России и странах Антанты известие о победе встретили с ликованием. Великий князь Николай Николаевич прислал Брусилову лаконичную телеграмму: «Поздравляю, целую, обнимаю, благословляю». Итальянский посол Карлотти приехал в Думу, чтобы с ее трибуны поблагодарить «неустрашимые русские войска, спасшие Италию».

Но, кроме ликования, была и ошеломленность, почти шок. Как же так? Россия, вроде бы избитая, сброшенная со счетов, снова проявила себя. И как проявила! Это было самое первое успешное наступление в условиях позиционной войны! Всюду слышалось — «Брусиловский прорыв». Он стал единственной военной операцией, которая вошла в историю не по географическим названиям, а по фамилии полководца. Западные журналисты чесали в затылках, откуда вообще в России взялся талантливый военачальник? Они-то сами привыкли изображать русских генералов тупыми и бездарными реакционерами. Версии рождались самые фантастические. Утверждалось, например, что Брусилов — англичанин, был военным советником в Китае и Японии, а потом перешел на русскую службу. Впрочем, позже будут появляться не менее фантастические версии насчет других полководцев: Фрунзе, Буденного, Рокоссовского, Жукова, Конева…