В исторической литературе гуляет версия о «генеральском заговоре», о «военной ложе» во главе с Алексеевым. Хотя ни один документ и ни один компетентный исследователь российского масонства не подтверждает принадлежности Алексеева к «вольным каменщикам» [5, 7, 52, 53]. Да и сама теория «генеральского заговора» не выдерживает критики. Неужели генералы, сформировав заговор, так запросто отдали бы власть кому-то другому? Это типичная версия прикрытия, которые создаются и тайными организациями, и спецслужбами разных стран для особо грязных дел. Да, военачальников вовлекли в сценарий революции. Но следует иметь в виду: когда речь идет о масонских и прочих закулисных операциях, стоит обращать внимание не на самые видные фигуры, а на серенькие, малозаметные, которые оказываются рядом с ними.

На всех должностях, куда назначали Рузского, ему сопутствовал постоянный помощник — генерал Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич. Но кто играл основную роль в их дуэте? Сопоставим. Вскоре после отречения царя Рузский будет уволен, а в 1918 г. большевики зверски убьют его. Бонч-Бруевич будет успешно служить Временному правительству. Сыграет важную роль в Октябрьской революции — он в это время окажется комендантом Ставки и поможет обеспечить ее бездействие. Потом станет ближайшим помощником Троцкого в Высшем военном совете. А в августе 1918 г. Германия предъявит доказательства его связей с британской разведкой.

А у Алексеева, всецело отдававшего себя службе и плохо разбиравшегося в политике, после отъезда государя из Могилева ближайшим советником стал вдруг представитель МИД при Ставке Николай Базили. Именно он начал консультировать Алексеева по политическим вопросам. Проект манифеста об «ответственном министерстве» составил Базили. И опять сопоставим — Алексеев уже вскоре одумается, тоже будет уволен. После Октябрьского переворота начнет создавать Белую гвардию и умрет в походах от болезни. Базили будет направлен дипломатическим представителем Временного правительства во Францию, а через год женится на дочери Мезерва, возглавлявшего в России американский «Нэйшнл Сити Бэнк». Сам возглавит отделение этого банка в Уругвае. В 1930-х он будет объезжать участников заговора против царя и брать у них интервью, согласуя их между собой и формируя общую сфальсифицированную картину революции.

Среди самих заговорщиков их истинный вес оказался скрытым. В процитированном выше донесении Охранного отделения речь шла о двух группировках. Поначалу разыгрывался сценарий первой, лидировал Родзянко. Но сказала свое слово и вторая. В ночь на 2 марта состоялось совместное заседание «Временного комитета Думы», Петроградского Совета, ЦК кадетской партии, бюро Прогрессивного блока. Точнее, кулуарное сборище из представителей этих организаций. Кто определял этих представителей, неведомо. Но они обсуждали состав нового правительства. Родзянко вдруг отодвинули в сторону. На пост главы кабинета министров протолкнули князя Н. Е. Львова.

Его кандидатуру отстаивал горячими речами Милюков, а Некрасов на первый план не лез, но его мнения стали очень весомыми. Напомню, он был генеральным секретарем верховного совета Великого Востока. В результате в правительство попали лица, вызвавшие немалое удивление общественности — Терещенко и Керенский. К лидерам оппозиции они не принадлежали. Терещенко до сих пор знали только как молодого богача и бонвивана, но ему достался пост министра финансов, который уже был обещан депутату Думы Шингареву. Керенский вводится в правительство в странном статусе «представителя» Петроградского Совета. И. В. Гессен и С. П. Мельгунов независимо друг от друга пришли к одинаковому выводу: «значение кандидатуры как Терещенко, так и Львова скрывалось в их принадлежности к масонству» и «источник был тот же самый, из которого был навязан Керенский» [46].

Но Родзянко продолжал взятую на себя роль «дипломата», опутывая ложью и царя, и генералов. Рузский, добившись подписания манифеста об «ответственном министерстве», связался по телеграфу с председателем Думы доложить об успехе. Однако тот совсем изолгался. По-прежнему изображал, что властью в Петрограде руководит он, и даже сообщил, что это он был вынужден «назначить» правительство. Но вчера доказывал: все хорошо и спокойно (главным было остановить экспедицию Иванова). А сейчас стал внушать, что все очень плохо. Мол, усилился Петроградский Совет, «Временный комитет Думы» оказался чуть ли не заложником в его руках. Поэтому вчера «ответственного министерства» было бы достаточно, но сегодня время упущено, спасти положение может только отречение государя. Иначе — смута, гражданская война.

Рузский был озадачен. Переслал эту информацию Алексееву. Тот тоже всполошился. Потребовал немедленно будить царя (перед этим почти не спавшего две ночи). Ему объяснили, что делать этого не стоит, в 10 часов все равно назначен доклад Рузского у государя. Тогда начальник штаба Ставки предпринял собственные шаги. Открыто нарушил свой долг, разослал запрос командующим фронтами — высказаться об отречении. Составлен он был таким образом, что ответ подразумевался однозначный: ради спасения страны и армии царь должен пожертвовать своей властью.

Великий князь Николай Николаевич изменил еще раньше. Узнав о событиях в Петрограде, он поручил городскому голове Тифлиса Хатисову со штабными офицерами объехать казармы и объявить: великий князь «на стороне нового порядка». При этом вспомнил недавний разговор, когда ему предлагали возглавить переворот. Сказал: «Вот теперь я был бы согласен». Но было уже поздно. Заговорщики делали другую ставку — государь должен отречься в пользу сына при регентстве своего брата Михаила Александровича. Он был хорошим и честным военным, но политики никогда не касался. Значит, его можно было оттереть и управлять государством от имени Алексея…

Главнокомандующий Юго-Западным фронтом Брусилов также сочувствовал оппозиции, поддержал Алексеева. Главнокомандующий Румынским фронтом Сахаров назвал Думу «разбойной кучкой людей», которая «предательски воспользовалась удобной минутой для своих преступных целей», но признавал, что ради победы над внешним врагом надо соглашаться. Главнокомандующий Западным фронтом Эверт не хотел отвечать, но его уговорили из корпоративной солидарности. Присоединился командующий Балтийским флотом Непенин. Командующий Черноморским флотом Колчак отвечать на телеграмму не стал.

Рузский утром доложил царю новые требования Родзянко. А потом принес поступившие телеграммы военачальников. М. Г. Катков, анализируя поведение Николая II, отмечал, что такой выход, отречение, выглядел для него даже более предпочтительным, чем слом государственной системы и превращение в номинального «парламентского монарха». Но Николай II понимал и другое: изменники его не выпустят из своих лап. Как православный человек, как воин, смерти он не боялся. Однако в этом случае заговорщики получали именно то, чего хотели! Престол достанется больному ребенку. А отца рядом с ним не будет, да и мать постараются удалить. От лица Алексея можно будет делать все что угодно. За свое положение государь не цеплялся. Он еще в 1905 г. думал об отречении, с тем чтобы стать наставником сына-царя.

Около 15 часов он решился. Отправил телеграмму Алексееву: «Я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно». Такая же телеграмма полетела к Родзянко. Но речь об «ответственном министерстве» уже не шла. Государственный строй России подразумевался прежним. До приезда думских делегатов возникла пауза. Государь говорил со свитой, что будет жить частным лицом, посвятит себя воспитанию сына. Но приближенные высказали опасения — позволят ли ему общаться с наследником? Николай Александрович, судя по всему, стал догадываться о подоплеке обмана. Его толкали к отречению вовсе не для того, чтобы сын продолжил его линию власти. Он обратился к личному врачу Федорову, просил откровенно сказать, возможно ли излечение наследника. Тот ответил: «Чудес в природе не бывает». Тогда Николай II переменил решение. Отречься и за себя, и за сына в пользу брата. Об этом сообщили в Ставку, и Базили составил проект нового манифеста.

На роль думского делегата к царю вызвался Гучков. С собой он специально взял Шульгина, представлявшего себя монархистом. Чтобы Николай II видел: даже «верные» считают отречение единственным выходом (хотя какой уж «верный»? Шульгин поддержал скандальную речь Милюкова в Думе). Да и сама «делегация Думы» была ложью. Дума не давала Гучкову и Шульгину никаких полномочий. Они были самозванцами.

В Псков они прибыли вечером 2 марта. Вид имели нарочито потертый, изображая, какие тяжкие испытания выпали на их долю. Гучков изложил свою версию случившегося. О стихийных беспорядках, о неспособности прежнего правительства что-то сделать и о том, как Дума вынуждена была принять на себя эту миссию. Доказывал, что подавлять войсками нельзя. Те части, которые остаются надежными на фронте, если послать их на усмирение, немедленно разложатся. Рузский поддакивал ему, что надежных войск нет.

Но театральные трюки Гучкова не понадобились. Государь сказал, что вопрос уже решен. Когда приехавшие заговорщики достали привезенный с собой проект манифеста, Николай II сообщил, что текст уже есть — присланный из Ставки. Отречение за себя и за сына стало для делегатов полной неожиданностью. Однако спорить они не решились. Царь поставил подпись тем временем, когда было принято решение — 15 часов 05 минут.

Но подписал он не манифест, как обычно утверждают. Он завизировал карандашом телеграмму с текстом манифеста для отправки Алексееву. Юридическим документом она не являлась. Акт еще предстояло готовить. В российских законах отречения (да еще в пользу брата, а не сына) не предусматривалось. Поправку в законы могла внести только Дума, от которой якобы приехали делегаты. Хотя она даже не обсуждала этот вопрос! Но обрадованные заговорщики сочли, что для их целей завизированной телеграммы достаточно. А царю подсунули на подпись еще два документа. Указ об отставке прежнего правительства и о назначении князя Львова председателем Совета министров. А также указ о назначении Верховным Главнокомандующим великого князя Николая Николаевича. После этого царскому поезду была открыта дорога. В час ночи он покинул Псков, возвращаясь в Ставку.

Гучков с Шульгиным сразу связались с Петроградом, сообщили, что у них получилось. Кстати, лица, изображавшие себя «народными избранниками», на самом деле не пользовались в народе никаким авторитетом. Когда два делегата вернулись в столицу, на вокзале буйная толпа арестовала их. Скомканную бумажку с текстом отречения подручный Гучкова Лебедев сумел передать Ломоносову, и тот доставил ее в министерство путей сообщения к Бубликову.

А решение Николая II вызвало среди заговорщиков эффект разорвавшейся бомбы. Великий князь Михаил Александрович устраивал их только в качестве регента при больном ребенке. Новый царь, взрослый и полноправный, им абсолютно не требовался. Родзянко снова бомбардировал телеграммами Ставку, требуя задержать информацию об отречении, «пока я вам не сообщу об этом». Закрутил еще один раунд блефа — дескать, «вспыхнул неожиданно для всех нас такой солдатский бунт, которому еще подобных я не видел». Снова пугал гражданской войной и извещал: успокоить ситуацию удалось только путем соглашения — через некоторое время созвать Учредительное Собрание, которое установит форму правления в России.

Здесь ложью было все. И «невиданный солдатский бунт», и соглашение об Учредительном Собрании — его идея изначально фигурировала в планах оппозиции.

Задержать информацию о «манифесте» требовалось из-за того, что лидеры заговорщиков были подняты по тревоге, уже в 6 часов утра потребовали встречи с великим князем Михаилом Александровичем. Кстати, Николай II из Пскова послал телеграмму брату. Обращался к нему уже как к императору Михаилу II и объяснял, почему поступил таким образом. Но Михаилу Александровичу эту телеграмму не передали, вместо этого к нему явились 18 человек — Родзянко, Керенский, Львов, Милюков, Гучков и др., — навалились обрабатывать его, чтобы отказался от престола. Великий князь был совершенно ошеломлен свалившимся на него известием об отречении брата, а его дружно шельмовали самыми разнообразными доводами, почему он не должен принимать корону.

Только двое, Милюков и Гучков, неожиданно для многих, стали говорить, что переход к республике слишком резкий, может вызвать потрясения и нужно сохранить конституционную монархию, как в Англии. Михаил Александрович колебался, и Родзянко со Львовым утащили его для разговора наедине. Невзирая на такое давление, он все-таки не отверг решение брата, но согласился на компромисс: он не принимает престол до тех пор, пока этот вопрос не решит Учредительное Собрание. Но заговорщиков это абсолютно удовлетворило. Ведь Львов указом Николая II был официально назначен главой правительства. Теперь оно стало единственной легитимной властью в России! На радостях рассыпались в благодарностях перед великим князем, Керенский произнес патетическую речь, что все права царского дома будут сохранены, для бывшего государя, его брата и их близких будет обеспечена полнейшая неприкосновенность.

Два акта опубликовали одновременно — об отречении Николая II и непринятии престола Михаилом Александровичем. Провозглашалось, что в сентябре будет созвано Учредительное Собрание, которое определит форму правления в России. А до этого власть переходит к Временному правительству Львова. Царь узнал о решении брата вечером 3 марта, когда прибыл в Могилев. Был поражен этим и записал в дневнике: «Оказывается, Миша отрекся. Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через 6 месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость».

Николай II хотел исправить ситуацию. Передал Алексееву телеграмму для Временного правительства, что в подобном случае он меняет решение, передает власть все-таки сыну. Имел полное право! Законный акт об отречении еще не подписывался, Думой не утверждался. Отказ Михаила Александровича принять власть… автоматически возвращал ее Николаю II! Но… Алексеев эту телеграмму не отправил. Сам, по собственному разумению рассудил: вроде бы все утряслось — и еще один новый поворот? Хотя и он вскоре начал прозревать. Говорил генералу Лукомскому: «Я никогда не прощу себе, что поверил в искренность некоторых людей, что пошел за ними и что послал телеграмму об отречении императора главнокомандующим». А командующих фронтами предупредил: «В сообщениях Родзянко нет откровенности и искренности».

Тем не менее считал, что «отмена уже объявленного манифеста может повлечь шатание умов в войсковых частях и тем расстроить способность борьбы с внешним врагом, а это ввергнет Россию в пучину крайних бедствий». Ну а представитель МИД при Ставке Николай Базили, все эти дни неотлучно находившийся возле Алексеева, направлявший его своими советами, составлявший проекты царских манифестов, 4 марта, когда операция с «отречением» завершилась, выехал в Петроград. В столице он сделал доклады Родзянко, Львову, Милюкову и Гучкову. Нужны ли комментарии?

Стоит отметить, что одним из первых изменило царю высшее духовенство. Зараженность церковной верхушки либеральными ядами сказалась в полной мере. Никто не вспомнил, что государь — Помазанник Божий. В дни февральского безумия никто из священнослужителей не пытался увещевать бунтующих солдат и рабочих, напомнить о присяге всего народа царскому престолу в 1613 г., о присяге Николаю II. 2 марта, еще до его отречения, Святейший Синод признал власть «Временного комитета Думы». 4 марта из Синода вынесли кресло императора, а 6 марта полетели распоряжения всем священникам вместо «царствовавшего дома» поминать на службах «благоверное Временное правительство».

Церковь не вступилась даже тогда, когда Временное правительство почти сразу отбросило «благоверность» и перечеркнуло обещания о безопасности и сохранении прав дома Романовых. 7 (20) марта оно постановило арестовать государя и императрицу. Для этого в Ставку был отправлен все тот же Бубликов. С ним прибыло еще несколько комиссаров правительства, они представились, якобы приехали только для почетного сопровождения Николая Александровича в Царское Село. И лишь перед отъездом они предъявили Алексееву приказ правительства об аресте. В тот же день, 8 (21) марта, в Царском Селе генерал Корнилов арестовал государыню Александру Федоровну.

Одновременно внедрялась и подмена понятий. «Временный комитет Думы» учреждался вроде бы для «поддержания порядка». Царя уговаривали отречься именно под тем предлогом, что это поможет восстановлению мира и законности. Он добровольно жертвовал властью ради преодоления кризиса, предотвращения кровопролития — как писалось в акте об отречении, «в согласии с Государственной Думой» (никогда не выносившей такого решения). Сейчас превозносилась уже «революция», а царя объявляли свергнутым преступником.

Львов и прочие деятели, дорвавшиеся до власти, разъясняли, что Временное правительство — это и есть «ответственное министерство», за которое велась борьба. Потому что оно «создано Думой». Но и это было обманом. Ведь Дума никакого отношения к образованию правительства не имела. После роспуска царем она вообще больше не созывалась! Поэтому и «отвечать» перед ней Временное правительство не могло. А в итоге без парламента кучка заговорщиков объединила в своих руках такую власть, какой не было даже у царя — и законодательную, и исполнительную, и военную, и верховную!

В целом же разыгрался тот самый план, который обсуждался изменниками: устроить крупные волнения и воспользоваться ими. Но кто обеспечил и раскрутил этот сценарий? Сама оппозиция уже трижды — в сентябре 1915 г., 9 января и 14 февраля 1917 г. — показала, что она неспособна осуществить такую операцию. Обратимся к работе генерала А. А. Гулевича [21], проводившего свое расследование в эмиграции, общавшегося со многими бывшими государственными и общественными деятелями, с представителями французского командования и разведки:

«Чем дольше шла война, тем сильнее были подозрения, что Британское посольство участвовало в заговоре против императора и, следовательно, против России, и эти подозрения постепенно подтвердились, не оставив места для сомнений. Родзянко, М. Палеолог, историк Джеймс Нейвор вынуждены признать это…

В апреле 1917 генерал Жанен (глава французской военной миссии в России. — Авт.) делает следующую запись в дневнике (журнал «Славянский мир», второй номер, 1927, стр. 296–297): “Долгая беседа с Р. подтвердила то, что мне ранее говорил М… Он заговорил про революцию, которая, по его словам, организована Британией, точнее Джорджем Бьюкененом и лордом Милнером. Петроград в то время кишел англичанами… Он уверял, что может назвать улицы и номера домов, в которых скрывались британские агенты. Сообщалось, что они давали деньги солдатам и подстрекали их к мятежу. Он лично видел людей, которые точно были британскими агентами, на Миллионной улице, где они передавали купюры по 25 рублей солдатам Павловского полка за несколько часов до того, как те сняли мундиры и присоединились к революции”. Из личных бесед я узнал, что лорд Милнер потратил более 21 миллиона на финансирование русской революции».

Эти факты подтверждаются донесениями французской разведки, сообщавшей о руководстве переворотом со стороны Бьюкенена, о раздачах денег участникам беспорядков английскими агентами. В Париже вообще встревожились, что англичане устроили революцию из собственных интересов, подставив Францию, ведь царь признал ее право на Эльзас и Лотарингию, на часть германских колоний, а теперь соглашения с ним повисали в воздухе.

Кстати, обратим внимание, что вместе с Милнером на Межсоюзническую конференцию приезжал банкир Бэринг, лорд Рэвелсток. Именно он гостил в Петербурге в январе 1905 г., в дни Кровавого воскресенья. Очередной его приезд снова предшествовал русской трагедии. Случайно ли? А Керенский в самые горячие революционные дни, когда всюду шли погромы, почему-то счел необходимым заняться министерством иностранных дел. Там он позаботился отыскать папки с тайными договорами о проливах Босфор и Дарданеллы и перенес их к себе, в Таврический дворец. Вот это уж точно неслучайно, если учитывать, кому мешали эти договоры.

Впрочем, и американцы не остались в стороне от разыгранного переворота — стоит вспомнить загадочный кредит для Терещенко. Полковник Хауз в эти дни писал Вильсону: «Нынешние события в России произошли во многом благодаря Вашему влиянию» [4]. А американский посол в Германии Додд впоследствии сообщил, что в февральских событиях важную роль сыграл уже знакомый нам промышленник из Чикаго и хозяин российского филиала компании «Вестингауз»: «Крейн много сделал, чтобы вызвать революцию Керенского, которая уступила дорогу коммунизму». Правда, самого Крейна в это время в России не было. Но он был покровителем Милюкова, да и с Гучковым, судя по всему, пересекался.

Шатания заговорщиков, сперва ориентировавшихся на британскую модель конституционной монархии, а потом повернувших к слому монархии вообще, обычно представлялись как вынужденные, когда Николай II переиграл их, нашел способ сохранить царство, передав престол не сыну, а брату. Но недавно выяснилось, что и в этом направлении действовал мощный закулисный фактор. Известный историк П. В. Мультатули опубликовал обнаруженное в архивах США донесение посла в России Френсиса госсекретарю Лансингу от 19 марта [50]:

«Приняты все меры, чтобы не допускать никаких претензий на трон как со стороны великого князя Михаила, представляющего прямое наследование после отречения царя и царевича, так и сделать тщетной всякую попытку сохранить императорскую преемственность вплоть до “people act”». Выражение «people act» означает в данном контексте физическое устранение любого преемника, готового занять царский трон. Пожалуй, если добавить эту телеграмму, то и сама картина переворота предстает перед нами в несколько ином свете.

Наконец, надо обратить внимание, кто же узаконил переворот? Дума? Она не созывалась. Народ? Нет. Народ был сбит с толку головокружительными переменами. В провинции, получая каждый день новую противоречивую информацию, вообще не понимали, что творится. «Узаконили» его западные державы. Российские дипломаты докладывали, что в правящих кругах Англии радость по поводу революции «была даже неприличной» [65]. Ллойд Джордж, узнав об отречении царя, воскликнул: «Одна из целей войны теперь достигнута!»

А американский посол Френсис 18 марта доложил госсекретарю: «Милюков сказал мне конфиденциально, что Бьюкенен имеет от своего правительства полномочия для официального признания, но ожидает, пока итальянский и французский послы также получат такие полномочия. Я почтительно требую, чтобы Вы безотлагательно предоставили мне полномочия признать Временное правительство, поскольку первое признание является целесообразным с любой точки зрения». 20 марта (сразу же после постановления Временного правительства об аресте царя) Френсис получил ответ госсекретаря: «Пожалуйста, свяжитесь с Милюковым, министром иностранных дел, и потребуйте встречи с главой Временного правительства. Во время вашей встречи заявите, что правительство Соединенных Штатов признает новое правительство России».

Официальная церемония признания состоялась 22 марта. По Невскому проспекту выехал пышный кортеж — кареты посла, других дипломатов, цилиндры и фраки, парадные мундиры. В Мариинском дворце Френсис вручил Львову верительные грамоты, передал заверения в дружбе и сочувствии революции. 24 марта последовало признание Временного правительства со стороны Англии, Франции и Италии. Уже три кортежа двинулись по Невскому представляться, заверять, поддерживать. Ну кто после этого усомнился бы, что новая власть России «законная»? На аудиенции Бьюкенен поздравил «русский народ» с революцией. Подчеркнул, главное достижение России — это то, что «она отделалась от врага». Под «врагом» понимался не кто иной, как Николай II. Совсем недавно награжденный высшим британским орденом и произведенный в чин британского фельдмаршала «в знак искренней дружбы и любви».

Америка встретила переворот в России бурным ликованием. Президент Вильсон гневно осудил «автократию, которая венчала вершину русской политической структуры столь долго». Состоялось два торжественных собрания. 24 марта в огромном и великолепном Карнеги-холле под председательством мэра Нью-Йорка. А 26 марта — в Манхэттен-опере, где собрались полторы тысячи представителей высшей элиты американского общества. Львов прислал телеграмму: «Мы просим наших американских друзей порадоваться вместе с нами за свободную и счастливую Россию».

Собрания почтил приветствиями и Вильсон, от имени президента выступал его советник Элиху Рут. Шифф отсутствовал, лечился на водах, но его избирали почетным вице-председателем, зачитывали его послания. А вице-президент «Американского Общества друзей русской свободы» Джоржд Кеннан открытым текстом рассказал, какой вклад внесли они в падение России, как на деньги Шиффа вели пропаганду в лагерях военнопленных к Японии: «Друзья Русской Свободы посеяли 50 тысяч семян вольности в 100 российских полках. Я не знаю, сколько из этих военных были в Петрограде на прошлой неделе, но мы точно знаем, какое участие приняла армия в революции…».