На часах в офисе – без пяти двенадцать, но Гретхен продолжала печатать на машинке. Суббота, остальные девушки уже закончили рабочий день и прихорашивались, собираясь идти домой. Ее подружки Луэлла Девлин и Пат Хаузер звали ее пройтись по улице, съесть по пицце, но сегодня у нее не было настроения слушать их глупый треп. Когда она училась в школе, у нее были другие близкие подружки: Берта Сорель, Сью Джексон и Фелисити Тернер. Это были самые яркие девушки во всей школе, и они трое были школьной элитой. Как ей хотелось, чтобы вся троица, или хотя бы одна из них, очутилась сегодня в городе. Но девушки были из состоятельных семей и продолжили учебу в колледже, а Гретхен до сих пор не нашла никого, достойного ее дружбы.

Ей сейчас так недостает работы, чтобы был предлог подольше посидеть за рабочим столом, задержаться, побыть одной. К сожалению, она уже допечатывала последний листок работы, которую принес ее начальник мистер Хатченс, придется идти домой.

Последние два вечера Гретхен не ходила на дежурства в госпиталь. Позвонила, сказалась больной. Теперь сразу после работы шла домой и сидела у себя в комнате. Она не находила себе места, чтение не лезло ей в голову, поэтому занялась своим гардеробом: стирала и без того чистые блузки, мыла голову, укладывала в различные прически волосы, маникюрила ногти, предлагала Руди сделать ему маникюр, хотя только неделю назад привела его руки в порядок.

В пятницу поздно ночью она никак не могла уснуть. Гретхен спустилась в подвал, где, как обычно, работал у печи отец. Он с удивлением посмотрел на нее, но ничего не сказал, даже тогда, когда она, сев на стул, позвала кошку: «Иди ко мне, кис-кис». Но кошка только шарахнулась от нее. Она знала, что люди – ее враги.

– Па, – сказала она. – Я давно хотела поговорить с тобой.

Джордах молчал.

– Я ничего не добьюсь на этой работе. Жалованья мне не прибавят, меня не повысят и другой работы нет. А как только закончится война, не будет армейских заказов, начнутся сокращения, и я останусь без работы.

– Война еще не закончилась, – сказал Джордах. – Еще осталось столько идиотов, желающих сложить свои головы.

– Я бы хотела поехать в Нью-Йорк и поискать там настоящую работу. У меня есть опыт, в нью-йоркских газетах часто дают объявления с предложениями о разнообразной работе, и зарплата вдвое выше, чем у меня сейчас.

– Ты говорила о своих планах с матерью? – Джордах продолжал легкими взмахами рук, как маг-волшебник, раскатывать тесто на маленькие кругляши для булочек.

– Нет, не говорила. Она плохо себя чувствует, я не хочу ее понапрасну волновать.

– Поразительно, насколько чертовски предупредительны и заботливы в этой семье, – сказал с негодованием Джордах. – Сердце радуется!

– Пап, не говори так. Я ведь серьезно.

– Нет, – отрезал он.

– Почему?

– Потому, что «нет». Осторожнее, не испачкай мукой платье.

– Па, но я смогу присылать домой больше денег.

– Нет, – повторил Джордах. – Когда тебе исполнится двадцать один, уезжай куда хочешь, на все четыре стороны. Тебе всего девятнадцать. Придется потерпеть отцовское гостеприимство еще пару годиков. Так что терпи и улыбайся.

Он вытащил пробку из бутылки и сделал большой глоток виски. Намеренно грубо вытер тыльной стороной руки губы, оставив длинный мучной след на лице.

– Мне нужно уехать из этого города, – настаивала Гретхен.

– Есть города и похуже, – заметил Джордах. – Приходи через два года.

На часах – пять минут первого. Гретхен аккуратно сложила напечатанные листочки в ящик стола. Все служащие уже ушли. Закрыв чехлом пишущую машинку, она пошла в туалет. Долго разглядывала себя в зеркало. Лицо горело, словно у нее температура. Она плеснула холодную воду на лоб, потом вытащила из сумочки флакончик с духами и пальчиком мазнула ароматной жидкостью за ушами.

Выйдя из здания, Гретхен прошла под аркой ворот, над которой висела большая вывеска: «Завод по производству кирпича Бойлана». Завод и вывеска в завитушках с большими буквами находились вот на этом месте с 1890 года.

Она на всякий случай оглянулась по сторонам, не ожидает ли ее случайно Руди. Иногда он приходил к фабрике, встречая ее, а потом они вместе шли домой. Если Руди сейчас здесь, то они могли бы пойти на ланч в ресторан или в кинотеатр… Но тут же она вспомнила, что Руди уехал с командой легкоатлетов на спортивные соревнования в соседний город.

Гретхен пошла к конечной остановке автобуса. Шла медленно, часто останавливаясь, рассматривала товары в витринах. Разумеется, она не собирается никуда ехать, сейчас день, все ночные фантазии давно от нее отступили и больше не терзали ее. Хотя, конечно, почему бы немного не прогуляться, не прокатиться в автобусе по берегу реки, выйти где-нибудь за городом, подышать свежим воздухом. Погода весенняя. Яркое солнце. На улице тепло, на голубом небе – редкие облака.

Уходя из дома, Гретхен предупредила мать, что сегодня будет дежурить в госпитале. Она не могла объяснить, почему придумала всю эту историю. Она очень редко лгала родителям. Для чего? Не было никакой нужды. Но, сказав, что вечером будет дежурить в госпитале, она освобождала себя от необходимости поработать в субботу в лавке – обычно она помогала матери справиться с наплывом покупателей в выходные дни. Такой приятный солнечный день! Она не может торчать целый день в душной лавке!

За квартал до конечной остановки около аптеки она увидела Томаса. Он, окруженный толпой парней хулиганского вида, бросал монетки. Играл на деньги. Одна девушка, с которой они работали вместе, вечером в среду была в кинотеатре «Казино» и видела драку ее брата с солдатом. Она рассказала обо всем Гретхен.

«Твой брат, – сказала она, пожимая плечами, – ужасный! Маленький мальчик. А такой злой! Ну прямо-таки маленький змееныш! Не хотелось бы мне иметь такого братца!»

Гретхен сказала Тому, что знает про драку.

– Ты отвратительный парень!

А он лишь ухмыльнулся, по-видимому, очень довольный собой. Если бы он ее заметил, она пошла бы домой. Она не села бы в автобус. Но он ее не заметил. Он был слишком увлечен игрой.

Гретхен не спеша подошла к остановке автобуса. Двенадцать тридцать пять. Автобус в верховье реки должен был отъехать пять минут назад, и она, конечно, ни за что не будет здесь слоняться еще двадцать пять минут в ожидании следующего рейса. Но оказалось, отправление почему-то задерживалось, и автобус стоял на остановке. Она подошла к кассе.

– Один билет до Королевской пристани.

Гретхен вошла в автобус, села на переднее сиденье, сразу за водителем. В салоне сидело много солдат, но был день, они еще не успели напиться и вели себя пристойно, не приставая к ней.

Автобус тронулся. Покачивало. Она дремала, посматривая в окно. Мелькали деревья с набухшими почками на ветвях, дома, голубая лента реки, мелькали стертые лица прохожих. Все казалось чистым. Прекрасным и нереальным. В салоне за спиной распевали солдаты, их звонкие молодые жизнерадостные голоса сливались в унисон: «Тело и душа». Среди хора голосов выбивался виргинский голосок, неторопливый, с южным акцентом, и он подслащивал горький плач спиричуэла. Что могло случиться с ней? Да ничего! Никто не знал, где она и что будет делать. Сейчас Гретхен стояла на пороге новых волнующих событий, у нее не было выбора, но она и не выбирала, ей казалось, что она и сама куда-то плывет вместе с этой трепетной воздушной мелодией, под хор тоскующих мужских голосов.

Автобус остановился.

– Королевская пристань, мисс, – сказал шофер.

– Благодарю вас.

Гретхен осторожно ступила на тротуар. Автобус поехал дальше. Солдаты стучали в стекло окон и посылали ей воздушные поцелуи. Улыбаясь, она помахала им в ответ рукой. Они никогда больше не встретятся. Она никогда их снова не увидит. Они не знали ее, она – их, и они ни за что не могли догадаться, куда она идет. Хор поющих голосов становился все тише и тише, и вот уже автобус скрылся из виду.

Гретхен осталась одна. Она стояла на обочине дороги. Ни души. В стороне от дороги – бензозаправочная станция и магазин. Она зашла в магазин и купила бутылку кока-колы у седовласого старика продавца в чистой, выцветшей голубой рубашке. Ей понравился цвет рубашки. Нужно купить себе платье, подумала она, такое же бледно-голубое, чистенькое, красивое, из белесой хлопчатобумажной ткани, и носить его теплыми летними вечерами.

Выйдя из магазина, Гретхен села на лавку перед ним, открыла кока-колу. Охлажденный, сладкий пузырящийся напиток приятно пощипывал язык. Она смотрела на покрытую гравием дорогу, ведущую в сторону от магистрали, к реке. На ее зеркальной глади мелькнула тень проносившегося над ее головой облака, похожего на бегущего диковинного зверя. Казалось, все вымерло – царила мертвая тишина, от одного побережья до другого. Никаких машин – ни легковых, ни грузовых Она чувствовала приятное тепло нагретых под весенними лучами солнца досок скамьи. Выпив колу, она поставила пустую бутылку под скамью. Она слышала, как на запястье тикают часы. Откинувшись на спинку, она попыталась поймать теплый солнечный луч так, чтобы он падал ей на лоб. Конечно же Гретхен не пойдет в этот дом на берегу. Пусть стынет обед, пусть стоит не разлитым по бокалам вино, пусть ее ухажеры бродят в ожидании ее по берегу реки. Они ведь не знают, что девушка их мечты рядом и что она затеяла эту азартную, рискованную игру, чтобы подразнить их. Ей захотелось рассмеяться, но не хотелось нарушить царившую здесь тишину.

Как соблазнительно продолжить эту игру и зайти еще дальше. Пройти половину пути по усыпанной гравием дорожке, пролегшей между рядами наполовину распустившихся березок, похожих на белые карандаши на фоне темной лесной чащи, а потом, внутренне потешаясь над своими ухажерами, вернуться обратно. Или, еще лучше, прокрасться через чащу, то прячась в ее тень, то выходя из нее. Как девушка из индейского племени ирокезов, прокрасться, неслышно ступая в своих чулках по прошлогодней листве, добраться до самой реки и там, из-за деревьев, понаблюдать за этими самцами, нетерпеливо ожидающими выполнения разработанного ими похотливого плана, понаблюдать за этими двумя сластолюбцами, сидящими в ожидании ее на крыльце дома, а потом, крадучись, вернуться назад, в своем платье, теперь запачканном древесной корой и липкой смолой набухших почек. И теперь в полной безопасности, постояв недолго на краю опасной бездны, почувствовать собственную силу, собственную силу воли.

Гретхен встала, перешла дорогу и уже направлялась к дорожке, засыпанной еще и слоем прошлогодних листьев, когда услыхала шум приближающегося с южной стороны автомобиля. Она, повернувшись, остановилась, словно в ожидании автобуса в сторону Порт-Филипа. Неприятно, если кто-то увидит, как она входит в лес, и, кроме того, тайна должна остаться тайной!

Автомобиль сбавил скорость и вдруг, резко затормозив, остановился. Она даже не посмотрела в его сторону, старательно делая вид, что высматривает вдалеке автобус, хотя отлично знала, что он еще не скоро появится на горизонте.

– Хелло, мисс Джордах! – раздался мужской голос.

Повернувшись, она почувствовала, что покраснела. Какая же я глупая! – укорила она себя. Она имеет полное право приехать сюда, и никому не должно быть дела зачем. Ведь никто на свете не знает про двух солдат, о приготовленном обеде, выпивке и восьмистах долларах. Она не сразу узнала обратившегося к ней сидевшего за рулем «бьюика» и мило улыбавшегося ей мужчину. Правой рукой в перчатке он потянулся к ручке дверцы и открыл ее. Мистер Бойлан – владелец завода по производству кирпича и черепицы. Гретхен видела его пару раз на заводе. Белокурый, стройный, загорелый, чисто выбритый моложавый человек с пушистыми белесыми бровями и в начищенных до зеркального блеска ботинках.

– Добрый день, мистер Бойлан, – сказала она, застыв на месте. Нельзя к нему подходить, он сразу заметит, как она покраснела.

– Что, черт подери, вы здесь делаете?

По тону его голоса она поняла, что он приятно удивлен встречей с красивой девушкой в туфлях на высоких каблуках, стоящей у кромки густого леса. Но было видно, что встреча его также и позабавила.

– Такой прекрасный денек, – заикаясь, пролепетала Гретхен. – Я иногда уезжаю из города и совершаю вот такие прогулки, когда выдается свободный от работы день.

– Всегда в одиночестве? – улыбаясь спросил он.

– Я люблю природу, – неуклюже оправдывалась Гретхен. – Какая же я дура! – Она увидела, как он с улыбкой посмотрел на ее туфли на высоких каблуках, но продолжала сочинять: – Знаете, под влиянием настроения я села в автобус. А теперь вот жду его, пора возвращаться в город.

Вдруг за спиной она услышала шум и оторопела, едва не вскрикнув в панике. Наверное, это Арнольд и Вилли. Устав ждать ее на берегу, они пришли к остановке встретить ее. Но это была всего лишь белка, вихрем промчавшаяся по тропинке в лес.

– Что с вами? – удивленно спросил Бойлан, озадаченный ее резким движением.

– Я подумала, что ползет змея, – оправдывалась она. – Но теперь все в порядке.

– Вы слишком пугливы для любительницы природы, – с серьезным видом сказал Бойлан.

– Я боюсь только змей, – сказала Гретхен, понимая, что говорит очередную глупость.

– Знаете, автобуса еще долго не будет, – заметил Бойлан, посмотрев на часы.

– Вы правы, – поспешно согласилась она, одарив его широкой, очаровательной улыбкой, словно она привыкла подолгу ждать автобуса за городом или что это ее любимое времяпрепровождение по субботам. – Здесь так мило, так тихо.

– Можно задать вам один серьезный вопрос?

Ну, началось, подумала она. Сейчас спросит, кого я жду. Она лихорадочно придумывала варианты ответов. Кого она ждет? Брата? Подругу? Медсестру из госпиталя? Она так растерялась, что не расслышала его следующий вопрос.

– Прошу меня простить, я не расслышала, вы что-то спросили?

– Да. Вы сегодня обедали, мисс Джордах?

– Знаете, я не голодна. В общем, я…

– Садитесь в машину! – рукой в перчатке он указал ей на сиденье рядом. – Я приглашаю вас на обед. Ненавижу обедать в одиночестве.

Она, чувствуя себя маленькой девочкой, которая вынуждена повиноваться приказам взрослых, послушно перешла через дорогу и села в машину.

Еще только один человек употреблял в разговоре это слово «ненавижу» – ее мать. Она сразу вспомнила рассказы матери о сестре Кэтрин с ее строгим подходом к английскому языку. Казалось, что сейчас где-то рядом витает тень старой наставницы.

– Вы очень любезны, мистер Бойлан, – вежливо ответила Гретхен.

– Мне обычно везет по субботам, – сказал он, заводя мотор.

Гретхен не поняла, что он имеет в виду. Если бы он не был ее боссом и не такой бы старый – ему, наверное, лет сорок – сорок пять, – то она сумела бы отказаться от поездки с ним. Теперь она жалела о несостоявшейся поездке в домик на берегу реки. Уже никогда не повторится эта так взволновавшая ее мысли рискованная игра, потерянная возможность продолжить эту игру: возможно, Арнольд и Билли, заметив ее, последовали бы за ней, а там… Вот было бы интересно посмотреть на прихрамывающих дикарей, вышедших на охоту. Восемьсот долларов.

– Вы знаете, здесь есть приличный ресторанчик, называется «Гостиница старого фермера», – сказал Бойлан, включая зажигание.

– Что-то слышала, – ответила она. Бойлан имел в виду небольшой фешенебельный отель на берегу реки, в пятнадцати милях отсюда, и дорогой ресторан при нем.

– Там всегда можно выпить отличного вина, – заметил Бойлан.

Он гнал машину на бешеной скорости, и сильный ветер со свистом бил по стеклам машины. Они не разговаривали. Разве можно в такой обстановке вести разговор? Во время войны ради экономии бензина был введен запрет на превышение скорости – тридцать пять миль в час. Но разве для таких людей, как мистер Бойлан, существуют запреты?

Чуть заметно улыбаясь, Бойлан иногда поглядывал на свою спутницу. В его улыбке сквозила скрытая ирония. Конечно, он догадался, что она ему солгала. И не поверил ни одному ее слову, как и почему она оказалась одна на дороге, за городом, и ждала автобус, который должен прийти не раньше чем через час. Наклонившись, он открыл коробку, достал военные авиационные очки и протянул ей.

– Вот – наденьте. Нельзя, чтобы в эти прекрасные голубые глазки попала соринка, – прокричал он, стараясь перекрыть свист ветра.

Надев очки, она вдруг почувствовала себя неотразимой, как актриса в кино.

«Гостиница старого фермера» в колониальную эпоху была почтовой станцией в те далекие времена, когда из Нью-Йорка по всему штату разъезжали на дилижансах. Ресторан – дом красного цвета с белой полосой. Посреди лужайки – большое колесо от фургона, видимо, в память о далеких временах. Подобные заведения и атрибуты умершей эпохи можно встретить повсюду в Америке и за сотни миль от Порт-Филипа.

Гретхен, посмотрев на себя в зеркало заднего вида, постаралась уложить волосы в подобие модной прически, чувствуя на себе изучающий, придирчивый взгляд Бойлана.

– Одно из самых больших удовольствий для мужчины в этой жизни, – сказал он, – наблюдать, как причесывается красивая девушка. Не случайно многие живописцы описывали именно этот сюжет.

Гретхен никогда прежде не слышала подобных слов ни от мальчиков, с которыми училась в школе, ни от молодых клерков в офисе, постоянно отирающихся около ее стола, поэтому даже не могла понять, нравятся ли они ей. Возникло ощущение, что своими словами Бойлан вторгся в ее личную жизнь. Оставалось надеяться, что никакие слова Бойлана не застанут ее больше врасплох и она не покраснеет, как алый мак. Гретхен достала помаду и хотела подкрасить губы, но он остановил ее:

– Нет. У вас на губах более чем достаточно помады. Пошли.

Быстро и легко он соскочил со своего места, обежал машину сзади и открыл перед ней дверцу.

Какие прекрасные манеры, машинально отметила Гретхен, идя следом за ним в ресторан, около которого были припаркованы пять или шесть автомобилей. В желтоватом твидовом пиджаке, серых фланелевых брюках, мягкой шерстяной рубашке, с повязанным вместо галстука на шее шарфом, он удивительно бодро шагал в своих до блеска надраенных ботинках, которые, как она потом выяснила, не были, по сути дела, ботинками, а назывались краги для верховой езды. Нет, это не реальный человек, это картинка из журнала. А что я тут с ним делаю?

Рядом с ним, в своем простеньком голубом платьице с короткими рукавами, она чувствовала себя неуклюжей, неряшливо одетой девушкой. Гретхен была уверена – он уже жалеет, что остановился на дороге и пригласил ее в ресторан. Бойлан придержал перед ней открытую дверь и, взяв за локоток, повел в бар, выдержанный в стиле пивной восемнадцатого столетия: мореный дуб, оловянные большие кружки и тарелки на столах. За столиками сидели еще две пары. Две совсем молоденькие девушки, в юбках из замши и узких, плотно облегающих грудь кофточках джерси, вели веселую оживленную беседу. До них доносились их пронзительные, высокие голоса. Посмотрев на девушек, Гретхен стало стыдно за свою пышную грудь. Она тут же слегка ссутулилась.

Обе пары сидели за низенькими столами в противоположном конце зала. Бойлан подвел Гретхен к стойке, помог ей сесть на высокий деревянный табурет.

– Посидим здесь, – тихо сказал он. – Подальше от этих болтливых дам.

К ним подошел официант, старый негр в белой накрахмаленной куртке.

– Добрый день, мистер Бойлан, – поздоровался он. – Что будет угодно, сэр?

– Хелло, Бернард, – ответил Бойлан, – вечно ты задаешь вопросы, которые ставят в тупик всех философов.

Рисуется, пустозвон, подумала Гретхен и тут же пришла в ужас от своих смелых мыслей. Как только она могла подумать такое о мистере Бойлане?

Негр подобострастно улыбнулся. Аккуратный, безукоризненно чистый, словно хирург, который сейчас войдет в операционную. Гретхен бросила на него косой взгляд. Я знаю тут неподалеку двух твоих приятелей, подумала она, которые сегодня не смогут доставить никому никакого удовольствия.

– Что будешь пить, дорогая? – Бойлан повернулся к ней.

– Выберите сами. – Итак, за одной ловушкой вырисовывалась другая. Откуда ей было знать, что она пьет? До сих пор она ничего не пила крепче кока-колы. Гретхен с ужасом ожидала, когда им принесут меню. Наверняка оно будет написано по-французски. В школе она учила испанский и латынь. Латынь! Боже мой!

– Кстати, тебе уже исполнилось восемнадцать? – спросил Бойлан.

– Да, конечно, – Гретхен вспыхнула. Как глупо! Опять покраснела как рак. Хорошо, что в баре темновато.

– Я спросил о твоем возрасте, потому что не хотелось бы предстать перед судом за развращение несовершеннолетних, – улыбнулся Бойлан, открыв белые, красивые, ухоженные зубы. Конечно, такой человек, с такими зубами, в таком элегантном костюме и с такими деньгами, приезжает на ланч не один.

– Бернард, – обратился Бойлан к бармену, – приготовь что-нибудь сладенького для юной леди. Можно твой фирменный коктейль «дайкири». Он изумителен!

– Благодарю вас, сэр, – сказал довольный Бернард.

Кто же сейчас так говорит? – подумала Гретхен. Она все больше настраивалась на враждебный лад, ей казалось, она ему не пара по возрасту, что она дурно одета, плохо накрашена.

Гретхен наблюдала за ловкими действиями бармена: как он, выжав лимон, смешал его с ледяными кубиками, потом в его черных руках с розовыми ладошками и наманикюренными ногтями замелькал шейкер. Внезапно она вспомнила слова Арнольда: «как Адам и Ева в райском саду». Если бы мистер Бойлан мог догадаться, что она делала на дороге у кромки леса, то не задал бы глупый вопрос по поводу развращения несовершеннолетних.

Густой, тягучий напиток оказался удивительно вкусным, и она выпила его залпом, как лимонад. Бойлан, театрально выгнув бровь, наблюдал, как исчезает из высокого стакана крепкий коктейль.

– Еще один «дайкири», Бернард, – сказал он.

Обе пары ушли в ресторан и теперь в баре остались только они с Бойланом. Бернард готовил новые напитки. Гретхен почувствовала себя спокойнее, стеснительность пропала. День начинался неплохо. Она не знала, почему именно такие слова ей вдруг пришли на ум, но она подумала именно так: день начинается неплохо. Впереди в ее жизни будет еще много затемненных баров и галантных пожилых мужчин в элегантных костюмах, которые будут оплачивать ее восхитительные коктейли. Бернард поставил перед ней коктейль.

– Могу я дать вам совет? – сказал Бойлан. – Пейте коктейль помедленнее. В нем – ром!

– Знаю, – сказала она, стараясь не терять достоинства. – Просто я очень захотела пить. Я долго стояла на солнце.

– Само собой, моя милая, – сказал он.

Моя милая! Надо же! Еще никто и никогда так ее не называл. Ей понравилось такое ласковое выражение и то, как Бойлан произнес, спокойно, ненавязчиво. Теперь она пила коктейль медленно, маленькими глоточками, как настоящая светская дама. И второй коктейль показался ей еще более восхитительным. Она чувствовала себя сейчас увереннее и уж во всяком случае больше не покраснеет!

Бойлан потребовал меню. К ним подошел метрдотель, держа в руках меню, и, поклонившись, сказал:

– Рад вас видеть, мистер Бойлан.

Все были рады видеть мистера Бойлана в его начищенных до блеска охотничьих крагах.

– Ты позволишь мне сделать заказ? – спросил Бойлан.

Гретхен видела в кино, что джентльмены в ресторанах делали заказы за своих дам. Но одно дело видеть это на экране и совершенно другое, когда это происходит с тобой.

– Прошу вас, – сказала она. Все как в романе, радостно подумала она. Какой все же приятный этот коктейль!

Между мистером Бойланом и метрдотелем состоялась короткая, но довольно серьезная дискуссия по поводу выбора блюд и вин. Метрдотель ушел, сказав, что, как только приготовят для них столик, он пригласит их в зал. Бойлан достал из кармана золотой портсигар и предложил ей сигаретку.

Гретхен покачал головой.

– Ты не куришь?

– Нет, не курю. – Она понимала, что своим отказом она не дотягивала до уровня клиентов этого ресторана. Пару раз она пыталась закурить, но сразу же начинала кашлять, глаза у нее краснели, и она не решилась больше повторять свой неудачный эксперимент. К тому же она не хотела походить на мать, курящую одну сигарету за другой, днем и ночью.

– Молодец! – сказал Бойлан. Он вытащил из кармана золотую зажигалку и, прикурив, положил ее рядом с портсигаром с выгравированной монограммой. – Мне не нравятся курящие девушки. Дым лишает аромата нежности и молодости.

Врет, подумала она, но ей было приятно. Он из кожи лез вон, чтобы ей понравиться. Она вдруг почувствовала запах своих духов, которыми побрызгалась в туалете офиса. Может, они покажутся ему дешевыми? – забеспокоилась она.

– Должна признаться, – сказала Гретхен, – я удивлена, что вам известна моя фамилия.

– Что же в этом удивительного?

– Я видела вас на заводе раз или два. И вы никогда не были в нашем офисе.

– Я сразу заметил тебя, – сказал он, – и удивился: что делает такая красивая девушка в таком жалком месте, как завод по производству кирпича и черепицы Бойлана?

– Ну, не все так ужасно, как вам кажется, – возразила она.

– На самом деле? Приятно слышать. У меня сложилось впечатление, что все мои служащие считают наш завод невыносимым. Я решил посещать его раз в месяц и находиться там не более пятнадцати минут. Он производит на меня лично гнетущее впечатление.

Подошел метрдотель:

– Столик накрыт, мистер Бойлан.

– Оставь свой коктейль, моя лапочка, – сказал Бойлан, помогая ей спуститься с высокого табурета. – Бернард принесет его в зал.

Следом за метрдотелем они вошли в зал. Восемь – десять столиков были заняты. Полный полковник, компания молодых офицеров. Несколько гражданских пар в твиде. Цветы на отполированных, имитированных под колониальный стиль столиках, блеск хрустальных бокалов. Да, здесь клиенты, заработок которых не меньше десяти тысяч в год, подумала Гретхен. Метрдотель подвел их к маленькому столику возле окна, с видом на реку внизу. При их появлении разговоры в зале прекратились. Она, чувствуя на себе взгляды молодых офицеров, поправила прическу. Она понимала значение их похотливых взглядов. Как жаль, что мистер Бойлан не так молод, как они!

Метрдотель отодвинул для нее стул, Гретхен опустилась на него. Церемонно взяла большую кремового цвета салфетку и положила себе на колени. Подошел Бернард, неся на подносе их коктейли, и поставил их на столик перед ними.

– Благодарю вас, сэр, – кланяясь, сказал он.

Появился метрдотель с бутылкой красного французского вина, следом официант с первым блюдом. Судя по всему, «Гостиница старого фермера» не испытывала недостатка в обслуживающем персонале. Официант церемонно плеснул немного вина на дно громадных высоких бокалов. Бойлан, понюхав вино, задрал голову, сделав глоток из бокала, уставился в потолок, удерживая вязкую жидкость во рту несколько секунд, и только потом проглотил ее. Одобрительно кивнул.

– Превосходное вино, Лоуренс!

– Благодарю вас, сэр, – ответил польщенный официант.

Если все эти «благодарю вас» будут продолжаться весь обед, то счет станет чудовищным, подумала Гретхен.

Официант налил вино в бокал до краев: вначале в ее бокал, потом Бойлана.

Бойлан, подняв свой бокал, чокнулся с ней, и они сделали несколько глотков. Вино было теплое, и у него оказался странный, терпкий вкус. Но она привыкнет к его необычному вкусу, подумала Гретхен.

– Надеюсь, тебе нравится мякоть пальм, – спросил Бойлан. – Я пристрастился к этому блюду на Ямайке. Это было перед войной, конечно.

– Восхитительно! – солгала она. Хотя мякоть пальмы показалась ей безвкусной, как резина, но вызывала восторг сама мысль, что такое благородное дерево срубили только ради того, чтобы приготовить небольшую порцию деликатеса.

– Как только закончится война, – сказал Бойлан, лениво ковыряя вилкой в своей тарелке, – я поеду туда и останусь навсегда. Ямайка! Боже мой! Представляешь: целый день лежишь на солнечном пляже на белоснежном песке, и так изо дня в день, из года в год. Как только наши доблестные парни пройдутся по стране, то жить в ней станет невозможно, – насмешливо продолжал он. – В мире, где будут жить герои-победители, нет места для Теодора Бойлана! Ты обязательно должна ко мне приехать в гости.

– Непременно! – воскликнула Гретхен. – На мое роскошное жалованье, которое мне платят на заводе Бойлана, запросто можно совершить кругосветное путешествие.

Он рассмеялся:

– В нашей семье гордятся тем, что мы недоплачиваем рабочим и служащим завода аж с 1887 года.

– Какой семье? – недоумевая, спросила Гретхен. Насколько ей было известно, из некогда большой семьи в живых остался только один Бойлан. Все в городе знали, что он живет один в большом поместье за городом, в особняке за каменными стенами. Конечно, не считая многочисленной прислуги.

– Имперской! Слава семьи Бойлана плывет от одного побережья до другого, от поросшего сосновыми лесами штата Мэн до пахнущих апельсинами плантаций в Калифорнии. Цементный завод Бойлана, кирпичный завод Бойлана, судостроительные верфи Бойлана, нефтяные компании Бойлана, заводы тяжелого машиностроения Бойлана, раскинувшиеся на всей территории, от края и до края нашей любимой страны, и во главе стоит либо брат, либо дядя, либо кузен – члены семьи Бойланов. Есть даже генерал-майор Бойлан, деятельность которого на благо родины в управлении тыловой службы в Вашингтоне помогает нашей славной армии наносить более мощные, более эффективные удары по противнику. А ты спрашиваешь, какая семья! Едва только где-нибудь пахнет лишним долларом, там тут же появится Бойлан, он будет первым в очереди за прибылью.

Гретхен не нравилось, когда люди так пренебрежительно говорили о своей семье. Очевидно, на ее лице отразилось разочарование.

– Ты, я вижу, шокирована моими откровениями, – усмехнулся Бойлан. Вновь в его глазах промелькнула насмешка, он явно потешался над ней.

– Не совсем, – спокойно ответила она. Она задумалась о своей семье. – По-моему, только члены самой семьи могут точно определить, какой и сколько заслуживает любви именно каждый из них.

– Ах, вот ты как думаешь! Знаешь, я не плохой человек, как, возможно, тебе показалось. В нашей семье есть одна добродетель, которая объединяет семью и которая проявляется у всех членов семьи. Я просто ею восхищаюсь!

– Какая же?

– Богатство. Все – богаты. Очень, очень богаты. – Он засмеялся. – Патологически богаты.

– И все же, – сказала она, в глубине души не теряя надежды, что Бойлан на самом деле действительно не такой плохой человек, каким ей кажется сейчас за ланчем, просто он рисуется, пытаясь произвести впечатление на нее, безмозглую девушку. – И все же вы работаете. Бойланы сделали очень много для Порт-Филипа.

– В этом нет сомнения, – подхватил он ее слова. – Они высосали из него все, что только могли. Вполне естественно, они питают к городу чисто сентиментальные чувства. Порт-Филип – самое незначительное из всех наших имперских владений, но он недостоин времени, которое тратит на него истинный, стопроцентный, энергичный волевой Бойлан, но тем не менее они не бросают его. Последний по значимости в семье, ваш покорный слуга отправлен жить в этот тихий провинциальный городок, чтобы напоминать своим присутствием, по крайней мере раз или два в месяц, о власти и могуществе семьи Бойланов. Я исполняю свои ритуальные обязанности честно, с должным уважением, но мечтаю только об одном: когда замолчат пушки, я отправлюсь на Ямайку.

Нет, он ненавидит не только свою семью, он ненавидит и самого себя. Его подвижные, белесые глаза сразу заметили мимолетную перемену в ее лице.

– Я тебе не нравлюсь, – заключил он.

– Нет, неправда, – возразила она. – Дело в том, что вы сильно отличаетесь от всех моих знакомых.

– Лучше или хуже?

– Не знаю, – откровенно призналась Гретхен.

Он с серьезным видом кивнул.

– Ладно, я снимаю вопрос. Давай выпьем. Сейчас принесут вторую бутылку.

Они уже выпили всю бутылку, так и не добравшись до главного блюда в меню. Метрдотель поставил перед ними чистые бокалы, и процедура пробы повторилась. Вино обожгло ей горло, и кровь ударила ей в лицо. Разговоры в ресторане, казалось, затихли, были где-то от нее далеко, и их четкий отдаленный гул походил на шум воды далекого прибоя. Ей стало хорошо и уютно в этом сверкающем чистотой старинном зале, и она громко рассмеялась.

– Почему ты смеешься? – подозрительно спросил Бойлан.

– Смеюсь, потому что рада, что я нахожусь здесь. А могла бы быть в другом месте.

– Тебе нужно чаще выпивать, – посоветовал он. – Тебе идет пить вино. – Сухой и нетвердой рукой он похлопал ее по ладони. – Ты красивая девушка, очень красивая!

– Я знаю, – серьезно заявила она.

Он рассмеялся.

– Особенно сегодня, – добавила она.

Когда официант принес кофе, Гретхен уже опьянела. Она раньше никогда не пила поэтому и не знала, что с ней происходит. Она сознавала, что вокруг краски стали ярче, река стала кобальтового, серебристо-белого с красноватым отливом цвета, а заходящее за далекими высокими горами солнце отливало ослепительным золотом. От разнообразия съеденных блюд она перестала ощущать их вкус, и эти неопределенные запахи пищи пахли летом, а сидящий перед ней мужчина уже не был незнакомцем и ее работодателем, нет, он превратился в самого лучшего, самого близкого друга. Он был таким внимательным, а его прекрасное, загорелое лицо светилось добротой, случайное прикосновение его руки к ее руке было приятным, и она уже не отдергивала ее, а его смех был наградой за ее остроумие.

Она готова была рассказать ему обо всем без утайки и поделиться своими секретами.

Гретхен рассказывала ему веселые байки о жизни раненых в госпитале, историю об одном солдате, которому какая-то восторженная француженка на радостях от известия о встрече войск союзников в Париже угодила бутылкой вина в глаз, а он в результате был награжден орденом «Пурпурное сердце», так как получил увечье. У него двоилось в глазах. Об одной медсестре и молодом офицере, которые приноровились каждую ночь заниматься любовью в машине «скорой помощи», и вот однажды, когда «скорую» неожиданно вызвали, эту абсолютно голую парочку отвезли через весь город Покипси.

Чем больше Гретхен говорила, тем больше убеждалась в том, что она на самом-то деле не безмозглая девчонка, а, можно сказать, незаурядная девушка, у которой есть своя интересная, полная случайностей жизнь. Она рассказала о своей игре в школьном театре в роли Розалинды в комедии Шекспира «Как вам это понравится». И что мистер Поллак, неоднократно видевший в этой роли десятки девушек в театрах на Бродвее, даже сказал: «Преступление зарывать свой талант». А раньше, за год до этого спектакля, она, сыграв роль Порции, стала мечтать о блестящей карьере адвоката. Она сказала, что в наше время женщины должны заниматься чем-то серьезным, а не посвящать свою жизнь только мужу и заботам о детях.

Гретхен решила доверить Тедди (он уже стал для нее просто Тедди к тому времени, когда подали десерт) то, что она пока не рассказала ни одной живой душе. Как только закончится война, она сразу уедет в Нью-Йорк и станет актрисой. Заплетающимся языком она прочитала ему монолог из «Как вам это понравится». Ну а что можно было ожидать после нескольких бокалов коктейля, вина и бенедиктина?

Приди ко мне, ухаживай за мной.

Ведь я сейчас в отличном настроеньи,

Я с радостью отвечу «да», скажи лишь только ты:

Я стану вашей Розалиндой!

Растроганный Тедди поцеловал ей руку, и она восприняла его жест как должное оказываемое ей уважение и была очень довольна и собой, и этим шекспировским игривым флиртом, который казался ей сейчас как нельзя более уместным.

Вдохновленная восторженным вниманием своего кавалера, Гретхен потеряла контроль над своими поступками. Она расстегнула две верхние пуговички на платье. Пусть все видят, как она красива, для чего скрывать? К тому же в ресторане стало очень жарко. Она свободно болтала о таких вещах, о которых прежде не осмеливалась даже упоминать, произносила вслух такие запретные слова, которые видела только на заборах. Она достигла предела раскованности – привилегии аристократов.

– Я не обращаю на них внимания, – презрительно сказала она, отвечая на вопрос Бойлана, не пытаются ли ухаживать за ней молодые клерки на работе. – Суетятся вокруг меня, как слепые щенки возле суки. Тоже мне донжуаны местного масштаба. Что от них ждать? Пригласят в кино, угостят мороженым с содовой, а потом на заднем сиденье машины будут лапать… стараются просунуть кончик языка тебе между зубами – столько шума, столько возни, как у подыхающих лосей. Нет, подобные забавы не для меня. У меня другие планы. Я их отшиваю запросто после первой же попытки. Я не спешу. Мне некуда торопиться! – Она внезапно встала. – Благодарю вас за восхитительный обед. Мне нужно в туалет. – Прежде она никогда на свиданиях не говорила так откровенно о своей нужде. Порой в кинотеатре или на вечеринках было невмоготу, но она терпела и ей приходилось сильно страдать.

Тедди поднялся вместе с ней.

– В холле первая дверь налево, – подсказал он. О, Тедди был человеком знающим! Тедди знал все!

Гретхен прошла через весь зал, с удивлением отметив, что никого уже нет. Старалась идти медленно, зная, что за каждым ее шагом внимательно следят умные, белесые глаза Тедди. Старалась прямо держать спину, не сутулиться. Вытянула шею, такую белую на фоне ее черных волос. Она все это знала. Знала, какая у нее стройная фигура, какие у нее крутые бедра, соблазнительные, твердые, литые. Она все отлично знала и поэтому шла медленно, давая Тедди возможность оценить ее прелести должным образом, оценить раз и навсегда.

В туалете она посмотрела на себя в зеркало, стерла последние остатки помады с губ. У меня полные, красивые губы, объяснила она своему отражению. Для чего я их красила, зачем превращала их в рот старухи? Не понимаю!

Из туалета она вышла в холл. Бойлан уже расплатился за обед и ждал ее у входа в бар, он натягивал перчатку на левую руку. Она подошла. Тедди восхищенно посмотрел на нее.

– Я куплю тебе красное платье. Ярко-красное, пронзительно красное, чтобы оно подчеркивало цвет твоего лица и черные как смоль волосы. Когда будешь идти, все мужчины будут падать перед тобой на колени.

Она засмеялась и покраснела от удовольствия. Вот так должен говорить настоящий мужчина. Она взяла Тедди за руку, и они пошли к машине.

Тедди поднял брезентовый верх машины, стало прохладно. Они ехали медленно, его правая рука, без перчатки, лежала на ее руке. В машине было уютно и тепло. Винный аромат алкогольных напитков смешивался с запахом кожи в салоне.

– Ну а теперь скажи мне, что ты делала на автобусной остановке на Королевской пристани?

Гретхен хихикнула.

– Я ничего смешного не сказал, – заметил Тедди.

– Я оказалась там по нехорошему делу, – ответила она и замолчала.

Некоторое время они ехали молча. Дорога была пустынной, и они ехали, пересекая «зебру» длинных темных теней и солнечных просветов, по магистрали с тремя полосами.

– Так я жду, – настойчиво повторил Тедди.

Почему бы и не рассказать? – подумала Гретхен. В такой прекрасный день все дозволено, все можно рассказать. Никаких тайн не должно быть между ними. Они ведь куда выше этой ханжеской стыдливости. Она начала рассказывать, вначале запинаясь, а потом все увереннее и спокойнее выложила Тедди все, что произошло накануне в госпитале.

Она рассказала, что из себя представляют эти Арнольд и Билли, как они одиноки – два калеки, единственные цветные в госпитале, рассказала все об Арнольде, какой был всегда Арнольд сдержанным, вежливым – как настоящий джентльмен: никогда не называл ее по имени, в отличие от других раненых, о том, как много он читал, и что она приносила ему свои книги, и что он казался ей таким интеллигентным и печальным человеком, о том, как он переживает из-за своей хромоты и из-за разлуки с любимой девушкой из Корнуолла, которая не отвечала на его письма. Рассказала о злополучном позднем вечере, как он застал ее одну, когда все остальные в корпусе уже спали, об их разговоре и о предложении двух солдат, о восьмистах долларах.

– Если бы они были белыми, – заключила свой рассказ Гретхен, – я бы доложила обо всем полковнику, но так как…

Держа одну руку на руле, Тедди понимающе кивал, но ничего не говорил, а только чуть сильнее нажимал на педаль газа.

– С того дня я больше в госпитале не была, – оправдывалась Гретхен, – я не могла себя заставить. Я умоляла отца разрешить мне уехать в Нью-Йорк. Я просто не могла больше выносить этот город, жить в нем вместе с этим мужчиной после того, что он мне предложил… Но отец… с ним спорить бесполезно. Конечно, я не могла рассказать ему то, что произошло. Он немедленно пошел бы в госпиталь и задушил бы голыми руками обоих солдат… А сегодня… такой дивный денек. Я не пришла бы на автобусную остановку, но какая-то неведомая сила вынесла меня туда. Я не пошла бы в этот дом, но мне захотелось удостовериться, что они там, ждут меня… В таком настроении я вышла из автобуса, походила по дороге, выпила бутылку «коки», посидела на солнышке на скамейке, возле магазина… я… я хотела пройти немного вперед по дороге, возможно, прошла бы по тропинке до самого дома, чтобы во всем удостовериться. Я не боялась. Я знала, что мне ничто не угрожает. Я могла бы запросто убежать от этих двух калек, даже если бы они меня заметили. Они едва передвигаются на своих искалеченных ногах…

Машина замедлила ход. За рассказом она упустила из виду дорогу, глядела себе на ноги под приборной доской и теперь, подняв голову, увидела, где они: бензозаправочная станция, супермаркет. Никого поблизости нет.

Бойлан остановил автомобиль у поворота на покрытую гравием дорогу, ведущую к реке.

– Все это была игра, – завершила свой рассказ Гретхен, – глупая, жестокая игра, игра взбалмошной девчонки.

– Лгунья, – неожиданно сказал Бойлан.

– Что-что? – переспросила Гретхен. Это злое, жестокое слово поразило Гретхен.

– Ты все отлично слышала, детка. Ты – лгунья! – повторил Бойлан. – Это была далеко не игра. Ты собиралась пойти в тот дом, ты хотела, чтобы там тебя трахнули два негра.

В машине стало ужасно душно и жарко.

– Тедди, – задыхаясь сказала Гретхен, – открой, пожалуйста, окно. Здесь нечем дышать.

Бойлан, наклонившись, открыл окошко с ее стороны.

– Ну, – грубо сказал он, – давай, иди к этим неграм. Иди, иди, не стесняйся. Они наверняка еще там. Иди. Я уверен, что это тебе понравится и ты запомнишь это на всю жизнь.

– Прошу тебя, Тедди…– Она почувствовала, как внезапно закружилась голова, в ушах больше не звучал ее нормальный голос, он вдруг заглох, пропал, но потом вернулся, но уже хриплый, шипящий.

– Не беспокойся насчет того, как доберешься домой, – сказал Бойлан. – Я тебя здесь подожду. Мне все равно нечего делать. Все мои друзья уехали из города. Сегодня суббота. Иди, иди. Потом расскажешь мне обо всем подробно, это будет ужасно интересно.

– Мне нужно выйти, – сказала она. Гретхен чувствовала, как стучит кровь в висках, голова стала тяжелой, она задыхалась.

Пошатываясь, Гретхен вышла из машины, и ее вырвало прямо на обочине. С каждым новым приступом рвоты грудь ее высоко вздымалась. Бойлан неподвижно сидел за рулем, глядя прямо перед собой. Когда она пришла в себя и приступ рвоты закончился, он коротко бросил:

– Ладно, садись в машину.

Обессиленная, она не села, а вползла в машину. У нее на лбу выступили капли холодного пота. Гретхен прижимала руку ко рту, чтобы ее не вырвало от резкой смеси запаха алкоголя и кожи.

– Вот, возьми, детка, – добродушно сказал Бойлан, вытащив из нагрудного кармана большой носовой шелковый платок.

Она вытерла платком рот, пот с лица.

– Спасибо.

– Ну, что тебе теперь хочется? – спросил Бойлан.

– Я хочу домой, – прошептала Гретхен.

– В таком состоянии тебе нельзя домой, – сказал он, включая зажигание.

– Куда ты меня везешь?

– К себе.

Она была слишком утомлена, чтобы спорить, и теперь, закрыв глаза, молча сидела, положив голову на спинку сиденья. Бойлан гнал автомобиль на юг по пустынной магистрали.

У него дома она хорошо прополоскала рот настойкой с корицей, потом проспала часа два в его кровати. Он овладел ею в тот же вечер. Потом он отвез ее домой.

В понедельник утром, когда Гретхен пришла на работу, на своем письменном столе увидела длинный белый плотный конверт, на котором была написана ее фамилия с пометкой в углу: «Лично». Она вскрыла конверт. В конверте лежало восемь банкнот по сто долларов.

Бойлану пришлось встать на рассвете, чтобы приехать из своего дома в город, пройти на завод, пока никого из персонала там еще не было.