ОТ АВТОРА

Великая, богатая и могущественная Россия к началу XX века стала слишком сильным конкурентом для западных держав. Но и сокрушить ее не мог ни один враг. Она справилась с нашествиями поляков, шведов, «двунадесяти языков» под знаменами Наполеона. Против нее сплотилась вся Европа. Но Россия выдержала массированный удар Англии, Франции, Сардинского королевства, Турции. Их армии истекли кровью на бастионах Севастополя, планы поставить на колени и расчленить нашу страну провалились. Однако Запад в своих операциях против русских во все времена активно использовал «пятые колонны». Целенаправленно формировал их, настраивал, подкармливал. С конца XIX столетия они стали основным орудием в мировом противостоянии.

«Пятые колонны» были разнообразные, зачастую не похожие друг на друга. Масонствующие либералы, сепаратисты всех мастей, широчайший спектр социалистических группировок от народных социалистов до большевиков, агенты влияния в российской правящей верхушке. Но действовали они в одном направлении, с ними прямо или косвенно контактировали зарубежные спецслужбы, координировали их. Теневые круги западной политической и финансово-промышленной «закулисы» обеспечили их финансирование, поддержку мировой «общественности». Результаты сказались в 1917 г. «Пятым колоннам» удалось сделать то, на что были не способны никакие неприятельские армии. Российская империя рухнула. Но выиграли ли от этого заговорщики, оппозиционеры и революционеры, подорвавшие ее фундамент? Нет. Тайным режиссерам и спонсорам не нужна была никакая Россия, ни царская, ни либеральная, ни демократическая.

В данном отношении многообразие «пятых колонн» стало очень удобным. После выполнения первой, общей задачи, их стравили между собой. А ставку в этой схватке зарубежные заказчики сделали на большевиков — самую радикальную, самую разрушительную из революционных партий. Вдобавок ее руководство было насквозь заражено агентами влияния, связанными с «мировой закулисой», что позволяло контролировать и регулировать ее деятельность. Троцкий, Свердлов, Каменев, Зиновьев, Бухарин, Га-нецкий, Красин, Чичерин, Литвинов, Сокольников, Радек, Раковский, Крупская, Коллонтай и десятки других. Вот тут-то исполнились самые радужные замыслы противников России. Гражданская война обескровила ее, разрушила промышленность, транспорт. Эксперименты «военного коммунизма» вызвали страшный голод, унесший миллионы жизней. Была разгромлена Православная Церковь. Все это сопровождалось чудовищным разграблением страны. После победы большевиков на запад хлынул поток золота, драгоценностей, произведений искусства. Вывозились пушнина, нефть, лес и другое ценное сырье.

Массовое сопротивление народа, крестьянские восстания, мятежи в войсках и на флоте заставили большевиков все-таки свернуть катастрофические модели построения коммунизма. Распустить подневольные «трудовые армии», отменить продразверстку, разрешить торговлю и мелкое частное предпринимательство. В 1921 г. была провозглашена «новая экономическая политика» — нэп. А в борьбе за власть, развернувшейся в период болезни Ленина и после его смерти, взяло верх патриотическое крыло партии во главе со Сталиным. Государственные образования, возникшие после распада Российской империи, объединили в Союз Советских Социалистических Республик. Он был гораздо меньше, чем прежняя империя — оказались утрачены Польша, Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Бессарабия, западные области Белоруссии и Украины. Вместо единства погибшей империи СССР представлял собой федерацию республик, связанных между собой союзными договорами. И все же возродилась обширная держава, наследница былой России. Но и «пятые колонны» никуда не делись. В правящей коммунистической партии эмиссары зарубежных сил занимали многие ключевые посты. Другие «колонны», побежденные, затаились в подполье или очутились в эмиграции. Надеялись на продолжение борьбы с советской властью — но опять при покровительстве и поддержке Запада. О тайной войне, начавшейся в Советском Союзе и вокруг него, рассказывает книга, которую Вы сейчас держите в руках.

 

Язва первая. НЕЗАВИДНОЕ НАСЛЕДСТВО

Расцвет нэпа в России принято изображать в ярких и радостных тонах. В городах открывались рестораны, кафе. Зазывали публику смелыми постановками театры. С посвистом мчались извозчики-лихачи, развозя «с ветерком» респектабельную публику. Важно фырчали моторами автомобили, перемещая по улицам публику еще более значимую. Гремели оркестрики и модные джазы. Томно дымили папиросками в длинных мундштуках и закатывали глаза женщины-вамп в мехах и немыслимых шляпках. А вокруг них увивались бойкие мужчины в канотье… Труды демократических авторов представляют «благословенный» нэп золотым периодом советской истории. Дескать, стоило только допустить свободу предпринимательства, как в народе сразу выдвинулись деловые люди — нэпманы, которые накормили страну, вывели ее из разрухи, подняли благосостояние.

К действительности подобные утверждения никакого отношения не имеют. Промышленность восстанавливалась не нэпманами, а государством, и дело шло очень туго. К 1924 г. уровень производства достиг только 39 % по отношению к уровню 1913 г. (а в 1916 г. он был еще выше, чем в 1913 г.). Да и эти цифры, вероятно, подтасовывались для отчетности. Оборудование заводов и фабрик было изношено и запущено. Восстанавливалось то, что можно было запустить побыстрее и с минимальными затратами. Или отрапортовать побыстрее. Ради выпуска хоть какой-то продукции упрощались технологии, производились товары низкого качества. Но и их не хватало. Чекист Агабеков в своих мемуарах пишет о традиции, существовавшей в центральном аппарате ОГЛУ: сотрудники, направляемые за границу, раздаривали или продавали сослуживцам часы, костюмы, ручки и т. п., поскольку за рубежом могли купить все это запросто, а в СССР достать было негде.

Чтобы предприятия все-таки приносили прибыль, зарплата рабочих оставалась крайне низкой, они жили впроголодь. Но и это почиталось за счастье, поскольку в стране царила безработица. Подавляющее большинство городского населения ютилось в трущобах коммуналок. Нелегко доводилось и крестьянам. Сельхозналог, заменивший продразверстку, был очень высоким. А то, что оставалось после его сдачи — куда было девать? Самому везти на базар и продавать? Это могли не все. Купить сельскохозяйственную технику было негде. Да и кто мог бы себе это позволить? Крестьяне в поте лица ковырялись на клочках поделенной земли с лошаденкой, с примитивной сохой.

Ну а нэпманы богатели вовсе не на производстве, а на посредничестве. Скупали и перепродавали продукцию промышленных предприятий — что вело к бешеному росту цен. Скупали и перепродавали сельхозпродукцию. Поэтому в лавках, магазинах было все. Но не всем по карману. В деревне выделились «кулаки». Не прежние, а новые «кулаки», прежних разорила и извела революция. Это тоже был сорт нэпманов, скупавших по дешевке у односельчан «излишки» продукции и сбывавших городским нэпманам. А крестьяне, даже трудясь на своей земле, попадали в зависимость от местных «предпринимателей».

Еще одним источником обогащения являлись всевозможные махинации. Мелкие предприятия сдавались в аренду частникам якобы для возрождения промышленности. Но какой частник стал бы арендовать убыточные предприятия? Брали то, что и без них хорошо работало. Или брали для того, чтобы получить кредиты под восстановление и реконструкцию. Нэп знаменовался разгулом жулья и коррупции. Арендованные предприятия становились «крышами», чтобы под их прикрытием спекулировать сырьем, продукцией государственных предприятий. Советские чиновники легко покупались взятками. Регистрировались фиктивные предприятия, брались и исчезали в неизвестных направлениях авансы и кредиты.

Сверкающие огнями рестораны обслуживали вовсе не большинство населения, а нуворишей. При тех же нуворишах сытно жила обслуживающая их интеллигенция — квалифицированные врачи, юристы. При них кормилась и «богема» — поэты, артисты, дорогие шлюхи. Вот эта мутная накипь как раз и создавала иллюзию яркой и веселой жизни. Хотя за ней, как за мишурным занавесом, лежали нищета и отсталость. Отсталость, которой не было в России царской, но в которую страна была отброшена Гражданской войной, разрушительными социальными и экономическими экспериментами.

По сути, нэп вел к закабалению Советского Союза зарубежным капиталом. Ленин писал: «Иностранцы уже теперь взятками скупают наших чиновников…». А вдобавок советское руководство оказалось насквозь заражено деятелями той же самой «пятой колонны», которая обеспечила падение Российской империи. Они сохранили связи со своими зарубежными покровителями, и режиссеры великой трагедии именно сейчас пожинали плоды столь удачной для них операции. Правда, главный спонсор русской революции, американский банкир Якоб Шифф, уже умер, но активно развернулись его компаньоны Отто Кан, Пол и Феликс Варбурги.

Ради расширения контактов с большевиками Кан организовал гастроли по Америке Московского художественного театра. Пол Варбург стал членом Американо-Российской торговой палаты. Те же Кан и Пол Варбург подталкивали к сотрудничеству с большевиками политиков и бизнесменов других стран, убеждали их, что «закрома России будут способствовать восстановлению Европы».

Ну а Феликс Варбург неоднократно приезжал в Москву, установил весьма плодотворные связи с председателем Совнаркома Рыковым, запросто был вхож в его кабинет.

Нет, подобные связи отнюдь не были взаимовыгодными. Повальное расхищение национальных богатств России, начатое в годы Гражданской войны и сразу после нее, при нэпе продолжилось полным ходом. Имеются сведения, что в середине 1920-х большая партия золота была вывезена для банка Моргана «Гаранти Траст». Еще одна партия советского золота, на 20 млн долл., ушла за границу через банкира из Сан-Франциско Роберта Доллара и шведского бизнесмена Олафа Ашберга. Иностранцам на самых выгодных условиях раздавались в концессии месторождения полезных ископаемых, нефтепроводы, предприятия. Один лишь друг Троцкого Арманд Хаммер заключил с Советским правительством 123 экономических соглашения! Впоследствии журналисты спросили у него: как стать миллиардером? Хаммер в ответ пошутил: «Надо просто дождаться революции в России».

Жена Каменева Ольга, сестра Троцкого, для которой был специально создан пост заведующей международного отдела ВЦИК (т. е. советского «парламента» — Всесоюзного центрального исполнительного комитета Советов), совершала турне по Америке и Европе, вместе со своим подручным Грабарем налаживала «культурные связи». Вывозились за границу выставки шедевров российского искусства, но обратно возвращалось далеко не все. Распродавалось частным коллекционерам. Зато Ольга Каменева, единственная в СССР, имела четыре личных автомобиля. Разъезжала на кадиллаках и роллс-ройсах, подаренных зарубежными «благотворительными» организациями. В операциях с Советским Союзом оказались задействованы и другие господа, поработавшие на силы «мировой закулисы» в период революции. Кеннет Дюран, бывший адъютант американского «серого кардинала» Хауза, возглавил представительство ТАСС в Нью-Йорке. Старый покровитель Ленина и Троцкого ПарвуоГельфанд остался в Германии, но его дети пристроились в советском дипломатическом ведомстве.

Само государство, возникшее в 1920-е годы на месте России, уже не было Россией. Преемственность с прежней империей перечеркивалась. Луначарский еще в сентябре 1918 г. ставил задачи перед Наркоматом просвещения: «Преподавание истории в направлении создания народной гордости, национального чувства и т. д. должно быть отброшено; преподавание истории, жаждущей в примерах прошлого найти хорошие образцы для подражания, должно быть отброшено». На этом поприще подвизались партийный теоретик Н.И. Бухарин и «красный академик» М.Н. Покровский, подменяя историческую науку грязной клеветой на отечественное прошлое, оплевывая и изображая в карикатурном виде великих князей, царей, полководцев, государственных деятелей. Однозначно подразумевалось, что все это погибло, а в 1917 г. возникло нечто совершенно новое, уже не российское. Даже термины «Отечество», «патриотизм» воспринимались как ругательства и изгонялись из обихода.

Крушилась и вся российская культура. Появились РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей) и прочие организации, внедрявшие вместо нее уродливый «пролеткульт». Председателем РАППа стал Леопольд Авербах, по воспоминаниям современников, «очень бойкий и нахальный юноша». Ну еще бы ему не быть нахальным, если он приходился племянником Свердлова, а помогала ему громить русскую культуру сестра — Ида Авербах, супруга заместителя председателя ОГПУ Генриха Ягоды. Спорить с такими деятелями категорически не рекомендовалось. Например, в 1925 г. поэт Алексей Ганин с шестью товарищами были арестованы и расстреляны: у Ганина нашли рукопись, где говорилось, что нэповская Россия «ныне по милости пройдох и авантюристов превратилась в колонию всех паразитов и жуликов, тайно и явно распродающих наше великое достояние…».

Исключались из учебных программ и запрещались произведения Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Льва Толстого. Здесь активной помощницей Луначарского выступала Н.К. Крупская. Под началом заведующего отделом Наркомпроса Штернберга ниспровергалось русское изобразительное искусство. Еще один завотделом — Мейерхольд — крушил театр, призывая «отречься от России». Русофобия вообще становилась негласной, но по сути непререкаемой установкой. Даже Есенин, написавший кощунственную «Инонию», восторженно приветствовавший революцию, оказывался не ко двору. Сам Бухарин клеймил его, обвиняя в «великорусском шовинизме», — да, ностальгическое воспевание русской деревни, русской природы приравнивалось к «шовинизму». Вместо авторов и произведений, признанных ненужными и «реакционными», получали признание новые «классики»: апологет «новой живописи» Малевич, оккультист Коненков, штампующий глупые агитки Демьян Бедный, воспевающий насилие и жестокость писатель Зазубрин, теоретики «новой литературы» Шкловский, Брик, Бабель.

А вместо отвергнутого Православия внедрялась государственная псевдорелигия — ленинизм — с поклонением культу умершего предводителя. Вместо икон на стенах повисли портреты коммунистических вождей, вместо богослужений собирались митинги, вместо Священного Писания штудировались работы Ленина и Маркса. Вокруг Владимира Ильича создавался ореол непогрешимости, утверждалось, что он не ошибался никогда — даже когда ошибалась «партия». В рамках новой псевдорелигии вводились новые праздники, обряды массовых шествий, театрализованных действ, мистерий с чучелами, портретами, «красного рождества» — которое, согласно инструкциям Наркомпроса, должно было сводиться «к соблюдению древних языческих обычаев и обрядов», «октябрин» вместо крестин, делались попытки заменить даже христианские имена «революционными» — появились Мараты, Гильотины, Революции, нелепые аббревиатуры из коммунистических символов.

Разрушались мораль, институты семьи — вполне в духе масонских теорий иллюминатов. Правда, идеи Кол-лонтай, что сексуальный акт должен восприниматься как «стакан воды», удовлетворил жажду и дальше пошел, все же были осуждены. Такие вещи подрывали дисциплину и вели к откровенным безобразиям. Но пропагандировались установки Маркса и Энгельса, что семья — временное явление, при социализме оно должно «отмереть». Теперь семья сводилась к формальности. «Расписаться» можно было чрезвычайно легко. Шли мимо ЗАГСа, местного Совета или другого органа власти, заглянули туда на минутку — и тут же стали мужем и женой. Столь же легко осуществлялись разводы, по заявлению хотя бы одного из супругов.

Пропагандировались аборты. Советский Союз стал первым в мире государством, легализовавшим их. Впрочем, не совсем. Аборты разрешили во Франции, но лишь в короткий промежуток времени, во время «великой французской революции». За этим небольшим исключением во всех странах они влекли уголовное наказание. Но в 1920 г. большевики сняли запрет. Практика абортов распространялась все шире. Это хорошо сочеталось с внедрением идей о «свободе» женщины, о ее «равноправии» с мужчинами. Она должна быть «личностью», полноценным строителем социализма, должна идейно развиваться. А деторождение вроде бы мешало подобным задачам, низводило женщину до «животных» функций. Нередко к подобному решению подталкивали подчиненных женщин начальники, партийные и комсомольские руководители: дело важнее, не время из строя выбывать. Аборты становились «естественным выходом» в отвратительных бытовых условиях бараков и коммуналок. А советские больницы широко распахивали двери для всех желающих. Избавиться от ребенка? Пожалуйста! Медицинская пропаганда разъясняла, как это просто, доступно, быстро, почти безопасно.

Ширился и самый вульгарный разврат, чему способствовала сама обстановка нэпа. Разгул жуликов и скороспелых «бизнесменов», их ресторанные пиршества, кутежи с доступными певичками и танцовщицами соблазняли партийных и советских функционеров. Они-то были «главнее» нэпманов. Почему было им не жить так же «красиво»? Они вступали в махинации с делягами, пользовались своей властью, получая аналогичные удовольствия — за закрытыми дверями отдельных кабинетов ресторанов, организуя тайные притоны. Такие начальники на местах чувствовали себя всесильными. «Рука руку мыла», функционеры покрывали друг друга, с ними были связаны карательные органы. А человека, проявившего недовольство, личного врага, можно было отправить в чрезвычайку, оклеветать, и попробуй найди правду.

Таким образом, нэп стал временной передышкой между периодами крутых «встрясок», но он не принес стране ни сытости, ни благосостояния. Не принес он и никаких «свобод». Любое инакомыслие пресекалось, даже внутри партии. Еще в 1921 г. в ходе борьбы с «рабочей оппозицией» Шляпникова Ленин провел на X съезде РКП(б) постановление «Единство партии» о недопустимости фракций. Отныне за отклонение от центральной линии, за попытку организовать фракции, грозили наказания вплоть до исключения из партийных рядов.

Нэп не принес и социальной стабильности. Даже рядовые коммунисты чувствовали себя обманутыми. Они прошли Гражданскую войну, победили — и не имели ничего, кроме рваных шинелей и разбитых сапог. Зато их начальство барствовало, бесились с жиру нэпманы. Невольно напрашивался вопрос: «За что боролись?» Но и в руководстве партии взгляды на нэп были неоднозначными. Основным критерием стратегии признавался ленинизм, верховным арбитром во всех спорах становился мертвый

Ленин — точнее, его цитаты. А они существовали в самом широком диапазоне. Желая успокоить народ, Владимир Ильич публично заявлял, что нэп «всерьез и надолго». Но он же в марте 1922 г., на XI съезде партии, прямо указывал, что «отступление», длившееся год, закончено, и на повестку дня ставилась задача — «перегруппировка сил» для новой атаки.

Выход из катастрофической экономической ситуации был один — индустриализация. Но взгляды на нее различались. Одно крыло руководства во главе с партийным идеологом Бухариным и председателем Совнаркома Рыковым стояло за то, чтобы продолжать и углублять нэп, а индустриализацию вести плавно, постепенно. Другое — Троцкий, Зиновьев, Каменев — считало, что нэп пора сворачивать, возобновить наступление на крестьянство и штурмовать развитие индустрии. Но вдобавок увязывало данные процессы с «мировой революцией». Доказывало, что технологии и оборудование для тяжелой промышленности можно получить только на Западе. За это надо платить зерном, сырьем. Но цены на мировом рынке диктует капиталистическое окружение. Стало быть, от него зависят валютные поступления, необходимые для индустриализации. Получался замкнутый круг, из которого без «мировой революции» никак не выйти.

Хотя эти аргументы строились на ложных предпосылках. Во-первых, сугубая ориентация на Запад для получения технологий — возможность разработки их отечественными силами заведомо отбрасывалась. Во-вторых, рыночную конъюнктуру никогда не определяет одна сторона. Владелец товара тоже вправе решать, согласен ли он отдать его по данной цене. И на самом-то деле «капиталистическое окружение» было очень заинтересовано в поставках советского зерна, нефти, леса и пр. Без них странам Запада пришлось бы туго.

Но ведь в итоге игра шла «в одни ворота»! Иностранцы называли низкие цены, а советские партнеры безоговорочно их принимали. Чему удивляться в общем-то не стоит. Ведь дипломатические и торговые ведомства контролировала все та же «пятая колонна». Поэтому торговля становилась еще одной формой разграбления нашей страны, из нее делали всего лишь сырьевой придаток Запада. Еще раз напомню уверенные слова Пола Варбурга: «Закрома России будут способствовать восстановлению Европы». Европы, но не России.

 

Язва вторая. «ЛЕВАЯ» ОППОЗИЦИЯ

Одолеть Троцкого Сталин сумел в союзе с другими тогдашними лидерами партии и государства, Каменевым и Зиновьевым. Но говорить в данном случае о «триумвирате» было бы опрометчиво. Просто Троцкий, набрав огромный вес, занесся, стал выходить из-под контроля своих зарубежных покровителей. Чуть не раздул революцию в Германии, новую европейскую войну— в то время как транснациональные корпорации настроились спокойно «переварить» плоды прошлой войны, «мирно» осваивали рухнувшую Россию и расхищая ее богатства. А Зиновьев и Каменев были того же поля ягодами, как и Лев Давидович. Но прекрасно знали его диктаторские амбиции. Представляли, если он утвердится у власти, то запросто подомнет их или отбросит на обочину, им достанется лишь роль исполнителей решений Троцкого. А Сталин не был связан с зарубежными теневыми силами, не задействовался в тайных операциях. До сих пор он выступал лишь «учеником» и проводником идей Ленина. Его считали недалеким, несамостоятельным политиком. Он выглядел предпочтительнее. Выполнял волю Ленина, а теперь его будут направлять они, Зиновьев с Каменевым…

Но и Сталин прекрасно представлял: они только временные союзники. Настоящей его опорой была «серая» партийная масса. Вчерашние рабочие, солдаты. Для них Иосиф Виссарионович был ближе, чем Троцкий с его «наполеоновскими» замашками, с повальными расстрелами. Ближе, чем «интернационалисты», понаехавшие из-за границы, занявшие многие ключевые посты в советском государстве. В 1924 году Сталин постарался увеличить число своих сторонников в партии, объявив «ленинский набор». Одним махом в ряды РКП(б) влилось 200 тыс. новых членов — и как раз из низовой, «серой» массы. Нетрудно понять, что эта добавка усилила патриотическое крыло.

В борьбе с соперником Иосиф Виссарионович использовал и рычаги партийной власти: он же был Генеральным секретарем партии, ему подчинялся аппарат. Наконец, Сталин применял и обычное лавирование, интриги, раскалывая соперников. Причем он никогда не наносил ударов первым. Он знал своих противников и ждал — сами подставятся. Так и случилось. Осенью 1924 г. Троцкий предпринял очередную атаку. Причем выступил на том поприще, на котором обладал бесспорными преимуществами, — на литературном. Публицистом он был блестящим, и к годовщине революции опубликовал статью «Уроки Октября». Но в запальчивости его занесло. Он хвастался напропалую собственными заслугами, ставил себя в один ряд с Лениным, а то и выше. А конкурентов постарался облить грязью. Досталось и Сталину, но особенно — Зиновьеву и Каменеву. Троцкий ткнул их носом в «октябрьский эпизод», когда они в 1917 г. выступили против вооруженного восстания, разгласив в печати планы большевиков. Словом, оказались трусами и предателями, а уж хлесткое перо Льва Давидовича сумело обвинить их как можно более обидно.

Но Сталину только это и требовалось! Если сам он с нарочитой скромностью всегда и везде изображал себя лишь «учеником» Владимира Ильича, то претензии Троцкого вознестись выше «божества» нетрудно было преподнести чуть ли не кощунством. Противники Льва Давидовича объявили по всей стране «литературную дискуссию». Привлекли недавно созданный институт марксизма-ленинизма. Его сотрудники перелопатили труды и письма Ленина, и на голову Троцкого вывернули все эпитеты, которыми вождь награждал его в периоды партийных ссор: «Иудушка», «Балалайкин» и пр. Дискуссия вылилась в кампанию под лозунгом «Похоронить троцкизм». Взгляды Льва Давидовича объявили антиленинскими, его предложения о сворачивании нэпа расценивались как отклонения от «линии партии».

Оскорбленные Каменев и Зиновьев рвали и метали, требовали исключить его из Политбюро, из ЦК и вообще из партии. Однако Сталин неожиданно выступил куда более миролюбиво. Почему? Да потому что и Каменев с Зиновьевым были для него не друзьями. От них тоже предстояло избавиться, а для этого Троцкий еще мог пригодиться. По предложению Иосифа Виссарионовича Льва Давидовича только отстранили от должностей наркома по военным и морским делам и председателя Реввоенсовета. Вместо него назначили Фрунзе — очень популярного в армии и убежденного противника Троцкого.

А новая партийная схватка не заставила себя ждать. Она началась уже весной 1925 г. — в ходе споров о судьбах нэпа. Ведь в данном вопросе Зиновьев и Каменев являлись единомышленниками Троцкого, настаивая, что нэп пора сворачивать. Однако Сталин во всех подобных обсуждениях и дискуссиях выработал очень мудрую линию поведения. Предоставлял противоборствующим сторонам сцепляться друг с другом и поначалу не примыкал ни к кому. Таким образом, он оказывался «над схваткой», в роли третейского судьи. А партийная масса привыкала, что позиция Сталина взвешенная, выверенная, то есть самая верная. В данном вопросе он принял сторону Бухарина и Рыкова, ратовавших за углубление нэпа.

Искренне ли? Или только из желания избавиться от «соправителей»? Судя по всему, искренне. С точки зрения благосостояния народа программа Бухарина и впрямь выглядела предпочтительнее — богатеют и множатся крестьянские хозяйства, увеличивается количество их продукции, развивается легкая промышленность, а все это даст средства для развития тяжелой. Вроде бы получалось достичь социализма без новых катастроф, погромных кампаний, лишений. Существуют свидетельства, что Иосиф Виссарионович в этот период высоко оценивал Бухарина. Сотрудник сталинского секретариата А. Балашов рассказывал Д. Волкогонову, что мнение идеолога партии было очень важно для генерального секретаря при выборе собственной позиции. Политбюро собиралось не всегда, часто по тому или иному вопросу голосовали и писали свои мнения на специальных бланках. Когда такие бланки приносили Сталину, он первым делом интересовался, как проголосовал Бухарин.

Апрельский пленум ЦК 1925 г. принял именно эту программу. Снижались налоги с крестьян, увеличивались кредиты, разрешались аренда и использование наемного труда. Задачей партии объявлялись «подъем и восстановление всей массы крестьянских хозяйств на основе дальнейшего развертывания товарного оборота страны». Ну а «против кулачества, связанного с деревенским ростовщичеством и кабальной эксплуатацией», предполагалось использовать экономические меры борьбы. Однако данные проекты сразу же начали давать сбои.

Вроде бы в 1925 г. собрали очень богатый урожай. В расчете на прибыль от сельскохозяйственной продукции было заложено 111 новых предприятий. Но финансовые поступления оказались гораздо ниже запланированных! Да, крестьянам оставляли больше продукции, но наживались на этом кулаки и перекупщики-нэпманы, 83 % торговли в стране захватил частный сектор. Снижение налогов и хороший урожай обернулись «голодом» на промышленные товары, инфляцией. А рабочие и служащие государственных предприятий бедствовали. Попытки решить проблемы за счет экономии и повышения производительности труда, то бишь «затягивания поясов» и нажима на работяг, вызвали целую волну забастовок. В результате все планы провалились. Начатое строительство новых предприятий пришлось замораживать, увеличивать косвенные налоги, тратить золотовалютные резервы.

А Зиновьев с Каменевым и другими сторонниками решили воспользоваться ситуацией для атаки на власть.

Возникла «новая оппозиция». Но только стоит иметь в виду, что экономическая политика являлась лишь подходящим предлогом для нападок. Через несколько лет, когда сворачивание нэпа и ускоренную индустриализацию начнет Сталин, то Троцкий и другие оппозиционеры «забудут», что они ратовали за то же самое. Перейдут на противоположную точку зрения. В 1925 г. истинной подоплекой атаки были вовсе не экономические споры, а тайная идея «слабого генсека».

Потому что Зиновьев и Каменев успели осознать свою ошибку. Убедились, что Сталина они недооценили, регулировать его и управлять им бывшие союзники не могли. Наоборот, он набирает все большую силу. Заставляет их следовать в фарватере собственной политики. Вот и возник план — обвинив в ошибках, сместить Иосифа Виссарионовича. Заменить другой фигурой, которая станет послушным орудием в их руках. На пост Генерального секретаря наметили выдвинуть Яна Рудзутака, Зиновьев вел с ним переговоры.

Силы оппозиции выглядели внушительными. За Зиновьевым стояла мощная Ленинградская парторганизация, он возглавлял Коминтерн. Каменев руководил Моссоветом, Советом труда и обороны (СТО). К ним примкнули нарком финансов Сокольников, заместитель председателя РВС Лашевич. Накручивали подчиненных против центрального руководства. Доходило до того, что на заводские собрания не пускали представителей ЦК. Самостоятельную роль в оппозиции решила вдруг играть и Крупская, выставляя себя ни больше ни меньше как «наследницей» мужа, лучше других знающей истинный смысл его работ. Действовала неумело, но весьма энергично. Впрочем, откровенными попытками поучать партийцев только возмутила их. После ее выступления на XIV съезде М.И. Ульяновой пришлось даже извиняться за родственницу: «Товарищи, я взяла слово не потому, что я сестра Ленина и претендую поэтому на лучшее понимание и толкование ленинизма, чем все другие члены партии, я думаю, что такой монополии на лучшее понимание ленинизма родственниками Ленина не существует и не должно существовать…».

Но Рудзутака Сталин легко перекупил — предложил ему посты члена Политбюро и заместителя председателя Совнаркома. А Троцкий был все еще обижен на Зиновьева с Каменевым и их не поддержал (причем он тоже ждал, что его захотят перекупить, намеревался потребовать должность председателя Всероссийского Совета народного хозяйства — ВСНХ). Ну а деятельность оппозиции четко попала под обвинение во «фракционности», нарушали постановление XI съезда «Единство партии». Зиновьевцы оперировали антикрестьянскими цитатами Ленина — им ответили массой других цитат, где Владимир Ильич выступал за союз рабочего класса и крестьянства. В декабре 1925 г. на XIV съезде партии «новую оппозицию» обвинили в «раскольничестве» и осудили как «левый уклон». Правда, наказания и в этом случае были мягкими. Каменева понизили из членов Политбюро в кандидаты. Зиновьева переизбрали с поста руководителя Ленинградской парторганизации, заменили Кировым.

Нет, Сталин был еще не настолько силен, чтобы одним махом избавиться от своих противников. Несмотря на поражения, они оставались видными партийными и государственными лидерами, сохраняли значительное влияние. Они контролировали многие важнейшие структуры управления, и попытки избавиться от них грозили серьезными потрясениями. Поэтому Иосиф Виссарионович действовал осторожно. Предоставлял оппозиционерам возможность самим дискредитировать себя. После каждого раунда борьбы они скатывались всего лишь на какую-нибудь одну ступенечку в советской иерархии. Но скатывались неуклонно, все ниже. При этом постепенно теряли авторитет, сторонников. От них отходили те, кто ошибся, отходили карьеристы, перекидываясь на сторону победителей.

После разгрома на XIV съезде «левые» отнюдь не успокоились. Тем более что экономическая ситуация в стране оставалась тупиковой, в народе нарастало недовольство. В 1926 г. количество забастовок возросло до 337 (против 196 в 1925 г.) А Троцкий с запозданием понял, что остался с носом: никто его переманивать не стал, новых высоких постов не предложил. Он начал переговоры с недавними врагами. Лев Давидович, Зиновьев и Каменев признали взаимные «ошибки», когда хаяли друг друга — и возникла «объединенная оппозиция». Заключались союзы с любыми инакомыслящими — с остатками «рабочей оппозиции» Медведева, с группой «демократического централизма» Сапронова и Смирнова, которая проповедовала вообще возврат к анархии 1917 г. — чтобы рабочие сами избирали и контролировали директоров и прочих начальников.

Сейчас противники Сталина взялись действовать уже «дооктябрьскими» методами. Устраивали самочинные митинги на заводах. Для выступления Лашевича московских партийцев пригласили на сходку в лесу. Велись размножение и рассылка оппозиционных материалов — их появление отслеживалось в Брянске, Саратове, Владимире, Пятигорске, Гомеле, Одессе, Омске, Харькове. Зиновьев вовсю пользовался аппаратом Коминтерна — его сотрудники разъезжали по стране, организуя сторонников. Троцкий на митингах подогревал недовольство рабочих, соблазняя их своей «хозяйственной программой»: «На полмиллиарда сократить расходы за счет бюрократизма. Взять за ребра кулака, нэпмана — получим еще полмиллиарда. Один миллиард выиграем, поделим между промышленностью и зарплатой».

Хотя это была чистейшей воды демагогия. Бюрократический аппарат в СССР и впрямь был огромным, в 10 раз больше, чем в царской России. Но он и не мог быть меньше. До революции он дополнялся земскими структурами, частными правлениями предприятий. И к тому же сказывалось разрушение православной и патриотической морали — в советские времена над каждым чиновником требовалось ставить контролеров и контролеров над контролерами. Сокращение аппарата грозило экономике не выигрышем, а хаосом. Да и сам Лев Давидович «забывал», что живет вовсе не так, как рабочие, которых он провоцировал — ни в чем себе не отказывая, в роскоши, по несколько раз в год выезжал отдохнуть в Крым, на Кавказ, за границу. Но какая разница? Главное было — раздуть бучу.

Троцкисты раз за разом пытались сыграть и на «политическом завещании» Ленина. Этот вопрос поднимался еще в 1924 г. на XIII съезде партии. А летом 1926 г. на пленуме ЦК о нем вспомнили снова, потребовали от Сталина зачитать его. Что ж, Иосиф Виссарионович соглашался. Вопреки легендам, он «завещания» не скрывал. Но использовал его против своих же противников. Обвинения в «грубости» не выглядели такими уж серьезными для партийных работников времен Гражданской войны. А вот определение в адрес Троцкого — «небольшевизм» — звучало убийственно. Ленин, правда, отмечал, что его нельзя ставить в вину Льву Давидовичу, но Сталин делал на нем акцент — и попробуй-ка, оправдайся!

Борьба шла жестокая. И велась она не только «партийными» методами. 31 октября 1925 г. при операции язвы желудка неожиданно умер Фрунзе. Трагическая случайность или убийство? Споры об этом идут до сих пор. Михаил Васильевич еще в Гражданскую войну постоянно выступал противником Троцкого, лично враждовал с ним — и Сталин использовал его как противовес, выдвинул во главу военного ведомства вместо Льва Давидовича. Но после его смерти место Фрунзе должен был занять Лашевич — заместитель председателя РВС и один из лидеров оппозиции. Нет, генеральный секретарь этого не допустил. Добился отправки Лашевича далеко на восток, на КВЖД (где тот быстро погиб в автокатастрофе), а на пост наркомвоена провел безусловно верного себе Ворошилова.

Особое внимание стоит обратить и на схватку, случившуюся на пленуме ЦК в июле 1926 г. Когда против зиновьевцев и троцкистов выступил Дзержинский, ему стали затыкать рот, перебивать выкриками с мест, Каменев обвинил его в том, что он «45 миллионов рублей напрасно засадил в металлопромышленность». Взбешенный Дзержинский впервые произнес, что лидеров оппозиции нужно просто расстрелять. Ему в ответ крикнули: «Это вас нужно расстрелять!» На что он упрямо подтвердил: «Я вам докажу, что добьемся своего…».

Стоп! За что — расстрелять? За несогласие с линией большинства? Для 1926 г. такая вина была явно недостаточной. Но заметим, что Дзержинский отреагировал на обвинение в бесполезном расходовании огромных сумм. Отметим и его убежденное «докажу». По своей должности председателя ОГПУ он знал, что его противники участвовали в разворовывании и переправке за рубеж куда больших ценностей. Соответственно, знал об этом и Сталин. Но о таких вещах приходилось умалчивать: правда могла подорвать авторитет всей партии. Впрочем, Дзержинскому расстреливать высокопоставленных преступников было не суждено. На этом же заседании он переволновался и, придя домой, скоропостижно скончался от сердечного приступа. Или… не от приступа? Кто знает?

Тем не менее Сталин одолевал. Он опять сумел внести раскол в ряды своих противников. Зиновьева заставили присоединиться к осуждению «рабочей оппозиции» — поскольку ее еще при Ленине заклеймили как «меньшевистский уклон». Удалось вывести из игры и Крупскую. Известно, что Сталин напомнил ей: «Мы еще посмотрим, какая вы жена Ленина». Правда, трактуют его слова по-разному. Автор исследований на данную тему Ю.М. Лопухин предположил, что Иосиф Виссарионович намекнул «на старую дружбу с И.Ф. Арманд». А в дальнейшем тиражировании скандальных версий эта фраза была еще и искажена: «Мы еще посмотрим, кого сделать женой Ленина». С выводом, что Сталин шантажировал несчастную старушку, грозя переиначить истину и «сделать» супругой Владимира Ильича его любовницу.

Однако с такой интерпретацией согласиться нельзя. Сталин еще не был настолько всемогущим, чтобы переписывать историю. Какое там, если он не был в состоянии даже заткнуть рот оппонентам? И если внимательно прочесть эту фразу, можно отметить: слово «какая» предполагает качества жены, а не измены мужа. С куда большей вероятностью Сталин намекнул на ту роль, которую играла Крупская в период болезни Ленина — обеспечивая влияние троцкистов, игнорируя предписания врачей и постановления ЦК, усугубляя его состояние истериками. И на попытку отравить мужа в марте 1923 г., когда она вдруг обратилась к Сталину, чтобы Ленину дали цианистый калий. В любом случае намек оказался для Крупской предельно ясен. Она знала, что имеет в виду Сталин, и это было настолько серьезно, что она испугалась. Так испугалась, что публично отреклась от соратников.

Очень эффективной тактикой борьбы стали и удары по «пешкам». Мелких сторонников оппозиции стали снимать с должностей, выгонять из партии или переводить куда-нибудь в провинцию. Тут же забеспокоились другие функционеры, поддержавшие Зиновьева и Троцкого. Свое благополучие было дороже — и они начали перетекать на сторону власти. Но главным стало то, что рабочая масса не поддержала противников Сталина. Да, она не прочь была посвистеть на митингах, пофрондировать, излить собственное недовольство. Но лидеры оппозиции ни малейшей симпатии у нее не вызывали. Раньше они нагнетали ненависть против «буржуев», но ведь они сами привели народ в бедственное положение. Причем стали новыми «буржуями». Все помнили, сколько крови пролил Троцкий, насаждая дисциплину расстрелами красноармейцев, железнодорожников, рабочих. А Зиновьева, устроившего в Ленинграде персональную вотчину, занявшего все «теплые» места собственными родственниками и приятелями, на самом-то деле в Северной столице ненавидели и презирали.

Оппозиция «повисла в воздухе», не имея реальной опоры. В октябре 1926 г. на пленуме ЦК и в ноябре на XV партконференции ее разнесли в пух и прах. Опять против нее выдвинули обвинения в нарушении партийной дисциплины, фракционности. Зиновьев, Каменев и их сторонники вынуждены были униженно каяться, признавать свои грехи перед партией. Наказания очередной раз были умеренными. Троцкого и Каменева вывели из Политбюро, Зиновьева сняли с поста председателя исполкома Коминтерна. В общем, каждого — еще на ступенечку вниз. Но их политический вес был подорван. Отныне они превратились в «битые» фигуры.

Борьбу в советском руководстве в 1920-е годы нередко преподносят как персональные драки за власть. Но факты показывают, что это не так. По мере того как Сталин утверждался во главе государства, менялась и политика. Так, в феврале 1924 г. была принята первая конституция СССР — и в ее рамках Иосиф Виссарионович установил гораздо большую централизацию Советского Союза, чем предусматривал Ленин. Украинские и грузинские лидеры, выступавшие против этой линии: Раковский, Петровский, Мдивани, Махарадзе и пр., — были смещены со своих постов и переведены на другую работу, подальше от своих республик, чтобы не мутили больше воду.

Для Грузии изначально были сохранены «особые» права, экономические и политические. Там легально действовала партия грузинских меньшевиков, ходила своя валюта, функционировали иностранные банки. Похоже, что Грузии предстояло стать уютным «офшором» для откачки советских богатств за рубеж. Но Сталин эти права ликвидировал. Он пересмотрел и некоторые другие решения, принимавшиеся при Ленине, когда слишком щедро одаривали «националов». Например, Донецкий, Таганрогский и Шахтинский округа были отданы Украине. В 1924 г. их отобрали назад и включили во вновь создаваемый Северо-Кавказский край, объединивший Дон, Кубань, Ставрополье, Терскую губернию и северокавказские национальные области. В 1926 г. был снят со своего поста нарком просвещения Украины Шумский за «националистический уклон». Его обвинили в чрезмерной «украинизации» педагогических кадров, в сопротивлении «русской культуре». В том же году крепко влетело М. Хвилевскому, требовавшему «немедленной дерусификации пролетариата» на Украине.

Из состава Киргизской (Казахской) АССР была изъята «подаренная» ей Оренбургская область. Провели административные реформы в Средней Азии. Вместо Бухарской и Хорезмской советских республик, претендовавших на очень широкую самостоятельность (и насквозь пропитанных пантюркизмом), возникли Узбекская, Таджикская, Киргизская, Туркменская — их приводили к такому же образцу, как прочие советские республики, «подтягивали» к России.

А на Северном Кавказе Троцкий и его коллеги делали ставку на «революционных горцев». Они совершенно распоясались. В Москву шли жалобы: «Русское население обезоружено и к физическому отпору и самосохранению бессильно. Аулы, наоборот, переполнены оружием, каждый житель, даже подростки 12–13 лет, вооружены с ног до головы, имея револьверы и винтовки. Таким образом, получается, что в Советской России две части населения поставлены в разные условия в ущерб одна другой, что явно несправедливо». Постоянная поддержка горцев со стороны властей обернулась полным беспределом. Они нападали и угоняли скот у казаков, крестьян, грабили и советские хозяйства. Но и друг с другом сводили счеты, кипели межнациональные склоки. При Сталине правительство взялось наводить порядок, пресекать бандитизм, разоружать местных жителей. Это понравилось далеко не всем. В 1925 г. вспыхнуло восстание в Чечне, в 1926 г. в Дагестане. Резали русских, создавали вооруженные отряды. Причем обнаружилось, что местное руководство заражено национализмом, исламизмом, поддерживает связь с зарубежными центрами. Восстания разгромили войсками, и заигрываниям с «революционными народами Кавказа» пришел конец.

Обозначилось еще одно серьезное расхождение Сталина с политикой Ленина — отношение к «мировой революции». Идея о том, что революция может победить только в мировом масштабе или в нескольких развитых капиталистических странах, оставалась фундаментальной догмой марксизма-ленинизма. Даже высшая государственная награда, орден Красного Знамени, по официальному статусу значился «символом мировой социалистической революции», а первоначальное название СССР предполагалось — «Союз советских республик Европы и Азии». На подготовку «мировой революции» работали Коминтерн, Разведуправление Красной армии, иностранный отдел ОГПУ, наркомат иностранных дел. Шло финансирование иностранных компартий. При Коминтерне действовала Военная комиссия, имевшая собственные диверсионные школы, штат военных инструкторов, которых направляли за границу для подготовки боевиков. Организовывались восстания и теракты в Германии, Польше, Эстонии, Болгарии. Причем «мировая революция» стала еще одним каналом, по которому утекали за рубеж колоссальные средства в золоте и валюте.

Но по мере побед над оппозицией Сталин начал менять этот курс. В марте 1925 г. на V расширенном пленуме исполкома Коминтерна и в апреле на заседании Политбюро он озвучил совершенно иную идею, о «построении социализма в одной стране». В том же году была ликвидирована Военная комиссия Коминтерна, постановлением Политбюро прекращалась «активная разведка» — то есть диверсии, терроризм, создание боевых организаций. А в ноябре 1926 г. на той самой XV конференции, которая разгромила троцкистов и зиновьевцев, тезисы о «построении социализма в одной стране» были приняты официально, в качестве линии партии.

И эта же конференция приняла программу ускоренной индустриализации страны. В ее решениях указывалось: «Надо стремиться к тому, чтобы в минимальный исторический срок нагнать, а затем и превзойти уровень индустриального развития передовых капиталистических стран». Такая программа отличалась от «плавной» бухаринской (впрочем, после кризиса 1925—26 годов Бухарин вполне согласился с ней). Но она имела и существенные отличия от троцкистской. Индустриализация предполагалась не за счет поставок из-за рубежа, а за счет собственных ресурсов. А иностранных концессионеров начали прижимать — неофициально, без шума, но вполне однозначно. У них вдруг возникали непредвиденные проблемы. Советские чиновники выискивали в концессионных договорах невыполнявшиеся пункты, те или иные нарушения. Найдя благовидный предлог, требовали расторжения договоров. Зарубежным дельцам, раскатавшим губы на баснословную наживу, приходилось сворачивать дела и убираться домой.

 

Язва третья. АНТИСОВЕТСКАЯ ЭМИГРАЦИЯ

Революция и Гражданская война выплеснули за границу 2 млн русских эмигрантов. Они рассеялись по разным странам, бедствовали. Ради куска хлеба трудились чернорабочими, грузчиками, судомойками, уборщиками мусора. Впрочем, некоторые устроились очень неплохо. Например, заговорщики, обеспечившие в свое время свержение царя, тузы российских банков, промышленности, купечества, Терещенко, Рябушинский, Нобель, Гукасов и иже с ними. Они заблаговременно перевели свои капиталы за рубеж, создали в эмиграции свою организацию — Торгпром, включились в европейский бизнес. Однако вместо одного канала создавались другие. Дядя Троцкого, банкир Абрам Животовский, обосновался в Стокгольме, где у него была совместная фирма с Олафом Ашбергом. Вместе с ним занимался перепродажей на запад русского золота и ценностей. Потом перебрался в Париж. Принялся организовывать «замаскированный советский банк» с прежними коллегами, бывшими российскими банкирами Абрамом Добрым, Цейтлиным, Лесиным, Высоцким, Златопольским. А родственные связи в Москве помогли получить для этой цели 25 млн франков от Советского правительства.

Бывшие дипломаты, в распоряжении которых остались весьма значительные суммы, объединились в Совет Послов. В эмиграции возникло несколько русских масонских лож — «Северное сияние», «Северная звезда», «Северное братство», в них входили многие видные политические и общественные деятели: Чайковский, Керенский, Кускова, Амфитеатров и др. Конечно же, большинство беженцев и изгнанников не питали теплых чувств к советской власти. Но и между собой они не были едиными. Ведь за границей очутился весь спектр партий и движений от монархистов до анархистов. Добавились споры по поводу причин поражения, дальнейших судеб России, персональное соперничество лидеров. Поэтому организаций появлялось очень много. Только во Франции их было зарегистрировано более 300.

Монархисты создали свой Высший Монархический Совет (ВМС), но тут же размежевались на «франкофилов» и «германофилов», на сторонников великого князя Кирилла Владимировича и великого князя Николая Николаевича. Партия кадетов раскололась на «левое» и «правое» крыло, эсеры — на семь или восемь группировок. Меньшевики сумели сохранить партийное единство, но продолжали исповедовать марксизм, а после ужасов Гражданской войны это учение стало у русских очень непопулярным. Образовалась группировка «учредилов-цев» — тех, кто был причастен к разогнанному большевиками Учредительному Собранию, считая себя «законной российской властью». Но и они разделились на «правых» и «левых».

Врангель сформировал Русский общевоинский союз (РОВС) — он считался как бы армией «в запасе». Если обстановка изменится, призовет своих членов в строй. Но Савинков образовал другую воинскую организацию, Народный союз защиты родины и свободы (НСЗРиС). Третьей стало «Братство русской правды» (БРП) П.Н. Краснова, С.Н. Палеолога и князя Ливена, они ориентировались не на союз с Антантой, а на Германию. Два конкурирующих центра Белого движения возникли на Дальнем Востоке: один в Харбине, под руководством генералов Хорвата и Дитерихса, пользующихся покровительством местного властителя Чжан Цзолиня, второй в Нагасаки, где находился атаман Семенов, ставленник японцев.

А кроме «общероссийских» существовали еще и казачьи, украинские, армянские, азербайджанские, грузинские, северокавказские, среднеазиатские организации. И тоже во множественном числе! Одни готовы были держаться заодно с русскими, другие выступали под знаменами непримиримого сепаратизма. Впрочем, даже среди сепаратистов единства не было. Допустим, у украинцев существовали организации Петлюры, Коновальца, Скоро-падского, Тютюнника, враждовавших друг с другом

Все эти противники большевиков считали, что борьба еще не завершена, пытались продолжать ее хотя бы подпольными или террористическими методами. Савинков готовил отряды под эгидой поляков, Тютюнник — под эгидой румын. Врангелевцы и Братство русской правды засылали в Советский Союз группы офицеров, однако их сразу же вылавливали чекисты. А на большее возможностей у белогвардейцев не хватало.

В мае 1923 г. в Швейцарии сотрудниками Российского Красного Креста Конради и Полуниным был убит советский дипломат В.В. Боровский. Террористы выступали как одиночки, хотя на самом деле за ними стоял еще один активный заговорщик против царя, А.И. Гучков. Он тоже сберег весьма солидное состояние, вовремя перевел в иностранные банки. Но его буйную натуру тянуло в политику, он попытался снова поиграть — теперь уже на международном уровне. Главной целью убийства было устроить сенсационный судебный процесс, к делу подключили первоклассных адвокатов во главе с Т. Обером. В ходе заседаний были представлены многочисленные свидетели и документальные доказательства зверств и преступлений во время Гражданской войны. Обвиняемые были с триумфом оправданы. Но толку было мало. Процесс Конради и Полунина стал не более чем однодневной сенсацией. После чего зарубежная пресса постаралась «затереть» информацию, переключив внимание читателей на другие темы. В данное время для западных правительств и теневых кругов было гораздо выгоднее сотрудничество с большевиками.

И все-таки у антисоветских организаций находились спонсоры, покровители. Хотя можно выделить четкую закономерность. Всевозможные «левые» и «демократические» группировки получали помощь гораздо легче (а финансирование щедрее), чем монархисты и патриоты, а сепаратисты и националисты — чем сторонники «единой и неделимой». Причина в общем-то понятна. Запад оставался врагом России. Не «красной», не «белой», а России как таковой. Он признал Советское правительство, торговал с ним. Ведь сами большевики разрушали страну социальными и экономическими экспериментами, заключали крайне невыгодные сделки, эмиссары «пятой колонны» помогали расхищать национальные богатства. Но при этом зарубежные правительства и спецслужбы поддерживали и противников советской власти. Тоже пригодятся.

И если Врангелю ставили палки в колеса, а монархические организации влачили жалкое существование, то Керенские, Милюковы, Гучковы и прочие деятели, приложившие руку к российской катастрофе, подобных трудностей избегали. Их приглашали на преподавательскую работу, давали хорошо оплачиваемые должности в иностранных общественных организациях. Их газеты и журналы выходили более солидными тиражами, чем монархические и белогвардейские, могли платить авторам гонорары, сотрудники редакций получали оклады, вполне достаточные для жизни.

Значительную помощь получил масон Б.В. Савинков. Причем главным его покровителем стал британский шпион Сидней Рейли. У этого человека служба в разведке всегда была неотделима от наживы. Дела, которые не сулили значительную прибыль, его не интересовали. Поэтому Рейли «одной рукой» проворачивал тайные сделки с Советским Союзом. Вместе со своим старым другом Вениамином Свердловым он наладил бизнес по перепродаже русских ценностей, антиквариата, мехов, нефти. Ну а «другой рукой» он взялся организовывать подрывную работу против Советской России: это тоже пахло большими деньгами. Рейли вел переговоры в разных странах, обеспечил Савинкову связи с военным министерством Польши, с советником президента Чехословакии Масарика доктором Крамаржем, установил контакты с Черчиллем, Муссолини. Народный Союз Защиты Родины и Свободы Савинкова вполне устраивал западные державы, поскольку провозглашал борьбу за «третью, новую Россию» и заведомо ориентировался на «иностранную помощь».

Поддержку получил и масон Н.В. Чайковский, создавший свой «Центр действия». А Гучков после процесса над Конради и Полуниным вместе с адвокатом Обером образовал «Лигу борьбы с Третьим интернационалом» («Лига Обера»). В нее вошли многие политические деятели, секции «Лиги» возникли в 17 государствах, проводились международные конференции. Очень активную деятельность вели меньшевики и отколовшаяся от эсеров группировка «Крестьянская Россия», позже провозгласившая себя Трудовой крестьянской партией (ТКП). И, опять же, лидеры этих организаций оказывались связаны с масонством. Эмигрируя из Советской России, они оставили там свои подпольные центры, сохранили большое влияние на «спецов» — интеллигенцию, пошедшую на службу большевикам.

Естественно, такая работа была невозможной без содействия иностранных спецслужб. Неужели польские, румынские или финские жандармы могли не заметить курьеров, связных, пересекающих границу? Неужели трудно было обнаружить базы, через которые поддерживалась связь? Конечно же, за подобное сотрудничество требовалось расплачиваться добытыми разведданными или иными способами… С территории Польши и Румынии действовали и украинские сепаратисты Тютюнника, Коновальца. А покровительницей Польши и Румынии выступала Франция. Стоило ей нажать на правительства этих стран, и антисоветскую деятельность пресекли бы. Но нет, Франция не нажимала.

Ну а Англия не оставляла без внимания Среднюю Азию, «подкармливая» деньгами и оружием басмачей. Британцы взяли под покровительство и армянских дашнаков, азербайджанских мусаватистов. Дашнаков поддерживала и Америка через армянскую диаспору. Даже Польша приняла вдруг горячее «участие» в судьбах кавказских националистов — хотя казалось бы, какое ей дело до Кавказа, какие там могли быть интересы у поляков? Тем не менее они финансировали грузинских меньшевиков, дашнаков, мусаватистов, северокавказский «горский комитет». Создали «прометеизм» — некое обобщенное движение разноплеменных сепаратистов, получившее название по журналу «Прометей». Он выходил в Польше, на польские деньги, а сотрудничали в нем украинцы, азербайджанцы, татары. Впрочем, о «польских деньгах» здесь можно говорить только условно. Понятное дело, что Варшава выступала лишь прикрытием для операций более могущественных держав.

И вторгались через границу отряды савинковцев, тю-тюнниковцев, кавказцев, басмачей. Засылалась в Советский Союз литература, агентура, создавались подпольные структуры. Впрочем, результаты были сомнительными. Антисоветским отрядам приходилось избегать столкновений с крупными силами красных. Рейдировали по деревням — там убьют несколько милиционеров, там разгромят сельсовет. Массовой народной поддержки эти налеты не получали. Народ устал от бесконечной войны, желал жить спокойно. «Гостям» из-за рубежа требовалось самим снабжать себя, что выливалось в грабежи…

Ну а подпольные антисоветские организации оказались недолговечными. Бывшие офицеры, чиновники, интеллигенты, вовлеченные в эту деятельность, были неопытными и отвратительными конспираторами. К ней подключались и всякого рода авантюристы, сомнительные и случайные элементы, они изменяли или перевербовывались при аресте. В 1921–1925 гг. чекистами были раскрыты многочисленные отделения НСЗРиС в России, Белоруссии, на Украине, подполье анархистов, эсеров, «Центра действия», «Всеукраинского повстанческого комитета» Тютюнника и Петлюры. Кого-то расстреляли, кого-то отправляли в тюрьмы и лагеря.

Но какое дело было до этого зарубежным кругам, подпитывавшим антисоветскую борьбу? Ведь кровь лилась русская. Поддерживался раскол народа, провоцировался террор, нагнеталось озлобление, дополнялись взаимные счеты. В общем, точно так же, как на Российскую империю нацеливалась с Запада «советчина», так на Советскую Россию пошла «антисоветчина». Опять с Запада! Инициировалась она теми же самыми силами «мировой закулисы», которые прежде делали ставку на «советчину». Идеологический знак сменился на противоположный, но дело-то было совершенно не в этом. Главная цель осталась прежней. Расшатывание и ослабление России.

Однако и советские спецслужбы работали весьма эффективно. Разношерстный состав эмиграции, политический разброд, ностальгия по родине, нищета предоставляли отличные возможности вербовать агентов в ее среде. Кого покупали, кого переубеждали в правоте большевиков, манили перспективой «загладить вину» и вернуться на родину. А многие беженцы были откровенно возмущены тем, как западные державы предали союзную Россию, как высокомерно и пренебрежительно отнеслись к русским — и их тоже склоняли к сотрудничеству. Постепенно антисоветские организации оказались нашпигованы советскими агентами. В числе завербованных были многие видные фигуры: председатель Торгпрома Третьяков, один из руководителей БРП Кольберг, в РОВС — генерал Скоблин.

Некоторых участников подполья, арестованных в СССР, и захваченных ОГПУ посланцев из-за рубежа, перевербовывали, пообещав жизнь и свободу. Сих помощью создавались фиктивные антисоветские организации. На одну из них, «Верховна вийскова рада», чекисты в 1923 г. заманили в Советский Союз и взяли генерала Тютюнника. Из него сделали рекламную фигуру, чтобы разлагать украинских националистов.

В рамках операции «Синдикат-2» была придумана подпольная организация «Либерально-демократическая группа», на которую клюнул Савинков. В 1924 г. он перешел границу и был арестован. На суде он признал советскую власть, написал письма к соратникам, а за это ему заменили расстрел 10-летним заключением. После чего он, по официальной версии, покончил с собой, по неофициальной, его сбросили в лестничный пролет на Лубянке. Кому понадобилась его смерть? Нет, не советскому руководству. Савинков обладал важной информацией о тайных контактах и делах Временного правительства, был связан с теневыми кругами европейской политики. Очевидно, из-за этого его и прикончили.

Уничтожение Савинкова не только ознаменовало конец созданных им антисоветских структур. Оно стало болезненным ударом для Сиднея Рейли. НСЗРиС был его личным «козырем», благодаря которому он вознесся до уровня важной политической фигуры, получал доступ в правительственные круги европейских держав. Мало того, на финансировании савинковцев и перепродаже добытой через них разведывательной информации Рейли, судя по всему, неплохо грел руки. А тут, получалось, чекисты так ловко обставили «супершпиона». Правда, у него имелся запасной вариант для подобных игр. Наряду с НСЗРиС он установил тесные связи в РОВС, с генералом Кутеповым, возглавлявшим у Врангеля разведку и контрразведку. С Савинковым РОВС враждовал, но для Рейли оказалось вполне возможным «дружить» с обоими. Почему бы и нет, если он обеспечивал тем и другим содействие западных спецслужб?

Но ОГПУ одновременно с «Синдикатом-2» вело еще одну операцию, «Трест», для нее тоже было придумано фиктивное подполье, «Монархическое объединение Центральной России». Чекисты, изображая подпольщиков-монархистов, завоевали доверие РОВС и других эмигрантских организаций, встречались за границей с их руководителями, получали сведения о их деятельности. А осенью 1925 г. сумели заманить в СССР самого Сиднея Рейли. В 1960-х эта годах история была частично рассекречена, послужила основой для романа Л. Никулина «Мертвая зыбь» и сериала «Операция «Трест», но некоторые весьма важные детали остались неизвестными широкой публике.

В частности, толчком, побудившим Рейли сунуться в ловушку, стало переданное ему письмо… Троцкого! И даже не первое. В первом Лев Давидович предлагал союз Савинкову. А через некоего Дерибаса Рейли было передано еще одно. В нем Троцкий просил помощи, чтобы отобрать власть у Сталина. Гражданам тех стран, чьи правительства поспособствуют этому, обещались концессии на самых льготных условиях и в любом ассортименте. Выражалась также готовность объявить широкую амнистию для эмигрантов. Биограф Рейли, американский профессор Ричард Спенс выразил сомнение, действительно ли Троцкий был автором этих писем — хотя бы из соображений элементарной осторожности. Ведь подобные послания, будучи перехваченными, могли слишком круто скомпрометировать его.

Но факт тот, что «супершпион» Рейли почему-то поверил! Настолько поверил, что, отбросив всякую осторожность, забыв даже об участи Савинкова, ринулся восстанавливать контакты со старым знакомым Троцким. Такая доверчивость объяснялась тем, что в деле были замешаны и другие его знакомые. Имеются данные, что подставил Рейли и фактически сдал чекистам не кто иной как… дядя Троцкого, Абрам Животовский. В годы Мировой войны его работодатель — Рейли — служил представителем синдиката Животовского в США. Что ж, причины такого шага вполне понятны. Рейли слишком много знал о тайнах российской революции, в том числе об участии в этих операциях самого Животовского. Активные связи с белогвардейцами, разведками и правительствами разных стран делали его опасным. Полезнее было от него избавиться. Что и произошло. Обращает на себя внимание тот факт, что Рейли очень уж поспешно уничтожили. 25 сентября арестовали, а 5 ноября расстреляли. Без всякого суда, воспользовавшись заочным приговором, вынесенным ему еще в 1918 г. по делу Локкарта. Кто обеспечил это? Его дело курировал заместитель председателя ОГПУ Генрих Ягода.

 

Язва четвертая ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА?

В 1920-е годы Сталин был еще не всесилен и о своих противниках знал далеко не все. Конечно, для него не были секретом связи лидеров оппозиции с западными деловыми и политическими кругами. Но их представляли полезными, не пресекали. Наоборот, считали нужным использовать. Троцкого лишили военного ведомства, но назначили не куда-нибудь, а председателем Главного концессионного комитета СССР. Каменева отстранили от руководства Советом труда и обороны — и поставили наркомом внешней и внутренней торговли. Когда взяли курс на индустриализацию, в Москве появился Александр Гомберг — в период пребывания Троцкого в США был у него «литературным агентом». А в 1917—18 году побывал в России в составе Американской миссии Красного Креста, состоял переводчиком у разведчика, полковника Робинса. Сейчас он был уже миллионером, выступал представителем американского «Чейз Нэншл банка», вел переговоры со Львом Давидовичем и Каменевым о поставке оборудования для Днепрогэса. Примерно в это же время ОГПУ арестовало одного из доверенных людей Троцкого, Лейбу Фишелева. Но с ходатайствами за него выступили Бухарин и брат Александра Гомберга, Сергей — он носил фамилию Зорин, был кандидатом в члены ЦК РКП (б) и кандидатом в члены ВЦИК, помощником и референтом Зиновьева. (А третий брат — Вениамин Гомберг — возглавлял Русско-германскую торговую компанию и Всесоюзный химический синдикат.)

Но в 1927 г. стала вдруг резко меняться внешнеполитическая обстановка. До сих пор правительства европейских держав смотрели сквозь пальцы на деятельность Коминтерна, на финансирование зарубежных коммунистических партий. Однако в феврале 1927 г. полиция Франции нанесла удар по советским представительствам в Париже и других городах. По обвинениям в шпионаже и подрывной агитации было арестовано более 100 человек. В это же время, 23 февраля, МИД Англии предъявил СССР ноту с требованием прекратить коммунистическую пропаганду в британских владениях, угрожая разрывом дипломатических отношений. 12 мая английская полиция произвела обыск в советско-британской фирме «Аркос», через которую осуществлялся основной объем торговли между двумя странами (и которая служила в Лондоне «крышей» для ОГПУ, Разведупра Красной армии и Коминтерна). Серьезных улик найти не удалось, но Британия все равно разорвала отношения с Москвой. Британскую и французскую инициативу подхватил диктатор Северного Китая Чжан Цзолинь, устроил налеты на советское полпредство и консульства, захватил советский пароход, курсировавший по Сунгари.

Это совершенно противоречило видимой логике! В 1923–1925 годах Коминтерн и советские спецслужбы вытворяли за границей откровенные безобразия — насаждали терроризм, организовали несколько восстаний, и всего этого будто «не замечали». А к 1927 г. Сталин подобные дела прекратил, курс на «мировую революцию» свернул — и теперь-то западные правительства ополчились на Советский Союз! Но на самом деле действовала другая логика. Достаточно сопоставить — политика Запада кардинально изменилась сразу после XV партконференции. Когда была разгромлена оппозиция, принята программа индустриализации, и СССР стал избавляться от иностранных концессионеров. Проекты «мирного» подчинения российской экономики и рынка потерпели фиаско.

Обозначилась угроза, что рухнувшая Россия снова воскреснет и усилится.

И вот теперь-то оказались востребованы эмигрантские структуры. Пригодилась «Лига борьбы с Третьим интернационалом» Гучкова и Обера — вываливала в пропагандистских кампаниях собранные ею материалы о происках Коминтерна. Зарубежные спецслужбы взялись помогать РОВС, БРП и другим белогвардейским организациям. Гучков, Струве и ряд других видных деятелей вступили в переговоры с Кутеповым. Указывали, что для антисоветской борьбы надо искать «новые пути», и пришла пора «конструировать террористическую организацию». А Кутепов был разозлен тем, как чекисты водили его за нос с «Трестом», поэтому и сам горел желанием перейти к «настоящей» войне с коммунистами. Сейчас для этого нашлись деньги, поляки и финны выражали готовность помочь с переходами границы…

В мае 1927 г. группа террористов РОВС под руководством Захарченко и Опперпута неудачно попыталась подложить бомбу в общежитие ОГПУ в Москве. В июне последовали сразу три теракта. В Белоруссии был убит высокопоставленный чекист Опанский. В Ленинграде группа Ларионова устроила взрыв на собрании в парт-клубе — 1 человек погиб, около 30 ранило. А в Варшаве 17-летний Борис Коверда застрелил полпреда Войкова, одного из главных участников цареубийства. Кстати, на дипломатической работе он проявил себя не лучшим образом. Кутил, волочился за женщинами, брал взятки, развалил торговлю с Польшей и был уличен в пропаже крупных сумм. В наркомате иностранных дел говорили: «если бы не Коверда, быть бы Войкову в советской тюрьме, а не в кремлевской стене». Вскоре в Варшаве чуть не совершился еще один теракт, в советском полпредстве нашли взрывное устройство в дымоходе. А в июне 1928 г. члены РОВС Мономахов и Радкевич бросили бомбу в бюро пропусков на Лубянке…

Конечно, такие операции не могли нанести мало-мальски ощутимого ущерба советской власти. Пробравшись в СССР, белогвардейцы были просто не в состоянии совершить что-либо серьезное, разве что вот такие мелкие диверсии организовывали, а потом погибали. А многие вообще ничего не успевали сделать, их срезали пули в перестрелках с пограничниками, арестовывали где-нибудь на советской территории. Погибали ни за грош… Но ведь кому-то это было нужно. Кому-то требовалось нагнетать атмосферу в СССР, провоцировать страх, подозрительность, репрессии.

Кстати, враждебные выпады были не только частью политических игр, но приносили Западу и чисто коммерческую выгоду. Франция, как и Англия, раздувала антисоветскую кампанию в прессе, посылала грозные ноты, и казалось, что она готова отозвать посла из Москвы. Но Советский Союз согласился продавать ей нефть по таким низким ценам, что французское правительство «смилостивилось» и 17 сентября 1927 г. приняло решение: «В настоящее время ничто не оправдывает разрыва дипломатических отношений с СССР». По аналогичным причинам британскую инициативу отказались поддержать Германия, Италия, скандинавские и прибалтийские страны. Но ведь для нашей страны низкие цены оборачивались нехваткой валюты, необходимой для индустриализации.

В самой России после британских и французских демаршей, волны террористических актов, распространялись слухи: будет война. Крестьяне прибирали в запас и не продавали государству хлеб, — а он тоже обеспечивал валютные поступления. В магазинах исчезали продукты, росли цены. А Троцкий вдруг засобирался съездить в Берлин, якобы для лечения. С кем уж он там встречался, с кем беседовал, остается неизвестным. Но после его возвращения, летом 1927 г., «левые» развернули новые атаки на власть. Они тоже шумели, что скоро будет война. Обвиняли в этом Сталина — вот к чему привел его отказ от «мировой революции» и курс на строительство социализма в одной стране. Опирались на Маркса, который учил: победы социализма в одной стране империалистическое окружение ни за что не допустит. Сейчас доказательства были налицо, а Сталин отошел от классического марксизма!

В 1927 году провалилась и советская политика в Китае. Впрочем, провалилась благодаря троцкистам. В китайской революции и гражданской войне Иосиф Виссарионович взялся поддерживать партию гоминьдан и ее лидера Чан Кайши. Ему слали оружие, военных советников. Но туда направили дипломатов из окружения Льва Давидовича — Иоффе и Ломинадзе. Вопреки указаниям генерального секретаря, они принялись организовывать с местными коммунистами заговор против Чан Кайши. Он был раскрыт, китайский вождь революции возмутился, разорвал связи с Москвой, обрушился на коммунистов. Но и это оппозиция ставила теперь в вину генеральному секретарю. Дескать, Троцкий и Зиновьев предупреждали, доверять Чан Кайши и делать на него ставку нельзя. Сталин не послушался — и вот результат.

Нагнетались страсти. Оппозиция предрекала, что в надвигающейся войне СССР неминуемо будет разгромлен. А Троцкий дошел до того, что саму необходимость обороны государства поставил в зависимость от того, кто будет у власти. 11 июля 1927 года он написал Орджоникидзе, что партия «переродилась», наступил «термидор» (термин французской революции — переворот, когда буржуазная Директория свергла якобинцев). Поэтому защищать правительство Сталина нельзя. Нужно сменить его, и лишь после этого война станет оправданной. Лев Давидович провел аналогию с Францией, когда при наступлении немцев на Париж власть была отдана Клемансо. Сталин, зачитав это письмо на пленуме ЦК, комментировал: «Мелкобуржуазная дряблость и нерешительность — это, оказывается, большинство нашей партии, большинство нашего ЦК, большинство правительства. Клемансо — это Троцкий с его группой. Если враг подойдет к стенам Кремля километров на восемьдесят, то этот новоявленный Клемансо, этот опереточный Клемансо постарается, оказывается, свергнуть нынешнее большинство… а потом взяться за оборону».

Пропаганда подобных взглядов была слишком опасна. Ведь сами же большевики аналогичными методами разлагали армию при царе и Временном правительстве. И вот теперь-то за оппозицию взялись серьезно. Мелких активистов начали арестовывать. Нет, еще не за взгляды, а за конкретные преступления по советским законам. Например, нелегальное размножение и распространение литературы. ОГПУ накрыло ряд таких центров, где использовались гектографы, стеклографы, ротаторы. Троцкистов Щербакова, Третьякова и Мрачковского поймали на контактах с «врангелевским офицером». С ним вели переговоры о покупке типографского оборудования, обсуждали возможности военного переворота — а «офицер» оказался агентом ОГПУ. Оппозиция напрочь открещивалась от этих фактов, утверждала, будто ей нарочно приклеивают «политическую уголовщину». Хотя Щербаков, Третьяков, Мрачковский, конечно же, не знали, что общаются с провокатором, а в ОГПУ они сознались, что такие разговоры действительно были.

Аресты вздыбили оппозицию и подхлестнули к протестам. В троцкистских листовках писалось: «В советских тюрьмах уже сидят коммунисты». (Пока сидели не коммунисты, это было нормально, в порядке вещей, а вот коммунисты — воспринималось как нечто чудовищное.) Лидеры снова апеллировали к народу, пытались возмущать его. Троцкий и Зиновьев выступали на митинге в Ленинграде, и их «подсадные утки» в толпе рабочих выкрикивали: «Да здравствуют истинные вожди революции!». Каменев собрал 2 тыс. человек в Высшем техническом училище в Москве. Но реальное влияние оппозиции оказалось ничтожным. Большинству коммунистов они со своими дрязгами уже просто надоели. По воспоминаниям секретаря Троцкого В. Кибальчича, в последних баталиях число их сторонников в столицах оценивалось в 400–600 человек. Какая уж тут сила? Наивернейший помощник Троцкого, Адольф Иоффе, смог выразить преданность кумиру только тем, что покончил с собой.

А выступления оппозиции подвели ее под очередной удар. В октябре 1927 г., на пленуме ЦК партии, ее снова осудили. Троцкого и Зиновьева выгнали из ЦК. Но они только озлобились, и 7 ноября, в 10-ю годовщину революции, наметили устроить альтернативные демонстрации. Свои лозунги и портреты «вождей» они вывесили на стенах домов, где жили сами «вожди». Так, на углу Воздвиженки и Моховой красовались портреты Троцкого и Зиновьева. Как вспоминал троцкист И. Павлов, с крыши сталинисты пытались сорвать их баграми. «Активную оборону своих портретов вели оригиналы. Вооружившись половой щеткой с длинным черенком, Троцкий энергично отбивал атаки». Да, это выглядело весьма символично. Еще недавно всемогущий Троцкий махал шваброй, защищая не что-нибудь значимое, а собственный портрет…

Кое-где произошли эксцессы. Преображенский с группой троцкистов на Манежной площади начали произносить речи перед проходящими мимо колоннами демонстрантов. Возмущенная толпа партийцев отмутузила их и сдала в милицию. Но в другом месте милиция задержала троих смутьянов, повела в участок, а их товарищи по дороге отбили арестованных, угрожая револьверами. В Харькове случилось столкновение со стрельбой. Но уж на такие откровенные выходки власть отреагировала быстро. 90 видных оппозиционеров исключили из партии, сняли со всех постов. В декабре, на XV съезде ВКП (б) Каменев, Раковский, Радек и другие «левые» униженно каялись во всех грехах, но им уже не верили. Троцкий каяться не стал. Когда его исключали из партии, Лев Давидович заявил: если победят они, то не удовлетворятся взятием власти, а расстреляют «эту тупую банду безмозглых бюрократов, предавших революцию. Вы тоже хотели бы расстрелять нас, но не смеете. А мы посмеем, так как это будет совершенно необходимым условием победы». Но ни его, ни его сторонников никто еще расстреливать не стал. Сослали кого куда. Не на Соловки, не в тюрьмы. Определили в разные провинциальные города. Троцкого отправили в Алма-Ату. Он протестовал, отказывался ехать. Милиционерам пришлось выносить его из дома на руках.

 

Язва пятая. ЗАМАСКИРОВАННЫЕ РЕЗЕРВЫ

Во второй половине 1920-х годов состав советского руководства значительно изменился. Но означало ли это разгром «пятой колонны»? На роль «вождя номер два» в ходе борьбы с «левыми» выдвинулся Николай Иванович Бухарин. Член Политбюро, главный идеолог партии, редактор «Правды». После поражения зиновьевцев и троцкистов в его ведение перешел Коминтерн. Лица из его «команды» заняли ключевые посты в ВСНХ, Госплане, Московской парторганизации. В демократической литературе Бухарин был превознесен до небес. Его представляют грамотнейшим теоретиком, защитником интересов русского крестьянства, поборником нэпа. Эдаким идеалистом, намечавшим строить «цивилизованный» социализм без жертв и катастроф.

Вот таким Бухарин не был никогда. Между прочим, не был он и «любимцем партии» — это выражение только один раз мелькнуло в ленинском «политическом завещании». Доктор исторических наук В.А. Сахаров и другие исследователи до сих пор гадают, откуда и как появилась подобная характеристика?

То ли она являлась плодом болезни Ленина, то ли была записана под влиянием Крупской, то ли подразумевалась ирония, но при диктовке забыли поставить кавычки? Бухарин и впрямь отличался от Троцкого более демократичными манерами, но все равно оставался человеком «элиты». Он был одним из тех партийных деятелей, чья принадлежность к масонству доказана однозначно. Чисто русский по крови, он порой даже как бы стеснялся происхождения, в эмиграции жил под именем «Мойша Долголевский». В годы Мировой войны он очутился в Нью-Йорке, работал в редакции газеты «Новый мир», владелец которой Григорий Вайнштейн был связан с британской разведкой. Там же, в Америке, Бухарин очень близко сошелся с Троцким.

По возвращении в Россию он горячо поддерживал наступление на деревню, «красный террор», поучал: «В революции побеждает тот, кто другому череп проломит». Выступал ярым врагом русских традиций и культуры, его пропаганда обрушивала атаки на церковь, обеспечивала погромную кампанию в 1922–1923 гг. Что касается его «цивилизованных» экономических программ, то Бухарин менял свои взгляды, как перчатки. В 1918—19 годах он возглавил группировку «левых коммунистов», требующую изгнать с предприятий инженеров, мастеров, чтобы руководили сами рабочие. Потом Николай Иванович стал поборником системы «военного коммунизма», организации Троцким трудовых армий. Он заявлял: «Принуждение во всех формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».

Ну а после провозглашения нэпа превратился в сторонника либерализации, ратовал за дальнейшие реформы в данном направлении. Сталину даже пришлось его осаживать, когда Бухарин выдвинул лозунг: «Обогащайтесь!». Жаркие экономические споры между Троцким, Бухариным и их сторонниками действительно имели место. Но что было их истинной подоплекой, нам остается только догадываться. Индустриализация в начале 1920-х по планам Льва Давидовича (и под его руководством) вела к доламыванию России, — а при этом страна раздавалась иностранным концессионерам. Углубление нэпа по планам Николая Ивановича вело к отставанию от Запада, постепенному перерождению государства в буржуазное. Но в него, опять же, внедрялись зарубежные концессии, и страна превращалась в типичную «банановую республику».

В 1927 году Сталин отправил в отставку наркома иностранных дел, масона и гомосексуалиста Чичерина. Под благовидным предлогом, «по болезни». Но сменил его Максим Литвинов (Макс Валлах). Всю Гражданскую войну он провел в Лондоне, выступая неофициальным представителем большевиков, поддерживал тайные связи с британскими, американскими, французскими политическими кругами. Соответственно и с закулисными сферами Запада. Стоит ли удивляться, что наркомат иностранных дел превратился в пристанище для всякого рода сомнительных деятелей. Троцкист и масон Раковский, вчерашний глава правительства Украины, стал полпредом (послом) в Париже и Лондоне. Троцкист Раскольников — в Болгарии. Троцкист Антонов-Овсеенко — в Чехословакии. Троцкист Беренс, уничтожавший в 1918 г. русский флот — военно-морским атташе в Англии.

После смерти Дзержинского ОГПУ возглавил Вячеслав Рудольфович Менжинский — до революции, в эмиграции, он работал во французском банке «Лионский кредит». До 1917 г. это был единственный иностранный банк, имевший отделения в России, — и немало поучаствовал в тайных подрывных операциях против нашей страны. А брат Менжинского был крупным московским банкиром. Но на посту председателя ОГПУ Вячеслав Рудольфович почти не проявил себя, он был уже тяжело болен. Фактически делами заправлял его заместитель — Генрих Ягода. В большевистскую партию он вступил только в 1917 году, но приходился троюродным братом Якову Свердлову и женился на его племяннице, поэтому его устроили в ВЧК, и он очень быстро пошел в гору.

Кстати, Свердлов и его брат Вениамин (американский банкир, а потом советский заместитель наркома путей сообщения) очень успешно сочетали работу в партии и правительстве с собственной наживой. Ягоде была в полной мере присуща та же самая фамильная черта. Через своих подручных он организовал целую систему вымогательства: если имелись данные, что у арестованных или их родственников есть чем поживиться, предлагалось облегчить их участь за золото, драгоценности, валюту. В карман Ягоды уходили и конфискованные богатства. На экспорт продавался лес, продукция ГУЛАГа — и часть выручки тоже присваивалась. Огромные средства, полученные подобным образом, Ягода пересылал за границу, в иностранные банки — каналы ОГПУ обеспечивали для этого прекрасные возможности. (Впоследствии его махинации были раскрыты в Германии и использовались нацистской пропагандой. В частности, Розенберг рассказал о них на съезде НСДАП в Нюрнберге 3 сентября 1937 г.)

Стоит ли удивляться, что далеко не все процессы в Советском Союзе оказывались подконтрольными Сталину и патриотической части руководства? Ведь генеральный секретарь ЦК во многом зависел от своего окружения, от аппарата. Это удел любого главы государства: получать информацию, отфильтрованную и обработанную помощниками, принимать решения, разделяемые ближайшими сотрудниками, и передавать на исполнение опять через помощников. А ведомств было много, громоздкий государственный аппарат насчитывал 2,5 млн «совслужащих». Попробуй-ка такое хозяйство проконтролировать! Разные ведомства подчинялись своим начальникам, действовали по их указаниям — и превращаясь в настоящие «феодальные княжества».

Сам Сталин по-прежнему верил в гений Аенина, считал необходимым следовать его курсу. Но некоторые аспекты все-таки пытался исправлять. Например, он не оспаривал приоритет «пролетарского интернационализма». Однако на практике «интернационализм» оборачивался натуральной русофобией. Особенно преуспевал на данном поприще нарком просвещения Луначарский. Когда он дошел до того, чтобы уничтожить даже русскую письменность, намеревался заменить кириллицу на латинский алфавит, Иосиф Виссарионович это пресек и спровадил Луначарского в отставку. Но ведь в наркомате просвещения остались его помощники. Общую идеологическую линию задавали Бухарин и его подручные — Евгений Покровский, Михаил Покровский. Поэтому направленность системы просвещения осталась прежней.

При таком раскладе Сталин иногда оказывался просто бессилен. Так, в 1928 г. «интернационалисты» вознамерились расправиться с выдающимся музыкантом Н.С. Головановым. На него посыпались доносы, центральные газеты «Правда», «Известия», «Комсомольская правда» развернули его ожесточенную травлю, обвиняя в антисемитизме. Иосиф Виссарионович взял его под защиту. Вынес это дело на Политбюро, было принято постановление — прекратить гонения на Голованова. Но даже этого оказалось недостаточно. Преследования музыканта продолжались. В течение 1928—29 годов Политбюро пришлось четыре раза возвращаться к тому же самому вопросу. Четырежды принимались решения, требующие от редакций «Правды», «Известий», «Комсомольской правды» и других газет прекратить клеветническую кампанию. И уже после всех этих четырех решений, 5 января 1930 г. Секретариат ЦК очередной раз постановил: «Констатировать, что постановление правительства о прекращении травли и бойкота Голованова не выполнено…» Причем газеты еще и тянули с публикацией этого постановления! Лишь под нажимом, после напоминаний Сталина, оно появилось в печати 20 января.

В 1930 г. Секретариат ЦК учинил крутой разнос Демьяну Бедному за «огульное охаивание России и русского», — а печатали его русофобские пасквили те же самые «Правда» и «Известия». Они подчинялись Бухарину. Выполняли то, что укажет их собственное начальство, а не Секретариат или Политбюро. В результате получалось, что оппозицию разгромили, но вместо нее выдвигались «вторые эшелоны». Проводившие ту же линию, но исподволь, скрытно.

Впрочем, и прежние противники никуда не делись. Внутрипартийные разногласия еще не считались серьезным преступлением. Лидеры оппозиции жили в ссылках всего несколько месяцев. Слали покаянные письма, и уже в июне 1928 г. их простили, восстановили в партии. Снова назначали на руководящие должности. Не такие, как раньше, но тоже неплохие, высокооплачиваемые. Каменев стал начальником научно-технического отдела ВСНХ, Зиновьев — ректором Казанского университета, членом редакции журнала «Большевик».

Непримиримым врагом казался только Троцкий. В Алма-Ате он жил в общем-то неплохо. Даже куда лучше, чем жили революционеры в мягких условиях царских ссылок. Поселился с семьей в лучшей городской гостинице «Джетысу», еду ему доставляли из ресторана, хотя Лев Давидович постоянно жаловался на бытовые условия и качество кухни. При нем осталось несколько личных охранников, исполняли роль слуг и посыльных. Опальный вождь свободно вел переписку, в том числе с заграничными корреспондентами. Ему по заказам присылали книги, статьи и журналы, нужные для работы. Материально он был обеспечен. Трудиться ради куска хлеба не приходилось. Здесь была великолепная природа, рядом горы. Можно было отдохнуть, поохотиться, заняться литературной деятельностью. Но Троцкого сжигала неудовлетворенность от того, что его сбросили с пьедестала, оторвали от активной борьбы. В Алма-Ате он устроил подобие боевого штаба. Его сын Лев Седов вспоминал: «За апрель — октябрь 1928 года нами было послано 800 политических писем, около 550 телеграмм. Получено свыше 1000 политических писем и около 700 телеграмм…» (как видим, и на телеграфные расходы денег хватало).

А подручные Троцкого развернули кампанию за его вызволение. Распространяли слухи о его страданиях, писали, что он поставлен «в заведомо тяжелые, непереносимые условия». Была придумана версия, будто он заболел малярией (чего в помине не было), требовали перевести его в места «с более здоровым климатом» (т. е. поближе к центру государства). Троцкист Л. Сосновский пугал: «Всякая оттяжка перевода будет означать, что люди сознательно идут на создание нового дела «Сакко и Ван-цетти» (американские анархисты, казненные на электрическом стуле). Только уже на советской земле». Однако сам Лев Давидович уже понял, что развернуться в СССР ему больше не позволят. Каяться и получить второсортную должность, как Каменев и Зиновьев, его не устраивало. Поэтому он стал подумывать о других местах с «более здоровым климатом».

Когда-то Лев Давидович очень лихо убегал из царских ссылок. В Алма-Ате тоже можно было найти проводника, китайская граница лежала совсем недалеко. Но путешествовать по глубинам Азии с риском получить пулю от советского пограничника Троцкого совсем не прельщало. Он считал себя высокопоставленной политической фигурой, и для него нашлись более удобные варианты.

В 1928 г. среди обширной корреспонденции Льва Давидовича появилось письмо из Нью-Йорка, подписанное «Абрам». Оно было перлюстрировано ОГПУ, фотокопия письма сохранилась в архивах и была продемонстрирована в 2007 г. в фильме Е.Н. Чавчавадзе и Г.А. Огурной «Лев Троцкий. Тайны мировой революции». А в тексте говорилось о безобидных бытовых деталях и сообщалось, что материалы, заказанные Троцким из Нью-Йоркской библиотеки, будут ему высланы, не найдены только номера из списка — и следовал длинный перечень цифр. ОГПУ смогло расшифровать эту тайнопись. И в ней-то речь шла уже не о бытовых вещах.

Сообщалось: «Правительство названной вами страны гарантирует вам визу и неприкосновенность лишь в случае добровольной передачи захваченной вами власти в известные вам руки. Материальная сторона проекта обеспечена. Переписка признана недопустимой. Указанный вами проект вашего возглавления активной борьбы с Кинто будет, конечно, принят, хотя пока встречает сомнения, не переоцениваете ли вы своей популярности и его бездарности». Кинто — разносчик на тифлисском рынке, Троцкий этой кличкой презрительно именовал Сталина. А кто скрывался под подписью Абрам, удалось выяснить. Член коммунистической лиги Америки Мартин Аберн.

Это письмо вызывает целый ряд вопросов — и оно же приводит к очень важным выводам. Во-первых, оно свидетельствует, что Троцкий поддерживал с Америкой не только личные связи. Во-вторых, желание вырваться из СССР было именно его, а не навязано ему властями. В-третьих, из текста видно, что «Абрам» связан с некими очень могущественными силами, которые вправе выдвигать требования Троцкому, давать ему указания — и способны устроить его дела в советском руководстве, в правительствах других государств. В-четвертых, уж такое письмо ОГПУ обязано было доложить Сталину. Но ведь не доложило! Причем зарубежные корреспонденты Троцкого наверняка знали, что почта просматривается. Но недопустимой признали лишь дальнейшую переписку. А эту шифровку все же отправили, то есть были уверены: кто-то прикроет.

Наконец, о каком же посте, захваченном Троцким, шла речь? Он уже не занимал в Советском Союзе никаких постов, был исключен из партии! Возможно, подразумевается некий высокий ранг в масонских структурах. В подобном случае добровольная передача действительно считается важной, обеспечивая магическую преемственность. Кому уступил Троцкий тайную, но настолько важную «власть»? Мы не знаем. Но ведь кому-то уступил. И сразу же начали действовать невидимые «пружинки», все разыгралось именно таким образом, как пообещал «Абрам».

ОГПУ доложило Сталину, что Троцкий и в Алма-Ате остается опасным, поддерживает связи со всей страной, организуя оппозицию. Внесло предложение — выслать за границу. В окружении Иосифа Виссарионовича тоже нашлись советники, провели тонкую игру, поддержав такое решение. Вроде бы особо позорное для недавнего лидера. Политбюро приняло соответствующее постановление. А Лев Давидович подыгрывал: отчаянно противился, протестовал. Требовал, что если уж высылают, то пусть отправят в Германию. Но «пружинки» действовали и на международном уровне. Германия его принять отказалась, согласилась только Турция. Хотя в итоге оказалось: именно туда Троцкому требовалось попасть, там его ждали.

Его не просто изгнали, доставив под конвоем в Одесский порт и силой посадив на пароход. Нет, выезд обеспечили со всеми возможными удобствами. Ему удалось вывезти с собой весь свой обширный архив. Не отдельные дневники и письма, а 28 огромных ящиков, сотни тысяч единиц хранения. Здесь были важнейшие государственные, партийные, международные документы, письма Ленина и других советских, зарубежных деятелей. И сразу новые вопросы… В январе 1928 г. Троцкого отправляло в Алма-Ату ОГПУ. Но почему же за год никто не поинтересовался его архивом? Не перелопатил, не поискал в бумагах улик, что при арестах делается в первую очередь? А сейчас таможенники и пограничники почему-то закрыли глаза на ящики вывозимых документов. Кто именно обеспечил вывоз архива, известно. Николай Иванович Бухарин. Дипломатические переговоры о высылке Троцкого шли через нового наркома иностранных дел Литвинова. А вопиющие просчеты и странности в действиях ОГПУ могли объясняться вмешательством только одного человека — Ягоды.

Ну а в Турции Льва Давидовича встретили как самого дорогого гостя. Ему предоставили великолепную виллу на Принцевых островах. Он не нуждался в деньгах, завел штат прислуги, сильную охрану. Здесь изгнанный вождь принялся организовывать антисталинское «сопротивление». Схема была старой, привычной, точно такой же, как было до 1917 г.: создается революционный центр за рубежом, а через него осуществляется руководство подрывными структурами внутри России.

 

Язва шестая. ПРОЕКТ «ХАЗАРИН»

После Мировой войны под эгидой западных держав начал осуществляться грандиозный план создания еврейского «национального очага» в Палестине. Эту деятельность активно поддержали транснациональные корпорации, могущественные финансовые олигархи — Феликс и Пол Варбурги, Ротшильды, Маршалл и др. Подключились всевозможные благотворительные организации. Хотя подобный проект был не один. Еще в начале XX века в кругах крупных еврейских банкиров и предпринимателей выделилось течение «антисионистов». Его апологетами выступали, например, киевские мультимиллионеры Бродские. Они доказывали, что «Палестинский проект» слишком дорогой и трудный, мало кто захочет ехать в неведомые края, в тяжелый ближневосточный климат, создавать хозяйство «с нуля», в чуждом арабском окружении. По мысли Бродских и их сторонников, новую «землю обетованную» следовало создавать там, где уже живет много евреев, где они хорошо устроились, имеются богатые ресурсы, то есть на юге России.

Эти идеи тоже стали претворяться в жизнь, и участвовали те же самые структуры и лица, которые помогали осваивать Палестину. Инициативу проявила американская общественная организация «Объединенный комитет распределения», председателем которой являлся Феликс Варбург, зять Якоба Шиффа, компаньон второго по значению банка США «Кун и Лоеб». Он посетил СССР, вступил в переговоры с Советским правительством о создании еврейских колоний в Крыму. Формально это обосновывалось заботой о представителях бывшей буржуазии. Дескать, они потеряли свои капиталы и предприятия, вот и надо превратить их в «тружеников» — дать землю, и пусть хозяйствуют. Как свидетельствует биограф банкиров из дома «Кун и Лоеб» Присцилла Робертс, для начала речь шла о совершенно небольшом количестве, около 500 человек.

Но дальше проект каким-то образом стал неузнаваемо расширяться, а его разработкой занялся Юрий Ларин (Лурье). Вчерашний «незаметный» экономический советник Ленина, автор программ «военного коммунизма», разваливших хозяйство Российской империи, приведших к разрухе и страшному голоду 1922–1923 гг. Теперь Ларин выдвинул план образования в Крыму национальной автономии, для чего следовало переселить туда 280 тыс. евреев. А в ноябре 1923 г. появился еще более масштабный вариант, его автором являлся А. Брагин, председатель «еврейской секции РКП (б)». По его предложениям новая автономная республика должна была охватить не только Крым, но и южную степную полосу Украины, Приазовье, Кубань и Черноморское побережье вплоть до Абхазии.

В советском руководстве горячими сторонниками подобных разработок выступили Каменев, Троцкий, Бухарин, Цюрупа. Как сообщало Еврейское телеграфное агентство, 20 февраля 1924 г. проект был одобрен большинством членов Политбюро. А 29 августа 1924 г. проект рассмотрел Президиум ЦИК СССР, приняв довольно любопытное решение. Указывалось, что среди советских евреев лишь 300 тыс. являются членами профсоюза (т. е. относятся к рабочим и служащим), если считать вместе с членами семей — 850 тыс. А 130 тыс. являются земледельцами. «Остальная часть в 1.750.000 человек падает на кустарей, мелких торговцев и лиц без определенных занятий».

Делался вывод: «Совершенно ясно, что такая экономическая структура еврейского населения совершенно неприспособлена к советскому строю с его курсом на госторговлю, кооперацию и концентрацию промышленности, и что если не будет принято экстренных мер по переводу еврейского населения на производственный труд, то значительная часть его будет поставлена перед перспективой вымирания и вырождения». Откуда уж взялась угроза «вымирания и вырождения», остается непонятным, но Президиум ВЦИК постановил осуществить массовое переселение в Крым евреев из западных местечек, для чего были образованы два органа, «Комитет по земельному устройству еврейских трудящихся» (КомЗЕТ) во главе со Смидовичем и «Общественный комитет по земельному устройству еврейских трудящихся» (ОЗЕТ) во главе с Лариным.

Но… органы-то учредили советские, обосновывали переселение требованиями «советского строя», а главными двигателями проекта стали американцы! «Объединенный комитет распределения» Феликса Варбурга в 1924 г. заключил с Москвой первый из нескольких договоров о создании еврейских поселений в Крыму. За рубежом план получил название «Агроджойнт». Кроме Феликса Варбурга в нем приняли участие Пол Варбург, фонд Рокфеллера, глава компании «Сирс и Ребек» Джулиус Розенвальд, благотворительная организация «Джойнт» (Подконтрольная банковской группе «Кун и Лоеб»). Подключилось «Французское еврейское общество», было создано «Американское общество помощи еврейской колонизации в Советской России». Американцы брали на себя 80 % финансирования — 10 млн долларов.

Ко всему прочему, Ларину с Брагиным (и проекту «Агроджойнт») немедленно подыграло правительство США! В Советском Союзе в начале 1920-х, в условиях общей разрухи и разорения, большинству евреев жилось очень несладко. По большому счету не лучше, чем русским. Но у них издавна имелась отдушина — эмиграция. Они еще при царе уезжали в Америку, у многих там обосновались родственники. Туда же, по проторенной дороге, потекли их советские соплеменники. Однако в 1924 г. вдруг был принят закон Рида-Джонсона, значительно ограничивший иммиграцию евреев из России в США. И если всевозможная «общественность» яро протестовала против «антисемитизма» царского правительства, то «антисемитизм» нового американского закона никаких возмущений не вызвал.

Евреям прикрывали возможность сбежать в США, подталкивая тем самым к переселению в Крым (или в Палестину). Причем подчеркнем, ни о какой реальной заботе об их благосостоянии, даже о сохранении национальных традиций, речи не было! Например, в ходе антирелигиозных кампаний гонениям подверглись иудейские раввины. Не в такой степени, как православное духовенство, однако и их порой арестовывали, запрещали богослужения. Информация об этом просачивалась за рубеж. Но когда журналисты попросили Феликса Варбурга прокомментировать данные сообщения, он и не подумал осуждать большевиков! Заявил, что преследования раввинов, конечно, вызывают сожаление, но нужно помнить, что Советское правительство через «Агроджойнт» «помогает русским евреям обрести экономическую независимость».

Впрочем, какое дело было Варбургу до раввинов? Высшие фигуры «мировой закулисы», как и их эмиссары в СССР, никогда не были последователями ортодоксального иудаизма. Все они принадлежали к тем или иным масонским течениям, были адептами различных сект и темных оккультных учений. На советской территории предполагалось создать не иудейский анклав, а нечто совершенно иное. Кстати, стоит вспомнить: незадолго до инициативы Варбурга, в 1920–1921 гг., «чрезвычайная тройка» из Пятакова, Розалии Залкинд (Землячки) и Белы Куна учинила в Крыму жуткую бойню, истребив более 100 тыс. человек. Уничтожали не только белогвардейцев, гражданских беженцев, но и местных караимов, обвиненных в «контрреволюционности», крестьян — за поддержку «зеленых». Массовые репрессии дополнил голод, поскольку дороги в Крым перекрыли и прекратился подвоз продуктов. Умирали жители крымских городов, татары. Не напоминало ли это… чудовищное жертвоприношение, «омывшее» кровью землю полуострова? А при этом поля, сады, виноградники, дома «освобождались» для новых хозяев…

В официальных документах еврейские поселения в Крыму получили неопределенный статус, но возникло еще одно название, неофициальное. «Хазарская республика». Оно не использовалось в постановлениях и переписке, не звучало в публичных выступлениях, но оно существовало. Название древней погибшей державы, где власть захватили крупные еврейские купцы и ростовщики. В 965 г. русский князь Святослав Игоревич разгромил Хазарский каганат. А его сын, св. равноапостольный князь Владимир добил последний осколок этой державы в Крыму и на Тамани. В целом-то получалось символично. Уничтожив Ха-зарию, св. Владимир принес на Русь Православие. Ну а теперь Православие считалось раздавленным. Государство, державшее преемственность от Рюрика и св. Владимира, погибло — и возрождалась «Хазария».

В Москве кипели политические страсти, громились оппозиции, низвергались вчерашние лидеры, менялись экономические ориентиры, однако планов «Агроджойнта» это как будто вообще не касалось! После первых переселений последовали другие, и масштабы проектов продолжали расти. Ларин на основании собственных «расчетов» стал объявлять: чтобы составить компактную национальную общность, требуется переселить 500–600 тыс. человек. Впрочем, промелькнула и цифра совершенно иного порядка. 7 апреля 1926 г. в Симферополе открылась Все-крымская еврейская конференция. На ней выступил прибывший из Москвы представитель Отдела национальностей ЦИК И.М. Рашкес. Лицо очень информированное, близкое к Ларину, регулярно посещавшее заседания Ком-ЗЕТа и ОЗЕТа. На конференции он говорил на идиш, и газета «Красный Крым» от 11 апреля опубликовала текст его речи:

«Мы стремимся создать сплошную земельную площадь с автономией в перспективе не для концентрации всемирного еврейства, а в целях устройства на земле трех миллионов евреев СССР». Однако публикация вызвала вдруг скандал. Рашкес направил в газету гневное письмо, опровергая собственные слова и называя их «явно нелепой мыслью». Редакции пришлось печатать извинения перед высоким гостем, ссылаться на плохое знание своими сотрудниками еврейского языка. Не исключено, что Рашкес проболтался о вещах, не предназначенных для широкого распространения. А в мае 1926 г. по предложению КомЗЕТа ЦИК СССР принял перспективный план переселения евреев на 10 лет. Общая цифра составляла 100 000 семей (примерно полмиллиона человек), из них в ближайшие три года подлежало переселению 18 000 семей.

Было ли это благом для рядовых евреев? Никоим образом! В местечках Украины и Белоруссии они давно прижились, имели свои маленькие дела. Торговали, «починяли примусы», часы, портняжничали, сапожничали, держали парикмахерские, при нэпе создавали мелкие предприятия. В приграничной полосе неплохо подрабатывали контрабандой. А тут их отрывали от родных мест, синагог, везли в чуждые и непривычные условия. Вот выдержки из писем (орфография и пунктуация сохранены). Гирш Лившиц сообщал: «Прибыв в Крым… мои средства так исчезли что я кое как жил сам занимался мелким торговцем по деревням. После засева вернулся да дому собрал свои монатки и приехал с семьей который состоит из 5 душ 2 мужчин и 3 женщин все взрослые. После вся наша страдание из 15 февраля 1927 г. до жнивы т. е. до 1 августа которые самая первая блюда хлеб с водой…».

Владимир Гринбад писал: «Уже четыре месяца семья на участке буквально голодает, я ежедневно с ломом рыл камни и на своих плечах переносил на усадьбу, работал впроголодь, другие между собой не уладились, перегрызлись и разбежались…».

Мало того, переселение, как и в Палестине, вызвало межнациональные конфликты. Ведь в Крыму уже существовала автономия — татарская. Причем поначалу советская власть поддерживала ее, поощряла националистические устремления. Татары на полуострове были в меньшинстве, русских проживало больше. Поэтому местное руководство решило «упрочить» свою автономию, переселить в Крым татар-эмигрантов, в разное время выехавших в Турцию и Добруджу. I Всекрымский съезд Советов постановил привлечь 200 тыс. таких реэмигрантов, забронировать для них 111 тыс. гектаров земли, изыскать 2 млн рублей. Кроме того, за счет конфискованных поместий, за счет «освободившихся» участков, чьи хозяева погибли, Крымской обком и ЦИК Крымской АСССР решили улучшить положение татарских крестьян, наделить землей 9,5 тыс. семей.

Но полуостров-то был «не резиновым»! Его площадь составляет 2,5 млн гектаров, однако из них значительная часть приходится на горы, болота, солончаки. А изрядная доля земель, теоретически пригодных для пашни — сухая безводная степь, которую никто раньше не возделывал, ее использовали только под пастбища. «Хазария» перечеркнула планы местных коммунистов — 132 тыс. гектаров в Крыму было выделено не для татарских, а для еврейских поселенцев. Татарское руководство сопротивлялось, протестовало. Председатель ЦИК Крымской АССР Вели Иб-раимов писал в газете «Ени-Дунья»: «От нас требуют земли на переселение в Крым… еврейских хозяйств, однако… наши излишки не удовлетворяют даже своих внутренних нужд, и поэтому крымское правительство сочло невозможным удовлетворение данного требования. Недавно этот вопрос мы поставили в Москве и надеемся, что он будет решен в нашу пользу».

Нет, его надежды не оправдались. Москва во всех спорных ситуациях принимала сторону «Хазарии». 26 сентября 1927 г. Ларин внес предложения о дополнительном подспорье переселенцам — отдать им монополию на производство виноградного спирта для крымских винзаводов. А наркомату внутренних дел Крымской АССР было направлено требование «разработать… план разделения на сельсоветы отводимых для еврейского земледелия площадей с учреждением… сельсоветов по мере фактического заселения и с признанием в них языками делопроизводства русского и еврейского на равных правах». Сам по себе факт очень интересный. Лица из каких-то КомЗЕТа и ОЗЕТа, не имеющие никаких юридических прав, диктуют указания республиканским наркоматам! И их указания безоговорочно выполняются!

Да еще бы не выполняться — когда Ибраимов опять пытался противодействовать, он был вызван в Москву и ОГПУ его арестовало, обвинив в «сокрытии бандитов». Арестовали и его ближайших сторонников в Крыму. За «националистические настроения» и «контрреволюционный заговор» 132 человека во главе с Ибраимовым были расстреляны. А через несколько дней после этого, 14 февраля 1928 г. Ларин выступил на заседании КомЗЕТа с предложением о создании в Крыму Еврейской республики.

«Хазарию» не оставляли без внимания и иностранцы. За первые четыре года переселенческой деятельности, 1924–1928, «Агроджойнт» внес 3,8 млн руб. (Советская сторона гораздо меньше: КомЗЕТ — 242 тыс., ОЗЕТ — 800 тыс.) Руководитель организации «Джойнт» Джеймс Н. Розенберг приезжал в СССР, вел переговоры с рядом руководителей государства. 31 января 1926 г. «Агроджойнт» заключил новый договор с СССР, по которому эта организация дополнительно выделяла на создание еврейских поселений 20 млн руб., а Советское правительство — 5 млн.

Неоднократно наведывался в Москву и Феликс Варбург. Встречался с Рыковым, Бухариным — и настолько нашел с ними «общий язык», что по возвращении за океан выступал в печати за признание Советского правительства президентом США.

Благодаря мощному иностранному финансированию никаких материальных затруднений проекты «Хазарии» не встречали. Это в российском сельском хозяйстве царили развал и отсталость. А для еврейских колоний Америка готова была дать все. «Агроджойнт» поставлял сельскохозяйственные машины, удобрения, сортовое посевное зерно, присылал квалифицированных агрономов (и наверное, они были не только агрономами). Колонисты, селясь «на землю», получали ощутимые денежные пособия, ссуды. Такое различное отношение к ним и к коренным жителям нагнетало озлобление среди татар. Они силились отстоять землю, зафиксированы многочисленные столкновения, нападения, драки. Но, невзирая ни на что, к ноябрю 1928 г. было переселено 26 269 человек. Проект поддерживался государством, его обеспечивали карательные структуры, во всех конфликтах принимая сторону новоселов и подавляя недовольство татар.

И все-таки замыслы «Хазарии» стали с самого начала… расползаться по швам. По одной простой причине: переселенцы были совсем не приспособлены к сельскохозяйственному труду. Они никогда не занимались этим, не имели для обработки земли ни малейшего опыта. Но и желания тоже не имели! Евреи, доставленные в Крым, быстро разбегались по городам, где снова могли заниматься привычной деятельностью: торговать, портняжничать, устраивать часовые мастерские и парикмахерские. Или уезжали назад в родные местечки. По переписи 1926 г. в Крыму было 39 921 евреев, но из них в сельской местности проживало лишь 4 083. На 1 января 1930 г. их количество возросло до 49 100. А на селе обитало лишь 10 140. Да и то далеко не все из них стали крестьянами — многие пристраивались счетоводами, бухгалтерами, заготовителями, учителями, продавцами сельских магазинчиков.

Однако в 1928 г. проект «Хазарии» получил новый мощный толчок. Нэп в СССР сворачивался, всевозможные частные конторы ликвидировались. Покатились кампании раскулачивания, коллективизации. А ведь большинство евреев в местечках Украины и Белоруссии занималось мелким, но частным предпринимательством. Теперь торговцы, владельцы кустарных предприятий должны были остаться без заработков, часть из них попадала в разряд «нэпманов» с конфискациями имущества, лишением гражданских прав. Поэтому руководители «хазарских» планов рассчитывали, что уж сейчас-то получится переселить местечковых евреев. Никуда не денутся, поедут, чтобы из «лишенцев» превратиться в колхозников, приобрести почетный статус тружеников.

С 1928 г. постановлениями президиума ЦИК СССР и ЦК партии были определены уже не одно, а два места для переселения — Крым и Приамурье. Здесь на землях, отобранных у амурских казаков, построили первые бараки, станицу Тихонькую переименовали в Биробиджан. Организацией приамурских поселений занялись те же самые КомЗЕТ и ОЗЕТ во главе с Лариным. Очень похоже, что дальневосточный вариант начали разрабатывать из-за того, что отсюда было труднее сбежать, чем из Крыма, и поблизости не было больших городов, где евреи могли бы пристроиться к привычным для них занятиям.

Хотя и декларировалось, что поселения создаются для «перековки» торговцев в тружеников, первую партию для Биробиджана, тысячу человек, набрали из рабочих. Однако и здесь результаты были плачевными. Проверяющие докладывали, что за первое лето построено лишь 25 изб, вспахано 135 гектаров земли, и ни один не засеян. «Среди барачных жителей некоторые умудряются получать переселенческий кредит и ссуды, сидя в бараке, и проедают их, даже не выехав на землю. Другие, менее изворотливые, нищенствуют». К февралю 1929 г. более половины евреев, привезенных на Амур, правдами и неправдами уехали прочь…

Что ж, тогда в Биробиджан погнали еврейскую молодежь, комсомольцев. На энтузиазме, на пропагандистской шумихе. Отрывая ее напрочь от «корней», от родных гнезд, прошлого воспитания. Ветераны освоения края потом со смехом вспоминали, как им из дома присылали к празднику мацу, а они не знали, что это такое, ели ее со свиным салом. Но одной из главных целей данных проектов как раз и было «переделать» еврейский народ. Переломить его традиции, изменить психологию. Отучить приспосабливаться внутри других народов, сделать из евреев производителей, землепашцев. И воинов. А уж где их впоследствии использовать, какую идеологию внушить, решат те, кому дано право решать.

Ну а из Крыма в это время депортировали раскулаченных татарских, русских, украинских крестьян. За 1930–1931 гг. с полуострова выселили 4325 семей (25–30 тыс. человек). Отобрали у них 50 тыс. гектаров земли. Основная часть конфискованных наделов, домов, имущества предназначалась для еврейских новоселов. Кстати, весьма любопытной представляется реакция иностранцев на подобную политику советской власти. Многим, даже в иудейских кругах, она очень не понравилась. Так, редактор американского журнала «Морнинг журналь» Фишман поднял вопрос: «Этично ли со стороны русского еврейства пользоваться для колонизации экспроприированной землей?». А еврейская газета «Джуиш кроникл» еще и расставила точки над «і», указав, что многие бывшие хозяева расстреляны, посажены в лагеря или сосланы. Но с ответом выступил председатель благотворительного общества «Джойнт» мультимиллионер Луи Маршалл, который заявил, что «признает благодетельное право революционных конфискаций».

Очередные переселения вызвали и новые конфликты с татарами. Председатель ЦИК Крымской АССР Мемет Исмаил Кубаев, сменивший расстрелянного Вели Ибраи-мова, тоже попытался протестовать. Но он разделил судьбу своего предшественника, был снят со своего поста, арестован ОГПУ, а впоследствии расстрелян. А колонизация Крыма шла полным ходом. В 1930 г. был учрежден Фрай-дорфский национальный район, 32 национальных сельсовета, стала издаваться газета «Ленин Вег» на идиш. Главный автор и двигатель проекта — Ларин-Лурье — в 1932 г. умер, удостоившись ниши в кремлевской стене. Но его дело жило. В его честь назвали еще один, Лариндорфский национальный район, возник и третий, Смидовический. А на дочери покойного Ларина женился Бухарин. Только ли за «красивые глазки»?

Иностранные банкиры продолжали оказывать проекту щедрую помощь. В 1932 г. в Москву приехала супруга Отто Кана — партнера Варбургов в банке «Кун и Лоеб». Она, как и жены других финансовых тузов, выступала «благотворительницей», «общественницей». Как с удивлением писала французская газета «Фигаро», госпоже Кан была устроена встреча, почти такая же пышная, как королю Афганистана, посетившему Россию незадолго до этого! Даже не банкиру, а жене банкира! Встреча с оркестрами, построением войск, приемами на высшем уровне… А одной из главных целей приезда «благотворительницы» было финансирование и иная поддержка «национальных автономий» в Крыму.

Но точно так же, как и раньше, переселенческие планы терпели неудачу. Потому что местечковые евреи, даже утратив возможность торговать и кустарничать, вовсе не желали превращаться в колхозников. Они разъезжались куда угодно, но не в Крым или Биробиджан. Чаще всего — в большие города, где можно было как-то пристроиться с помощью родственников, знакомых. В одну лишь Москву их перебралось около 100 тыс. А в Крым многие приезжали только для того, чтобы избавиться от статуса «лишенцев», а потом отправиться в другое место. В 1932 г. «текучесть кадров» по крымским колхозам оценивали в 60–70 %. Но и это соотношение прибывших и убывших оказывалось заниженным. Потому что считали не по людям, а по количеству семей, зачисленных «на землю». А еврейские семьи были большими. Получали пособие на всех, выправляли какие-нибудь документы, потом оставались 1–2 человека, и в отчетах начальства они значились «семьей». Остальные же разъезжались, чтобы и самим устроиться, и материально поддерживать родичей, мыкающихся в колхозе. Нет, простым евреям она была совершенно не нужна, эта «Хазария».

 

Язва седьмая. «ПРАВЫЙ» УКЛОН

В 1927 г. XV съезд партии, добивший «левую» оппозицию, постановил ускорить темпы индустриализации, перенести центр тяжести с легкой промышленности на тяжелую, на производство средств производства, чтобы обеспечить эту самую индустриализацию не покупным, а отечественным оборудованием. Брался курс и на коллективизацию в деревне…

Но уже тогда, когда принимались постановления, их выполнение оказалось более чем проблематичным. Потому что планы хлебозаготовок на 1927 г. провалились. Причем провалились совершенно неожиданно! Урожай был отменный. По предложению Бухарина и Рыкова закупочные цены на сельхозпродукты не повышались — они доказывали, что в условиях монополии государства крестьяне все равно никуда не денутся, продадут хлеб. Но осенью выяснилось, что зерна сдали вполовину меньше, чем в 1926 г.! И другой продукции тоже. Ее не хватало даже внутри страны. Очевидец писал: «Зимой 1927/28 года в городах очереди за хлебом стали обычным делом, масло, сыр и молоко — редкостью. Государственные запасы зерна истощились». Разумеется, это вызывало недовольство граждан. Но ведь, кроме того, экспорт зерна и других продуктов сельского хозяйства оставался важнейшим источником валютных поступлений для индустриализации…

Что же произошло? В Советском Союзе объясняли, что хлеб «гноили кулаки». Демократические авторы рассуждают иначе: что крестьяне не имели возможности купить промышленные товары, поэтому и не продавали излишки хлеба, предпочитали оставить их у себя. Обе эти версии не выдерживают критики. О том, что крестьяне оставляли всю продукцию у себя дома, могут рассуждать разве что «бумажные» теоретики, не задумываясь о специфике сельского хозяйства. Зерно — вовсе не такая вещь, которая может храниться сколь угодно долго, а уж тем более масло, сыр, молоко. Холодильников-то у крестьян не было. Не было и оборудованных элеваторов, перерабатывающих предприятий. Неужели крестьяне были такими глупыми, что обрекали плоды своего труда на порчу и гниение, вместо того чтобы сбывать, хотя бы и по низким ценам? А кулаки 1920-х были вовсе не крупными производителями, а в первую очередь перекупщиками продукции односельчан. И что же, они потратились, приобретая ее, а потом оставили в погребах, пускай пропадает?

Отчасти на срыв заготовок оказали влияние нагнетавшиеся слухи о близкой войне, теракты белогвардейцев. Если заполыхает, то неизвестно что будет в стране, что будет с советскими деньгами — все же вернее придержать часть зерна. Но это была лишь одна из причин. Опять же, на какое-то время можно сохранить зерно, но не молоко или сыр. Ответ на вопрос дает нам директива заместителя наркома юстиции РСФСР подчиненным органам от 16 июля 1928 г., она была издана перед следующей заготовительной кампанией: «В случае новой попытки… срыва хлебозаготовок» быть готовыми «к массовому применению ст. 107 Уголовного кодекса» (спекуляция) против скупщиков хлеба. Сельскохозяйственную продукцию кто-то скупал',!

Кто? Городские нэпманы, желая погреть руки? Но желание получить барыш у них было всегда. Только в прежние годы оно почему-то не создавало особых проблем. А теперь дружно бросились скупать? Хотя можно вспомнить и другое. Подобная методика создания искусственных дефицитов была в отношении России уже отработана, она применялась в 1916–1917 гг. для создания кризиса и привела к Февральской революции. Почему было не повторить удачную операцию? В СССР было вполне достаточно представительств зарубежных фирм, концессий, с ними были связаны многие советские начальники и чиновники… Зимой 1927/28 гг. уже не царская, а Советская Россия очутилась в условиях кризиса. Возникла реальная опасность социального взрыва. А планы индустриализации выглядели обреченными на провал.

Стройки, которые уже были начаты, пришлось бы очередной раз «замораживать», сворачивать работы. Затраченные на них огромные средства пошли бы насмарку. Вложенный труд пропал бы зря. Котлованы и фундаменты намеченных заводов засыпало бы снегом, залило бы дождями. Купленное за границей оборудование ржавело бы на складах… И ведь такое произошло бы уже не в первый раз! Аналогичные вещи случились и в 1925, и в 1926 гг. В общем, выходило — задумывайте, планируйте свою индустриализацию, тратьте на нее деньги. А потом по каким-то причинам все сползет на нет. И снова будете планировать, тратиться, кормить иностранных поставщиков. Россия получалась обреченной на такие безрезультатные дергания на одном месте, разбазаривая свои национальные богатства…

Но на этот раз Сталин решил вырваться из «заколдованного круга». Вырваться методами «военного коммунизма». В январе 1928 г. Политбюро приняло постановление о насильственном изъятии излишков хлеба. Для этого создавались специальные отряды из коммунистов, привлекалась деревенская беднота, возглавить кампанию должны были высшие руководители — сам Сталин выехал руководить заготовками в Сибири. Что ж, зерно собрали. Но точно так же, как в Гражданскую войну, «чрезвычайные меры» сопровождались колоссальными злоупотреблениями. Партийцы и активисты из голодных городов ринулись трясти «сытую» деревню. Хлебозаготовки нередко выливались в грабежи, сопровождались насилиями. Хватало и охотников отличиться, перевыполнить показатели, для чего выметали амбары не только кулаков, а середняков, бедняков.

В ответ вспыхнули крестьянские восстания. Их жестоко подавляли, но это не помогало. В апреле было зафиксировано 36 бунтов и мятежей, в мае 185, в июне 225. Надо сказать, что советское руководство погромов деревни не предписывало и не приветствовало. В апреле 1928 г. объединенный пленум ЦК и ЦКК хотя и отметил общий успех кампании, но вместе с тем осудил «извращения и перегибы, допущенные местами со стороны советских и партийных органов», которые «фактически являются сползаниями на рельсы продразверстки». Но постановление ничего не изменило. Соблазны всевластия, возможности пограбить оказывались слишком сильными. 16 июля 1928 г. вышла директива замнаркома юстиции РСФСР Крыленко, запретившая такие меры, как обходы дворов в поисках хлеба, незаконные обыски и аресты, закрытие базаров. Предписывалось прекратить все уголовные дела по статье о спекуляции, которые ретивые исполнители завели против середняков и бедняков. А 19 июля правительство постановило отменить «чрезвычайные меры» при хлебозаготовках. Лишь после этого восстания пошли на убыль (в июле их случилось 93).

Но в ходе кампании подтвердилось, что скупка сельхозпродукции производилась через кулаков. Поэтому Сталин приходил к выводу: «Пока существуют кулаки, будет существовать и саботаж хлебозаготовок… Поставить нашу индустрию в зависимость от кулацких капризов мы не можем». 16 мая 1928 г. ЦК принял постановление «За социалистическое переустройство деревни», впервые допустившее «раскулачивание» — конфискацию и раздел кулацких хозяйств с выселением владельцев. В отношении других категорий крестьян ситуация вроде обещала вернуться в нормальное русло. По предложениям Бухарина и Рыкова были повышены закупочные цены — и производители сами должны были сдавать продукцию государству.

Однако деревня была взбудоражена погромами. Правительству не верили, ходили упорные слухи о возврате продразверстки. А раскулачивания вылились в новую волну безобразий. Ради тех же соблазнов пограбить, а то и ради «галочки», ради отчетности, под кампанию подводили не кулаков, а просто зажиточных хозяев, персональных врагов местных активистов. В такой обстановке крестьяне сокращали засеваемые площади. В некоторых местах не хватило посевного зерна — выгребли вместе с «излишками». И если пошли на убыль крестьянские бунты, то возросло количество терактов против «раскулачи-вателей». В январе 1928 г. в сельской местности был отмечен 21 теракт, в сентябре — уже 103, в ноябре — 216.

При этом положение с продовольствием ничуть не улучшилось, оно становилось все хуже. Опять, несмотря на объявленную отмену, пришлось в ряде местностей вводить «чрезвычайные меры». А окончательное решение проблемы Сталин увидел в коллективизации. Указывал: «Нужно добиваться того, чтобы в течение ближайших трех-четырех лет колхозы и совхозы… смогли дать государству хотя бы третью часть потребного хлеба»… Кризис обострил и проблемы иного рода. Резко активизировалась оппозиция. Радек писал одному из товарищей: «В Москве нет хлеба. Недовольство масс… Мы накануне крестьянских восстаний». Считали, что можно будет воспользоваться ситуацией для перехвата власти, реанимировали свои структуры, распространяли троцкистские листовки.

Но наряду с «левым уклоном» в партии заговорили и о «правом». Хотя изначально это определение не имело отношения к Бухарину и его группировке. Как уже отмечалось, в условиях нэпа многие местные руководители вошли во вкус «красивой жизни». Вели дела с нэпманами, покрывали их махинации, «барствовали» в своих владениях, погрязнув в кутежах и сексуальных забавах. Когда начали раскручиваться дела о спекуляциях с продовольствием, подобные факты всплыли наружу. В мае 1928 г. ЦК принял постановление о «бюрократах, сращивающихся с нэпманами» в Смоленской, Сочинской, Артемовской, Рижской и Сталинской парторганизациях. Указывалось, например, что на Смоленщине «губернские партконференции были сплошной большой пьянкой», «старые революционеры превратились в пьяниц и развратников». Было снято со своих постов и исключено из партии более тысячи руководителей, многие попали под суд. К «правому уклону» как раз и отнесли таких «перерожденцев», а потом добавили еще нескольких деятелей вроде заместителя наркома финансов М. Фрумкина, выступавшего против раскулачивания.

Но наметилось и охлаждение между Сталиным и группой Бухарина, Рыкова и Томского. Началось оно вовсе не по вопросам экономической стратегии. Сталин понимал, что ошибаться может каждый и не склонен был драматизировать разногласия. Напротив, пытался сглаживать их. Когда в марте 1928 г. Рыков вспылил по поводу «чрезвычайных мер» по хлебозаготовкам и швырнул на стол заявление об отставке, Сталин написал на нем «резолюцию»: «Дело надо сделать так: надо собраться нам, выпить маленько и поговорить по душам. Там и решим все недоразумения». Бухарин и его сторонники полностью поддержали курс на ускоренную индустриализацию, коллективизацию. Николай Иванович гневно клеймил «правых уклонистов», а на XV съезде партии требовал «форсированного наступления на кулака».

Конфликт обозначился, когда Сталин начал прижимать «феодальные княжества», образовавшиеся в различных советских ведомствах. Указания партии и правительства выполнялись плохо, в парторганизациях вскрывались все новые злоупотребления. Вот тогда-то и было обращено внимание, что различные партийные и государственные структуры живут и действуют сами по себе, подчиняясь лишь собственному руководству. Во второй половине 1928 г. Сталин решил покончить с этим, подтянуть дисциплину. Он стал вводить своих представителей из аппарата ЦК в Исполком Коминтерна, в редакцию «Правды», в профсоюзы, хозяйственные органы. В Московской парторганизации, пытавшейся отстаивать самостоятельность, были проведены перевыборы.

Именно эта борьба за централизацию вызвала резкую оппозицию Бухарина. Точно так же, как в свое время Троцкий, он принялся выступать с требованиями «партийной демократии» — подразумевая, что контроль со стороны ЦК ее нарушает. Бухарин использовал и экономические аргументы. Но они являлись не самоцелью, а только средством. Ранее уже указывалось, что Николай Иванович многократно менял свои взгляды на экономическую политику, и со сталинской переменой курса он вполне согласился. Но теперь, в условиях кризиса, когда горожане возмущались очередями за хлебом, а крестьяне — изъятиями хлеба, критика экономической политики оказывалась очень выигрышной. Позволяла завоевать популярность, славу защитника народных интересов.

При этом Бухарин и его сторонники действовали более тонко, чем «левые». Они не созывали отдельных совещаний, не вырабатывали общих платформ, чтобы не подставиться под обвинение во «фракционности». Не пытались раздувать смуту на митингах, распространять воззвания. Николай Иванович предпочитал кулуарные интриги в партийном руководстве. Распространял слухи, сеял сомнения. Вел работу через хозяйственные, культурные и прочие органы. Его опорой становилась отнюдь не масса. С одной стороны, этой опорой были партийные функционеры среднего звена, втайне желавшие продолжения «нэповской» жизни и недовольные закручиванием гаек. С другой — «спецы» из дореволюционной интеллигенции: инженеры, экономисты, управленцы, финансисты и т. д. Они хорошо оплачивались, пользовались протекциями советских руководителей, занимали важные посты в наркоматах, Госплане, ВСНХ и других органах. Эти «спецы» были вовсе не против того, чтобы коммунистическое государство постепенно превратилось в обычную буржуазную демократию.

Опорой Бухарина становилась и молодежь. Но, естественно, не вся молодежь. Он завоевывал симпатии среди комсомольских работников, учащихся столичных вузов — а это были в основном дети элиты. Те самые «дети Арбата», которых впоследствии воспел Рыбаков. Арбата, а не провинциальных городков и сел. Своими лозунгами «демократии», семенами критики, Бухарин приобрел большой авторитет в Академии красной профессуры (откуда потом вышли многие антисталинисты наподобие Автор-ханова), в коммунистическом университете им. Свердлова, в литературном институте.

В январе 1929 г. Николай Иванович выступил со статьей «Политическое завещание Ленина». В ней не говорилось о работах «завещания», которые троцкисты в свое время пытались использовать против Сталина. Но название было вполне понятным и знакомым для партийцев, звучало открытым вызовом генеральному секретарю. Хотя Бухарин хитрил. Он не рискнул напрямую обвинить Сталина в экономических ошибках. В статье и других публикациях, выступлениях он как будто критиковал Троцкого. Предостерегал от «сползания к троцкизму». Однако бил он по тем пунктам троцкистских программ, которые совпадали со сталинскими.

Кстати, в искренности его нападок на «левую» оппозицию позволительно усомниться — если вспомнить его помощь при выезде Троцкого за границу. А 11 июля 1928 г., когда отношения между Сталиным и Бухариным еще были совершенно безоблачными (трения начались в конце лета и осенью), Николай Иванович тайно встретился с Каменевым, предложив ему действовать сообща. Говорил: «Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших разногласий с вами». В беседе он высказывал очень грязные характеристики и в адрес генерального секретаря, и в адрес других членов советского руководства, выражал уверенность, что «линия Сталина будет бита».

Однако при этом Бухарин… перехитрил сам себя. Каменев записал текст разговора и послал Зиновьеву. А секретарь Каменева Швальбе еще и снял копию, передал троцкистам — чтобы тоже были в курсе. Но когда Николай Иванович принялся изливать желчную критику якобы на троцкистов, они оскорбились — и решили расквитаться. Опубликовали текст беседы Бухарина с Каменевым в своей листовке. Разразился скандал. Члены Политбюро были ошеломлены теми эпитетами, которыми Николай Иванович честил их за глаза, да еще и перед оппозиционером! Бухарин пробовал отвертеться, называл публикацию «гнусной клеветой». Но обратились к Каменеву, и тот подтвердил подлинность разговора.

Бухарину пришлось сознаться. Тут уж против него ополчилось все партийное руководство. ЦК осудил переговоры с Каменевым как «фракционный акт». Был однозначно сформулирован и ответ на бухаринские требования «демократии» — резолюция констатировала, что отсутствие контроля со стороны ЦК ведет к превращению государства «в бесформенный конгломерат, состоящий из феодальных княжеств, в числе которых мы имели бы княжество «Правды», княжество ВЦСПС, княжество ИККИ, княжество НКПС, княжество ВСНХ…». Бухарин, Рыков и Томский не смирились с поражением, попробовали отстаивать свою точку зрения, но в апреле 1929 г. были осуждены пленумом ЦК.

Впрочем, прорабатывали их не так сильно, как «левых». Сперва их даже «уклонистами» не называли. Только отмечали, что их взгляды «совпадают в основном с позицией правого уклона». Лишь в ноябре 1929 г., после новых выступлений, Бухарина объявили «застрельщиком и руководителем правых уклонистов». Теперь и этих оппозиционеров стали наказывать. После каждой взбучки они послушно каялись, но продолжали исподволь гнуть критическую линию. Орджоникидзе писал о Бухарине: «Он, совершенно неожиданно для нас, оказался человеком довольно неприличным. Он будет делать все от него зависящее, чтобы создать впечатление, что его обижают и угнетают, и в то же время сам всех будет мазать г…».

Но все равно, к «правым» отношение было гораздо мягче, чем к «левым». Их то выводили из Политбюро, то обратно вводили. Бухарина сняли с руководства «Правдой» и Коминтерном, но оставили за ним вторую по рангу газету, «Известия», назначили начальником отдела ВСНХ. Их не отправляли в ссылки, они по-прежнему входили в высшую советскую элиту, сохраняли кремлевские привилегии и значительное влияние. Бухарин даже каяться приучился весело, как бы с вызовом. Он, очевидно, чувствовал за собой какую-то силу, был почему-то уверен в своей безнаказанности. Порой позволял себе даже откровенно наглые выходки. Так, в 1932 г. он вместе со Сталиным был на встрече с молодыми литераторами. Перебрал лишку, и когда участники встречи попросили рассказать о Ленине, Бухарин дернул Сталина за нос и засмеялся: «Ну, соври им про Ленина». Иосиф Виссарионович очень рассердился, но смолчал — и обошлось без последствий.

 

Язва восьмая. ВРЕДИТЕЛЬСТВО МНИМОЕ И РЕАЛЬНОЕ

Коллективизация и раскулачивание вызвали новую, массовую волну крестьянских восстаний. Это вызвало оживление среди эмиграции, всколыхнулись надежды на падение коммунистического правительства. РОВС, БРП и другие белогвардейские организации принялись создавать небольшие отряды, посылая их через границу. Силились организовать партизанское движение в Белоруссии, Сибири, Приморье. Но у них снова ничего не получилось. Результаты ограничивались налетами на колхозы, убийствами мелких активистов. Крестьяне отнюдь не воспринимали пришельцев из-за рубежа «своими». Они выступали только за собственные права, но не против советской власти. Вооруженные группы и банды повстанцев, прятавшиеся по лесам, продержались недолго. Одних вылавливали, другие спасались поодиночке, разъезжаясь в отдаленные края, на большие стройки, где была надежда скрыть свое происхождение. А белогвардейцы, которым удалось уцелеть, пробирались обратно за кордон.

В данный период в СССР были обнаружены и подпольные структуры, связанные с заграничными центрами меньшевиков, эсеров, «Торгпромом». В 1928 г. прошел громкий процесс по Шахтинскому делу, в 1930 г. — по делу Промпартии, в 1931 г. — над «Союзным бюро меньшевиков», был раскрыт подпольный центр Трудовой крестьянской партии. В «демократической» литературе все эти дела были объявлены сфальсифицированными, основанными на «выбитых» признаниях. При этом факты, отраженные в материалах следствия и открывшиеся на судах, заведомо отбрасывались. Но, например, современный историк А.В. Шубин (причем ярый антисталинист), изучив эти факты, пришел к совершенно иным выводам. Возможно, следствие что-то «приплело» для большей убедительности, но подпольные группировки действительно существовали.

По Шахтинскому делу группу «спецов» (инженеров, мастеров, управляющих) обвинили в том, что они поддерживали связь с бывшими хозяевами предприятий, очутившимися в эмиграции, получали от них деньги, информировали о положении дел. Старались сдерживать разработку полезных ископаемых, чтобы не исчерпать хозяйские запасы, выполняли и другие заказы прежних владельцев… Но эта методика уже была отработана! В годы Мировой войны хозяева германских фирм тоже уехали за границу, а русские управляющие остались — и продолжали выполнять их указания, выезжали в нейтральные страны, где встречались с владельцами. Теперь, как уже отмечалось, Нобель, Денисов, Терещенко, Гукасов и другие российские банкиры и промышленники сохранили в эмиграции значительные капиталы, влияние. Многие из них даже вели дела с СССР — как Животовские, Шлезингер, Калашкин, Терновский, Цейтлин, Добрый, Лесин, Высоцкий, Златопольский. Да что уж говорить о возможностях бывших хозяев влиять на свой персонал, если их представители остались в советском руководстве! Бывший управляющий заводов Нобеля Серебровский возглавил Нефте-синдикат СССР, а потом Главное управление по цветным металлам, золоту и платине. Брат банкира Менжинского руководил ОГПУ. В экономическом управлении ВСНХ занимал высокую должность представитель банкирской семьи Гинзбургов…

Словом, ничего фантастического в обвинениях не было. Тем более что для «вредительства» не требовалось никаких диверсий, достаточно было выполнять свои обязанности спустя рукава. Недосмотреть за ворующими рабочими, согласиться на неправильную прокладку шурфа. «Выбивание» признаний не применялось — и 23 из 53 подсудимых вовсе не признали свою вину. Правительство шахтинский процесс не инициировало. Наоборот, проверяло. Ворошилов запрашивал у Томского, побывавшего в Донбассе, — не было ли допущено «перегибов» со стороны ОГПУ. Тот отвечал, что нет, все правильно. В результате пятерых расстреляли, большинство посадили, а четверых оправдали — доносы рабочих суд не счел достаточными доказательствами.

О том, что подпольные структуры в СССР существовали реально, нам известно не только из следственных дел, но и из других источников, в том числе антисоветских. Так, Союзное бюро меньшевиков (оно же «Московское бюро РСДРП») было оставлено в России, когда Мартов и прочие лидеры этой партии подались за рубеж. В конце 1920-х годов его возглавлял В. Иков, у него была налажена связь с эмиграцией. Но на следствии и суде он в этом не сознался, об этом стало известно значительно позже. Точно так же и эсеры оставили в России свое подполье, при расколе их организаций связи с нелегальными структурами в СССР поддерживала Трудовая крестьянская партия (ТКП). В 1925 г. эсеровские структуры были раскрыты и разгромлены, но уцелела группа Кондратьева — Чаянова.

Эмигрировавший на Запад меньшевик Н. Валентинов, написавший впоследствии воспоминания, рассказывал о подпольной «Лиге объективных наблюдателей», куда входили «спецы», занимавшие высокие посты в советской экономике. Один из руководителей Госплана В. Громан, важные начальники в аппарате ВСНХ — А.М. Гинзбург, А.Л. Соколовский, А.Б. Штерн, Л.Б. Кафенгауз и др. Правда, Валентинов утверждал, что «Лига» прекратила существование в 1927 г., но с какой стати? Очевидно, ему просто не хотелось топить товарищей, оставшихся в СССР. А те же самые личности оказались в списках обвиняемых по делам Промпартии, Союзного бюро меньшевиков и т. д.

На квартире у видного меньшевика Н. Суханова (Гим-мера) вполне реально существовал «политический салон» — как раз на этом подсудимые и погорели. Воскресными вечерами у него собирались высокопоставленные «спецы», оппозиционно относящиеся к советской власти. Все те же Громан, Гинзбург, Кондратьев и пр. Обсуждались возможности эволюционных реформ через «правых» коммунистов. А более глубокие преобразования считались возможными, если в стране настанет «кровавая каша». Причем в условиях народного недовольства и крестьянских мятежей «каша» представлялась неизбежной. Участники встреч вырабатывали списки «теневого кабинета». Рассматривали возможности создания коалиционного правительства, в котором объединились бы меньшевики, ТКП, промпартия и «правая» оппозиция большевиков. Хотя единства во взглядах не было, по пунктам своих программ эти господа грызлись не меньше, чем их коллеги в эмиграции.

Среди тех, кто был арестован по делам нелегальных организаций, подобрались вовсе не наивные идеалисты, не новички в политике. Трое заместителей министров в масонском Временном правительстве, видные общественные и политические деятели дооктябрьской России. Но вдобавок выясняется, что эти деятели пользовались очень высоким покровительством в советском руководстве! Например, Кондратьева, активного эсера, хотели выслать за пределы страны. Но за него горой выступили нарком финансов троцкист Сокольников, «бухаринец» Пятаков, и его как «ценного специалиста» назначили руководить Конъюнктурным институтом при наркомате финансов. А подсудимый И. Рубин признался: когда ОГПУ село на пятки Союзному бюро меньшевиков, он отдал чемодан с архивом своей организации директору Института Маркса и Энгельса Рязанову (Гольдентаху). Рязанов это отрицал и архив, очевидно, уничтожил.

Почему-то принято утверждать, будто основой обвинения были показания «провокаторов», а следствием и процессами дирижировал Сталин. Но документы показывают, что это не так. Из переписки Сталина и Менжинского видно, что Иосиф Виссарионович сам очень интересовался сведениями, полученными от тех же «провокаторов» — поступившими к ним из «Торгпрома» и других эмигрантских структур. Отсюда А.В. Шубин пришел к справедливому заключению: Сталин был уверен, что эти лица — носители реальной информации, и вряд ли ОГПУ решилось бы до такой степени мистифицировать генсека. А в августе 1930 г. Иосиф Виссарионович писал Молотову: «Не сомневаюсь, что вскроется прямая связь (через Сокольникова и Теодоровича) между этими господами и правыми (Бухарин, Рыков, Томский). Кондратьева, Гро-мана и пару-другую мерзавцев надо обязательно расстрелять». Однако таковые связи не вскрылись, Кондратьева и Громана не расстреляли. То есть ход дела определялся вовсе не указаниями или пожеланиями Сталина.

Суд учел, что каких-либо конкретных диверсий участники подпольных кружков не совершали. Поэтому приговоры они получили относительно мягкие, на смерть не осудили никого. Но некоторые контакты подсудимых с Бухариным все же обнаружились. Суханов показал, что встречался с ним, возлагал на него большие надежды: «Но правые не выступили и уклонились от борьбы. Я высказал по этому поводу Бухарину свою досаду и мнение, что правые выпустили из рук собственную победу. Я сравнивал при этом правых с декабристами… Бухарин отвечал мне, что я ничего не разумею… События развиваются в направлении, им указанном… В будущем предстоит перевес отрицательных сторон проводимого курса над положительными, только тогда можно говорить о победе его принципов». Показания против Бухарина дал и профессор Рамзин. Но когда Сталин сообщил об этом Николаю Ивановичу, тот ответил оскорбленным письмом, назвал обвинения «гнусной и низкой провокацией, которой ты веришь». Среди знакомых распустил даже слух, что помышляет о самоубийстве, и вопрос замяли.

Но здесь следует отметить один немаловажный момент. Сталин уже понял, что в руководстве государства творится неладное. Однако он еще не соотнес эти явления с фигурами видных большевиков. Считал, что их окрутили и регулировали помощники. Он писал Молотову: «Теперь ясно даже для слепых, что мероприятиями Наркомфина руководил Юровский (а не Брюханов), а «политикой» Госбанка — вредительские элементы из аппарата Госбанка (а не Пятаков), вдохновляемые «правительством» Кондратьева — Громана… Что касается Пятакова, то он по всем данным остался таким, каким он был всегда, — плохим комиссаром при не менее плохом спеце (или спецах). Он в плену у своего аппарата… Насчет привлечения к ответу коммунистов, помогавших громанам-кондратьевым. Согласен, но как быть тогда с Рыковым (который бесспорно помогал им) и Калининым (которого явно впутал в это «дело» подлец — Теодорович)? Надо подумать об этом».

А от гражданских «спецов» нити потянулись к военным. Среди них тоже выявились оппозиционные кружки, связанные с активистами Промпартии, меньшевиками, ТКП, троцкистами. Правда, и они активных действий не предпринимали. Лишь собирались, совещались: какую позицию занять в случае «кровавой каши», переворота, интервенции. Но ведь для военных, принесших присягу, даже обсуждение подобных тем — уже измена. Поэтому приговоры для них были гораздо более суровыми. Из участников «военного академического кружка» расстреляли 6, из участников «военного заговора» — 31. Другие подсудимые получили разные сроки заключения.

Но в делах военной оппозиции оказались замешаны и видные коммунистические деятели. Из уст бывшего полковника Н. Какурина прозвучала фамилия Тухачевского. И прозвучала она вовсе не под давлением следствия. Ка-курин, друг Тухачевского, сперва проболтался своей родственнице, оказавшейся осведомительницей ОГПУ. Экс-полковник сообщил: «В Москве временами собирались у Тухачевского, временами у Гая… Лидером всех этих собраний являлся Тухачевский». Было решено «выжидать, организуясь в кадрах», а целью организации признавалась «военная диктатура, приходящая к власти через правый уклон». Показания Какурина подтвердил И. Троицкий, проходивший по тому же делу.

24 сентября 1930 г. Сталин писал Орджоникидзе: «Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам… Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру, лишь бы избавиться от ЦК, от колхозов и совхозов, от большевистских темпов развития индустрии… Кондратьевско-сухановско-бухаринская партия — таков баланс. Ну и дела». Письмо было сугубо личное, для обмана Орджоникидзе у Сталина не было никаких оснований. Но Тухачевский, как и Бухарин, сумел «отмазаться». На очных ставках все отрицал, иначе толковал смысл разговоров. Сталин поверил ему (кстати, это опровергает утверждения о «болезненной подозрительности» генсека в данный период). Он писал Молотову: «Что касается дела Тухачевского, то последний оказался чист на все 100 %. Это очень хорошо».

Но «пятая колонна» в советских структурах оставалась и действовала. Очередное подтверждение этому дает то же самое дело Промпартии. На скамье подсудимых не оказалось одного человека — проходившего по делу как основатель и руководитель Промпартии. Инженера П.А. Пальчинского. Впрочем, он был далеко не простым инженером. В годы Первой мировой являлся товарищем (заместителем) председателя военно-промышленного комитета, а председателем был масон Гучков, главный организатор и «двигатель» заговора против Николая II. Во Временном правительстве Пальчинский стал товарищем министра торговли, прокручивал контракты с американцами. В дни корниловского мятежа Керенский назначил его генерал-губернатором Петрограда. В октябре 1917 г., удирая из столицы, Керенский передал власть Пальчинскому, поручил ему оборонять Зимний дворец (вместе с Рутенбергом, который позже возглавил первое еврейское правительство в Палестине). Но штурмом Зимнего дворца руководил Чудновский — приближенный Троцкого и друг Пальчинского, поэтому драться не пришлось, дворец был легко сдан.

Как видим, деятель был очень непростой, с серьезными и разнообразными связями. Большевики арестовали его ненадолго, быстро отпустили. Правда, в 1918 г. ретивые чекисты снова взяли Пальчинского, но за него неожиданно заступился Карл Моор (швейцарский социалист и немецкий шпион, кличка «Байер», именно он курировал проезд Ленина через Германию). Ну а потом Пальчинского взял под опеку Кржижановский. Еще один эмиссар «за-кулисы», в начале XX в. — один из ближайших подручных Парвуса. По его протекции Пальчинского назначили директором Горного института (который в 1920-х вел разработки не столько для Советской России, сколько для иностранных концессионеров).

На процессе Промпартии Пальчинский должен был стать главным обвиняемым. Но его не довели до суда вообще! А.И. Солженицын предполагал, что он держался слишком мужественно, отказался подписывать фальшивые материалы, за что и поплатился жизнью. Но почему? Другие обвиняемые тоже сперва упорствовали или давали уклончивые показания, лишь по ходу следствия и суда становились более откровенными — так вел себя, например, Суханов. Все они получили довольно умеренные приговоры. А главного фигуранта, Пальчинского, расстреляли почти сразу после ареста, в мае 1929 г. Без суда, по приговору коллегии ОГПУ, то бишь по приказу Ягоды. И его следственное дело исчезло! Учитывая очень уж «богатое» прошлое Пальчинского, не логичнее ли предположить, что он слишком многое мог рассказать? Или неосторожно выразил готовность рассказать?

А при расследовании заговора военспецов в руки ОГПУ попал еще один «непростой» деятель — генерал М.Д. Бонч-Бруевич. В свое время он также поучаствовал в заговорах. В феврале 1917 г. был начальником гарнизона Пскова, где царя вынудили к отречению. В октябре 1917 г. оказался начальником гарнизона Могилева — обеспечив бездействие Ставки Верховного Главнокомандования. В 1918 г. был помощником Троцкого в Высшем военном совете, работал в тесном контакте с Сиднеем Рейли, предоставляя ему все сводки и планы Красной армии. Но с ним обошлись совершенно иначе, чем с Пальчинским. Вступились неведомые покровители, его участие в оппозиционных собраниях замяли и быстро освободили без всяких последствий.

Что же касается вредительства, то оно шло вовсю! Но, конечно, не в форме мелких аварий на предприятиях. Оно осуществлялось куда более масштабно. Годы «большого скачка» во многих отношениях стали прямым продолжением революционных бедствий России. Коллективизация была действительно нужной. Но на уровне исполнителей, передаточных звеньев, подправлялись цифры, нагнеталась штурмовщина, требовалось повысить темпы. «Раскулачиванием» взялись дирижировать не партийные органы, а ОГПУ. Рассылали на места «контрольные» цифры — какое количество требуется раскулачить, выслать, отправить в лагеря. В итоге кампания вылилась в катастрофу. Вместо эффективной и плодотворной реорганизации сельского хозяйства подорвала его. Пришлось вмешиваться лично Сталину, разъяснять политику партии, одергивать слишком усердных работников, исправлять «перегибы». Причем когда начали разбираться, среди виновных оказалось множество троцкистов. Как выяснилось, громили деревню именно они — так, как привыкли в Гражданскую войну.

С 1929 г., в то же самое время, когда на крестьян обрушилась повальная коллективизация, развернулась вторая волна гонений на Церковь. Всю страну охватили антирелигиозные акции. В Ленинграде в рождественский сочельник учинили «ночь борьбы с религией» и арестовали всех, кого застали в церквях. На Кубани под Рождество закрыли церкви, устроив в них молодежные вечеринки. В Оренбуржье на Пасху комсомольцы закидывали камнями крестные ходы. Это творилось по всему Союзу. Для молодежи организовывались буйные антирелигиозные шабаши с факелами, шествиями, плясками, кощунственными песнями и частушками.

Священнослужителей в первую очередь репрессировали в ходе раскулачиваний. Закрывались храмы, монастыри. Многие из них были взорваны. Другие передавали под использование колхозам. Входе кампании было закрыто 90 % храмов, которые еще оставались действующими после погрома 1922–1923 гг. А если прихожане пытались протестовать, это объявлялось «кулацкими восстаниями» и соответственно подавлялось. Наказания были суровые. Лагеря, ссылки на «спецпоселения» — и как раз для тех, кто проходил по церковным делам, места «спец-поселений» выбирались самые тяжелые и гиблые. Если удавалось состряпать дела о «контрреволюционных заговорах», казнили. В 1932 г. в ростовской тюрьме расстреляли митрополита Кавказского Серафима (Мещерякова), епископа Барнаульского Александра (Белозера) и 120 священников и монахов. Случайный свидетель-геолог поведал об убийстве 60 священников в июле 1933 г. на берегу Лены. Их ставили на край ямы и задавали вопрос, есть ли Бог. Каждый твердо отвечал: «Да, есть Бог!» — и звучал выстрел. Расстрелы и тайные убийства священнослужителей прокатились и в других городах.

Но в этот же период был осуществлен и полный разгром отечественных гуманитарных наук. 12 января 1929 г. в Академию наук СССР были введены Бухарин, Покровский, Кржижановский, Рязанов, месяцем позже Дебо-рин, Лукин, Фриче. Они развернули «чистку», из Академии было изгнано 648 сотрудников. Кампания не ограничилась увольнениями, от «бухаринцев» сыпались доносы в ОГПУ. Оно раздуло дело об «академическом заговоре». За решетку попал весь цвет российских историков: Платонов, Тарле, Ольденбург, Любавский, Готье, Измайлов, Лихачев, Бахрушин, Греков, Веселовский, Приселков, Романов, Черепнин, Пигулевская, видные философы, мыслители, филологи — Лосев и др. Многих ученых, как А.Ф. Лосева, Н.Н. Лихачева, явно тянули на «расстрельные» статьи. Словом, ставилась задача окончательно искоренить в народе веру в Бога, а одновременно добить отечественную историю, культуру, русскую мысль. Доломать все, чтобы на «пустом месте» насаждать нечто иное…

Но и борьба с настоящей «антисоветчиной» принимала такие формы, что наносила России вред похлеще любых диверсий! Как-то даже получалось, что мелкие вылазки белогвардейцев и наличие антисоветского подполья становились лишь поводами для действительно масштабного вредительства. Например, когда раскрылись оппозиционные кружки среди военных, ОГПУ провело операцию «Весна» — в конце лета и осенью 1930 г. скопом принялось арестовывать всех бывших офицеров, служивших в Красной армии. Было репрессировано более 10 тыс. человек, получили разные сроки заключения, ссылки. Снимали и увольняли командиров-коммунистов, якобы не проявивших бдительности, попавших под влияние «скрытых белогвардейцев». А поскольку в это же время изгоняли правых и левых «уклонистов», то за несколько лет командный состав армии обновился на 8096! И это в условиях, когда опасались близкой войны!

А Шахтинское дело, процессы Промпартии и меньшевиков дали старт гонениям на всех гражданских «спецов». Только в Донбассе в 1930—31 гг. половина выходцев из дореволюционной интеллигенции была уволена или арестована. Всего же изгнали со службы около 300 тыс. человек, из них 23 тыс. причислили к «врагам советской власти» (с понятными последствиями). И это в разгар индустриализации! Причем размах «чисток», в свою очередь, вел к дальнейшим выводам — что индустриализация и коллективизация должны осуществляться одновременно с «культурной революцией».

За эту кампанию рьяно взялись как группировка Бухарина, так и новые кадры, выпестованные на его идеях. С одной стороны, «культурная революция» подразумевала слом прежней морали и культуры. С другой — формирование в кратчайшие сроки новой, «красной интеллигенции». Как раз для того, чтобы ее «сформировать», молодежь вовлекали в антирелигиозную вакханалию, в озлобленные демонстрации и собрания, требующие смерти «вредителям», пропагандировали доносительство. А для замены «буржуазных спецов» более 140 тыс. рабочих от станка были выдвинуты на руководящие посты, 660 тыс. рабочих переводились в категорию служащих или направлялись на учебу.

Последствия стали ужасающими. В системе образования все пошло наперекосяк. Количество студентов, вузов, курсов, техникумов, рабфаков выросло так резко, что для них не хватало преподавателей. Производились ускоренные выпуски педагогов, вводились ускоренные курсы, недоучки начинали учить других недоучек. Но и промышленность лишилась хороших, умелых работников. На их места текли неквалифицированные выходцы из деревни, зеленая молодежь. При этом более образованную молодежь, из семей интеллигенции, в вузы не принимали. Ей приходилось идти на заводы, чтобы приобрести статус «пролетариев» — и «пролетарии» из нее получались никудышные. Ну а вчерашние хорошие рабочие превращались в никуда не годных руководителей и служащих, запутывая и разваливая деятельность своих предприятий и учреждений.

В очередной раз пришлось вмешиваться лично Сталину. 23 июля 1931 г. он огласил свои «шесть условий» победы социализма. Осудил «спецеедство», призвал к заботе о специалистах старой школы. Выдвижение руководящих кадров из «низов» было пресечено. 40 тыс. таких горе-начальников в ближайшие же недели были возвращены обратно на производство. Были пересмотрены правила приема в вузы, количество курсов и рабфаков сокращалось.

Уволенных представителей интеллигенции стали брать обратно на работу. А в армию начали возвращать бывших офицеров, восстанавливать в прежних должностях.

Но и внутри коммунистической партии продолжалось вредительство. «Левых» и «правых» вроде бы разгромили, однако возникали новые группировки оппозиции. В 1930 г. — группа Сырцова — Ломинадзе. В 1932 г. был раскрыт «Союз марксистов-ленинцев» Рютина — в документах «Союза» признавалась правота Троцкого, требовалось «устранение Сталина». Затем обнаружилась группа Эйсмонта-Смирнова-Рыкова, которую Сталин назвал «пропитанной серией выпивок», «оппозиционной группой вокруг водки». Выносили взыскания, исключали, ссылали… Однако опальные посыпали головы пеплом, заявляли о прекращении раскольничьей деятельности, их прощали. И все повторялось.

Троцкисты, многократно отрекшиеся от своего высланного лидера, создали конспиративные структуры, получали инструкции от Льва Давидовича. И. Смирнов во время загранкомандировки встречался с сыном Троцкого Львом Седовым, обсуждал взаимодействие. А потом пересылал Седову письма через Э. Гольцмана. В 1932 г. эти связи были обнаружены, ОГПУ арестовало 89 троцкистов. Но в 1933 г. после обычных покаяний их освободили, восстановили в партии.

В конце 1932 — начале 1933 г. была раскрыта и арестована оппозиционная организация, куда входили выпускники Института красной профессуры и ряд теоретиков из «школы Бухарина». Но Бухарин опять сумел выйти сухим из воды. Он напрочь отрекся от своих сторонников и убеждал Сталина: «Ты оказался прав, когда недавно несколько раз говорил мне, что они «вырвались из рук» и действуют на свой страх и риск…» В общем, одни оказывались ни при чем, другие давали обещания, что больше не будут. Хотя в это же время Лев Седов в Париже обмолвился, что он получил сообщение: в СССР троцкисты, зи-новьевцы, бухаринцы и рютинцы ведут тайные переговоры об объединении своих сил.

Отнюдь не угомонился и Тухачевский. Как стало известно позже, в 1932 г., находясь за границей, он встречался с троцкистом Роммом, довольно откровенно беседовал на политические темы. В частности, Ромм информировал его, что Лев Давидович «надеется на приход к власти Гитлера, а также на то, что Гитлер поддержит его, Троцкого, в борьбе с советской властью». Многие историки считают данную информацию недостоверной. Но только по своему собственному убеждению, что она «невероятна». Дескать, каким образом Троцкий мог рассчитывать на помощь антисемита Гитлера? Но ведь на самом-то деле ничего невероятного в этом не было. Лев Давидович просто надеялся на повторение старого сценария. Если Германия опять столкнется с Россией, то и для Троцкого найдется дело. Точно так же, как в прошлую войну. В конце концов, Гитлера проталкивали и подпитывали те же самые силы «мировой закули-сы», которые поддерживали Троцкого. Те же силы, которые стояли и за Бухариным, Зиновьевым, Ягодой…

 

Язва девятая. ДИВЕРСИЯ ГОЛОДОМОРА

Пик советских трудностей и бедствий пришелся на конец 1932 — начало 1933 гг. Индустриализация шла бурно, но с огромными издержками и перекосами. Ударным трудом строились промышленные гиганты, а для их функционирования еще не было инфраструктур, они еще не были обеспечены сырьем, смежными производствами, сбытом продукции. Работа шла в штурмовом режиме, с нарушением норм охраны труда. Неумелые строители из вчерашних крестьян калечились. Скученность людей, отвратительные условия бараков приводили к высокой заболеваемости и смертности.

Пятилетка стоила и колоссальных материальных затрат. За рубежом покупались технологии, оборудование. На это требовалась валюта. И тут уж Запад «доил» Советский Союз по полной программе. Правда, ситуация была иной, чем в начале 1920-х, теперь Москва приобретала необходимое, чтобы преодолеть зависимость от иностранцев. Но покупала втридорога. А русские товары — зерно, нефть, лес, золото, зарубежные партнеры получали по чрезвычайно дешевым ценам, зачастую ниже себестоимости. В условиях Великой Депрессии для западных фирм такие связи оказывались спасительными. Ну а Советскому Союзу ради нужной позарез валюты приходилось отдавать за бесценок то, чего не хватало самим. Снова шли на продажу и произведения искусства, антиквариат. А в советских внешнеторговых представительствах засели те же самые деятели, которые и раньше участвовали в махинациях Троцкого и его компании. Сделки сопровождались новыми махинациями, подписывались контракты на грабительских для нашей страны условиях.

В сельском хозяйстве дело обстояло еще хуже, чем в промышленности. Созданные колхозы бедствовали. Получая за труд мизерную оплату, крестьяне воровали, работали спустя рукава. А назначенные сверху председатели доламывали хозяйства, не умея их организовать, а нередко воруя куда больше рядовых колхозников. Добавлялись порождаемые неизвестно кем сумасбродные проекты наподобие вырубания на Кубани виноградников и выращивания хлопка. А 1932 г. выдался неурожайным, планы хлебозаготовок провалились. И вот тогда-то на южные области обрушился удар…

Готовился он заблаговременно, тщательно. Для фабрикации повода были использованы журналисты. На Кубань осенью 1932 г. прибыл корреспондент «Правды» Ставский и «высветил» сплошную «контрреволюцию». Писал, что прежняя «белогвардейская Вандея» проводит «организованный саботаж», в станицах живут отсидевшие свой срок белогвардейцы, и «местные власти не предпринимают никаких мер». Вывод делался: «стрелять надо контрреволюционеров-вредителей». В Ростове, центре Северо-Кавказского края, сентенции Ставского подхватила газета «Молот»: «Предательство и измена в части сельских коммунистов позволили остаткам казачества, атаманщине и белогвардейщине нанести заметный удар».

И тут же последовали репрессии. Ростовское ГПУ выслало на Кубань три отряда особого назначения, они поехали по станицам. Все было так же, как в Гражданскую. Отряды состояли из «интернационалистов» — латышей, мадьяр, китайцев. Значит, заранее сформировали их, заранее разместили на юге в ожидании «сигнала» Ставского. О том, что операция была спланирована на высоком уровне, говорит и другой факт — для руководства ею в Ростов прибыли из Москвы Каганович и Ягода. Каратели начали массовые аресты и расстрелы. Часто они были публичными. Только в Тихорецкой было казнено 600 человек.

Три дня подряд на главную площадь ровно в полдень выводили по 200 обреченных, независимо от пола и возраста приказывали раздеваться донага и косили из пулемета. Расстрелы загремели и по другим станицам Кубани, по Ставрополью, Тереку.

А одновременно была устроена партийная «чистка» — из рядов ВКП(б) изгоняли за «попустительство саботажникам», непринятие должных мер. По Северо-Кавказскому краю было исключено из партии 26 тыс. человек, 45 % сельских коммунистов. Причем со многими из них обращались так же, как с раскулаченными — конфисковывали имущество и отправляли в ссылки. Но даже не расправы, не ссылки оказались самой страшной мерой. 4 ноября 1932 г. Северо-Кавказский крайком принял постановление: за срыв хлебозаготовок занести на «черную доску» станицы Новорождественскую, Медведовскую, Темиргоевскую. «Позорно провалившими хлебозаготовки» объявлялись Не-винномысский, Славянский, Усть-Лабинский, Кущевский, Брюховецкий, Павловский, Кропоткинский, Новоалександровский, Лабинский районы. Из них предписывалось вывезти все товары, закрыть лавки, «досрочно взыскать все долги». Но хотя «позорно провалившими» признали часть районов — а те же самые меры были распространены и на все другие районы Кубани! И на Дон тоже!

Северо-Кавказским краем кампания не ограничилась. На Украине также появились журналисты, вскрывали «кулацкую контрреволюцию». На основе «выявленных» фактов якобы саботажа 14 декабря 1932 г. было принято совместное постановление ЦК и правительства «О хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и в Западной области». Ставились жесткие сроки завершить эти заготовки к 10–15 января. На основе этого постановления украинские власти во главе с Постышевым, Косиором, Чубарем ввели меры, аналогичные Северо-Кавказскому краю.

Любая торговля прекращалась, развернулись повальные обыски для «отобрания запасов хлеба у населения». Выгребали не только излишки, а все, подчистую. Забирали то, что было выдано колхозникам на «трудодни» — их заработок за прошлый год. Забирали овощи и картошку, выращенные на приусадебных участках. Забирали другие продукты, которые нищие колхозники заготовили для себя на зиму, зная, что от колхоза им перепадет мало — сушеную рыбу, грибы, ягоды, фрукты. Отбирали и деньги, ценности, в счет «долга». Когда начались эти обыски, многие пытались сберечь хоть что-нибудь. Но если спрятанное находили, налагали штрафы. Или объявляли найденные продукты крадеными, за это давали 10 лет.

Ну а если ничего не находили, вымогали продовольствие и деньги угрозами, пытками. Людей избивали, запирали в холодных амбарах, держали под арестом без еды и воды. На Дону известны случаи, когда сажали на раскаленные печи, гоняли женщин голыми по снегу. За несдачу заготовок, за неуплату наложенных штрафов конфисковывали дома, выгоняя семьи со стариками и младенцами на мороз. На Кубани несколько станиц взбунтовалось. Но организаторам провокации именно это и требовалось для доказательства «контрреволюции»! На восставших бросили войска, они тоже оказались наготове. Расстреливали всех попавшихся под руку. Нередко красноармейцы и командиры отказывались участвовать в кровавых акциях — их казнили самих. Иногда перед строем расстреливали целыми подразделениями.

А ограбленные области стали вымирать от голода. Среди зимы продовольствие взять было негде. Оно исчезло с прилавков и в городах. Сразу, одним махом. Вчера было, а сегодня вдруг пропало. Эпицентры бедствия оцеплялись чекистами и красноармейцами. Причем и эти заградотряды оказались наготове. Голод только начался — а заставы на всех дорогах уже встали, не позволяя людям разбегаться. К тому же незадолго до катастрофы, в 1932 г., была введена паспортная система, затруднившая перемещения по стране, а сельскому населению паспортов вообще не полагалось.

Голодающие скапливались в городах, на станциях, в тщетной надежде добыть пропитание или хоть куда-то уехать. Но продуктов и в городах не было. Рынки закрылись, снабжение осталось только по карточкам, и оно ухудшилось до крайности. Выстраивались длинные хвосты очередей, карточки отоваривались плохо и нерегулярно. Крестьяне и казаки, собравшиеся в крупных населенных пунктах, там же массами и умирали. Для сбора и захоронения тел отряжались специальные воинские команды. Очевидец в Екатеринодаре писал: «Смертность такая в каждом городе, что хоронят не только без гробов (досок нет), а просто вырыта огромная яма, куда свозят опухших от голодной смерти и зарывают; это в городе, а в станицах сплошной ужас: там трупы лежат в хатах, пока смердящий воздух не привлечет, наконец, чьего-либо внимания».

Люди поели собак, кошек, ловили ворон, сусликов, крыс. На Дону отрывали падаль из скотомогильников. На Тамани мололи на «хлеб» рыбьи кости. Современница рассказывала, как под Харьковом дети бродили по заснеженным полям и выкапывали корешки от срезанной капусты. Доходили и до каннибализма. А по опустевшим деревням и хуторам, пропитавшимся вонью разлагающихся трупов, шастали представители ОГПУ и милиции, пристреливая на месте тех, кого уличили в людоедстве. Добавилась чума…

В исторической литературе принято объяснять голодомор тем, что коллективизация и раскулачивание разорили прежнее крестьянское хозяйство, когда новые механизмы еще не заработали. Нет, это не так. Все перечисленные факты говорят о том, что голод был организован искусственно. Кстати, немалую роль в этом сыграли те особенности, которые сложились в отношениях СССР и Запада. Срыв хлебозаготовок угрожал выполнению обязательств перед зарубежными партнерами. Под вопросом оказывались новые кредиты, поставки заказанного оборудования… В общем, все получилось очень уж взаимосвязанно. Иностранцы навязывали свои условия соглашений, советские представители принимали их. Отсюда вытекали требования сжатых сроков заготовок, чтобы расплатиться. А для карательных и партийных структур эти требования стали поводом выжимать «любой ценой».

Голодомор косил население Украины, Дона, Кубани. Но он грозил и дальнейшими последствиями. Ведь в голодающие районы по-прежнему спускали разнарядки на пахоту, сев! А еще выжившие, ослабевшие колхозники были не в состоянии выполнить нормы. Их наказывали, сокращали пайки — и они еще больше слабели. Но и посевная кампания в южных, самых плодородных районах, срывалась! Что вело к нарастанию бедствия, к тому, что и в 1933 г. заготовки провалятся, без хлеба останется уже вся страна.

Хотя внутреннее положение в Советском Союзе и без того ухудшалось. Снабжение в городах давало перебои, народу приходилось все туже «затягивать пояса». Нарастало общее озлобление. Сохранилось множество донесений ОГПУ об антисталинских надписях на стенах. Среди студентов ходили и переписывались копии ленинского «завещания». В Высшей партийной школе были обнаружены листовки троцкистов, пользовавшиеся большой популярностью. В комсомольских организациях создавались нелегальные кружки, выступавшие за Бухарина — упорно распространялись слухи, будто он «за народ». Сбывались именно те слова, которые сам Николай Иванович говорил Суханову: «В будущем предстоит перевес отрицательных сторон проводимого курса над положительными, только тогда можно говорить о победе его принципов».

Да, диверсия была колоссальной. А в том, что это была именно диверсия, лишний раз убеждает, например, переписка Шолохова и Сталина, опубликованная в 1997 г. Еще молодой в те годы писатель лично знал Иосифа Виссарионовича. Сталину понравились его произведения. Только непосредственным вмешательством генсека удалось опубликовать третью книгу «Тихого Дона», где речь идет о казачьем геноциде и Вешенском восстании, — столпы тогдашней советской «культуры» объявляли роман контрреволюционным. Сталин распорядился о первой экранизации «Тихого Дона», высоко оценил вышедшую в 1932 г. первую книгу «Поднятой целины». Когда начался голод, Шолохов, проживавший в Вешенской, стал бить тревогу. Обращался в районные, краевые инстанции, но его жалобы клались «под сукно». 22 марта он отправил телеграмму в «Правду» о творящихся безобразиях. Ее опубликовали, но преподнесли как частный «перегиб», снабдив заголовком «Результат непродуманной работы». А расследование передали тем же лицам, чьи действия обжаловал Шолохов, и бюро райкома обрушилось на него самого.

Но 4 апреля писатель отправил письмо Сталину. Страшное письмо, рассказав, как обирали и пытали людей, как население умирает от голода, просил экстренной помощи. Иосиф Виссарионович откликнулся сразу же. 16 апреля от него пришла «молния»: «Ваше письмо получил пятнадцатого. Спасибо за сообщение. Сделаем все, что требуется. Сообщите о размерах требуемой помощи. Назовите цифру. Сталин». Михаил Александрович во втором письме от 16 апреля указал, сколько нужно хлеба. Сталин опять прислал «молнию», где попенял: «Надо было прислать ответ не письмом, а телеграммой, получилась потеря времени». Хлеб был направлен немедленно, и даже много больше, чем просил писатель.

А 6 мая Сталин послал Шолохову свое письмо. Выговаривал, что и колхозники, по его мнению, были не без вины: «Уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района) проводили «итальянку» (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих, Красную Армию — без хлеба… по сути дела, вели «тихую» войну с Советской властью». Но оговорился: «…Конечно, это обстоятельство ни в коей мере не может оправдывать тех безобразий, которые были допущены, как уверяете Вы, нашими работниками. И виновные в этих безобразиях должны понести должное наказание». Для расследования на Дон была направлена комиссия во главе с членом Центральной контрольной комиссии Шкирятовым.

Некоторые авторы скептически утверждают, будто Сталин просто заигрывал с Шолоховым, силился «расположить к себе писателя». Это чушь. Михаил Александрович был еще не «звездой» с мировым именем, а лишь талантливым «начинающим» автором, одним из многих. С чего, спрашивается, генеральный секретарь должен был с ним считаться и заигрывать? Мигни он — и «начинающий» исчез бы без следа. Выходит, дело было в другом. Сталина действительно убедили в саботаже, в том, что нужно применить «чрезвычайные меры», как уже делалось в 1928 г. Но на практике усугубили эти меры, организовали операцию на полное истребление. Но ведь это, в свою очередь, должно было уничтожить главную советскую «житницу», срывало любые планы индустриализаций! А в перспективе вело к голодным бунтам, полному хаосу в стране — и на волне восстаний к власти приходила оппозиция. Неужели в этом был заинтересован Сталин? Он ни в коей мере не являлся гуманистом, но было бы абсурдом обвинять его в попытках разрушить собственное государство.

Так кто же проводил политику голодомора? В письмах Шолохова упоминаются руководители Северо-Кавказского крайкома. Но можно обнаружить и другое: во всех кампаниях по заготовкам зерна, даже по севу и другим полевым работам на первом месте фигурируют имена полномочных представителей ОГПУ. А местное начальство с ними, конечно же, не спорило. Приказано — действуй, пока самого не объявили «пособником». Шолохов писал Сталину только о том, что видел сам, о своем и соседнем районах. Но тому же Северо-Кавказскому крайкому подчинялись Кубань, Ставрополье. Очевидно, Иосиф Виссарионович получил и другие сигналы, обратив на них внимание. И голодомор… прекратился.

Не постепенно, а «сразу». Так же неожиданно, как исчезли продукты с прилавков и закрылись магазины, так же они открылись и продовольственные товары появились. Вчера не было — сегодня есть. Без объявлений, без объяснений. Следовательно, были они, продукты-то! Было зерно, которое по распоряжению Сталина стало присылаться в пострадавшие места. Но и на местах, где-то на складах, лежало то продовольствие, которое потом «вдруг» вернулось на прилавки. Лежало, когда рядом люди умирали, глодали кору и падаль…

Однако расследование, проведенное Шкирятовым и другими посланниками Москвы, ничего не дало. Фактически преступление замяли. А Сталина оставляли в убеждении, что опять имели место всего лишь «перегибы», чрезмерное рвение дураков. Он писал Шолохову о «болячке нашей партийно-советской работы», «как иногда наши работники, желая обуздать врага, бьют нечаянно по друзьям и докатываются до садизма». Чтобы такого не повторялось впредь, был создан централизованный Комитет по заготовкам, подчиняющийся напрямую правительству. А за случившуюся трагедию ответили только мелкие сошки.

Лишь несколько лет спустя Иосиф Виссарионович поймет другое. И тот же Шолохов в статье для «Правды» назовет руководителей, учинивших беду, «врагами народа» — за то, «что под предлогом борьбы с саботажем… лишили колхозников хлеба». Под предлогом борьбы! Сказано предельно ясно. Опубликовать подобный вывод вопреки мнению Сталина «Правда» никак не могла. Но это будет значительно позже. А голодомор, по разным оценкам, унес от 4 до 7 миллионов человеческих жизней.

 

Язва десятая. ТАЙНЫ РАСКРЫВАЮТСЯ

Сталин был и оставался и твердым «государственником», державшим курс на укрепление Советской державы. Представлять дело так, будто он принимал катастрофические решения, а потом, спохватившись, давал обратный ход, было бы неверно. Хотя бы по той причине, что сами по себе эти решения еще не были катастрофическими. Допустим, планы коллективизации, обсуждавшиеся и утверждавшиеся на партийных пленумах, имели мало общего с тем, что произошло на самом деле. Или взять «чрезвычайные меры» по хлебозаготовкам. Они применялись и раньше, были очень неприятными для крестьян, но не гибельными, а в 1932—33 гг. их методику изменили и усугубили — именно так, чтобы сделать гибельными. «Поправки», приводившие к катастрофам, вносились на других уровнях. Но не на уровнях непосредственных исполнителей, поскольку повторяющиеся бедствия сразу охватывали обширные регионы, а то и всю страну. Следовательно, они внедрялись где-то во вторых эшелонах руководства, где определялось, как выполнять директивы верховного руководства.

Впрочем, и взгляды самого Сталина со временем менялись. Он по-прежнему верил в гений Ленина. Был уверен, что модели построения социализма, заданные Владимиром Ильичом, в основном правильны. А этим пользовалось окружение генерального секретаря. Настраивало его соответствующим образом, направляло политику — ссылаясь на «непогрешимого» Ленина. Так, Иосиф Виссарионович поддержал антирелигиозную кампанию, ведь она полностью соответствовала ленинской линии. Редактором «Правды» вместо Бухарина он поставил Ярославского (Губельмана) — председателя «Союза воинствующих безбожников». Наверняка читал его статьи, направленные против Церкви. А в 1931 г. на съезде партии Сталин под гром аплодисментов указывал: «Подавили ли мы реакционное духовенство? Да, подавили. Беда только в том, что оно не вполне ликвидировано». Но и в этой кампании он позже вмешался, останавливая «перегибы», — в 1933 г. запретил взрывы 500 старинных храмов и монастырей, уже намеченных к уничтожению.

А вот в разгроме российской культуры Сталин участия не принимал. Мало того, его вмешательство спасло от расправ Михаила Булгакова, Алексея Толстого, Андрея Платонова, выдающегося философа Алексея Лосева. Причем гонителей отечественной культуры Иосиф Виссарионович очень не любил, но… долгое время не мог с ними справиться! Наглядным примером служит история с РАП-Пом, где распоясавшиеся Леопольд Авербах и жена Ягоды Ида Авербах насаждали русофобию, отправляли «на свалку» классическую литературу. Сталин взялся за них в 1930 г. «Правда» начала атаки на РАПП. Подобная критика со стороны партийного официоза означала строгий приказ! Но Леопольд Авербах нагло поставил вопрос «ребром»: «Или уймите «Правду» и дайте нам работать, или меняйте руководство РАППА». И… не сменили, терпели еще два года.

Только в 1932 г. постановлением ЦК от 29 апреля «О перестройке литературно-художественных организаций» РАПП был распущен. Но его руководство чувствовало себя настолько уверенно, что даже постановление ЦК проигнорировало! Пыталось опротестовать его, подавало заявления в Политбюро, устраивало дискуссии. Самому Сталину приходилось участвовать в них, спорить с активистами «пролетарской культуры». При этом Авербахи и их присные добивались простой смены вывесок. Чтобы Союз писателей СССР, создаваемый вместо РАППа, возглавили они же, проводя прежнюю политику. Сопротивлялись они так упорно, что формирование новых писательских органов затянулось аж до 1934 г.

В 1933 г., после голодомора, Сталин вмешался и для выправления положения в экономике — прекратил героический, но надрывный и болезненный штурм первой пятилетки. Просто объявил, что она уже выполнена досрочно, за четыре года и три месяца. Конечно, генеральный секретарь слукавил. Планы пятилетки подзуживались шапкозакидательскими лозунгами, несколько раз повышались: председатель Госплана Куйбышев страдал тяжелым пьянством и подогреть его энтузиазм было не трудно. А Сталин для выводов о перевыполнении допустил подтасовку. Взял лишь первые, минимальные цифры планов, и не по объему производства, а по стоимости продукции, которая регулировалась государством.

На самом деле план выполнен не был. Но даже столь ярый антисоветист и русофоб, как Я. Грей, был вынужден признать, что «первый пятилетний план по масштабам и достижениям являлся величайшим планируемым экономическим предприятием за всю историю человечества». Сверхусилиями, энтузиазмом, огромным расходом средств и ресурсов Советский Союз совершил гигантский прорыв по созданию собственной промышленной базы. Россия после революционного крушения снова начала производить собственную технику, оборудование, могла совершенствовать вооружение. Главная цель и впрямь оказалась достигнута. Экономика могла теперь развиваться уже на собственной основе, эволюционно, а не революционно. Так что Сталин нашел очень умный ход, чтобы свернуть штурмовую кампанию.

Планы второй пятилетки составлялись куда более взвешенные и реалистичные. Страшный урок голодомора заставил Сталина обратить более пристальное внимание и на безобразия в деревне. Был разработан новый устав сельскохозяйственной артели с увеличением приусадебных участков и прочими послаблениями. Часть раскулаченных вернули из ссылок. Пересматривали дела, освобождали и снимали судимости многим из тех, кто был осужден в ходе коллективизации, по обвинениям во «вредительстве». Зато в партии прошли очень большие чистки — за двурушничество, карьеризм, шкурничество, моральное разложение, злоупотребления, из нее повыгоняли 18 % коммунистов.

XVII съезд партии в январе-феврале 1934 г. назвали «съездом победителей». Объявлялось, что материально-техническая база социализма построена, оппозиций больше нет, восторжествовала единая линия. Да и жизнь в стране стала ощутимо улучшаться. Вступали в строй новые предприятия. На прилавках появлялись прежде дефицитные промтовары. О роскоши никакой речи не было и быть не могло, но после нищеты 20-х люди хотя бы смогли одеться и обуться (впрочем, зависимость от иностранцев еще сохранялась, от нее СССР смог избавиться лишь к 1937 г.). Заработали механизмы колхозов, в сельское хозяйство поступали трактора и другая техника. Это тоже каждый почувствовал на себе: были отменены продуктовые карточки, уходили в прошлое хвосты за хлебом и угроза голода.

Однако обозначилось и явление другого рода — культ личности Сталина. Кто его внедрял? Нет, не Иосиф Виссарионович. К славословиям он относился брезгливо. Внедряли те же оппозиционеры! На XVII съезде не кто иной, как Бухарин, величал Сталина «фельдмаршалом войск пролетариата», а Каменев заявлял: «Эра, в которой мы живем, войдет в историю как эра Сталина». Из желания подольститься? Наверное, имелась и более важная подоплека. Насаждение культа личности позволяло связать персонально с фигурой Сталина все беды, жертвы, потрясения. Все прошлые катастрофы — и будущие тоже…

Но уже вскоре, 1 декабря 1934 г., произошел трагический случай, разрушивший иллюзию «победителей». Случай, от которого стали раскручиваться совершенно неожиданные последствия. В Ленинграде, прямо в коридоре Смольного, где располагался обком партии, некто Николаев застрелил Сергея Мироновича Кирова. Он принадлежал к той же когорте советского руководства, что и Сталин.

Убежденный коммунист, но патриот. Проявил прекрасные организаторские способности, всегда выступал верным генеральному секретарю, и тот продвигал его в качестве «своего» человека.

В Ленинграде Киров сменил Зиновьева. Причем по контрасту с Зиновьевым приобрел здесь огромную популярность. Рабочие полюбили его. Чувствовали «своего». Видели, что Киров искренне заботится о них, не жалеет сил для улучшения их благосостояния, налаживания производства заводов, благоустройства города. Его и Сталин полюбил, они были личными друзьями. Во время приездов в Москву Киров останавливался дома у Иосифа Виссарионовича. Он был единственным из партийных лидеров, кого Сталин приглашал с собой попариться в бане. Сергею Мироновичу он безоговорочно доверял, привлекал его для выполнения тех или иных ответственных поручений: организовать единый Комитет по заготовкам после голодомора, расследовать бедствия, которые подручный Свердлова и Троцкого Голощекин учинил в Казахстане. По инициативе Сталина Киров был введен во все руководящие органы партии — Политбюро, Оргбюро и Секретариат, стал фигурой высшего ранга. Предполагалось и дальнейшее его повышение, перевод в Москву.

Его убийство потрясло Иосифа Виссарионовича. В тот же день, 1 декабря, вышло постановление правительства, вводившее ускоренное следствие и судопроизводство по делам о терроризме, немедленное исполнение смертных приговоров по таким делам. Хотя в действительности подоплека преступления была не только политической. Или кто-то постарался, чтобы убийство выглядело «не политическим». У Кирова имелись некоторые «слабости». Он увлекался женщинами, крутил романы с балеринами, секретаршами. Правда, такое поведение в определенной мере было объяснимо. В свое время Сергея Мироновича, как и многих других видных большевиков, каким-то образом окрутили с еврейкой — Марией Маркус. Она была значительно старше мужа, а с годами стала проявлять признаки психической ненормальности.

Очередной пассией Кирова стала латышка Мильда Драуле, жена Николаева, неуравновешенного коммуниста-неудачника. Он был одним из клевретов Зиновьева, делал карьеру под его крылом, а в ходе борьбы с оппозицией был уволен с работы. А тут еще и жена изменила с главным обидчиком, собиралась подать на развод. Николаева (возможно, не без участия жены) ждало назначение в провинциальную Лугу… В общем, напрашивался чисто «бытовой» мотив. Но когда Сталин, приехавший в Питер, лично взял под контроль расследование, обнаружились подозрительные вещи. Николаева уже дважды задерживали сотрудники НКВД, один раз рядом с квартирой Кирова. Задерживали с револьвером — и отпускали. О том, что на Кирова готовится покушение, доносила осведомительница Волкова — ее сигнал оставили без внимания. А в день убийства телохранитель Борисов далеко отстал от Кирова, заговорил на проходной с охранником. Когда его везли на допрос, случилась авария. Борисов погиб, разбив голову, а кроме него, никто не пострадал.

Эти обстоятельства не получили однозначного объяснения до сих пор. Но Сталин получил все основания не верить в версию личной мести. И не поверил. Приказал применить к Николаеву методы «кнута и пряника», писал: «Кормите его, чтобы он окреп, а потом расскажет, кто им руководил, а не будет говорить, засыпем ему — все расскажет и покажет». Причем чекисты еще и пытались противодействовать участию в следствии сталинских представителей! Не давали им материалы дела, не допускали к допросам. Иосифу Виссарионовичу пришлось звонить Ягоде и пригрозить: «Смотрите, морду набьем!» Кстати, это опровергает клевету Троцкого и Хрущева о причастности к убийству Сталина. Все факты показывают, что он был заинтересован в выяснении истины, а не в ее сокрытии.

Но «засыпать» Николаеву не потребовалось. Этот неврастеник вел дневник, накануне покушения писал «политическое завещание». В дневнике были найдены фамилии видного зиновьевца Котолынова, троцкиста Шатско-го. И открылось, что подпольные кружки зиновьевцев и троцкистов по-прежнему существуют, что в Ленинград приезжали эмиссары Зиновьева из Москвы — Гертик, Куклин, Гессен. В этих кружках обсуждалось, как будет развиваться политическая ситуация. Например, утверждалось: «В случае возникновения войны современному руководству ВКП(б) не справиться с теми задачами, которые встанут, и неизбежен приход к руководству страной Каменева и Зиновьева». Охаивались грехи правительства, перемывались кости Сталину и его соратникам, дескать, «все зло от них». И в этих же кружках вращался Николаев, подкрепляя личное озлобление «высокими идеями». Он писал в «политическом завещании»: «…Я веду подготовление подобно А. Желябову… Привет царю индустрии и войны Сталину…».

Так возникли дела «ленинградского центра» и «московского центра». Выбивали ли признания из арестованных, как иногда утверждают? Вряд ли. Потому что не выбили. В соучастии в теракте не сознался никто. Но обвиняемые вовсе не отрицали и не думали отрицать, что несут «моральную ответственность» за убийство. Что разговоры в их среде могли любого подтолкнуть взяться за оружие. 29 декабря все 14 обвиняемых по делу «ленинградского центра» были осуждены к высшей мере и расстреляны. По делу «московского центра» было привлечено 19 человек, в том числе Зиновьев и Каменев. Их судили не за теракт, а за подпольную пропаганду с тяжелыми последствиями, и они также признали «идеологическую ответственность» за случившееся. Московские обвиняемые получили разные сроки заключения. Зиновьев — 10 лет тюрьмы, Каменев — 5 лет…

Судили и руководителей ленинградского НКВД. Но их коллеги постарались выгородить, дело свели к халатности и наказали лишь понижениями по службе. Зато НКВД постаралось реабилитироваться чрезмерным рвением. В марте расстреляли любовницу Кирова Мильду Драуле, ее сестру Ольгу и некоего Кулинера. За что? Почему их решили устранить? Эта загадка ушла с ними в могилу. Ну а «заодно» из Ленинграда провели массовую депортацию «бывших» дворян, офицеров и т. п., хотя они-то уж никогда не имели отношения к зиновьевцам и троцкистам. Теперь их подчистую выселяли в Оренбуржье, Казахстан, Сибирь. А по всей стране покатились аресты за «контрреволюционную агитацию». В основном по доносам: кто-то одобрил убийство Кирова, кто-то сказал «всех бы их так».

Но убийство Сергея Мироновича послужило зацепкой, от которой начали раскручиваться новые нити. Так, после выстрела в Смольном решили проверить охрану Кремля. А когда копнули, за голову хватились. Служба была поставлена отвратительно. В Кремль мог проникнуть любой желающий, о перемещениях лидеров партии и государства знали все кому не лень. Мало того, вскрылся целый клубок махинаций. Секретарь президиума ВЦИК Авель Енукидзе, заведовавший хозяйством Кремля, оказался замешан во множестве злоупотреблений, коррупции, его уличили и в «моральном разложении» — сексуальных извращениях. Сталину этот бывший друг и группа связанных с ним «старых большевиков» стали омерзительны. Он писал Кагановичу: «Енукидзе — чуждый нам человек. Странно, что Серго и Орахелашвили продолжают вести с ним дружбу».

Также выяснилось, что охрана и обслуживающий персонал Кремля вовсю обсуждали личную жизнь руководства, распускали по Москве грязные сплетни. Некоторые признавались, что слышали в Кремле «антисоветские разговоры», и даже такие, которые попадали под обвинение в «террористических намерениях». Многих, как Енукидзе, поснимали с постов, охрану перетрясли. Двоих расстреляли, три десятка посадили, Каменеву увеличили срок с 5 до 10 лет (по «кремлевскому делу» проходил его брат).

А в парторганизациях начались проверки по выявлению замаскировавшихся групп троцкистов и Зиновьев-цев — и обнаружились доселе незамеченные «феодальные княжества». Они существовали в областях, районах, различных ведомствах. Партийные боссы и чиновники вели себя, как местные «царьки», вовсю хищничали — и считали себя неуязвимыми. Сталин провел серьезные кадровые перестановки, выдвигая «верных» (или тех, кого считал «верными» себе). В Политбюро ввел Микояна, во главе ленинградской парторганизации поставил Жданова, московской — Хрущева. 4 мая 1935 г. генеральный секретарь обратился напрямую к народу, осудив «неслыханно бесчеловечное отношение обюрократившихся кадров» к простым труженикам, «этому самому драгоценному капиталу». Призвал рабкоров (рабочих корреспондентов) широко освещать такие случаи в печати. Но толку было мало. Разве рабкоры не зависели от местного начальства?

ЦК объявил кампанию обмена партбилетов, в ее ходе требовалось осуществить общую проверку коммунистов, троцкистов и зиновьевцев вычистить из партийных рядов. Но областные руководители, по сути, саботировали это постановление. Покрывали своих знакомых, подчиненных. Несмотря на троекратные указания ЦК, на контроль со стороны Главного управления кадров во главе с Ежовым, проверка началась с запозданием на полгода, охватила лишь 81 % коммунистов и, как констатировал ЦК, установка на изгнание троцкистов и зиновьевцев осталась невыполненной.

Однако наложился еще один важный фактор. После убийства Кирова представители сталинского аппарата впервые основательно влезли в работу самого мощного «удельного княжества», настоящего «государства в государстве» — НКВД. Его руководство уже не могло скрывать и заглаживать всю получаемую информацию. Теперь Сталину становились известными материалы о структуpax троцкистов и зиновьевцев, донесения внешней разведки о их контактах с Троцким — и с иностранными спецслужбами.

Попутно всплывали и открытия случайные, но многозначительные. Когда шли ревизии по «кремлевскому делу», в кладовой был обнаружен забытый сейф Якова Свердлова. Вскрыть его сумели далеко не сразу, только при помощи квалифицированного вора-«медвежатника». А в сейфе нашли золотые монеты на 108,5 тыс. рублей, 705 золотых изделий с драгоценными камнями, бумажные деньги на 750 тыс. рублей, бланки чистых и заполненных паспортов, в том числе иностранных…

И в сознании Сталина разрозненные кусочки «мозаики» начали складываться в единую картину. Темные дела Троцкого, Свердлова и их ставленников. «Загадки» в их деятельности. Существование в СССР оппозиционного подполья, связанного с зарубежными центрами, а через них — с западными державами. Получала исчерпывающее объяснение странная повторяемость катастроф. А ведь в катастрофы выливались буквально все крупные советские начинания! Получалась картина заговора. Причем заговора не внутрипартийного, направленного только против Сталина. Нет, заговор был международным — против всего Советского государства.

Когда пришло подобное понимание? Момент можно датировать хоть и приблизительно, но все-таки достаточно определенно. Конец 1935 — начало 1936 гг. Потому что в феврале 1936 г. начались массовые аресты троцкистов. Уже без всяких дополнительных поводов. Их стали брать всех, подчистую. А НКВД получил указание пересмотреть дело об убийстве Кирова. Причем имеются свидетельства, что как раз в этот период Ягода начал «саботировать» следствие, вызвав недовольство Сталина. Генеральный секретарь впервые заподозрил: шеф НКВД чего-то опасается.

Но замять дело уже не удалось. 19 августа 1936 г. в Москве начался первый открытый процесс над лидерами «троцкистско-зиновьевского блока». Перед судом предстали Каменев, Зиновьев, Евдокимов, Бакаев, Мрачковский, Смирнов, Тер-Ваганян, Дрейтцер, Гольцман, Лурье, Ольберг, Фриц-Давид и др. Обвинения им предъявили уже не в создании подпольных кружков, а куда более суровые. В подготовке переворота, диверсий, военного поражения и расчленения СССР. С легкой руки Троцкого, чьи доводы подхватили западные историки, а потом и отечественные «перестройщики», все процессы 1936–1938 гг. принято считать сфальсифицированными, а обвинения выдуманными. Но уже многие современные исследователи — А. Шубин, А. Колпакиди, Е. Прудникова, А. Смирнов — приводят доказательства, что это не так.

Да, некоторые показания и впрямь оказываются недостоверными. Но отнюдь не все. А заведомо ложные признания могли быть вызваны не только «чрезмерным усердием» следователей, но и хитростью со стороны самих обвиняемых. Чтобы потом указать на легко проверяемую ложь и упростить свою реабилитацию. Допустим, когда СССР потерпит поражение в войне, сменится правительство. Ведь заговор-то действительно существовал. Еще в октябре 1933 г. Троцкий заявил об отказе от мирного пути политической борьбы со Сталиным. Он указывал: «Для устранения правящей клики не осталось никаких конституционных путей. Заставить бюрократов передать власть в руки пролетарского авангарда можно только силой». «Толчок к революционному движению советских рабочих дадут, вероятно, внешние события». То есть война. Эти установки взяты не из следственных или судебных материалов, а из «официальных» документов IV Интернационала.

Различные источники, и не только советские, подтверждают наличие в СССР оппозиционных структур, их связи с Троцким. Например, опровергая материалы московского процесса, Лев Давидович отрицал свое знакомство со связным Райхом, о чем говорилось на суде. Но сейчас точно установлено, что Райх тесно сотрудничал с Троцким. Стало быть, Лев Давидович солгал. А его сын Лев Седов уже после процесса проговорился, что поддерживал контакты с осужденными Гольцманом, Смирновым. Зачем бы он стал клеветать на них и противоречить отцу? Мало того, заговор против Советской России был шире, чем изначально виделось Сталину. Он до сих пор по инерции делил оппозиционеров на «левых», «правых», поэтому не относил к врагам Бухарина.

Троцкистов уже сажали, уже готовился суд над Зиновьевым и Каменевым, а Бухарин по какой-то причине все еще считал себя неуязвимым! В том же самом 1936 г. он побывал за границей, в Париже встречался с видными меньшевиками Николаевским, Даном. Рассказал им о внутрипартийной борьбе в СССР, сообщил немало скандальных фактов, действительных или мнимых, которые потом использовались в антисоветской пропаганде. Эта информация взята не из судебных показаний. Об этом позже написал его собеседник Б. Николаевский. Он вспоминал, что Бухарин выражал желание увидеться с Троцким, говорил: «Между нами были большие конфликты, но это не позволяет мне не относиться к нему с большим уважением». В разговорах упоминалось, что программы Троцкого и Бухарина по дальнейшему развитию страны полностью совпадают: оба предусматривали частичный возврат к нэпу, сокращение колхозов, а в промышленности — госкапитализм и широкое использование иностранных концессий.

Во время той же поездки Бухарин выступил на собрании эмигрантов в Праге. По свидетельству Кусковой, он сделал с трибуны масонский знак, «давая знать аудитории, что есть связь между ею и ним, и что прошлая близость не умерла». А когда Николай Иванович вернулся в Россию, в поезде он имел секретную встречу с послом США У. Буллитом. Эти сведения взяты тоже не из следственных признаний. Они стали известны только недавно из записок секретаря посла. В частности, Бухарин сообщил Буллиту, что Сталин ведет тайные переговоры с немцами. Если разглашение иностранному дипломату ценнейшей стратегической информации называть не шпионажем, то… как еще это назвать?

Кстати, за рубежом существовали мощные структуры советских спецслужб. Неужели они не «вели» такую фигуру, как Бухарин, во время заграничной поездки? Если нет, то почему? А если да, то почему данные о его встречах в Париже и в Праге не дошли до советского руководства? Они стали известными только от эмигрантов? Даже в последующих обвинениях против Бухарина эти факты так и не прозвучали. Да и сам он, очевидно, был уверен: его прикроют, он может себе позволить не осторожничать. Иначе разве вел бы себя настолько свободно?

Но можно отметить еще более загадочные факты. Оказывается, что связи с зарубежьем в советском руководстве поддерживали не только троцкисты и не только Бухарин. Скажем, 23–29 июня 1937 г. в Кремле прошел пленум ЦК ВКП(б), на котором решались вопросы репрессий против большой группы видных партийцев. Даже в архивах ЦК документы о нем оказались представлены в урезанном виде, а единственный экземпляр несокращенной стенограммы был потом найден в «особой папке» Сталина. Но в пражских архивах Трудовой крестьянской партии впоследствии обнаружились полные данные о пленуме, где были перечислены и выступающие, и содержание выступлений, даже кулуарные разговоры советских вождей! Каким образом, от кого секретнейшие сведения попали в Прагу? Ответа нет до сих пор.

Аналогичные материалы имелись и в РОВС (возможно, попали туда через ТКП). А в бумагах, найденных в архиве эмигранта-журналиста В.Л. Бурцева, был отражен даже ход следствия над некоторыми высокопоставленными большевиками, вплоть до того, кто ведет дело, кто на кого дал показания, ссылки на номера документов. Ну неужели в Кремле и на Лубянке действовала агентура эсеров? Или РОВС? Или информаторы журналиста Бурцева? Вот уж вряд ли. Остается предположить, что подобная утечка происходила от кого-то из советских руководителей по каналам старой, дореволюционной «дружбы» — масонской.

Но, повторюсь, эти факты стали известны лишь много лет спустя. А в августе 1936 г. все обвиняемые процесса сознались в своей преступной деятельности (хотя некоторые с оговорками — признавали, но не все пункты обвинения). Процесс был показательным, он велся без всяких упрощений процедуры следствия и судопроизводства, подсудимым были предоставлены адвокаты. В ночь на 25 августа всем обвиняемым был вынесен смертный приговор, но при этом давалось 72 часа на апелляцию. Им раздали бумагу, ручки, каждый написал прошение о помиловании. После чего… всех сразу же расстреляли.

Это объясняют коварством Сталина. Но не слишком ли странное «коварство»? 72 часа ничего не решали, уничтожить приговоренных было никогда не поздно. Но они сообщили ценные сведения для дальнейшего следствия, дали показания против других видных коммунистов — Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова, Пятакова, Раде-ка, Сокольникова, Серебрякова. Можно было провести очные ставки, вскрыть новые связи. Тут-то как раз и раскрылся бы широкий заговор.

Между прочим, Сталина в это время вообще не было в Москве. Он вместе со Ждановым находился в отпуске на Кавказе. Всем «оформлением» процесса занимался Ягода. Столь горячее «усердие» с немедленным расстрелом проявил именно он. Может быть, он запросил Сталина и тот дал подтверждение на казнь? Сделать это было нетрудно, но никаких следов подобного запроса в архивах не обнаружено. И нетрудно понять, что Сталин был заинтересован в продолжении расследования. А Ягода оборвал нити, ведущие к другим подозреваемым. Отметим, что на следующих процессах было иначе. Кое-кто все же выторговывал себе жизнь. А в августе 1936 г. почему-то нет, прикончили сразу и всех. Да и всех прочих троцкистов, которых арестовывали в 1936 г., принялись осенью расстреливать в тюрьмах. Без судов, скопом. Опять же, обрывая возможности для дальнейшего расследования. Концы в воду.

Причем факты показывают — Сталину действия Ягоды очень не понравились. 25 сентября Иосиф Виссарионович и Жданов направили в Политбюро телеграмму об «абсолютно необходимом и срочном» отстранении Ягоды от руководства НКВД и назначении Ежова. 30 сентября такое решение было принято.

Понимал ли шеф карательных органов, что самовольное экстренное уничтожение осужденных и подследственных может навлечь на него подозрение? Не мог не понимать. Ведь Сталин уже в деле об убийстве Кирова имел очень серьезные претензии к НКВД. Тогда почему Ягода решился на такое? Из чувства самосохранения, чтобы не вскрылись некие его собственные дела? Позвольте усомниться. Какое же самосохранение, если сам по себе этот шаг подставлял его под удар? Остается предположить, что он получил от кого-то приказ. Приказ от таких сил, чью волю он не мог не исполнить — независимо от последствий.

 

Язва одиннадцатая. НТС, НЕВОЗВРАЩЕНЦЫ, IV ИНТЕРНАЦИОНАЛ

Большинство антисоветских эмигрантских организаций со временем угасало или совсем распадалось. Падения коммунистической власти не происходило, люди разочаровывались в борьбе. Осознавали, что их пребывание за рубежом — не временное явление. Отдавали себя устройству семейного быта, детей, заработкам, втягивались в суету будничных дел, в иностранное окружение. Другие организации превращались в подобие политических и ветеранских клубов.

Но появлялись и новые структуры. В 1930 г. на собрании русских молодежных организаций в Белграде было провозглашено создание Национального Союза Русской Молодежи (позже Народно-Трудовой Союз российских солидаристов — НТС). Он демонстративно отмежевался от прежних группировок, не признавал их авторитетов. Указывалось, что они отягощены грузом старых ошибок, взаимоотношений, амбиций и тянут в прошлое, а ориентироваться надо на будущее. Союз принимал только молодых. Своей целью он ставил «национальную революцию», которая свергнет большевизм. А после этого, как утверждалось в программных документах, в России предстоит установить «народно-трудовой строй». Но не демократию, а сильное авторитарное правительство, которое действовало бы в интересах народа.

С 1932 г. группы активистов НТС одна за другой начали направляться в СССР. При сотрудничестве с иностранными спецслужбами Союз выдвигал ряд условий — сохранение своей «политической независимости», отказ поставлять информацию разведывательного характера. Хотя, выполнялось ли это на практике, — большой вопрос. Да и кто определял, какую информацию считать «разведывательного характера», а какую нет? Впрочем, в любом случае использование НТС представляло интерес для польской, румынской, японской разведок. Энтузиасты-мальчишки становились «подопытными кроликами», чтобы испытывать на них «окна» на границе, разные способы ее перехода. Пройдут или попадутся, можно ли пускать своих агентов?

Большинство погибало. Литература НТС пестрит десятками фамилий жертв. Они были уверены, что гибнут за Россию — не задумываясь, а нужно ли это России? Или кому-то другому? Лишь единицы, как Г. Околович, благополучно возвращались — они становились инструкторами, готовили следующие группы мальчишек. А те активисты, которые все-таки просочились в Советский Союз, теряли связь с зарубежьем. Но их задача была другой: они начинали «вторую жизнь» по поддельным документам, должны были внедрять в советском народе свои идеи, создавать зародыши будущих организаций. В общем, стать «семенами», из которых постепенно будет произрастать грядущая антисоветская революция.

Но в 1930-х эти «семена» и их заграничные «сеятели» еще не доставляли советскому руководству и спецслужбам особых забот. Куда больше вреда наносили троцкисты. Сам Лев Давидович, надо сказать, оказался не способен организовать сколь-нибудь весомую антисталинскую партию. Он оставался, как и в начале своей карьеры, всего лишь талантливым журналистом и литератором. Написал мемуары «Моя жизнь», еще ряд книг. Политики и военачальники, особенно битые, в воспоминаниях вообще любят приврать. Но для эмигрантских работ Троцкого характерна ложь совсем уж безоглядная, напропалую. Впрочем, подобным приемом Лев Давидович пользовался и раньше — не доказывая своей правоты, не опровергая противников, просто выливать на них побольше грязи.

Кроме того, Троцкий начал издавать «Бюллетень оппозиции». Хотя тем самым подставлял под удары многих своих сторонников в СССР. В своем высокомерии он даже не задумывался о чужих судьбах, называл соратников, засвечивая их. Однако вполне может быть, что это делалось преднамеренно. Пускай арестовывают, глядишь, и невиновных зацепят, что вызовет ответную реакцию, озлобление — и подтолкнет оппозицию к активным действиям. В статьях Троцкого любые действия сталинского правительства объявлялись «ересью» с точки зрения марксизма, катастрофическими ошибками. Опять же, ни на какую логику внимания не обращалось. Если в СССР Лев Давидович выступал сторонником сворачивания нэпа, жесткого наступления на крестьянство, ускоренной индустриализации и коллективизации, то сейчас эти же шаги объявлялись неверными и преступными.

Москва до поры до времени относилась к нападкам относительно терпимо. В 1932 г. Троцкого только лишили советского гражданства. Его книги, написанные до изгнания, все еще стояли на полках библиотек. Его родственников, оставшихся в СССР, еще не сажали, а дочь от первого брака Зинаиду отпустили к отцу. Но она не сошлась характерами с женой Льва Давидовича, Натальей Седовой. Последовали скандалы, Зинаида уехала в Германию и в приступе депрессии покончила с собой. Ну а сам Троцкий в 1933 г. неожиданно покинул так хорошо принявшую его и уютную Турцию, переехал во Францию. Почему? Достаточно сопоставить следующее. С одной стороны, Советскому Союзу удалось преодолеть кризисы и выползти из катастроф первой пятилетки. С другой — резко изменилась обстановка в Европе. В Германии пришли к власти нацисты. Начиналась подготовка к новой, масштабной войне.

Мы уже отмечали: именно тогда, в октябре 1933 г., Троцкий заговорил об отказе от мирного пути политической борьбы со Сталиным. В документах троцкистов появились установки на развертывание «революционного движения», которое будет связано с «внешними событиями». Как раз по этим причинам Льву Давидовичу хотелось находиться поближе к эпицентрам мировой политической «кухни». А главным таким центром считался Париж. Советская оппозиция по-прежнему поддерживала связи с изгнанным лидером. В последующих судебных делах зафиксирован разговор Радека и Бухарина в 1934 г. Радек сообщал, что устанавливаются контакты с Гитлером и все надежды совершить переворот возлагаются «на поражение СССР в войне с Германией и Японией». Строились планы, что можно будет «Германии отдать Украину, а Японии — Дальний Восток», а «виновников поражения», то есть сталинское правительство, предадут суду — вот и осуществится перехват власти. Как видим, сценарий предполагался точно такой же, как в Первую мировую. Ради собственной победы подыграть врагам России, а потом расплатиться с ними территориальными уступками, как это сделали при заключении Брестского мира.

Но и нацисты были очень заинтересованы в подобных союзниках. Гитлер в своих планах отводил важную роль использованию «пятых колонн». Как свидетельствует один из приближенных фюрера, гауляйтер Данцига Раушнинг, «он и его генералы опирались на опыт взаимоотношений Людендорфа с Россией. Они изучали опыт германского генерального штаба, накопленный при засылке Ленина и Троцкого в Россию, и на основе этого выработали собственную систему и доктрину — стратегию экспансии». Предполагалось, что «в любой стране существуют силы, недовольные своим правительством», и надо их поддержать. А в нужный момент они нанесут удар изнутри, подрывая способность к сопротивлению. В общем, интерес был взаимным, и генерал П.А. Судоплатов приводит доказательства, что троцкисты в данное время установили плодотворное сотрудничество с абвером.

Льва Давидовича не оставляли и его теневые покровители из «мировой закулисы». Американец Мартин Аберн, переславший ему таинственное письмо в Алма-Ату, стал заведовать финансами в троцкистском движении. Денег из неведомых источников хватало и на жизнь, и на издание трудов и газет, на командировки, конференции. Во Франции Троцкий опять устроился со всеми удобствами, снял виллу в фешенебельном пригороде Парижа, Барбизоне. Хотя задержался здесь ненадолго. Париж был нашпигован советской агентурой. Она действовала дерзко: в 1930 г. среди бела дня похитила председателя РОВС генерала Кутепова. Разведка ОГПУ быстро внедрилась и в окружение сына Троцкого — Льва Седова. В 1934 г. ей удалось похитить часть архива Льва Давидовича. Но и многочисленные эмигранты всех течений и направлений — белогвардейцы, монархисты, социалисты, националисты — с большим удовольствием свели бы с Троцким собственные счеты.

Ему приходилось жить инкогнито, менять внешность. Французские власти были вынуждены взять под охрану его виллу. Скандальных политических убийств на своей территории они не желали. Но в это же время, и как раз после прихода к власти Гитлера, наметилось сближение Франции и СССР, чему присутствие Льва Давидовича никак не способствовало. Уже в 1934 г. его было решено выслать. Но такого беспокойного гостя не хотела принимать ни одна страна. Переговоры затянулись до 1935 г., когда политическое убежище Троцкому согласилась предоставить Норвегия. Изгнанный вождь перебрался туда.

Основные его усилия были направлены на создание IV (так называемого «марксистского») Интернационала. Вывести из-под влияния Москвы зарубежные коммунистические партии, подтянуть под себя. Для этого имелись прекрасные предпосылки. Ведь иностранные компартии формировались под эгидой Коминтерна — этим занимались сам Троцкий, Зиновьев, Радек, расставляли на руководящие посты собственные кадры, продвигали людей, близких им. Почти во всех партиях были радикальные группировки, в основном из молодежи, грезившие «мировой революцией». Теперь Лев Давидович выступал в печати, на конференциях, доказывая, что Сталин предал «мировую революцию», превращает иностранных коммунистов в собственных агентов, в придатки советских спецслужб. Несколько раз Троцкий бросал к ним призывы отделиться от советских структур и провозгласить новый, независимый Интернационал. Но он натыкался на противодействие партийных функционеров. Ведь они получали деньги из СССР.

Однако в 1935 году Сталин обратил внимание, что по каналам Коминтерна утекают слишком большие суммы в золоте и валюте. Решил, что хватит кормить зарубежных дармоедов, и прекратил их финансирование. Это сыграло свою роль: среди европейских и американских коммунистов пошел раскол. Рождались новые партии — «рабочие», «марксистские». Они связывались между собой, появилась Всемирная объединенная рабочая партия, прообраз Интернационала.

В преддверии Второй мировой войны троцкисты сыграли ключевую роль в грандиозной провокации. В 1936 году началась гражданская война в Испании. Франко взялись помогать Германия и Италия. А западная пресса — социалистическая, демократическая, коммунистическая — дружно подняла ажиотаж, объявив Испанию «передовым бастионом» борьбы с фашизмом. Одними из первых откликнулись троцкисты. В разных странах они вербовали и посылали на Пиренеи отряды добровольцев, провозглашали эту войну началом «мировой революции». Испанская секция IV Интернационала, Рабочая партия марксистского единства (испанская аббревиатура — ПОУМ) захватила под свой контроль Каталонию — и ее горячо поддержал давний помощник Троцкого, советский генеральный консул в Барселоне Антонов-Овсеенко.

Сталин сперва отнесся к испанским делам довольно осторожно. СССР наряду с Англией и Францией занял позицию невмешательства. Но и вокруг генерального секретаря хватало интернационалистов, принялись убеждать его: оставаться в стороне нельзя. Иначе получается, что борьбу с фашизмом на «передовом бастионе» ведут троцкисты, а Советский Союз ее предает! При такой политике можно утратить всякий авторитет в международном коммунистическом движении, оно отвернется от Москвы и перейдет к Троцкому. Подобные аргументы подействовали. Сталина склонили принять сторону республиканцев и взять их под покровительство.

В Испанию были откомандированы военные специалисты, на пароходы грузились советские танки и самолеты. Правда, на этот раз помощь вовсе не была «благотворительной». Иосиф Виссарионович вел себя как рачительный хозяин: СССР получал за свою технику плату золотом, и по очень неплохим ценам. Генерального секретаря озаботило и то обстоятельство, чтобы советское вмешательство не выглядело «экспортом революции». В декабре 1936 г., когда начала оказываться помощь, Сталин, Молотов и Ворошилов направили премьер-министру Испании Л. Кабальеро письмо с требованием «предпринять все меры, чтобы враги Испании не смогли изобразить ее коммунистической республикой». Но на Пиренейском полуострове заварилась каша чрезвычайно крутая. Троцкисты изображали только себя «настоящими» революционерами, блокировались с анархистами и прочими ультралевыми. Как только республиканское правительство получило поддержку Москвы, его объявили «просоветским». Решения этого правительства и центрального командования саботировались.

А в 1937 г. троцкисты подняли мятеж в Барселоне — П.А. Судоплатов в своих мемуарах привел факты, что он был спланирован совместно с абвером. Испанским правительственным силам пришлось действовать по сути на два фронта. 14 апреля 1937 г. президиум Коминтерна принял заявление, что «политика всех коммунистов должна быть направлена на полное и окончательное поражение троцкизма в Испании как непреложное условие победы над фашизмом». На Пиренеи были направлены не только военные, но и представители советских спецслужб.

ПОУМ разгромили, ее руководителей вылавливали, часть из них расстреляли. Но это стало прекрасным поводом для грандиозного скандала. Сталин из личной ненависти к Троцкому бьет по антифашистам! Диверсия сработала отлично. Она стала катализатором раздрая и раскола в международном коммунистическом движении, в немалой степени помогла созданию IV Интернационала.

Но куда более серьезными стали последствия в международных делах. Советских военных специалистов в Испании было совсем немного, за всю войну там побывало около 1800 человек. Немцы и итальянцы направляли в Испанию куда больше войск, 20 тыс. офицеров и солдат. Однако Англия и Франция на это закрывали глаза. Зато вмешательством СССР сразу «озаботились». Несмотря на усилия Сталина, чтобы советская помощь не выглядела попыткой коммунистической экспансии, мировая пресса подняла шумиху, изобразив вмешательство Москвы именно в таком ключе. В результате сама идея коллективной безопасности разрушалась, вместо угрозы нацизма на первый план выносилась угроза, исходящая от СССР! А Германия и Италия выступали борцами против «советской угрозы»! Фюрер и дуче получили возможность испытывать свою военную технику, обучать и обкатывать войска. И уже ни у какой «общественности» не могло возникнуть вопросов, для чего немцы клепают танки и самолеты. Конечно же, из благих побуждений! Защищая всю Европу от коммунистической опасности. Без испанской провокации был бы невозможен Мюнхен… А помогли в этом троцкисты. Подыграли закулисным силам, готовившим новую мировую схватку.

Трагические события в Испании разворачивались одновременно с переменами в Советском Союзе — начались капитальные чистки оппозиции. И в эмиграции широкий спектр антисоветских течений дополнился еще одной категорией — невозвращенцы. То есть перебежчики. Находившиеся за границей советские дипломаты, разведчики, члены торговых и культурных миссий, предпочитавшие не возвращаться на родину. Бажанов, Беседовский, Бармин, Раскольников, Кривицкий (Гинзбург), Рейсс (По-редкий), Орлов (Фельбинг), Крюков-Ангарский, Гельфанд и др. К идейным контрреволюционерам они никак не относились. Многие из них в свое время активно поучаствовали в «красном терроре» или в торговых махинациях, были так или иначе связаны с оппозицией. Все занимали в СССР привилегированное положение, ведь оказаться за рубежом мог далеко не каждый. Теперь большинство из них опасалось попасть под репрессии. Добавлялись те, кто в загранкомандировках соблазнился западным «изобилием», «свободами». А уж при этом объявляли, что разуверились в коммунизме, в Сталине.

Невозвращенцы, в отличие от «старых» эмигрантов, не задавались какими-то высокими целями, да и моральные устои у них были довольно шаткими. Они становились обычными предателями. Так, Агабеков заложил всю советскую разведывательную сеть в Иране и на Ближнем Востоке. Кривицкий выдал англичанам более ста агентов в Европе и Америке. Многих сдал Орлов, раскрыл готовившуюся операцию по ликвидации Троцкого. Видимо, немало интересного поведал иностранцам и сын Парву-са — дипломат Гельфанд, сбежавший в США. Бажанов во время финской войны пытался помогать Маннергейму, агитировал русских пленных воевать против «коммунизма» на стороне Финляндии.

Представляется характерным, что именно эта категория «борцов с советской властью» оказалась востребованной западными разведками и правительствами. Их опекали, обеспечивали защиту, предоставляли хорошо оплачиваемые должности «консультантов» по русским делам. Такие кадры оказывались для Запада более полезными и перспективными, чем белогвардейцы с их идеалами возрождения России. Но и советские спецслужбы отнюдь не случайно выслеживали и уничтожали невозвращенцев. Для этого организовывали сложные операции, привлекали агентуру из русских эмигрантов. Они отправлялись на тот свет один за другим — Агабеков, Кривицкий, Рейсс, Раскольников…

Но еще более важной целью оставался Троцкий. Он был опаснее «многознающих» изменников. И Сталин хорошо знал, как легко революционные «авторитеты» могут возвращаться из эмиграции, возноситься на гребень смуты, собирать вокруг себя недовольных: пример 1917 г. был не таким уж давним. В Норвегии, как и во Франции, Лев Давидович задержался ненадолго. В своих мемуарах он расписывал, что смело заступался за жертвы московских политических процессов, пытался защищать невиновных и за это подвергся травле со стороны Советского Союза, под нажимом СССР его отовсюду изгоняли. Но подобные утверждения — очередная ложь. В Норвегии у власти находилась Рабочая партия, детище Коминтерна, многие министры были друзьями и почитателями изгнанника. Однако Троцкий сам сбежал оттуда. Когда в России серьезно взялись за высокопоставленных оппозиционеров, он почувствовал себя слишком неуютно. Норвегия лежала слишком уж близко от советских берегов. Хотелось оказаться где-нибудь подальше.

Чтобы увидеть это, достаточно сопоставить даты. 25 августа 1936 г. в Москве были расстреляны Каменев и Зиновьев, и сразу же после этого, в первых числах сентября, друзья Троцкого из норвежского правительства объявили Троцкого «как бы интернированным», перевели в отдаленную деревню. То есть укрыли и взяли под охрану. Немедленно включились дипломаты, посыпались запросы в разные страны в поисках нового места жительства. Самому Троцкому хотелось попасть в Америку. Но США отказались его принять (несмотря на то, что он с 1917 г. являлся американским гражданином). И другие государства его принимать не желали. Почему? Да потому что он не оправдал надежды своих теневых покровителей! Ему обеспечили выезд из алма-атинской ссылки ради конкретной задачи — создать альтернативную, антисталинскую партию. Обеспечили всем необходимым, выделили средства. Но Троцкий не сумел этого сделать. Вместо налаживания подобной работы он принялся плодить книги, восхвалявшие его собственные заслуги и мстившие обидчикам. Черчилль писал о нем: «Когда узурпатор и тиран опускается до литературной полемики, когда коммунист не делает бомбы, а изливает душу в капиталистической прессе, когда беглый военачальник вновь и вновь переигрывает свои сражения, когда отставной палач превращается в говоруна у салонного камина, мы можем порадоваться признакам наступления лучших дней».

Уничтожение троцкистов в СССР обесценило Льва Давидовича как потенциальный противовес Сталину. АIV Интернационал создавал не он. Новые структуры организовывали Седов, Аберн и другие помощники под «брэндом» Троцкого. Вопрос о высылке завис на три месяца — получалось, что ему вообще некуда ехать. Все-таки закулисные силы не бросили его окончательно. Где-то договорились, согласовали, и в декабре убежище предоставила Мексика. Отнюдь не центр мировой политики, а задворки. Для пристанища, и не более того. Но за эту возможность ухватились и норвежские власти, и сам Троцкий. Отправили его без всякого промедления. Даже не на пассажирском лайнере, а на попутном танкере. Впрочем, и это оправдывалось с точки зрения безопасности. На танкер можно посадить тайно, посторонних на борту нет.

Зато Мексика встретила его радушно. Люди здесь были темпераментные, незадолго до России бушевали в собственной революции и гражданской войне и Троцкого считали выдающейся личностью. Для переезда из порта Тампико в Мехико ему предоставили президентский спецпоезд. Приютил его один из почитателей — знаменитый художник Диего Ривера. Хотя даже здесь Лев Давидович ухитрился напакостить — и гостеприимному хозяину, и собственной спутнице жизни, и самому себе. Пожилой революционер закрутил вдруг роман с женой Риверы, эпатажной и скандальной художницей Фридой Кало. Когда связь раскрылась, последовали бурные объяснения. Троцкому пришлось покинуть дом, переселиться к другому своему последователю — правительственному чиновнику Ландеро. Жена, Наталья Седова, страшно на него обиделась, они даже расстались. Впрочем, через месяц помирились, снова стали жить вместе. Кстати, Фрида за глаза называла своего возлюбленного «маленьким козлом» и писала подруге, что «ужасно устала от старика Троцкого»: для нее он представлял чисто «спортивный» интерес. Славу «любовницы Троцкого» она стала использовать как титул, для саморекламы. А Ривера в результате порвал с троцкизмом, перешел в лагерь сталинистов.

Стоит иметь в виду, что эти опереточные страсти разыгрывались в 1937 году. Когда люди, поверившие «изгнанному пророку», погибали в Испании, шли в лагеря и под расстрелы в Советском Союзе. Когда Япония уже развязала агрессию в Китае, а Гитлер нацеливался на Австрию и Чехословакию… Но вскоре американские друзья избавили Троцкого от необходимости ютиться по чужим углам с чужими женами. Он получил из США деньги и смог купить собственную виллу в пригороде Мехико Кой-окане. Исследователи обычно отмечают, что со средствами у него было туго, приходилось ради пропитания разводить кур и кроликов. Однако в этом позволительно усомниться. Денег хватало на содержание прислуги и сильной охраны, на установку сигнализации, неприступной ограды. Вилла превратилась в подобие маленькой крепости. Для посторонних доступ на ее территорию был исключен. Возле запертых ворот постоянно дежурили вооруженные телохранители.

В 1938 г. в Париже прошел учредительный съезд IV Интернационала. Организовывали его без Троцкого, и прошел он без Троцкого. Лев Давидович остался только идейным знаменем. А с началом Второй мировой войны руководство Интернационала перебралось в Нью-Йорк. Его начали подбирать под себя американские деятели: Макс Шахтман, Джеймс Бернхем и уже знакомый нам Мартин Аберн. Троцкий стал больше не нужен — ни этим помощникам, ни своим прежним покровителям. Теперь он был не только лишним, но и нежелательным свидетелем. Он знал слишком много о тайных механизмах прошлой войны, российской и европейских революций. Сейчас многое повторялось, а связи троцкистов с абвером делали эти знания слишком опасными. Для американской и британской «закулисы» было совсем не лучшим вариантом, если бы подобные сведения стали достоянием германской разведки. Но ведь идейным знаменем мог служить и «мученик». Так было даже удобнее, красивее…

Нет, западные хозяева не стали заниматься ликвидацией Троцкого. Грязную работу предоставили Сталину. Льву Давидовичу заказывали все более грязные и вызывающие публикации, нацеленные персонально против советского лидера. Иосифа Виссарионовича злили, подталкивали к ответным действиям. Он и сам получал новую информацию о Троцком. На московских процессах трое подсудимых — Радек, Сокольников и Раковский — купили себе жизни, дав за закрытыми дверями ценные показания. Все трое входили в круг доверенных лиц Льва Давидовича — и тоже были связаны масонскими теневыми силами.

А в США еще в 1926–1928 гг. были изданы письма и дневники советника Вильсона, полковника Хауза. В 1939 г. четыре тома «Архива Хауза» переиздали в СССР. В данное время такая книга могла выйти только с ведома и по указанию Сталина. Кто-то перевел ее, обратил на нее внимание генерального секретаря. А в дневниках Хауза довольно откровенно раскрывается истинная роль Троцкого как американского и британского агента влияния в советском правительстве. Льва Давидовича подставляли, и в начале 1940 года была дана команда к его ликвидации. Операция проводилась по прямому указанию генерального секретаря. В НКВД ее курировали сам Берия и его заместитель Судоплатов. А непосредственное руководство осуществлял советский разведчик Эйтингон.

Но… очень похоже, что о секретнейшей операции знали и в США. Представляется любопытным «совпадение»: в марте 1940 г. Гарвардский университет купил у Троцкого оставшуюся часть его архивов, около 20 тыс. единиц хранения. Купил очень вовремя, чтоб документы не попали в нежелательные руки. Всего через два месяца после этой сделки группа боевиков художника-коммуниста Сикейроса совершила нападение на Троцкого. Два десятка человек, переодевшись полицейскими, ворвались на виллу, изрешетили из автоматов стены и двери спальни Льва Давидовича. Но он и его жена успели залечь на полу, остались живы.

Тогда был введен в действие запасной вариант. В окружение Троцкого под видом канадца Фрэнка Джексона уже был внедрен агент НКВД Рамон Меркадер. 20 августа он якобы принес посмотреть свою статью и, когда хозяин склонился над столом, ударил его по голове ледорубом, спрятанным под плащом. На следующий день Лев Давидович скончался. Он почему-то мечтал, чтобы его похоронили в США, написал об этом в своем завещании. Но Америка, которую он так ценил, для которой сделал так много, обеспечив крушение ее конкурентки России, отказалась принять даже его прах. Не приняли его и мексиканские кладбища — как католические, так и иудейские. В итоге закопали, как собаку, во дворе его собственного дома…

 

Язва двенадцатая. ЗАЧИСТКА «ПЯТЫХ КОЛОНН»

Кампанию репрессий, прокатившуюся в 1936 г., уцелевшие оппозиционеры считали завершенной. Облегченно вздыхали, что им повезло остаться в стороне. Бухарин, например, после упоминавшейся поездки за границу отправился отдыхать на Памир. Казнь своих давних товарищей, Каменева и Зиновьева, он горячо приветствовал. Писал: «Это осиновый кол, самый настоящий, в могилу кровавого индюка, налитого спесью, которая привела его в фашистскую охранку». Под индюком имелся в виду Троцкий (коему незадолго до того, в Париже, Николай Иванович выражал «большое уважение»). Теперь же Бухарин требовал от Сталина «выискать, и выловить, и уничтожить всю нечисть».

Правда, уже прозвучали показания против самого Николая Ивановича, но его главные обвинители оказались уже мертвы. А на очной ставке с арестованным Сокольниковым Бухарин и Рыков сумели полностью оправдаться. Сталин даже взял их под защиту от нападок. Говорил: «Комиссия… считает, что нельзя валить в одну кучу Бухарина и Рыкова с троцкистами и зиновьевцами».

Но в январе 1937 г. открылся второй публичный процесс — так называемого «параллельного троцкистского центра». Перед судом предстали Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков, Муралов, Дробнис и др. Снова выдвигались обвинения в шпионаже, подготовке переворота, вредительстве. Обвиняемые снова признавались. Пятаков сообщал: «Что касается войны, то и об этом Троцкий сообщил весьма отчетливо… В этой войне неминуемо поражение сталинского государства… Поражение в войне означает крушение сталинского режима, и именно поэтому Троцкий настаивает на создании ячеек, на расширении связей среди командного состава».

Как видим, эти установки полностью соответствовали троцкистским документам. И вот тут-то всплыл разговор Радека и Бухарина в 1934 г., когда обсуждались планы троцкистов, их ставка на поражение СССР в войне с Германией и Японией (и Бухарину пришлось подтвердить разговор, он лишь оговаривался, что не во всем был согласен с Радеком). А Сосновский и Куликов дали показания, как Николай Иванович в начале 1930-х признавал правомерность террора, и на очной ставке это также подтвердилось. Причем Радек настроился купить себе жизнь любой ценой. Объявил на суде, что хочет рассказать о тайных механизмах развязывания Первой мировой войны. На публичном процессе говорить ему не позволили, перебили, но за закрытыми дверями он дал секретные показания. Аналогичным образом спас себе жизнь Сокольников. А знали они очень много. Оба выступали связующими звеньями Ленина и Троцкого с могущественными кругами западной «закулисы», работали в сети Парвуса по финансированию революции…

В то же время были получены свидетельства против другого высокопоставленного лица в советском руководстве. Томский, узнав об обвинениях в свой адрес, застрелился, но оставил записку Сталину. Дескать, если он хочет знать, кто втянул Томского в тайные дела оппозиции, — «спроси мою жену лично, тогда она их назовет». Жена назвала Ягоду. А на февральско-мартовском пленуме партии член ЦК Г. Каминский рассказал о давнем случае, как в 1932 г. троцкисты Дерябин и Мрачковский агитировали коммуниста Лурье примкнуть к террористической организации. Убеждали его: «Убить Сталина должен коммунист, иначе скажут, что убил кулак». Лурье тогда доложил о разговоре Каминскому, но дело было замято руководством НКВД во главе с Ягодой.

После этого пленум ЦК дал санкцию на арест Бухарина, Рыкова, Сталин нацелился на перетряску НКВД и партийных органов. Но… внезапно направление кампании резко сменилось. На военачальников. Историк А.В. Шубин, детально анализируя поведение Сталина, приходит к выводу: «События апреля — июня 1937 г. наводят на мысль, что Сталин наносил не превентивный удар, а парировал внезапно обнаруженную смертельную опасность». Доказательства заговора среди военных приводят в своих работах и другие исследователи: А. Колпакиди, Е. Прудникова и др.

Существуют многочисленные свидетельства, способные подтвердить, что готовился переворот. Л. Брик вспоминала, как в 1936 г. жила в Ленинграде и «чем дальше, тем больше, замечала, что по вечерам к Примакову приходили военные, запирались в его кабинете и сидели там допоздна». Невозвращенца Орлова еще в феврале 1937 г. посетил в Испании его родственник, нарком внутренних дел Украины Кацнельсон, по секрету сообщил, что военные намереваются арестовать Сталина. Причем ряд деталей, переданных в этом разговоре, совпадает с последующими показаниями Тухачевского. О том, что раскрыт заговор в армии, заместитель Ежова Фриновский говорил уезжавшему за границу невозвращенцу Кривицкому. Сведения об этом просачивались за границу и другими путями. Так, получила известность история с «красной папкой».

Агент-двойник, белый генерал Скоблин, работавший и на НКВД, и на СД, доложил о заговоре Тухачевского немцам. В Берлине некоторые поверили, некоторые нет, но Гитлер распорядился использовать донесение для провокации. Германские спецслужбы состряпали так называемую «красную папку», подтасовав документы, способные подтвердить обвинение. Через президента Чехословакии Бенеша информация была доведена до советской стороны. Не исключено, что «заброс» через Скоблина был одной из игр НКВД, попыткой проверить, как отреагируют немцы. Но факт тот, что материалы «красной папки» в обвинениях против Тухачевского вообще не использовались! Сталин знал, что это фальшивка, и не нуждался в ней. А Молотов уже после смерти Иосифа Виссарионовича комментировал: «Дело в том, что мы и без Бенеша знали о заговоре, нам даже была известна дата переворота». Анализ показывает, что самой удобной датой было время работы июньского пленума ЦК…

Еще в 1924 г., сразу после смерти Ленина, Тухачевский (в то время командующий Западным фронтом) выражал готовность использовать свои войска для борьбы за власть. Известно, что он тогда приехал в Москву, вел переговоры и с троцкистами, и с их противниками. Мы уже видели, что он участвовал в оппозиционных группировках в 1930 г., встречался за рубежом со сторонниками Троцкого в 1932 г. А после ареста в 1937 г. он отнюдь не подписывал показаний, составленных и подсунутых ему следователями. Нет, свои показания он писал сам. Как обратил внимание А.В. Шубин — более 100 страниц, «написанных ровным спокойным почерком». Тухачевский сообщал, что заговор существовал с 1932 г., перечислил очередность вовлечения в него военачальников, не скрывал и разногласий между ними. Признал контакты с троцкистами. Указывал, что с 1935 г. единственно реальным вариантом действий представлялся «переворот, подготовляемый правыми совместно с работниками НКВД». А начальник Академии РККА командарм Корк оговаривался, что их организация смотрела «на связь с Троцким и правыми как на временное явление».

Факты показывают, что «физические методы» применялись не ко всем обвиняемым. Но военные раскалывались гораздо быстрее, чем штатские оппозиционеры. Как только им предъявляли показания других арестованных, следовали признания. В том, что они участвовали в заговоре, каялись все. Но вину признавали не любую. Якир отрицал обвинение в шпионаже, Уборевич — в шпионаже и вредительстве. 11–12 июня Тухачевский, Якир, Уборевич, Примаков, Корк, Эйдеман, Фельдман, Путна, Медведев были осуждены и расстреляны.

Но тут встает еще один немаловажный вопрос. Оппозиционные военные год за годом встречались, высказывали свое недовольство Сталиным, но ничего не предпринимали. Очевидно, им не хотелось рисковать, ведь они и при этом правительстве занимали высокие посты, пользовались почестями и привилегиями. Так почему же весной 1937 г. дело вдруг сдвинулось с мертвой точки и наметилась попытка переворота? Из-за массовых репрессий партийцев? Весной их еще не было, они развернулись с лета. Не логичнее ли предположить, что причиной стало раскрытие эмиссаров «мировой закулисы» в советской верхушке? Обнаруженные связи оппозиции с зарубежными политическими, финансовыми, масонскими кругами? Поле чего эти самые круги прямо или косвенно подтолкнули военных нанести удар?

А в ходе следствия над армейскими заговорщиками были получены новые данные против Бухарина. Тухачевский признал, что обсуждал с ним планы борьбы со Сталиным. Дополнились и обвинения против Ягоды. Выяснилось, что он был в курсе заговора военных, в 1936 г. перебрасывался с Тухачевским репликами: «Ну, как дела, главный из борцов?» «В случае надобности военные должны уметь подбросить силы к Москве». Клевета в угоду следствию? Нет, клевета могла быть более конкретной и определенной. А фразы, приведенные в показаниях, построены округло, намеками — бывший шеф НКВД мог при желании трактовать их вполне безобидно для себя.

И в марте 1938 г. состоялся последний публичный процесс — над Бухариным, Рыковым, Раковским, Ягодой, Крестинским, Розенгольцем, Черновым, Икрамовым, Ходжаевым, Шарантовичем, Гринько, Зеленским. Причем Бухарин во время следствия и суда еще на что-то надеялся! Кстати, впоследствии преподносилась история, как он перед арестом составил письмо «будущим руководителям партии» и жена заучила его наизусть, бережно хранила в памяти долгие годы. Но это письмо вполне может быть фальшивкой. Мало ли кто мог написать его? А жена-то была не простой, дочка Ларина. Озвучила, когда оказался востребован антисталинизм и начал создаваться культ Бухарина.

На самом же деле доподлинно известно другое: Бухарин из тюрьмы неоднократно писал Сталину. Признавал свою вину, но предлагал его не уничтожать, а использовать — выслать за границу, чтобы сделать из него «анти-Троцкого». Наивно? Наивным Бухарин никогда не был. Выходит, не терял надежды, что «силы неведомые» все-таки защитят его. Знал, что у них остались эмиссары в окружении Сталина — повлияют, уговорят. Нет, теневые силы не вступились. Для них Бухарин был уже отработанной фигурой. А на будущее он был полезен как раз в ореоле «мученика». С репутацией «любимца партии», поборника интересов народа. И с разоблачительным письмом, заученным женой.

В марте 1938 г. обвинения на суде прозвучали даже более чудовищные, чем на прошлых процессах. Вредительство, организация «кулацких восстаний», голода… А Бухарину в числе прочего было вообще предъявлено обвинение в соучастии в покушении на Ленина в 1918 г.! Фантастика? А почему — фантастика? Конечно, подсудимые не агитировали кулаков браться за обрезы. Однако те методы, которыми проводились коллективизация и раскулачивание, не они ли были причиной восстаний? А голод вызвали разве не акции по изъятию продуктов, осуществлявшиеся по командам Ягоды и его соучастников?

Ну а для расстрела Бухарина вполне хватало других обвинений, зачем бы понадобилось навешивать на него еще и причастность к выстрелам в Ленина? (Сам он этот пункт, в отличие от других обвинений, с возмущением отвергал.) Но сейчас уже стали вскрываться факты, что покушение на заводе Михельсона организовали британская и американская разведки, к нему были причастны Свердлов и некоторые другие высокопоставленные лица в коммунистической верхушке. Разве можно исключить, что и Бухарин был замешан в этом деле?

А Сталин уже располагал информацией о том, чьими ставленниками являлись Троцкий, Свердлов и тот же Бухарин. Ранее упоминалось, что в 1934 г. советская разведка выкрала часть архива Троцкого. Того самого архива, которым ОГПУ в свое время «не поинтересовалось» и который при содействии Бухарина был вывезен из СССР. Ценнейшие сведения дали Радек и Сокольников. А на мартовском процессе 1938 г. их примеру последовал еще один подсудимый, Раковский. Он тоже много знал. Был масоном, в сети Парвуса заведовал каналом финансирования революционеров через Румынию. До революции Раковский никогда не бывал в России, и когда его поставили во главе правительства Украины, люди отмечали, что он очень плохо знал русский и украинский. А с 1923 г. Ра-ковского убрали на дипломатическую работу, он вращался в Англии и Франции. Поэтому и в 1938 г. этот «русский революционер» неважно владел русским, предпочитал французский. Благодаря данному обстоятельству сохранилось свидетельство о его допросе.

При даче тайных показаний присутствовал переводчик И. Ландовский. Он был настолько поражен услышанным, что сделал для себя личную запись и перенес ее в дневник. В 1942 г. Ландовский погиб под Ленинградом, но его дневник волею судеб попал в Испанию, в 1950-х был издан на испанском языке в Барселоне под названием «Красная симфония», а в 1968 г. вышел на русском языке в Буэнос-Айресе. Сенсацией эта книга не стала, в 1950—60-х годах данный вопрос мало кого интересовал. Но материалы, изложенные в «Красной симфонии», до сих пор никем не опровергнуты и ни разу не объявлялись фальшивкой. А Раковский рассказал о подготовке кругами «мировой закулисы» Первой мировой, об организации теракта в Сараево, об участии в этом деле масонских организаций. Описывались операции союзников против России — как обеспечивались ее поражения, как привели к власти Временное правительство.

Объяснялось, что Керенский заведомо был «должен сдать государство коммунизму», «большевики взяли то, что «Они» им вручили». Перечислялись и имена деятелей «мировой закулисы», обозначенных «Они»: Шифф, Варбурги, Гугенгейм, Ханауэр, Брайтунг, Ашберг, Ратенау, Барух, Франкфуртер, Альтшулер, Кохен, Штраус, Штейн-харт, Блом, Розенжан, Липман, Леман, Дрейфус, Лямонт, Ротшильды, Лод, Мандель, Моргентау, Эзекиль, Лаский. (Отметим, что многие лица из перечня «Красной симфонии» совпадают с именами, которые были названы в работе американского историка Э. Саттона, — хотя он пользовался совершенно другими источниками, документами из архивов США.) Раковский также указывал, что Троцкий, в отличие от Керенского и других масонов, через своего дядю Животовского являлся «членом семьи» и в советском правительстве получил «возможность неприметным образом оккупировать весь государственный аппарат»…

По своему положению Сталин и раньше располагал довольно обширной информацией. Конечно же, он был в курсе, что Ленин пользовался «германскими» деньгами, что Троцкий при создании Красной армии контактировал с представителями Антанты. Хотя все это считалось игрой на «империалистических противоречиях». Сталин знал и о разворовывании российских богатств в 1920-е годы. Но только сейчас картина открылась перед ним в полном объеме. Картина того, как подставили Россию, как ее сокрушили, грабили — и продолжали против нее подрывную работу в советское время.

Впрочем, трое высокопоставленных подсудимых, развязавших языки, отсрочили свою смерть ненадолго. Ра-дек и Сокольников погибли в тюрьме в 1939 г. Официальная версия — убиты уголовниками. Может быть, Сталин все-таки решил избавиться от них. Хотя это маловероятно, для уничтожения заключенных не требовалось придумывать маскировки, расстрелять их можно было в любой момент. Куда вероятнее предположить, что с ними свели счеты те силы, чьи секреты они выдали. А Раковского расстреляли в Орловской тюрьме в 1941 г., при отступлении. Рисковать, что источник такой информации попадет к немцам, не стали.

Да ведь и Сталин не мог обнародовать открывшуюся ему информацию! И не мог, и не хотел! Признать, что большевиков привели к власти зарубежные правительства, банкиры и спецслужбы, означало нанести сокрушительный удар по партии, по советской власти, по самому себе… Это было чревато разбродом в умах и новыми смутами. Впрочем, Сталин, наверняка, не сомневался, что коммунистическая власть является справедливой и прогрессивной по сравнению с царской. Верил, что революция, кто бы за ней не стоял, все равно пошла стране на благо. Поэтому информацию он «похоронил».

Однако сам генеральный секретарь уже представлял, каким образом расшатывали и рушили Россию в годы Первой мировой, до какой степени она была пропитана иностранной агентурой, всевозможными заговорщиками. Для него эти данные были доступны, документы русской контрразведки до сих пор сохранились в архивах ФСБ. А надвигалась новая война. Сталин отдавал себе отчет, что прежний сценарий грозит повториться. В партийных, советских, хозяйственных структурах было немало тех, кто взращивался под крылышком «оборотней». Осталась несломленной и система «удельных княжеств», где бесконтрольно властвовали местные начальники, притесняя простых людей и вызывая недовольство — что опять могло привести к «революционной ситуации». Вот эти факторы как раз и побудили Сталина взяться за капитальную чистку. В этом и состояла разгадка массовых репрессий, которые развернулись со второй половины 1937 г. Они обрушились в основном на руководящих работников разных уровней.

Нет, оправдывать эту кампанию я, конечно же, не берусь и не собираюсь. Против врагов народа был направлен тот же самый карательный аппарат, который создавался ими против русского народа. В мясорубку попал Ягода, но остались другие. Ежов, заменивший его, не был связан с «пятыми колоннами».

Он был всего лишь бездушным и слишком ретивым исполнителем указаний. Но в делах НКВД он не разбирался, их перехватили Фриновский и прочие подручные того же Ягоды. А в результате террор покатился нарастающей лавиной, захватывая не только действительных врагов, но и множество невиновных.

Кто-то из работников НКВД принялся выслуживаться, чтобы загладить прошлые грехи. Кто-то снова пользовался случаем для сведения личных счетов, доносов, сту-качества. Но была ли кампания террора хаотичной? Или снова, как с голодомором, существовали режиссеры, которые направляли и корректировали ее? Ведь, по идее, репрессии нацеливались на искоренение изменников. Перед войной это выглядело здраво и разумно. Но получилось так, что репрессии по своему масштабу фактически подорвали готовность к войне!

Под гребенку попали военачальники и офицеры, не имевшие отношения ни к каким заговорам. Оказалась парализованной военная промышленность, арестовывали лучших конструкторов, руководителей предприятий. Была полностью разгромлена советская разведка. Уничтожили 40 одних только резидентов в разных странах, не считая рядовых агентов, связных. Разветвленная и великолепно отлаженная сеть советских спецслужб за рубежом практически перестала существовать… Было ли это одним из случайных «перегибов»? Вот уж вряд ли. Скорее походило на умелую диверсию. И пожалуй, не Сталин был заинтересован в том, чтобы накануне войны остаться без «глаз и ушей» за границей.

Выискивали «пятую колонну» — но при этом опять отправляли на расстрелы православных священников. Террор прокатился и по мусульманскому духовенству, были репрессированы почти все муллы Урала и Сибири. Очередной раз попали под удар и другие категории людей, которые традиционно относились в советском государстве к «группам риска». По деревням хватали «кулаков», по городам — бывших офицеров и дворян, шерстили интеллигенцию за неосторожные высказывания, арестовывали просто честных людей, насоливших начальству или чем-то мешавших…

В данном плане показательным может быть пример с М.А. Шолоховым. В конце 1936 — начале 1937 гг. были арестованы руководители Вешенского района Логовой, Красюков и Логачев. Писатель хотел заступиться за них, но на прием к Сталину попасть не смог. Тогда он пошел на беспрецедентную в советское время форму протеста, отказался ехать на Международный антифашистский конгресс писателей в Испанию. Этого не заметить не могли, он был вызван в Москву, после беседы со Сталиным его подзащитных освободили и восстановили в партии. Узнав, что их избивали, Шолохов написал генеральному секретарю о методах следствия. Была создана комиссия во главе с тем же Шкирятовым, который в 1933 г. «проверял» сигналы писателя об организации голода. Но эта комиссия опять спустила дело на тормозах, злоупотреблений не подтвердила, свела дело к «отдельным ошибкам», никто не был привлечен к ответственности. После чего «органы» состряпали дело на самого Шолохова.

Хотя у него и в НКВД нашлись почитатели, предупредили. Он тайком сбежал в Москву, прятался на квартире Фадеева, пока не сумел через Поскребышева передать Сталину записку: «Приехал к Вам с большой надеждой. Примите меня на несколько минут. Очень прошу». 23 и 31 октября 1938 г. состоялись две его встречи с генеральным секретарем, и только тогда писателя оставили в покое. Как видим, многое происходило без ведома Сталина. А ведь далеко не каждый, подобно Шолохову, мог обратиться к нему…

Конец разгулявшейся вакханалии, как и в прошлых погромных кампаниях, положил Сталин. 22 августа 1938 г. первым заместителем Ежова был назначен Берия, которому Иосиф Виссарионович доверял лично. 15 ноября было запрещено рассмотрение дела «тройками». 17 ноября 1938 г. вышло постановление Совнаркома и ЦК «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Указывалось, что «массовые операции по разгрому и выкорчевыванию вражеских элементов, проведенные… при упрощенной процедуре следствия и суда, не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений… Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительской работы и так вошли во вкус упрощенного порядка следствия, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых «лимитов» на массовые аресты…».

Постановление запрещало масштабные операции по арестам и депортациям, предписывалось проводить их строго в соответствии с Конституцией, по решению суда или с санкции прокурора. 27 ноября Ежов был снят со своего поста, а 1 февраля 1939 г. генеральный прокурор Вышинский доложил Сталину о разоблачении чекистов, которые «встали на путь подлога и фабрикации фиктивных дел». Многие дела пересматривались, в 1939 г. было освобождено более 327 тыс. заключенных. А в тюрьмы и под расстрелы пошли те, кто был виноват в чрезмерном раздувании репрессий: Ежов, Фриновский, Блюхер, Посты-шев, Косиор и т. д.

Но общее число жертв «большого террора» неизвестно до сих пор. Зарубежные источники пользуются данными Р. Конквеста — 700 тыс. расстрелянных, 7–8 миллионов заключенных в лагеря… Вот только непонятно, откуда же эти цифры выкопал Конквест? Они представляются совершенно недостоверными. Так, в печать попали официальные данные, что на 1 марта 1940 г. общий контингент заключенных ГУЛАГа составлял 1 668 200 человек. В пять раз меньше, чем у Конквеста. Причем лишь 29 % были осуждены по политическим статьям, остальные по уголовным. На основе тех же официальных данных исследователями, получившими к ним доступ, сообщалось: «Число жертв политических репрессий в РККА во второй половине 30-Х годов примерно в десять раз меньше, чем приводимые современными публицистами и историками» («Военно-исторический журнал», 1993, № 1, с. 59).

В наше время даже либеральные отечественные историки признают, что данные Конквеста сомнительны и значительно завышены. Приводят более скромную цифру — 642 тыс. расстрелянных. Да, такая цифра существует. Она приведена в официальной справке, подготовленной для ЦК партии генеральным прокурором Руденко. Но… она охватывает всех казненных по политическим статьям с 1921 по 1 февраля 1954 г.! В нее входят массовые расстрелы при подавлении крестьянских восстаний Антонова, Махно, восстаний в Сибири, Белоруссии, на Кавказе, Кубани, Дону. Входят казни белогвардейцев и тех, кого причислили к белогвардейцам в начале 1920-х. Входит раскулачивание, подавление мятежей в годы коллективизации. Входит Великая Отечественная война — изменники, дезертиры, власовцы. Входит послевоенная борьба с банде-ровцами, прибалтийскими «лесными братьями»…

Какой процент от этой цифры занимает «Большой террор» 1937–1938 гг.? По какой-то причине подобные данные не были опубликованы ни хрущевскими, ни горбачевскими «разоблачителями». А отсутствие подобных публикаций само по себе представляется многозначительным. Повторюсь, автор ни в коем случае не оправдывает террор против невиновных людей. Не собирается жонглировать цифрами оборванных и исковерканных жизней. Но зачем и кому требуется еще и искусственно преувеличивать их? И таким ли уж «большим» был террор 1936–1938 гг. по сравнению, допустим, с «красным террором», которого мировая общественность вообще «не заметила»?

Но при чистках «пятых колонн» были уничтожены палачи русского народа, уничтожавшие его в Гражданскую войну. Сгинули деятели, помогавшие грабить Россию и сбывать ее богатства чужеземцам. Сгинули и разрушители русской культуры. А одновременно Сталин совершил крутой поворот политики в патриотическое русло, началось возрождение Российской державы. В марте 1935 г. из библиотек были изъяты труды Троцкого, Каменева, Зиновьева и прочих «теоретиков», заражавшие умы советских людей. Зато возвращались на книжные полки и в школьный курс литературы «изгнанные» из обихода Пушкин, Лермонтов, Достоевский. В мае-июне 1935 г. были распущены Общество старых большевиков и Общество бывших политкаторжан.

В 1934 г. Совнарком и ЦК приняли постановление, отвергшее прежние методы преподавания истории. Из лагерей и ссылок была возвращена вся плеяда российских историков, загремевших туда усилиями «красного академика» Покровского, Бухарина и иже с ними. В 1936 г. их линия была официально осуждена, в школах учебник Покровского сменил учебник Шестакова, где восстанавливалась преемственность между царской и советской Россией. Начали выходить книги и сниматься фильмы о Петре I, Александре Невском, Суворове, Ломоносове и др.

В 1935 г. в армии были введены маршальские и офицерские звания. Красноармейские комроты, комбаты, комполки превратились в капитанов, майоров, полковников. Только слово «генерал» в советском обиходе все еще несло слишком негативный оттенок, поэтому генеральские звания были восстановлены позже, в 1940 г. Весной 1936 г. последовала «реабилитация» казачества. Пересматривались «революционные» установки об «отмирании» семьи. К середине 1930-х в Москве число абортов дошло до 3 на 1 рождение ребенка, число разводов до 48 на 100 регистраций браков. Постановлением правительства от 27 июня 1936 г. аборты и их пропаганда были запрещены под страхом уголовной ответственности, увеличивались государственные пособия матерям, усложнялась процедура развода (для этого требовалось присутствие обоих супругов, делались отметки в паспортах, вводился строгий контроль за выплатой алиментов). Отныне семья признавалась не временным «пережитком», а ячейкой социалистического общества.

В ноябре 1936 г. была принята новая Конституция, отвергшая постулат Маркса и Энгельса об отмирании государства. Напротив, требовалось его укрепление. Эта же Конституция утвердила равноправие для всех граждан СССР. Таким образом, наряду с казачеством произошла и реабилитация выходцев из семей дворянства, купечества, духовенства. Категория «лишенцев» перестала существовать.

Деятельность по проекту «Хазарии» была наконец-то прекращена. В данном отношении начали предприниматься шаги еще в 1934 г. Было объявлено, что следующий, 1935 г. — последний срок для переселения желающих в Крым. Прежний план Ларина истек, новые не составлялись. Но, несмотря на это, переселенческая работа все еще продолжалась, без шума, исподволь. И только в 1938 г. ее решительно завершили, постановлением Политбюро от 4 мая деятельность организации «Джойнт» в России была запрещена (всего в Крыму на 1941 г. оказалось до 70 тыс. евреев, но из них в 86 еврейских колхозах проживало лишь 17 тыс.)

А 11 ноября 1939 г. Политбюро приняло строго секретное постановление № 1697/13 «Вопросы религии». Оно отменяло прежние указания о преследованиях священников и верующих. Началось их освобождение из мест заключения. В Москве снова начала действовать Патриархия во главе с местоблюстителем престола митрополитом Сергием (Страгородским). Разрешение было еще негласным, но уже никто не чинил препятствий, не преследовал. Так сбылись слова Писания о Церкви: «И врата ада не одолеют ее» (Мф, 16,18).

 

Язва тринадцатая. ОУН И ПРИБАЛТИЙСКИЕ ФАШИСТЫ

Самой сильной из националистических группировок была Организация украинских националистов (ОУН) Евгения Коновальца. Ее держали под покровительством германские спецслужбы, и она оперировала в основном в Польше. Прославилась там наглым и свирепым терроризмом. Но немцы намечали использовать националистов и в предстоящей войне с СССР. В 1938 г. абвер и ОУН подписали соглашение о союзе. Правда, германская сторона уклонилась от каких-либо конкретных обязательств. Округло констатировала, что «политические желания ОУН будут учтены». Однако националисты восприняли данный пункт как гарантию «самостийной» Украины. Но за ними присматривала и советская разведка. В ряды националистов внедрился Павел Судоплатов. При встрече с Коно-вальцем передал ему «сувенир» с родины — коробку конфет, в которой находилась бомба.

Как и предполагалось, это вызвало раздоры в руководстве ОУН. Возглавил его Андрей Мельник — он был полковником австро-венгерской армии, в гражданскую командовал армией у Петлюры, а Коновальцу приходился деверем. Но он не обладал таким авторитетом и организаторскими способностями, как взорванный родственник. А террористическими организациями в Польше непосредственно командовал Степан Бандера. На нем лежал ореол «героизма», за ним шли молодые. Расходились и взгляды двух предводителей. Мельник жил в Германии и привык послушно выполнять немецкие указания. Бандера оставался себе на уме. Они разругались, организация раскололась на ОУН(б) — бандеровцы — и ОУН(м) — мельниковцы. Каждая объявляла «настоящей» только себя. Чтобы отмежеваться от мельниковцев, Бандера ввел знак «тризуба». Это был древний княжеский символ Рюриковичей, но в Гражданскую войну его использовали в качестве герба петлюровцы. Теперь бандеровцы украшали «тризубом» не только знамена, каждый член ОУН(б) наносил его в качестве татуировки. Впрочем, абвер содержал и финансировал обе группировки — как «б», так и «м».

В 1939 г. СССР и Германия заключили пакт о ненападении. Одновременно был подписан секретный протокол о разграничении сфер влияния. После вторжения немцев в Польшу советские войска вошли в Западную Белоруссию и Западную Украину. Литве, Латвии и Эстонии пришлось согласиться на размещение советских военных баз на своей территории, допустить в правительства коммунистов — а в 1940 г. там произошли перевыборы парламентов, и эти республики вошли в Советский Союз. Наша страна и Германия в данное время выглядели «друзьями». Но в нацистском руководстве знали, что это ненадолго. Исподволь велась подготовка к нападению. Уже с осени 1939 г. развернулась заброска террористов ОУН на Западную Украину. Загремели взрывы, выстрелы в коммунистов и командиров Красной армии, заполыхали поджоги. Органы НКВД отвечали арестами. Сочли, что сопротивляется местная «буржуазия». Забирали и высылали состоятельных граждан, сельских кулаков, бывших офицеров. Но именно это являлось целью провокации — вызвать озлобление по отношению к советской власти, ненависть к русским.

Накануне войны Бандера и Мельник выражали готовность сформировать в помощь немцам значительные силы. Но руководители спецслужб, как Канарис, так и начальник гестапо Мюллер, воспротивились. Докладывали в один голос, что украинские войска будут разрушать тыл погромами и неуправляемой резней. Ограничились двумя батальонами, «Нахтигаль» и «Роланд», они вошли в полк особого назначения «Бранденбург», должны были выполнять разведывательные и диверсионные задачи. Кроме того, ОУН сформировала на территории Польши три «походных группы» численностью 2–3 тыс. человек в каждой. Они должны были вступить на Украину вслед за немцами для создания местной администрации.

В прибалтийских республиках тоже существовали фашистские организации. В Эстонии — «Вапсен», в Латвии — «Крест Перкунаса». На родине их не жаловали, они были запрещены, руководителей этих структур в буржуазной Эстонии и Латвии сажали в тюрьмы. Только в Литве фашистскую партию «Железный волк» возглавлял сам президент, это была его опора. При подготовке агрессии немцы их тоже привлекли. Один из активистов «Вапсе-на», Хьялмар Мяэ, после присоединения своей родины к Советскому Союзу выехал в Германию, поступил на службу к нацистам, заранее формировал для них группы эстонских помощников. Предводитель латвийского «Креста Перкунаса» Густав Целминьш при буржуазном правительстве успел отсидеть в тюрьме, был изгнан за границу, и его пригрели в абвере. Он закончил спецшколу в Кенигсберге, получил звание зондерфюрера, налаживал связи с остатками своих структур в Латвии.

Для Литвы «пятую колонну» возглавил бывший литовский военный атташе в Берлине полковник Шкирпа. После ликвидации своего государства он остался в Германии и в 1940 г. под покровительством нацистов создал «Фронт литовских активистов». В него влились многие члены партии «Железный волк», вступали эмигранты. Шкирпа тоже сотрудничал с абвером, создавал сеть на родине. Строились планы с началом войны провозгласить независимость Литвы. Маленькая национал-социалистическая партия (точнее, группа) была и в Белоруссии — она действовала на территории Польши. Ее руководитель Акинчиц жил в эмиграции, пристроился в министерстве пропаганды Геббельса, руководил «белорусским бюро». На советской территории был создан кружок во главе с заместителем Акинчица, Козловским. Правда, в Белоруссии нацистские идеи оказались слишком уж непопулярными. Подпольная организация обосновалась в Литве, под Вильнюсом.

Когда началась Великая Отечественная война, все эти механизмы были пущены в ход. 23 июня заполыхало восстание в Литве. Старт был дан в Каунасе. Заговорщики и примкнувшие к ним жители принялись громить советские учреждения, убивать служащих, милиционеров. Провозгласили независимость Литвы, создание правительства во главе со Шкирпой. Но в основном повстанцы увлеклись борьбой не с Красной армией, а истреблением евреев. Распалили себя злобой, что именно евреи виноваты в присоединении Литвы к СССР. Логики в этом было маловато. Но пограбить и мордовать беззащитных, показалось местным борцам за свободу чрезвычайно вдохновляющим делом. Погромы охватили Каунас, Вильнюс, Шауляй и около 40 других городов и поселков. Евреев убивали на улицах или в их домах, вешали, забивали палками. Кстати, литовцам в данном отношении принадлежит приоритет. Они начали кампанию геноцида раньше, чем немцы, и литовские евреи бежали навстречу германским войскам, искали у них защиты! А в ходе погромов создавались вооруженные отряды — «Батальоны охраны национального труда».

Когда немцы вступили в Латвию, советские военные и правоохранительные органы были уже начеку, поднять мятежи не позволили. Но и здесь оккупантов ждала затаившаяся «пятая колонна». 1 июля, в день взятия Риги, германские начальники предложили местному националисту Вейсу выступить по радио, он призвал латышей к борьбе против «предателей» и «вредных элементов». Местные фашисты откликнулись незамедлительно. Виктор Арайс собрал 100 человек из членов «Креста Перкунаса» и примкнувших студентов, старшеклассников. Они надели в качестве опознавательного знака повязки цветов национального флага Латвии, вышли патрулировать улицы. Заявили о себе первой операцией — согнали в Рижскую синагогу 500 евреев и заживо сожгли. После этого к Арайсу хлынули добровольцы, его отряд вырос до 1200 «бойцов». Из Германии прикатил и «фюрер» «Креста Перкуна-са» Целминьш, провозгласил возрождение своей организации. В жестокости он Арайсу не уступал. Казнил даже врачей и санитарок, которые оказывали помощь советским раненым.

А на Украине аналогичным образом отметились бан-деровцы. При отступлении советских войск из Львова в город проникли отряды диверсантов из «Нахтигаля», переодетых в штатское или в советскую форму, разыграли «восстание». Обстреливали с чердаков уходивших красноармейцев, увлекли за собой некоторых горожан. На следующий день «освободителей» из «Нахтигаля» торжественно благословил униатский митрополит Шептицкий. Хотя Львов оказался залитым кровью. По германским планам, на Западной Украине, как и в Польше, подлежала ликвидации интеллектуальная верхушка общества. Требовалось уничтожить также лиц, выдвинувшихся при советской власти. Провокацию разыграли в тюрьме, перебив часть заключенных — чтобы свалить на НКВД. Но указания нацистских спецслужб ОУН широко дополнила собственными инициативами. Принялась истреблять «жидив и москалив», заодно и «ляхив» (поляков). В общем, тех, от кого бандеровцы намечали «очистить» Украину.

В первый же день после взятия Львова было убито не менее 3 тыс. мирных граждан, и активное участие в этом принял «Нахтигаль». «Роланд» продвигался южнее, с территории Румынии, и по пути также занимался расправами. Между тем во Львове появился помощник Бандеры Ярослав Стецько. 30 июня под его председательством состоялось «Национальное собрание украинцев», объявившее о независимости страны. Бандера признавался «вождем», Стецько — главой правительства. В заявлении говорилось, что Украина «будет тесно сотрудничать с Великой Германией, которая под руководством ее вождя Адольфа Гитлера создает новый порядок в Европе. Он поможет нашему народу освободиться от советской оккупации». В это время на Украину вошли и три «походных группы» бандеровцев. На их основе стала создаваться «Украинская национальная милиция» и «Украинская национальная революционная армия».

Но… «независимая Украина» просуществовала лишь 17 дней. Как выяснилось, у Гитлера были совсем иные планы, и декларацию о независимости сочли вопиющей дерзостью. 5 июля Бандера был арестован. Вместе со Отецько и другими помощниками он очутился в концлагере Заксенхаузен. Правда, в особом блоке, для привилегированных заключенных. А для управления Украиной прибыл рейхскомиссар Эрих Кох, пояснявший: «Никакой свободной Украины нет. Цель нашей работы должна состоять в том, чтобы украинцы работали для Германии, а не в том, чтобы мы здесь осчастливливали народ. Украина должна поставлять нам то, чего у нас нет».

Батальоны «Нахтигаль» и «Роланд» поучаствовали в кровавых расправах в Золочеве, Тернополе, Проскурове, Житомире. В ходе «зачисток» и погромов они совсем разложились. 30 июля 1941 г. адмирал Канарис по согласованию с фельдмаршалом Кейтелем отдал приказ, что батальоны стали непригодными для применения на фронте. Их разоружили, вывели в тыл и переформировали в «охранный батальон». Бандеровскую «Украинскую национальную революционную армию» немцы создавать не позволили, «Украинскую национальную милицию» распустили. Вместо нее начали формировать полицейские батальоны, подчиненные оккупационному командованию. Этим деятельно занялась другая ветвь ОУН — мельниковцы. Но и бандеровские отряды влились в полицейские подразделения. Среди них распространялся тайный приказ, что надо «копить силы», а служба открывала для этого прекрасные возможности: немцы выделяли обмундирование, оружие.

В прибалтийских республиках происходили примерно такие же процессы. В июле германское командование разогнало литовское «правительство» Шкирпы. Для управления Литвой был назначен генеральный комисар фон Рентельн. Для помощи оккупантам был сформирован «Доверительный совет». Чтобы возглавить его, подобрали такого кандидата, чтобы не претендовал ни на какую самостоятельность. Подходящей фигурой стал генерала Пятрас Кубилюнас. В Латвии власть возглавил генеральный комиссар Дрехслер, в помощь ему приставили полностью лояльного латышского генерала Данкенса. А Целминыпу 17 августа приказали свернуть политическую деятельность, запретили его организацию «Крест Перкунаса». Велели сосредоточиться на более полезной для Рейха сфере — вербовке латышских добровольцев в батальоны вспомогательной полиции и карательные команды. Позже на базе этих батальонов был организован Латвийский легион СС. Эстонию немцы захватили в августе. Поэтому у лидера местных фашистов Хьялмара Мяэ уже не было никаких иллюзий насчет независимости. Он просто стал добросовестным помощником нацистского начальника, обергруппенфюрера СС Литцмана. Возглавил гражданское самоуправление, создавал части охранной полиции, а потом Эстонской бригады СС.

Лидеры белорусских нацистов Акинчиц и Козловский обосновались в Минске. Пытались развернуть свою Белорусской национал-социалистическую партию в массовое движение, выступили с идеей формировать «народную милицию». Но глава министерства Восточных территорий Розенберг и рейхскомиссар Белоруссии Кубе не позволили. Акинчиц и Козловский были деятелями более покладистыми, чем Бандера. С запретом смирились. Принялись выпускать «Белорусскую газету», откровенно расстилаясь перед захватчиками. Получили разрешение вербовать белорусов из числа военнопленных, готовить из них агитаторов, чтобы склонять население к сотрудничеству с оккупантами. Подготовили около 70 таких агитаторов, засылали в «глубинку». Но они перебегали к партизанам или их убивали. Наконец, партизаны прикончили Акинчица и Козловского, и короткая история белорусского нацизма оборвалась.

Под эгидой немцев предпринимались попытки создавать новые организации. Бывший белый офицер Иван Ермаченко пробовал зазывать людей в так называемую «Белорусскую народную самопомощь». Националистка и ярая сторонница католицизма Надежда Абрамова взялась сколачивать Союз белорусской молодежи. Но горели белорусские деревни, подожженные карателями, отправлялись эшелоны юношей и девушек на принудительные работы в Германию — к сотрудничеству это не слишком располагало. Подавляющее большинство белорусов ненавидело врагов, не мыслило себя в отрыве от России, и проекты националистов оставались мертворожденными.

 

Язва четырнадцатая. «ХИВИ» И «КАВКАЗСКИЕ БРАТЬЯ»

Свою «пятую колонну» формировали в Маньчжурии японцы, намереваясь включиться в войну в удобный для них момент. Они делали ставку на забайкальского атамана Семенова, которому покровительствовали еще в гражданскую войну. Обсуждались планы создания марионеточной державы «Сибирь-Го» под его началом. Среди эмигрантов, осевших в Китае, возник и «Российский фашистский союз» (или «Всероссийская фашистская партия») Родзаев-ского. Ее также взяла под опеку японская администрация и разведотдел Квантунской армии. Родзаевского назначили руководителем культурно-просветительного отдела Бюро русской эмиграции, он выпускал газеты «Нация» и «Наш путь». Русский фашистский союз использовали для сбора информации, вербовки кадров для шпионских и диверсионных школ. Одна из них располагалась в Харбине, и руководители РФС бывали в ней, помогали вести идеологические уроки. Японцы создавали и воинские части из эмигрантов, корпус Бакшеева, бригаду «Асано». Но после серьезных уроков, полученных на Хасане и Халхин-Голе, Япония воздерживалась от нападения — выжидала, когда Советский Союз разгромят немцы.

С началом войны оживилась и часть русской эмиграции в европейских странах. Руководители РОВС в Германии, генералы фон Лампе и Бискупский, обратились к главнокомандующему сухопутных войск Браухичу с просьбой использовать белогвардейцев. За «союз» с Германией выступал и бывший донской атаман П.Н. Краснов. Он предполагал два варианта развития событий: либо в СССР под влиянием поражений начнется восстание против коммунистов и «образуется новое правительство типа Петена-Лаваля», т. е. марионеточная власть, которая заключит мир с немцами, либо нацисты оккупируют значительную часть страны, а на оставшейся части возникнет правительство, которое вынуждено будет принять все германские условия. Краснов консультировал немцев по «казачьим» вопросам, вызывался поднять казачье движение. Его поддержали другие «атаманы в изгнании»: кубанский — Науменко, терский — Вдовенко и астраханский — Ляхов. Осенью 1941 г. они обратились к нацистскому командованию и МИД, приветствуя «приближающиеся к границам казачьих земель победоносные германские войска». Из адреса обращения — министерство иностранных дел — видно, что и они претендовали на «суверенитет» после распада СССР. Но не тут-то было. Никакие «союзники», даже марионеточные, нацистам не требовались.

Накануне нападения на Советский Союз в Германии было специально создано министерство Восточных территорий (Остминистериум) — для управления землями, которые предстояло завоевать. Глава этого учреждения, Розенберг, проконсультировался у Гитлера, как правильнее строить свою деятельность. Доложил: «Есть два способа управлять областями, занимаемыми на востоке, первый — при помощи немецкой администрации, гауляйтеров, второй — создать русское антибольшевистское правительство, которое было бы и центром притяжения антибольшевистских сил в России». Фюрер отрезал: «Ни о каком русском правительстве не может быть и речи; Россия будет немецкой колонией и будет управляться немцами».

Как видим, немцы не намеревались создавать никаких правительств — ни украинских, ни белорусских, ни прибалтийских, ни кавказских. Под руководством Гиммлера разрабатывался «Генеральный план "Ост”» — освоения захваченных стран. Рейхсфюрер СС писал разработчику плана доктору Майеру: «В район заселения на Востоке следует включить Литву, Латвию, Эстонию, Белоруссию и Ингерманландию, а также весь Крым и Таврию…». (Причем в понятие «Белоруссия» включались земли «вплоть до Орла и Твери».) «Упомянутые области должны быть тотально германизированы, то есть тотально заселены…».

Заселены немцами! Из коренных жителей некоторую часть признавали пригодной для германизации. Она должна была перейти на чужой язык, забыть о своем происхождении и превратиться в немцев. Другая часть сохранялась в подобии резерваций, для рабского труда. Остальных ожидало поэтапное «выселение». Предусматривалось «выселить» поляков — 80–85 %, литовцев, латышей и эстонцев — 50 %, западных украинцев — 65 %, белорусов — 75 %. Евреи «подлежали выселению» на 100 %. Гитлер разъяснял: «Что касается смехотворной сотни миллионов славян, мы превратим большинство из них в таких, какие нужны нам, а остальных изолируем в их собственных свинарниках, и всякого, кто говорит о снисхождении к местным жителям и их приобщении к цивилизации, следует направлять прямо в концлагерь».

За полгода до вторжения Гиммлер провел в Везельс-бурге совещание с высшими чинами СС, поставил задачу «уменьшения биологического потенциала славянских народов». По его оценкам, требовалось «сократить» численность русских, украинцев и белорусов на 30 миллионов. А 13 мая 1941 г. от лица Гитлера и Кейтеля вышла директива, распределявшая обязанности по освоению советских земель. На Геринга возлагалась «эксплуатация страны и использование ее экономических возможностей». Во исполнение возложенных обязанностей Геринг издал свой приказ о полном ограблении оккупированных территорий. Все продовольствие, ценные товары и сырье подлежали вывозу в Германию. Хладнокровно пояснялось, что миллионы русских наверняка умрут от голода, но к этому надо относиться спокойно. Предпринимать какие-либо меры для помощи голодающим запрещалось. В беседе с итальянским министром иностранных дел Чиано Геринг философски рассуждал: «В этом году в России умрет от голода 20–30 миллионов человек. Пожалуй, хорошо, что так случится, ибо некоторые народы должны быть истреблены».

Той же самой директивой от 13 мая Гиммлеру поручалось выполнение «специальных задач по подготовке к политическому управлению Россией». Районы, где будут работать команды Гиммлера, требовалось закрыть от посторонних, вход и въезд туда строго запрещался. Что это означает, было уже известно по опыту Польши. Для «политического управления» требовалось не создавать марионеточные правительства, а наоборот, обезглавить народ. Формировалось четыре айнзацкоманды: А, В, С, D, по 1000–1200 человек каждая. Им предписывалось ликвидировать всех, кто может сплотить людей и представлять угрозу для нацистской власти. Обобщенно их обозначили «коммунистическими активистами».

Но понятие «активистов» оказывалось слишком расплывчатым. Если брать только членов партии, получалось маловато. А советскую иерархию немцы знали плохо, путались в ней. Для организации чисток привлекали местных старост, бургомистров, полицаев. Они строчили доносы на кого угодно, абы выслужиться, сводили личные счеты. К «активистам» причисляли депутатов захудалых сельсоветов, колхозных бригадиров и прочее мелкое начальство. Хватали на расправу «семьи красных командиров» — а в СССР в категорию «командиров» входили даже сержанты. Для количества добавляли комсомольских активистов — а комсомол был массовой организацией, в ней состояло большинство молодежи. Нередко в списки включали стахановцев — обычных рабочих или крестьян, удостоенных этого звания за перевыполнение трудовых нормативов.

А потом добавили «окончательное решение еврейского вопроса». Оно развернулось позже, чем истребление русских. Сокращать «биологический потенциал славян» наметили в январе 1941 г., айнзацкоманды для этого создавались в апреле-мае, а указания об истреблении евреев начались в июле. Возможно, на такое решение натолкнули литовские и бандеровские погромы. Или «успехи» айнзацкоманд по уничтожению русских, белорусов, украинцев. Если они так эффективно «сокращают» славян, почему бы им не «сократить» еще и евреев? «Уполномоченным по окончательному решению» был назначен Гейдрих, руководивший айнзацкомандами. Конечно, четырем тысячам эсэсовцев было проблематично умертвить миллионы людей. Тут-то и понадобились помощники из местного населения. Их широко вербовали в ряды вспомогательной полиции. Манили продовольственными пайками (это было существенно: в разоренных войной районах царил голод). Позволяли пограбить, поживиться имуществом жертв. Да и вообще, почувствовать себя властью. За время войны было сформировано 178 полицейских батальонов. Из них 73 украинских, 45 латвийских, 22 литовских, 26 эстонских, 11 белорусских, 1 польский.

Впрочем, многие граждане Советского Союза в начале войны искренне поверили, будто немцы пришли освобождать их от коммунизма. Помнили «красный террор», бедствия раскулачиваний, коллективизации, репрессий — и восприняли оккупантов в качестве избавителей. В селах нередко встречали немцев колокольным звоном и хлебом-солью. Открывали заколоченные храмы, распускали колхозы, выбрасывали портреты вождей и доставали припрятанные иконы. Разгромленные советские солдаты не только сдавались, но сплошь и рядом переходили на сторону неприятеля. Сталинский приказ № 0019 от 16 июля 1941 г. констатировал: «На всех фронтах имеются многочисленные элементы, которые даже бегут навстречу противнику и при первом соприкосновении с ним бросают оружие». Командир 436 полка майор Иван Кононов перешел на сторону немцев и начал формировать из пленных «казачью» часть «Kosaken Abteilung 102». Студент Мартыновский под Лугой и лейтенант Рутченко под Порховом создавали антисоветские партизанские отряды. Полковник ВВС В.И. Мальцев, успевший в 1938 г. посидеть в тюрьме, создал в Ялте 6 добровольческих отрядов, потом был принят в люфтваффе и организовал русскую эскадрилью. В германском лагере военнопленных под Тильзитом распространялось заявление, что надо превратить Отечественную войну в гражданскую…

Русских перебежчиков принимали в ряды вермахта. Их называли «хиви» («хильфсвиллиге» — «добровольные помощники»). Сперва их использовали в качестве обозных, подносчиков боеприпасов, санитаров. Потом доверяли оружие. Порой их насчитывалось до 10–12 на германскую роту. С августа 1941 г. началось формирование воинских частей из советских граждан. Они назывались «Остгруппен», носили немецкую форму, к ним назначали немецких офицеров. Пост командующего «Остгруппен» занял генерал Гельмих. Но он занимался не оперативным командованием, а вопросами учета и формирования. Такие части не превышали батальона, и вместе их не сводили. Преднамеренно распыляли по разным германским соединениям.

Возникли грузинский, армянский, азербайджанский, северокавказский, калмыцкий, туркестанский легионы (полки). Крымские татары не забыли, как их земли отбирали для еврейских переселенцев, как расстреливали их руководителей, пытавшихся этому противодействовать, — и как раз по этой причине активно поддержали гитлеровцев. Численность крымско-татарских вооруженных частей достигла 20 тыс. человек. Они очень активно участвовали в борьбе с партизанами, в расправах с евреями и заложниками, — даже не подозревая, что они сами обречены. Ведь по плану «Ост» Крым входил в зону «тотальной германизации», подлежал заселению только немцами. Никаких татар там не предусматривалось.

Осенью 1941 г. при наступлении немцев на Москву в Локотском районе Брянской области группа противников коммунизма под руководством инженеров местного спиртового завода Воскобойника и Каминского организовала заговор. Захватила власть до прихода гитлеровцев.

Германский капитан, командир передового танкового отряда, был приятно удивлен, на ходу назначил Воскобой-ника «обер-бургомистром», разрешил создавать вооруженные отряды для самообороны. Когда об этом узнали командующий 2-й танковой армией Гудериан и командующий группой армий «Центр» фон Клюге, они согласились с существованием самоуправляемой «Локотской республики». Утвердили Воскобойника в должности обер-бурго-мистра, он окрылился и в ноябре обнародовал манифест о создании Народной социалистической партии России «Викинг» («Витязь»). Откуда родилось столь несуразное название, трудно сказать. Видимо, Воскобойник верил в теории норманнизма и отождествил русских витязей с викингами. А в названии привел оба слова. Одно для обоснования «родства» с германцами. Другое для тех, кто не поймет, при чем здесь Россия — и викинги? В декабре было создано пять организаций этой партии по различным поселкам Локотского округа. В нее вступали в обязательном порядке сотрудники местной администрации и бойцы самообороны.

Но… немцы партию не разрешили. Им не требовались «родственные» партии. Они завоевывали мир только для себя. А потом Воскобойника убили налетевшие партизаны, и о партии забылось. Что же касается самой «Локотской республики», то современные исследователи нередко преувеличивают ее самостоятельность и значение. Германское командование допускало ее только в качестве эксперимента, не хотело создавать лишних проблем в тылах. Распространять влияние на соседние районы ей не позволяли. И на самом-то деле «республика» находилась под постоянным контролем оккупантов. На ее территории располагалась 102-я венгерская дивизия. Но и немцы бдительно присматривали. Когда начальник полиции Масленников не понравился им — повесили.

После гибели Воскобойника Каминский был официально, от лица германской администрации, назначен обер-бургомистром. Ему позволили расширить отряды самообороны. В «республике» провели мобилизацию, назвали формирования «Русской освободительной народной армией». Каминский возродил и нацистскую партию «викингов»-«витязей». Но она осталась неразрешенной, а «Русская освободительная народной армия» числилась у немцев вспомогательной «бригадой народной самообороны». Ей поручили охрану и «умиротворение» германских тылов, эта бригада получила немецкое обмундирование, к каждому батальону прикомандировали германского офицера. Где уж тут самостоятельность?

Эмигрантам нацистское начальство тоже не доверяло. Из белогвардейцев РОВ С, которых предлагали Лампе и Бискупский, на службу привлекли только 52 человека. В качестве переводчиков. На предложение о более активном сотрудничестве последовал отказ. После переговоров немцы все же разрешили сформировать из казаков и прочих белоэмигрантов «Охранный корпус». Его командиром был назначен генерал Б.А. Штейфон — бывший офицер царской армии, он успел получить германское гражданство и служил в вермахте. Активное участие в организации приняли генералы Краснов, Шкуро, Абрамов (впрочем, до корпуса соединение не дотянуло, в него записалось лишь 2 тыс. человек). Объявлялось, что корпус будет основой для грядущей освободительной армии, в его составе создавались казачьи сотни для отправки на Дон и Кубань. Не тут-то было! Краснова и Шкуро немцы использовали только как рекламные фигуры, им даже не позволили съездить на родину. А «Охранный корпус» вместо России направили в Югославию воевать с партизанами.

Тем не менее на Дону, Кубани, на Северном Кавказе немцы получили изрядную подпитку добровольцев. В Новочеркасске возник Донской казачий комитет под руководством генерала Павлова и сотника Доманова, началось формирование добровольческих частей. Аналогичные органы «казачьего самоуправления» были созданы после оккупации Кубани. А самые буйные жители Кавказа в 1941 г. сочли, что советская власть уже рушится, с ней можно не считаться. Чеченцы и ингуши принялись откровенно разбойничать. 50 % мужчин, призванных в армию, уклонились от мобилизации. По селениям создавались банды, совершались набеги на казачьи районы. Взбунтовались и карачаевцы, вырезали госпиталя в Нальчике.

Здесь возникло сразу несколько политических партий, претендовавших быть союзниками нацистов. В ноябре 1941 г. Майрбек Шерипов создал «Чечено-горскую национал-социалистическую подпольную организацию» (она несколько раз меняла название — «Общество спасения горцев», «Союз освобожденных горцев», «Чеченоингушский союз горских национальностей»). По данным НКВД, это была одна из самых массовых и опасных организаций в Чечено-Ингушетии. Отряды Шерипова захватили Шатой и еще ряд сел. Другой предводитель — Хасан Исраилов (Терлоев) — в январе 1942 г. провел подпольную конференцию в г. Орджоникидзе, учредил «Национал-социалистическую партию кавказских братьев» (она же «Особая партия кавказских братьев») — она должна была объединить не только чеченцев с ингушами, а все народы Кавказа, бросить их на коммунистов и русских. На гербе партии изображался орел, а также змея (большевики) и свинья (русские), два воина стреляли в змею и резали свинью. Провозглашалось «создание на Кавказе свободной братской Федеративной республики государств братских народов Кавказа под мандатом Германской империи».

Этим мятежникам немцы придавали очень важное значение. Разрабатывалась операция «Шамиль» — общего восстания на Кавказе. В Германии издавалась газета «Газават», ее разбрасывали с самолетов для чеченцев и прочих горцев. Самолетами перебрасывали оружие. Численность банд Исраилова и Шерипова достигала 25 тыс. человек. В районы, которые они контролировали, направлялись группы германских разведчиков для налаживания взаимодействия. Однако надежды на чеченцев оправдались лишь частично. Советское партийное и военное начальство во главе с прибывшим на Кавказ Берией вступило в переговоры со старейшинами горских кланов. Значительную часть удалось перетянуть на свою сторону. Когда немцы прорвались в здешние края, многие жители радушно встречали их, вызывались быть проводниками в горах, создавали добровольческие формирования. Но все-таки общего восстания не случилось, взорвать мятежами фронт на Кавказе не удалось. Лидера «Чечено-горской национал-социалистической подпольной организации» Ше-рипова органы НКВД выследили, в ноябре 1942 г. он был убит в ходе спецоперации.

Что же касается казачьей «автономии», то она осталась на уровне пустых деклараций. Оккупанты никакими обещаниями себя не стесняли. На Кубани, в Армавире, они расположили еще одну «автономию», армянскую, во главе с Драстаматом Канаяном, его «легионеры» вовсю грабили и притесняли казаков. Грабили и сами немцы, румыны. Подчистую обирали хутора и станицы. Заявления о «сотрудничестве» с казаками абсолютно не мешали дикому террору. На Кубани скопилось множество эвакуированных сюда лечебных учреждений. Чтобы не возиться с ними, захватчики скопом расстреливали их — и медицинский персонал, и больных, в том числе детишек. И не случайно Государственная чрезвычайная комиссии по расследованию гитлеровских преступлений начала свою работу как раз на Кубани. А потом ход войны переломился. При отступлении гитлеровцев с Кавказа вместе с ними потянулись многокилометровые обозы «союзных» чеченцев, калмыков, карачаевцев. Потянулись и обозы казаков-«шкуринцев». На Дону добавились «красновцы».

Примерно в это же время завершилась короткая история «Аокотской республики» на Брянщине.

«Русская освободительная народная армия» (РОНА) Каминского достигла 5 полков, имела артиллерийские дивизионы, танковый батальон (из орудий и танков, брошенных при отступлении Красной армией). Но дисциплина в «армии» была отвратительной, и боеспособность совсем не на высоте. Когда немцы направили это соединение на фронт, его вдребезги разгромили под Севском и Дмитровском. Один полк перебили полностью: советские солдаты не брали в плен изменников. Остатки других ускользнули.

Локотская «республика» прекратила существование, и к отступающим немцам пристроился еще один огромный обоз — 50 тыс. беженцев. Их разместили в Белоруссии под Лепелем, и Каминский решил воссоздать «республику» на новом месте. Но белорусы были настроены совсем иначе. Попытки восстановить самоуправление «витязей»-«викингов» вылились в свирепые бои с партизанами. При этом бригада Каминского проявила крайнюю жестокость. Жгла деревни, казнила всех, кого заподозрила в поддержке партизан. Наконец, в августе 1944 г., Каминскому присвоили звание бригаденфюрера СС и бросили его части на подавление Варшавского восстания. Здесь их зверства перехлестнули даже то, что творилось в Белоруссии. Каратели из РОНА перебили 15 тыс. мирных жителей. Отличились и мародерством, расхищали ценности жертв (которые полагалось сдавать в Рейхсбанк). Насиловали всех женщин подряд — не разобравшись, надругались над попавшимися им немками. После этих «подвигов» сами же немцы предпочли расстрелять новоиспеченного бригаденфюрера Каминского, его начальника штаба и еще нескольких офицеров. Части РОНА отвели на переформирование, а членов семей и прочих беженцев, путешествовавших вместе с бригадой, отделили от нее и послали на работы в Германию.

А на Кавказе после отступления гитлеровцев развернулась настоящая война с повстанцами. Для этого были стянуты части НКВД, формировались ополченские отряды «истребителей» из местного населения, начали теснить повстанцев. Мятежники долгое время удерживались в горных селениях, труднодоступных местах. Переловить их было слишком трудно: они укрывались у соплеменников, маскировались под мирных жителей. Причем немцы поддерживали с ними связь, не теряли надежды возвратиться на Кавказ — они цеплялись за Тамань, за Крым. Но осенью 1943 г. сталинское правительство приняло решение — надо навести порядок в тылах, с очагами восстаний пора кончать.

К этому времени войск на фронте уже хватало. Из формирующихся полков и дивизий можно было выделить достаточные контингенты для зачистки тыловых районов. Меры были предприняты крутые. В конце 1943 г. последовали депортации карачаевцев и калмыков. В феврале 1944 г. войска НКВД и приданные им силы красноармейцев сосредоточились в Чечено-Ингушской автономной республике. Операция развернулась серьезная, с боями. Удалось захватить в плен 2 тыс. бандитов, изъять 20 тыс. единиц оружия: винтовки, пулеметы, автоматы. Около полумиллиона чеченцев, ингушей и балкарцев выселили из родных мест в Казахстан и Киргизию.

6 тыс. вооруженных боевиков во главе с руководителем «Национал-социалистической партии кавказских братьев» Хасаном Исраиловым укрылись в горах. Но после переселения соплеменников они остались без опоры. Советские отряды выслеживали их и добивали по очереди. Сам Исраилов прятался до декабря 1944 г. Его обнаружили, пытались захватить. В перестрелке он был смертельно ранен. Остатки его формирований рассеялись, а его партию отныне вспоминали только следователи, составляя протоколы допросов пойманных мятежников.

 

Язва пятнадцатая. ВЛАСОВ И ВЛАСОВЦЫ

Среди русских людей нашлись сторонники не советского или прогерманского, а «третьего пути». Эмигрантский Народно-трудовой союз провозгласил задачу «борьбы на два фронта, с завоевателями извне и с тиранией изнутри». Воспользоваться войной, чтобы поднять в России «национальную революцию». Для этого Исполнительное бюро НТС нелегально обосновалось в Берлине, около 200 активистов были направлены на Восток. Они поступали на работу в различные учреждения Остминистериу-ма (министерства Восточных территорий), в германские фирмы, посылавшие своих представителей для освоения захваченных районов, некоторые ехали нелегально, с поддельными документами.

Центры НТС возникли в Смоленске, Брянске, Киеве, Виннице, Днепропетровске, Одессе — всего было создано 120 групп в 54 городах. Разворачивали агитацию. Там, где получали доступ к типографиям, печатали листовки. Старались связаться с партизанами и вывести их из-под влияния коммунистов, вели работу в частях «Остгруп-пен», среди пленных, угнанных в Германию «остарбайте-ров». Членам НТС формально запрещалось служить в полиции и других карательных органах, но ясно, что при подобной деятельности нельзя было полностью избежать контактов с оккупантами. Так, эмиссар НТС Э. Вюрглер, руководивший заброской активистов в Россию и курировавший связь с ними, работал в эсэсовском «Зондершта-бе-Р» в Варшаве (который вел разведку против партизан) и использовал каналы этой организации.

Ну а немцев затяжной характер войны и большие потери заставляли все шире привлекать на службу русских, украинцев, прибалтов. Появились латышские, эстонская дивизии СС. Из отступивших казаков сформировали новое соединение — «Казачий стан». На территории Польши из пленных была создана кавалерийская дивизия СС под командованием фон Паннвица. Он был родом из Силезии и до революции знал казаков, донцы охраняли границу поблизости от имения Паннвицев. Всю жизнь он прослужил в германской армии, однако новая роль, судя по всему, генералу понравилась — нацепил поверх гитлеровского мундира бурку с папахой, подчиненные орали ему «любо!», величали «батькой Паннвицем». В Циттенхорсте и Вустрау открылись «учебные лагеря», где из специально отобранных пленных предполагалось готовить административные кадры для оккупированных земель. В эти лагеря тоже сумели внедриться активисты НТС, распространяли свои идеи среди преподавателей и курсантов.

В 1942 г. в высших кругах Рейха вызрело мнение, что для активизации антисоветских сил в России требуется авторитетный лидер. Хотя роль его оценивали по-разному. Гитлер и его окружение полагали, что это нужно в пропагандистских целях, для разложения Советской армии. А сторонники смягчения оккупационной политики считали, что необходимо уменьшить размах террора, расчленить СССР на формально «независимые» национальные образования со своими «правительствами» — а для этого необходим русский «вождь». Одной из подходящих кандидатур виделся Яков Джугашвили, сын Сталина. Видимо, немцы так представляли русскую психологию, что после отца народ признает «законным наследником» сына, наподобие Лжедмитрия. Однако Джугашвили наотрез отказался.

Вторым кандидатом стал генерал герой Смоленского сражения генерал Лукин — попав в плен, он и сам высказывал подобное предложение. Но, пережив в лагерях страшную зиму 1941—42 гг., когда вымерли миллионы пленных, он понял, что союз с нацистами невозможен, и сотрудничество с ними отверг. (Кстати, после освобождения Лукин был арестован МГБ, и Сталину доложили о его нелояльном поведении в плену. Но Иосиф Виссарионович, рассмотрев все факты, репрессировать его не стал и велел выпустить, восстановив в генеральском звании.) Третьим кандидатом стал Андрей Андреевич Власов. В литературе до сих пор дискутируется вопрос, был ли он борцом за демократию или предателем? Что ж, из этой дилеммы надо всего лишь выбросить «или». Разве мало борцов за демократию становились предателями своей страны?

Власов был сыном священника, учился в Нижегородской семинарии, после революции пошел в Красную армию. Закончил курсы «Выстрел», вступил в партию. Преподавал в Ленинградской военной школе, был военным советником в Китае. Успел послужить начальником военного трибунала в Киеве, активно поучаствовал в репрессиях 1930-х. Войну встретил командиром 4-го моторизованного корпуса. Попал в окружение. Организовать прорыв не сумел, приказал рассредоточиться и выходить мелкими группами. Сам выходил по вражеским тылам вдвоем с любовницей, военврачом Подмазенко. Причем можно отметить характерный штришок: в деревни первой заходила беременная Подмазенко. А когда выяснялось, что опасности нет, Власов, наблюдавший из укрытия, присоединялся к подруге.

Добрались до своих, и генерал был назначен командующим 20-й армией. В битве под Москвой ее штаб спланировал операции и начал громить врага без Власова, он еще подлечивался после выхода из окружения. Тем не менее раз его армия отличилась, то и он прославился. Получил назначение заместителем командующего Волховским фронтом. Современные исследователи выявили еще один любопытный штрих к психологическому портрету Власова. Его жена и Подмазенко, отправленная в тыл и родившая ребенка, не знали друг о друге. А генерал писал им совершенно одинаковые письма, слово в слово. Будто под копирку, чтобы не напрягаться и не придумывать лишнее. Менял только имена…

2-я ударная армия Волховского фронта еще в январе 1942 г. перешла в наступление с задачей деблокировать Ленинград. Заняла большой район лесов и болот, но застряла. Не смогла расширить и горловину прорыва: она достигала лишь 13 км. А командармом вместо заболевшего Клыкова стал Власов. Армия находилась всего в 30 км от войск Ленинградского фронта, для дальнейших действий ее решили подкрепить, но сделать этого не удалось: немцы нанесли мощный удар на юге и все резервы перенацелили туда. 2-я ударная осталась в почти готовом «мешке», и германское командование принялось сосредотачивать против нее войска. Когда это обнаружилось, 21 мая Ставка разрешила вывести армию из полуокружения. Но противник заметил отход наших частей, навалился на них и 6 июня перерезал горловину. В кольце оказались 7 дивизий и 6 бригад. Правда, далеко не комплектных, в армии оставалось в строю 30 тыс. человек

На Волховский фронт был прислан начальник генштаба Василевский — выручать 2-ю ударную. Сил было мало, но все же 21 июня пробили узкий проход в 300–400 м. Стали вывозить раненых. Однако беда усугубилась ошибками Власова. Выход он не сорганизовал, за ранеными потянулась пехота, державшая эту самую горловину, и немцы опять замкнули кольцо. Василевский и Мерецков организовали новый удар извне, передав окруженным, чтобы всеми силами атаковали изнутри. 24 июня коридор пробили. Но Власов при этом отдал армии такой же приказ, как при прошлом своем окружении — разбиться на группы и выходить кто как может. Люди выходили сутки, а 25 июня кольцо замкнулось окончательно. Многие просачивались и позже. Всего вышло 16 тыс., погибло 6 тыс., 8 тыс. попало в плен.

Командарма искали, передали об этом указание партизанам, в тыл врага заслали несколько разведгрупп. Но Власов бродил по лесу вдвоем с очередной любовницей-военврачом, в деревне Пятница обратился к старосте, попросил устроить поближе к дороге. А как только на ней показались немцы, вышел и сдался. Доставленный в штаб генерала Линдемана, он дал исчерпывающие показания о советских войсках (между прочим, многие попавшие в плен германские военачальники, в том числе Паулюс, отказывались это делать, ссылаясь на присягу). Потом Власов попал в лагерь высшего комсостава под Винницей и вместе с командиром 41-й дивизии Боярским составил доклад, что большинство населения и армии приветствовали бы свержение советского режима.

Поначалу операция с Власовым проходила по ведомству отдела «Вермахт-пропаганда». Его «опекуном» стал капитан Штрик-Штрикфельдт. Гитлеровских взглядов на восточную политику он не разделял, но верил, что ее можно изменить. За подписью Власова была выпущена листовка к советским солдатам и декларация, будто в Смоленске создан «Русский Комитет» и началось формирование РОА — «Русской освободительной армии». Это был обман: никакого комитета не существовало. Документ предназначался, чтобы спровоцировать дезертирство в наших частях. Но Штрик-Штрикфельдт договорился с летчиками, чтобы часть тиража высыпали над оккупированной территорией — пускай возникнет «освободительное движение», а потом можно будет поставить командование перед фактом. Частная инициатива капитана сработала. Аистовки подбирали люди, распространялись слухи. В Смоленск, а адрес мифического комитета, пошли письма, приезжали делегаты. А «хиви» и солдаты «Остгруп-пен» оживились. Теперь-то они получались не предателями, а «освободителями». У них появилось «правительство» (о котором никто толком не знал). Солдаты сами себя начинали величать «власовцами», прикрепляли на мундиры нашивки «РОА». Ждали, когда же их переведут в «свою» армию.

Но германское верховное командование никаких «русских комитетов» создавать не позволило. Слухи о «своей» армии так и остались слухами. Единственным шагом в данном направлении стало учреждение «школы пропагандистов» в Дабендорфе (под Берлином). Предполагалось готовить что-то вроде комиссаров для работы в частях «Остгруппен», среди пленных и «остарбайтеров» (подневольных русских рабочих). Эта акция тоже была экспериментом, курсантов набрали лишь 100 человек. Но начальником школы стал Штрик-Штрикфельдт, и под ее крышей обосновался центр «Русского освободительного движения» (РОД). Тут пристроились Власов и ряд других перебежчиков: Зыков, Жиленков, Малышкин, Трухин. Когда прорабатывали символику РОД, двуглавого орла и бело-сине-красное знамя германское начальство запретило — сочло, что они связаны с «традициями российской дер-жавности». Для нарукавных нашивок и эмблем приняли символику морского, Андреевского флага. Ее немцы признали «нейтральной» и дозволили.

Идеология РОД была крайне запутанной. Среди власовцев были коммунисты, но объявлявшие себя антисталинистами, как бывший секретарь райкома Жиленков. Главным идеологом и пропагандистом стал Зыков, он же Цезарь Вольпе, один из ближайших помощников Бухарина. Значительную роль сыграл и НТС, внушая идеи «народно-трудового строя» и «третьего пути». Однако стоит задаться вопросом: а был ли он возможен в условиях войны, «третий путь»? Ответ напрашивается отрицательный. Даже при гипотетическом успехе «национальной революции» выиграли бы отнюдь не национальные силы, а чужеземные. Можно еще раз вспомнить, как подыграли врагам России Февраль и Октябрь. В Великую Отечественную последствия грозили быть еще более тяжелыми. Ведь нацисты, в отличие от кайзера, нацеливались не на расчленение и ослабление нашей страны, а на полное ее уничтожение.

Состав антисоветских формирований был очень неоднородным. В них перемешались и убежденные антикоммунисты, и отребье, которому было без разницы кому служить, абы погулять и пограбить. Для многих пленных вступление в подобные части являлось лишь способом выжить, вырваться из лагерей. Такие записывались куда угодно. Приезжал вербовщик от казаков — объявляли себя казаками, от украинцев — «хохлами». Иногда в самообмане, что это способ при удобном случае вернуться к своим. Некоторые и впрямь перебегали. Другие задумывались: свои еще неизвестно, как встретят, а здесь вроде бы жив, сыт, одет. И «прирастали». Участвовали в боях, в карательных акциях, после чего путь к своим был отрезан. Сделали первый шаг, а дальше плыли по течению, куда вынесет. Власовцы, красновцы, легионеры откололись от одного берега и не пристали к другому, — потому что его не было. Ведь в Отечественной войне на карту были поставлены не идеологические схемы, а судьбы народов: быть им или не быть. А при таком раскладе неважно, каковы твои побуждения и убеждения. Важно лишь то, в какую сторону направлена твоя винтовка.

Но, несмотря на свой разношерстный состав, власов-ские и прочие антисоветские формирования представляли очень серьезную опасность для СССР. Именно тем, что подрывали и раскалывали единство народа, снижали его способность к сопротивлению. Что ж, в какой-то мере раскол удалось осуществить. Снова натравить русских людей брат на брата. В составе германских войск насчитывалось до 800 тыс. советских граждан! Некоторые исследователи приводят цифру в 1 млн (возможно, если считать с полицаями). Предпринимались меры, чтобы этот раскол углублялся. Покровители Власова не теряли надежды, что он все-таки возглавит настоящее, широкое движение. Весной 1943 г. для него организовали агитационные поездки в Смоленск, Могилев и Бобруйск, потом в Ригу, Псков, Лугу, Гатчину. Он, выступая перед населением, говорил о создании «независимого национального государства». Указывал, что немцы «в союзе с русскими» помогут сбросить «диктатуру Сталина» так же, как русские помогли Германии освободиться от Наполеона. На одном из собраний даже спросил слушателей, хотят ли они быть рабами немцев, и аудитория дружно кричала: «Нет!» Впрочем, Власов тут же пояснил, что рабами они станут, если будут защищать коммунизм, а, выступая против него, превратятся в «друзей» для нацистов.

Но далеко не все нацисты жаждали быть для русских «друзьями», а не хозяевами. Гестапо составило подборку цитат из выступлений Власова, представило Гиммлеру. Рейхсфюрер СС и начальник гестапо Мюллер возмутились и встревожились. Ведь в промышленности и сельском хозяйстве Германии трудилось 5 млн пленных и русских невольников! А если возомнят себя равноправными «союзниками», выйдут из повиновения? Гиммлер доложил Гитлеру, и тот устроил взбучку своим генералам за агитацию Власова в оккупированных городах. Кейтель после этого отдал приказ: «Ввиду неквалифицированных, бесстыдных высказываний военнопленного генерала Власова во время поездки… происходившей без ведома фюрера и моего, перевести его немедленно в лагерь для военнопленных». Покровители кое-как выгородили Власова, но 8 июня 1943 г. на совещании в Бергхофе Гитлер распорядился сохранить «власовское движение» только в рамках пропагандистской акции. А существующие русские части было решено использовать не на фронте, а в тылу, против партизан. Пускай докажут свою «лояльность». Результаты стали плачевными. На передовой антисоветские формирования сражались иногда плохо, иногда хорошо, но всегда отчаянно — знали, что красноармейцы не берут в плен изменников. Но в тылу они становились свидетелями зверств оккупантов — похлеще любой «сталинской тирании». И не только свидетелями! Теперь самих этих солдат посылали жечь деревни, казнить женщин со стариками. Некоторые втягивались: если своя голова пропала, чего других жалеть? Катились по наклонной, превращались в палачей, извращенцев, алкоголиков.

У других душа восставала против такой роли. В частях «Остгруппен» поднимались бунты. Солдаты убегали к партизанам, убивали немецких командиров. Отбивали и освобождали обреченных, захваченных карателями. При этом появлялись надежды на лучшее. Спасенные замолвят за тебя словечко, повоюешь у партизан. Пока фронт до тебя дойдет, можно заслужить прощение за то, что носил вражеский мундир. В Берлин посыпались жалобы, и Гиммлер счел их подтверждением своих выводов о ненадежности русских. В сентябре 1943 г. он представил Гитлеру доклад о дезертирстве из частей «Остгруппен», убийствах немецких офицеров и солдат. Фюрер настолько вознегодовал, что приказал расформировать все части из советских граждан, а солдат разослать в работу на шахты и заводы.

Тут уж схватилось за голову армейское командование. Оно не могло оправиться после Курской битвы, а распоряжение Гитлера вырывало из рядов вермахта сотни тысяч бойцов! В результате нашли компромисс. Фюрера уломали не расформировывать русские части, а перебросить на Запад. Глядишь, на чужбине не разбегутся, не взбунтуются. 500 батальонов «Остгруппен» раскидали по разным странам. Некоторые части перевели в Польшу на полицейскую службу, другие на Итальянский фронт, третьи в Югославию. Основные контингенты направили во Францию, охранять Атлантическое побережье от высадок десанта, сторожить склады, аэродромы, пути сообщения. Соответственно, высвобождались немецкие части, их перебрасывали в обратном направлении, на восток.

В период советского наступления заявил о себе и НТС. Для своей «национальной революции» он попытался воспользоваться ситуациями безвластия — когда немцы уже ушли, а советские войска и административные структуры еще не утвердились. В нескольких городах устраивались митинги, в листовках распространялись призывы к борьбе, выдвигали лозунги: «Покончим с Гитлером, возьмемся за Сталина!», «За свободную Россию без немцев и большевиков». Но уж такого нацисты не потерпели. В 1943— 44 гг. гестапо нанесло ряд ударов, разгромив структуры НТС и на оккупированной советской территории, и в Польше, Чехословакии, Австрии. В Берлине арестовали в полном составе Исполнительное бюро. Некоторых активистов казнили, другие попали в тюрьмы и лагеря.

 

Язва шестнадцатая. БАНДЕРОВЦЫ И КОНР

Степана Бандеру нацисты содержали в более чем льготных условиях. Он даже поддерживал постоянную связь с помощниками, оставшимися на свободе, причем его распоряжения безоговорочно исполнялись. В начале 1943 г. он отдал приказ по своим структурам — начать войну на два фронта. Как против немцев, так и против «москалей». Для этого формировалась Украинская повстанческая армия (УПА). Точнее, УПА стало вторым названием ОУН(б). А еще точнее, формировать ничего не пришлось. Ядро бандеровских боевиков состояло в это время на службе в полицаях. Получив команду, в марте 1943 г. они стали уходить в леса целыми батальонами. Забирали не только личное оружие, но и минометы, пулеметы, вывозили с собой склады продовольствия, боеприпасов, обмундирования. Западная и современная украинская пропаганда обычно вуалируют истинную картину. Округло оговаривают, что в полиции бандеровцы только копили силы, выжидали. Но ведь немцы своих слуг задаром не кормили. Те же самые украинские батальоны активно поучаствовали в бойнях Бабьего Яра, Бердичева, Житомира и др., жгли Хатынь и прочие деревни в Белоруссии, на Украине.

Да и война «на два фронта» стала фикцией. Некоторые столкновения с немцами действительно происходили. Бандеровцы захватывали села для собственного базирования, отбивали обозы с продовольствием. Но боевые действия развернулись вовсе не против гитлеровцев! Началась так называемая «Волынская резня». Отряды УПА ринулись «чистить» украинские земли от поляков! Истребляли людей целыми хуторами, деревнями. Причем не расстреливали, а резали ножами или пластали на куски топорами. За это поляки прозвали бандеровцев «резу-нами». Они не щадили ни старых, ни малых. Вспарывали животы женщинам, кромсали детишек. Провозглашалось, что это путь к «независимости»! Самую «удачную» операцию бандеровцы провели 12 июля — совершили одновременный набег на 150 населенных пунктов.

А немцы на это… никак не реагировали! Почему? Как выясняется, в это же время, весной и летом 1943 г., нацисты планировали начать в Польше и на Украине строительство военизированных переселенческих колоний. Тех самых колоний, которые в будущем распространятся на все покоренные земли. Первая такая колония под руководством обергруппенфюрера СС Глобочника была создана в марте 1943 г. возле Замостья в Восточной Польше. От коренного населения очистили 293 деревни, повыгоняли 100 тыс. человек. Из них 17 тыс. расстреляли, 20 тыс. отправили в концлагеря, а маленьких детей отобрали у родителей и передали в заведения «Лебенсборн» для «германизации». Действия бандеровцев прекрасно вписывались в данные проекты. Они расчищали земли для будущей «тотальной германизации».

Мало того, резня помогала и другим проектам — британским и американским. Западные державы вынашивали замыслы воссоздать Польшу под собственным влиянием. Когда отряды УПА ринулись истреблять поляков, те начали объединяться в отряды самообороны. Но у маленьких отрядов не было шансов уцелеть. Они переходили под эгиду Армии Крайовой, которой руководили из Лондона. Через год возросшие силы АК поднимут Варшавское восстание, попытаются перехватить власть и утащить Польшу «из-под носа» у русских…

Чей именно заказ исполнял Бандера со товарищи, остается лишь догадываться. Но резня позволяла ему втягивать в свое движение самых редкостных отморозков или «выращивать» таковых. Численность УПА составляла около 7 тыс. человек, а перерезали они, по разным оценкам, 60–80 тыс. поляков. Всех своих бойцов по уши искупали в крови! Но уничтожали не только поляков. Добивали евреев, сумевших укрыться по селам от предшествующих репрессий. Кроме того, бандеровцы развернули целенаправленный террор против православных священников! Митрополита Волынского и Житомирского Алексия (Громадского) подстерегли 7 мая недалеко от Поча-евской Лавры. Зверски убили вместе с секретарем, протоиереем Федором и переводчиком. Похитили и повесили епископа Михаила (Тарнавского). От рук бандеровцев пало около 400 священников, неизвестное число монахов и прихожан. Тут уж явно «расчищали место» для униатов. Разумеется, убивали и «москалей», коммунистов, комсомольцев. Старались вытравить симпатии к России.

Кстати, стоит отметить еще одно совпадение, вряд ли случайное. На востоке Украины действовали большие партизанские соединения — Ковпака, Вершигоры, Сабурова, Федорова. Вовсю вели «рельсовую войну», разрушая вражеские коммуникации. В начале 1943 г., после Сталинграда, линия фронта стала сдвигаться на запад и партизаны получили команду перебазироваться на Волынь и Западную Украину, чтобы возобновить те же операции, парализуя пути сообщения. Но приказ Бандеры четко соответствовал этим перемещениям и значительно помешал советским планам. Когда партизанские колонны прибыли на новые места, леса оказались «заняты». Вместо «рельсовой войны» пришлось драться с отрядами УПА. И вот эта борьба стала действительно суровой, не на жизнь, а на смерть.

Она дополнилась бандеровскими набегами на «партизанские» деревни, провокациями. В село приходили боевики, представляясь советскими партизанами. Если их принимали радушно, устраивали такую де повальную резню, как на польских хуторах. А с немцами командиры националистов налаживали контакты, против партизан они выступали союзниками. Зафиксированы многочисленные случаи, когда предводители УПА встречались с германскими начальниками, договаривались о взаимодействии. Устраивали совместные операции, пытаясь зажать «москалей» с разных сторон. При этом стычки с немцами совершенно прекратились, союзники друг друга не трогали.

Но украинские националисты даже между собой грызлись, как волки. С бандеровцами по-прежнему враждовали мельниковцы. Выделилась еще «Полесская Сечь», так называемые «бульбовцы» — ими командовал Тарас Боровец, по кличке Бульба. Все три группировки обвиняли друг друга в измене, дрались за сферы влияния. Первым командующим УПА стал Ивахив, но слишком много возомнил о себе, попытался вести себя независимо от Бан-деры и «головного провода» (верховного руководства). «Служба безпеки» (безопасности) устранила его, командующим стал более лояльный Клячкивский, по кличке Клим Савур. А «бульбовцев» бандеровцы разгромили. Рядовых заставили перейти к себе, командиров казнили. Тарас Боровец бежал к немцам и был арестован. Но ему повезло. Его жену Ганну захватила «Служба безпеки» и в отместку мужу садистски замучила.

А конкуренты бандеровцев, мельниковцы, из ведения абвера перешли под эгиду Гиммлера. За годы войны рейхсфюрер СС значительно усилил свои позиции, ему очень импонировало ощущать себя полководцем. Он грезил о роли спасителя отечества. Но Гиммлер знал и другое: Гитлер «сдает», его здоровье ухудшается, организуется оппозиция. В результате поражений фюрера могут свергнуть. Или им придется пожертвовать, чтобы заключить мир с США и Англией. Гиммлер готовился к предстоящей борьбе за власть. Всеми способами он взялся наращивать контингенты СС. Изначальные требования «расовой чистоты» эсэсовцев, их функция «элитного» арийского генофонда, были забыты и отброшены. Появились мусульманские, хорватские, венгерские дивизии СС. Рейхсфюрер взялся подгребать под свое командование и антисоветские национальные формирования — латышей, эстонцев. Казачья дивизию фон Паннвица, действовавшая в Югославии, была развернута в 15-й кавалерийский корпус СС.

А из украинцев при активном содействии мельниковцев была сформирована 14-я гренадерская дивизия СС «Галичина» («Галиция»). Командование установилось двойное. В дивизии были немецкие начальники, а от украинцев ее возглавил генерал Павел Шандрук. Он успел послужить под самыми разнообразными знаменами. В российской армии дослужился до штабс-капитана, в гражданскую войну Петлюра возвысил его до генерал-хорунжего. Потом Шандрук устроился служить Польше, и его ограничили куда более скромным чином полковника. У немцев снова повысили. Но в боях дивизия проявила себя отвратительно. В 1944 г. ее вывели на фронт, поручили оборонять участок под Бродами. Когда войска маршала Конева перешли в наступление, «Галичина» сразу побежала, подставив под обход соседние германские соединения. Попала вместе с ними в окружении, совершенно ошалела в панике, не слушала приказов, забилась в болото, и ее почти полностью уничтожили.

Однако Гиммлер воссоздал погибшую «Галичину», набрал в нее украинских полицаев и прочих подобных воинов, отступивших в немцами. На фронт ее больше не выводили, отправили на подавление Словацкого восстания, и вот тут украинцы «отличились». Отметились такими свирепыми расправами, что в Словакии «Галичину» помнят до сих пор. А рейхсфюрер СС из всевозможных прислужников оккупантов создал еще и 2-ю украинскую дивизию (16-я гренадерская дивизия СС). Из белорусских полицаев — 30-ю гренадерскую дивизию СС. Гиммлер решил наладить более плодотворное сотрудничество и с Банде-рой, в 1944 г. освободил его из концлагеря, разрешил открыть свое представительство в Берлине. Опираясь на него, предполагалось развернуть широкую партизанскую войну в советских тылах — такую же, как вели «сталинские» партизаны. Хотя Бандера был себе на уме. Помощь он охотно принимал, но от любых официальных договоренностей уклонялся. Слепым он не был, прекрасно видел, куда клонится война. Стоило ли перекрывать себе дорогу для контактов с американцами, англичанами?

Получили послабления и эстонские, латвийские, литовские националисты. Им наконец-то позволили создавать подобие правительств, «национальные комитеты». Но права им давали очень узенькие. Заранее определяли, что главная задача подобных «правительств» — вербовка людей в германские вооруженные силы. Про русских «союзников» нацисты вспомнили в последнюю очередь. Идея сохранения России в какой-либо форме была для них настолько неприемлемой, что они не доверяли даже изменникам.

Власовское «освободительное движение», не находя понимания, впало в полную депрессию. Больше года им никто не интересовался. Вся деятельность ограничивалась школой пропагандистов в Дабендорфе и выпуском газетенок «Заря» и «Доброволец», наполовину заполненных перепечатками нацистского официоза. Офицеры круто налегали на спиртное. Власов даже позволил немецким покровителям женить себя на вдове эсэсовского генерала Адели Биленберг — а вдруг поможет? (Хотя в СССР у него остались жена и «полевая походная жена», одна получила 8 лет лагерей, другая — 5.)

Но осенью 1944 г. Гиммлер решил, что теперь и Власов пригодится. Вызвал к себе и разрешил создать Комитет Освобождения Народов России (КОНР) — что-то вроде антисоветского «правительства». Правда, встал вопрос: где же его создавать? Из России, как и с Украины, Белоруссии, немцев уже вышибли. Выбрали Прагу. Город «славянский», вроде как «родственный». В ноябре 1944 г. здесь открылась первая (и единственная) конференция КОНР. Сборище получилось еще то! Извлеченные из нафталина представители старой эмиграции. Красочные казаки с лампасами на немецких брюках. Националисты разных мастей в татарских халатах, вышитых украинских рубахах. Слушали доклады, чесали языки в прениях. Спорили, вырабатывая «Манифест КОНР». Провозглашалась борьба за «освобождение» России, где вместо коммунизма должен установиться «национально-трудовой строй» — эту идею власовцам внушил сотрудничавший с ними НТС. По мере выделенных средств заседания сопровождались банкетами. Поднимались тосты… Какие? Нетрудно догадаться. «За победу!»

Но в победу Гитлера уже никто не верил. Втайне от немцев власовцы вынашивали собственные планы: объединить все антисоветские силы, сформировать 20–25 дивизий, дождаться падения Германии (которое предполагалось осенью 1945 г.), проломить фронт и прорываться в Россию, начинать гражданскую войну. Хотя авторы подобных проектов гипнотизировали сами себя несбыточными фантазиями. Они не задумывались, возможно ли «кулаком» из 20–25 разношерстных дивизий «проломить» фронт победоносных советских армий? И поддержит ли подобных «освободителей» народ? А вскоре даже такие мечты пошли прахом. Бандера, командир украинских эсэсовцев Шандрук, кавказские и прибалтийские националисты отворачивались от власовцев, не выражали ни малейшего желания связываться с ними. А немцы уточнили, что выделят в подчинение Власова лишь две дивизии.

Первой стала 29-я гренадерская дивизия СС, созданная из остатков частей расстрелянного Каминского. Другую, 36-ю дивизию СС, начали формировать заново. Но германские заводы останавливались без сырья, топлива, электричества. Американские, британские и советские бомбы рушили железнодорожное сообщение, поднимали на воздух склады военного имущества. Для новой дивизии не хватило даже обычных винтовок. Она до конца войны оставалась наполовину безоружной. А планы Власова поменялись на более скромные. Предполагалось занять какой-нибудь район в Центральной Европе, провозгласить «Свободное европейское движение сопротивления». Подразумевалось, что его должны будут поддержать США и Англия, возьмут под защиту… В последние дни войны две дивизии Власова вышли из повиновения германскому командованию, двинулись в Чехословакию. Некоторые части помогли чехам во время Пражского восстания. Но помогли по собственной инициативе солдат, без приказа. Власов в это время был занят другим делом — вел переговоры с американцами.

По договоренностям, достигнутым на Ялтинской конференции, СССР, Англия и США обязались выдавать изменников на родину. В данное время Соединенные Штаты отнюдь не намеревались нарушать эти соглашения. Но все-таки имеются весомые основания предполагать, что союзники готовы были сделать исключение для самого генерала. Без подчиненных. Мало ли, куда он исчез? Глядишь, на будущее пригодится. Власова укрыли в машине под коврами, тайно повезли в американскую зону оккупации. Но рядом с ним уже находились советские агенты, отслеживали каждый шаг. Его захватили. А власовцев окружили советские войска, потребовали сдаваться. Кто-то разбежался по лесам, но их вылавливали и убивали чехи. Часть солдат и офицеров «освободительной армии» сумела обойти американские контрольно-пропускные пункты, без разрешения перебежала в их зону. Их выдали Советскому Союзу. Хотя некоторые из власовских начальников избежали этой участи: Штифанов, Галкин, Зайцев, Артемьев, Штрик-Штрикфельдт, Казанцев, Кромиади, Богатырчук, Норейкис. Где-то прятались (или, скорее, были спрятаны). А затем пришло время — и оказались востребованы.

Казачьи соединения из Югославии и Италии пробились в Австрию. 40–50 тыс. человек сдались англичанам и попросили отправить их куда угодно, в Азию, Африку, Америку, только не выдавать — в этом случае они обещали биться насмерть. Но их обманули. Заверили, что примут на службу, разместили в лагере возле г. Лиенца. Отобрали оружие — под предлогом, что они получат английское. Вызвали всех офицеров на совещание и арестовали. А в лагере объявили о выдаче. Казаки пробовали протестовать, но на них двинулись танки, солдаты. Избивали и заталкивали в грузовики, многие погибали в давке, кончали с собой, бросаясь в пропасть.

В августе-сентябре 1945 г., во время победной операции в Маньчжурии, советские спецслужбы выловили и руководителей «пятой колонны», сформированной японцами. В Москве прошли три судебных процесса. В июле 1946 г. над А.А. Власовым и его соратниками — Ф.В. Ма-лышкиным, Ф.И. Трухиным, Д.Е. Закутным, А.И. Благовещенским, М.А. Меандровым, В.И. Мальцевым, С.К. Буняченко, Г.А. Зверевым, В.Д. Корбуковым и Н.С. Шатовым. В августе — над эмигрантскими лидерами, сотрудничавшими с Японией: Г.М. Семеновым, К.В. Родзаевским, А.П. Бакшеевым, А.Ф. Власьевым, Б.Н. Шепуновым, И.А. Михайловым. В январе 1947 г. — над казачьими руководителями, служившими у немцев: П.Н. Красновым, А.Г Шкуро, С.Н. Красновым, Т.И. Домановым, фон Паннвицем и Султан-Гирей Клычем. Все были казнены. Но рядовым власовцам, казакам, полицаям, спасла жизни послевоенная разруха: рабочих рук катастрофически не хватало, их отправляли в лагеря, трудиться на стройках, рудниках.

А вот украинских эсэсовцев ялтинские договоренности о выдаче совершенно не коснулись. Их командир Шандрук, как и казаки, под занавес войны вывел две своих дивизии в Австрию, к англичанам и американцам. Но за них вдруг заступился Ватикан, выступил с ходатайствами, повел какие-то закулисные переговоры, подключил генерала Андерса — он возглавлял польский корпус в составе британских войск, а Шандрука знал по совместной службе в Польше. В результате британцы и американцы оформили у себя украинцев вовсе не в качестве эсэсовцев и не в качестве изменников. Даже не пленными! Записывали как «обслуживающий персонал» — наряду с насильно угнанными «остарбайтерами». А для таких выдача на родину была не обязательной. Украинцев вообще регистрировали не советскими, а польскими подданными, предоставляли возможность разъезжаться в Канаду, Австралию и другие страны. Точно таким же образом союзники не выдавали нашей стране эстонских, латвийских, литовских фашистов. Регистрировали «обслуживающим персоналом», предоставляли им оставаться на Западе, помогали устроиться. Знали: наступит время — и они еще понадобятся.

Но пригодились и казненные власовцы, казаки. Пригодились именно мертвыми. Пройдет всего несколько лет, и те же самые государства, которые выдавали их, произведут их в героев «антисталинского сопротивления». В 1959 г. Конгресс США примет закон о «порабощенных нациях» — и очень озаботится судьбами многострадальных казаков, включит их в перечень народов, порабощенных «русским коммунизмом».

 

Язва семнадцатая. ЖАРКИЕ СХВАТКИ «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ»

Грандиозные победы Советского Союза над гитлеровской коалицией и Японией очередной раз перетряхнули русскую эмиграцию. Те, кто сотрудничал с нацистами и их сателлитами, погибли или скрывались. В Восточной Европе и Маньчжурии армейские особисты и органы госбезопасности провели масштабные операции, вычищая антисоветские организации. В разных странах ликвидировали структуры белогвардейцев, арестовали более 100 активистов НТС, в Праге захватили руководство Трудовой Крестьянской партии. Именно тогда в архивах ТКП были найдены сверхсекретные советские документы 1930-х годов. Но через кого осуществлялась утечка информации за границу, выяснить не удалось. Лидер ТКП А.Л. Бем во время допроса покончил с собой, выбросившись из окна. Или… не сам выбросился?

Ну а для остальных эмигрантов исчез основной стержень, определявший их жизнь на чужбине, — дождаться падения коммунистической власти, возрождать «прежнюю» великую Россию. Теперь-то было очевидно: эта власть гораздо прочнее, чем представлялось кому бы то ни было. Советский Союз выдержал чудовищные испытания. Не развалился, не ослабел. Наоборот, усилился. Добился таких успехов, до которых «прежней» России было далеко.

Многие эмигранты переосмысливали свои взгляды. Тысячи людей выразили желание получить советское гражданство, возвращались на родину. Москва пошла навстречу: Президиум Верховного Совета объявил для них амнистию, предоставил право на получение советского гражданства «лицам, имевшим российское гражданство к 7 ноября 1917 г.». Такое же право получали «лица, утратившие советское гражданство, и их дети». Другие оставались за рубежом, но уже понимали: перемен в России, о которых они мечтали долгие годы, не произойдет. Они остаются навсегда. Еще сохраняли память о былом, но их дети и внуки ассимилировались среди французов, бельгийцев, американцев, австралийцев, вступали в браки с иностранцами, перенимали их взгляды, менталитет.

Но в ходе войны за рубеж выплеснулась «вторая эмиграция». Не вернулась на родину часть пленных, «остар-байтеров». Добавлялись беженцы, ушедшие с немцами, всякого рода перебежчики, избежавшие выдачи остатки солдат «Остгруппен», власовцев, казаков, получившие убежище на Западе националисты. Численность «второй эмиграции» неизвестна. Называют цифру 100 тыс. человек, но она весьма условна. Потому что многие из таких беженцев, опасаясь выдачи Советскому Союзу, жили по чужим или поддельным документам, выдавали себя за поляков, болгар, чехов. У этих людей была уже совершенно иная психология, другой настрой, чем у «первой эмиграции». Беженцы Гражданской войны жили надеждами на возвращение, сберегали в себе именно русское. Новые эмигранты, наоборот, стремились как можно скорее стать «настоящими нерусскими» — приспособиться к жизни в тех или иных странах, пользоваться их материальными благами, получить гражданство. Поэтому они гораздо быстрее, чем «первая эмиграция», начали растворяться в других народах.

Но эйфория послевоенной дружбы СССР и западных союзников очень быстро оборвалась. Уже с 1946 г. началась «холодная война». В средствах массовой информации развернулись кампании о «коммунистической угрозе», против русских нагнетались страхи и озлобление. Противостояние постепенно приобретало мировые масштабы, возник мощный блок НАТО, нацеленный на СССР.

И вот в этой обстановке антисоветские организации снова понадобились. Причем можно отметить: они заметно отличались от старых. Прежние формы эмигрантских партий, варившихся в своей среде и споривших о политических программах, о путях развития России, оказались для США и их партнеров мало интересны. Тратить на них деньги не считали нужным. Подобная «мелочь» могла потребоваться только для того, чтобы устраивать пикеты и демонстрации перед международными конференциями, выставками, издавать несколько газетенок. Главным направлением подрывной работы стала пропаганда. На Советский Союз нацелилось вещание мощных радиостанций: «Голос Америки», «Би-би-си», «Свобода», «Свободная Европа» и др. В СССР переправлялась агитационная литература.

Отличался и качественный состав, который привлекали к антисоветской деятельности. Большинство «старых» белогвардейцев отождествляли себя с Россией. Так или иначе, старались взвешивать взаимоотношения с иностранцами — не нанесет ли оно вреда русскому народу? Российской государственности? Новые «борцы» такими вопросами не задавались, просто передавали себя в фактическое подчинение иноземцам. Как сообщает одна из брошюр НТС, «если кто и думал о возобновлении борьбы, то разве что о новом власовском движении без Власова на стороне американцев». Представляется закономерным, что в условиях «холодной войны» американцы и их союзники использовали главным образом кадры из новой эмиграции, считали их «более реалистичными».

Например, русскую службу «Голоса Америки» возглавил не монархист или белогвардеец, а невозвращенец Бармин. Советский дипломат и разведчик, сбежавший на Запад — и принятый в Управление Стратегических Служб (разведку) США. Правда, в 1944 г. он опубликовал в «Ридерс дайджест» статью о «коммунистической опасности», и за это его уволили. Рано было публиковать такие статьи. Но затем пришло время, и его снова взяли на службу, дали высокое назначение. Кстати, устроившись в «Голосе Америки», Бармин принялся чисто по-советски стучать в комитет Маккарти на своих американских коллег и начальников. Строчил доносы, что они «саботировали ценные предложения по усилению антисоветской пропаганды».

Оказалась востребованной и такая организация, как НТС. Однако в изменившихся условиях она существенно пересмотрела свои программные установки. Тоже на «более реалистичные». Термин «народно-трудового строя» сохранился, но ключевые идеи об особенностях русского исторического пути уже исчезли. Теперь под «народнотрудовым строем» фактически подразумевалась демократия по западным образцам. Ради национальных особенностей ее лишь дополнили православием, земствами. НТС во все времена отрицал свою связь с зарубежными спецслужбами. Подчеркивал, будто работает сам по себе, даже позволял себе по отдельным вопросам не соглашаться с политикой Америки и НАТО. Но ведь именно такие были нужны! Пусть действует от своего лица, неофициально. Западные державы остаются как бы ни при чем. Хотя в любом случае без их содействия такие операции были бы невозможны.

К 1948 г. НТС восстановил свои разгромленные структуры, значительно пополнился за счет «второй эмиграции». Откуда-то потекли деньги, начали издаваться журналы «Посев», «Грани», газеты «Эхо» и «Новости». Потом у НТС появилась и собственная радиостанция «Свободная Россия». Для работы среди советских солдат были созданы агитационные центры в Германии и Австрии. В расположение воинских частей забрасывалась литература, агенты НТС старались завязать с ними личные знакомства. Аналогичная деятельность велась в зарубежных портах, куда заходили советские корабли и торговые суда.

С 1951 г. НТС организовал очень масштабную операцию по заброске пропагандистских материалов в СССР с помощью воздушных аэростатов. Всего таким способом было отправлено 97 млн листовок, около 8 млн газет, более 900 тыс. брошюр и журналов. Средства на это требовались более чем солидные, членских взносов энтузиастов явно не хватило бы. Однако можно отметить «совпадение»: в 1952 г. в ЦРУ была разработана операция «Моби Дик». В советское воздушное пространство запускались тысячи воздушных шаров с разведывательной аппаратурой. А для прикрытия объявлялось о широкой программе метеорологических исследований. Так что аэростаты НТС и аэростаты ЦРУ поднимались в небеса и летели в нашу страну в одно и то же время, по одним и тем же направлениям господствующих ветров.

Советские спецслужбы отвечали контрударами. Несколько активистов НТС было похищено в Западном Берлине и Вене, вывезено в Советский Союз и осуждено на различные сроки заключения. Предпринимались попытки ликвидировать руководителей НТС, внедрить в его структуры своих агентов. Прогремело несколько взрывов в домах, где располагалась радиостанция «Свободная Россия», издательство «Посев». Но эта организация оказалась куда более серьезным противником, чем старые эмигрантские сообщества. Судя по всему, и западные «друзья» поддерживали ее более серьезно. У НТС вдруг появлялись свои осведомители в советской и восточногерманской разведке. Организация получала предупреждения о готовившихся против нее операциях. Покушения срывались. Засылаемые агенты разоблачались, их арестовывали и осуждали за шпионаж или перевербовывали.

НТС направлял своих активистов и в Советский Союз. Американцы и их союзники по НАТО охотно предоставляли возможности для этого. Несколько групп было выброшено с самолетов на парашютах. Переходили границу и другими способами. Большинство таких эмиссаров было захвачено органами госбезопасности и милицией. Некоторых расстреляли, другие получили различные сроки заключения. Но кое-кому удавалось пристроиться, начать подпольную работу. Председатель НТС В.Д. Поремский в 1948—49 гг. разработал для нее «молекулярную теорию». Признавалось, что создать крупные нелегальные сети в СССР невозможно. Но требовалось образовать множество «молекул» — мелких групп, которые не будут связаны ни между собой, ни с зарубежным центром. Они могли получать из-за рубежа одностороннюю безадресную информацию в радиопередачах. Так же безадресно они должны были сообщать о своем существовании — надписями на стенах, нарисованными символами.

Работу предусматривалось вести в «малых» формах: обрабатывать близких знакомых, налаживать общение внутри групп, изготовлять и распространять литературу. Но в своей совокупности эти «молекулы» должны были постепенно разъедать советскую систему и тем самым открыть возможности для более радикальных «революционных процессов». Ячейки НТС в России стали возникать разными способами. Их создавали посланцы из-за рубежа. Создавали активисты, уцелевшие в СССР со времен войны. Те, кто попал в лагеря, тоже вели агитационную работу, а после освобождения собирали подпольные группы в различных городах. Но НТС разрешал и вступление в свои ряды путем «самоприема». Те, кто слушал радио «Свободная Россия», если хотели, могли считать себя членами организации и образовывать вокруг себя «молекулы».

А после войны условия для пропагандистского воздействия сложились весьма благоприятные. Глобальный катаклизм взбаламутил массы людей, перемешал их, вызвал грандиозные миграции с места на место. Неизбежно возникали те или иные обиды, несправедливости — и каждый осмысливал их по-своему. Миллионы солдат, офицеров, угнанных невольников, пленных, побывали за рубежом. Посмотрели на жизнь «у них», узнавали взгляды иностранцев. А псевдорелигия марксизма-ленинизма, на которой базировалось советское общество, довольно слабо обеспечивала иммунитет от внешних воздействий. Говорили одно — а на деле оказывалось другое. Внушали, что рабочие при капитализме страдают от эксплуатации.

Но люди возвращались из Европы и рассказывали: живут лучше нас. Значит, партийные начальники лгут?

Война потребовала от людей страшного перенапряжения сил — как на фронте, так и в тылу. Но люди невольно поддерживали себя настроениями: победим — и все будет иначе! Вот тогда-то и заживем всласть! Однако пришла победа, а расслабляться оказалось нельзя. Пришлось снова мобилизовывать все ресурсы, «затягивать пояса», чтобы в спешном порядке возрождать страну из разрухи, восстанавливать хозяйство. А потом, без перерыва, опять обозначилось противостояние с Западом. Надо было укреплять и наращивать оборонный потенциал, нужды народного благосостояния отходили на второй план… Кое-где стало прорываться недовольство. Во второй половине 1940-х было раскрыто довольно много молодежных нелегальных организаций — в Москве, Ленинграде, Воронеже. Они обсуждали примерно такие же идеи, как разгромленная оппозиция 1930-х годов. Признавали теории коммунизма, но считали себя «антисталинистами», выискивали у правительства ошибки, отступления от учения Ленина. Но были отдельные группы, которые уже отрицали коммунизм. Всплеск «вольнодумства» был зафиксирован и в армии, был выявлен ряд политических кружков (на попытке создать такой кружок погорел, например, А. И. Солженицын).

А среди интеллигенции, особенно творческой, в победной эйфории всколыхнулись надежды на идеологические перемены. Надо сказать, что творческих работников в СССР высоко ценили, обеспечивали им возможные удобства, льготы. Такое отношение порождало ощущение своей исключительности, избранности. Интеллигенция в определенной мере избаловалась, претендовала на дальнейшие поощрения. В годы союзничества в Советском Союзе широко демонстрировались западные фильмы, завозилась литература. Приезжали зарубежные делегации деятелей культуры, а отечественные писатели, поэты, режиссеры, артисты отправлялись с ответными визитами за границу. Восторженно поднимали на банкетах тосты за дружбу, обзаводились иностранными знакомыми, подхватывали модные теории, взгляды. Сами подстраивались, чтобы быть похожими на «цивилизованных» коллег, восхищались их техническими новинками, материальным изобилием. Запад виделся образцом для подражания, и возникали иллюзии, что сотрудничество с ним поможет России преодолеть «отсталость». Нам будут доступны такие же товары, услуги, удовольствия — а постепенно будут развиваться и «свободы».

Сталину подобные настроения пришлось решительно пресекать. Была развернута широкая кампания против «низкопоклонства перед Западом». В противовес зарубежным пропагандировались достижения русской науки, культуры, искусства. Идеолог партии А.А. Жданов взялся приводить к порядку творческую интеллигенцию. Было принято постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», осудившее ряд произведений М. Зощенко (который в своих фельетонах окарикатурил не отдельных людей, а как бы обобщенно русских), А. Ахматовой. Сходные постановления были приняты в области музыки, театра. Впрочем, среди деятелей культуры и искусства, подвергшихся гонениям, ни один не был репрессирован. Целью было только одернуть творческих работников, чтобы не заносились и не разбалтывались.

Но, кроме идеологического и пропагандистского «фронтов», «холодная война» велась и на настоящих, боевых, где гремели выстрелы, лилась кровь. В Эстонии, Латвии, Литве по лесам укрывались многочисленные отряды «лесных братьев». На Украине орудовала «повстанческая армия» Бандеры. Ее целью было поднять широкое восстание. Но сделать это националисты не сумели и не успели. Германию сломили раньше, чем они рассчитывали. Летом 1945 г. с фронтов высвободились советские войска, их перебрасывали в тыловые районы. Крупные части УПА были сразу раздавлены. Остатки их попрятались по лесным «схронам», продолжали нападать исподтишка. О нравах бандеровцев наиболее красноречиво свидетельствует одна малоизвестная акция. В их отряды прибилось несколько тысяч германских солдат и офицеров — попавших в окружения, отбившихся от своих, не сумевших отступить на родину. Почти все специалисты были из немцев: связисты, минеры, врачи. Но в 1946 г. бандеровское руководство начало наводить мосты с США и Англией, от нацистов требовалось отмежеваться и предстать «борцами за демократию». По отрядам прокатилась команда — и все немцы были единым махом перерезаны! Убивали их украинские «боевые товарищи». Те, кто вместе с ними отстреливался от русских, вместе выбирался из облав и засад, делил котелок борща, спал под одной шинелью.

Американцы все-таки не приняли Бандеру под покровительство, признали его «недостаточно демократичным» (слишком уж сильно замарался). Но США предоставили поддерживать его англичанам. А американские спецслужбы оказывали ему финансирование и другую помощь негласно, вместе с британскими. Это было выгодно. В западных областях СССР поддерживалась нестабильность, рождались легенды о «народном сопротивлении». А советские войска и правоохранительные органы в ходе борьбы проводили обыски, арестовывали подозрительных, переселяли крестьян из «бандеровских» районов в другие места. Такие операции вызывали озлобление, возникали взаимные счеты между украинцами и русскими. Для врагов России — сплошная польза!

Бандеровские вылазки сопровождались дикой жестокостью. Целыми семьями вырезали сельских активистов, коммунистов, русских. Резали и тех, кого объявили прислужниками «москалей». Убивали собственных бойцов, уставших от бессмысленного кровопролития и желавших сложить оружие. По советским архивным данным, с 1944 по 1956 г. от рук бандеровцев погибли 50 православных священников, около 3 тыс. советских, партийных и комсомольских работников, свыше 20 тыс. мирных жителей.

Но зверства не помогали. Советские войска постепенно вытесняли их, уничтожали одно гнездо за другим. По селам для защиты от террора создавались истребительные батальоны.

Сталин вышиб у бандеровцев и их идеологическую опору, ликвидировал униатскую церковь на Украине. В ноябре 1944 г. умер униатский митрополит Украины Шептицкий — ярый русофоб, еще в Первую мировую войну работавший на Германию и Австро-Венгрию, и советское руководство «рекомендовало» униатам слиться с Русской Православной Церковью. Преемник Шептицкого Слипый и еще несколько иерархов были осуждены за сотрудничество с оккупантами и бандеровцами. Но значительная часть униатского духовенства в этот период тоже желала воссоединения церквей, хотела перейти под эгиду Московской патриархии — так же, как западные украинцы после нескольких веков разделения воссоединились с восточными собратьями. Сталин подобные настроения поддержал. В 1946 г. состоялся Львовский Собор, и по его решению униатская церковь прекратила существование, официально слилась с православной.

В 1947 г. стало уже ясно: повстанческое движение обречено. Бандеровцы собрали «кулак» из четырех полков, двинулись прорываться на запад. Советские войска и части НКВД обложили их с разных сторон. Многие боевики погибли и попали в плен. Но часть все-таки проскочила через заслоны. По Карпатам, горными тропами, они пересекли несколько государственных границ, добрались до Баварии и Австрии. Американские и британские оккупационные власти приняли их, не выдали. 17 марта 1951 г. руководство УПА обнародовало обращение к правительству США, призывало помочь повстанцам в борьбе с советской властью и русскими «поработителями». Но это уже была чисто пропагандистская акция. В СССР очаги бандеровской смуты были уже в основном погашены, ни о каком «повстанческом движении» больше говорить не приходилось. Остались мелкие отрядики и банды, последние из них удалось уничтожить только к 1956 г. Примерно в это же время завершилась лесная война в Прибалтике. А самого Бандеру советская разведка выследила в Мюнхене, 15 октября 1959 г. его прикончил агент КГБ Богдан Сташинский.

Как раз после войны, в конце 1940-х — начале 1950-х гг. (а вовсе не в 1937—38 гг.), достиг своего максимального размера ГУЛАГ. Его «население» составило 2,5 млн заключенных. Выросло оно за счет тех же бандеровцев, «лесных братьев», власовцев, бывших полицаев и прочих лиц, сотрудничавших с оккупантами. Но даже сейчас «политических» заключенных было около 20 %. В войну и первые послевоенные годы по стране буйно разгулялась преступность. Ее принялись «чистить» от бандитов, воров, хулиганов, проституток. Сделано это было в короткие сроки и очень эффективно. Советские граждане снова смогли выходить по ночам на улицы без страха, без риска быть убитыми, раздетыми или изнасилованными. Но именно уголовники составили основную часть заключенных. Плюс «бытовики», осужденные за мелкие хищения, нарушения трудовой дисциплины — по законам военного времени это влекло уголовную ответственность.

Легенды о том, что все, попадавшие в ГУЛАГ, были обречены, породили информационные войны. Государство остро нуждалось в трудовых ресурсах, правительство требовало беречь заключенных. В 1948 г. условия содержания во всех лагерях были смягчены, улучшилось питание. Дешевая рабочая сила ГУЛАГа и контингенты пленных (1,5 млн немцев и 500 тыс. японцев) во многом способствовали послевоенному восстановлению хозяйства, освоению месторождений полезных ископаемых в Казахстане, Сибири. Но сам по себе чрезмерный рост системы лагерей сделал ее взрывоопасной — тем более что в нее попало значительное количество бывших военных. Один за другим покатились бунты и восстания. В 1948 г. близ Воркуты, в 1949 г. в Берлаге, в 1951 г. на Сахалине, в 1952 г. в Озерлаге и Экибастузе, в 1953 г. в Карлаге, Горлате, Воркуте.

А эти факты, в свою очередь, тоже подхватывались и обыгрывались западной пропагандой. Она разворачивалась по совершенно разным направлениям, только бы вели к одной цели — расшатыванию России. Использовались и антикоммунизм, и идеи, близкие троцкизму, и русофобство, и национализм, и исторические измышления. В 1948 г. ООН приняла Декларацию прав человека — и началась игра на этих самых «правах человека». Внушались преимущества западных «демократических ценностей». Но самым действенным инструментом для обработки советских людей становился сам западный образ жизни — широчайший ассортимент продуктов и промышленных товаров, достаток, бытовые удобства. Как ни парадоксально, но в пользу таких аргументов действовала и коммунистическая идеология! Веру в Бога она отвергала, духовные устои отрицала, нацеливала народ на строительство «земного рая». Но ведь Запад по сравнению с советской действительностью выглядел подобием «земного рая». Реальным, не придуманным. Как тут было не соблазниться?

Но в идеологической войне использовались и другие приемы. Еще в 1945 г. будущий шеф ЦРУ и высокопоставленный масон Аллен Даллес в своей разработке «Размышления о реализации американской послевоенной доктрины против СССР» писал: «Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного необратимого угасания его национального самосознания… Литература, театры, кино — все будет изображать и прославлять самые низменные чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых творцов, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом, всякой безнравственности… Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы народной нравственности». В 1940-х и 1950-х годах было еще невозможно применить эти методы в полной мере. Русские их не восприняли бы, отторгли. Но яды начинали вливать помаленечку, капля по капле. А капля, как известно, и камень точит…

 

Язва восемнадцатая. ИНТРИГИ ВОЗОБНОВЛЯЮТСЯ

Факты показывают, что Сталин целенаправленно возрождал великую Российскую державу, разрушенную революционными катастрофами и диверсиями. Не только возрождал, но и вознес на новую высоту. Возвратил национальные окраины, оторванные в катастрофах революций. Обеспечил создание мощной промышленной базы. Разгромил сильнейших противников, которые когда-либо нападали на нашу страну. Сполна рассчитался и с Германией за унижения 1918 года, и с Японией — за нечестную победу в 1905 году. Заставил считаться с Россией и американцев, англичан, вывел ее в число ведущих мировых держав. Ее сферы геополитического влияния Сталин не просто восстановил, а расширил и упрочил. Теперь русские контролировали половину Европы, к ним прислушивались и тянулись многие страны Азии. Под покровительством генерального секретаря возродилась и разгромленная Православная Церковь. Во время войны и в первые послевоенные годы в СССР было открыто более 14 тыс. храмов, 85 монастырей, 8 духовных семинарий, 2 академии. Достигла блестящего расцвета отечественная культура.

И все-таки Сталин не сделал последних, решающих шагов в данном направлении. Сам он не обратился открыто к вере в Бога и тем самым не направил в это русло народ. По-прежнему поддерживал Церковь, но неофициально. Предоставляя ей действовать как бы самой по себе, отдельно от государства. Иосиф Виссарионович не изменил институтов управления, опирающихся на коммунистическую партию. Не отказался от идеологического фундамента марксизма-ленинизма. Он искренне верил, что сама-то по себе система правильная, лучше, чем была до революции. Это вроде бы подтверждалось результатами. Партийные рычаги и лозунги помогли обеспечить успехи индустриализации, военные победы. Партийная идеология связала мировую социалистическую систему… Но фундамент-то был обманчивым. Ведь та же самая идеология когда-то использовалась для сокрушения Российской империи. Поэтому и достижения Сталина оказались непрочными и обратимыми.

Они опирались на личные установки и взгляды генерального секретаря. А перенапряжение военных лет сказалось. В октябре 1945 г. у Сталина случился инсульт. Советские источники обошли этот факт полным молчанием (почему-то и «антисталинисты» о нем не вспомнили). Хотя в зарубежных средствах массовой информации появились даже сообщения о его смерти. Сталина лечили уникальные врачи, а инсульт он перенес в довольно легкой форме. Через два месяца он вернулся к работе. Но без последствий такие заболевания не проходят. Усилились скрытность, подозрительность — это характерно для людей, перенесших инсульт. Ухудшалось здоровье, Сталин все реже появлялся на публичных мероприятиях. Все больше и больше отходил от внешнего мира, замыкаясь в мирке кремлевского кабинета, квартиры и кунцевской дачи. И в мирке ближайшего окружения.

А вокруг генерального секретаря закрутилась борьба за влияние на него — и за право унаследовать власть. Обозначилось несколько групп. Одна: Жданов, Вознесенский, Кузнецов и др. Другая: «связка» Маленкова — Берии, к которой примыкали Хрущев, Микоян. Обе группы оттесняли «старую» — Молотов, Ворошилов, Каганович. Причем имеются все основания полагать, что в клубках этих интриг снова действовала «пятая колонна». Кто именно? Доподлинно мы не знаем. Обвинение слишком серьезное, чтобы приводить его без доказательств. Для троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев такие доказательства существуют. Сейчас получили известность многие их дореволюционные связи, преступления и махинации в первые годы советской власти. Что-то всплывало в ходе следствия над ними, на судебных процессах. Но для следующего поколения советских деятелей однозначных фактов нет, они остаются сокрытыми. Поэтому мы можем высказать лишь определенные подозрения.

Они падают, например, на Лазаря Кагановича. Этот революционер происходил из семьи крупного коммерсанта, купца первой гильдии, работал в Киеве у могущественного олигарха Лазаря Бродского, связанного с Ротшильдами, Варбургами. В 1920-х возглавил компартию Украины, натворив немало бед и «перегибов». В 1932–1933 гг. был одним из главных организаторов голодомора на Дону и Кубани. В 1937–1938 гг. раздувал масштабы репрессий вместе с Ежовым, лично рассылал на места «лимиты» для расстрелов, возглавлял «чистки» в нескольких регионах. Но, в отличие от Ежова, избежал ответственности. Сохранил репутацию «верного». Рядом с ним стоит фигура Шкирятова — он возглавлял комиссии по проверке голодомора и прочих преступлений, неизменно выгораживая главных виновников. Но, наряду с этим, постоянно выступал доносителем, обеспечивая тем самым верхушечные интриги, репрессии. Вызывает серьезные подозрения и Анастас Микоян. Он сменил Каменева на посту наркома внешней торговли. Перехватил дела с теми же банкирами и корпорациями, с которыми был связан Троцкий. Под предлогом необходимости достать валюту организовал вторую кампанию по продаже за рубеж российских ценностей, шедевров искусства. А вот в период репрессий добился иммунитета для своего ведомства, чистки его не коснулись. В наркомате внешней торговли уцелели участники прежних и новых сомнительных сделок, их дела остались тайной.

Главным помощником и опорой Сталина в проведении его патриотической линии выступал Андрей Александрович Жданов. Его считали самым вероятным преемником Иосифа Виссарионовича. Но в ходе верхушечной борьбы в «команду» Жданова попал Михаил Андреевич Суслов. Когда-то он был близок к бухаринским кружкам (хотя в активной деятельности не участвовал). Потом перешел в фарватер Кагановича, в 1937 г. был одним из руководителей террора на Дону. В 1946 г. Суслов возглавил отдел внешних сношений ЦК, стал секретарем ЦК, а в 1947 г. его вместо «маленковца» Александрова поставили руководить Управлением агитации и пропаганды ЦК. Обращает на себя внимание загадочная «непотопляемость» Михаила Андреевича. Впоследствии его не коснется ни разгром «команды» Жданова, ни смерть Сталина, ни падение Берии, Хрущева. Он будет лишь набирать силу, превратившись в советского «серого кардинала» — и линию будет проводить совсем не патриотическую.

В советском руководстве действовали и косвенные, опосредованные схемы влияния. Одна из них вскрылась в 1952 г., Сталин рассказал о ней на пленуме ЦК после XIX съезда партии: «Молотов — преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он не колеблясь отдаст жизнь за партию», но при этом «товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение Политбюро по тому или иному важному политическому вопросу, как это быстро становится известно товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова Жемчужиной и ее друзьями. А ее окружают друзья, которым нельзя доверять».

Одной из подруг Жемчужиной была Дора Хазан, замминистра легкой промышленности и супруга члена Политбюро Андрея Андреевича Андреева. Она тоже оказывала сильное влияние на мужа (в том же 1952 г. ее снимут с должности, а Андреева отправят в отставку по состоянию здоровья). Что же касается друзей Жемчужиной и Доры Хазан, «которым нельзя доверять», то к ним относилась посол Израиля в Москве Голда Меир. В свое время она и жена Молотова учились в одном классе гимназии. А когда Голда Меир приехала в Россию в качестве дипломата, между ними установились самые теплые отношения, они часто встречались, захаживали друг к другу в гости.

На закате своей жизни Сталин все в большей степени отрывался от реальных процессов, происходивших в СССР. Воспринимал их уже не напрямую, а через призму своего окружения. А это использовалось и для грызни карьеристов, и для действий «пятой колонны». Многое возвращалось на «круги своя». В различных советских ведомствах снова формировались «феодальные княжества». Какие-то указания искажались или подправлялись. Или находились чрезмерно ретивые исполнители, дураки — а их готовность выслужиться подогревалась и поощрялась. Поэтому блестящие достижения опять сопровождались негативными явлениями, благим начинаниям сопутствовали бедствия. Например, преодоление послевоенной разрухи стало настоящим всенародным подвигом.

Материальный ущерб после гитлеровского нашествия составил третью часть всех национальных богатств нашей страны. В руинах лежали 1710 городов и поселков, было уничтожено свыше 70 тыс. деревень и сел, 65 тыс. км железнодорожных путей, 32 тыс. заводов и фабрик, 1135 шахт, 427 музеев, 43 тыс. библиотек. Поголовье свиней сократилось на 65 %, лошадей — на 58 %, крупного рогатого скота — на 20 %. Не хватало самого необходимого. В деревне пахали на коровах, женщины впрягались в бороны. США и Англия были уверены, что Советский Союз выполз из войны «на костылях», неизбежно попадет в экономическую и финансовую зависимость от Запада и ему можно будет диктовать любые условия. Однако наша страна не рухнула в кризис, не надорвалась. Наоборот, сплотилась, поднапряглась — и совершила колоссальный рывок. В невероятные сроки, всего за одну пятилетку, удалось не только выйти из разрухи, но и превысить довоенный уровень производства на 73 %! С 1947 г. были отменены продуктовые карточки. Регулярно повышалась зарплата, стали снижаться цены. Восстановился 8-часовой рабочий день, выходные, отпуска, улучшались условия труда, отдыха, повышался уровень медицинского обеспечения.

Но за сельское хозяйство отвечал член Политбюро А.А. Андреев — и под его руководством круто прижали колхозников. Вроде бы оправданно: хозяйство надо возродить ускоренными темпами, мобилизовать для этого все силы и ресурсы. В войну крестьянам разрешили расширить приусадебные участки, а в 1946 г. их урезали. Обложили их высокими налогами — вплоть до каждого кустика и плодового дерева. Очень высокие налоги установили и на право торговать на рынках. А в 1948 г., вопреки колхозным уставам, которые вырабатывались под контролем Сталина в 1929 — начале 1930-х гг., крестьянам было «настоятельно рекомендовано» сдать государству мелкий скот. Это вызвало в деревне панику и привело к катастрофе. Крестьяне принялись резать свою живность, чтобы хоть самим поесть мяса. За полгода было тайно забито 2 млн свиней, овец, коз.

После того как наломал дров Андреев, руководить сельским хозяйством был назначен другой «специалист» — Н.С. Хрущев. Он начал радикальные «реформы». Провел «укрупнение» колхозов — их число сократилось втрое. Предписал, чтобы основной производственной единицей в колхозах были не звенья (в звеньях, как правило, работали семьями, так было удобнее), а бригады. Звенья требовалось объединить и перемешать. А вдобавок Хрущев вознамерился преодолеть «противоречия между городом и деревней» и выдвинул проект «агрогородов». Крестьяне должны были превратиться в рабочих, жить в настоящих городах, в многоквартирных домах, без всяких подсобных хозяйств — скота, кур, садов, огородов. Только трудиться они должны были не на заводах, а на полях и фермах. Это грозило полным разрушением сельского хозяйства, и при Сталине Хрущеву развернуться все-таки не позволили, реформу с «агрогородами» отвергли.

Крайне опасные тенденции проявлялись не только в сельском хозяйстве. Так, советская наука достигла впечатляющих успехов. Развивалась система образования, открывались новые институты и университеты. Создавались новые научные учреждения — во всем мире они пользовались заслуженным авторитетом. В 1949 г. советские ученые смогли создать и испытать ядерную бомбу, лишив американцев монополии на это страшное оружие, выбив у них из рук важнейший инструмент политического и военного шантажа. А затем создали и термоядерную бомбу, опередив США. Однако наряду с выдающимися разработками и открытиями возникло такое уродливое явление, как «лысенковщина». Президент Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук Т.Д. Лысенко развернул преследования «кулаков от науки». Его пытался обуздать Жданов, но в 1948 г. он умер, а Лысенко протежировал Хрущев. В результате «революционный» академик разгромил генетику, объявив ее «буржуазной лженаукой». У Лысенко нашлись последователи, помощники. Вслед за генетикой были признаны «буржуазными лженауками» кибернетика, квантовая механика. Зато процветали настоящие лженауки, советские. Велись исследования по созданию «нового человека» по методам Павлова. Рождались грандиозные проекты «сталинских преобразований природы» (вроде плотины через Берингов пролив, чтобы отвести холодные течения от сибирских берегов).

Сталин уделял огромное внимание отечественной литературе, искусству. Эти направления он держал под личным контролем, хорошо понимая, что культура — основа внутренней силы государства, ее духа. Невзирая на все финансовые трудности, на развитие культурной сферы выделялись очень большие средства. Иосиф Виссарионович говорил, что на это «нам денег не жалко». Государство обеспечивало выпуск кинофильмов, журналов, публикацию литературных произведений, организацию выставок, содержание музеев, работу театров. Деятелей культуры неизменно опекали, они в первую очередь получали жилье, им платили высокие оклады и гонорары. Хорошие произведения награждались Сталинскими премиями. Сам генеральный секретарь регулярно встречался с писателями, кинематографистами, художниками, интересовался их нуждами, читал почти все произведения, выходившие в печати. Поощрял то, что считал полезным, отвечающим тем или иным политическим задачам. На авторов сыпались почести, материальные блага. Сталин считал, что он таким образом воспитывает новые таланты, дает им стимулы к творчеству, делает их убежденными помощниками в строительстве Советской державы. Но на самом деле он вскармливал конъюнктурщиков, лизоблюдов, подхалимов, которые позже запросто предадут и его самого, и его политику.

Таких же конъюнктурщиков и подхалимов выдвигала система коммунистического аппарата. Особенно ярко это проявилось в 1949 г., когда отмечали 70-летний юбилей Сталина. Лавины восхвалений и поздравлений публиковались всеми газетами в течение нескольких месяцев и захлестнули страну. Во многих городах возводились памятники, бюсты Сталина. Тысячи памятников. Хотя непомерные масштабы этой низкопробной лести растворяли и топили истинный авторитет, истинное уважение к вождю, которое он приобрел в народе во время войны. Набивали оскомину, вызывали раздражение, скрытые насмешки. Раскручивали и поддерживали уродливую кампанию ближайшие соратники Иосифа Виссарионовича. Активно действовал в данном направлении идеологический аппарат ЦК во главе с Сусловым.

Страну уставляли бюстами и памятниками, а Суслов тогда же, в 1949 г., представил Сталину доклад, предлагая возобновить гонения на Церковь. Обосновывалось, что она сыграла свою роль в войне, ну а теперь ее снова можно прижать. Приводились весомые аргументы. Дескать, религия подрывает устои коммунистической идеологии, а значит, в мировом противостоянии она играет на руку противникам. Очень соблазнительной выглядела и возможность пограбить, пополнить за счет Церкви государственную казну. Мнение Суслова поддержала часть членов Политбюро, однако Сталин такое предложение решительно отверг. Тем не менее… гонения все равно начались! Вопреки решению Иосифа Виссарионовича!

Только без шумных погромных акций, исподволь. Местные руководители запрашивали ЦК, как им строить взаимоотношения с Церковью, и идеологический отдел давал разъяснения: курс партии в отношении Церкви остается прежним. Возобновилась атеистическая пропаганда. Прорабатывали и исключали из партии коммунистов, окрестивших своего ребенка, дозволивших жене или бабушке ходить в храм, держать иконы. Строгий контроль установили над комсомольцами — не заглядывают ли на богослужения, не носят ли крестики? А некоторые храмы по стране начали закрывать. Исподтишка, под теми или иными «частными» предлогами. Особенно это коснулось церквей, которые в годы войны были открыты на оккупированных территориях, то есть без разрешения советской власти, по собственному почину священников и мирян. Теперь выдвигали предлог, что их открылось «слишком много», можно бы сократить. Такими способами в последние годы сталинского правления было закрыто около 2 тыс. храмов.

Сталинских установок патриотизма никто не отменял. Но их снова захлестывали волны «пролетарского интернационализма», вроде бы оправданные образованием мировой социалистической системы. Однако пропаганда «интернационализма» косвенно помогала внедрению других теорий — космополитизма. А такое внедрение целенаправленно велось западными спецслужбами, признавалось важным средством разложения русского народа. Например, в процитированной ранее разработке Аллена Даллеса «Размышления о реализации американской послевоенной доктрины против СССР» указывается о работе среди русской молодежи: «Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов». Зарубежные «голоса» внушали приоритеты «общечеловеческих» ценностей над национальными и государственными, идеи глобализма, эгоизма, рассуждения, что «родина человека — весь мир», «родина там, где человеку хорошо». Но ведь по сути это было разновидностью «интернационализма», только без «революционной» составляющей. Подобные идеи заражали интеллигенцию, молодежь. Когда это обнаружилось, Сталин осознал угрозу, начал широкую кампанию против космополитизма.

В западных и либеральных источниках ее с какой-то стати преподносят как «антисемитскую». Но это неверно. Политику Москвы никак нельзя было причислить к антисемитской. Советский Союз поддержал и горячо приветствовал образование Израиля в 1947 г. Сталин даже увидел в этом возможность ослабления британских и американских позиций на Ближнем Востоке. Хотя в данном отношении он ошибся. Израиль сразу вошел в тесную спайку с США и Англией. Зато создание нового государства нежданным образом аукнулось в Москве. Открывшееся здесь посольство Израиля принялось устанавливать прямые и чрезвычайно дружественные контакты с советскими евреями. Настолько дружественные, будто они были не гражданами другой державы, а просто соплеменниками. А к евреям принадлежала значительная доля столичной интеллигенции, научных работников, правительственных чиновников. Конечно, такое понравиться Сталину никак не могло. Да и никакому здравомыслящему главе государства не понравилось бы.

В связи с этим возникло дело Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). Он был создан в 1942 г. наряду с Всеславянским, Молодежным, Женским антифашистскими комитетами. В 1943 г. председатель ЕАК артист и режиссер С.М. Михоэлс, писатель И.С. Фефер и другие делегаты посетили США, договаривались о сборе средств в помощь СССР, встречались с еврейскими научными, культурными, общественными кругами. Были и встречи с руководителем Всемирной сионистской организации X. Вейцманом (который стал первым президентом Израиля), председателем Всемирного еврейского конгресса Н. Гольдманом, руководителем ложи «Сыны Сиона» С. Вай-зом, лидером организации «Джойнт» Д. Розенбергом.

А в ходе переговоров американские партнеры снова подняли вопрос о создании еврейской республики в Крыму. Причем Розенберг, по признанию Фефера (не только писателя, но и агента МГБ), говорил: «Крым интересует нас не только как евреев, но и как американцев, поскольку Крым — это Черное море, Балканы и Турция». Вернувшись в СССР, члены ЕАК разработали доклад о «Еврейской советской социалистической республике» (подобное название соответствовало статусу даже не автономной, а союзной республики) и 21 февраля 1944 г. представили Молотову. Однако он тормознул проект как явно несвоевременный.

Но члены ЕАК почему-то верили, что рано или поздно вопрос все равно решится положительно. Уже и распределяли места в будущем правительстве Крыма, и Михоэлса величали «наш президент». Надо сказать, комитет имел весомую поддержку в советском руководстве. Война закончилась, антифашистские организации, выполнив свои функции, прекращали существование, но ЕАК жил. Мало того, размахнул свою деятельность весьма широко. Выпускал газету «Эникайт» и еще ряд изданий, под его крылом возникло несколько «культурных» и «общественных» организаций. То есть откуда-то шла солидная финансовая подпитка. Поддерживались связи с американской организацией «Джойнт», а ее президентом в данное время стал банкир Эдуард Мортимер Моррис Варбург (внук Якоба Шиффа и брат двух банкиров, служивших в американской разведке — Джеймса Пола и Пола Феликса Варбургов).

Точно так же, как прежде Лурье со своим ОЗЕТом, ЕАК попытался играть роль некоего правительственного органа. Направлял местным властям на Украине и в Белоруссии указания об обеспечении евреев, вернувшихся из эвакуации. Требовал возвращать им утраченное имущество или выдавать денежные компенсации, в первую очередь предоставлять жилье, устраивать на работу. Об этой «самодеятельности» пошли доклады в Москву. Министерство госбезопасности представило материалы Сталину. Сообщило и о том, что члены ЕАК проявляют повышенный интерес к семейной жизни кремлевских руководителей.

В СССР обнаружились и «общественные» центры, агитировавшие молодых евреев ехать в Израиль, воевать с арабами. Повторюсь, Москва на первом этапе поддерживала Израиль, но вербовка добровольцев, разумеется, обеспокоила Сталина. А последней каплей стали события в Москве во время приезда посла Израиля Голды Меир. Встречать и приветствовать ее собрались огромные толпы, 30 тыс. человек! Но… советское руководство никого не созывало и не оповещало. Значит, такую массу людей собрала и вывела на улицы некая другая организация, обладавшая собственными каналами связи, разветвленными структурами, огромным влиянием.

Хотя в Советском Союзе существование таких «неофициальных» структур было совершенно невозможным и немыслимым! Этого не допускалось со времен революции. Сталин, естественно, отдал приказ о расследовании. А МГБ быстро выявило, что оповещение и сбор людей осуществлялись по каналам ЕАК. В результате 20 ноября 1948 г. Политбюро приняло решение распустить ЕАК. Его печатные органы и действующие при нем организации были закрыты. Михоэлс погиб при таинственных обстоятельствах в дорожном происшествии, остальных членов ЕАК арестовали. Всего взяли 110 человек, они были осуждены на различные сроки заключения. Но вот смерть Михоэлса в рамки дела явно не вписывалась. Он был фигурой вовсе не той величины, чтобы его нельзя было арестовать и потребовалось убивать тайно. Напротив, Сталин и МГБ были заинтересованы получить от него показания. Поневоле закрадывается подозрение, что его ликвидировали все-таки не советские спецслужбы, а совсем другие силы. Чтобы он не выложил информацию, которой располагал…

Новые обстоятельства вскрылись в 1952 г. Как раз тогда, когда занялись связями жен Молотова, Андреева, Ворошилова. Кстати, даже и после разгрома ЕАК «проект Хазарии» еще не был похоронен. Теперь его пытался лоббировать Молотов! Сталин говорил на пленуме ЦК: «А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям? Это грубая ошибка товарища Молотова… У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш советский Крым». В связи с новыми обнаруженными фактами было назначено дополнительное расследование деятельности ЕАК. Фефера, Перетца, Маркиша, Квитко, Бергельсона и др. (всего 13 человек) расстреляли в лагерях.

Но вообще политические «дела», периодически возникавшие в конце жизни Сталина, были совершенно неоднозначными. Генералы В.Н. Гордов и Ф.Т. Рыбальченко были расстреляны за антисоветские и антисталинские высказывания (или по оговору в таких высказываниях). Почему попали под репрессии маршал авиации А.А. Новиков, маршал артиллерии Яковлев, адмиралы Н.Г. Кузнецов, В.А. Алфузов, Г.А. Степанов, А.А. Геллер, министр авиапромышленности А.И. Шахурин и др.? Почему оказался в опале маршал Г.К. Жуков? Возможно, причинами были «придворные интриги» и личное соперничество в окружении генерального секретаря. Но не исключено, что имели место целенаправленные наветы для устранения полководцев, флотоводцев, руководителей военной промышленности. Скажем, «дело адмиралов», состряпанное по мелким обвинениям, перечеркнуло великолепную программу строительства флота, разработанную Н.Г. Кузнецовым и его соратниками. Вместо нее была принята другая, гораздо менее совершенная.

После процессов 1936–1938 гг. Сталин уже прекрасно знал, что в советском руководстве имеются агенты влияния. Но этим пользовались настоящие агенты влияния — или беспринципные карьеристы — для уничтожения соперников. Так, в 1950 г. разыгралось «ленинградское дело». Под него попали заместитель председателя Совета министров СССР Вознесенский, секретарь ЦК партии Кузнецов, председатель Совета министров РСФСР Родионов и еще ряд деятелей высокого ранга: Попков, Капустин, Лазутин, Турко. Их обвинили в «попытке развалить социалистическое хозяйство методами международного капитализма», в «заговоре со сторонниками Тито», в образовании с 1938 г. «антисоветской группы», направленной на «отрыв Ленинградской партийной организации от ЦК ВКП(б) с целью превратить ее в опору для борьбы с партией и ее ЦК».

То есть Сталина убедили, что налицо характерные черты троцкистов, бухаринцев, зиновьевцев. 26 главных обвиняемых расстреляли, около 2 тыс. человек посадили… Хотя действительной подоплекой стала борьба за власть. В ходе «ленинградского дела» была уничтожена «команда» Жданова. Она лишилась своего умершего лидера и оказалась незащищенной от интриг соперника Жданова — Маленкова. Впрочем, стоит подметить немаловажный факт. «Команду» разгромили полностью, «под корень». Но один человек, причем ближайший помощник Жданова, не попал под репрессии. Суслов. Он не только уцелел, но и усилил свои позиции.

В 1951–1952 гг. много шума вызвало «мингрельское дело». Ряд грузинских коммунистов-мингрелов обвинили в национализме, в связях с лидерами парижской эмиграции — Жорданией, Гегечкори. Многих партработников арестовали, поснимали с постов, несколько тысяч человек выселили из Грузии в другие районы. Это был явный «подкоп» под Берию, который и сам происходил из Мин-грелии, и окружал себя мингрелами, а по линии жены находился в дальнем родстве с Жорданией. Но Берия был слишком хитрым и умелым противником для своих конкурентов, зацепить его не удалось.

Фальсификации подобных обвинений периодически вскрывались. Раз за разом всплывали факты, что в «органах» творятся безобразия, арестовываются и осуждаются невиновные. Сталин пытался выправить положение. Шефа госбезопасности Меркулова сменил на Абакумова. Потом и его отстранил, заменил на очередного своего доверенного — Игнатьева (вполне вероятно, что здесь «посодействовал» Берия, расквитавшись с Абакумовым за попытку подставить его с «мингрельским делом»). В декабре 1952 г. была издана директива ЦК: «Считать важнейшей и неотложной задачей партии, руководящих партийных органов, партийных организаций осуществлять контроль за работой Министерства госбезопасности. Необходимо решительно покончить с бесконтрольностью в деятельности органов госбезопасности и поставить их работу в центре и на местах под систематический контроль партии…».

Но ничего не помогало. Ни замены руководителей, ни постановления. Карательные структуры по сути оставались теми же, как они сформировались при Менжинском и Ягоде. Вычищали одних — приходили другие. Перенимали те же методы, «правила игры». Да и соблазны всевластия оказывались слишком велики. А целиком переформировать аппарат «органов» — до этого у Сталина руки так и не дошли. Да и сил на подобное дело, пожалуй, уже не хватило бы.

К финишу своей жизни он подходил одиноким. У него совершенно распалась семья. Сын крепко пил и пожинал почести от подхалимов. Дочь меняла мужей. У Сталина не находилось и надежных помощников, политических наследников. Он не мог не замечать, что партийные руководители по мере возвышения попросту «зажираются». Увлекаются собственным благополучием, тянут за собой «наверх» друзей и родственников, окружают себя прихлебателями. Сталин с конца 1920-х прижимал амбиции партийных и государственных начальников, а они проявлялись снова. Разрушал «удельные княжества», а они оставались неистребимыми, возрождаясь и цементируясь в кланах «номенклатуры».

Что ж, без веры в Бога, без прочных духовных устоев, такое поведение оказывалось вполне закономерным. Но и здесь Сталин пробовал выйти из положения теми же способами, которые применял раньше. Менять дискредитировавших себя и вышедших из доверия руководителей, выдвигать молодых. Надеялся, что они станут честнее, вернее, — не понимая, что и они в лучшем случае повторят путь предшественников.

Факты говорят о том, что Иосиф Виссарионович замышлял какие-то серьезные реформы. В 1952 г. партия была переименована в Коммунистическую партию Советского Союза, а слово «большевики» из названия исчезло. Сталин теперь подолгу обходился без съездов и пленумов. Вероятно, хотел перенести центр власти из партийных в правительственные органы. В «Правде» осенью 1952 г. пошли публикации о бедственном положении колхозников, об отношениях между бездушными чиновниками и простыми тружениками. Следовательно, готовились какие-то меры по улучшению жизни села. Предпринимались и усилия по разрядке международной напряженности. 24 декабря 1952 г. Сталин дал интервью «Нью-Йорк тайме», выразив готовность к возобновлению сотрудничества с Западом и к встрече с президентом США Эйзенхауэром, чтобы «сделать первые шаги к созданию взаимного доверия, основанного на совместных усилиях». Но Запад на эти инициативы не отреагировал. Для переговоров на высшем уровне он предпочел дождаться смерти Сталина.

После долгого перерыва, в октябре 1952 г., был созван XIX съезд партии. Состав ЦК был увеличен вдвое — он достиг 232 человек. Секретариат увеличился с 5 до 10 человек, Политбюро было заменено широким Президиумом из 36 человек. А поскольку этот орган получался слишком громоздким, создавалось узкое Бюро Президиума. Старые соратники Сталина: Молотов, Андреев, Каганович, Ворошилов, Микоян — в Бюро Президиума не вошли, лишились министерских постов. Трое из них, Молотов, Андреев и Ворошилов, попали в опалу из-за упоминавшихся связей их жен. Но почему Сталин был недоволен Кагановичем и Микояном, почему перестал доверять им, остается неизвестным. А расширение руководящих органов генеральный секретарь объяснил необходимостью выдвигать молодые кадры, чтобы включались в руководящую работу, набирались опыта. Указывал: чтобы подготовить государственного деятеля, нужно 10–15 лет. Хотя не мог не понимать, что десяти или пятнадцати лет у него уже нет.

А в январе 1953 г. в советских газетах появились вдруг сообщения еще об одном политическом «деле» — «террористической группе врачей». В основе его лежали реальные события. В 1948 г. профессора кремлевской больницы поставили неправильный диагноз А. А. Жданову и назначили неверное лечение. Нетитулованный, но имевший большой практический опыт врач-кардиолог А.Ф. Тимашук определила другой диагноз — инфаркт. Но с ее мнением не посчитались. Когда Жданов умер, вскрытие показало, что она была права: у больного оказался инфаркт, и даже не первый. Вероятно, имел место не столь уж редкий случай медицинской ошибки. Но «светила» испугались ответственности, в истории болезни настоящий диагноз скрыли, а Тимашук, не пожелавшую подписать «липу», уволили из «кремлевки». Она обратилась в МГБ, однако ее сообщение по какой-то причине оставили без последствий.

Но в конце 1952 г., когда Игнатьев начал перепроверять дела Абакумова, материалу был дан ход. Арестовали 15 человек. И вот тут к правде добавили домыслы, из подследственных выжимали признания в преднамеренных злодеяниях, причем систематических. Кроме Жданова врачей обвинили в смерти Щербакова, Димитрова. Однако у дела имелась еще одна сторона. В число арестованных попали профессор В.Н. Виноградов и другие доктора, регулярно наблюдавшие за здоровьем Сталина и лечившие его. Те, кто помог ему встать на ноги после инсульта в 1945 г. А попутно были отстранены от своих постов и арестованы те, кто «недосмотрел», допуская к вождю «вредителей». Два человека, сохранявших безусловную верность Иосифу Виссарионовичу, — начальник его личной охраны генерал Н.С. Власик и секретарь Сталина А.Н. Поскребышев…

5 марта 1953 г. этих людей рядом с генеральным секретарем не оказалось. Не было и врачей, которые раньше наблюдали за ним. Его навещали уже другие врачи, давали какие-то лекарства. А потом составляли заключение о смерти. Насколько оно соответствовало истине? Мы не знаем.

 

Язва девятнадцатая. ПЕРЕВОРОТ ПРОТИВ БЕРИИ

При первых же известиях, что у Сталина произошел инсульт, начались кулуарные совещания его приближенных — Маленкова, Берии, Хрущева, Булганина. А 6 марта, на следующий день после смерти генерального секретаря, они собрались для дележки руководящих постов. Не созывали ни съездов, ни пленумов. Власть формировали те, кто уже находился на ее вершине. А решения последнего, XIX съезда и пленума, проведенных Сталиным, они немедленно перечеркнули. Бюро Президиума ЦК упразднили, а Президиум сократили с 36 человек до 14. При этом из высшего партийного органа были выброшены новые сталинские выдвиженцы. Зато вернулись старые, попавшие в опалу, — Молотов, Каганович, Микоян, Ворошилов.

Первое место в новой иерархии занял Маленков, в качестве «наследника» Сталина получивший посты председателя Совета министров и первого секретаря ЦК. Первым заместителем председателя Совета министров стал Берия — он получил и руководство над Министерством внутренних дел, а Министерство госбезопасности объединялось с ним. Еще три поста заместителей председателя Совмина получили Молотов, Булганин и Каганович. Ворошилова поставили на почетную, но малозначащую должность председателя Президиума Верховного Совета. Но по поводу дележки мест продолжались споры. Вскоре коллеги сочли, что Маленков захватил слишком большую власть. На него нажали и 14 марта поставили перед выбором, оставить за собой пост или главы правительства, или партии. Он выбрал правительство. А первым секретарем ЦК стал Хрущев.

Но реально по своему «весу» в руководстве, по авторитету и деловым качествам лидировали не Маленков или Хрущев. Лидировал Лаврентий Павлович Берия — к тому же давно действовавший в «связке» с Маленковым. В последующих «разоблачительных» кампаниях была создана легенда о Берии как о главном «сталинском палаче», абсолютном чудовище. Но в действительности те, кто уничтожил Берию, свалили на него многие собственные преступления. Например, Маленков в период «ежовщи-ны» курировал НКВД в Политбюро, то есть всю кампанию «большого террора», лично осуществлял «чистки» в Белоруссии. А Хрущев руководил репрессиями в московской парторганизации и на Украине. Даже в 1939 г., когда террор целенаправленно сворачивали, он так размахался, что останавливал его Сталин — направил телеграмму: «Уймись, дурак».

Берия был одним из типичных коммунистических деятелей своей эпохи — волевой, жестокий, хитрый, поднаторевший в интригах внутрипартийной борьбы. Но был человеком умным, умевшим широко и глубоко мыслить, а садизмом и кровожадностью он никогда не отличался. Еще в 1924 г., будучи заместителем председателя ЧК Грузии, пытался предотвратить готовившееся там восстание весьма своеобразным способом — допустил утечку информации, что о заговоре известно. Чтобы националисты отказались от выступления и не случилось кровопролития. (Хотя они предупреждению не вняли, сочли провокацией.) В 1937—38 гг., возглавляя компартию Грузии, он действовал весьма умеренно — под расстрелы и в тюрьмы там попало 5 тыс. человек. Не берусь судить о персональной вине или невиновности каждого, но для Грузии, где даже в партии хватало националистов, троцкистов, людей, связанных с грузинскими масонами-меньшевиками, цифра не такая уж большая. А уж с масштабами репрессий на Украине или в Белоруссии она ни в какое сравнение не идет.

Как раз из-за того, что Берия проводил чистки взвешенно, Сталин выдвинул его на замену Ежову. А следующая кампания репрессий, которую возглавил Берия, нацеливалась на виновников беззаконных арестов и казней, на тех, кто устроил «ежовщину». Под руководством Лаврентия Павловича был осуществлен масштабный пересмотр дел, прошли массовые реабилитации. В 1939 г. по поручению Сталина он провел освобождение из мест заключения тысяч священнослужителей и мирян, осужденных по «церковным» делам. Тогда же при НКВД был создан отдел, занимавшийся вопросами Церкви. Сперва он занимался пересмотром дел, потом осуществлял негласный надзор за Церковью, но при этом и защищал ее от нападок и поползновений — ведь до сентября 1943 г. аппарат патриархии в Москве существовал «неофициально», не имея в государстве определенного статуса.

Берии пришлось во многом выправлять и катастрофические последствия «ежовщины». Как уже отмечалось, в кампаниях террора 1937–1938 гг. была полностью разгромлена советская разведка, парализована оборонная промышленность. За решеткой очутились Туполев, Мясищев, Петляков, Королев, Томашевич и много других конструкторов, инженеров, директоров заводов. Берия не только обеспечил их реабилитацию, но взял под персональную опеку, помогая им восстанавливать работу своих предприятий и конструкторских бюро.

А возрождение разведки Лаврентий Павлович возглавил лично. В помощники себе он привлек П.А. Судопла-това, которого вслед за многими сослуживцами уже готовились исключить из партии и арестовать. По его заявкам Берия скопом освободил всех еще уцелевших специалистов, находившихся в тюрьмах и лагерях. Кроме того, он добился, чтобы ему поручили в Политбюро курировать стратегическую разведку. Таким образом Берия подчинил себе и централизовал спецслужбы разных ведомств, ИНО НКВД, ГРУ РККА и др., ранее действовавшие вразнобой и конкурировавшие между собой.

Как вспоминает Судоплатов, Берия кардинально пересмотрел стратегию советской разведки. С начала 1920-х годов главными ее задачами считались организация диверсий через иностранные компартии и борьба с эмигрантскими центрами, хотя эти центры почти никакой опасности для СССР уже не представляли. Тем не менее против них осуществлялись сложные операции, тратились огромные средства. Берия перенацелил резидентуры на политическую, экономическую, военную разведку, на вербовку или внедрение агентов влияния в иностранных правящих кругах. Начались энергичные мероприятия по реанимации разведывательных сетей. В предельно сжатые сроки, всего за два года, оставшиеся до войны, механизмы советских спецслужб за рубежом снова стали работоспособными и не уступали германским или британским.

В 1942 г. Берия в качестве члена Государственного Комитета Обороны ничтожными силами, почти на голом месте, организовывал оборону Кавказа — и с этим тоже успешно справился. А после 42-го он уже не имел отношения к карательным органам. Произошла реорганизация, от НКВД отделился НКГБ под руководством Меркулова. А от НКГБ отделили стратегическую разведку — она осталась в подчинении Берии. Кроме того, он был назначен курировать в Политбюро науку, разработку новых видов вооружения. Под его эгидой организовывался целый ряд научных учреждений, он стал основателем Московского механического института боеприпасов (впоследствии Московского инженерно-физического института).

Берия был определен и руководителем Специального комитета — возглавил работы по созданию ядерного оружия. Причем объединение в одних руках стратегической разведки и «спецпроекта» вполне себя оправдало. Советские агенты получали ценные данные об американских разработках в данном направлении, поэтому наши ученые смогли избежать многих промежуточных экспериментов, отказаться от тех или иных направлений исследований. Но обвинять Советский Союз в «похищении» секрета атомной бомбы было бы глупо. Хотя бы потому, что американцы пользовались теми же методами — их спецслужбы постарались выдернуть из Европы и перебросить в США Эйнштейна и других ученых, вели настоящую охоту за разработками нацистской Германии. Ну а итог поединка известен. СССР крайне вовремя, в самый разгар «холодной войны» получил ядерное оружие, что позволило предотвратить войну «горячую» и надолго обеспечить в мире относительное равновесие.

Байки о пристрастии Берии к женскому полу, соблазнениях и похищениях на улицах красивых дам — не более чем грязные сплетни. Лаврентий Павлович был убежденным и любящим семьянином. Впрочем, мифы о женщинах даже в принципе не могли быть достоверными. При Сталине вести себя подобным образом для любого государственного деятеля было бы смертельно опасно. Хватило бы одного доноса Абакумова (а он с Берией враждовал). Кем-кем, но дураком Лаврентий Павлович никогда не был.

В интригах, сплетавшихся вокруг вождя, он, конечно, поучаствовал крепко. Однако не в большей степени, чем другие его соратники. Но, будучи шефом разведки, он лучше многих руководителей представлял истинное положение дел в стране. Очевидно, и лучше Сталина, получавшего сглаженные и отретушированные доклады. Знал о перекосах в экономике, о бедствии сельского хозяйства, о том, что в народе из-за слишком долгого затягивания поясов накапливается недовольство. Представлял, насколько взрывоопасной стала разросшаяся система ГУЛАГа. Да еще и непродуктивной, пригодной только для грубых и черных работ, зато лишавшей промышленность и сельское хозяйство миллионов рабочих рук. А при этом, имея свободный доступ к любой информации из-за рубежа, Берия видел и удобства западной жизни, считал возможным многое перенять.

При жизни Иосифа Виссарионовича высказывать такие взгляды никто бы не осмелился. Однако в марте 1953 г. Маленков и Берия составили правящий «дуумвират». Вместе они представляли серьезнейшую силу, с которой были вынуждены считаться остальные советские лидеры. Причем Маленков зависел от поддержки Берии, который получил возможность проводить внутри «дуумвирата» собственную политику.

Именно Берия, а не Хрущев начал разрушение ГУЛАГа. Провел массовую амнистию, освободившую 1,2 млн (по другим источникам 900 тыс.) заключенных. Внедренная впоследствии версия, будто он «выпустил уголовников», к действительности отношения не имеет. Амнистия коснулась тех, кто имел сроки от 5 лет и ниже, несовершеннолетних, матерей, имеющих детей в возрасте до 10 лет, а также лиц, осужденных за административные, экономические правонарушения, независимо от срока. Под амнистию попали «бытовики», сидевшие за нарушения трудовой дисциплины, мелкие хищения, приписки, попали члены семей «политических». В общем, те, кого можно было выпустить скопом, без дополнительных разбирательств. А из уголовников вышли на свободу разве что хулиганы и мелкие воришки — бандиты и рецидивисты в сталинской России сроков менее 5 лет не получали.

Кроме того, в рамках реформ Берии сам ГУЛАГ был выведен из подчинения МВД и передан в ведение Министерства юстиции, а строительные и производственные главки ГУЛАГа отданы отраслевым министерствам. Были урезаны права Особого Совещания при МВД, прекращены многие политические дела — «мингрельское», «дело врачей», «дело Шахурина», «дело маршала Яковлева». Начались очень значительные чистки в «органах», расследования по поводу ложных обвинений, незаконных методов работы.

Берия планировал и радикальные государственные реформы. Для повышения благосостояния народа намечалось срочно усилить развитие легкой и пищевой промышленности. Увеличить инвестиции в сельское хозяйство, снизить налоги с крестьян, расширить права колхозов — вплоть до создания собственных предприятий, кооперативов. Даже разрешить свободный выход из колхозов, создание фермерских хозяйств, если это окажется выгодным. Предполагалось ослабление роли партии и перераспределение ее полномочий в пользу государственных органов. Должна была преобразоваться структура СССР в сторону более полного федерализма с национальным самоуправлением республик.

Во внешней политике Берия считал нужным улучшение отношений с Западом. Думал о том, чтобы отказаться от строительства в странах Восточной Европы социализма по советским образцам, вместо этого хотел привязать их к СССР другими методами — экономическими, дипломатическими. Торговлю с зарубежными странами планировал расширять, а на Черноморском побережье Кавказа замышлял организовать мощный курорт международного класса с привлечением на концессионных началах западных инвесторов, создав таким образом «окно» для проникновения в СССР иностранного капитала. Многие из этих проектов выглядят спорными, но в целом они вели бы к подобию «китайского варианта» — тех реформ, которые впоследствии осуществит Дэн Сяопин. Повышение уровня жизни, частичный допуск рыночных отношений при сохранении коммунистической идеологии и стабилизации государства. Но начать такие реформы в Советском Союзе помешал Н.С. Хрущев.

О нем в исторической литературе тоже утвердились легенды, во многом основанные на мемуарах самого Хрущева. Хотя даже иностранные историки-антисталинисты, симпатизирующие ему, как Н. Верт, вынуждены признать, что к его мемуарам надо «относиться осторожно». А попросту говоря, они лживы. Врал в них Никита Сергеевич без стеснения, сплеча. Чего стоят хотя бы картины «оргий» у Сталина, который якобы напаивал своих гостей до умопомрачения и забавлялся «шутками», когда они сажали друг друга на яйца, мазали физиономии. Почему-то эти безобразия «видел» только Хрущев, и никто другой из многих политиков и военачальников, присутствовавших на обедах и ужинах Сталина. Или взять историю о том, как в первые дни войны Сталин исчез, запершись на даче, и Политбюро действовало без него. Недавно опубликованный журнал посетителей Сталина в кремлевском кабинете показывает, что он все дни находился на рабочем месте, без каких-либо перерывов.

Что касается самого Хрущева, то он был раскаявшимся троцкистом. В начале 1920-х чуть не попал под чистки из партии еще и за то, что «омещанился», то бишь увлекся личным обогащением. В этих грехах он каялся перед Кагановичем, который и стал его первым покровителем на стезе партийной работы. В начале 1930-х Никита Сергеевич был секретарем парторганизации в Промакадемии. А среди тех, кто состоял в ней, были студентки Надежда Аллилуева — жена Сталина, Дора Хазан — жена Андреева, Мария Каганович, Полина Жемчужина — жена Молотова. Аллилуева, рассказывая мужу о молодом и энергичном секретаре, способствовала его дальнейшему возвышению.

Оно происходило в период чисток троцкистов и зи-новьевцев, слетавших со своих постов. В1935 г. Сталин поставил Хрущева во главе московской парторганизации, он по ступенечкам вошел в ЦК, Политбюро. Как уже отмечалось, он в полной мере проявил себя в кампаниях «большого террора» в Москве и на Украине. Нет, он тоже не был садистом и патологическим убийцей. Он был лишь бездушным и махровым карьеристом, а чужие жизни, которыми он жертвовал ради личной выгоды, для него не имели значения. И вот что любопытно: многие такие «усердные», кто постарался взвинтить масштабы репрессий, ответили за это собственными жизнями. Хрущеву (как и Маленкову) удалось выйти сухим из воды.

Но и в дальнейшем обращает на себя внимание поистине странная способность Никиты Сергеевича выходить сухим из воды. В 1942 г. он, будучи членом Военного совета фронта, вместе с маршалом Тимошенко предложил наступать под Харьковом, с Барвенковского выступа, «проглядев», что на фланге у них сосредотачивается танковая армия фон Клейста. Генштаб возражал, указывал, что организовывать наступление из выступа, почти готового «мешка», в любом случае опасно. Но Тимошенко и Хрущев настояли на своем и убедили Сталина. Кончилось это катастрофой на всем южном фланге, германские войска удалось остановить только под Сталинградом и на Кавказе. Другие за подобные ошибки платили по крайней мере лишением должностей, понижениями в званиях. Хрущев не пострадал.

Во время войны случилась и темная история с его сыном. О ней ходят слухи, проверить которые невозможно: придя к власти, Никита Сергеевич изъял и уничтожил все документы по данному делу. Известно несколько версий. По одной из них Леонид Хрущев, офицер ВВС, совершил серьезные проступки в тылу, его ждало наказание. Отец умолял Сталина простить, и сын был отправлен на фронт, где и погиб. По другой версии, он был сбит, попал в плен, в лагере сотрудничал с немцами. А после освобождения об этом стало известно. Хрущев упрашивал Сталина о пощаде, однако Иосиф Виссарионович был неумолим, и Леонида расстреляли. Повторюсь, это лишь версии, истина остается неизвестной. Но если подобная история действительно имела место, то опять встает вопрос о «непотопляемости» Хрущева. Почему Сталин не удалил его от себя, если знал, что он имеет причины для личных обид и ненависти?

В 1946–1947 гг. Никита Сергеевич возглавлял компартию Украины. Административным дерганием, непродуманными потоками указаний запутал сельское хозяйство и усугубил ситуацию, когда и без того грянул неурожай. Вызвал голод. Попал вроде бы в опалу, но тут же был назначен руководить всем сельским хозяйством. Ранее уже отмечалось, что он и здесь напортачил «реформами» и экспериментами. Но его назначили первым секретарем Московского обкома партии и секретарем ЦК.

Существуют объяснения, как Хрущев избегал всех опал и наказаний. Был человеком очень умным, однако преднамеренно изображал из себя безобидного простака, с которого нечего взять, и благодаря этому побеждал в «придворных» интригах. Да, эдакая мужицкая хитреца в нем была. Помогала оставаться на плаву, делать карьеру. Но стоит взглянуть на последующие горе-реформы Хрущева, стоит хотя бы почитать его мемуары (даже после того, как их капитально обработали и отредактировали профессионалы), и перед нами предстает человек крайне неумный! Так как же он мог преодолеть многочисленные препятствия и пройти весь путь из самых «низов» к вершине власти? Почему ему сходили с рук любые грубейшие «ляпы»?

Складывается впечатление, что его «вели» другие силы. Куда более умные, куда более могущественные, чем он сам. Которым и нужен был именно такой. Не забывший «революционные» идеи и методы троцкизма. Недалекий умом, но самоуверенный, склонный наломать дров на любом поприще. Обиженный на Сталина. И вдобавок — чисто русский. В данном отношении был учтен неудачный опыт с попыткой выдвижения Троцкого. Был ли сам Хрущев агентом мировых закулисных кругов? Вряд ли. Но и разыграть хитрейшую «шахматную» комбинацию по перехвату власти самостоятельно он не мог. На такое у него еще не хватило бы ресурсов, влияния, да и ума. Кто опекал его в советском руководстве? Кто проталкивал на различных этапах карьеры? Кто направлял его в 1953 г.? Это остается «за кадром». Но обращает на себя внимание, что в последующие годы рядом с ним неизменно оказывался Микоян. Выступал его главным помощником в крутых политических поворотах, в проигрышных международных акциях.

А реформы Берии «мировую закулису» совершенно не устраивали. Они были вариантом «нового нэпа», однако нэп был интересен Западу только в разрухе 20-х, когда Россия скатывалась в зависимость от иностранцев. В 1950-х при частичном восстановлении рыночных отношений, и даже при полном возврате к капитализму, Россия осталась бы могучей сверхдержавой. Преобразования могли стабилизировать ее, повысить благосостояние граждан. Зачем? А налаживание взаимоотношений с Западом снижало международную напряженность, но тем самым угрожало прибылям транснациональных корпораций, прекращая гонку вооружений. Оно закрепляло систему двухполярного мира. Двух-, а не однополярного. Нет, сперва Советский Союз следовало ослабить, расшатать новыми катастрофическими экспериментами…

Никакого «заговора Берии» не существовало. Неужели такой деятель, если он и впрямь готовил заговор, проявил бы столь вопиющую беспечность? Позволил бы так легко арестовать и уничтожить себя? Заговор составил Хрущев. Конечно, не сам, нашлись более толковые помощники. Никита Сергеевич сумел перетянуть на свою сторону Маленкова, которому очень не нравилась зависимость от всесильного первого заместителя. Его нетрудно было застращать, что Лаврентий Павлович легко может скинуть его. Не составляло труда добиться и поддержки «консерваторов» — Молотова, Ворошилова, Кагановича. Реформаторские проекты Берии были для них неприемлемы (а может, и жены сказали свое слово). А главным козырем Хрущева стал союз с военными, в первую очередь с Жуковым. С Берией они давненько враждовали, после войны Лаврентий Павлович представил Сталину донос о коврах, мебели и прочих трофеях, вывезенных маршалом из Германии. Видимо, еще и добавили клеветы (впоследствии на Берию свалили все гонения на военных).

10 июля 1953 г. в Москву были введены войска. По официальной версии, Берия был арестован, а в декабре осужден и расстрелян. На самом деле он был убит в тот же день. Об этом сообщил его сын, Серго Берия, со временем проболтался и Хрущев. Заговорщики решили не рисковать. А уж после убийства был созван пленум ЦК, который обвинил Берию в «преступном посягательстве на партийное руководство обществом», «планах реставрации капитализма», за что его объявили «английским шпионом». И под шумок, когда все были ошеломлены свалившейся на них информацией, Никита Сергеевич сделал еще один ход. Решающий, мастерский. Под предлогом «разоблаченного заговора» было принято постановление «укрепить партийное руководство во всех звеньях партии и государственного аппарата». Таким образом глава партии Хрущев со второго плана вырывался на первый, обходил главу правительства Маленкова!

Переворот сопровождался кампанией террора. В качестве «палачей Берии» расстреляли Деканозова, Кобуло-ва — несмотря на то, что они не имели отношения к карательным органам, а занимались дипломатией и разведкой. Произошла капитальная «чистка» в научных учреждениях, которые курировал Берия. А созданная им великолепная система стратегической разведки была полностью разгромлена. Под репрессии попали лучшие специалисты в этой области — Райхман, Эйтингон, Судоплатов, Мешик, Мильштейн, Зарубин, Коротков, Полякова и др. Некоторых казнили, других отправили за решетку, третьих сослали или поувольняли. Тем, кто сумел пережить эти гонения, потом пришлось долго хлопотать о реабилитациях, о восстановлении званий, наград, о выслугах и пенсиях. Кстати, можно отметить совпадение. В ходе переворота пострадали именно те люди, которые обеспечили Советскому Союзу ядерное оружие. Похоже, им попутно отомстили.

 

Язва двадцатая. ОБМАНЧИВАЯ «ОТТЕПЕЛЬ»

Термин «Оттепель» запустил в обиход Илья Эренбург. Автор весьма «специфический». В свое время он подвизался в Испании. Так воспевал революционную борьбу, что его статьи прекрасно ложились в русло провокации, запугивания мира коммунистической и советской угрозой. В годы Великой Отечественной он был одним из самых гневных и страстных обличителей нацистов, призывая истреблять их. Порой его публикации даже запрещали, чтобы солдаты под их воздействием не убивали пленных. Хотя сам Эренбург в войну подолгу оставался за границей. Позже, во время присуждения ему Сталинской премии, возник спор: писатели отмечали, что он плохо знает русских. Он сотрудничал в Еврейском антифашистском комитете, однако репрессии его не коснулись. Эренбург был одним из творцов «культа личности», превосходя многих других авторов в области славословий. Но уже в 1953 г. внезапно переориентировался — ив «Новом мире» появилась его повесть, которая так и называлась: «Оттепель».

На самом деле никакой «оттепелью» еще не пахло. Наоборот, повесть послужила как бы сигналом, это слово сразу же подхватили. Другие литераторы кинулись в ту же струю. Перекликаясь в названиях, появились «Времена года» В. Пановой и еще ряд подобных произведений. Хотя даже такое верноподданническое «свободомыслие» в верхах пока еще сочли чрезмерным, журнал «Новый мир» получил крупный нагоняй, а его редактора Твардовского сняли с должности.

Реальная «оттепель» сперва началась не в политической или культурной сферах, а в материальной. Желая заслужить популярность в народе, новые правители предприняли ряд экстренных мер. В августе 1953 г. выделили крупные дотации на производство товаров народного потребления, на них резко снижались цены (например, на хлеб — втрое). Правда, удешевление промышленных товаров привело к дефицитам, но начали пересматриваться планы, показатели роста по предметам широкого потребления были удвоены. В сентябре 1953 г. на пленуме ЦК Хрущев выступил с докладом о бедственном положении в деревне. Для колхозов были значительно повышены закупочные цены (на мясо — в 5,5 раза, на масло и молоко — в 2 раза, на зерно — на 50 %). Одновременно уменьшались обязательные поставки, списывались все долги колхозов, снижались налоги на приусадебные участки и рыночную продажу продуктов. Деревня и впрямь находилась в тяжелом положении. Теперь колхозы и крестьяне получали возможность поправить дела, начали расти их доходы. Для дальнейшего улучшения положения с продовольствием (и наращивания производства экспортного зерна) Хрущев в феврале 1954 г. выдвинул грандиозный план освоения целины.

А в июне 1954 г. прошел съезд профсоюзов, где первый секретарь ЦК и его присные вдруг обрушились с гневной критикой на профсоюзных руководителей за то, что они никогда не защищали «права трудящихся». Дескать, не боролись против разницы зарплат для разных категорий работников, против «незаконных» увольнений. Констатировали «глубокое разочарование трудящихся в профсоюзах». От них требовалось исправить эти недостатки, следить за материальным поощрением рабочих, за мерами по охране труда. Стала увеличиваться зарплата, снижалась продолжительность рабочего дня и рабочей недели, повышалось и упорядочивалось пенсионное обеспечение (хотя для колхозников пенсии ввели только в 1965 г., после Хрущева).

В период с 1953 по 1956 г. были допущены и некоторые религиозные послабления. Благо государству это ничего не стоило, зато прибавляло популярности правителям. Православной Церкви разрешили открыть некоторое количество храмов. Но давали поблажки и другим конфессиям. Увеличилось количество мечетей, старообрядческих и протестантских молитвенных домов. В это время была построена и синагога в Биробиджане, которой там не существовало с момента основания города.

Развернулась широкая программа строительства жилья. Это тоже был чрезвычайно больной вопрос. Развитие промышленности вызывало приток населения в города. Дополнительные проблемы создала война, когда 25 млн человек остались без крова. Люди ютились в бараках, общежитиях, обрести хотя бы на старости лет комнату в «коммуналке» почиталось за великое счастье. Теперь Хрущев выдвинул задачу «строить больше, быстрее, дешевле» — использовать блочные конструкции, упрощенные проекты 4–5 — этажных домов, где можно обойтись без лифтов, без сложного инженерного оборудования. В разных городах стали расти «хрущевки» — это уже значительно позже их окрестят «хрущобами», а в то время люди были им чрезвычайно рады.

Никита Сергеевич разъезжал по стране, «запросто» встречался с колхозниками, работягами и поговорить мог «по-простому», соленое словечко ввернуть, похвалить, посочувствовать трудностям, даже выпить «с народом». Но в большей степени он делал опору на местных начальников, на партийных функционеров среднего звена. Тех самых «удельных князьков», которых прижимал Сталин, не давая им лишней самостоятельности. Заняв руководящие должности в районах, областях, республиках, они желали пользоваться этим. Пожинать соответствующие выгоды и быть уверенными в своей безопасности. Жить по-начальственному, «властвовать» в свое удовольствие и не дрожать, что тебя в любой момент за твои дела притянут к строгому ответу. Хрущев не обманывал их ожиданий.

Поощрял, ободрял, награждал, требуя только лояльности к себе и своей политике, — а это партийные функционеры хорошо умели — выражать поддержку чему угодно.

Продолжилось разрушение старой карательной системы. МГБ было преобразовано в Комитет госбезопасности при Совете министров. При этом произошла кардинальная смена кадров. В сентябре 1953 г. Верховный Совет открыл возможность пересматривать постановления бывших коллегий ОГПУ, НКВД, упраздненного «особого совещания» при НКВД — МГБ — МВД. Однако реальная ликвидация разросшейся системы ГУЛАГа, начатая Берией, с его смертью почти остановилась. Пересмотры дел и приговоров тянулись подолгу, документы ходили по инстанциям, и до осени 1955 г. было освобождено лишь 16 тыс. человек. В лагерях из-за начатых и заторможенных амнистий возобновились бунты. В 1954 г. произошло восстание в Кингире, подавляли танками, погибло 700 человек. В 1955 г. было восстание в Воркуте.

Но некоторые политические дела были пересмотрены — «громкие», касавшиеся крупных фигур. По требованию Жукова реабилитировали военачальников, попавших под репрессии в послевоенные годы. В 1954 г. были осуждены и расстреляны бывшие министры госбезопасности Меркулов и Абакумов, а при этом реабилитировали осужденных по «ленинградскому делу». Впрочем, эти акции имели под собой особую, скрытую подоплеку. Хрущев поэтапно расчищал себе плацдарм для полного захвата государственной власти. Маленков, предав Берию, подрубил сук, на котором сидел он сам. А теперь пришла и его очередь. Ведь «ленинградское дело» инициировал он, громя «команду» Жданова. Значит, должен был понести наказание вместе с Абакумовым. Однако вопрос решили «мирно». Причастность Маленкова к уничтожению невиновных согласились «забыть», а он вместо этого признал, что совершил ошибки в сельском хозяйстве, покаялся даже в «правом уклоне» — так квалифицировали увеличение выпуска товаров широкого потребления. За эти ошибки и «уклоны» он был снят с поста председателя Совета министров (но все-таки оставлен в Президиуме ЦК). Опорой Хрущева, помогшей свалить Маленкова, опять стали военные, и получили соответствующие вознаграждения. Главой правительства стал министр обороны Булганин, а Жуков занял его кресло в Министерстве обороны.

Ну а дальше покатились международные инициативы Хрущева. Осенью 1954 г. Никита Сергеевич с Микояном и Булганиным отправился в Пекин. Уступил Китаю все советские права в Маньчжурии, отдал Порт-Артур и Дальний. Сталин тоже вел переговоры об этом, но с оглядкой на дальнейшую политику Мао Цзэдуна. Выдвигалось условие создания в Маньчжурии крупных совместных предприятий (такими предприятиями предстояло стать и портам, железным дорогам, построенным в Китае русскими). В результате не только партнеры, но и наша страна должна была получать значительные прибыли. Теперь все советские базы и объекты отдавались сразу, безоговорочно. А совместные предприятия, которые уже были созданы, ликвидировались, их передали в исключительную собственность Китаю. Вдобавок Пекину еще и предоставили огромные кредиты.

Взаимоотношения с Западом оставались напряженными. Правда, в 1953 г. при участии СССР и Китая был заключен мир в Корее. Удалось достичь договоренности о примирении во Вьетнаме. Но на урегулирование спорных вопросов в Европе американцы и их союзники упрямо не соглашались. В январе 1954 г. в Берлине собралась конференция министров иностранных дел США, Англии, Франции и СССР. Поскольку западные державы рекламировали «оборонительный характер» НАТО, Советский Союз предложил, чтобы и его приняли в эту организацию, а в Европе была создана система коллективной безопасности с участием США. Однако эти предложения были отвергнуты.

Запад продолжал конфронтацию, возникали новые военные блоки: в 1954 г. — СЕАТО, в 1955 г. — СЕНТО, куда американцы и англичане вовлекли 25 государств Европы и Азии. Наконец, в октябре 1954 г. было принято решение о вступлении в НАТО Федеративной Республики Германия. Еще недавно провозглашалась «демилитаризация» Германии, вчерашнего общего врага. Теперь ее признали союзницей западных держав и принялись вооружать — понятно, против кого. Советский Союз отреагировал. В мае 1955 г. в Варшаве состоялось совещание социалистических стран, где они заключили соглашение о создании своего военного блока, Организации Варшавского договора.

Но… в то самое время, когда советские средства массовой информации превозносили наш достойный ответ американцам и НАТО, без особого шума совершилась еще одна акция. 15 мая, на следующий день после подписания Варшавского договора, СССР заключил соглашение с западными державами о выводе наших войск из Австрии. Без каких-либо уступок с их стороны, без какой-либо готовности к компромиссам. В одностороннем порядке был отдан важнейший стратегический плацдарм в Центральной Европе! Да и австрийцы были настроены к присутствию наших гарнизонов вполне благожелательно, куда лучше немцев и венгров, ни провокаций, ни демонстраций не устраивали. Словом, точно так же, как масоны-«реформа-торы» при Александре II отдали Аляску, как отдавали территории Ленин и Троцкий, так и очередные реформаторы начали сдавать российские позиции.

Не успели осмыслиться одни «инициативы», как грянули другие. В конце мая 1955 г. Хрущев, Микоян и Булганин нанесли визит в Югославию. При Сталине в правительстве Тито обозначились масонские влияния. Он вознес в ранг национальных героев террористов из организаций «Млада Босна» и «Черная рука», спровоцировавших Первую мировую войну. Главенствующую роль СССР не признавал, выдвинул проекты собственной «Балканской Федерации», куда вошли бы Болгария, Румыния, Албания, Греция — под руководством Югославии. Наши страны серьезно поссорились. Сейчас перед Тито извинились — в одностороннем порядке. Вину за разрыв отношений полностью возложили на Советский Союз. Тито еще и кочевряжился, задирал нос, демонстрировал обиды. Но советская делегация по всем вопросам уступила, согласилась на огромную экономическую помощь. Взамен СССР не получил ничего, кроме заверений о «дружбе» и «сотрудничестве». Белград сохранил «особую позицию», не примкнув ни к Варшавскому договору, ни к Совету экономической взаимопомощи.

В июле 1955 г. в Женеве впервые после 1945 г. прошла конференция глав великих держав — Хрущева, Эйзенхауэра, Идена и Фора. Она завершилась полным провалом. Все советские предложения по коллективной безопасности, по «германскому вопросу» Запад однозначно отмел. Тем не менее и за рубежом, и в Советском Союзе конференцию пропагандировали как крупнейший успех. Писали, что встреча показала возможность сотрудничества, продолжения переговоров…

Они действительно продолжились. В сентябре 1955 г. состоялся визит в Москву западногерманского канцлера Аденауэра, в ходе которого Советский Союз признал ФРГ и установил дипломатические отношения. Снова в одностороннем порядке! Потому что Запад и не думал признавать Германскую Демократическую Республику, а советские предложения по Западному Берлину (например, о предоставлении ему статуса вольного города) отвергал. В угоду Аденауэру Хрущев сделал широкий жест «доброй воли». Германии были возвращены все пленные, находившиеся после войны в советских лагерях. А заодно с ними освободили тех, кто сидел за сотрудничество с оккупантами! Что ж, это был следующий, хрущевский этап разрушения ГУЛАГа. В лагерях оставались люди, осужденные невиновно, по оговору, за неосторожное слово. Только что отправили за решетку советских разведчиков как «людей Берии». А в это время выпускали на волю бывших полицаев, старост, бургомистров.

А в октябре 1955 г. Хрущев совершил турне в Индию, Бирму, Афганистан. В государства, которые не стали социалистическими, не стали и союзниками СССР, но и к антисоветским блокам не присоединились. Им тоже были выделены громадные кредиты на экономическое развитие! (К примеру, 135 млн долл, на строительство только одного металлургического комплекса в Индии.) В общем, устанавливалось правило, что даже нейтралитет в мировом противостоянии будет вознаграждаться за счет Советского Союза!

Подобные повороты в международной политике определялись, конечно же, не только ошибками Хрущева и его чрезмерным миролюбием. Он далеко не всегда бывал миролюбивым. Видать, направляли, подсказывали. Участником почти всех внешнеполитических акций был один из его ближайших соратников — Микоян. В окружении Никиты Сергеевича действовали и другие фигуры, на «заднем плане». Например, доводилось слышать информацию, что зять Хрущева, главный редактор «Комсомольской правды» и «Известий» Аджубей участвовал в совещаниях зарубежных финансово-политических кругов по «новому мировому порядку».

Что ж, внешнеполитические шаги Хрущева неизменно вели к ущербу для России, но они же приносили ощутимый выигрыш в советской верхушке. Он начал подавлять своих соратников по заговору. Молотов выступил решительным противником примирения с Югославией, договора об Австрии — и его вынудили каяться. Точно так же ослаблялись и подрывались позиции Кагановича. А зарубежные средства массовой информации превозносили Никиту Сергеевича как мудрого и прогрессивного политика. В 1953 г., даже свергнув Берию, он еще не воспринимался как «вождь». Для советских людей, партийных работников он оставался «одним из многих». Авторитет того же Молотова был гораздо выше. Но как раз то обстоятельство, что Хрущев раз за разом представлял СССР на международной арене, что его «признали» Америка, Англия, Франция и другие державы, обеспечили ему положение лидера внутри страны.

Без «признания» Хрущева Западом был бы невозможен взрыв «политической мины» на XX съезде партии, в феврале 1956 г. Делегаты на него тщательно подбирались (в основном из партийных аппаратчиков). В конце съезда Хрущев объявил закрытое заседание, без прессы и представителей иностранных компартий, где 4 часа зачитывал «секретный доклад», подготовленный профессором П.Н. Поспеловым. Кстати, он был активным помощником Сталина, был составителем его официальной биографии, готовил к изданию книги Иосифа Виссарионовича. Для Берии он писал речь на похоронах Сталина. А потом одним из первых предал своих прежних покровителей.

В докладе Хрущева использовались старые троцкистские аргументы — ленинское «завещание», история о том, как Сталин обидел Крупскую, как извратил нормы «партийной демократии». Осуждались репрессии, на Сталина навешивалась и вина за поражения 1941–1942 гг. (в том числе Хрущев перевалил на него собственную вину за катастрофу под Харьковом). Но коллективизация, раскулачивание, голодомор обходились стороной. Осуждались только репрессии против коммунистов. Да и то не всех. Участников «уклонов» и оппозиций Хрущев не коснулся. Оправдывались военные — Тухачевский, Якир, Блюхер и пр. Объявлялись невиновными некоторые партийные деятели — Косиор, Постышев, Чубарь и др. (как ни парадоксально, в основном это оказались лица, расстрелянные за безобразия «ежовщины»). В целом же делегатам преподносился образ тирана и злодея Сталина — и следовал вывод о необходимости вернуться к истинному ленинизму.

«Секретность» доклада была мнимой. Хотя по решению Президиума ЦК он предполагался именно секретным и только секретным, Хрущев и его приближенные постарались заблаговременно отпечатать его в виде книжечки, которая выдавалась делегатам съезда. Потом ее стали рассылать в местные организации, как бы только для коммунистов. Но информацию забросили и в беспартийные массы. Собрания по обсуждению доклада были проведены на предприятиях, в колхозах, воинских частях, даже в школах среди старшеклассников. Книжечка передавалась и в зарубежные компартии, ее содержание попало в западную прессу.

Это вызвало сильнейшее брожение в умах. Падал авторитет самой власти! Если система столько лет была преступной, то ведь сейчас страной правили выходцы из той же системы. С другой стороны, слишком многие коммунисты возмущались нападками на Сталина. Поэтому Хрущеву и его окружению пришлось дать обратный ход. В июне ЦК КПСС принял постановление «О преодолении культа личности и его последствий», где в целом курс партии при Сталине объявлялся верным, «некоторые ограничения внутрипартийной и советской демократии» признавались неизбежными «в условиях ожесточенной борьбы с классовым врагом». А «перегибы» объяснялись личными недостатками Сталина.

Только с 1956 г., после XX съезда, развернулось окончательное преобразование ГУЛАГа. Он был переименован в исправительно-трудовые лагеря, в места заключения направлялись комиссии для пересмотра дел с правом немедленного освобождения. А всего в 1956–1962 гг. было реабилитировано 700 тыс. человек. Центральная ревизионная комиссия восстановила в партии около 30 тыс. человек. Отнюдь не миллионы. Причем это количество реабилитированных относится к людям, репрессированным за все годы сталинского правления, в том числе и казненным, умершим в заключении. Остальные признавались осужденными справедливо. Впрочем, их тоже начали освобождать, но без реабилитаций. Выпускали после того, как они отбыли свой срок. Или применяли условно-досрочное освобождение, «актировку» по болезням…

На международной арене огульное оплевывание прежнего руководства и прежней политики откликнулось далеко не лучшим образом. Резко упал авторитет СССР в иностранных компартиях. Испортились отношения с Китаем: Мао Цзэдун счел такое поведение Хрущева некрасивым и «ревизионистским». В Чехословакии, Польше, Германии, Венгрии начались волнения. Если курс Сталина был «преступным», то стоило ли оставаться в социалистическом лагере? Эти настроения умело подогревались западными разведками. Причем оказалось, что они заранее предвидели встряску в СССР и ее последствия, успели основательно подготовиться. В рамках операции «Красная шапка — красные носки» ЦРУ обучало группы и отряды из венгерских, чешских, польских, румынских эмигрантов, которые должны были организовать «движение сопротивления» в своих странах. Вблизи границ создавались склады оружия.

Правда, в большинстве социалистических государств серьезные беспорядки удалось предотвратить, но в Венгрии дошло до восстания. На сторону мятежников перешло правительство, формировались отряды добровольцев. Тут как тут оказались инструкторы из-за рубежа, оружие… Повстанцы принялись убивать советских солдат, сотрудников своих органов госбезопасности и всех, кого обвиняли в просоветских симпатиях. Подключились не только венгерские «эмигрантские» организации, но и русские. НТС создал «полевой штаб» в Вене, направил в Венгрию своих активистов, они действовали в составе повстанческих отрядов, пытались вести агитацию в советских частях.

Но тут Хрущев проявил решительность. Заручившись одобрением всех стран Варшавского договора, а также Югославии и Китая, двинул в Венгрию войска. Восстание подавили быстро, хотя и с тяжелыми боями, с обеих сторон погибло 20 тыс. человек. А Запад на призывы мятежников о помощи не откликнулся. Ввязываться в войну за какую-то Венгрию он не собирался. Пускай ее подавляют!

Пускай сохраняется память о «жертвах революции», нарастают русофобские настроения. Потом пригодится.

Раскол и разброд, вызванный антисталинской кампанией в социалистическом лагере, пошатнул авторитет Хрущева. А вдобавок он начал свои очередные реформы — по децентрализации народного хозяйства, силовому внедрению кукурузы, политике «броска вперед». Это сплотило против него других партийных руководителей. Как писал Шепилов, «бессистемный поток самых невероятных, смешных, неграмотных инициатив и указаний Хрущева уже к весне 1957 г. сделал для всех очевидным: Хрущева надо убирать, пока он не наломал дров». В июне, когда он отправился с визитом в Финляндию («подарив» финнам советскую военно-морскую базу на их территории), Президиум ЦК попытался его снять.

Проголосовали за это вполне законно, в рамках «партийной демократии». Но не тут-то было. На стороне первого секретаря остался Жуков. Пригрозил, что решению Президиума не подчинится и обратится к армии, военными самолетами экстренно перебросил в Москву членов ЦК, чтобы вынести вопрос на пленум. А «разоблачения сталинских преступлений» дали Хрущеву мощное оружие против своих конкурентов. На пленуме были вывалены материалы об участии в репрессиях его противников — Молотова, Маленкова, Кагановича. Их вместе с несколькими сторонниками объявили «антипартийной группой», поснимали с постов.

Но вскоре и Жукову пришлось пожалеть о своей поддержке Хрущева. Никита Сергеевич начал опасаться слишком популярного маршала. Всего через четыре месяца после победы над «антипартийной группой», когда министр обороны поехал за границу, Хрущев провел постановление «о культе личности Жукова и его склонности к авантюризму, открывающему путь к бонапартизму». Георгий Константинович был уволен со всех должностей и отправлен в отставку. А в марте 1958 г. Никита Сергеевич отстранил и Булганина, сам занял его место во главе правительства. Стал единовластным правителем.

Между прочим, даже и в процессах «десталинизации», в расследованиях преступлений карательных органов лица, так или иначе причастные к связям с «мировой закулисой», нередко оставались в стороне. Расстреливали деятелей типа Абакумова, казнили и сажали «людей Берии». Но один из главных палачей ГУЛАГа — Н.А. Френкель — во все времена проявлял загадочную неуязвимость. До революции он был миллионером, крупнейшим черноморским торговцем, потом вдруг переквалифицировался в чекиста. В 1920-х его арестовали за какие-то махинации, отправили на Соловки, но быстро освободили — и повысили по службе. Его посадили и в 1937 г. Но опять выпустили и повысили. В 1950-х его снова нашлись неизвестные доброжелатели, выгородили его. Никто его злодеяний не расследовал, он достойно завершил карьеру и доживал век заслуженным персональным пенсионером.

Или взять Андрея Свердлова — сына Якова Михайловича. Он служил в НКВД, пользовался особым покровительством Ягоды. Ведь был, ко всему прочему, его родственником. Андрея Яковлевича арестовывали и в 1935, и в 1937 г. Но всякий раз отпускали, восстанавливали на службе. Он отличался крайней жестокостью, лично истязал допрашиваемых. В 1951 г. он очередной раз очутился за решеткой — обвинялся в участии в сионистском заговоре и связах с «Джойнт». В обвинительном заключении говорилось: «…Совместно со своими единомышленниками занимался вредительством в чекистских органах… тайно хранил вражескую литературу и в значительном количестве огнестрельное оружие… Полностью признал себя виновным». Но умер Сталин, и его освободили. При Хрущеве на него посыпались многочисленные обвинения уже не в сионизме, а в том, что был палачом. Однако все жалобы пострадавших в ЦК, КГБ и прокуратуру неизменно клались «под сукно». Ни одной из них не был дан ход. Андрей Свердлов на склоне лет тоже оставался достойным, заслуженным человеком, занимался научной работой, стал писателем…

Ну а небольшая кучка творческой интеллигенции, обласканная Хрущевым, хорошо оплачиваемая и направляемая помощниками Никиты Сергеевича, продолжала громко славить «оттепель». Илья Эренбург, получая за это очередную Ленинскую премию, в своем выступлении поднял вдруг вопрос об «антисемитизме в СССР»: дескать, он сохраняется даже после «десталинизации». Но такие кампании начинать было еще рано, развивать тему не позволили.

 

Язва двадцать первая. БЕДСТВИЯ «ХРУЩЕВЩИНЫ»

Расцвет села, повышение уровня жизни в городах в 1950-х оказались недолгими. С народом заигрывали лишь до тех пор, пока шла борьба в партийном руководстве. А по мере того как Хрущев прибирал к рукам власть, пошли совсем другие реформы. Хаотичные и беспорядочные. Они начали внедряться в самых различных областях. Однако при всей их сумбурности, при широчайшем спектре хрущевских фантазий можно выделить одну общую закономерность. Все эти реформы вели к развалу страны. Повторюсь, я далек от того, чтобы производить Никиту Сергеевича в агенты «мировой закулисы». Но те силы, которые протолкнули его к власти, конечно же, учитывали его самодурство. Теперь особенности Хрущева оставалось только использовать, поощрять и направлять.

Успешному подъему сельского хозяйства быстро пришел конец. Хрущев вдруг приказал ликвидировать государственные моторно-тракторные станции (МТС). А трактора, комбайны, автомашины и прочую технику колхозам предписывалось выкупить. Причем цены на старые, выслужившие свой срок машины, назначались высокие. На это ушли все накопления, возникшие у колхозов в 1954–1956 гг. Ко всему прочему, у них не было подходящих условий для хранения, ремонта техники, не было запчастей, не было специалистов. Купленные машины ржавели под открытым небом или в каких-нибудь сараях, выходили из строя, превращаясь в груды металлолома.

В 1957–1960 гг. развернулась и новая кампания по укрупнению колхозов. Их число сократилось с 83 тыс. до 45 тыс. Предполагалось, что они будут объединяться в мощные «колхозные союзы» и реализуется тот самый проект «агрогородов», с которым Хрущев носился раньше. Но дело требовало очень крупных капиталовложений, а колхозы потратили все средства на выкуп техники, и проект заглох. Но вдобавок в ходе этих преобразований был взят курс на ликвидацию «неперспективных» деревень! А какие из них считать «неперспективными», оценивали «специалисты», невесть откуда взявшиеся. Ездили по областям, безапелляционно указывали — вот такие-то. Или из Москвы спускались указания местному начальству: найти столько-то «неперспективных». Жителей переселяли, и по России появились многочисленные брошенные деревни, хутора…

А в это же самое время средства и техника направлялись на освоение целины, в казахские степи. Туда по комсомольским разнарядкам гнали молодежь, направляли механизаторов, зоотехников, трактористов, шоферов. Слали целыми выпусками молодых учителей, врачей, агрономов. Отправляли и молодых колхозников из «неперспективных» мест. Все это напоминало массовую депортацию русских, украинцев, белорусов! Разве что «почетную» — с музыкой, песнями, бравурными лозунгами.

Добавились и «кукурузная лихорадка», «мясная кампания в Рязани», «молочные рекорды». Кукурузу Хрущев объявил панацеей от всех бед, способной быстро решить проблему с кормами. С 1955 по 1962 г. посевные площади для нее были удвоены. Ее предписывалось сеять даже в тех краях, которые не подходили для нее по климатическим условиям — в северных, западных областях. Но о неурожаях Никита Сергеевич даже слышать не хотел. Объявлял: если «кукуруза не родится, то виноват в этом не климат, а руководитель… Надо заменять тех работников, которые сами засохли, и сушат такую культуру, как кукуруза, не дают ей возможность развернуться во всю мощь». Поэтому руководители, чтобы не слететь со своих постов, бодро рапортовали о высоких урожаях, шли на подлоги и приписки.

В 1957 г. Хрущев призвал за три года утроить производство мяса. Первый секретарь Рязанского обкома А. Ларионов отличился с инициативой утроить производство за год. За это он сразу же получил звание Героя Социалистического Труда, область наградили орденом Ленина. На «вызов» ответили еще несколько областей. На Рязанщине, чтобы выполнить обещание, стали забивать весь скот, молодняк, скупать мясо у населения. Но все равно не хватало, начали закупать в других регионах, израсходовали фонды, выделенные на строительство, образование, здравоохранение. В декабре все-таки отрапортовали — выполнено! Но на следующий год область вынудили взять еще более высокий план. А она уже не могла дать почти ничего. Весь скот забила, все средства истратила. Герой Социалистического Труда Ларионов покончил жизнь самоубийством.

Грянула и «вторая коллективизация». По решениям декабрьского пленума ЦК 1959 г. личный скот у колхозников предписывалось «скупить», а подсобные хозяйства и приусадебные участки запрещались — чтобы колхозники отдавали труд не на своем огороде, а на общественных полях. Хотя подсобные хозяйства занимали лишь 1,5 % обрабатываемых земель, но обеспечивали всю страну овощами и давали сельским жителям главные средства к существованию. Теперь колхозники разорялись. Стали перебираться в города. Или уезжали все туда же, на целину — это считалось престижно, там были приличные заработки, можно было «выйти в люди».

Но если российская деревня пустела, то возвращались из ссылок народы, депортированные при Сталине. Получали льготы, преимущества. Так, 7 февраля 1957 г. была восстановлена Чечено-Ингушская Республика. Раньше в ее состав входили несколько казачьих районов, они имели статус «национальных автономий». Сейчас их вернули в Чечено-Ингушетию, но уже без всякой автономии. И мало того, от Ставропольского края отчленили четыре района на левом берегу Терека, которые раньше в Чечню никогда не входили! В качестве «компенсации» их тоже присоединили к воссозданной автономной республике.

А восточная оконечность Ставропольского края, Киз-лярский район, заселенный казаками, оказался отрезанным от Ставрополья. Его отдали Дагестану. Возвращение из ссылок карачаевцев, балкарцев, ингушей обернулось скрытными депортациями осетин, черкесов, кабардинцев — в 1944 г. им были отданы земли выселенных народов. Теперь их изгоняли, переселяли кого куда. В общем, именно в 1950-х стали закладываться «мины» межнациональных конфликтов на Северном Кавказе, которые сработают в 1990-х…

Еще одной «миной» стала внезапная передача в 1957 г. Крымской области из состава РСФСР в состав Украины. Это ничем не мотивировалось, никак не объяснялось. Крым никогда Украине не принадлежал, а Хрущев просто отдал его. Впрочем, существовал один-единственный документ, согласно которому Крым должен был отойти к Украине. Какой документ? Решения Версальской конференции 1919 г.! Тогда предложение о передаче Крыма Украине внес американский президент Вильсон, и оно было принято Советом Антанты. Остается неизвестным, кто же подсказал эту идею Хрущеву, какие механизмы использовались, чтобы внедрить ее в голову первого секретаря. Но получилось, что его руками давнее решение было выполнено.

Троцкистская линия русофобии и «расказачивания» вроде бы не возвращалась. Но фактически она снова начала осуществляться — в скрытых формах. На Кавказе развернулась кампания по переселению горцев на равнину — и их направляли в места проживания казаков. А в Казахстане была поставлена задача переводить казахов на оседлое жительство. Но «осаживать» их принялись не в тех целинных областях, которые предстояло освоить, а в тех, которые уже были освоены, где издавна существовали казачьи станицы, русские села. Позже принялись селить и в новых местах — после того, как они были освоены русскими. В рамках выдвижения «национальных кадров» представители «титульных» народов получали ключевые посты в администрации, партийных органах, системе образования, здравоохранения. А русское население превращалось во «второсортное».

И — случайное ли совпадение? С 1959 г. грянули новые гонения на Церковь. Руководил ими М.А. Суслов, главный идеолог партии. По всей стране снова стали закрывать православные храмы. Их отдавали под склады, под хранилища техники — дескать, негде трактора и сеялки держать, вот и берите. Если при Сталине количество действующих храмов достигло 20 тыс., то при Хрущеве их осталось всего 7523. Возобновились и аресты священников, верующих. Нет, «церковных» статей не вводили. Применяли другие. Если кто-то выступил с протестом против закрытия церкви — налицо «антисоветская» агитация. Были и казни. В 1956 г. подвергли пыткам и убили «при попытке к бегству» протоиереев А. Ксенофонтова, Н. Будникова. Практиковались (и не так уж редко) тайные убийства священнослужителей.

Опять же, кто подсказал, кто настроил Никиту Сергеевича? Известно, что раньше, в бытность на Украине, он относился к вопросам религии весьма спокойно. Ходите в церковь — ну и ладно. Мог пошутить на этот счет, мог выдрать коммуниста, уличенного в посещении храма. Но богоборческой активности не проявлял никогда. В конце 1950-х — начале 1960-х преследования обрушились не только на Православную Церковь, но и на другие конфессии. В гонениях 1920-х — начала 1930-х смогли уцелеть многие старообрядческие общины. Тогда удары наносились по храмам, священникам, а старообрядцы-беспоповцы обходились без них, службы справляли в домах. Теперь их объявляли «сектантами», закрывали молитвенные дома, арестовывали уставщиков.

И еще знаменательное «совпадение». В самом начале хрущевских реформ, в 1955 г., был отменен сталинский указ 1936 г., запретивший аборты! Объясняли это тем, будто запретительные меры «неэффективны», аборты все равно совершаются подпольно, с помощью дилетантов, в антисанитарных условиях. Лучше уж легально, в больницах. Но подчеркнем, что система здравоохранения была государственной! Теперь за государственный счет больницы получали оборудование для абортов, для этого готовились специалисты. А среди интеллигенции пошли по рукам «научные разработки», что аборт благотворно влияет на женщину, «омолаживает» ее организм, в отличие от родов, которые уродуют ее и старят… Отметим, что во всех развитых западных странах аборты оставались еще под запретом. Уголовная ответственность за такие преступления была отменена в Англии лишь в 1967 г., в США — в 1973 г., во Франции — в 1979 г. Первыми сокращать стали русских.

Продолжалась и деятельность Никиты Сергеевича по «разрядке напряженности». В 1959 г. состоялся его визит в США и переговоры с Эйзенхауэром, потом была созвана Парижская конференция, была организована встреча с американским президентом Кеннеди в Вене. Все эти мероприятия кончились ничем. Запад ни на какие компромиссы по-прежнему не шел. Однако Никита Сергеевич, чтобы продемонстрировать миролюбие, очередной раз предпринял односторонние шаги. И еще какие! Заявил, что мир должен идти к разоружению и в перспективе надо вообще распустить национальные армии, сохранить только полицейские силы. Выразил готовность первыми начать подобные меры. Провозгласил о прекращении ядерных испытаний и произвел масштабное сокращение советских вооруженных сил. Их численность уменьшалась с 5,8 млн до 2,5 млн человек. Более чем в два раза!

Это тоже осуществлялось по-хрущевски, всего за несколько лет, одним махом. Солдаты, может, и не прочь были бы «сократиться», но ведь законы о воинской службе не изменились! Солдат продолжали призывать в прежнем количестве, разве что посылали не учиться военному делу, а строить, на целину. А офицеров кромсали «по живому», сотнями тысяч. Увольняли без специальности, без средств к существованию, без жилья. Увольняли опытнейшие кадры, прошедшие войну, командиров полков, дивизий, Героев Советского Союза. Расформировывали училища, полки, дивизии. Прекращались военно-технические разработки (как, например, стратегического бомбардировщика Мясищева, не имевшего аналогов в мире). Резали на металлолом первоклассные корабли, самолеты — Хрущев пришел к выводу, что они не нужны, если есть межконтинентальные ракеты и подводные лодки. Он ждал, что и Запад адекватно откликнется на миролюбивые жесты. Но Запад не отреагировал. Своих вооруженных сил не сокращал, ядерные испытания продолжал…

Что же касается мирового противостояния, то Никита Сергеевич все равно рассчитывал победить в нем. Только другими, не военными методами. В 1950—1960-х стала распадаться колониальная система. Процесс пошел очень бурно, владычество прежних хозяев одна за другой свергали страны Азии, потом это перекинулось на Африку. А Советский Союз взялся перетягивать их под свое покровительство. По сути, возвращался троцкистский курс на «пролетарский интернационализм», на «мировую революцию», но «интернационализм» проявлялся в совершенно карикатурных формах.

Развернулось беспрецедентное по своим масштабам финансирование режимов, которые объявлялись «дружественными». Что ж, эти режимы охотно выражали «дружбу», чтобы подоить Советский Союз. Колоссальные народные средства потекли за рубеж. Хотя с подобной политикой Хрущев раз за разом садился в лужу. Объединенной Арабской Республике выделили кредит в 100 млн долл, на строительство Асуанской ГЭС, оказали помощь против агрессии Англии, Франции и Израиля в 1956 г. — а эта республика преследовала коммунистов. То же самое случилось с Ираком. В защиту Конго Хрущев стучал ботинком на трибуне ООН, обещав показать противникам «кузькину мать», — а Конго отнеслось к СССР более чем прохладно.

Зато Москва кардинально поссорилась с Китаем. Как уже отмечалось, Мао Цзэдун был недоволен атакой против «культа личности». А в попытках распространения своего влияния на освободившиеся страны СССР и Китай оказались конкурентами. Мао тоже надеялся втянуть их в русло своей политики. Порой получалось так, что Москва «кормила» то или иное «прогрессивное» правительство, а оно вдруг перекидывалось под эгиду Пекина.

Но на взаимоотношения с Китаем наложился еще один важный фактор. Наша страна помогала китайцам создать атомную бомбу, велись совместные разработки. Однако во время визита Хрущева в США и переговоров с Эйзенхауэром Никите Сергеевичу внушили, что ради «разрядки» надо ограничить распространение ядерного оружия. Он согласился (разумеется, в одностороннем порядке, поскольку это оружие разрабатывали Англия, Франция). После Америки отправился в Китай и принялся убеждать Мао в миролюбии Эйзенхауэра. Мао Цзэдуну это пришлось очень не по душе. Он отреагировал резкими заявлениями. Тогда из Китая отозвали советских специалистов, совместные ядерные работы были прекращены. Китай тоже предпринял недружественные шаги. А окончательный разрыв вызвал доклад Суслова, обвинившего Китай в «империалистических устремлениях». В результате вся социалистическая система дала трещины и стала распадаться на отдельные блоки.

Однако и политика Запада вывела Никиту Сергеевича из себя. В 1961 г. очередные советские предложения по «германскому вопросу» были отвергнуты, и он сплеча дал команду— в одну ночь вокруг Западного Берлина была построена стена. Страны НАТО тут же поймали его на нарушении Потсдамских соглашений 1945 г. — о свободе передвижения по Берлину. В результате Берлинского кризиса в Европе чуть не произошло столкновение.

А затем США начали размещать ядерные ракеты в Турции. Хрущев в ответ заключил соглашение с Фиделем Кастро и направил советские ракеты средней дальности для установки на Кубе. Но Кеннеди занял жесткую позицию. Объявил морскую блокаду острова и потребовал убрать ракеты, пригрозив, что в противном случае они будут уничтожены. Разразился Карибский кризис, который вообще поставил мир на грань ядерной войны. Вооруженные силы НАТО и Варшавского договора были приведены в полную боевую готовность. Но первым не выдержал Хрущев. Дал согласие вывезти ракеты под контролем ООН, а за это выдвинул условия, чтобы Кеннеди не трогал Кубу и убрал ракеты из Турции. Как думаете, принял их американский президент? Частично. Пообещал, что Фиделя Кастро, так и быть, оставят в покое. А требование насчет ракет в Турции проигнорировал. Но Никита Сергеевич удовлетворился и этим, не настаивал. Советские ракеты демонтировали, погрузили на суда и повезли домой. Американские остались на своих местах…

Ну а ко всему прочему, в Советском Союзе развернулись глобальные «реформы» промышленности. В 1957 г. был взят курс на децентрализацию народного хозяйства. Отраслевые министерства, союзные или республиканские, ликвидировались. Вместо них создавались совнархозы по территориальному признаку. В том или ином регионе заводы и фабрики, принадлежавшие к разным ведомствам и выпускавшие разную продукцию, должны были объединяться под общим руководством и взаимодействовать между собой. Это привело к хаосу, нарушению снабжения и финансирования, рвались отраслевые связи, рушились инфраструктуры. Чтобы выправить положение, над региональными стали создаваться республиканские совнархозы, а потом и общесоюзный.

Несмотря на эти неурядицы, в 1959 г. на XXI съезде партии был выдвинут лозунг: «Догнать и перегнать Америку». Съезд принял план не пятилетки, а семилетки. Поскольку за 7 лет как раз и предполагалось догнать и перегнать — не только по общему объему продукции, но и по показателям на душу населения. Обеспечить в Советском Союзе самый высокий в мире уровень жизни! Именно таким «мирным соревнованием» Хрущев намеревался одолеть империализм. «Догнать и перегнать», а после этого сами американцы сообразят, что при советском строе жить лучше. В 1959 г., путешествуя по США, Никита Сергеевич уверенно говорил американцам: «Ваши внуки будут жить при коммунизме».

А в 1961 г. открылся XXII съезд. На него Хрущев собрал многих собственных выдвиженцев. Этот съезд прошел под флагом полной «десталинизации». Снова на мертвого вождя изливались моря грязи. Навешивалось уже все, что только можно было навесить, вплоть до убийства Кирова. Антисталинские настроения дошли до настоящей истерии. Старуха Лазуркина, член партии с 1902 г., успевшая посидеть в лагерях, объявила, что ей во сне привиделся Ленин и сказал: «Мне неприятно быть рядом со Сталиным, который столько бед принес партии» — и съезд постановил вынести тело Иосифа Виссарионовича из мавзолея. По всей стране развернулся повальный снос памятников Сталину, переименований, изъятие из библиотек книг Сталина или о Сталине, уничтожение картин, портретов, бюстов.

Но на этом же съезде была принята программа построения коммунизма в СССР. Причем на все про все отводилось 20 лет. До 1971 г. — построение материально-технической базы, а до 1981 г. — само вступление в коммунизм! В тот самый «рай земной», ради которого осуществлялась революция 1917 г. В тот «рай», где осуществится принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям», будут преодолены противоречия между городом и деревней, между умственным и физическим трудом. И где, как учил Маркс, даже отпадет надобность в самом государстве. Конечно, данный аспект оставался скользким — как же без государства? Но Хрущева это ничуть не смутило. Указывалось, что государство при коммунизме передаст свои функции «органам самоуправления трудящихся».

Сращивание «умственного труда с физическим» началось в ходе хрущевской «культурной революции». Точно так же, как в начале 1930-х годов, росло количество вузов, техникумов, а особенно вечерних и заочных отделений, чтобы люди могли обучаться, не отрываясь от производства. Прошла и реформа образования. В школах требовалось учиться не 10, а 11 лет, но учеба должна была сочетаться с работой на производстве или в сельском хозяйстве. А при поступлении в вузы получали приоритет выходцы с заводов и из колхозов со стажем работы не менее двух лет. Летом студентов отправляли на «полукани-кулы» — на стройки или целину. Соединяя «умственный труд с физическим», студентов и персонал научных учреждений стали широко привлекать для сельскохозяйственных, погрузочных, строительных работ.

Некоторые новшества сразу провалились. Например, соединение учебы в школе с работой. Предприятия на местах не имели возможности устроить детей, да и не нуждались в малолетних и ничего не умеющих «работниках». Тем не менее и это не отменялось. Поэтому школы приписывали «профессиональное обучение» формально, ради галочки, выкручивались разными хитростями. Что касается привлечения студентов «от станка» и «от сохи», то оно резко снизило уровень подготовки специалистов. Ну а использование ученых, инженеров, студентов в качестве черной рабочей силы оказалось полезным для местных руководителей, позволяло решить многие проблемы. Оно внедрилось широко и повсеместно, стало одной из уродливых особенностей советской действительности.

Сама же задача «построения материально-технической базы коммунизма» вылилась в безоглядный рывок штурмовщины. При этом наращивание производства осуществлялось не за счет модернизации существующих предприятий, а за счет строительства все новых и новых. Причем стоит обратить внимание на географию развернувшихся новостроек. Традиционные регионы российской промышленности оставлялись почти без внимания. Тут работали по-старому, на изношенном оборудовании. Вместо этого средства вкладывались в развитие республик Прибалтики, Закавказья, Казахстана, Средней Азии. Туда же направлялись русские специалисты, стали перетекать рабочие кадры. В общем, волей-неволей закрадываются подозрения, что уже тогда «силами неведомыми» закладывались основы разделения и распада СССР. Того плана, который реализуется в 1991 г.

Так же, как во времена сталинской индустриализации и послевоенного восстановления хозяйства, отдавались приоритеты развитию тяжелой промышленности, производству средств производства. Но «перекосы» значительно превысили сталинские! Если к 1953 г. на тяжелую индустрию приходилось 70 % продукции, то к началу 1960-х крен достиг 75 %. Товары широкого потребления исчезали с прилавков. Но ведь и сельское хозяйство было разрушено! А выигрыш от освоения целины оказался обманчивым. С одной стороны, распашка земель погубила обширные степные пастбища, а с другой — началась эрозия почвы, она быстро истощалась. Уже в начале 1960-х урожайность здесь упала на 65 %.

В результате страна вдруг очутилась на грани голода. Более-менее сносное обеспечение поддерживалось только для Москвы, Ленинграда, столиц союзных республик. В других местах положение становилось все хуже. Карточки не вводились, но негласно продажу продуктов сделали нормированной. Хлеб давали по буханке на руки, и у магазинов с ночи выстраивались очереди, протянувшиеся на километры. Их занимали целыми семьями вплоть до стариков и грудных детей, чтобы, когда хлеб привезут (если привезут), получить на каждого по буханке. Правительство пыталось лгать. Объясняло, что население стало жить лучше, больше покупать, поэтому и не хватает продуктов и промтоваров. А из трудного положения решило выкрутиться за счет простых людей. Цены на продукты питания были повышены на 25–30 %, а тарифные расценки на производстве понизились на треть.

В народе стало нарастать недовольство. А кое-где оно прорывалось и открытым возмущением. В Новосибирске и Караганде Хрущеву пришлось с помощью охраны убегать от разбушевавшихся людей. Из Горького, после выступления на митинге, он был вынужден уезжать тайком, под покровом ночи: боялся, что возмущенные горожане его поймают. В Киеве, Новороссийске, Ташкенте его встречали шквалами негодования. А на совещании работников сельского хозяйства, проходившем в Киеве, буфетчица бросилась на Хрущева и Подгорного с кухонным ножом.

Возникали стихийные волнения в Москве, Ленинграде, Александрове, Муроме. Особенно сильно протест выплеснулся в Новочеркасске. Из-за роста цен и снижения тарифных расценок забастовали 7 тыс. рабочих, пошли к горкому партии излагать требования. Для подавления из Москвы прибыли Микоян, Суслов, Козлов. На забастовщиков бросили войска, 80 человек было убито, сотни ранены, 9 участников беспорядков объявили зачинщиками и расстреляли, более 100 посадили. А весь Новочеркасск капитально «почистили», выселив многих жителей в Сибирь.

Но кровью и арестами проблему надвигающегося голода было решить невозможно. Что ж, Хрущев нашел выход — приобрести продовольствие за границей. В США. В качестве «временной меры» было закуплено 12 млн тонн зерна на сумму 1 млрд долл. Этой «временной мере» суждено было стать постоянной. Оглянувшись назад, можно сопоставить факты. В 1920—1940-х гг. российскому крестьянству приходилось очень тяжко. Но сельскохозяйственная продукция шла на экспорт! Была главным источником золотовалютных поступлений. В 1960-х колхозникам приходилось не лучше, но сельхозпродукцию начали импортировать. А советское золото и валюта потекли в сейфы американских торговых корпораций. Вот так «догоняли и перегоняли Америку»!..

Неудачи не обескуражили Никиту Сергеевича. Он готов был вести дальнейшие реформы. Например, разделил партийные органы в республиках, областях, районах по производственному признаку, чтобы везде было по две парторганизации: одна занимается промышленностью, а другая — сельским хозяйством. Такому же делению подвергся комсомол.

Но размаху Хрущева уже подходил конец. Потому что недовольство зрело не только в народе. Против него сплотилась и партийная номенклатура. Еще недавно — главная его опора. Да, Никита Сергеевич много сделал для нее, обеспечил безопасность, поддерживал ее право на привилегированное положение. Но своим дерганием, непрерывными переменами и ломками существующих порядков он совершенно достал партийную элиту и других функционеров, не давал им спокойно жить. А разрушительные результаты реформ грозили крупными народными возмущениями, тут уже и до беды было недалеко.

Двигателями заговора против Хрущева стали те же самые деятели, которые прежде его поддерживали, — Микоян, Суслов. К ним примкнул Леонид Ильич Брежнев. Он был из выдвиженцев 1930-х, когда партийные работники быстро поднимались по ступенькам карьеры, заменяя уничтоженную оппозицию. Неплохо проявил себя политработником на войне. Умело действовал при послевоенном восстановлении хозяйства. Попал в число «молодых», которых Сталин заметил и ставил в высшие эшелоны власти в последние годы жизни. Но и при Хрущеве отличился первым секретарем компартии Казахстана, поднимая целину. Попал в центральный аппарат партии, стал председателем президиума Верховного Совета…

Конечно, он не сам возглавил тайную оппозицию. Среди советских лидеров были куда более авторитетные и опытные. Но Суслов и Микоян уступили первую роль ему. Подготовить свержение Хрущева было не столь уж трудным делом: он увлекся поездками и по стране, и по всему миру — из 9 месяцев 1964 г. 135 дней провел за границей. В июле, заручившись его согласием (которому Никита Сергеевич, похоже, не придал значения), заговорщики произвели «рокировку» в органах власти. Брежнев уступил Микояну руководство Верховным Советом, а сам сосредоточился на работе Секретариата ЦК.

А сила этого органа была хорошо известна. Через него шли расстановки партийных кадров, управление региональными парторганизациями. Этим когда-то пользовались и Свердлов, и Сталин, и сам Хрущев. Но в угаре реформ и международных дел он выпустил Секретариат из-под контроля. К октябрю 1964 г. Брежнев фактически прибрал к рукам рычаги управления партией. А когда Никита Сергеевич отправился в отпуск, без него был созван пленум ЦК. 13 октября Хрущева привезли прямо на пленум — и Суслов предъявил ему требование об отставке. Все сделали быстро, не позволив предпринять никаких ответных мер, как в 1957 г. Поставили перед фактом. Суслов огласил обвинения в «волюнтаризме» и «субъективизме», а пленум с ходу проголосовал о снятии Хрущева со всех постов и отправил его на пенсию. Народу объявили: «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья». Правда, советский человек был смышленый, понял, что к чему. Но против отставки Хрущева ничуть не возражал.

Но следует обратить внимание, что падение Никиты Сергеевича было вызвано не только недовольством номенклатуры. Для «мировой закулисы» он тоже стал неподходящей фигурой. Берлинский и Карибский кризисы показали, что он со своей непредсказуемостью может довести до мировой катастрофы. Да и возмущение народа было чревато нежелательными последствиями, ведь на волне этого возмущения к власти мог прийти патриотический лидер. Более надежным вариантом выглядело убрать Хрущева. Сделал свое дело, порушил что мог — и хватит. Дальше пусть правит кто-нибудь другой, более спокойный.

 

Язва двадцать вторая. ДИССИДЕНТЫ

Изменение психологического и культурного климата в стране началось задолго до антисталинской кампании. Ранее уже отмечалось, что сразу после смерти Сталина кто-то дал негласную команду деятелям культуры — теперь «можно». В обиход было заброшено несколько соответствующих произведений, которые порождали настроения дозволенности, ожидания послаблений.

Разоблачения «культа личности» стали следующим толчком. Хрущевым и его окружением они преподносились как настоящая «духовная революция». Наряду с палачами русского народа, Тухачевскими и якирами, были реабилитированы имена Мейерхольда, Бабеля, Мандельштама, Пильняка, Веселого. Издавались и возвращались на полки их книги — это понималось как торжество «свободы слова». Духовная революция» выражалась и в том, что Никита Сергеевич взял литературу и искусство под личную опеку. Приблизил к себе два десятка авторов, облагодетельствовал их дачами, машинами — и предоставил полнейшую свободу ругать «культ личности» и восхвалять свое правление. Кстати, несмотря на то, что троцкизм по-прежнему осуждался, в 1958 г. была выпущена массовым тиражом книга Дж. Рида «Десять дней, которые потрясли мир» — настоящий гимн Троцкому.

Но эти процессы, в свою очередь, порождали совершенно другие явления. «Секретный доклад» Хрущева, его широкое обсуждение вплоть до низовых партийных и комсомольских организаций внесли сильнейший разброд в умы. Они нанесли удар не только по сталинизму, но и по всей советской идеологии. Если то, что пропагандировалось раньше, оказалось ложью, то можно ли было верить в дальнейшем? Советский народ жил внушенными ему идеалами, вдохновлялся ими. Ради этих идеалов люди готовили себя на подвиг, жертвы, лишения. В этом была своя прелесть, дух романтики. Однако идеалы вдруг были разрушены!

Молодежь начинала искать «правду» по своему разумению. Причем молодежь была уже полностью «советской», принадлежала ко второму или третьему поколению людей после революции, выросла в духе атеизма, была политизированной. С молоком матерей и пионерскими лозунгами она впитала мифы о свержении царя, победе над «эксплуататорами», революционные системы ценностей. Поэтому правдоискательство началось в очень узком диапазоне — вокруг ленинизма.

Хотя планам партийной верхушки даже такое вольнодумство совершенно не соответствовало. Его сразу постарались прижать. В 1957 г. прошел первый политический процесс «новых времен» — над сотрудниками Ленинградского библиотечного института Р. И. Пименовым, Б.Б. Вайлем, И.Д. Заславским, И.С. Вербловской, К.Г. Даниловым, написавшими и распространявшими «послесловие» к «секретному докладу» Хрущева. В это же время были раскрыты и арестованы два студенческих кружка в МГУ, пытавшихся по-своему трактовать идеологические и исторические вопросы. А партбюро Института теоретической и экспериментальной физики во главе с Ю. Орловым подверглось разгрому только за то, что при обсуждении «секретного доклада» приняло резолюцию, где приветствовалось «исправление ошибок партии». Дошло до самого Хрущева и вызвало бурю гнева. Объявили, что авторы резолюции «пели с голоса меньшевиков и эсеров», потому что у партии «ошибок» не было и быть не могло. Виновников чуть не посадили, выгнали из партии и с работы. Генерал П.Г. Григоренко попал под преследования за то, что начал предлагать меры против «нового культа личности».

По мысли Хрущева, «десталинизация» предполагалась управляемая и ограниченная. Требовалось очернить персонально Сталина, свалить на него все беды, случившиеся в годы советской власти, и изменить политический курс так, как хотелось Никите Сергеевичу. Даже на XXII съезде, где Сталина обвинили во всех грехах и решили вынести из мавзолея, было принято постановление, что теперь-то «партия сказала народу всю правду о злоупотреблениях власти в период культа личности». Подразумевалось, что достигнут предел, и дальнейшего углубления процесса не будет. Но подобные «разоблачения» получались нелогичными. Вроде как осеклись на полуслове. Люди пытались домысливать самостоятельно.

Усугубило разброд и возвращение заключенных из лагерей. Интеллигенция восприняла пришельцев «оттуда» с эдаким «комплексом вины». Из уст в уста передавалось выражение А. Ахматовой: «Две России глянули друг другу в глаза: та, что сажала, и та, которую посадили». (Ох, не зря ее порол Жданов! Заключенные вовсе не были «второй Россией»!) После XX съезда выпустили несколько сот тысяч человек, да и то совершенно разношерстных. Да, среди них были невиновные. Но были и такие, кого осудили за реальные преступления. Под бывших политических косили и уголовники, это стало престижным, давало возможность получше устроиться. Вперемежку с правдой пошли гулять придуманные байки и слухи о лагерях. Их порождали и сами зэки, и те, кто никогда не сидел, дабы поразить воображение собеседников.

Среди освобожденных были и троцкисты, бухаринцы, социалисты, члены НТС — или те, кто в местах заключения нахватался их теорий. Они принялись распространять свои идеи на воле. Кроме того, хрущевская «либерализация» открыла доступ к трудам социалистов, меньшевиков, троцкистов. Отнюдь не для всего народа — но для сотрудников советских институтов, подвизающихся в области общественных наук, истории партии. А молодые специалисты, знакомясь с подобными учениями, соблазнялись ими, начинали искать в них рациональное зерно, делились «находками» с друзьями. Добавились и религиозные гонения: теперь верующие становились оппозицией власти.

На изменение советского менталитета наложилось и влияние «разрядки», попыток улучшить взаимоотношения с западными странами. Организовывались выставки зарубежного искусства, концерты иностранных исполнителей, международные конкурсы. В Москве возобновился всемирный кинофестиваль (впервые открытый в 1935 г.). На экранах кинотеатров появились иностранные фильмы, стали выходить журнал «Иностранная литература», газета «За рубежом» (под руководством хрущевского зятя, Аджубея). В 1957 г. в советской столице прошел всемирный фестиваль молодежи. Начался обмен культурными, торговыми и прочими делегациями, в СССР стали приезжать зарубежные туристы.

Правда, продолжалась и борьба с западными влияниями, но она принимала чисто внешние формы, как кампания против «стиляг». А воздействия сказывались на другом уровне. Советская молодежь потянулась к «свободам», что усугублялось обычным юношеским желанием выразить свое «я», проявить себя независимой личностью. В 1958 г. в Москве был открыт памятник Маяковскому, и он стал излюбленным местом вечерних сборищ молодых людей. Читали стихи, пели песни… Как сказали бы сейчас, просто тусовались. Но попытки комсомола взять эти встречи под контроль кончились ничем. А дискуссии, которые разгорались возле памятника, нет-нет да и касались «политики». В итоге сборища на площади Маяковского просто запретили и разогнали. Но такие акции вызывали ответный протест. Стихи, песни, споры переносились на кухни частных квартир, за чаем или за бутылкой. Переносились в студенческие общежития или на природу, к туристическим кострам.

Гнойником внутреннего разложения России стала творческая интеллигенция. В сталинской модели державность оказалась неразрывно связана с идеологией. Поэтому атака на сталинизм одновременно нанесла удар по устоям патриотизма. Теперь советская культурная среда претендовала на осуждение «ждановщины», на расширение «свободы творчества». Требования «партийности» и впрямь были чересчур навязчивыми, порождали искусственный и лживый официоз. Ему не верили даже читатели и зрители, а уж тем более не могли верить люди, которые сами создавали его.

Но других направлений советское искусство не знало. А путь возврата к национальным корням большинство творческих работников отвергало или не видело. Он был слишком замусорен коммунистической пропагандой, чреват опасностями — или связывался с «консерватизмом», «реакцией», сталинизмом. Творческая интеллигенция пошла по тем путям, на которые ее подталкивали западные влияния. С одной стороны, начали развиваться космополитические тенденции — поднимались проблемы «общечеловеческих ценностей», самокопаний, эгоцентризма, искусства ради искусства. С другой — становился модным нигилизм. Критиканство, скепсис, высмеивание отечественной жизни.

Однако Хрущев никак не был настроен на такое понимание «оттепели». На встречах с деятелями культуры он заявлял: «В вопросах художественного творчества Центральный Комитет партии будет добиваться от всех… неуклонного проведения партийной линии». Предупреждал: «Вовсе не означает, что теперь, после осуждения культа личности, наступила пора самотека, что будут ослаблены бразды правления, общественный корабль плывет по воле волн, и каждый может своевольничать, вести себя, как ему заблагорассудится». Все, что выходило за рамки дозволенного (в понимании Никиты Сергеевича), решительно пресекалось. Авторы подвергались резкой критике. Снятые ими фильмы попадали на полки хранилищ, их картины и скульптуры уничтожались или убирались с глаз долой. Их романы и стихи обрекались пылиться в ящиках столов.

Но помощь с готовностью предлагал Запад! Хотите, чтобы ваши произведения увидели свет? Пожалуйста! Давайте, и мы опубликуем, откроем дорогу к славе. Ярким примером подобной провокации стала история с романом Б. Пастернака «Доктор Живаго». Как с исторической, так и с художественной точки зрения произведение было откровенно слабым. Если кто-то пробовал и попробует его читать, может сам в этом убедиться (до сих пор автору не удалось встретить ни одного человека, кто смог бы с удовольствием и интересом дочитать роман до конца). Но в 1958 г. он был издан за рубежом, и ему, явно из конъюнктурных соображений, сразу же присудили Нобелевскую премию.

В Советском Союзе это вызвало скандал. Пастернака заставили отказаться и от премии, и от выезда за границу, перемыли ему кости на всех уровнях, исключили из Союза писателей. Отечественные литераторы послушно проголосовали за исключение, но в душе многие сочувствовали обиженному автору. Дело Пастернака выставило Советский Союз посмешищем всего мира, а в отечественных культурных кругах вызвало скрытую оппозицию к власти, всплеск либеральных настроений. В частности, на ближайших выборах в Союзе писателей литераторы «прокатили» и вынудили уйти со своего поста патриота Суркова, возглавлявшего эту организацию.

Ну а западные державы и их спецслужбы уделяли очень большое внимание «оттепели» в СССР. В 1957 г. в Гааге был организован «Конгресс за права и свободу в России», в котором приняли участие представители 80 эмигрантских организаций. Конгресс выработал программу из 130 «частичных требований» по внедрению этих прав и свобод. Каждое из данных требований само по себе не было антисоветским, но вместе они вели к крушению СССР. А использованию именно творческой интеллигенции придавалось огромное значение, ведь предстояла борьба за умы и души людей. Радио «Свобода» предложило сотрудничество советским авторам, которые не могут опубликовать свои произведения из-за партийной цензуры. Оно получило отклик. Из Советского Союза стали разными путями пересылать рукописи. Таким образом осуществлялась установка Аллена Даллеса, озвученная им еще в 1945 г.: «Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России» — ас 1953 г. Даллес занимал пост директора ЦРУ.

Активную деятельность развернул и НТС. После XX съезда КПСС он взял курс на «союз с радикальными реформаторами» в Советском Союзе, то есть с теми движениями, которые добиваются изменений в сторону демократии по западным образцам. С любыми движениями — поскольку предусматривалась возможность «ступенчатого сноса диктатуры». Поддержать одних «реформаторов», а потом, если добьются успеха, переключиться на поддержку более решительных. НТС тоже зазывал к сотрудничеству советских писателей, поэтов. За несколько лет из России было получено около тысячи рукописей. Некоторые были бредом психически ненормальных людей, плодами «творчества» графоманов, но многие произведения стали публиковаться в журналах «Грани», «Посев», «Вольное слово», выходили отдельными книгами. А их авторы, соответственно, превращались в «союзников», проводников зарубежных воздействий.

НТС усилил и работу среди советских граждан, приезжавших за границу. Предусматривалось устанавливать с ними «дружеские» контакты, организовывать частные встречи, беседы, распространять литературу. Для этого был начат выпуск новых изданий, журнала «Наши дни», рассчитанного на интеллигенцию, газеты «Вахта» — для моряков. Изготовлялись и поддельные номера советских газет, куда вставлялись пропагандистские материалы. А для воздействия на население внутри СССР была организована массовая засылка писем по случайно выбранным адресам. В этой работе участвовали 600 человек, письма с материалами НТС отправлялись из 30 разных стран и их количество достигало 30–40 тыс. в год.

Поскольку Хрущев широко открыл доступ в СССР западным туристам, это тоже предоставляло возможности для проникновения в нашу страну. В качестве эмиссаров и курьеров НТС использовал иностранцев: они меньше привлекали внимание советских спецслужб, чем представители русской эмиграции. Их вербовали в зарубежных молодежных, правозащитных и прочих организациях. Эта деятельность велась строго конспиративно, в нескольких европейских государствах были созданы «оперативные участки» по отбору и подготовке курьеров. А для развертывания подпольной работы внутри СССР была выбрана тактика «широкого фронта». Курьеры должны были искать контакты с любыми группами и кружками, оппозиционными власти. С религиозными, молодежными, творческими. Все сгодится. Им обещали поддержку из-за рубежа, оговаривались каналы связи.

Таким образом, операции внешних антисоветских сил и оппозиционные настроения в самой России сомкнулись. В конце 1950-х появилось явление диссидентов — инакомыслящих. Возник так называемый «самиздат»: рассказы, повести, стихи, не имеющие шансов на издание, перепечатывались на машинках, переписывались, перефотографировались и размножались иными доступными способами. Наряду с художественными произведениями распространялись политические, исторические материалы (в том числе фальшивки). Они ходили из рук в руки, пользуясь большим спросом. Поэт Александр Гинзбург создал первый самиздатовский журнал «Синтаксис», где помещались запрещенные цензурой произведения Беллы Ахмадулиной, Булата Окуджавы, Варлама Шаламова, Евгении Гинзбург. Распространялись песни Александра Галича (Гинзбурга), стихи Иосифа Бродского…

Кстати, да простит меня читатель, позволю себе отвлечься. Невольно обращает на себя внимание совпадение ряда фамилий диссидентов с другими историческими персонажами. С теневыми деятелями, в свое время поучаствовавшими в подрыве Российской империи. Нет-нет, я вовсе не берусь утверждать, что Александр и Евгения Гинзбурги, Галич-Гинзбург, являлись потомками российских банкиров Гинзбургов — родственников Варбургов, а Иосиф Бродский — киевских «королей» Бродских, родственников Ротшильдов. Просто отмечаю совпадение. Мало ли на свете однофамильцев?..

Между прочим, и позже, в период «демократического» слома СССР, выдвинется целый ряд однофамильцев давних деятелей: Станкевич, Абрамович, Познер… Опять же, совсем не хочу сказать, что они имеют какое-то родственное отношение к помощнику Керенского Станкевичу. Или к лидеру Бунда Абрамовичу. Или к Марку Абрамовичу, который руководил финансированием IV троцкистского Интернационала. Или к совладельцу американской фирмы «Вайнберг и Познер», которая тесно сотрудничала с Сиднеем Рейли, в годы Гражданской войны осуществляла тайные связи между деловыми кругами США и Советским правительством… Впрочем, доводилось слышать, что телеведущий Познер — его внук. Относительно остальных совпадений утверждать не берусь. Может, тоже однофамильцы.

Ну а советское правительство на деятельность диссидентов ответило репрессиями. Хотя сталинская 58-я статья, «враг народа», была отменена, нашлись другие. В хрущевский Уголовный кодекс была введена статья 70 — «агитация и пропаганда, направленная на ослабление советской власти». Прежних «политических» выпустили, но уже в скором времени в системе исправительно-трудовых лагерей для новых «политических» был выделен Дубровлаг. Применялись и неполитические статьи. Можно было привлечь «за тунеядство», предварительно выгнав с работы. Или «за хулиганство», «за организацию беспорядков» — если устроили демонстрацию. При Хрущеве появились и две первых «спецпсихушки», куда упекли генерала Григоренко и еще ряд оппозиционно настроенных лиц.

Но это не помогало. Сажали одних, появлялись другие. Не успели в 1960 г. арестовать А. Гинзбурга и ликвидировать «Синтаксис», как активист НТС Юрий Галансков начал издавать еще один «самиздатовский» журнал, «Фе-никс-61». А власть в хрущевские времена старалась выглядеть «цивилизованной», сохранить «лицо» перед мировым сообществом. Поэтому за антисоветскую деятельность больше не расстреливали, сроки давали совсем не такие, как при Сталине, и содержали лучше. Зато арест по политическим мотивам повышал авторитет, приносил известность и среди советской интеллигенции, и за рубежом. Тот же Александр Гинзбург получил два года, а потом вышел на свободу и продолжил диссидентскую работу. Возглавил «Российский фонд помощи политзаключенным», куда поступали средства и от зарубежных «благотворителей» и еще из каких-то источников.

 

Язва двадцать третья. «ЗАСТОЙ» И ЕГО ЗАГАДКИ

Новому руководству страны — Брежневу, Косыгину, Суслову, Подгорному— пришлось предпринимать срочные меры по выправлению ситуации, в которую загнал Советский Союз Хрущев. Была сразу же отменена партийная реформа, промышленные и сельскохозяйственные организации снова сливались воедино. Отменили и школьную реформу с «профессиональным» образованием. Ликвидировали совнархозы, восстанавливались нормальные министерства. Чтобы избежать голода, продолжились закупки продовольствия за границей. Закупались и промтовары. Стараясь снять недовольство, накопившееся в народе, колхозникам вернули возможность иметь приусадебные участки, колхозам очередной раз списали долги. «Заморозили» и религиозные преследования.

Стали предприниматься усилия по нормализации положения в промышленности. По предложениям Косыгина расширялась самостоятельность предприятий, снижалось количество плановых показателей, спускаемых «сверху», вводились механизмы хозрасчета с возможностью использовать часть прибыли на социальные, культурные, бытовые нужды. Внедрялось материальное стимулирование для рабочих и служащих. Но положительные результаты этих реформ сводились на нет другими факторами. Главное, что мешало дальнейшему развитию хозяйства, — угас энтузиазм народа. Его уже нельзя было поднять и воодушевить на те или иные свершения. Последний раз этот энтузиазм проявился при освоении целины. Он всплеснул было на призыв «догнать и перегнать Америку», на обещание, что «нынешнее поколение будет жить при коммунизме». Но безобразия, в которые вылилась эта кампания, подорвали и перечеркнули порыв.

Что ж, при Брежневе власть тоже пыталась использовать громкие лозунги. Провозглашала «решающие» и «определяющие» годы, «пятилетку качества» и т. д. Однако это уже не действовало. А лозунги проходили замкнутый путь. Идеологи их придумывали, партработники обязаны были озвучивать, а потом они возвращались «наверх» в отчетах и докладах. Снова объявлялись ударные стройки — КамАЗ, БАМ, Атоммаш, гигантские газопроводы и нефтепроводы, протянувшиеся из Сибири к западным границам. Но шумиха теперь оказывалась сугубо показной. Торжественные проводы молодежи на стройки устраивались для публики, радость и энтузиазм демонстрировали «подсадные утки» или комсомольские функционеры. Для остальных «ударные» стройки были лишь возможностью заработать.

К 1960—1970-м годам стала действовать в полную силу система образования, которая начала развиваться при Сталине и получила новый размах при Хрущеве. С 1950-х до конца 1960-х расходы государства на науку выросли в 12 раз, количество научных работников увеличилось в 6 раз. В СССР трудилась четверть всех ученых мира! В вузах занималось 5 млн студентов, а обучало их полмиллиона преподавателей. Россия в научной области действительно достигла огромных успехов. Осуществлялись космические программы, развивалась атомная энергетика, создавалась первоклассная военная техника, делались блестящие открытия в области физики, математики, биологии, химии… Правительство ставило задачу соединения научно-технической революции с производством, что вроде бы сулило невиданные перспективы.

Но те направления науки, которые получили катастрофические удары при «лысенковщине» и «хрущевшине», стали разрабатываться с запозданием по сравнению с западными странами. Например, кибернетика. Возникло отставание в электронике, вычислительной технике — а именно они определяли ход научно-технической революции. А ко всему прочему, далеко не все НИИ занимались реальными полезными делами. Ведь массу ученых требовалось как-то пристроить, чем-то занять. Возникало множество научных учреждений, плодивших лишь никому не нужные отчеты. Впрочем, даже и самые выигрышные разработки внедрялись в производство крайне редко. Потому что от предприятий требовалось выполнять и перевыполнять планы. А внедрение новшеств, переоборудование нарушали бы производственный процесс. Соответственно, срывались планы, временно снижалась прибыльность. А это, в свою очередь, сказалось бы на фондах, премиях. Новшества требовали и капиталовложений. А где их взять? «Выбивать» в министерствах было долго и хлопотно… Предприятия продолжали работать на старом оборудовании, на старых технологиях. Так было проще, спокойнее.

С другой стороны, сама интеллигенция чрезмерно разрослась, по переписи 1979 г. она составила 19 % населения. Но научные, культурные, образовательные учреждения жили за счет государственных дотаций. Соответственно, эти дотации приходилось распределять среди массы учреждений и их сотрудников. Поэтому интеллигенция вела полунищенское существование, со сторублевыми окладами. Подрабатывала во внеурочное время грузчиками, чернорабочими, в отпуск отправлялась на стройки. Ютилась по общежитиям, до старости дожидаясь квартир. Росло число «неудачников», скептиков. Возможность улучшить свое положение открывалась на партийной работе, в управленческих структурах. К раздуванию этих структур стремилась и бюрократия, каждый начальник силился увеличить подведомственные ему штаты, а тем самым повысить собственный «вес». Число аппаратчиков, управленцев всех уровней также разрасталось, их доля достигла 6 % всего населения.

Зато сельское хозяйство после «хрущевшины» так и пребывало полуразрушенным. В деревне оставались старики. Самые толковые и энергичные молодые люди стремились перебраться в города. Уходили учиться или служить в армию, не приезжая обратно. А возвращались такие, кто не мог нигде найти себе применения. Или не хотел. Жил абы как и спивался к сорока годам. Если в 1939 г. доля крестьян составляла 47–48 % советского народа, то к 1979 г. она упала до 15 %. Правда, Брежнев уделял очень большое внимание сельскому хозяйству. Для его развития выделялись значительные средства из бюджета. Но к качественным сдвигам в лучшую сторону это не привело. Просто деревня приучалась жить за счет государственных дотаций. Да и за счет внешней поддержки: на уборку урожая присылали солдат, студентов, интеллигенцию, срывали рабочих с предприятий (с сохранением окладов). Каждую «страду» на село мобилизовывалось 20 % всех взрослых жителей СССР!

Но разрушение сельского хозяйства и урбанизация вызывали другие побочные явления. Раньше деревня с многодетными семьями являлась главным источником прироста населения. Теперь этот источник иссяк. А квартирный вопрос в городах, низкие заработки интеллигенции вели к снижению рождаемости. Впрочем, нет, сваливать все на жизненные условия было бы совсем некорректно. В послевоенные годы они были гораздо хуже, но на тысячу человек населения рождалось 15–17 детей в год. Эта цифра упала чуть ли не вдвое. Сказывалась общая бездуховность. Сказывались потуги «быть современными», «культурно пожить», женская эмансипация, пьянство. Росло количество абортов, разводов. Прирост населения обеспечивался в основном за счет народов Средней Азии, Кавказа, Закавказья, где он был в 2–3 раза выше общесоюзного.

При таком положении и приток молодежи в производство неуклонно падал. А между тем до сего времени развитие экономики в СССР было экстенсивным. Повышение выпуска продукции достигалось строительством новых предприятий. Из-за нехватки кадров этот путь становился невозможным. Даже на тех предприятиях, которые уже действовали, количество свободных рабочих мест достигло 12 млн. Началось и постепенное, но неуклонное сокращение обрабатываемых земель… Однако никаких радикальных решений, чтобы преодолеть эти проблемы, не принималось. Они накапливались, дополняли друг друга.

Все руководство страны состояло из деятелей того же поколения, что сам Брежнев. Это были выдвиженцы 1930-х. Они достигли высших постов в Политбюро и правительстве уже в солидном возрасте — и продолжали стареть в обретенных креслах. Поэтому склонности к каким-либо резким поворотам не испытывали. По сути, при Брежневе наконец-то исполнились мечты советской номенклатуры. Она обрела возможность спокойно жить, в полной мере наслаждаясь достигнутой властью, привилегиями и почетом. Смена руководящих кадров затормозилась. Высшие посты становились пожизненными, а медицинское обеспечение у таких начальников было превосходным, поэтому жили они подолгу. Естественно, старались продвинуть своих детей, внуков. Партийно-государственная верхушка превратилась в почти замкнутую касту, недоступную для проникновения посторонних. Жила в особом мире спец-снабжений, спецмагазинов, спецполиклиник, элитных учебных заведений.

Брежневское правление полностью отвечало чаяниям этой верхушки. Было предсказуемым, избегало любых встрясок и ломок. Конечно, не обходилось без интриг и «придворной» борьбы. Но и эта борьба отныне протекала тихо, кулуарно. Сперва оттеснили от рычагов управления Подгорного. Потом Брежнев отодвинул Косыгина. Но такие «баталии» даже не выносились на съезды и пленумы, не сопровождались громами и молниями на головы побежденных, перетряхиваниями аппарата. Проигравших просто переводили на менее значимые должности. Или отправляли на пенсии «по состоянию здоровья», не лишая привилегий и наград.

Партийные съезды превратились в сугубо парадные мероприятия. Заслушивались длинные отчетные доклады, похожие на доклады предыдущих съездов и никому по большому счету не интересные. Планы пятилеток объявлялись выполненными и слегка перевыполненными. Принимались следующие. Съезды единогласно голосовали «за», избирая руководство, предложенное этим же руководством. А когда по построенным нефтепроводам и газопроводам за границу потекли советские нефть и газ, оп-лачиваясь миллиардами «нефтедолларов», начатые было преобразования экономики и вовсе заглохли. Острая нужда в них отпала, а без реформ было спокойнее. Дальше Брежнев и его коллеги поплыли по инерции.

Хотя многие факты позволяют утверждать, что и в это время осуществлялись влияния отнюдь не безобидные, закладывались и готовились «мины замедленного действия». Автор этих строк, будучи школьником, в конце 1960-х переехал в Эстонию. Впечатления о том, насколько жизнь в Прибалтике отличалась от России или Украины, были разительными. В то время в российских школах велась усиленная антирелигиозная пропаганда, устраивались соответствующие уроки, просмотры фильмов. А там открыто действовали кирхи, молельные дома сектантов. В школах многие мальчики и девочки ходили без «октяб-рятских» звездочек или пионерских галстуков. Все знали, что они баптисты или адвентисты, но это никого не смущало, никаких проработок и нареканий не вызывало. Считалось в порядке вещей.

В сфере торговли, мелкого производства царил подлинный «нэп». Существовала масса кооперативных предприятий, магазинов. Эстонии была оставлена свободная связь с «родственной» Финляндией, кооператоры завозили оттуда товары, дефицитные в СССР, и перепродавали. Чтобы покупать их, любой житель Эстонии мог вступить в кооператив, платил небольшие взносы — и пожалуйста, приобретай. Действовали особые модели сельского хозяйства. Оно было не убыточным, а прибыльным! Колхозы имели почти полную самостоятельность. При уборке картошки каждое утро к городскому рынку десятки окрестных колхозов присылали свои автобусы, вывешивали расценки, нанимая на день рабочую силу. Причем хорошо платили. Даже заводские рабочие брали в этот период отпуска за свой счет, подзаработать на картошке оказывалось для них выгодно!

А вот на Россию подобные модели почему-то не распространялись. Только сейчас, задним числом, начинаешь осознавать, что для Прибалтики кто-то уже создавал «особые условия», готовя почву к ее отделению. Позволял местным жителям осознавать свою «особенность», отличия от русских. Облегчал им грядущий переход к рыночным отношениям. В Прибалтике бросалась в глаза и масса клубов, общественных организаций — от хоровых обществ, студенческих корпораций до клубов филателистов, шахматистов и т. п. Все они кем-то финансировались, имели свои помещения. Впоследствии эти организации станут готовой основой партий и «народных фронтов». А в те времена национализм открыто не пропагандировался, но и не преследовался. Услышать националистические высказывания можно было нередко, и никакой фактической ответственности это не влекло. В 1968 г., во время событий в Чехословакии, имели место и открытые антисоветские акции. Расклеивались листовки, на заборах писались лозунги вроде «янки, убирайтесь за Чудское озеро» — и автору известны случаи, когда эстонские милиция и прокуратура покрывали виновных.

Многие «особенности» сохранялись и в республиках Закавказья, Средней Азии. Здесь тоже не было религиозных преследований. Действовали мечети, в Армении и Грузии — христианские храмы. Даже партийные работники были крещеными и крестили своих детей, за что в России, на Украине, в Белоруссии любой поплатился бы партбилетом. Сохранялись здесь и возможности личного обогащения — путем вполне легальной продажи государству мандаринов, винограда, фруктов, шерсти по высоким ценам. Представители южных республик вели выгодную торговлю на русских рынках, расширяли сети своего влияния, организовывали системы переправки товаров. Это оказывалось можно. Накапливались состояния, капиталы, которые пригодятся в будущем. А вот русские со своими товарами на закавказские и среднеазиатские базары почему-то не ездили…

В Ферганской долине существовал некий «независимый» центр ислама. Действовали особые мечети, особые школы, наставниками учеников становились не пойми откуда появившиеся улемы. Этот «независимый» центр не подчинялся духовному управлению муфтия в Ташкенте! Функционировал сам по себе. Причем он оказывался неподконтрольным и для местных властей, которые в его деятельность не лезли и не пытались вмешиваться. Откуда-то знали, что «нельзя». Но и Москва подобной деятельности «не замечала». Стоит ли удивляться, что после развала СССР в Ферганской долине возникнет мощный очаг исламизма?..

Словом, для разных регионов и разных национальностей политика партии и правительства получалась весьма не одинаковой и, можно сказать, «своеобразной». Но при всех подобных странностях в СССР сохранялись строгие установки «партийности». Именно в это время идеолог М.А. Суслов стал полновластным «серым кардиналом». Ведь в условиях нарастающих трудностей, отсутствия ясных целей и перспектив, идеология признавалась главным средством, способным цементировать народ, сохранить его единство, нацеливать на те или иные задачи. В новой, «брежневской» конституции, принятой в 1977 г., впервые законодательно определялась роль партии как «руководящей и направляющей силы», «политического ядра общества» — даже в «сталинской» конституции таких определений не было.

Укрепление «партийности» осуществлялось и путем значительного роста партии. Вступление в нее было весьма желательно для карьеры, для повышения общественного статуса. Если в 1952 г. в ее рядах состояло около 7 млн человек, то к 1980-м годам коммунистов насчитывалось уже более 18 млн. Считалось, что эти миллионы станут проводниками партийной линии в народе, помогут воодушевлять и регулировать его. Но в действительности такой рост вел к обратным результатам. К девальвации статуса коммуниста. Членство в КПСС становилось в значительной мере формальным, означало лишь обязанности платить взносы и просиживать на партсобраниях. Вдобавок люди-то были не глупыми. Слушали доклады, изучали спущенные им документы съездов — и убеждались, что они совершенно не соответствуют действительности. Поэтому приучались жить с «двойной моралью», на собраниях говорить одно, а дома и с товарищами — другое.

В особенно широких и навязчивых формах идеологическая пропаганда насаждалась в армии: все стены обвешивались наглядной агитацией, массу времени занимали политбеседы, политинформации, партийные и комсомольские мероприятия, занятия в системах марксистско-ленинской подготовки, конспектирования «первоисточников», каждого из многочисленных выступлений Брежнева, материалов съездов и пленумов. Предполагалось, что такая обработка сделает из военных убежденных защитников коммунизма. А на самом-то деле эффект был противоположным. У людей вырабатывалась стойкая неприязнь к «политмарксосу».

В рамках укрепления «партийности» возобновились и гонения на Православие. Но возобновились на этот раз без масштабных кампаний. Закрывался то один храм или монастырь, то другой. А при этом Церковь решили окончательно «задушить» давлением по двум направлениям. Чтобы, с одной стороны, через несколько десятилетий не осталось священников. А с другой — не осталось паствы. Митрополиты получили запрет рукополагать новых епископов (а умрут существующие епископы, вот и некому будет рукополагать священников). От Церкви принялись решительно отделять молодежь. Широко применялась статья «вовлечение несовершеннолетних в религиозную деятельность». Если родители воспитывают ребенка в православных традициях — вот уже и преступление. За это лишали родительских прав, могли посадить. Наказания обрушивались и на священников, если в храмы приходили дети, исповедовались, причащались. Продолжались и тайные убийства священнослужителей. Ну а попытки противодействовать антицерковной политике влекли репрессии по обвинению в антисоветской деятельности.

Однако попытки подменить Веру идеологией оказывались все менее результативными. За «идеалы» прошлого еще получалось держаться. Но в настоящем эти «идеалы» все чаще подводили. Например, Хрущев сдуру наобещал, что через 20 лет советские люди будут жить при коммунизме. Но уже вскоре стала очевидной полная несбыточность подобных утопий. По мере приближения срока, названного Никитой Сергеевичем, идеологам пришлось ломать голову: как же выйти из положения? Чтобы и с народом объясниться, и не расписываться в провале прежних планов. Впрочем, не только планов, но и марксизма в целом — напомню, по его положениям предстояло отмереть и государству, и товарно-денежным отношениям, и институту семьи и брака, и еще много чему. А советские лидеры и номенклатура отказываться от государственной власти, денег и семей никак не собирались.

Выходом стала концепция о построении в СССР «развитого социализма». Разъяснялось, что он является переходным этапом на пути от социализма к коммунизму. В конституции 1977 г. давались определения «развитого социализма». Указывалось, что государство «выполнило задачи диктатуры пролетариата, стало общенародным», что в нем создана «новая историческая общность — советский народ». Что возникло «общество высокой организованности, идейности, и сознательности трудящихся… законом жизни которого является забота всех о благе каждого и забота каждого о благе всех».

Вероятно, идеологи считали свое изобретение высоким достижением теоретической мысли, но в народе его восприняли как обычное словоблудие. Тем более что и с «развитым социализмом» не все ладилось. Если это переходный этап, следовательно, за ним должен был наступить долгожданный коммунизм? Когда? Ответы на такие вопросы были уклончивыми — дескать, этап «развитого социализма» будет длительным. А потом последовали еще более многозначительные указания, что «совершенствование развитого социализма» является «главной задачей на обозримое будущее». То есть строили-строили коммунизм, а вместо него построили никому не понятный развитой социализм. А теперь его предстояло «совершенствовать» до бесконечности. Вот тут уж рассеивались последние иллюзии о коммунизме, «рае земном», ради которого приносились все жертвы, терпелись лишения. Но ведь и альтернативы люди не знали и не видели. На долгом пути к недостижимому коммунизму они потеряли эту альтернативу. А разочарование вело к апатии, равнодушию, духовной пустоте…

Еще одним идеологическим бедствием обернулся культ личности самого Брежнева. Он был не похож на сталинский и даже на хрущевский. Культ был уродливым, карикатурным. Первое лицо государства сверх всякой меры обвешивалось наградами. Семь орденов Ленина, пять звезд Героя Советского Союза и Героя Социалистического труда, золотая звезда им. Карла Маркса (за «исключительный вклад в развитие марксистско-ленинской теории»), высший полководческий орден Победы, звание Маршала Советского Союза, Ленинская премия мира. Три книжонки, написанные от лица Брежнева, «Малая земля», «Возрождение» и «Целина» вышли тиражами более 15 млн экземпляров каждая, изучались по всей стране, и за них генеральному секретарю была присвоена Ленинская премия в области литературы…

Наверное, дряхлеющий Леонид Ильич, тяжело больной и впадающий в маразм, искренне радовался этим почестям, считал их заслуженными. Он отнюдь не был ни диктатором, ни злодеем, ни авантюристом. Когда-то он и впрямь многое сделал для Советского Союза. А теперь почивал «на лаврах». Любил комфорт, покой, тихие семейные радости. Он, конечно же, хотел, чтобы и страна жила лучше. Верил, что народ тоже радуется его очередным наградам — значит, действительно стал лучше жить, поэтому и славит его… Но те, кто окружал Брежнева, кто организовывал вакханалию награждений, разве не могли не понимать, насколько она безобразна? Разве не могли не понимать, что она способна вызвать только смех и порождать анекдоты? Не понять столь очевидных вещей было невозможно. А в результате целенаправленно подрывался авторитет верховной власти, всякое уважение к ней…

В общем, вывод напрашивается очевидный. После слишком опасных выходок Хрущева для «мировой заку-лисы» оказался предпочтительнее вариант, чтобы Советское государство постепенно разваливалось и загибалось само. Но при этом можно только подивиться колоссальному потенциалу и запасу прочности, которые были созданы при Сталине и в первые годы после него. Даже хрущевских «реформ» оказалось недостаточно, чтобы сокрушить страну. Для дальнейшего ее ослабления и разваливания понадобилось еще четверть века!

 

Язва двадцать четвертая. ЛОВУШКИ «РАЗРЯДКИ»

В своем противостоянии с Западом Советский Союз действовал очень даже успешно. На Ближнем Востоке он поставлял военную технику арабским государствам, им удавалось крепко осаживать израильтян и их заокеанских опекунов. Благодаря советской помощи Вьетнаму американцы там крупно завязли. Чтобы вести войну с вьетнамскими коммунистами, США пришлось направить туда 550 тыс. своих солдат! Из них 58 тыс. домой не вернулись. Еще больше было ранено и искалечено. Войну американцы позорнейшим образом проиграли, вынуждены были убираться из Индокитая, бросив и своих южновьетнамских союзников, и склады имущества, и массу вооружения.

Советскому Союзу ценой огромных затрат и усилий удалось выправить плачевное состояние вооруженных сил, в котором они оказались при Хрущеве. В 1960-х гг. был достигнут паритет с НАТО в ядерном и ракетном оружии, создана великолепная авиация. Могучие советские эскадры бороздили океаны, появляясь у берегов Африки, Азии, Ближнего Востока и одним своим присутствием внося «коррективы» в политическую обстановку в этих регионах. При советской поддержке победили революции в Никарагуа и Сальвадоре, бравые кубинцы одну за другой освобождали страны Африки — Анголу, Мозамбик. Русские, помогая дружественным правительствам, установили контроль в Эфиопии, Южном Йемене…

Но неладно было внутри социалистического лагеря. С Китаем дошло до открытой конфронтации. В 1969 г. разгорелись бои за остров Даманский, где погибло более тысячи человек. Началась и китайско-вьетнамская война — остановила ее лишь угроза Советского Союза выполнить свой союзный долг по отношению к Вьетнаму. Тогда китайцы принялись налаживать дружбу с США.

Западные спецслужбы и их «пятые колонны» в руководстве соцстран использовали разные факторы, разные сценарии. В Чехословакии впервые был опробован вариант «бархатных революций» — вроде как без крови, без насилия. В 1967–1968 гг. началось «свободолюбивое» движение интеллигенции, выступления и демонстрации студентов. А верхушка чешских коммунистов во главе с Дубчеком соглашалась на «демократические» реформы. Но первую «бархатную» быстро и решительно пресекли: пять государств Варшавского договора ввели в Чехословакию войска, сменили ее правительство и партийную верхушку. Кстати, главной сторонницей силовых действий выступила не Россия, а ГДР, опасавшаяся, что пример чехов окажется заразным и что они откроют свою границу с ФРГ. Войсковые контингенты ГДР проявили себя жестко, на малейшую провокацию отвечая огнем, — в отличие от наших солдат, которым стрелять было категорически запрещено, и десятки русских парней отдали свои жизни, так и не нарушив приказ. Но в плане международной политики провокация вполне удалась. Мировые средства массовой информации охаяли именно СССР, выставили русских оккупантами и «палачами свобод».

А с 1970 г. стала ухудшаться обстановка в Польше. Здесь антисоветские силы подготовились получше, учли чешский опыт. Центр оппозиции сформировали не внутри правящей партии, которую могли регулировать из Москвы, а вне ее. Возник «независимый профсоюз» «Солидарность». Кстати, при его создании сыграли важную роль международные структуры IV (троцкистского) Интернационала. Они все еще существовали — и если не пригодились против Советского Союза, то теперь наконец-то и они потребовались. В хорошем хозяйстве ничего не пропадет…

В 1980 г. в Польше начались «мирные» волнения, прекрасно подготовленные и отрежиссированные. Вся страна мгновенно, в считанные дни, покрылась сетью организаций «Солидарности». Теперь ввод союзных войск был чреват организацией сопротивления и слишком большой кровью. Но польское руководство заверило, что само наведет порядок, и была установлена военная диктатура Ярузельского. Тем не менее «мировая общественность» снова дружно охаяла Советский Союз. А польская оппозиция никуда не делась, она лишь получила команду «отбой» и притаилась, ожидая своего часа. Словом, Запад раз за разом бил по «слабым звеньям», по окраинам социалистической системы, еще не разрушая, но раскачивая ее.

В свою очередь и СССР силился воздействовать «изнутри» на страны западного лагеря. Но у него успехи были куда скромнее. Потому что сами механизмы воздействия изменились и деградировали. В 1930-х годах Сталин фактически превратил зарубежные компартии в своих наемников — платил им только за безусловную поддержку нашей страны вплоть до ведения разведки и диверсий. Но настали другие времена, этими вопросами занимался Суслов. В партийных архивах сохранилось множество расписок, которые давали ему лично Пальмиро Тольятти, Долорес Ибаррури и прочая подобная публика — расписок на получение сотен тысяч и миллионов долларов! Хотя адекватной отдачей даже не пахло. Вместо этого западные компартии начали перенацеливаться на модели «еврокоммунизма». Становились обычными парламентскими партиями, претендуя лишь на депутатские места в парламентах и портфели в правительствах. А советские средства утекали за рубеж впустую, шли на содержание чужих партийных аппаратов, на издание их газет, на их предвыборные кампании.

После снятия Хрущева не прекратилась и утечка российских денег в страны «третьего» мира. Наоборот, подобная «помощь» принимала характер непонятной, слепой самоцели. В 1960-х годах Индия на 15 % удовлетворяла свои потребности по развитию экономики из бюджета СССР, а Египет — аж на 50 %. Естественно, это привлекало новых «друзей». Едва какой-нибудь режим объявлял себя «антиимпериалистическим», его тут же начинали щедро кормить. И если даже не оправдывал надежд, все равно кормили — чтобы не переметнулся в противоположный лагерь.

Тактика американцев в данном отношении была куда более выгодной. В мировом противостоянии они тоже поддерживали кого угодно — и диктаторов, и авантюристов, и прогнившие коррумпированные правительства. Лишь бы были антикоммунистическими — или даже коммунистическими, но антисоветскими. Тоже помогали специалистами, военными инструкторами, оружием. Поощряли займами Международного валютного фонда. Но привязывали таких партнеров долгами, влезали в их экономику, подминали промышленность и финансы. А слишком уж скандальное правительство потом можно было заменить.

В «освободившихся» странах выползали на свет и успешно играли на мировом противостоянии вообще жуткие монстры. Возникали кровавые режимы Бокассы в Центральной Африке, Масиаса в Экваториальной Гвинее, Пол Пота в Камбодже. Людоед Иди Амин из Уганды стал председателем Организации Африканского Единства, его руку не брезговали пожимать папа римский, генеральный секретарь ООН. Запад не объявлял ему никаких эмбарго, покупал кофе и бананы, поставлял товары, в том числе оружие. Но и Советский Союз поставлял. А то как бы не принял сторону «империалистов».

Но с середины 1960-х Запад вдруг стал смягчать свои позиции, выражать готовность к диалогу с СССР, соглашался на уступки, которые прежде упрямо отвергал. Причины этого, в общем-то, очевидны. Противоборство становилось слишком обременительным для западных держав. Поджигаемые в ходе борьбы революционные процессы часто выходили из-под контроля. Опять же, Советский Союз сумел достичь ракетно-ядерного паритета. А паритет получился на таком уровне, что ничтожной доли созданного оружия хватило бы для гибели всего населения Земли. Ну а с другой стороны, мирное сотрудничество сулило новые выгоды, выигрышные ходы.

Первые предпосылки к такому повороту сделала Франция — неожиданно вышла из военной организации НАТО. Советская пропаганда тут же заговорила о «расколе империалистического лагеря». Президенту де Голлю в Москве была устроена триумфальная встреча. Францию признавали чуть ли не лучшим другом, подписывали с ней договоры и соглашения. Однако на самом деле никакого «раскола» не случилось. Франция, за исключением некоторых частных разногласий, осталась в едином строю врагов России. Но она получила огромные преимущества перед другими западными странами, открыв себе доступ на советские рынки, выгодно покупая советские энергоносители и сырье. За Францией потянулась Западная Германия. Канцлер Вилли Брандт согласился признать ГДР, особый статус Западного Берлина, западные границы Польши по Одеру-Нейсе. Он тоже стал «другом», а ФРГ — желанным торговым партнером. Кстати, подчеркнем «совпадение». Курс западных держав стал меняться как раз в то время, когда был построен нефтепровод «Дружба». Хотя его вроде бы предназначали для социалистических стран. Но теперь оказалось достаточно прокинуть трубы чуть дальше — и качай на Запад…

Завязались и переговоры с США, в 1972 г. в Москву пожаловал президент Никсон (после визита в Китай). А в 1973 г. человечество порадовали, провозгласив «разрядку», в Хельсинки открылось Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. Заседали до 1975 г. Договорились о неприменении силы в международных делах, о решении конфликтов мирным путем. Западные державы признали нерушимость послевоенных границ — то, чего 20 лет безуспешно добивался СССР. В Москве это считали крупнейшим успехом. Расплатиться пришлось, казалось бы, пустяком. Согласиться, чтобы в итоговые документы был включен пункт о соблюдении «Декларации прав человека». В результате совещания была создана пресловутая ОБСЕ… Что ж, пройдет немного времени, и нерушимость границ, признание ГДР, неприменение силы окажется очень легко перечеркнуть. Зато ОБСЕ начнет лезть в дела России, тыкать ее носом и регулировать этими самыми «правами человека».

Да и «разрядка» получилась недолгой. Советский Союз просто шельмовали, и началось дергание туда-сюда. Велись переговоры об ограничении стратегических ракет, заключалось соглашение ОСВ-1, готовилось ОСВ-2. Но тут же США взялись наращивать количество ракет среднего радиуса действия, крылатых ракет — и размещать их в странах, откуда они могли достичь территории СССР. Соответственно, и Москва делала ответные шаги. Принималась изготовлять и выдвигать в Восточную Европу свои ракеты среднего радиуса действия. Или заключались соглашения по ограничению систем противоракетной обороны. Но сразу после этого Америка приняла программу «Стратегической оборонной инициативы» — «звездных войн». В общем, Советский Союз преднамеренно втягивали во все новые и новые витки гонки вооружений. И не количественные, а качественные. США и их союзники располагали неоспоримым преимуществом промышленного и финансового потенциала, поэтому навязывали «соревнование» как раз в наукоемких, самых дорогостоящих областях. Пока наша страна не надорвется. Со всех сторон получался сплошной выигрыш. СССР разоряли, а западные компании гребли прибыли на гонке вооружений.

Американцы расквитались и за Вьетнам — сумели втянуть нашу страну в такую же трудную и затяжную войну в Афганистане (а сами поддерживали талибов, которых впоследствии объявят врагами и против которых направят войска, чтобы перехватить Афганистан под собственный контроль). Но все-таки «разрядка» открыла шлюзы для весьма выгодной торговли с СССР, и последующие шатания от «потеплений» к «похолоданиям» ничуть ей не мешали! Хотя торговля стала весьма своеобразной. Советская промышленность угасала, конкурентоспособных товаров не производила. Качественным было только оружие, но оно поставлялось «друзьям», которые далеко не всегда могли расплатиться (да от них не всегда и требовали). А на Запад все шире текла русская нефть. Конечно, такой же торговлей жили арабские страны и богатели на ней. Но Советскому Союзу приходилось разбазаривать миллиарды «нефтедолларов» на тех же «друзей», на военные программы.

Между тем отечественная экономика продолжала разваливаться. Материальная база промышленности безнадежно отставала от развитых стран: в эпоху всеобщей автоматизации вручную трудились 40 % работников промышленности, 60 % в строительстве, 75 % в сельском хозяйстве. Если в 1960-х произошло заметное повышение уровня жизни народа, то в 1970-х оно стало резко ухудшаться. СССР откатился на 77-е место в мире по уровню потребления. Поползли вверх цены. Товары ширпотреба становились дефицитом, а то барахло, что лежало на прилавках, покупать не рекомендовалось. За автомобилями по нескольку лет стояли в очередях. Телевизоры, холодильники, начали покупать по записи — да и то они были аварийными, советские телевизоры взрывались, вызывая пожары.

Все хуже становилось и с продовольствием. В столовых по четвергам вводились «рыбные дни». В магазинах появлялись прежде невиданные виды рыбы, которые в старых справочниках и поваренных книгах числились несъедобными. Негласно установилось снабжение городов по разным категориям — удовлетворительное только в столицах. Возникло явление «колбасных поездов», когда жители соседних областей наезжали с рюкзаками в Москву, Ленинград, Киев затовариваться продуктами. Вспоминается и то, как после падежа скота в Калмыкии — из-за недостатка корма, в Северокавказском военном округе, и даже не в солдатских, а в офицерских столовых, подавали «баранину холодного убоя», то есть дохлятину…

А престарелое правительство, получив приток «нефтедолларов», пошло по простейшему пути — по пути, так сказать, решать проблемы с помощью импорта. Советский рынок начали завоевывать иностранные товары. Люди гонялись за зарубежными кофточками, колготками, ботинками, бытовой техникой. А российская промышленность сбыта не находила, переводила впустую сырье и поддерживалась, опять же, за счет дотаций. Но и для реконструкции советских предприятий брежневское руководство выбрало тот же путь. Разработки отечественных НИИ оставались нереализованными, а за рубежом начали закупать оборудование, станки, автоматизированные линии и даже целые заводы.

В общем, вернулись к практике 1920-х, когда Россия перекачивала золотовалютные запасы в сейфы западных банкиров и промышленников. Но в те времена она имела огромные резервы человеческих ресурсов — и моральных тоже. Теперь их не было. Тогда фундаментом была сама земля, сельское хозяйство. Сейчас оно на ладан дышало. Продовольственные проблемы также решались за счет импорта. Если торговый оборот с Западной Европой вырос в 1970-е годы в 5 раз, то с США — в 8 раз. Америка даже признала Советский Союз приоритетным партнером! Несмотря на то, что при этом действовал обширный перечень товаров, запрещенных к продаже в СССР. Но «разрешенным» было зерно. Хрущев начал с закупки 12 млн тонн. При Брежневе в год покупали уже по 40 млн тонн. На миллиарды «нефтедолларов».

Впрочем, Леонид Ильич не оставлял попыток реанимировать сельское хозяйство. Создавались «агропромышленные комплексы», принимались «продовольственные программы», на них выделялись гигантские средства. Но реально ничего не менялось, и до села не доходило почти ничего. Часть средств растекалась по институтам и руководящим органам, занятым разработками этих программ.

Часть уходила на строительство объектов, далеко не всегда нужных — абы только выделенные деньги не пропали. А многое попросту разворовывалось.

Воровство стало еще одной серьезнейшей проблемой советской жизни. Да оно и не мудрено. Сказывались последствия слома православной морали, а попытки заменить ее суррогатами, наподобие «Морального кодекса строителя коммунизма», успеха не имели. Как только исчезли сталинские строгости, воровство приняло такие размеры, что уже при Хрущеве, в 1961 г., пришлось опять принимать суровые законы об экономических преступлениях. Наказания за хищения в особо крупных размерах предусматривались вплоть до смертной казни, и за два первых года действия закона расстреляли 160 человек.

Но постепенно подход стал меняться. Потому что в спокойную брежневскую эпоху в областях, республиках, да и в столице укреплялись «феодальные княжества». Партийные и государственные боссы полновластно распоряжались в своих «вотчинах», покровительствовали друг другу, переплетались коррупцией. Они были совсем не прочь извлечь дополнительные прибыли из своего положения. Под их крылышком пристраивались «специалисты», умеющие делать навар на строительстве, на фондах, выделенных для промышленности и сельского хозяйства. Воры и жулики находили «выходы» на ответственных чиновников, «подмазывая» их в обмен на безопасность. Правоохранительные органы привлекали к ответственности «мелочь» или тех, кого определяли «крайними». А высокопоставленные лица и связанные с ними группировки оказывались неприкосновенными. Стали возникать целые отрасли «теневой экономики», перепродававшей дефициты, изготовлявшей «левую» продукцию из государственного сырья, часто и на государственном оборудовании. По неофициальным оценкам, к середине 1980-х в сфере «теневой экономики» было задействовано или как-то причастно к ней до 15 млн человек!

Государство разъедалось. А контакты с Западом расширялись. Иностранные туристы теперь приезжали в СССР десятками тысяч. Одна за другой жаловали в гости культурные, общественные, политические делегации. Во множестве поехали из-за рубежа специалисты по монтажу закупленных заводов и станков. В связи с увеличением объемов торговли в Москве обосновывались представительства иностранных фирм. А для облегчения расчетов в нашей стране открылись первые американские банки. Так же, как перед Февральской революцией.

 

Язва двадцать пятая. ПОДГОТОВКА К АТАКЕ

В XIX — начале XX в. Запад в своих операциях по раскачке России действовал по нескольким направлениям. Во-первых, шло воздействие на молодых аристократов, детей вельмож и государственных деятелей. Чтобы они, заняв места отцов в структурах власти, проводили соответствующую политику. Во-вторых, западными влияниями заражалась интеллигенция, «мозг нации», хранительница и производительница ее культуры. В-третьих, внутри России поддерживались оппозиционные организации самого различного толка. В-четвертых, создавались революционные центры за границей. Во второй половине XX в. раскачка СССР велась по тем же схемам.

Вместо аристократов благодатной почвой для обработки становились дети номенклатуры. Уж они-то ни в коей мере не верили лозунгам коммунизма, поскольку сами росли на «кухне», где эти лозунги стряпались. Росли избалованными и зажравшимися. Но хотели большего. Что толку иметь все, если пользоваться этим можно лишь «за закрытыми дверями», в своем кругу? А вне его требуется соблюдать массу условностей? Эта молодежь читала литературу, смотрела фильмы, недоступные для других современников. Бывала за границей, что тоже было доступно далеко не каждому. Завидовала западному материальному уровню, образу жизни.

Известный писатель В. Карпец вспоминает, что во время событий в Чехословакии все его одноклассники были на стороне чехов, и ставит себе в заслугу, что он один сочувствовал «нашим». Ваш покорный слуга в это же время учился в школе, но все мои одноклассники были, естественно, «за наших». А любого, кто осмелился бы объявить себя предателем, без долгих разговоров крепко отмутузили бы. Но разница заключается в том, что Карпец учился в элитной школе. Для очень-очень «избранных». Для таких, кто потом попадал в высшие партшколы, институты международных отношений и прочие «аристократические» учебные заведения. В 1980-х как раз они и им подобные составили поколение молодых партийных функционеров, дипломатов, управленцев…

По-прежнему культивировалось в СССР и движение диссидентов. С 1965 г. член НТС Ю. Галансков с группой инакомыслящих взялся организовывать ежегодные демонстрации в День Конституции на Пушкинской площади. Правда, в 1967 г. их посадили. Осудили на 7 лет и писателей А. Синявского и Ю. Даниэля, которые под псевдонимами публиковали свои произведения за границей. Но такие дела помогали активизировать других оппозиционеров — 63 члена Союза писателей и 200 присоединившихся обратились с письмом к XXIII съезду партии с просьбой освободить осужденных. Да и за рубежом стали возникать различные комитеты в защиту инакомыслящих в СССР, проводились демонстрации, пикеты.

На самом-то деле диссидентов было всего несколько тысяч (а активных несколько сот). В СССР о них почти никто и не знал. Но они действовали как раз для того, чтобы раздувать шум вокруг себя, а ориентировались сугубо на заграницу. Когда в августе 1968 г. 8 человек устроили на Красной площади демонстрацию против ввода войск в Чехословакию, ну кого они могли сагитировать? Да их сразу же и повязали. А единственными зрителями стали собравшиеся заранее иностранные журналисты. Вот и получили материал. Из воспоминаний диссидентов, кучковавшихся вокруг Сахарова, видно, что у них тоже единственным методом «борьбы» было — «Собираем пресс-конференцию!». То есть звали нескольких зарубежных журналистов, отиравшихся в Москве, и выкладывали им какой-нибудь негатив о советской действительности.

На это же нацеливались всевозможные «правозащитники». В 1968 г. Т. Ходорович, С. Ковалев, Т. Великанова начали издавать подпольную «Хронику текущих событий», собирая материалы о нарушениях «прав человека» в СССР. Для этого создали законспирированную сеть информаторов. А в 1975 г. на совещании в Хельсинки Советский Союз подписал обязательство соблюдать «Декларацию прав человека», и этим сразу воспользовались. В 1976 г. в Москве возникла «Группа содействия выполнения Хельсинкских соглашений в СССР» во главе с Ю. Орловым, А. Щаранским, А. Амальриком, А. Гинзбургом. То есть группа, взявшая на себя функцию проверять и доносить за границу, как СССР будет соблюдать взятые на себя обязательства. Финансовая поддержка пошла через Гинзбурга, через «Российский фонд помощи политзаключенным» — и как-то очень уж быстро возникли украинская, литовская, грузинская, армянская Хельсинкские группы, связанные с московской.

Настучать за границу — дальше этого не шло. Пусть иностранцы помогут. Вообще, в психологии диссидентов можно увидеть нечто болезненное, надломленное, на уровне комплексов. В данном отношении выглядит характерным эпизод из мемуаров правозащитника Ю. Орлова, изданных в США. Он вспоминает, как в детстве проснулся ночью и увидел свою мать в объятиях постороннего мужчины. Эпизод ничуть не связан с сюжетом, с политической деятельностью автора. Он просто описывает, как был потрясен. Допустимость выставить собственную мать голой на всеобщее обсуждение (кстати, перед американским читателем) — именно это в значительной мере характеризует все правозащитное движение.

Хотя иностранцы с российскими диссидентами не особо церемонились, иногда откровенно подставляли их, если считали нужным. Так, в конце 1976 г. президент Картер и его советник Бжезинский наметили спровоцировать очередное «охлаждение» в отношениях с СССР. Для этого Картер в нескольких выступлениях расхвалил советских правозащитников, пригласил к себе для беседы диссидента Буковского, отбил приветственную телеграмму Сахарову. Естественно, на КГБ это подействовало как красная тряпка на быка. Тут же арестовали все Хельсинкские группы, а Сахарова выслали работать в Арзамас. Что и дало возможность Картеру раздуть антисоветскую кампанию и взбудоражить свою «общественность» против «тоталитаризма».

Точно так же, как во все прежние времена, Запад поддерживал националистов. Причем разные направления и группировки «пятой колонны» оказывались тесно связаны друг с другом. Например, грузинскую Хельсинкскую группу возглавлял сепаратист, будущий диктатор Звиад Гамсахурдиа. Правозащитника Ю. Орлова одно время прятали бандеровцы — и рекомендовали друг другу: «Цэ наш москаль!». Но от русских националистов диссиденты шарахались. Объявляли «черносотенцами», «провокаторами КГБ».

Из-за границы поддерживалась и религиозная оппозиция. Активную деятельность вели баптисты, пятидесятники, адвентисты, у них создавались даже подпольные типографии. Появились и диссиденты-православные. В «самиздате» ходили по рукам православные материалы, свидетельства, рассказы. Но истина в них часто переплеталась с ложью. А сами православные диссиденты в значительной мере отклонялись от Веры в политику. Впрочем, нередко отходили и от Православной Церкви. Начинали считать ее «испорченной», если патриархия восстановлена при Сталине, примыкали к сектам вроде «истинно-православных», к «катакомбным» священникам, служившим тайно, в частных домах.

Но и Церкви в условиях притеснений со стороны властей порой приходилось пользоваться «правозащитными» методами. Будущий святейший патриарх Алексий II, в то время епископ Таллиннский, получив распоряжение закрыть Пюхтицкий монастырь и 36 приходов как «нерентабельные», затянул время, а потом пригласил иностранную делегацию — просто «в гости», свозил в монастырь, по храмам. После этого вопрос о закрытии был снят. Была и попытка ликвидировать Почаевскую лавру. Ее уже закрыли, а монахов поочередно сажали в машины, отвозили километров за 100 и вручали паспорта с пропиской в других местах. Информацию довели до иностранцев, и президент Франции Жискар д'Эстен при встрече с Брежневым высказался об этом. Лавру оставили в покое. Однако от политики Церковь дистанцировалась, поэтому у диссидентов уважением не пользовалась.

Но в целом для работы по расшатыванию Советского Союза использовались деятели самого различного толка, хотя бы и патриотического. Так, через лагеря прошли несколько писателей. Но, очевидно, самым подходящим показался Солженицын. Уже «раскрученный», рекламу ему создал сам Хрущев, расхвалив «Один день Ивана Денисовича». Писатель энергичный, увлекающийся, жаждущий бороться «за правду». Судя по всему, он ухватился за «Архипелаг ГУЛАГ» искренне. Но сам Солженицын указывает, что в сборе и подготовке материала ему помогали 227 человек. Похоже, некоторые из них обрабатывали автора, «помогали» в нужную сторону. В результате получилась «бомба», где правда перемешалась с вещами, никакого отношения к правде не имевшими. А за границей немедленно подхватили, раздули, превознесли, отвалили Нобелевскую премию.

Кстати, вот что еще стоит отметить. С 1966 г. Советское правительство стало применять к инакомыслящим такую меру, как лишение гражданства и высылка за границу. Но удостаивались этого далеко не все. По странным «случайностям» высылали как раз таких, кто оказывался нужен на Западе, кто мог там найти применение и использоваться для дальнейшей антисоветской работы — Солженицын, Бродский, Буковский и др. А остальных в Советском Союзе просто сажали, и они использовались Западом в другом качестве — для пропагандистских кампаний о «жертвах советского режима».

По мере ухудшения жизненных условий, банкротства программ коммунистической партии в России начали появляться подпольные «марксистские», «ленинские» группировки — считавшие, что КПСС отошла от истинного курса. Но росла и численность структур НТС в Советском Союзе. Ширилось распространение материалов НТС среди советских граждан, посещавших другие страны. Если в 1968–1978 гг. среди них разошлось 230 тыс. газет, листовок, журналов, то в 1978–1988 гг. — 560 тыс. А все это вместе приносило плоды. В ноябре 1972 г. КГБ и Генпрокуратура подали в ЦК записку о пресечении деятельности «националистических, ревизионистских и других группирований политически вредного характера». Отмечалось, что за 5 лет «выявлено 3096 таких группирований, про-филактировано 13602 человека, входящих в их состав… Подобные группы были вскрыты в Москве, Свердловске, Туле, Владимире, Омске, Казани, Тюмени, на Украине, в Латвии, Литве, Эстонии, Белоруссии, Молдавии, Казахстане и других местах».

Начали происходить и открытые эксцессы, теракты. В 1969 г. младший лейтенант В. Ильин покушался на Брежнева, стрелял из пистолета — правда, ошибся, разрядил оружие не в ту машину. Погиб водитель. В 1970 г. в Архангельске на праздничной демонстрации неизвестный ворвался на трибуну и открыл огонь из автомата. Несколько человек убил, многих ранил. Один за другим следовали перелеты за рубеж советских пилотов. В 1975 г. на Балтийском флоте произошло восстание на большом противолодочном корабле «Сторожевой». Капитан 3 ранга В. Саблин арестовал командира корабля и повел «Сторожевой» в нейтральные воды, чтобы по радио передать призыв к революции. А в 1973 г. группа армян произвела серию взрывов в московском метро, было много жертв. Но все это пока удавалось нейтрализовывать. Ильина отправили в психбольницу, а двоим его сослуживцам за недоносительство дали по 5 лет. «Сторожевой» под угрозой потопления остановили, Саблина отдали под трибунал и приговорили к смерти. Да и КГБ в то время работал квалифицированно. Армян-террористов быстро поймали и расстреляли.

Запад целенаправленно создавал и новые направления антисоветской пропаганды. Допустим, обвинять Советский Союз в антисемитизме никак не получалось. Но когда США решили признать СССР приоритетным торговым партнером, сенатор Джексон внес поправку: чтобы наша страна за это разрешила евреям свободный выезд в Израиль. Москва нуждалась в зерне и согласилась. Тут же пошел повальный выезд евреев за рубеж (причем вовсе не в Израиль, большинство оседало в Европе, норовило перемахнуть в США). Но ведь большинство евреев принадлежало вовсе не к рабочим и колхозникам, а к интеллигенции. Многие работали в научных учреждениях, оборонной промышленности, были допущены к тем или иным секретам. Им начали ставить препоны. Тут-то на Западе и завопили — антисемитизм! Власти СССР стали предъявлять требования, чтобы выезжающие евреи оплатили образование, полученное за государственный счет. Опять антисемитизм! Для евреев начали вводить ограничения при поступлении в вузы, связанные с «режимными» отраслями науки, при приеме на оборонные предприятия (а вдруг потом за границу захотят?). Снова антисемитизм! Заодно в Советском Союзе было создано оппозиционное движение евреев, которым отказывали в выезде.

А за рубежом стала складываться «третья эмиграция», не похожая ни на «первую», ни на «вторую». Она состояла из высланных диссидентов, перебежчиков. Из тех, кто выехал легально. И из туристов, артистов, деятелей культуры, участников всевозможных конференций и делегаций, не пожелавших возвращаться на родину. У большинства из подобной публики ни о какой политике мыслей не было. Они всего лишь шалели от западного изобилия и мечтали зацепиться в «раю». А деятели искусства хватались за «свободу творчества» (которое, само собой, должно было прилично оплачиваться). Таких надежд не обманывали — оплачивали. Разными путями за границей оказались В. Аксенов, В. Максимов, В. Некрасов, В. Войнович, А. Тарковский, Ю. Любимов, М. Ростропович, Г. Вишневская. А. Галич и др. Все это тоже годилось. В западных средствах массовой информации, в «голосах», транслируемых на Россию, преподносилось: лучшие представители культуры выбирают «свободы» (читай — а не Родину).

Но, между прочим, только внутри СССР поддерживались настроения антисоветские. А внешние силы брали курс откровенно антирусский. Что и понятно, ведь в перспективе Россию требовалось сокрушить и расчленить. Для этого Советский Союз провозглашался «империей зла» — что напрямую связывалось с Российской империей. Реанимировались исторические фальшивки вроде «завещания Петра I». В западном кино, литературе, средствах массовой информации создавался образ врага — «русского». Американский «Закон о порабощенных нациях», принятый в 1959 г., объявлял, что эти нации порабощены «русским коммунизмом». А среди диссидентов американцы отнюдь не случайно выдвигали на первый план евреев, прибалтов, кавказцев, украинцев, чью борьбу можно было трактовать как борьбу «против русских».

Это сказывалось и на облике эмиграции. «Первая эмиграция» отождествляла себя с Россией, провозглашала борьбу с коммунизмом, но с опорой на русский народ. «Вторая» надеялась только на иностранцев, но все же делала разделение между коммунистической властью и народом. В «третьей эмиграции» самым востребованным направлением оказалось русофобство. Так, были раскручены до уровня бестселлеров, издавались миллионными тиражами на разных языках книги высланных из СССР диссидентов-журналистов В. Соловьева и Е. Клепиковой, ставивших в один ряд «самодержавие» и «диктатуру пролетариата», опричнину и КГБ, и проповедовавших, что «рабство» создано для себя самими русскими и «отвечает их социальным, политическим, моральным и психологическим нуждам». «…Имперский народ, который за многие столетия полурабского существования привык принимать милосердие за слабость, садизм и варварство — за силу, а страх — за уважение. Страдания, выпавшие на долю этого народа, ожесточили его и сделали безжалостным к другим народам; моральные ценности, вдохновляющие западную цивилизацию, ему неинтересны и невнятны».

Но воздействие на Советский Союз осуществлялось не только через политическую оппозицию. Оно шло и напрямую, на народ. В данном плане «союзником» Запада становился научно-технический прогресс, предоставляя для этого новые средства. Большинство современных технологий иностранцы отказывались предоставлять нашей стране, но кое-что вдруг давали. Например, рижский завод ВЭФ начал массовое производство транзисторных приемников. После чего любой мальчишка, имеющий «спидолу», смог без контроля родителей слушать во дворах и скверах зарубежную музыку, а заодно и «вражьи голоса». А следом грянула «магнитофонная революция», позволившая широко распространять, переписывая друг у друга, неподцензурные песни, стихи, ту же рок-музыку и передачи из-за рубежа. В научных, производственных, учебных учреждениях появились ксероксы — и пошло повальное тиражирование самиздата и прочей полу-подпольной литературы.

«Окнами» для проникновения чужих влияний становились соцстраны, которым предоставлялись большие «свободы» и более широкие связи с Западом. Через них, как через перевалочные пункты, попадали в СССР всевозможные журналы, книги, фильмы. Причем в первую очередь не политика, а порнография. Но и это требовалось для воздействия на людей! Это оказывалось намного эффективнее, чем политика! Шло воздействие и через зарубежные фильмы, запускавшиеся ради кассовых сборов на советских экранах. Пусть это были безобидные комедии, боевики, даже «прогрессивные» работы прокоммунистических авторов. Но народ раскатывал губы, видя прекрасные автомашины, рестораны, бары, огни реклам, полураздетых красоток. Совсем раздетых не показывали, такие кадры вырезали. Но люди отстаивали огромные очереди за билетами на кинофестивали, чтобы посмотреть без купюр, непорезанное.

Уже любой, даже самый «забитый» работяга доподлинно знал, что «у них жить лучше». А особенно эффективно подобные веяния поражали молодежь и интеллигенцию. Копируя Запад, появлялись советские хиппи, панки, демонстрировали «протестантский» образ мысли и поведения. Интеллигенция ударялась в духовное искательство, охотясь за «смелыми» произведениями, за «живой» мыслью, «запрещенными» книгами. Нет, наибольшее влияние на нее оказывала, опять же, не «политика». Произведения типа «Архипелага ГУЛАГ» были скучными. Материалы диссидентов и правозащитников никого по большому счету не интересовали. Ну посадили кого-то — и что? Может быть, за дело, сами нарвались. Зато советские интеллектуалы тянулись к «общечеловеческим ценностям». Утратив в душе идеалы коммунизма, искали нечто иное, неведомое.

Ходили в ксерокопиях, пользуясь бешеным спросом, романы Стругацких, которые от фантастики и веселого критиканства перешли к разочарованным мудрствованиям. Глубокомысленный уход в себя, уныние, пессимизм… Это нравилось, это отвечало собственному состоянию интеллигенции. Огромным успехом пользовались и произведения Ефремова, особенно «Тайс Афинская», где он воспел «красоту» язычества, «сокрытую мудрость» древних темных культов и мистерий, щедро перемешав все это с эротизмом. Можно смело предположить, что как раз «Тайс Афинская» привела к зарождению в России неоязычества. Впрочем, допустимо предположить и другое. Что талантливых авторов не случайно наводили на подобную тематику. И уж тем более не случайно культивировалась мода на такие произведения.

Или возьмем моду на Андрея Тарковского. Автор однажды встречался с ним — и вынес впечатление, что увидел нездорового человека. То же самое довелось слышать от сельских жителей Владимирской области, с возмущением рассказавших, как на съемках «Андрея Рублева» ради эффектных кадров облили бензином и подожгли живую корову… Сам фильм стал сгустком дикости и черноты, выставив таковым русское прошлое — и на Западе его немедленно признали гениальным. Да и среди советских интеллектуалов вокруг него был раскручен ажиотаж, усугубляемый, опять же, эротическими сценами и полу-запретностью. Поднималось на щит и преподносилось в качестве образцов именно такое. Болезненное, темное, гибельное. Причем преподносились в странный унисон — зарубежными «ценителями» и слухами среди отечественной интеллигенции.

Но и в официальном советском искусстве, открытом, направляемом государством, в данный период стали происходить очень нездоровые явления. Хотя его вроде бы жестко регулировали! Пленум ЦК КПСС в 1964 г. принял постановление об усилении партийного контроля во всех звеньях, в том числе в сфере культуры. В 1966 г. XXIII съезд партии постановил «давать решительный отпор вылазкам фальсификаторов истории». В 1969 г. вышло постановление ЦК «О повышении ответственности руководителей органов печати, радио, кинематографии, учреждений культуры и искусства за идеологический уровень публикуемых материалов и произведений». В литературе и кино вообще была введена система «госзаказов»: авторам и режиссерам спускались темы, иногда даже примерные сюжеты, по которым они и создавали свои произведения. Да ведь и финансировалось все искусство только государством.

Однако в нем, невзирая на это, проявлялись совсем не «партийные» тенденции. Иногда их допускали и преднамеренно. Так, партийные руководители сочли, что увлечение молодежи зарубежной поп-музыкой, пожалуй, является вредным. А в качестве «противоядия» стали создаваться свои «вокально-инструментальные ансамбли». В результате в Советский Союз внедрялись те же самые оболванивающие модели «массовой культуры», множились такие же, как на Западе, рок-тусовки. Подражательство зарубежным образцам шло и в кино. Появлялись советские боевики, «остерны» — по примерам «вестернов». Все больше отечественных режиссеров отваживались на «смелость», вставляя в фильмы эпизодики с полуголыми актрисами — зная, что это обеспечит полные залы в кинотеатрах.

Но в то же самое время, когда поддерживались «вокально-инструментальные ансамбли», развернулись притеснения русских народных, казачьих хоровых, танцевальных коллективов. Для них не находилось денег, их лишали помещений, закрывали, распускали. Вытеснялись из репертуаров народные песни, заменяясь дешевками эстрады. Русским художникам ходу не давали, произведений не выставляли — зато множились выставки «авангарда». Возобновилось разрушение архитектурных памятников старины, а для реставрации объектов, якобы взятых под охрану государством, «не хватало средств». Вопреки всем постановлениям против «фальсификаторов истории» стало появляться все больше произведений, как раз и фальсифицирующих ее, изображающих исторические события и достижения России в пошлом и карикатурном виде. Антирусские нотки обозначались в прессе, в литературной критике, в театре.

Эти процессы были настолько заметными и приняли такой размах, что патриоты забили тревогу. Выразителем их позиции стал М.А. Шолохов, в это время уже фигура мировой величины и тоже ведь лауреат Нобелевской премии. В 1978 г. он обратился с письмом к Брежневу. Указывал: «Одним из главных объектов идеологического наступления врагов социализма является в настоящее время русская культура… Принижая роль русской культуры в историческом духовном процессе, искажая ее высокие гуманистические принципы, отказывая ей в прогрессивности и творческой самобытности, враги социализма тем самым стараются опорочить весь русский народ… Не только пропагандируется идея духовного вырождения нации, но и усиливаются попытки создать для этого благоприятные условия… Особенно яростно, активно ведет атаку на русскую культуру мировой сионизм, как зарубежный, так и внутренний. Широко практикуется протаскивание через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру…».

Приводился целый ряд примеров подобных безобразий, предлагались меры для экстренного выправления дел. Но патриоты были уже не в чести. От Брежнева письмо спустилось на рассмотрение в Секретариат ЦК, где М.В. Зимянин отписал: «Изображать дело таким образом, что культура русского народа подвергается ныне особой опасности… означает определенную передержку по отношению к реальной картине. Возможно, т. Шолохов оказался в этом плане под каким-то отнюдь не позитивным влиянием. Стать на высказанную им точку зрения означало бы создавать представление об имеющемся якобы в стране некоем сионистском политическом течении или направлении… это не соответствует действительности». А «выдвижение тезиса о русской культуре в качестве объекта особой защиты» было бы «чревато» по отношению к «культуре других народов». Следовало решение: «Разъяснить т. Шолохову действительное положение дел с развитием культуры в стране», и «никаких открытых дискуссий по поставленному им особо вопросу… не открывать». Как видим, у разрушительных сил уже в 1978 г. в самых верхах государства было «все схвачено».

В 1917 г. Россию удалось опрокинуть, когда она была тяжело больна. К новому переломному моменту в своей истории она тоже подходила совершенно больной. Чтобы расшатать и ослабить прежнюю, православную империю, врагам нашей страны потребовалось больше ста лет. Моральные устои коммунизма оказались гораздо слабее.

 

Язва двадцать шестая. «КОЛОННЫ» ПРИВОДЯТСЯ В ДЕЙСТВИЕ

Инерция стабильности и относительного благополучия в СССР нарушилась в 1982 г. Отправились в мир иной «серый кардинал» Суслов, а за ним и Брежнев. На его место неожиданно для многих выдвинулся председатель КГБ Ю.В. Андропов. Он взялся укреплять государство, замышлял решительные реформы. Но судить о них трудно. То, что успело проявиться, было слишком уж противоречивым. Был взят курс на наведение порядка во всех звеньях, в том числе и в самых «верхах». Покатились удары по «феодальным княжествам» — стали раскручиваться «узбекское», «сочинское», «рыбное» и другие дела, где были замешаны весьма высокопоставленные лица советской номенклатуры. Но все эти дела для народа не афишировались, из «номенклатурной избы» сор выносить не полагалось. Но наряду с этим имеются сведения, что готовился и новый удар по Православной Церкви — массированный и сокрушительный. Андропов вроде бы выступал патриотом. Однако именно он выдвинул в руководство Горбачева…

В экономике провозглашалась борьба за укрепление дисциплины, но одновременно ослаблялась централизация планирования и распределения, вводились «либеральные механизмы ценообразования». Проще говоря, цены скакнули вверх. А в утешение народу появилась более дешевая и отвратительная по качеству водка-«андро-повка». Но, повторюсь, судить о предполагаемых реформах очень трудно. Кто знает, как должно было быть, если этого не было? Единственное, что осуществилось широко и реально. — милицейские рейды по магазинам, парикмахерским, даже по баням. Чтобы ловить прогульщиков, которые в рабочее время шляются по личным делам. Да и вряд ли это придумал Андропов. Скорее, прихлебатели постарались. Причем подобные меры «укрепления дисциплины» никого не напугали, ни на кого не подействовали. Только породили массу анекдотов, а люди продолжали удирать с работы, чтобы занимать очереди за продуктами, носить в починку негодные телевизоры и искать по магазинам дефицитную одежду. Так и заглохли облавы из-за полной своей неэффективности и бессмысленности. А больше ничего осуществить Андропов не успел. К власти он пришел уже тяжело больным и в феврале 1984 г. отправился вслед за Брежневым, на кремлевское кладбище.

В кулуарной борьбе генеральным секретарем сделали К.У. Черненко, который еще при Брежневе считался его «наследником». Но он и подавно был дряхлым и недееспособным. За него рычаги управления дергали другие — и успели разве что тормознуть и замять слишком скандальные уголовные дела, начатые при Андропове. А в марте 1985 г., всего лишь после года «правления», пришла пора и для Черненко переселяться вслед за Андроповым.

Вот теперь интересы закордонных «сил неведомых», как и интересы «молодых реформаторов» в советском руководстве, совпали. К власти привели Михаила Сергеевича Горбачева. А дальнейшее стало «делом техники». Удары наносились надежно и сокрушительно. Когда Горбачев оказался во главе государства, воротилы «мировой заку-лисы» обеспечили экономическую диверсию — резко упали мировые цены на нефть. Поток «нефтедолларов», на котором, как на игле, сидела наша страна, внезапно усох. Правда, советские финансы держались не на одном, а на «двух китах», на экспорте энергоносителей и винной монополии. Но вторую опору успешно обрушил сам Горбачев, провозгласив антиалкогольную кампанию. Получилось очень эффективно. Финансы, экономика, социальные программы покатились в катастрофу. А под предлогом выхода из бедственного положения развернулась кампания «перестройки и ускорения».

Впрочем, об «ускорении» вскоре забылось. Ну а «перестройка» почему-то сказалась вовсе не в экономике, а в первую очередь, в политической и идеологической области. Во главу угла были выдвинуты очередные «разоблачения» Сталина. При Хрущеве это имело и важный практический смысл — объяснить «сталинизмом» все жертвы и неудачи коммунистического строительства, а тем самым приобрести новый кредит доверия в народе. При Горбачеве кампания стала самодовлеющей. Причем пошла она гораздо глубже. В 1950-х годах реабилитировались только Тухачевские и косиоры, истреблявшие русских людей, но никак не влиявшие на политический курс государства. Теперь отмывали и оправдывали главных эмиссаров «пятых колонн». Делали настоящего героя из Бухарина, реабилитировали Зиновьева, Каменева и иже с ними…

Официально оправдывать Троцкого все-таки воздержались. Слишком уж одиозная фигура. Но исподволь обеляли. Жалели как несчастного изгнанника, невинно убиенного по приказу тирана. А партийное руководство взяло на вооружение чисто троцкистские установки и идеи. Разве что без ссылок на Льва Давидовича, плагиатом. Обвинения Сталина и «сталинизма» целиком брались из его книг, его статей. Зачем лишнюю работу делать и что-то придумывать, если уже придумано и скомпоновано? Троцкистские теории использовались Горбачевым и для подавления своих противников в государственной верхушке. Их крушили под лозунгом «борьбы с бюрократией». Себя же Михаил Сергеевич, в противовес «бюрократам», относил к «революционерам». Даже брошюру с изложением своего курса он назвал весьма красноречиво: «Октябрь и перестройка: революция продолжается. 1917–1987».

Были выброшены на прилавки конъюнктурные бестселлеры Рыбакова и Шатрова. А вместе с ними выплеснулся в печать и на страницы журналов еще целый пласт литературы, прежде незнакомой читателям. Той литературы, которая десятилетиями копилась в ящиках авторских и редакционных столов. Наверное, не случилось бы особой беды, если бы она так и сгнила в этих ящиках. Но нет, недогнила, вывернулась на головы публики, запутывая, сбивая с толку, переиначивая сложившиеся представления. А власть, клеймя Сталина ленинским «завещанием», попутно зацепилась за то же самое «завещание», чтобы открыть дорогу новому варианту «нэпа». Широко развернулась пропаганда кооперации, ее объявляли «ленинским путем», панацеей от всех бед. В результате страну заполонила мутная мешанина кооперативов. Позволила легализовать теневую экономику, начала перекачивать в свои структуры товары и прибыли из государственного сектора. И через нее стало утекать в неизвестных направлениях «золото партии».

Ну а развал экономики и финансов требовал зарубежной «помощи». Впрочем, вот что любопытно: Советский Союз крайне нуждался в деньгах, но Горбачев начал свой международный диалог с весьма своеобразной «инициативы». Предложил, чтобы СССР и западные державы простили долги странам «третьего мира»! Причем тут же, не дожидаясь ответа США и их союзников, объявил об этом в одностороннем порядке. Нет, конечно же, Запад даже не подумал подхватывать подобную «инициативу». Зато наша страна одним махом отказалась от многих миллиардов долларов, которые десятилетиями вкладывались в страны Азии, Африки, Латинской Америки. Одним широким жестом генерального секретаря все было выброшено…

Дальше процесс пошел как по маслу. В обмен на займы и поставки Михаил Сергеевич стал одну за другой сдавать советские позиции на мировой арене. Или под предлогом займов и поставок. Выводил войска из Афганистана, из стран Восточной Европы. Экстренно, поспешно, как при военной капитуляции. Бросали базы, склады имущества, жилые городки, построенные за советский счет. Да еще и соглашались платить за то, что понастроили на чужой территории. Вот тут-то выяснилось, что Хельсинкские соглашения о нерушимости границ и признании различных общественных систем вовсе не обязательны. Рушилась Берлинская стена, ФРГ поглотила ГДР, в странах Восточной Европы преследовали и сажали коммунистов, «просоветские элементы», а на вчерашних советских базах удобно разместились войска НАТО.

Зато пункты о «правах человека» оставались в полной силе. Запад принялся играть на них по-крупному, тыча в них носом Советский Союз (и, разумеется, интерпретируя эти права по-своему).

Кстати, правозащитный еженедельник «Экспресс-хроника» в № 31 от 1 августа 1997 г. поместил благодарность тем организациям, которые финансировали деятельность правозащитников в России. Вот этот список: National Endowment for Democracy, European Human Rights Foundation, The Eurasia Foundation, The Jonh D. and Catherine T. MacArtur Foundation, Правление Российско-американской проектной группы по правам человека, Посольство Королевства Нидерландов, Институт «Открытое общество» (фонд Сороса), Henry М. Jacson Foundation, World Press Freedom Committee, Совет Европы, The Ford Foundation. Платили те, кто заказывал «музыку».

А Горбачев снова шел на уступки. Распорядился отменить статью 70 Уголовного кодекса (антисоветская агитация и пропаганда), в 1987 г. были освобождены все «политические», осужденные по данной статье. Причем посол СССР в США Кашлев прямо указывал, что сделано это по причинам «затруднений в международных отношениях Советского Союза, вызываемых наличием таких заключенных». На свободу вышли диссиденты, националисты, активисты НТС и других антисоветских структур (но нелишне отметить, что преследования Православной Церкви продолжались до 1989 г., такие «права человека», видимо, были второстепенными).

«Расширение демократии» сняло преграды и для проникновения в СССР культуры из-за рубежа. Вот тут-то пригодилась русская эмиграция! Контакты с ней приветствовались нашими «реформаторами», объявлявшими, что наконец-то «две России встретились», что «зарубежная Россия» дождалась своего часа и может передать на родину сбереженные и накопленные ею духовные богатства. Однако на самом-то деле в Советский Союз хлынул сбродный поток, где перемешалось действительно ценное и грязь, правда и отрава. Воспоминания Деникина, а одновременно ложь Керенского, мемуары власовцев. Труды великих мыслителей, а вместе с ними пасквили Войновича, похабщина Лимонова. Все вместе — на головы дезориентированных советских людей.

В отечественной культурной среде почва уже была подготовлена. Она подхватила, понесла, рекламировала подобные «шедевры». Да и сама поддавала жару. Резво «перестроился» кинематограф, принялся «раскрепощать» сознание, освобождая его от остатков прежней морали, а заодно и морали вообще. «Перестраивались» газеты и журналы, переполнившись «прогрессивными» материалами. Появилось множество юмористов, взявшихся дружно высмеивать русскую тупость, неумелость и неприспособленность к «цивилизации». Патриотическое начало теперь уже полностью отвергалось, его противопоставляли «демократическому». Отождествляли патриотизм с коммунизмом — и, стало быть, с «реакционерами».

В СССР стали размножаться представительства «культурных», «благотворительных» организаций из-за рубежа. Появились и масонские ложи. Они себя не рекламировали. Просто открылись и начали действовать. Первой в нашей стране легально утвердилась ложа «Бнайт Брит». Та самая, к которой принадлежал покойный Яков Шифф и его компаньоны-банкиры, финансировавшие большевиков. Парижский ежемесячник «LyArche» сообщал, что в декабре 1988 г. Москву посетила делегация французского отделения «Бнайт Брит» во главе с Марком Ароном и во время визита учредила свою ложу, к маю 1989 г. в ней насчитывалось 63 члена. Потом возникли и другие структуры… Впрочем, О.А. Платонов, Д.Н. Меркулов, В.Д. Бобровник приводят сведения, что и Горбачев в 1988 г. стал членом весьма респектабельного Мальтийского ордена. Исследователи относят эту организацию к масонским.

Да, «дружить» с Западом он умел. Во всем мире раздували его популярность. Признали «лучшим немцем», лучшим другом Маргарет Тэтчер (которая в одном из закрытых выступлений высказывалась, что русский народ надо бы сократить в десять раз). В 1990 г. встретился с римским папой Иоанном Павлом II — и с ним тоже нашел общий язык. Отменил сталинский запрет на деятельность униатов, приказал вернуть им все храмы и имущество, перешедшие в 1946 г. к Московской патриархии. Стоит ли удивляться, что Михаилу Сергеевичу охотно давали займы, за 5 лет внешняя задолженность страны выросла более чем вдвое, с 31,3 млрд долл, до 70,3 млрд. За это Горбачев не только уступал международные позиции, но и пожертвовал Вооруженными Силами. Чуть ли не каждый раз, отправляясь на встречи с иностранными лидерами, принимался озвучивать «мирные инициативы» — о сокращениях армии.

Опять, как и во времена Хрущева, сокращения стали колоссальными — на сотни тысяч, на миллионы человек. Служба советских военных превратилась в непонятную и безобразную свистопляску. Не успевали набрать нужное количество кандидатур на увольнение, пересмотреть и утрясти новые штаты, как Горбачев выдавал следующую «инициативу», и катились следующие директивы о сокращениях. А усугубляли атмосферу свои же, советские средства массовой информации, литература, кино. Они неожиданно, но очень дружно взялись выливать ушаты «негатива» об армии. Унижать и порочить военную службу стало вообще считаться признаком «хорошего тона». Дошло до того, что во избежание эксцессов и оскорблений командиры приказывали подчиненным офицерам ходить в штатском. А в форму переодевались только на рабочем месте, как в «спецодежду». Доводилось слышать грустные, но меткие афоризмы: «Лучше умереть строя, чем жить перестраиваясь…».

Но нелишне коснуться и «другой стороны медали»: на что же расходовались займы, полученные такой неимоверной ценой? Ценой всей Восточной Европы, политических уступок, разрушения армии? Может быть, на эти средства покупалось оборудование, технологии для восстановления экономики? Или сельскохозяйственная техника? Лекарства, продукты, предметы первой необходимости? Вот уж нет. Покупались огромными партиями презервативы! Официально, с высоких трибун говорилось, насколько это важно, насколько Советский Союз отстал в данном отношении, как это нужно для защиты от СПИДа и «безопасного секса». Покупались одноразовые шприцы. Чтобы наркоманы не боялись заразиться. А из техники покупались не станки или трактора, а видеомагнитофоны. Это были самые престижные новинки, появившиеся в «перестройку» на советском рынке. Чтобы любой желающий мог смотреть порнуху.

Впрочем, на такие товары тратилась лишь часть огромных кредитов. Остальное просто «испарялось», обогащая творцов «перестройки». Бывший американский разведчик Ф. Эйджи описывал, что США часто проделывает такие штуки с коррумпированными правительствами. Выделяются займы на «развитие экономики», их разворовывают. Но заимодавцы закрывают на это глаза. Потому что экономика остается в плачевном состоянии, по-прежнему требует вложений. А долг государства растет, и оно попадает в зависимость от кредиторов.

Так было и в Советском Союзе. Преобразования в экономике вообще не начались, зато в политике бодро углублялись. В 1988 г. прошли выборы на Всесоюзную партконференцию — впервые избирали делегатов «на альтернативной основе». В 1989 г. состоялся пышно разрекламированный Съезд народных депутатов, провозгласивший социализм «с человеческим лицом». Стали возникать, как грибы, многочисленные партии. Демократический союз, христианские демократы, конституционные демократы, либеральные демократы, демократическая партия Российской Федерации, Демократическая Россия, социал-демократическая ассоциация, социал-демократическая партия России, социалистическая партия, анархо-синдикалисты, анархо-коммунисты… Рождалось и продавалось на каждом углу множество печатных изданий, самодеятельных, стихийных, нигде и никем не зарегистрированных.

Каждая из этих газетенок тиражом в несколько тысяч экземпляров никакой роли сыграть не могла, и каждая из партий сама по себе гроша ломаного не стоила. Грызлись между собой, делились, спорили по программам и платформам. Например, от Демократического союза, созданного в 1988 г., уже в 1989 г. стали отпадать входившие в него группировки, потом партия раскололась на два враждующих крыла, и демсоюзовские радикалы во главе с Валерией Новодворской яростно громили редакцию газеты «Свободное слово», которая издавалась более умеренными демсоюзовцами. Но в своей совокупности все эти партии и течения создавали гремучую политическую смесь. Начался распад и в самой КПСС. Из нее выделились «демократическая платформа», «марксистская платформа», компартии союзных республик. А Горбачев вместо генерального секретаря ЦК разваливающейся партии принял в 1990 г. титул президента…

Но в это же время под Россию закладывались новые «мины замедленного действия»! Так, в 1989 г. правительство вдруг озаботилось судьбами русского Нечерноземья, опустевших и вымирающих деревень, проблемами восстановления сельского хозяйства. Было принято постановление о переселении в Россию жителей из «трудоизбыточных регионов» — Средней Азии, Кавказа. Через два года Советскому Союзу предстояло расчлениться! Миллионам русских, которых когда-то отправляли на целину, в Среднюю Азию, на стройки Закавказья и Прибалтики, предстояло остаться за границей, попасть под власть русофобских режимов, а то и погибнуть в национальной резне. А вместо них в коренную, Центральную Россию, на Русский Север, в казачьи области запустили армян, азербайджанцев, чеченцев, узбеков, таджиков и пр. Мигрантов щедро поддерживали государственными дотациями, хотя селились они, конечно, не в деревнях. И совсем не стремились возрождать российское сельское хозяйство. Оседали в городах, поселках. Стали возникать целые колонии, не теряющие связей с родиной. Организовывали торговлю, к ним переезжали родные, знакомые.

Подспудное разрушение Советского Союза уже начиналось. Устраивались провокации с народными волнениями в Казахстане, Армении, Грузии, Азербайджане, Узбекистане, Таджикистане, Киргизии, Литве, Латвии. А попытки навести порядок почему-то оказывались слишком робкими и нерешительными. Военных пускали в дело, происходили столкновения. Но силовые операции тут же пресекались, одергивались из Москвы. Результат получался нулевым. Хотя, с другой стороны, сами по себе эти столкновения, человеческие жертвы вели к нарастанию антирусских настроений, играли на руку агитации сепаратистов.

В 1917 г. зарубежные режиссеры применили «ступенчатую» методику разрушения России. В «перестройку» использовали то же самое. На смену одному «реформатору» подталкивали следующего, еще более радикального. Ельцина. Деятеля уже заметного, именитого, да еще и лично обиженного Горбачевым. Человека неумного, недалекого, склонного злоупотреблять спиртным и податливого к «прогрессивным» влияниям. Словом, кандидатура была во всех отношениях подходящей. Его окружение составили и «молодые реформаторы» (в том числе масоны), и хваткие бизнесмены, бывшие «теневики». Создать массовую поддержку Ельцину оказалось совсем не трудно. Народ был недоволен Горбачевым, все глубже загонявшим страну в хаос. Значит, выглядело вполне естественным поддержать противника Горбачева. Бориса Николаевича еще и дополнительно «раскрутили», разыграв вокруг него несколько скандалов. Он был избран президентом РСФСР. Таким образом, фронт противостояния сместился! Раньше боролись между собой власть и оппозиция. Теперь линия конфликта пролегла между руководством Союза — и республик.

Создать типичную «революционную ситуацию» помог дефицит продуктов. То же самое проделали перед Февральской революцией. Долго ли умеючи (и имея деньги)? С прилавков исчезло все. Вместо продовольствия появились талоны, которые не всегда отоваривались или заменялись суррогатами. Да еще и постой несколько часов в очередях, чтобы эти суррогаты получить. Нарастало возмущение. А для того, чтобы окончательно оборвать прежнее течение советской жизни, был разыгран «путч ГКЧП».

Всех «путчистов» ввел в высшие органы власти сам Горбачев. Сам отбирал их, сам сосредоточил вокруг себя к концу 1990 г. Экс-премьер Павлов впоследствии проговорился, что в августе 1991 г. Михаил Сергеевич, находясь на отдыхе в Крыму, «был в курсе всего происходящего». В своих показаниях это подтвердили руководители «мятежа». Генерал В.Г. Медведев, начальник личной охраны президента, вспоминал, как 18 августа, накануне «путча», его участники приезжали в Форос к Горбачеву, беседовали, «прощаясь, обменялись рукопожатиями». События разыгрались, как по нотам. 19 августа «мятежники» августа объявили себя «Государственным комитетом по чрезвычайному положению». Указывалось, что этот комитет берет на себя власть в Советском Союзе, а президента отстраняет «по болезни». (Что касается отстраненного Горбачева, то генерал Медведев свидетельствует: «Даже душевный покой президента в этот день не нарушался. Мы улетели, а он отправился… на пляж. Загорал, купался. А вечером, как обычно, в кино».)

ГКЧП ввел чрезвычайное положение, были закрыты почти все газеты, устанавливалась строгая цензура. Но не слишком ли невероятной выглядит «случайность»: при всех подобных строгостях «по недосмотру» на телевидении прошел в эфир Ельцин, призывающий к сопротивлению? Не просто призывающий, а стоящий на бронетранспортере — прямо как Ленин на броневике. Тут явно поработали неплохие имиджмейкеры. Тысячи людей потекли к Белому дому, принялись возводить баррикады… А армия и спецназ, разложенные «демократической» пропагандой и имеющие все основания ненавидеть прежнюю власть, стали переходить «на сторону народа». Впрочем, имелись и надежные войска, способные выполнить приказ и разогнать толпы у Белого дома. Но именно они такого приказа не получили. Произошло только несколько случайных эксцессов, погибло несколько человек (их провозгласили национальными героями, но быстро забыли).

«Грозный» ГКЧП даже не пытался начать серьезную борьбу. Уже 21 августа «путчисты» сели в самолет и полетели в Крым — сдаваться Горбачеву. Народ ликовал. На радостях люди плакали, обнимались — и поздравляли друг друга со свободой, с победой… Поздравляли, не подозревая, что все они оказались лишь статистами грандиознейшего представления — поставленного очень грамотными и опытными, но оставшимися «в тени» режиссерами. Арестованных «путчистов» даже и судить-то не стали. Подержали для порядка под следствием и выпустили. Разумеется, кроме тех, кто слишком много знал. Эти, как и положено в подобных ситуациях, «покончили жизнь самоубийством».

Вернувшийся из Крыма президент СССР благодарил всех, кто отстоял «демократию», говорил о «восстановлении конституционного порядка». Однако «конституционный порядок» уже сломался. Республиканские руководители входили во вкус распоряжаться делами самостоятельно. 8 декабря 1991 г. Ельцин, не совсем свежий после «товарищеских посиделок», подписал с лидерами Украины и Белоруссии, Кравчуком и Шушкевичем, так называемые «Беловежские соглашения» — о роспуске Советского Союза и образовании формального «Содружества независимых государств».

Правда, Ельцин, Кравчук и Шушкевич не имели ни малейших юридических прав на то, что они сотворили. Но президент СССР Горбачев по какой-то причине не приказал арестовать настоящих мятежников против «конституционного порядка». Нет, где там! Он вообще не пробовал сопротивляться, протестовать — или, допустим, залезть на бронетранспортер и призвать к Кремлю народ на защиту Советского Союза. Вместо этого Михаил Сергеевич покорно подчинился воле троих смутьянов, предстал перед телекамерами и сделал грустное заявление, что в связи с ликвидацией СССР он складывает с себя президентские полномочия. По сути, уступил власть добровольно. Как Керенский большевикам.

Страна, распадаясь, рухнула в пучину «демократизаций», грабеж «приватизаций», огонь и кровь войн и конфликтов. Что ж, подобные сценарии разрабатывались на Западе давно. Еще в годы Первой мировой войны планы низвержения и расчленения России составлял главный советник американского президента Вильсона полковник Хауз. В последующие времена их уточняли и корректировали Аллен Даллес, Збигнев Бжезинский. Но и среди русских мыслителей были люди, способные предвидеть грядущие катаклизмы. Например, великий философ Иван Александрович Ильин. В свое время он стал автором термина «мировая закулиса», исследовал ее механизмы, цели и методы действий. Еще в 1950-х годах, когда в нашей стране начались не горбачевские, а хрущевские реформы, Иван Александрович писал: «Если что-нибудь может нанести России, после коммунизма, новые, тягчайшие удары, то это именно упорные попытки водворить в ней после тоталитарной тирании — демократический строй».

Ильин указывал: как раз с провозглашением демократии начнется «внедрение в Россию мировой закулисы». «Среди обнищавшего, напуганного и беспомощного русского населения инфильтрация разовьется неудержимо, все политические и социальные высоты будут захвачены тихой сапой и скоро все республиканское правительство будет служить «одной великой идее» — безыдейной покорности, безнациональной цивилизации и безрелигиозного псевдобратства». Предсказывал он и то, что враги России «не успокоятся до тех пор, пока им не удастся овладеть русским народом через малозаметную инфильтрацию его души и воли, чтобы привить ему под видом «терпимости» — безбожие, под видом «республики» — покорность закулисным мановениям, а под видом «федерации» — национальное обезличие… Им нужна Россия с убывающим населением… Им нужна Россия безвольная, погруженная в несущественные и нескончаемые партийные распри… Им нужна Россия расчлененная, по наивному «свободолюбию» согласная на расчленение и воображающая, что ее «благо» — в распадении… Но единая Россия им не нужна».

Как видим, добавить нечего. Прогнозы оправдались. В результате «демократической революции» на Россию обрушились бедствия, по своим последствиям вполне сопоставимые с Гражданской и Отечественной войнами. Снова, как в 1917 г., была включена «ступенчатая» схема сноса. Ломает, сколько может, Горбачев, потом Ельцин… Россию, как и предполагалось, расчленили. Ее очередной раз ограбили. Да еще как ограбили! Сохранили ей роль сырьевого придатка. Пусть добывает сырье, газ, нефть — и поставляет за границу.

Кстати, надежды тех группировок, которые искренне боролись с коммунизмом, не оправдались. После падения Советского Союза они вдруг обнаружили, что никому больше не нужны. Закулисные круги сделали ставку вовсе не на них, а на бывших партийных «реформаторов», выходцев из «номенклатуры». И на выходцев из «теневой экономики». С ними было проще работать, удобнее, чем с какими-нибудь «идейными». Не оправдались и надежды тех, кто раскатал губы на интеграцию в «мировое сообщество». На перспективы преодоления трудностей и успешного развития с участием иностранцев. Примерно как в эпоху нэпа, когда зарубежные фирмы очень охотно внедрялись в советскую экономику, расхватывали концессии. Очень многие российские предприятия, обретя самостоятельность, рвались к такому сотрудничеству. Западные компании вроде бы проявляли заинтересованность. Велись переговоры, заключались соглашения. Однако зарубежные дельцы, получив достаточные пакеты акций, закрывали или замораживали предприятия. В нынешние времена, в отличие от 1920-х годов, они сочли более выгодным не использовать русскую промышленность, а убить ее.

Через телевидение, прессу, Интернет начала в полной мере реализовываться программа Даллеса — разложение народа потоком разврата, насилия, лжи. В России развернули свою работу сотни сект самого различного толка, от псевдо-православных до открыто сатанистских. Нашлись и очень эффективные средства для сокращения населения. Для тех, кто побогаче — наркотики, кто попроще — водка. Средства надежные, действенные. Причем гораздо более удобные, чем массовые расстрелы или концлагеря. Люди сами тянутся к ним. Сами отдают за это собственные деньги. Сами хоронят друг друга — опять за свой счет. Без шума, без эксцессов, без протестов и сопротивления. Вымирают тихо и спокойно.

А в отделившихся от России национальных республиках включились механизмы дальнейшего отрыва от нее — политического, психологического, духовного. Схемы разные, умело продуманные. В Прибалтике одна, в Грузии другая, на Украине третья, в Белоруссии четвертая. Хотя цель общая. Окончательно отколоть вчерашних соотечественников от русских — и натравить на русских. Ведь наша страна, невзирая ни на какие политические перемены, остается врагом Запада. И останется. До тех пор, пока она есть на свете, пока люди будут осознавать себя русскими, пока будет жить Православие. Самим фактом своего существования Россия не дает покоя кругам зарубежной «закулисы». Не вписывается в проекты «нового мирового порядка», оказывается для него помехой. Не наши действия и поведение порождают ненависть. А то, что мы есть. Что мы мыслим по-своему, стараемся сохранить наши души. Но вот русская душа — это серьезно. Именно на нее и нацеливается вражда. Поэтому тайная война продолжается…

 

Язва двадцать седьмая. А КАКИЕ ОНИ — «ПЯТЫЕ КОЛОННЫ»?

В четырех книгах этого цикла перед нами прошла тысячелетняя череда изменников, заговорщиков, оппозиционеров: «Пятая колонна Древней Руси», «Пятая колонна Русского царства», «Пятая колонна Российской империи», «Пятая колонна Советского Союза». Уже четверть века Россия живет в обновленной форме, демократической, и «пятые колонны» опять существуют, активно действуют. Но эти страницы еще не «дописаны», сюжеты не завершены. Современные «пятые колонны» пока еще представляют тему не для историков, а для политологов, журналистов — и для органов, обеспечивающих безопасность государства.

Ну а нам пришла пора сделать некоторые обобщения, что же это такое — «пятые колонны»? Как квалифицировать данное явление, по каким характерным признакам его можно распознать? Явление-то более чем устойчивое, если оно прослеживается на протяжении всей нашей истории. В целом под «пятыми колоннами» правомерно подразумевать те силы, которые нацеливаются на союз с внешними врагами государства и народа. Сотрудничают с ними открыто или опосредованно, содействуя их планам по ослаблению, расшатыванию и разрушению России. Причины чаще всего эгоистичны — надежды на личные выгоды представителей тех же самых «пятых колонн» (или группировок, кланов, общин, к которым они принадлежат).

Обычно такие цели маскируются заботами об общем благе. Но оправдания бывают заведомо ложными. Например, новгородские сепаратисты в XV в. возбуждали народ на защиту собственных «вольностей» от власти Москвы. Боярские заговоры в XVI в. организовывались под предлогом борьбы против царской «тирании» за «свободу» по западным образцам. Мазепа в XVIII в. пытался поднять Украину против «порабощения» Россией. Аналогичные лозунги использовали украинские националисты в XX столетии. Хотя в действительности новгородские олигархи притесняли собственных подданных гораздо сильнее, чем центральное правительство. Простонародье тянулось к московскому государю, находя у него защиту от беззаконий и произвола местных властей. Крамольные бояре подразумевали «свободы» только для себя. Те периоды, когда они дорывались до управления страной, оборачивались для людей разгулом хищничества и безобразий — и обуздать их могла только сильная царская власть. А Мазепа, соблазняя украинцев независимостью, уже заключил тайный договор возвратить их в состав Польши. Точно так же вели себя его последователи в XX в., отдавали Украину то немцам, то полякам.

Нередко ложь вбрасывается извне, специально для организации «пятых колонн». Так, Польша и Литва, в ходе войн против Ивана Грозного, распространяли воззвания к русским людям сбросить «тиранию», переходить на сторону «освободителей». В катастрофе Смуты объявлялось, что польский король спасает несчастный русский народ. Сходные пропагандистские кампании вели шведы в войнах 1700–1721 и 1741–1743 гг. В XIX — начале XX в. западные державы внедряли идеи борьбы против «реакционного самодержавия», рекламируя преимущества республиканского правления и демократии. Но реальные исторические факты опровергают подобные трюки. У поляков, наряду с лозунгами «освобождения» и «спасения», известны тайные планы, что Россия должна стать «польским Новым Светом» — подобием испанской Америки. Соответственно, русскому народу предназначалась судьба индейцев, их предстояло перекрещивать в католицизм и обращать в рабов. Шведские властители силились посеять раздоры в надежде оторвать у России выход к Балтике, а если получится, то и побольше. Ну а к чему привела борьба с «самодержавием», хорошо известно.

Всегда ли «пятые колонны» находятся в оппозиции к государственной власти? Нет, не всегда. Наоборот, для теневых режиссеров является идеальным, если их эмиссары или сторонники внедряются в правительство, начинают направлять и регулировать его деятельность. Они могут быть советниками у русских властителей, как Симеон Полоцкий — воспитатель детей государя Алексея Михайловича, Федора и Софьи, настроивший их на западнические реформы. Еще более яркий пример — масоны-реформато-ры, составившие окружение Александра И. Шли на мыслимые и немыслимые уступки на международной арене, фактически подарили Америке Аляску, японцам — Курилы. Внутри страны раздули кампанию «устности, гласности, народности», внеся разброд в умы, насаждая либеральные взгляды, оплевывая отечественную историю, подрывая устои веры, создавая оппозиционные земства и другие «общественные» структуры, а тем самым открывая дорогу революционным процессам. Причем все это сопровождая волной хищничества, «приватизаций», разворовывания государственного достояния в частные руки.

Можно вспомнить и усилия премьер-министра Витте, широко запустившего в Россию иностранный капитал, немало сделавшего для поражения в Русско-японской войне, провоцирования революции 1905 г. — а в разгар волнений уговорившего царя подписать Манифест о даровании конституционных «свобод», введении парламентского правления. Но в итоге оказалось, что деятельность оппозиции и правительства очень хорошо согласуется между собой. «Свободы» вместо успокоения как раз и вызвали взрыв революции, а Думу немедленно захватили либералы, превратили ее в легальный плацдарм для дальнейших атак на власть.

Представители «пятой колонны» могут оказаться даже во главе государства. Самая характерная фигура в данном отношении — А.Ф. Керенский. Вообще, патриотизм и «пятые колонны» — явления противоположные, они несовместимы. Но Временное правительство утверждалось у власти именно под патриотическими лозунгами, и Керенский завоевал бешеную популярность в качестве «спасителя отечества». Она обеспечивалась массированной рекламой в средствах массовой информации, но при этом осуществлялись реформы, углублявшие развал армии, экономики, была признана легитимность самозваного украинского «правительства» — Центральной Рады. Подрывные организации большевиков осуждались на словах, но фактически на их работу закрывали глаза. Зато настоящих патриотов, корниловцев, решивших помочь навести порядок (помочь правительству!), объявили мятежниками и отправили за решетку. Под разными предлогами закрывались газеты, снимали с постов чиновников и офицеров, выразивших патриотические взгляды. Впрочем, при подобном раскладе производится подмена понятий. Патриотов представляют, наоборот, непатриота-ми. Раскольниками, смутьянами. Потому что они мешают линии правительства — государственной, а значит, патриотической.

Могут ли быть «пятые колонны» массовыми, охватывать значительную долю населения? Да, могут. Как раз на это они нацелены, на привлечение как можно большего числа сторонников. Так, подрывная работа против Российской империи велась десятилетиями. В ней были задействованы и масонские структуры, и политические партии, и пресса, и система образования, и средства культуры, и общественные организации. А в результате почти всю интеллигенцию, молодежь, значительную часть государственных служащих, аристократии, офицерства, руководящий персонал торговых и промышленных предприятий удалось переориентировать на «прогрессивные взгляды». Перенимались западные системы ценностей (соответственно, и симпатии к западным державам). А на свои, исконные традиции и порядки люди начинали смотреть чужими глазами — так, как принято за границей, как подсказывают оттуда. Февральский переворот 1917 г. осуществила кучка заговорщиков, но он стал возможным только благодаря широкой поддержке. «Образованная» часть общества восприняла случившееся с радостью. Студенты, чиновники, великие князья цепляли себе красные банты, поздравляли друг друга…

То же самое произошло в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Советская интеллигенция, молодежь, значительная часть административного и партийного аппарата, были уже заражены западными взглядами, оценками, стереотипами. Они тоже перенимали чужие, «передовые» точки зрения на процессы в своей стране. Коммунистическая идеология дискредитировала себя, ее превращали в темы для анекдотов. Но вместе с идеологией в одну кучу валили сам Советский Союз, его исторические достижения, державные и народные интересы. Бездумно клеймили и оплевывали «тоталитаризм», «диктатуру», проникались комплексами национальной неполноценности. Гонялись за соответствующей литературой, восторгались ею, оживленно обсуждали. Поддерживали лидеров, призывающих к радикальным переменам — чем «смелее», тем лучше. А падение коммунистической власти воспринимали как собственную долгожданную победу…

Могут ли быть «пятые колонны» искренними в своих стремлениях? Да, это бывает довольно часто — в самообмане. Когда принимают (и хотят принимать) на веру обманы, навязанные внешними силами. Например, князь Даниил Галицкий, заключив союз с папой римским и получив от него королевскую корону, искренне верил, будто альянс с Западом поможет избавить Русь от ордынского ига. Поможет сбросить материальное рабство (выплату дани) — и считал вполне допустимым расплатиться за это духовным рабством, отдать Православную Церковь под владычество Ватикана. Правда, не задумывался, с какой стати Запад будет помогать Руси? Если выгоднее подставить ее под ордынские удары, а потом захватить то, что от нее останется, — в дополнение к духовному рабству. Конечно же, были искренними и декабристы, воспитанные в английских и французских масонских ложах. Мечтали, что Россия, обретя «свободы», превратится в еще более могучую и процветающую державу. Не давая себе труда сопоставить, как Англия и Франция совсем недавно уже обрушили одну великую империю — Испанскую — абсолютно такими же методами, «офицерскими» революциями.

Разумеется, были искренними широкие течения, о которых мы говорили выше. Либеральная «общественность», боровшаяся против царского «режима», тянулась к западным союзникам — тянулась именно по-русски, всей душой. Причем и их представляла с точки зрения собственной психологии. Если мы к ним всей душой, то и они к нам будут всей душой, как же иначе? Обновленная Россия вольется в сообщество демократических держав, займет там достойное место, наладится плодотворное сотрудничество, откроет самые блестящие перспективы. Примерно так же мыслила советская интеллигенция и молодежь на гребне «демократической революции». Если мы хотим не враждовать, а дружить, то и с нами будут дружить. Зачем тогда армия, расходы на вооружение, охрана границ? Россия будет сближаться с Западом, ее примут в число желанных партнеров, помогут преодолеть «отсталость», выйти из кризисов, и наступит эра общего процветания. Разве не логично? Хотя в фундаменты подобных построений закладывалась заведомо неверная предпосылка. Психология американской и европейской «закулисы» и политических кругов совершенно иная, в корне отличающаяся от русской. Колоссальные средства тратятся на подрывные операции вовсе не для того, чтобы поднимать упавшего противника. Если лакомая добыча уже досталась тебе, ее надо окончательно загрызть и сожрать.

Впрочем, это вообще характерно для технологии создания «пятых колонн» — исказить и реальную картину. Представить врагов лучшими друзьями. Это уже потом, после победы, можно будет открыть истинное лицо. Крестоносцы, захватив в 1240 г. Псков с помощью местной знати, принялись распоряжаться сами, делить русские села, а изменников низвели до положения собственных слуг. Так же и поляки в годы Смуты заигрывали с боярами до тех пор, пока их не впустили в Москву — после чего стали откровенно помыкать русским правительством, а неугодных казнили или заточали в темницы. Немцы в 1918 г. оккупировали Украину по приглашению Центральной Рады, для защиты от большевиков. Заключили с ней соглашение о вывозе в Германию продовольствия, передаче под контроль интервентов угольных и рудных месторождений, железных дорог, портов, а потом разогнали Раду. Она была больше не нужна…

Какими же факторами, какими приманками создаются «пятые колонны»? Самый действенный, самый распространенный — соблазны «земного рая». Запад во все времена преподносит себя в качестве образца богатой, сытой, веселой и высококультурной жизни. И действительно, внешний блеск зарубежной цивилизации притягивал русских в различные эпохи. При этом автоматически подразумевалось, что его обеспечивали более совершенные формы правления, общественного устройства. Но такое утверждение — ложь. Изначально роскошь и благополучие, расцвет искусств и культуры обеспечивались безжалостной эксплуатацией собственных народов, куда более жестокой, чем в России. В Англии в XVI столетии, в «золотой век» Елизаветы, нарождающиеся бизнесмены сгоняли с земли крестьян, а умножившихся бродяг насильно обращали в рабство, отправляя трудиться на мануфактуры. Во Франции сказочной феерии Версаля сопутствовали десятки и сотни голодных бунтов населения. Петр I, посетив Францию в 1718 г., был поражен крайней нищетой и забитостью местных крестьян.

А наряду с этим европейские державы приобрели еще один важнейший источник доходов — ограбление колоний. Поток богатств, выкачиваемых из стран Азии, Африки, Латинской Америки, со временем ширился. Именно он стал базой для дальнейшего развития культуры, подъема науки, техники. Постепенно позволил улучшить жизнь низших слоев населения. Ну а сама западная цивилизация превратилась в гигантского паразита, раскинувшего щупальца на весь мир и сосущего соки из других государств и народов. Колониальная система распалась, но щупальца сохранились — экономические, финансовые, политические. В XX в. в число стран, попавших в эти сети и питающих мирового паразита, вошла и Россия.

Назовем и такой метод привлечения в «пятые колонны», как борьба за те или иные «права» и «свободы». Он тоже весьма эффективен. Тебе что-то запрещают? Говорить что угодно? Делать, что тебе хочется? Получать те или иные запретные удовольствия? Но за границей они дозволены, в порядке вещей. Значит, система, которая тебя ограничивает, отсталая и реакционная. Борись с ней. Хотя платить за последствия придется тебе самому — но об этом обычно умалчивается. К борьбе за чьи-то «права» русские оказываются склонными по своему национальному характеру. Вступиться за обиженных, ущемленных, выручить попавших в беду — тут просыпается естественный порыв души, широкая натура. Чьи права — все равно. Инородцев, иноверцев, каких-то социальных групп. Ну а как же, ведь они тоже люди. Но при этом обычно забывают и не принимают во внимание: расширение чьих-то чужих прав задевает и урезает твои. Допустим, до революции профессора Преображенские и доктора Борментали с пеной у рта отстаивали права Швондеров — и добились: Швондеры сели им на шеи. Сами же добились.

А игра на правах и «свободах» удобна еще и тем, что она практически бесконечна. Вслед за одной ступенью можно переключаться на другую, вводить новые и новые категории ущемленных. Борьбу за права женщин продолжить правом на аборты — для полного равноправия. Потом — права каких-нибудь меньшинств, сектантов, извращенцев, детей. Благородно, оправданно, почему бы не сделать им добро? Не задумываясь, что автоматически попадают под удар права большинств — не сектантов, не извращенцев, взрослых…

Очень важной для «пятых колонн» оказывается и игра на пропагандистских штампах. Противопоставления: «прогрессивное» — «реакционное», «передовое» — «отсталое», «новое» — «старое», «рабство» — «свободы». Чтобы сломить противников, организовать атаки против них, выработался богатый набор пугающих ярлыков: «самодержавие», «тирания», «диктатура», «тоталитаризм», «черносотенство». Подобные термины возводят в самодовлеющую величину, не требующую комментариев и пояснений. Вопрос: «Вы что же, хотите возврата к самодержавию?» (или «к диктатуре?» «к тоталитаризму?») — подразумевает однозначный ответ. Кто же захочет признать себя «отсталым», «реакционным»? Кто в предлагаемой дилемме выберет «рабство»?

Но за штампованными терминами оказался скрыт и потерялся их истинный смысл! Качественные оценки! Почему «новое» всегда должно быть лучше «старого»? Почему должен пониматься в позитивном ключе «прогресс»? Куда он ведет? И зачем? Чем плохо было, скажем, русское самодержавие? Обеспечивавшее людям куда большее благоденствие, стабильность и социальную защищенность, чем все последующие формы правления? Кстати, ведь еще св. Иоанн Кронштадтский учил: «Демократия в аду, а на Небе — Царство». Или чем плоха сама по себе диктатура? Наоборот, в разных странах и в разные времена она считалась лучшей формой правления в тяжелых ситуациях, кризисах, войнах, в окружении врагов. А что плохого сделали черносотенцы, пытавшиеся противостоять жуткой революционной буре и бороться с терроризмом? Да и почему нужно признавать «рабством» отказ от тех или иных «свобод»? Напротив, человек своей волей, своей свободой отвергает то, что считает лишним и вредным. А бездумное и безоговорочное принятие навязываемых условий — это и есть рабство.

Между прочим, терминологическая игра, запутывая сознание, маскирует обманы всей современной западной цивилизации. Если обратиться к фактам, то обнаруживается, что действительная тирания прячется именно под прикрытием демократии. Нигде и никогда она не была властью народа, а приводила к всесилию олигархов. Так было в Новгородской республике, где заправляли делами «триста золотых поясов». Так было в кичившейся своими свободами Речи Посполитой: магнаты вертели слабенькими королями, а подданных подчистую обирали, могли безнаказанно убить и найти в судах управу на богатых и могущественных панов никто даже не пытался. В первой демократической стране, Нидерландах, в правительстве заседали банкиры и промышленные тузы, круто разоряя свой же народ.

В 1917 г. Временное правительство пришло к власти под флагом победившей демократии — и «общественность», российская и мировая, дружно приветствовала торжество демократии. Но на самом-то деле заговорщики из Временного правительства сделали то, на что не решался царь. Распустили Думу. Сосредоточили в своих руках законодательную, исполнительную, верховную, военную власть. Не были ни перед кем подотчетными, принимали решения в собственном узком кругу. Какая же тут демократия?

Ну а самым ярким примером тирании и рабства является нынешняя Америка. Парадоксально? Нет, это так. Всеобщих выборов там давно уже нет (чего никто упорно «не замечает»). Власть формируют круги финансовой «закулисы», разыгрывая видимость выборных кампаний, манипулируя двумя партиями, подобранными командами «выборщиков». Средства массовой информации, подконтрольные тем же самым кругам, превратили граждан в послушных, бездуховных зомби. А яркие рекламы, сытость и «свободы» прячут под собой жесточайший полицейский режим. Правила, спускаемые теневыми властителями, каждый должен соблюдать неукоснительно. Тот, кто посмеет нарушить их, мыслить самостоятельно, быстро окажется в тюрьме. Например, выразит неприязнь к гомосексуалисту, не захочет работать вместе с трансвеститом, попытается защитить собственные моральные принципы. Если попробует воспитывать ребенка как-то иначе, ограждать от разрушительных влияний, в лучшем случае лишится родительских прав. Но почему-то полное духовное рабство принято воспринимать как нечто яркое, позитивное, как преимущества демократии.

Кстати, и «пятые колонны» никогда не воспринимают себя «пятыми колоннами». Они просто уверены, что так будет лучше. Думать и действовать в чужих интересах. Для кого лучше? В первую очередь, для них самих. Но, наверное, и для других лучше. Только другие не понимают этого, противятся. Значит, нужно объяснять или бороться с ними, заставить принять свою точку зрения. Не сопротивляться западным требованиям, а уступать. Получать за это спокойствие, сотрудничество, благосостояние. Однако и это самообман. Гипноз для тех, кто готов быть обманутыми. Благосостояния действительно можно добиться. Относительного. Не для всех, а только для себя и на какое-то время. Но не спокойствия. Потому что цена будет неуклонно повышаться. Вслед за одними уступками понадобятся другие, третьи. Или понадобятся другие люди для более разрушительных операций. А режиссеры на самом-то деле относятся к «пятым колоннам» всего лишь как к наемникам. Используют, пока они нужны. Погибнут — не жалко. Не так уж сложно найти других. Они сами находятся, лезут, напрашиваются. Благо даже не требуется отсчитывать им по 30 сребреников. Ведь нынешние доллары серебром не обеспечиваются. Сколько нужно, столько и напечатали.

«Пятые колонны» в любом случае обречены. Они шагают к цели, которой вообще не существует. Есть только мираж из иллюзий и мертвых пропагандистских штампов, — которыми их купили и которыми они купились. Аза ними пустота, зияющая пропасть. Конечно, «пятые колонны» сами выбрали такой путь и свою судьбу. Но они стараются вести за собой Россию. А вот этого нельзя допускать ни в коем случае, ни при каком раскладе. Чтобы не было мучительно больно — за все, что даровал нам Господь, за все, что сотворили бесчисленные поколения наших славных и трудолюбивых предков.

8 июня 2016 года от Рождества Христова