Правительство Керенского не только через Моэма, но и по другим каналам сообщило союзникам, что Россия больше не способна вести войну. По данному вопросу 28 октября должна была собраться конференция в Париже. Мало того, на 5 ноября был назначен Съезд советов крестьянских депутатов. На нем намечалось обсудить эсеровскую аграрную программу. Еще немного — и надежды солдат на скорый мир могли связаться с правительством. А надежды крестьян на раздел казенных и помещичьих земель — с эсерами. Таким образом, большевиков уже очень «поджимало»! Наконец, в ноябре были назначены выборы в Учредительное Собрание — вся борьба с Временным правительством «за власть Советов» теряла смысл! Оно ведь и было «временным» — должно было передать полномочия Учредительному Собранию!

Ленин в Финляндии вообще стал нервничать. Без него партия отбивалась от рук. Вокруг Зиновьева и Каменева группировались соглашатели, боявшиеся повторения июльского провала. А «предпарламент» и выборы в Учредительное Собрание обнадеживали их, что сами-то они неплохо устроятся и без восстания. Станут депутатами нового парламента, может, кто-то и в правительство попадет. Другая часть большевиков нацеливалась на захват власти, но ее возглавлял Троцкий. Ленин не тешил себя иллюзиями, уступит ли тот первое место в случае победы. Он тайно вернулся в Петроград.

10 октября на квартире меньшевика Суханова (Гиммера) состоялось заседание ЦК большевиков. Ленин пришел переодетым и загримированным, в наряде протестантского пастора. Невзирая на возражения Каменева и Зиновьева, была принята резолюция о восстании. Сценарий намечался такой же, как летом. Прикрыться съездом Советов рабочих и солдатских депутатов. Свергнуть Временное правительство и передать власть съезду. Он должен был состояться еще в сентябре, но ЦИК Советов постановил: скоро будет Учредительное Собрание, поэтому созывать съезд нецелесообразно. Теперь большевики самочинно, от имени Петроградского Совета начали рассылать по России телеграммы, что съезд состоится 20 октября, предписывали присылать делегатов. ЦИК протестовал. Но, когда понял, что сорвать съезд не получится, смирился и подтвердил указания о выборах делегатов. Правда, прикинули, что к 20-му они не успеют собраться. Дату перенесли на 25 октября.

Но подготовка велась без Ленина. ЦК принял решение, что он должен по-прежнему скрываться. Хотя выглядит это очень странно. Арест ему уже не грозил, всех мятежников давно выпустили из тюрем. От покушений со стороны врагов в Смольном ему можно было обеспечить сильную охрану. А на конспиративной квартире Фофановой, где он прятался, его опекал единственный телохранитель — финн Эйно Рахья. Невольно напрашивается подозрение, что товарищи преднамеренно оттирали Ленина, чтобы не мешал действовать так, как они считали нужным.

Но и Владимир Ильич вел тайную деятельность. Писатель-историк Аким Арутюнов, хорошо знавший хозяйку квартиры Фофанову, собрал ее воспоминания [2]. Она рассказывала, что Ленина навещали Свердлов и некоторые другие лица. Рахья куда-то уходил, приносил письма, деньги, однажды притащил целый сундук, набитый пачками десятирублевок и шведских крон. А 15 октября Ленин предупредил, что к нему придут «финские товарищи», «которые вместе с ними ехали в пломбированном вагоне из эмиграции». Рахья вечером привел двоих, но это были не финны. С Лениным они разговаривали по-немецки и очень хорошо владели этим языком [98]. Кстати, ни одного финна в «пломбированном вагоне» не было. А вот двое офицеров германской разведки были — капитан фон Планетц и лейтенант фон Бюринг.

И как раз после этого таинственного визита пружина заговора стала раскручиваться. 16 октября состоялось расширенное заседание ЦК большевиков с делегациями Петроградского Совета, профсоюзов, солдатских и фабрично-заводских комитетов, подтвердившее решение о восстании. С 17 октября рабочие по ордерам ВРК стали получать оружие с казенных складов под предлогом защиты Петрограда от немцев и «корниловцев».

Правда, 18 октября разразился скандал. Каменев и Зиновьев опубликовали в газете Горького «Новая жизнь», что они не согласны с курсом ЦК на восстание. Ленин разъярился, обвинял их в предательстве, требовал исключить из партии. Хотя ЦК на это не пошел. Да и особого секрета уже не было. Подготовка обсуждалась на широких собраниях [66]. Любое правительство успело бы раздавить мятеж в зародыше. Но правительство Керенского не просто бездействовало, оно будто специально расчищало путь большевикам!

А действиями министра-председателя руководили его советники! Британский атташе Нокс доносил в Лондон, что очень опасные идеи внушает Керенскому Робинс. А именно, перехватить у Ленина лозунги о мире и земле — разделить ее между крестьянами. Керенский безоговорочно слушался американского друга. В октябре правительство приняло закон, которым «временно», до решения Учредительного Собрания, вся земля отдавалась крестьянам. Это привело к анархии в деревне и массовому дезертирству из армии — делить землю.

Ну а для межсоюзнической конференции Антанты в Париже выработали такие предложения, что союзники оказались в шоке: «мир без аннексий и контрибуций», «отмена тайной дипломатии». Вместо того чтобы отдать Эльзас и Лотарингию Франции, в этих областях предлагалось провести плебисцит. Англичан взбесило требование «нейтрализации Суэцкого канала», американцев — «нейтрализации Панамского канала». Союзники восприняли эти пункты как плевок в лицо. И только сейчас они вдруг обратили внимание: имеет ли право Временное правительство «легитимно представлять нацию»? Бальфур вызвал российского посла в Лондоне Набокова и заявил: «Не следует создавать прецедент для ведения переговоров, когда исключительные прерогативы получают фактически частные лица».

Если в марте 1917 г. западная пропаганда внушала своим обывателям восторги «демократическим правительством России», то в октябре инициативы Керенского помогли перечеркнуть эти симпатии. А Робинс, надавав министру-председателю «полезных советов», попросту «умыл руки». Он объявил, что «разочаровался»: «Я не верю в Керенского и его правительство. Оно некомпетентно, неэффективно и потеряло всякую ценность». Американский журналист Джон Рид уже за неделю до революции взял интервью у Троцкого — тот расписывал, какую политику будет проводить новое большевистское правительство.

20 октября в петроградской гостинице «Европейская» состоялась тайная встреча. Присутствовали руководители Американской миссии Красного Креста Томпсон и Робинс, глава английской военной миссии генерал Нокс и от Временного правительства генерал Неслуховский. Американцы высказали свое мнение: Керенского надо менять. Англичанин согласился. Но и Неслуховский поспешил доложить о встрече вовсе не Керенскому. Он давно был связан с большевиками, в 1905 г. на его квартире жил Ленин. Именно ему генерал передал столь важную информацию. А Владимир Ильич крайне встревожился. Союзники собирались менять Керенского — но на кого? Напрашивалось предположение, что на… Троцкого.

Но следующий день после встречи в «Европейской» на совещании ЦК уточнялся срок выступления. II Съезд Советов должен был открыться 25 октября, и Троцкий наметил переворот на 26-е. Однако Ленин вмешался очень агрессивно, назвал такой срок «полным идиотизмом» или «полной изменой». Доказывал: «24 октября будет слишком рано действовать — для восстания нужна всероссийская основа, а 24-го не все еще делегаты на съезд приедут. С другой стороны, 26 октября будет слишком поздно действовать: к этому времени съезд организуется. Мы должны действовать 25 октября — в день открытия съезда, так, чтобы сказать ему — вот власть…».

Ленин боялся того же, что случилось в июне — если съезд запретит восстание! Но почему он бросил обвинение в «полной измене»? Очевидно, заподозрил, что выступление оттягивают преднамеренно. Чтобы потом, опираясь на решение съезда, скомандовать «отбой». Нет, действовать требовалось от имени съезда, но без съезда! Поставить его перед свершившимся фактом. Вот власть! Это сразу перетянет к большевикам всех колеблющихся. Кто же отказывается от власти?

А Керенский даже в последние дни перед переворотом имел полную возможность предотвратить его. Стоило всего лишь захватить Смольный, разогнать ВРК, и вся его деятельность оказалась бы парализованной. Начальник штаба Ставки генерал Духонин запрашивал Керенского: прислать ли надежные войска? Но министр-председатель отвечал, что опасности нет. Если большевики выступят, тем хуже для них, так как «все организовано»: «Сейчас в Петербургском гарнизоне идет усиленная попытка военно-революционного комитета совершенно оторвать полки от командования. Сегодня они разослали явочных комиссаров… думаю, что мы с этим легко справимся…».

Да, ВРК рассылал комиссаров, планомерно брал под контроль воинские части, заводы и другие объекты. Контрразведка предлагала арестовать ВРК как явно противозаконное формирование. Но за два дня до революции Керенский запретил трогать этот орган! А 24 октября столичные жители были огорошены воззванием: «К населению Петрограда! Корниловцы мобилизуют силы, чтобы раздавить Всероссийский съезд Советов и сорвать Учредительное Собрание! Петроградский Совет берет на себя охрану революционного порядка. При первой попытке темных элементов вызвать на улицах смуту, грабежи, поножовщину или стрельбу преступники будут стерты с лица земли». [66]. На улицах появились вооруженные солдаты. Никто не знал, кто они — за Советы? Или это «корниловцы»?

Но Керенский, который в дни «корниловского мятежа» сам себе присвоил диктаторские полномочия, теперь вместо этого зачем-то отправился на заседание «предпарламента». Произнес длинную речь, разъяснял: он всегда стремился, «чтобы новый режим был совершенно свободен от упрека в неоправданных крайней необходимостью репрессиях и жестокостях», что «до сих пор большевикам предоставлялся срок для того, чтобы они могли отказаться от своей ошибки». Но, поскольку они не отказались и нужны решительные меры, Керенский… испрашивал на это одобрение «предпарламента»!

Какое там одобрение! При обсуждении депутаты перессорились. За день до своего разгона «предпарламент» 122 голосами против 102 при 26 воздержавшихся выразил… осуждение деятельности правительства. Ну а «ликвидация конфликта с большевиками», как некий второстепенный вопрос, была поручена «комитету общественного спасения», которого еще не существовало. Его предстояло создать из городской думы и представителей разных партий.

А Ленин по-прежнему сидел на квартире Фофановой. ЦК запрещал ему идти в Смольный! Уверял, что еще рано и опасно. Владимир Ильич был взвинчен, психовал, получая записки с очередными запретами [2, 96]. Вечером он отбросил решение ЦК. Переоделся, загримировался и в сопровождении Рахьи двинулся в Смольный. Впрочем, Ленин знал своих соратников как облупленных. Никогда им полностью не доверял. Но у него имелся тайный козырь, о котором не знало даже большинство ЦК. Находясь в Финляндии, он договорился о помощи с местными властями и председателем Областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии Смилгой. Сам Смилга вспоминал: «План наш заключался в том, что если революционным рабочим и солдатам Петрограда не удастся сразу захватить весь город, то в таком случае дело должен был решить я при помощи войск из Финляндии».

24 октября ни о какой неудаче речи не было. Восстание еще не начиналось. Тем не менее Смилга в полночь получил условную телеграмму. В Гельсингфорсе были подняты матросы, финские отряды, готовились суда для их перевозки в столицу. А ближе всего до Петрограда было из Выборга. Там генерал Свечников погрузил в эшелоны 1900 солдат и офицеров. Это были подразделения боевой 106-й дивизии, а не тыловой сброд, и вооружены они были хорошо — 12 пулеметов, 4 орудия (для сравнения, у ВРК было только 1 орудие, и не нашли артиллеристов, умеющих с ним обращаться [16]).

А тем временем Ленин и Рахья пришли в Смольный. Воспользовались толчеей у входа, проскочили в здание. Ленин нежданно нагрянул в штаб ВРК, ошеломив Троцкого, и выложил свой козырь: в Петроград движутся крупные силы. Причем верные лично ему. Начинать восстание он потребовал немедленно. У Троцкого случился нервный припадок: ещё вчера на заседании Петроградского Совета он заявлял, что «вооруженный конфликт накануне съезда не входит в наши планы». Но сейчас оказался вынужден уступить Ленину верховное руководство. А значит, и первое место в будущей власти.

Только теперь полетели команды — вперед! Ночью отряды ВРК разошлись по городу занимать важнейшие объекты. Стоит отметить, что решение Ленина, вызвавшего подмогу из Финляндии, в любом случае оказалось оправданным. Невзирая на работу, проделанную Троцким, сил у ВРК оказалось совсем мало. Вызвать матросов Кронштадта до сих пор никто не удосужился. А части Петроградского гарнизона, хоть и признали подчинение ВРК, но помогать большевикам не спешили. Объявляли «нейтралитет» и сидели в казармах. Выжидали — чья возьмет?

Но от июльского беспорядочного мятежа картина отличалась, как небо и земля. Действовали небольшие группы, от 10 до 50 человек. Однако они по единому плану занимали телеграф, телефонную станцию, банки, вокзалы, мосты. Иногда они даже открыто сменяли прежние караулы — у большевиков оказались все гарнизонные пароли на эту ночь. Кто разработал такой план? Сугубо штатский Ленин? Очень похоже, что его неслучайно навещали «финские товарищи», прекрасно говорившие по-немецки. Впрочем, в Питере были и другие германские профессионалы.

Происходило все тихо, спокойно. Город спал, а его захватили за несколько часов! И если у большевиков на начальном этапе было совсем мало сил, то у Временного правительства их вообще не оказалось. Керенский начал предпринимать хоть какие-то действия только в 4 часа утра, когда почти все ключевые объекты в городе уже были в руках большевиков. Из Генштаба он стал рассылать приказы по казачьим частям и юнкерским училищам, призывая их на защиту правительства. Но в октябре 1917 г. юнкера были из студентов, гимназистов. Многие только начали учебу, не умели заряжать винтовки. И вдобавок на них тоже распространялась армейская «демократия». В училищах собирались юнкерские комитеты, обсуждали — выступать или нет? Выносили на общие собрания…

Ставке Керенский тоже приказал выслать войска. Но в Могилеве, в штабе генерала Духонина, обстановку контролировал генерал Михаил Бонч-Бруевич. А ближайшим к Петрограду Северным фронтом командовал его приятель генерал Черемисов, которого большевики уже обработали и купили, посулив высокую должность. Приказ Керенского Черемисов не стал выполнять, а огласил солдатскому фронтовому комитету (он был большевистским). А когда в Ставке узнали об этом и запросили разъяснений, генерал ответил, что в Могилеве отстали от жизни, что в Петрограде уже другое правительство и Керенский больше не Верховный Главнокомандующий — скоро на этот пост будет назначен он, Черемисов.

Лишь утром к Генштабу подошли некоторые подразделения юнкеров. Им поставили задачу вернуть телефонную станцию и телеграф. Сунулись туда — их полили пулями, а у многих юнкеров даже патронов не было, пошли назад. Но и Керенского в Генштабе уже не было. Он укрылся в американском посольстве, ему дали дипломатическую машину с флажком США, и министр-председатель сбежал — солгал первое попавшееся, будто едет встречать какой-то несуществующий батальон. Никаких инструкций своим помощникам Керенский не оставил.

На какое-то время взялся руководить его заместитель в правительстве, министр торговли и промышленности Коновалов. Но единственное, что он сделал — отправил в отставку командующего Петроградским округом Полковникова, чем окончательно развалил попытки обороны. Уполномоченным по «водворению порядка» в Петрограде был назначен абсолютно штатский человек, министр государственного призрения Кишкин. Но в Зимнем дворце, где собралось правительство, главной фигурой стал не он, а два его заместителя — Петр Рутенберг и Петр Пальчинский (в ВПК он был заместителем Гучкова, а Керенский назначил его генерал-губернатором Петрограда).

Утром 25 октября через радиостанцию крейсера «Аврора», стоявшего в столице на ремонте, на весь мир разлетелось воззвание «К гражданам России! Временное Правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета — Военно-революционного комитета». В Петрограде было еще достаточно частей и училищ, которые с запозданием соглашались выступить в поддержку правительства. Но вся связь была в руках большевиков. Командиры, звонившие в Генштаб, получали фальшивые указания, что мятеж уже подавлен и помощь не требуется. Ближе к вечеру им стали давать другой ответ — что Временное правительство отказалось от власти и защищать больше некого.

А само Временное правительство в Зимнем дворце оказалось отрезано от внешнего мира. Хотя никакой серьезной осады не было. Отряды ВРК выставили лишь патрули вокруг. Сквозь жиденькое оцепление проходили все, кто хотел. Но и серьезной обороны не было. На защиту дворца собрались несколько рот юнкеров, рота женского ударного батальона, две сотни казаков, добровольцы-офицеры. Зимний дворец неприспособлен для боя — множество окон, входов. А сборным гарнизоном никто не руководил, людей расставили кое-как, даже не покормили, сидели голодными.

Ну а в Смольном открылся II съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Опасения Ленина, что он мог проголосовать против переворота, оправдывались. Невзирая на подтасовки с мандатами, большевики не набирали большинство — у них было лишь 300 делегатов из 670. Заседание открыл Троцкий и с ходу зачитал воззвание о низложении Временного правительства. Эсеры, меньшевики, бундовцы, возмутились. Заявляли, что большевики предрешают волю съезда. Лев Давидович цинично выкрутился: «Воля съезда предрешена огромным фактом восстания петроградских рабочих и солдат». Почти все партии в своих выступлениях осуждали большевиков.

Но в Смольном присутствовали и другие люди. Спрашивается, какое отношение к Советам имел полковник Раймонд Робинс? Однако он со своим переводчиком и агентом Алексом Гумбергом оказался на съезде. Причем был отлично информирован обо всем происходящем. Альберт Вильямс вспоминал: почти никто из делегатов не догадывался, что Ленин в Смольном, а Робинс и Гумберг об этом знали [24]. Всесторонней информацией об обстановке располагали и американские корреспонденты — их группа четко попадала именно туда, где в данный момент происходило самое главное [24, 66].

К вечеру силы большевиков стали расти. Из Выборга прибыли контингенты генерала Свечникова. В Неву вошли корабли с подмогой из Гельсингфорса и Кронштадта. А в городе уже пошли слухи, что большевики взяли верх. Воинские части, до сих пор державшие «нейтралитет», стали объявлять себя сторонниками победителей. Рассказы о «царских богатствах» влекли их к Зимнему дворцу. Зато число защитников уменьшалось. То одно, то другое подразделение вступало в переговоры с осаждающими, и их пропускали уйти. Казаки оказались монархистами. С благоговением осматривали комнаты, где жил сам царь. Но оценили обстановку, мальчишек-юнкеров, ударниц — и махнули рукой: «Мы думали, что здесь серьезно, а тут дети, бабы да жиды» [74]. Тоже покинули дворец.

Через боковой вход в Зимний явился Григорий Чудновский — один из сотрудников Парвуса, а весной 1917 г. — спутник Троцкого, ехавший с ним вместе из США. Юнкера хотели арестовать его, но оказалось, что Пальчинский и Рутенберг хорошо с ним знакомы, повели какие-то переговоры. Потом Чудновский пришел во второй раз и предъявил ультиматум — сдаться, иначе откроют артиллерийский огонь. Приказ обстрелять дворец ВРК послал в штаб моряков, на минный заградитель «Амур». Но их артиллеристы доложили: мешает «Аврора», стоящая между «Амуром» и дворцом. Переслали приказ на «Аврору». Там прикинули, что может стрелять носовое орудие, но калибр у него был гораздо больше, чем у пушек «Амура», 6 дюймов (152 мм). Разрушения были бы очень значительные. Решили, что для острастки достаточно пальнуть холостым. Около 22 часов «Аврора» подала голос. Этот единственный ее выстрел отнюдь не был сигналом к атаке. Он прозвучал сам по себе, попугать защитников.

Но и в Смольном он переполошил съезд Советов. Меньшевик Мартов и поддержавшие его партии потребовали от большевиков прекратить боевые действия и начать переговоры. Те отказались, и большинство делегатов в знак протеста покинуло съезд. Отправились к Зимнему, разъединить враждующие стороны. Хотя вокруг дворца оцепление было уже плотным, и матросы не пустили их. А после «Авроры» стали стрелять орудия Петропавловской крепости. Во дворец было три попадания. Командиры несколько раз назначали атаку, сговаривались о сигналах. Матросы и солдаты открывали пальбу, а с места не двигались, рисковать никто не хотел.

Но среди ночи бойцы дивизии Свечникова и группы моряков стали пролезать в окна со стороны Невы и Невского проспекта, постепенно занимая помещения дворца. А через тот же боковой вход, где ходили парламентеры во главе с Чудновским, тоже стали проникать маленькие группы. Здесь охранение юнкеров еще держалось, требовало от появившихся противников разоружиться. Они послушно отдавали винтовки. Но именно это был «штурм Зимнего». Когда скопилась толпа «арестованных», они кинулись на юнкеров и разоружили их. Появились Чудновский и Антонов-Овсеенко, они уже знали, куда идти.

В 1 час 50 минут ночи этот отряд нагрянул в Малую столовую, где заседало правительство. Антонов-Овсеенко объявил его низложенным. А Пальчинский тихо пояснил: «Всё в порядке: наши договорились с вашими». Внутри дворца никаких боев не было. Министров отправили в Петропавловскую крепость. Антонов-Овсеенко лично сопровождал их во избежание эксцессов. Беспокоиться за свою судьбу им было нечего, через некоторое время всех отпустили на свободу. Среди осаждающих было убито 6 человек. Потери защитников неизвестны. За что проливали кровь те и другие? Вопрос остается открытым. «Наши договорились с вашими». При взятии дворца присутствовали американцы — Рид, Вильямс, Брайант, Гумберг. Добросовестно зафиксировали происходившее [16, 66].

Между тем в Смольном от съезда осталось одно название. Большинство делегатов ушло. Вместо них в зал набилась посторонняя публика, слонявшаяся по коридорам — солдаты, матросы, сотрудники аппарата Петроградского Совета. Атмосфера была неуверенная, тревожная. Да и правомочность съезда стала непонятной, он никого не представлял. Но все вопросы и сомнения Троцкий обошел стороной. Перевел стрелки, представив в качестве «сенсации» Ленина — большинство собравшихся впервые узнало, что он на съезде.

А через некоторое время на сцене появился торжествующий Каменев, зачитал известие о взятии Зимнего дворца и аресте Временного правительства. Настроения сменились бурным ликованием. Уже ближе к утру съезд (или то, во что он превратился) образовал новое правительство — Совет Народных Комиссаров. Список был составлен заранее, на кулуарных собраниях. Теперь его лишь утвердили. Возглавил Совнарком Ленин. Троцкий стал наркомом иностранных дел…

Но факты свидетельствуют, что опасения Ленина остаться «за бортом» имели под собой реальную почву. Его самовольный поход в Смольный, вызов войск из Финляндии сыграли решающую роль. Судя по всему, американцы до последнего момента не сомневались в победе своего ставленника. Потому что газета «Нью-Йорк Таймс» поспешила оповестить всю Америку: глава нового революционного правительства — Троцкий. Но публикация в столь почтенной газете оказалась вдруг ошибочной…

На работе в миссии Красного Креста состоял и Джон Рид. Если почитать его книгу «10 дней, которые потрясли мир», написанную на основе журналистских публикаций, то и здесь увидим: главный вождь революции — Троцкий. Ленин упоминается лишь вскользь, как второстепенная фигура. Статьи Рида в американской прессе и собираемые им материалы для книги готовили пиар именно для Льва Давидовича.

Кстати, еще многозначительные факты. На ноябрьскую Межсоюзническую конференцию Антанты от США ехал Хауз. Его полномочия были письменно оформлены 24 октября (по старому стилю — 11 октября). Они адресовались правительствам Англии, Франции и Италии. Без России! За две недели до переворота в Вашингтоне уже знали, что с Временным правительством переговоры вести не придется… А в начале ноября Россию покинул Крейн. Выехал в нашу страну на одном пароходе с Троцким, поучаствовал в миссии Элиху Рута. Потом полагал необходимым зачем-то оставаться в России. А после Октябрьской революции, очевидно, счел, что его задачи в нашей стране исчерпаны. Ну а Вильсон тогда же, в ноябре 1917 г., дал указание своим министрам и дипломатам «не вмешиваться в большевистскую революцию».

В целом же сквозь ложь, маскировки, нагромождения отвлекающих теорий и воспоминаний картина вскрывается довольно определенная. Февраль сделали англичане — и американцы подсуетились, кое в чем помогли. Октябрь сделали американцы, умело используя при этом германских агентов и ставленников. Использовали втемную. В Берлине торжествовали собственный успех.