Житие муромских чудотворцев свв. благоверных Петра и Февронии (иногда его именуют «Повестью о Петре и Февронии») наверняка знакомо многим читателям. Это великолепный памятник литературы XVI в., написанный живым, красочным языком народных сказаний и былин. Это и замечательный духовный памятник, представляющий нам идеал великой и чистой любви. Но редко обращают внимание, что Житие, кроме того, может дать весьма интересную историческую информацию – о том времени, когда оно создавалось.

Автор его хорошо известен, Ермолай Еразм: псковский монах, один из ученейших людей своей эпохи, не только писатель, но и богослов, мыслитель, математик. В феврале 1549 г. Иван Грозный созвал первый Земский собор, так называемый «Собор примирения». Обратился ко «всей земле», вскрыв злоупотребления и недостатки, происходившие в период его юности, призвал простить друг другу прошлые вины и обиды, и были приняты решения о подготовке реформ, чтобы избежать подобных явлений в будущем. Народ откликнулся, к царю стали пересылать пожелания, проекты.

До нас дошли работы преподобного Максима Грека, дворянина Ивана Пересветова. Среди авторов был и Ермолай Еразм. В 1549 г. он пишет «Благохотящим царем правительница и землемерие», ряд других сочинений. И если Пересветов делает упор на положении служилых людей, «воинников», то у Ермолая Еразма в центре внимания оказывается крестьянство. Он указывал: «В начале же всего потребни суть ратаеве, от их бо трудов есть хлеб, от сего же всех благих главизна»; «вся земля от царя и до простых людей тех трудов питаема», предлагал ряд реформ в налогообложении, земельном устройстве и т. д. Отсюда можно предположить, что и сам он был выходцем из крестьян или сельского духовенства.

В целом его проекты были слишком смелыми для того времени и осуществлены не были, но, вероятно, Иван IV что-то использовал в своих преобразованиях. В начале 1550-х Ермолай Еразм переселяется в Москву, становится священником собора Спаса-наБору. А это была отнюдь не рядовая церквушка, это был дворцовый, привилегированный храм. Получить в нем место священника просто так, для неведомого приезжего «со стороны», было невозможно. Но путь к такому возвышению выглядит очевидным. Царь, ознакомившись с трудами Ермолая Еразма, счел их интересными и приблизил автора. Вызвал из Пскова и назначил на дворцовую службу, чтобы и дальше использовать его знания и способности.

А в 1552 г. состоялся поход на Казань. Эта война почиталась священной, после многих неудач требовалось раз и навсегда покончить с гнездом хищников, замучивших Русь вторжениями. Дорога на фронт самого царя напоминала паломничество. Во Владимире он поклонился мощам Александра Невского и других святых князей, в Муроме – свв. Петру и Февронии, крестителям здешней земли свв. блгв. Константину с чадами его Михаилом и Феодором. И молитвы были услышаны, Господь даровал нашим ратникам победу. В благодарность Иван Грозный повелел строить целый ряд храмов. Только в Муроме их было заложено три: Спасо-Преображенский, Свято-Благовещенский (где упокоились мощи свв. Константина, Михаила и Феодора), Рождества Пресвятой Богородицы – куда перенесли мощи свв. Петра и Февронии.

Приближенный царя Аркадий в это время составляет Житие св. Александра Невского (во время молебна у гробницы святого у Аркадия исцелилась больная рука – это сочли добрым предзнаменованием в Казанском походе). Очевидно, тогда же Ермолаю Еразму было поручено написать Житие свв. Петра и Февронии. Они являлись не только одними из заступников Руси, но и покровителями семьи и брака, и к ним Иван Грозный испытывал особую благодарность – жена Анастасия провожала его на войну беременной, и почти одновременно с победой он получил известие о рождении сына, наследника Дмитрия. Примерную дату написания Жития подтверждают и обстоятельства работы над ним. Его основой стали муромские предания, которые собирал Ермолай Еразм. Вряд ли он мог заниматься этим, когда жил в Пскове. Другое дело, став служителем столичного дворцового собора. Не исключено, что он вместе с многими другими священниками участвовал в походе на Казань.

Но как только мы уточняем время написания, невольно обращает на себя внимание сюжет Жития. Св. Петр убивает лютого змея, потом следует тяжелая болезнь. Петра выхаживает мудрая красавица Феврония, дальше – бунт бояр, не желающих служить княгине низкого рода, и супруги садятся на струги, плывут в изгнание… А теперь сопоставьте с реальными событиями, происходившими как раз в 1552–1553 гг. Иван Грозный берет Казань (а в русских сказаниях змей издревле символизировал ордынскую угрозу). Вслед за этим – опасная болезнь, Анастасия днюет и ночует у постели царя. И боярский бунт. Заговорщики не желают присягать младенцу Дмитрию, подчиняться царице (князь Ростовский возмущался, что царь «нас истеснил… поял рабу свою» – и как же нам «служити ей»?) До бегства дело не дошло, но после выздоровления, в мае 1553 г., государь и Анастасия отправляются на стругах на богомолье…

Сколько совпадений! Учтем, что автор был близок ко двору. В ходе работы над столь важным Житием его обязательно должны были читать и царь, и царица. А отсюда напрашивается, в общем-то, логичный вывод. В литературных образах свв. Петра и Февронии Ермолай Еразм так или иначе, вольно или невольно, должен был отразить какие-то черты… Ивана и Анастасии! И это подтверждается текстом Жития. Например, в нем настойчиво подчеркивается, что муромские князья были «самодержцами» в своих владениях. Историческим реалиям XII – начала XIII вв., когда жили и правили свв. Петр и Феврония, это не соответствует. Но было очень актуально в XVI в., Иван Грозный всюду выделял, что власть царя должна быть только самодержавной.

Причем стоит обратить внимание, св. Петр изображен в Житии довольно схематично. Главное действующее лицо – св. Феврония. Конечно, это вовсе не означает, что в царствующей семье лидировала жена. Это может означать другое – что Ермолай Еразм был ближе к ней, чем к царю. Известно, что в данное время за влияние на Ивана Грозного боролись группировки «избранной рады» Сильвестра – Адашева, и родственников царицы, Захарьиных. В мятеже во время царской болезни отец Адашева поддержал князя Владимира Старицкого, собиравшего воинов для переворота. Карамзин и другие историки признают, что сторону Старицкого тайно держал Сильвестр. Но Ермолай Еразм в Житии явно не симпатизирует крамольным боярам – что подтверждает его близость к партии Захарьиных.

Кстати, если еще раз вспомнить об авторах реформаторских проектов, то и Иван Пересветов был человеком из окружения Захарьиных. Еще раньше он внес в правительство предложение об изготовлении щитов нового образца, и мастерскую, где начали их делать, возглавил боярин Михаил Захарьин-Юрьев. Вероятно, через родственников царицы Пересветов получил выход на государя, передал ему свои работы. Вполне может быть, что и труды Ермолая Еразма попали к Ивану Грозному тем же путем.

Ну а в итоге получается, что в образе св. Февронии, который изображен в Житии, мы с вами имеем литературный портрет Анастасии. Нет, разумеется, не доскональный «рисунок с натуры». Автор был глубоко верующим человеком и писал именно о святой. Тем не менее, в произведении должны были отразиться реальные черты царицы. И ее портрет оказывается очень далеким от того, какой мы привыкли представлять Анастасию – эдакой бессловесной «тенью», сидевшей где-то в тереме, молившейся потихонечку и не игравшей никакой самостоятельной роли. Нет, мы видим весьма яркую личность. Умную, деятельную, энергичную, женщину-правительницу, женщину-политика, советницу царя, «чадолюбивую мать» для народа.

Неожиданно? Но, как ни парадоксально, все это подтверждается другими источниками! Если русские летописи приводят для Анастасии «стандартный» набор эпитетов: добродетель, смирение, набожность, то отмечают и ум – а его выделяли отнюдь не у всех цариц. Иван Грозный, отправляясь под Казань, дал жене чрезвычайно большие полномочия, «царскую волю». Вряд ли такие права могла получить женщина, не имевшая понятия о политических проблемах, чуждая вопросам государственного управления. Англичанин Горсей отмечает, что Анастасия была «мудрой», «влиятельной». А к тому, что ее почитали и любили подданные, добавляет – «боялись». Кто боялся? Уж наверное не простонародье, которое души в ней не чаяло.

Зато изменник Курбский в своих обвинениях откровенно нападает на «жен-чародеек», якобы дурно влиявших на московских властителей, настраивая их против «лучших» советников. Здесь имеются в виду жены Ивана III, Василия III, Софья Палеолог и Елена Глинская – и Анастасия тоже. После мартовского мятежа 1553 г. она становится главной противницей «избранной рады», к которой принадлежал и Курбский (и он подтверждает, что все «зло» шло «от Захарьиных»). Иван IV в данное время еще вовсе не был Грозным по отношению к оппозиции. Оправившись от болезни, он простил всех изменников. Сильвестр и Адашев остались могущественными временщиками. Многие участники бунта получили повышения, чины бояр, окольничих. Царь старался действовать истинно похристиански: «И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим…» Но царица в страшные дни кризиса видела или слышала нечто такое, чего не знал муж, находившийся в беспамятстве. Она сохранила твердое убеждение, что лидеры «избранной рады» – тайные враги царя и его семьи. Анастасия была уверена в этом, хотя и не имела доказательств.

И она повела собственную борьбу.

Кстати, датировать написание Жития свв. Петра и Февронии косвенно помогает и предисловие к нему. Оно большое и довольно необычное для агиографической литературы, представляет собой как бы развернутый «символ веры». Кратко излагаются основные догматы Православия, учения о Св. Троице, сотворении мира, пришествии Христа, прославлении Господа через Его святых. Наличие такого предисловия становится понятным, если учесть: в конце 1553 – начале 1554 г. важное место в жизни страны заняли процессы над ересью «жидовствующих». Она выявилась из болтовни еретика Башкина, была раскрыта крупная организация. За ней следствие обнаружило еще несколько групп – Артемия Пустынника, Феодосия Косого. Прошел ряд заседаний Освященного Собора. И предисловие к Житию служит явным откликом тогдашних споров, оно буквально по пунктам противопоставляет православные взгляды утверждениям еретиков.

Именно эти процессы Анастасия и ее партия попытались использовать для атаки на противников – потому что открылись их связи с сектантами. Башкин вместе с Адашевым и Шуйским прежде выступали поручителями за князя Турунтая-Пронского, пытавшегося сбежать в Литву. Члены еретической организации Борисовы-Бороздины приходились дядями по матери Владимиру Старицкому, поддерживали его во время бунта. А с Артемием Пустынником был напрямую связан Сильвестр. Передавал Ивану IV его поучения, ввел к царю его самого. По протекции Сильвестра никому не ведомый «старец» получил вдруг высокое назначение – игуменом Троице-Сергиева монастыря. Но пробыл им недолго, монахи заподозрили в настоятеле неладное, и он сбежал.

С обвинением выступил дьяк Висковатый. Однако из материалов суда видно, что он действовал не от себя лично. Нужные книги, чтобы подкрепить доводы, дьяку дали родственники царицы, Василий Захарьев-Юрьев и Михаил Морозов. Висковатый подал митрополиту «писанье», что «Башкин с Артемьем советовал, а Артемий с Сильвестром». Но удар был нанесен неумело. Желая поразить противника посильнее, к обвинениям добавили «до кучи» все что можно. В частности, что Сильвестр поместил в Благовещенском соборе неканонические иконы. А это легко опровергалось. Сильвестр имел сторонников среди церковников, бояр. Нажали на митрополита. И наряду с иконами все обвинение в целом было признано клеветой, за что собор наложил на Висковатого трехлетнюю епитимью.

Ну а царь даже к еретикам подошел очень милостиво для XVI в. Никого не казнил, ограничившись монастырским заключением. Причем главные фигуранты, Артемий Пустынник и Феодосий Косой, вообще не понесли наказания! Феодосий удрал из Москвы, Артемий – по пути на Соловки, куда был сослан. Оба каким-то образом скрылись из-под стражи, благополучно пересекли границу и очутились в Литве. А это, в свою очередь, служит еще одним доказательством – еретики и впрямь имели очень могущественных покровителей.

Царица и ее партия потерпели неудачу, но не успокоились, готовили следующую атаку. И летом 1554 г. внезапно задумал бежать в Литву князь Семен Ростовский. Он являлся одним из участников мятежа, но был прощен, получил боярство – а полтора года спустя он и его родня Ростовские, Лобановы, Приимковы, Катыревы почему-то настолько перепугались, что решили бросить огромные владения, богатства и спасаться за рубежом. Почему? Как позже выяснилось, многие важные подробности заговора 1553 г. царю еще не были известны. А Ростовский обнаружил – к нему подбирается следствие, вот и забеспокоился, что «не удастся это дело укрыть». Спрашивается, кто же вел расследование? Не царь. Его действия по-прежнему контролировались «избранной радой» (куда входил и Ростовский). Остается единственный вариант – разбирательство вели Анастасия и ее родственники.

Попытка бегства провалилась. К королю Сигизмунду II был послан Никита Лобанов-Ростовский, договориться, чтобы приняли высокопоставленных эмигрантов. Его задержали, он раскололся. Изменники предстали перед судом Боярской Думы. Семен Ростовский действительно выложил много нового о прошлом заговоре, назвал организаторов, планы, признался, что царевича Дмитрия (а значит и царицу) намеревались умертвить. Но, как отмечает академик Р.Г. Скрынников, исследовавший материалы процесса, судьи «намеренно не придали значения показаниям князя Семена насчет заговора… Главными сообщниками Семена Ростовского были объявлены княжие холопы». То есть, дело замяли, не стали раскручивать клубок в боярской верхушке.

Хотя обвинений и без того хватило. Открылось, что крамольники были связаны не только с еретиками, а уже давно поддерживали контакты с Литвой, передавали ей военные и государственные секреты. Боярский суд приговорил Ростовского «со товарищи» к смерти. Но… и в этот раз кары не последовало. С ходатайством выступили митрополит, бояре. Сильвестр очередной раз напомнил царю о греховности гнева и ненависти, о долге государя быть милосердным и «кротким». Да и сам Иван Васильевич все еще не хотел проливать кровь своих подданных. Казнь заменил на довольно мягкую ссылку в Белоозеро. А временщики помогли, чтобы ее условия были еще мягче. Впоследствии Грозный писал Курбскому, что после осуждения Ростовского «поп Селивестр и с вами, своими злыми советниками, того собаку учал в великом бережении держати и помогати ему всем благими, и не токмо ему, но и всему его роду».

Нет, не Анастасия умиротворяла «ярость» царя! Он сам считал нужным воздерживаться от жестоких мер. А фавориты умело играли на этом в своих целях, поддерживали его убеждения. Царица, же, напротив, была сторонницей более решительных и радикальных действий. И мы имеем доказательство, что именно она и ее сторонники инициировали дело Ростовского, подтолкнувшее его к бегству. Сразу после суда над ним «избранная рада» нанесла ответный удар – по партии Анастасии! Власть временщиков оставалась огромной. В частности, Адашев возглавлял Челобитный приказ, имел прекрасную возможность инспирировать доносы на неугодных. Летописцы отмечали: если кто-либо посмел вызвать неудовольствие Адашева, такому человеку «бысть в тюрьме или сослану».

И покатилось! Летом 1554 г. Данила Захарьин-Юрьев был отстранен от должности дворецкого Большого Дворца, вслед за ним Владимир Захарьин-Юрьев снят с поста тверского дворецкого, отправлен в Казань. Опалам и ссылкам подверглись родственник Захарьиных казначей Головин, близкий к ним хранитель государственной печати Никита Фуников Курцов… Партия царицы подверглась самому натуральному разгрому! Зато в 1555 г. получили боярские чины Курбский – друг Адашева и Старицких, Катырев-Ростовский – один из вчерашних подсудимых, не сумевший сбежать в Литву. Да и Семен Ростовский через год был возвращен из ссылки ко двору.

Что ж, временщики подмяли под свое влияние Боярскую Думу, формировали из своих людей окружение царя, удаляли из него противников. Кроме одного. Одного противника они удалить не могли. Анастасию. Она оставалась и каналом для передачи информации мужу. Не той, которую преподносили ему фавориты, а объективной – что реально делается в стране. И постепенно она добилась своего. Иван Васильевич начал по-иному оценивать ближайших советников, усомнился в их верности и честности. Об этом свидетельствует проведенная им вторая полоса реформ – во многом противоречившая первой, начала 1550-х.

В 1556 г. царь упразднил всю существовавшую систему администрации, наместников и волостелей.

«Кормления», которые платило им население, обращались в государственный налог. Это позволило увеличить и реорганизовать армию, платить ей жалованье. Основой вооруженных сил становились не боярские дружины, а мелкое служилое дворянство (как предусматривал в свое время проект Пересветова). Административные и судебные функции наместников государь отдал земским выборным органам, наделив их огромными полномочиями. Отныне Русь превращалась в совершенно новый тип государства, земскую монархию! И сам Иван IV становился народным царем, опиравшимся на широкие слои населения. А для управления страной создавались новые учреждения, приказы: Поместный, Разрядный, Разбойный, Ямской, Конюшенный и др., «четверти» – для сбора налогов. Царь выводил все важнейшие вопросы из компетенции бояр и передавал профессиональным чиновникам, дьякам.

Кто помогал царю осуществлять эти реформы?

«Избранная рада»? Вот уж нет! Как раз для нее был выгоднее старый порядок. Она же все посты наместников и волостелей захватила для своих родственников и клевретов, получавших на этом крупные доходы и безнаказанно творивших хищничества. Позже Курбский очень ругал царя за то, что он сделал своей опорой дьяков и выходцев из «низов» – в противовес знати. Реформы проводил сам государь. Но при этом он, без сомнения, должен был с кем-то посоветоваться, обсудить, взвесить свои шаги. А таким человеком рядом с ним была Анастасия. Возможно, она и подсказывала какие-то идеи, почему же нет? Ведь и св. Феврония «в женской голове имела… мудрость святых мужей», и они с мужем правили вместе, «как чадолюбивые отец и мать. Имели ко всем равную любовь, не любили ни гордости, ни грабительства». Мы видим тот же идеал «народной» монархии.

Царь утратил доверие к временщикам и во внешней политике. Решающим шагом стал его отказ выполнять план, выработанный «избранной радой» – в союзе с Литвой выступить в поход на Крым. К чему это привело бы, мы сейчас знаем на примерах катастрофических походов Голицына в 1687 и 1689 гг. А ведь при Голицыне граница России лежала на 400–500 км южнее, чем при Иване IV. Крепости и базы снабжения продвинулись гораздо ближе к Крыму, идти требовалось меньше… Но вдобавок Литва, о «союзе» с которой договорился Адашев, на самом-то деле заключила тайный союз с Крымским ханом. Авантюра неизбежно завершилась бы гибелью армии, возможно и царя. Или поражение, потери и вызванное ими возмущение облегчили бы переворот. В горячих спорах, разыгравшихся по данному поводу, Анастасия поддерживала мужа, помогала ему твердо противостоять уговорам и давлению Сильвестра и прочих советников. Это стоило ей жизни. 7 августа 1560 г. царицы не стало.

В рамках одной главы затруднительно раскрыть ту роль, которую сыграла Анастасия в жизни не только Ивана IV, но и всей страны. Более полно и подробно я постарался осветить это в своей книге «Царь Грозной Руси». Но красноречивой иллюстрацией, какой любовью и популярностью пользовалась царица, служат описания похорон. Летописи сообщают, что царь не мог сам идти, его «от великого стенания и жалости сердца едва под руки ведяху». Рыдал и весь народ. Люди запрудили улицы, мешая траурной процессии, старались прикоснуться к гробу, называя покойную «матерью». Власти пытались по обычаю раздавать милостыню – нищие ее не брали. Говорили, что в такой день не хотят никакой радости…

Точный «диагноз» Анастасии был поставлен уже в ХХ в. при химическом исследовании останков. Яд. Содержание мышьяка – в 10 раз, содержание ртути в костях в 4 раза, а в волосах в 100 раз выше максимально допустимого уровня. Судя по всему, травили не один раз, несколькими способами. Она и болела несколько раз. Слегла осенью 1559 г., но сумели выходить, выкарабкалась. Летом ее добили. Однако и заговорщики, устранив Анастасию, ничего не выиграли. В XVI в. химических анализов еще не делали, но симптомы отравления знали. И как раз тогда-то, после убийства любимой жены, Иван IV стал Грозным…

В Житии свв. Петра и Февронии изменники-бояре сами истребили друг друга. Изгнав княжескую чету, передрались за власть и «погибли от меча, кто хотел править – сам себя погубил». А святые супруги, вновь призванные народом, правили долго и мирно. На старости лет приняли монашеский постриг и ради своей любви испросили у Господа великую милость – преставиться в один день и один час. Благоверным Иоанну и Анастасии такого счастья было не дано… Им выпал иной подвиг – борьбы.