Св. митрополит Петр наставлял великого князя Ивана Калиту, что Москва должна превратиться в духовный центр всей Руси. «И сам прославишься, и сыновья и внуки твои в роды, и град сей славен будет во всех градах русских, и святители поживут в нем, и взыдут руки его на плеща враг его, и прославится Бог с ним». Надо угождать не людям, а Господу, и Он вознаградит князей. Чем угождать? Не только строительством храмов, но и «Правдой». Справедливостью. Строить «царство последних времен», царство Правды. Конечно, на деле это удавалось далеко не всегда. Но «царство Правды» стало идеалом для московских государей, к нему стремились, и это приносило ощутимые, вполне земные плоды. Москва и зависимые от нее княжества, Ростовское, Ярославское, Белозерское, Галичское, выглядели относительно благополучным островком на фоне остальных русских земель — разоренных, ссорящихся, враждующих.

Хотя даже изначальные скромные успехи оказались слишком зыбкими. В 1350-х гг. на нашу страну обрушился новый кошмар — чума. Вымирали целые города, многочисленные деревни, и многие верили: настал конец света. В Москве поветрие унесло великого князя Симеона Гордого, его детей, брата, митрополита Феогноста, а простолюдинов никто не считал. Это были первые детские впечатления княжича Дмитрия, будущего Донского. Царство смерти, гробы, похоронный плач.

Но уцелевшие русские становились более сплоченными, близкими друг другу. Новое поколение росло упорным, энергичным, трудолюбивым — иначе можно ли было выжить? Это поколение глубже обращалось к Вере, было более смелым и самоотверженным. Оно уже видело, много ли значат земные блага и сама жизнь? Подрастало именно то поколение, которое выйдет на Куликово поле… Впрочем, чумой бедствия не ограничивались. Умер отец княжича, Иван Красный, и Дмитрий в возрасте 8 лет очутился на престоле! А тут уж Русь рухнула в дрязги.

Подняли головы старые соперники Москвы. Полезла задираться Рязань, закрутили интриги новгородцы. Тверские властители вспомнили, что они тоже имеют право на великое княжение. Но великокняжеский престол перехватил суздальский и нижегородский Дмитрий-Фома. Все, чего достигли московские государи, шло прахом…

Святой благоверный великий князь Димитрий Донской

Но правительство маленького Дмитрия возглавил св. митрополит Алексий. Он взял мальчика под опеку, растил из него настоящего правителя. Учил примерно так же, как св. Петр, — князь за каждый свой шаг отвечает перед Богом. Он обязан защищать и устраивать землю, вверенную ему от Господа. Должен поддерживать справедливость, контролировать бояр и чиновников — блюсти Правду. Хотя Правда и порядок сами по себе много значили! Об этом растекалась молва. В московские владения потекли люди из других земель, где не было ни крепкой власти, ни защиты. Перебирались из княжеств, завоеванных литовцами. Русское государство прирастало еще не территориями — но прирастало жителями. Умелыми ремесленниками, трудолюбивыми землепашцами, храбрыми воинами.

Да и успехи, достигнутые предшественниками Дмитрия, не пропали бесследно. Удельные князья помнили, что под властью Москвы жилось куда лучше и надежнее, чем теперь. А в Орде как раз началась «замятня». Претенденты на трон беспощадно резали друг друга. Этим и воспользовалось правительство св. Алексия. У очередного скороспелого хана Амурата сумело отспорить ярлык на великое княжение. Правда, суздальский Дмитрий-Фома не уступил, упрямился — ну что ж, на него двинулось войско. В этом наставники Дмитрия тоже преуспели, рать была отличной, многочисленной. Присоединились удельные князья, они выбрали московский порядок, а не возврат к анархии. Дмитрий-Фома не осмелился сопротивляться, отдал власть. В 1362 г., в возрасте 12 лет, Дмитрий Иванович был провозглашен великим князем Всея Руси.

Впрочем, соперник не смирился. Пустил в ход взятки, доносы, и ханский ярлык все-таки перекупил. К нему примкнули те князья, кому не нравилось единение Руси, — Константин Ростовский, Дмитрий Галичский и Иван Стародубский. Но Москва не позволила им раздуть серьезную усобицу. Снова выступили рати, обложили Суздаль, вынудили противников сдаться. А св. Алексий задумал погасить вражду не только военными методами. Дмитрию Ивановичу исполнилось 16 — по тогдашним обычаям, считай, взрослый. У Дмитрия-Фомы расцвела дочка Евдокия. Чем не пара? Две половинки Владимирской Руси, западная и восточная, скреплялись семейными узами. Заслали сватов, сыграли свадьбу.

На татарских склоках московское правительство начало играло все смелее. Формально признавало меняющихся ханов, но дань платить перестало. На эти деньги Дмитрий принялся укреплять собственные владения, и в Москве вместо обветшалых деревянных стен впервые стал строиться каменный Кремль. Это оказалось совсем не лишним. Ведь до мира и согласия на Руси было слишком далеко. С суздальцами и нижегородцами замирились, но активизировался другой враг. Возвышение Москвы не давало покоя тверскому князю Михаилу — а в конфликт он не постеснялся втянуть Литву. Огромную и могущественную, по сравнению с княжеством Дмитрия. Она охватывала нынешнюю Белоруссию, Украину, Смоленщину, Брянщину. Государь Литвы Ольгерд приходился Михаилу шурином и охотно откликнулся посодействовать в покорении Руси. Хотя, конечно же, нацелился покорять ее не для Михаила. Для себя.

Литовские нашествия накатывались на нашу страну трижды. По жестокости и размаху они не уступали самым свирепым татарским набегам. «И поплени людей бесчисленно, и в полон поведе, и скотину всю с собой отогнаша», «и все богатство их взя, и пусто сотвори». Два раза Ольгерд осаждал Москву — и лишь новенькие каменные стены останавливали его. Но дружба и спайка с другими княжествами помогали преодолевать последствия вторжений, совершенствовалось боевое мастерство. Москвичи и их союзники приспособились умело маневрировать. Из второго похода Ольгерду пришлось бесславно отступить — он вдруг обнаружил, что его окружают. Из третьего похода он едва унес ноги. А это поднимало авторитет Дмитрия Ивановича. Он выступал защитником уже не только Москвы, а всей Руси. И Русь признавала в нем общего предводителя…

В 1375 г. тверской Михаил снова затеял склоку, позвал литовцев, да еще и у Мамая выпросил ярлык на великое княжение. Но по призыву Дмитрия на Тверь выступили нижегородцы, суздальцы, ярославцы, белозерцы, ростовцы, моложцы, стародубцы. Сочли нужным примкнуть даже властители, не входившие в великое княжество Владимирское. Они уже поняли, что лучше и правильнее держаться вместе с Москвой — Семен Оболенский, Роман Новосильский, Иван Тарусский. Никогда еще с домонгольских времен не собиралось такой армии. Враз прижала смутьяна! Русь в свое время погибла от разделения — сейчас под рукой московского государя восстанавливалось ее единство.

Да и сам Дмитрий не обманывал надежд, которые на него возлагались. Он энергично укреплял границы. Возводились крепости, налаживалась система оповещения. Каждое лето на рубеж Оки стали выходить войска, прикрывая страну от татарских набегов. А в Литве грянули гонения на православных, и великий князь помог единоверцам. Зимой 1378/79 г. послал рать брата Владимира Андреевича и Боброка-Волынского. За один поход под покровительство Москвы перешли Стародубское, Трубчевское, Брянское, Новгород-Северское.

Но и в ордынской замятне к этому времени возвысился темник Мамай. Под его властью объединились татары причерноморских степей от Днепра до Волги. Он сам менял на престоле марионеточных ханов. Ему подчинялись народы Северного Кавказа. А главное, Мамая подпирали мощные группировки генуэзских и ордынских купцов. Они давно были недовольны — иссякли потоки русских рабов, которых они поставляли на мировые рынки. Москва признавала над собой власть мамаевых ханов, присылала послов, подарки. Но вела себя все более независимо, от года к году усиливалась. Всемогущий темник озаботился, да и купцы, советники подсказывали — пора бы вразумить «Митьку», иначе будет поздно, совсем отобьется от рук.

Мамай поступил так же, как действовали предшествующие ханы, — чтобы напугать русских, восстановить безоговорочное послушание, а заодно поправить материальные дела, бросил на них карательные экспедиции. Первая смогла перебить беспечных княжеских воинов на Пьяне, разграбить и сжечь Нижний Новгород. Но вторую Дмитрий Иванович встретил их во всеоружии, воинство мурзы Бегича устлало своими трупами берега речки Вожи. Московский государь открытым текстом показывал — Русь уже не та, измываться над собой не позволит. Но и Мамай понял — Русь не та. Набегами не обойдешься. Ее надо покорять заново, как при Батые.

Генуэзцы и работорговцы охотно поддержали. Ссужали любые суммы. Заранее прикидывали, что взамен они получат массы невольников, места откупщиков, концессии на торговлю русскими мехами, воском, хлебом, полотном. Властитель ставил в строй всех подчиненных, тысячами вербовал черкесов, осетин, армян, греков. Помогли и купцы, наняли и перевезли в его распоряжение генуэзскую пехоту, лучшую в Европе. Охотно откликнулся литовский король Ягайло, заключил с ордынцами союз.

Глазунов И. С. «Хан Мамай». Цикл «Поле Куликово», 1980

Мамай даже не старался скрывать грандиозную подготовку. Он собирал такую армию, чтобы раздавить русских наверняка. И из Орды, и из Литвы стекались известия: на Русь надвигается нечто невиданное. Заметался Олег Рязанский. Он-то попал меж трех огней — Мамай, Ягайло, Москва. Князь пытался лавировать, посылал бояр в Орду и в Литву, выражал готовность быть их союзником. Но потихоньку, без огласки, присылал гонцов и к Дмитрию Ивановичу, сам же извещал его о замыслах Мамая и Ягайлы, клялся, что не выступит на их стороне.

А послы Мамая предъявили в Москве ультиматум: русские должны изъявить покорность и платить «выход». Что ж, государь отдавал себе отчет: кровь дороже серебра. Он отвечал перед Богом за всех подданных. Скрепя сердце Дмитрий сказал «да». Он согласен платить умеренную дань, о которой он условился с Мамаем в прежние годы. Нет, куда там! Ордынский повелитель требовал «старинный выход», как при Узбеке. Сокрушающую, разорительную дань, да еще и долги за прошлые годы. По сути, он предъявил заведомо невыполнимые условия. А за долги на Русь пришлют откупщиков, поведут людей на продажу. За долги надо будет уступить генуэзцам монополии, к которым они давно тянутся.

Несмотря ни на что, великий князь использовал любые шансы уберечь страну от нашествия. Отправил к Мамаю боярина Тютчева с богатыми подарками, подтверждал, что признает над собой ханскую власть, готов давать «выход». Государь лелеял надежду если не предотвратить, то хотя бы отсрочить столкновение. Хотя уже почти наверняка знал — ни предотвратить, ни отсрочить не получится. Несметную рать собирают не для того, чтобы распустить ее без войны. Что скажет Мамай, дожидаться не стали. У великого князя имелись «сторожи», разведывательные отряды из лучших бойцов. Несколько таких отрядов он выслал в верховья Дона. А по Руси объявил мобилизацию.

Разведчики долгое время не давали о себе знать. Великий князь выслал вторую сторожу. Но по дороге витязи встретили одного из командиров первого отряда, Василия Тупика, он вез «языка». Возвратился из Орды и Тютчев. Его миссия успехом не увенчалась. Мамай грозил, что скоро придет в Москву. Зато Тютчев многое разузнал. Он и пленный показали — Мамай стоит на р. Воронеж и «ждет осени, да совокупится с Литвой». Чтобы не позволить противникам соединиться, было решено идти навстречу, вклиниться между ними и попытаться разбить по очереди.

Мы уже говорили о том, как и почему Дмитрий Иванович в самый напряженный момент сборов поскакал к св. Сергию Радонежскому, как получил от него благословение — и испросил двух иноков, в недавнем прошлом непревзойденных бойцов, Пересвета и Ослябю. 20 августа 1380 г. войска выступили из Москвы. Брат Владимир Андреевич повел часть полков на Серпухов, Дмитрий Иванович и белозерские князья возглавили две колонны на Коломну. На Оке присоединились тарусские, оболенские князья, ратники из Мурома, Мещеры. С горсткой дружинников появился Федор Елецкий. Он-то вообще считался подданным Литвы, а жил в Диком Поле, считай, что в пасти у Орды. Но не испугался гнева хана и Ягайлы. Решился встать за русское! Общий порыв был настолько высоким, что на битву решили идти даже некоторые женщины. В мужском наряде ехала с отцом дочь стародубского князя Дарья Андреевна. В колоннах бойцов затерялась и княжна Феодора Пужбольская.

На Оке получили донесения — Мамай предполагал выйти к этой реке «на Семен день», 1 сентября, назначил встречу Ягайле и Олегу Рязанскому. Дмитрий Иванович уточнил планы. Распорядился стягивать рати в один кулак, у Лопасни. Наладили переправы, перевозили воинов за Оку. Государь направил рать по самой окраине Рязанского княжества, строго-настрого запретил задевать жителей. Но при этом армия отсекала друг от друга ордынцев, литовцев и рязанцев.

Глазунов И. С. «Нашествие (Детство Андрея Рублева)». Цикл «Поле Куликово», 2006

По дороге присоединялись новые отряды. Два литовских князя, перешедших на московскую службу, Андрей и Дмитрий Ольгердович, привели псковичей, новгородцев, полочан, брянцев. Догнал московский боярин Тимофей Вельяминов с дополнительными контингентами пехоты. А на Дону стали приходить местные жители, казаки. Преподнесли Дмитрию Ивановичу икону Божьей Матери — позже ее назовут Донской. Как раз приближался праздник Рождества Пресвятой Богородицы, и государь счел подарок добрым знаком. Велел закрепить икону на древке, как знамя, чтобы Она воодушевляла воинов.

Напряжение нарастало. Две сторожи, находившиеся в степи, поредели в стычках. Дмитрий Иванович направил третий отряд под началом Семена Мелика. Эти разведчики выкрали вельможу прямо из ставки Мамая. «Язык» рассказал — Мамай совсем близко, у Кузьминой гати, сил у него «многое множество бесчисленное». Литовцы тоже недалеко, идут от Одоева. В селе Чернова Государь созвал совет, поставил вопрос: переходить Дон или встать за рекой? Не перейдешь — неприятели зажмут с двух сторон. Перейдешь — прикроешься Доном от Ягайлы, но и отступить будет невозможно. Братья Ольгердовичи подали голос: переходить. Тогда сама мысль о бегстве отпадет, ратники будут стоять насмерть. Хотя отступление было уже невозможно. Слишком далеко оторвались от родных пределов. Конница еще сможет ускакать, а пехоту что же, бросить на истребление?

Дмитрий Иванович подвел итог: не для того сюда пришли, чтобы думать, как спасать свои шкуры. «Честная смерть лучше злого живота». Через Дон навели мосты. Каждого известили: когда пройдет последний человек, мосты будут разобраны… Впрочем, эта мера имела чисто психологическое значение. Назад ходу все равно не было: если враг спихнет с обрывистых берегов, мосты не выручат. На них будут давка и погибель. Переправлялись, выходили на широкое поле за рекой, его называли Куликовым. Великому князю оно понравилось. С той стороны, откуда ждали врага, лежало большое открытое пространство. Оно сужалось, вписываясь в излучину Дона, рассекалось оврагами и речками: Непрядвой, Смолкой, Нижним Дубняком; шелестели дубравы. Здесь можно было развернуться, прикрыть фланги естественными препятствиями, замаскировать резервы.

Становилось очевидным: сражение произойдет именно завтра, в праздник Рождества Божьей Матери. Мамай был в 8–9 верстах, горизонт отсвечивал от костров бескрайнего стана. Помолившись с воинами на всенощной, Дмитрий Иванович и Боброк Волынец выехали в поле, еще разок провести рекогносцировку, и Боброк предложил показать «некие приметы». Высматривал всполохи на небе, слушал землю, крики птиц и зверей. Приметы подтверждали то же самое, о чем говорил св. Сергий, — русские одержат победу, но трудную и кровавую.

Утром воины не увидели даже друг друга. Пал густой туман. Словно Сама Пресвятая Богородица закрыла людей своим Покровом, давала еще несколько часов пожить, помолиться, исповедоваться… В тумане выстраивались полки. Выдвигался на позиции Передовой, в его рядах слышались бодрые команды князей Семена Оболенского и Ивана Тарусского. За Передовым равнял шеренги Большой, великокняжеский. Выходили на фланги полк Правой руки Андрея Ольгердовича и Левой, ярославских князей. Сзади размещался Запасной полк Дмитрия Ольгердовича. И мало кто обратил внимание, как удалялся в рощи Засадный полк с князем Владимиром Серпуховским и Боброком Волынским.

Ветерок начал рассеивать мглу через несколько часов. Солнце засверкало на стали кольчуг, на стягах с ликами Спасителя и святых. Наступал воинский праздник. Тот самый праздник, когда Господь дарит защитникам Веры и Отечества особенный путь к спасению… А на отдаленные склоны холмов стала вдруг наползать черная масса. Враги. Зоркие глаза наблюдателей могли различить суету на самом высоком холме, пестрые пятнышки. Догадывались, это раскидываются шатры, там усядется Мамай — наблюдать и повелевать. Но черная туча не иссякала, вливалась и вливалась из-за горизонта…

Сколько их было? Мамай хвастался, будто 700 тыс. Конечно, врал, запугивал. Неизвестна и численность русского воинства, исследователи оценивают ее с самым широким разбросом, от 40 до 200 тыс. Очевидно, ближе к истине средняя оценка, 80–100 тыс. Летописцы сходятся во мнении, такой большой рати Московская Русь еще не выставляла. А Мамай привел раза в два больше, тысяч 200. Вышагивала стройными шеренгами генуэзская пехота. Красуясь блеском шлемов и панцирей, накатывались волны конницы.

Пока сближались, великий князь успел обскакать полки. А потом повел себя так, как доселе не поступал ни один государь. Велел надеть свое облачение боярину Михаилу Бренку, похожему телосложением и обличьем, а себе принести оружие и кольчугу простого ратника. Решил встать в общий строй, в первых рядах. Кто, как не он, призвал людей на смертный подвиг? Дмитрий считал, что обязан в полной мере разделить его. Это был и подвиг величайшего смирения. Государь растворялся среди безымянных, отказывался от личной славы.

Авилов М. И. «Поединок Пересвета с Челубеем на Куликовом поле», 1943

Когда пространство между ратями сузилось, обе стороны остановились. Вперед вынесся могучий татарин, выкрикивал оскорбления, звал помериться силами один на один. Русские воины слышали о нем. Это был мурза Челубей, слывший непобедимым бойцом. Кто посмел бы выйти против него? Сам голову потеряешь, осрамишь свою армию, товарищей. Но неожиданно колыхнулся строй, выехал монах. Пересвет. Вместо панциря — куколь схимы, вместо злых ругательств — спокойствие и молчание. Может быть, только губы шевелились, нашептывая молитву. Противники опустили копья, дали разгон лошадям. Пересвет нацелил острие метко. А чтобы Челубей не увернулся, не защитился, поманил его. Сам открылся для удара. Оба пронзили друг друга.

Это стало общим сигналом. Сшиблись две стены, с воем, грохотом. Первые рубились лицом к лицу, следующие уже на трупах. Мяли врагов, подпирали своих. Сошлись настолько огромные полчища, что многие умирали задавленными в тесноте. Передовой полк принял на себя самый страшный удар. Уцелевшие ратники были отброшены к Большому полку, слились с ним и снова бились. Полк правой руки одолевал. Андрей Ольгердович тормозил подчиненных, приказывал не зарываться, не нарушить связь с Большим полком. А ордынские начальники злились. Русские расположились таким образом, что лишили их возможности использовать численное превосходство, применить излюбленные обходы — мешали речки и овраги. Оставалось проломить боевые порядки великокняжеской рати, прорывать стыки полков. Мамай наметил сокрушить левый фланг русских. Сюда передвинули лучшие контингенты.

Худо было и в центре. Татары врубились в боевые порядки Большого полка, к ставке великого князя. Полегли дружинники, пал Миша Бренок в государевом наряде. Враги подрубили стяг Дмитрия Ивановича. Но русские взорвались яростью, кинулись с разных сторон, искрошили и вышвырнули татар. Знамя со Спасом Нерукотворным снова поднялось над полем, его окружили новые знаменосцы…

А на левом фланге ордынцы брали верх. Стена прогибалась, пошла трещинами… Татарские командиры кинули к слабому месту свежие силы. Но великий князь и его военачальники верно рассчитали, что татары выберут именно это направление. Не случайно сзади был поставлен Запасной полк. А в соседней дубраве изнемогал Засадный. Каково было ему смотреть на гибель товарищей? Владимир Андреевич нетерпеливо хватался за меч. Чего ждем, когда всех наших перебьют? Но Боброк-Волынец старался держаться хладнокровно, смирял его порывы. Еще выждать…

Самый выгодный момент для удара — последний. Надо дать неприятелям расслабиться, почувствовать себя победителями… Мимо укрывшихся дружин стали откатываться остатки полка Левой руки. Следом хлынули татары, ликующие, орущие. Дорога в русские тылы открылась, дальнейшее было легко, окружать Большой полк, прижимать к берегу и сбросить вниз. Лавина безоглядно устремилась за отступающими, подставляя засаде собственный тыл. Боброк кивнул: «Теперь пора, княже!» Запели трубы. Полк отборной конницы, вылетев из леса, вонзился в ордынскую массу. Татары переполошились. Победа была уже в руках — а обернулась смертным оскалом!

Русские воеводы услышали трубы Владимира Серпуховского, уловили надлом. На левом крыле выдвигался Запасной полк. Сплотившись из последних сил, навалился на неприятеля Большой полк. Андрей Ольгердович больше не одергивал правый фланг, кричал — бей, громи! А конница Владимира Андреевича все глубже входила в гущи татарского воинства, подрубала, как топором. Понеслись вопли — русские сзади! Новая армия! Обманули!

К Мамаю скакали гонцы. Сообщали: его подчиненные пятятся, бегут. Повелитель послал в сечу резервы, распорядился строить оборону из обозных возов. Однако он сам растерялся. Происходило что-то необъяснимое. Его армия должна была захлестнуть русских, как море. Но море разбилось о несокрушимые утесы… Русские приближались, а рисковать жизнью Мамай не желал. Слуги начали сворачивать шатры, подвели к повелителю коня. А татарские воины заметили — ставка уносит ноги. Весть об этом стала передаваться по войску, вызвала повальное бегство.

Засадный и Запасной полки, сохранившие свежих коней, преследовали и секли неприятелей 40 км, до р. Красной Мечи. Но Владимир Андреевич, передав командование помощникам, вернулся. Ему не давало покоя — что с братом? Ведь государь уходил в Передовой полк, почти полностью полегший. Князь Владимир скликал людей, опрашивал. Некоторые видели, как великий князь крепко рубился в начале сражения. Как пересаживался на другого коня, потом отбивался сразу от четверых татар. Видели, как брел пешим, шатаясь от ран. Искали, осматривали груды тел.

Дмитрия Ивановича обнаружили на опушке рощицы под срубленной березкой. Он был без сознания, доспехи в прорехах и вмятинах, лицо в ссадинах. Когда прискакал Владимир Андреевич, Дмитрий не узнавал его, а брат, захлебываясь слезами, известил: «Наша победа!» Государь приходил в себя. Опасных ран у него не нашли, но все тело было избито. Князья радовались, обнимали уцелевших друзей. Они не могли знать, что уже вошли в великую народную память, и их отныне будут называть иначе, Дмитрия — Донским, Владимира — Храбрым.

Нет, о славе не думали. Даже отдохнуть не успели, на следующее утро принялись считать ратников, заново устраивать войско. Приближался Ягайло, вел 30 тыс. литовцев. Припозднился он всего на один переход, был в 30–40 верстах. Но до Ягайлы донеслись ошеломляющие новости о полном рагроме Мамая. Литовец предпочел не искушать судьбу. Сразу же снялся с места и рванул обратно…

К счастью, Ягайло не представлял, насколько поубавилась московская рать. Победа выпала небывалая, но и потери были неслыханными. После воинских трудов пришел черед скорбных. Копали могилы-скудельницы, свозили и отпевали павших. Возвели над кладбищем деревянную церковь Рождества Пресвятой Богородицы, рубили колоды — забрать с собой хоть некоторых. Белозерских князей Федора и Ивана, тарусских Федора и Мстислава, дорогобужского Дмитрия, воевод Микулу Вельяминова, Тимофея Волуя Окатьевича, Льва Морозова, Андрея Черкиза, Семена Мелика, богатырей-иноков Пересвета и Ослябю… Сколько жизней прервалось, известных и безвестных? Точной цифры мы не знаем, а оценки историков опять расходятся. Судя по всему, погибло около трети войска. Немало было и таких, кто выжил, но лежал в полковых станах, страдая от ран. Чтобы схоронить товарищей и собраться в обратный путь, понадобилось целых восемь дней.

Но на Куликово поле шли москвичи, муромляне, белозерцы, псковичи. А стояли на нем и возвращались — русские. Битва спаяла их воедино. Это были те самые русские, которые первыми вспомнили, что они — один народ. В крови и страданиях они исполнили тяжелый, но необходимый обряд воинского покаяния. Много нагрешили предки — разодрали Отечество усобицами, отдали иноплеменникам. Потомки в битве каялись за них, искупали их и собственные грехи. Искупали, опять же, как научил Христос. Смертию смерть поправ.

А кровь воинов-мучеников пролилась не напрасно. Разгром Мамая потряс все соседние державы. Литовский Ягайло настолько поджал хвост, что даже выражал готовность принять православие и подчиниться Москве! Ну а сам Дмитрий Донской решил закрепить братство, сложившееся на поле брани. 1 ноября 1380 г. он созвал съезд всех князей. Чувства были свежими, и никому не требовалось доказывать — пока русские вместе, они способны противостоять кому угодно. Князья дружно поддержали идею Дмитрия, «велию любовь учиниша меж собою».

Увы, великому князю удавалось далеко не все. Слишком сильна была инерция прошлого, слишком колобродили еще среди знати эгоизм и мелочная гордыня. Свои же нижегородские родственники завидовали успехам Дмитрия! Принялись стряпать доносы в Орду. А в результате в 1382 г. грянуло нашествие Тохтамыша, причем вместе с теми же родственниками. Сгорела Москва, похоронили 24 тыс. перерезанных жителей. В общем, на взлете русским перебили крылья. Опять приходилось смиряться, покоряться, платить хану дань. Тут как тут подняли головы все враги единения. Опять затеял усобицу Олег Рязанский. В который раз всколыхнулись амбиции тверского Михаила. А новгородские «золотые пояса» вообще обнаглели, вели переговоры, как бы передаться Литве.

И все-таки возврата к прошлому не случилось. Мы уже рассказывали, как в Рязань отправился св. Сергий Радонежский, и вражда сменилась миром и дружбой. А удельные князья не забыли, насколько важно и выгодно быть вместе! В 1386 г. на строптивый Новгород выставили полки 26 городов. Государь не стал доводить дело до сражения — самостийники струсили. Шутка ли, на них шла вся Русь! Предпочли просить прощения, откупаться данью.

Но короткая земная жизнь св. Дмитрия Донского подходила к концу. Ему исполнилось всего 38 лет, однако весной 1389 г. государь расхворался, 19 мая преставился. Хоронили в Архангельском соборе, и голоса певчих заглушали общие рыдания народа. Плакала толпа, запрудившая площади, плакали бояре, священники. Что ж, свои сокровенные замыслы он реализовать не успел. Еще не удалось сбросить со страны и народа татарскую дань. Хотя в завещание государь уже включил красноречивый пункт: «А переменит Бог Орду, дети мои не имут давати выхода в Орду…» Он мечтал об этом, вел к этому Русь — да не судьба, не довел.

Невзирая на то что Дмитрий много воевал, его владения выросли совсем незначительно — князь Мещеры Александр Укович, старый соратник Донского, передал ему свое лесное княжество. И тем не менее за время правления Дмитрия Ивановича его государство стало неизмеримо сильнее. Налилось энергией. Прежний рыхлый костяк Руси срастался вокруг Москвы. А сын Василий уже смог присоединять целые области — Нижний Новгород, Суздаль, Муром, Тарусу, Елец… Присоединять даже без войн, при полной поддержке местных жителей. Он пожинал плоды того, что было подготовлено его отцом, св. Дмитрием Донским.