Славик Шикович стоял на привокзальной площади с двумя девушками. Пёстрые юбки зонтиком, прически «воронье гнездо». Обе рыженькие, подкрашенные хной. Славик вертел в руках цепочку с ключами от автомашины что-то рассказывал, пытаясь их развлечь. Но сознавал, что остроумие его иссякает, и злился. Было жарко и скучно. Хотелось пойти в ресторан. А денег ни гроша. Даже на автобус, чтоб поехать к родителям. Да и скука там, на даче. Все ахают: «Какой лес! Какой луг! Река!» Славик злился на родителей. Сегодня в особенности. Построили дачу, живут в свое удовольствие… А он должен работать и питаться в столовке. И мать теперь заодно с отцом. Ничем ее не разжалобишь.

Скучно.

И вдруг Славик увидел Тараса. Разглядел через площадь. Тот стоял на остановке загородных автобусов в большой очереди.

— Ша, леди! Вижу одного представителя будущего. Попробую разжиться на сегодняшний день. Подождите.

И он двинулся через площадь, не обращая внимания на машины.

— Хэлло, мистер Гончаров! — шумно приветствовал Славик.

— Здорово, товарищ Шикович. — Тарас улыбнулся, как улыбаются взрослые, глядя на забавы детей.

Колхозницы из очереди с любопытством и насмешкой смотрели на юношу в узеньких брючках, пестрой рубахе, со шнурочком на шее, стянутым металлической пряжкой.

Славика несколько смутили эти взгляды. Он показал на туристский мешок, стоявший у ног Тараса.

— Куда с таким «гумном»?

— К своим.

— Заботливый сын почтенных родителей? — Славик взял Тараса под руку, кивком головы предлагая отойти.

Не так уж они были близки, Тарас и Славик. Когда их семьи сдружились, Тарас служил в армии. Вернулся — пошел на завод. Славик в это время кончал десятый класс. При всей его бесцеремонности, Славику нелегко было попросить денег у этого спокойного, старшего по возрасту парня.

Тарас достал пачку «Беломора», протянул.

— О, гляди ты! Не знал, что члены комбригад курят.

— А что мы, ангелы? — Тарас щелкнул перед Славиком зажигалкой, давая прикурить.

— Скажи по совести, скучно в такой бригаде?

— Странные у тебя представления, работник телестудии. Почему скучно? Скучно хорошо работать?

— Не одной ведь работой жив человек! Ни выпей, ни закури, ни выругайся… Мы снимали для хроники бригаду на швейной фабрике. Монахини. Ей-богу. В каждой комнате обязательства висят. Посещать техучебу, ходить в кино, в музеи. Какие музеи, когда у нас один-единственный краеведческий? Читать газеты… Образцово прибирать комнаты. Не хватает только — чистить зубы…

— Не знаю, как там на швейной. А у нас бригада что надо.

— Однако же выпить ни-ни?

— Отчего же? При случае…

— Ну-у? Можно, значит? Прима. А в ресторан можешь пойти?

— Разве в ресторане только пьют? Можно просто пообедать.

— Гениальная мысль! Пообедать! Ты знаешь, я голоден, как динозавр. Как с утра напился чаю…

Тарас стоял в нерешительности. Хотелось скорей к своим. За неделю он соскучился по Вите, Наташе, отцу, по Галине Адамовне. Яроша и теперь, став уже взрослым, Тарас звал отцом. Жену его, как отказался называть мамой в первый день ее появления шестнадцать лет назад, так никогда и не называл. Однако любил, как мать. Тарас перевел взгляд с правого крыла вокзала, где помещался ресторан, на очередь.

Славик хмыкнул.

— Боишься?

— Чего?

— Увидит кто-нибудь с завода, распишут завтра на всех стенах… Бригадир Тарас Гончаров…

— Глупости.

— Так чего ты оглядываешься? Нельзя зайти в ресторан, пообедать на честно заработанные деньги? Ох, жизнь!

Тарас понимал, что Славик подначивает его, но отнесся к этому добродушно: на какие уловки не пойдет голодный человек!

— Пропущу очередь — когда потом доберусь?

— В первый автобус тебе все равно не попасть.

— Ну ладно. Пошли.

Тарас вернулся к очереди, взял рюкзак. Но уже через минуту пожалел, что согласился. Слава пошел почему-то не к ресторану, а в другую сторону. Сказал:

— Видишь, стоят? Шик! Мои знакомые. Возьмем?

Крикливо одетые девушки не понравились Тарасу. У него вырвалось:

— Ну и фифы!

Славик засмеялся и, не дойдя до девушек, крикнул:

— Тарас говорит, что вы фифы. Гуд бай! — И повернулся к вокзалу.

— Хамло твой Тарас! И ты вместе с ним, — крикнула одна из девушек.

Кровь ударила Тарасу в голову, даже зазвенело в ушах.

А Славик спокойно заметил:

— Откуда выплывает столько дряни?

«А зачем ты водишься с этой дрянью?» — Тарас шел злясь и любопытствуя. Все-таки чем-то он притягивает к себе, этот Славик. Хочется узнать его получше.

Сели за столик у окна. Славик брезгливо смахнул крошки, завернул угол испачканной скатерти. Пальцем подозвал официантку и, пока та не спеша подходила, раскрыл тяжелую, замусоленную, с поблеклыми золотыми буквами дерматиновую обложку, в которой лежал листок меню.

— Начнем, Валя…

Девушка, вытащив книжечку и огрызок карандаша, передернула плечами,

— Всем вам снится Валя, Славик поднял глаза.

— Ах, Маринка?.. Начнем, Марина, с того. что… заменим скатерть! Позор! Ресторан называется. Имей в виду, это Тарас Гончаров.

Девушка глянула на Тараса и послушно начала собирать со стола бокалы и посуду.

Когда девушка побежала за чистой скатертью, Тарас сказал сердито:

— Слушай, если ты будешь продолжать в таком тоне, я уйду. Не люблю этих ресторанных штучек.

— А что? — казалось, совершенно искренне удивился Славик. — Пусть думает, что ты чемпион. Они любят чемпионов. Лучше обслужит.

Он изучал меню. Морщился, вертел головой.

— Одна свинина да рыбные консервы.

— А тебе устриц бы хотелось?

— Устриц! Огурца свежего нету. А на рынке их уже полно.

— На рынке есть, — согласился Тарас. — Я вот везу.

— Серьезно? Выкладывай. А то Яроши плюс Шиковичи все слопают. Колхозом живут. И аппетит у них там…

— Неудобно.

— Все удобно. Давай сюда!

Тарас развязал мешок и вынул полдесятка молоденьких зеленых огурчиков.

Славик передал их официантке, которая постелила чистую скатерть, поставила бокалы, с улыбкой слушая их разговор.

— Марина! Помыть. Но не резать. А то повар половину сожрет. Целенькие. Украсить лучком. Отдельно сметану. Сколько? Стакан сметаны. Директору скажи: пусть посыплет голову пеплом. От стыда, что посетители приходят со своими огурцами. — Он швырнул на подоконник меню, как ненужное. — Отбивные.

— Сколько?

— Десять. Восемь съешь сама. Коньяку триста.

— Только по сто.

— Только? А ты сделай триста. Воды добавь. И закон не нарушен. И мы довольны.

Официантка засмеялась и ушла.

Манера Славика держаться и возмущала Тараса и забавляла: «Вот тип! Хоть бы спросил, есть ли у меня деньги на коньяк».

— Ты слышал? Только по сто.

— И правильно.

— Брось. Все это ханжество дядей, которые пьют дома.

— Ну, знаешь, дай волю таким, как ты… Налижутся.

— Потому что нет культуры пития. В Париже десять тысяч кафе и нет пьяных.

— Кто тебе сказал?

— Читал. А у нас три ресторана. И нализываются каждый вечер.

— Кто нализывается? Тот, кто на папины деньги пьет. Рабочий…

— Брось. Не дели: ты — рабочий класс, а я — не класс… А кто я? Я так же зарабатываю свои пятьдесят шесть рублей. И отличаюсь от тебя только в одном… Тебе все нравится, ты все превозносишь… А я ко всему отношусь критически.

— Вот именно — ко всему.

— Не лови на слове. Гагарин полетел — я на голове ходил у нас в студии. От восторга. Критикую то, что не нравится.

— Дурное и я критикую. Только не в ресторанах.

— А где? На собраниях? Не люблю собраний — скучища.

Тарас спросил язвительно:

— А что ты любишь — парижские кафе? Славик разинул рот. Посмотрел на Тараса

так, будто увидел впервые.

— Ты знаешь, что за такие слова бьют?

— Заело?

— Но черт с тобой! Слушай крамольные речи дальше. Не люблю, когда зажиревшие дяди начинают меня поучать…

— Кто это «зажиревшие дяди»? Твой отец, Ярош зажирели?.. Моего отца фашисты повесили. Он тоже не годится тебе в учителя? Смотри, далеко зайдешь с такой философией.

Тарас не выдержал, возмутился. И хоть говорил шепотом, на них уже начали обращать внимание. Славик первый заметил это и примирительно предупредил:

— Тише. На нас смотрят.

По радио объявили, что до отхода скорого поезда «Киев — Ленинград» осталась одна минута. Пассажиры торопливо покидали зал ресторана. За окном на перроне женский голос молил: «Боря, пиши! Каждый день пиши!»

Тихо поплыли вагоны. Когда Тарас обернулся, на столе уже стоял графинчик с коньяком, огурцы, бутылка нарзана.

— О чем задумался, маэстро?

— Да вот стараюсь понять, почему у умных родителей растут такие дети?..

— Глупые, хочешь сказать? Ладно. Выпьем и порассуждаем на эту тему.

Славик заученно красивым движением разлил коньяк, придвинул Тарасу огурцы. Поднял рюмку, прищурился, полюбовался янтарной жидкостью.

— Будь здоров, комбригадир! — и, не чокнувшись, выпил. Огурец взял рукой и аппетитно захрустел. Все у него получалось на редкость непринужденно. Тарас выпил полрюмки, разрезал огурец тупым ножом, посыпал солью — по-домашнему, основательно. Славик опять налил себе — столько, сколько осталось у Тараса. Но не выпил. Обхватил рюмку ладонью, наклонился над столом.

— Ты считаешь, мои родители умные? А я полагаю, были б они умные — сумели б воспитать меня другим. Думаешь, легко мне сейчас болтаться… — Тараса удивила и насторожила такая неожиданная самокритика. Искренне это или вновь позерство? — А то ведь что получилось? Сын журналиста, писателя. Уважаемого в городе человека. Я рос под покровом отцовской славы, как под зонтиком. Бохан приходил в школу, выступал, а я задирал нос: ни у кого нет такого родителя!.. Мать изо всех сил старалась, чтобы я как сыр в масле катался. А потом вдруг ожили бациллы принципиальности. В первую очередь у бохана.

— Где ты выкопал это дикое слово? — не выдержал Тарас.

Славик иронически улыбнулся.

— Моралисты вы все, — и выплеснул в рот коньяк. — Ну, у отца, у папы. У родителя. Как хочешь… Так вот… Другие плевали на принципиальность, на мораль, и устроили свои чада в институт. А мой: «Пойдешь на завод». Не хочу на завод, хочу на телестудию. Буду готовиться в киноинститут. Тут, конечно, мама на помощь: «Может быть, у мальчика талант». И отец отступает. Перед талантом. И устраивает мальчика на телестудию. И вот он ассистент оператора. Как звучит! А-а? У безграмотных дур голова начинает кружиться! А ассистент переставляет лампы, чистит камеры. Сторожит отцовскую квартиру. И питается в столовке. На большее не хватает… А отец не дает. Все те же бациллы принципиальности…

— А ты хотел бы, чтоб тебе отваливали по тысяче?

— Чего я хотел бы? — Славик долил Тарасу, налил себе, отрезал кусочек отбивной. — Выпью за тебя. Ты счастливый человек. У тебя много желаний. Вся беда в том, что я ничего не хочу. Разве что в космос куда-нибудь полететь.

— Туда дураков не пускают.

— Спасибо за справку. Мне даже в институт расхотелось. Какой у меня талант! А ремесленников хватает без меня. Из людей, считающихся талантливыми, я уважаю только двоих — твоего приемного и нашего столяра, дядьку Атроха. Ярош может выпотрошить человека, и тот остается жив. Это кое-что значит. А что касается моего папочки… Стал я читать его последнюю повесть и уснул на семнадцатой странице. Колхоз. Доярки.

— О доярках тебе не нравится? А молоко нравится?

— Молоко — да. Но я предпочитаю коньяк.

— Не зубоскаль.

— Хочешь серьезно? Ну так вот… По-моему, если уж ты берешься писать, то пиши, как… ну, Ремарк, например.

— Что же тебя у Ремарка увлекло?

— Что? — Славик на миг задумался. — Герои живут интересной жизнью.

— Чем же она интересна? Герои, как правило, глубоко несчастны. Трагические. Ты хотел бы такой жизни?

Славик ушел от прямого вопроса.

— Они свободны…

— В чем? Ты видишь только внешнюю сторону. Кальвадос…

— Что-о? — не понял Славик.

— В «Триумфальной арке» герои пьют такую водку.

— А-а. — Славик почувствовал, что своей начитанностью ему здесь не блеснуть — Тарас читал не меньше. И, припертый к стенке, рассерженный, со свойственной ему изворотливостью, сделал заход с другой стороны — сказал зло: — Вот оно, ваше ханжество, умники! Сами читаете под одеялом… Смакуете… А потом делаете постные физиономии. «Ремаркизм заражает молодежь». Ты серьезно думаешь, что я могу чем-нибудь заразиться? А ты будешь меня лечить?..

Это было похоже на вызов. Тарас понимал, что, продолжая разговор, они могут поссориться, и не стал отвечать. Подозвал официантку, чтобы рассчитаться.

— Закажи нашего кальвадоса, — примирительно сказал Славик.

— Нет. Мне надо ехать.

— Ну черт с тобой.

Тараса рассмешила такая благодарность за угощение. Занятный он все-таки парень, этот Славик. Но в голове у него мусор.

Наташка радостно закричала:

— Мама! Тарас приехал. — Бросилась навстречу брату, повисла на шее. И отскочила удивленная. Нахмурилась. И тут же выложила: — Мама! Тарас пьяный.

— Что ты выдумываешь?

— Но ты пил.

— Пил, — признался Тарас, здороваясь с женщинами.

Галина Адамовна покачала головой.

— Тарас!

Валентина Андреевна, любуясь юношей, сказала:

— Что вы опекаете его, как маленького? Ах, какой ужас, чарку выпил рабочий человек!

— Я Славика встретил. И он затащил меня в ресторан.

— Славик затащил? — В голосе Валентины Андреевны прозвучало сомнение: «Как это могло случиться, что мой сын затащил тебя, ведь ты старше на пять лет!»

— Сказал, что голоден, с утра ничего не ел. А по-моему, соврал. В ресторане он частый гость. Всех официанток знает.

— Официанток? — Улыбка сбежала с лица матери. Ни о чем не стала расспрашивать. Сказала: — Отбивается мальчик от рук. Надо им заняться.

Она была хорошим педагогом. Но когда дело касалось ее детей, забывала обо всем. Она всегда любовалась приемным сыном Яроша, ставила его в пример своим детям. А сейчас помала: «Хорош товарищ! Если уж вместе пили, промолчи».

Валентина Андреевна под каким-то предлогом ушла в дом.

Галина Адамовна, почувствовав эту перемену в настроении приятельницы, с укором сказала Тарасу:

— Нехорошо так… Надо понимать, что матери больно это слышать.

— Что же делать, Галина Адамовна? — возразил Тарас. — Видели бы вы, как он себя вел и какую нес околесицу. Нет. Я нарочно. Еще Кириллу Васильевичу скажу. Пускай он поинтересуется, чем там занят комсомол на студии.

— А сам пил с ним, — упрекнула Наташа.

— Не суй нос в мужские дела! — обрезал ее Витя.

— Мужчины! — презрительно фыркнула девочка и поскакала на одной ноге к ручью.

Выпив добрых двести граммов коньяка, Славик ходил и искал, за чей бы счет еще поживиться. В парке он встретил знакомого. Этот графоман жаждал напечатать в газете свои стихи. Зная, что судьба его зависит от Шико-вича, он настойчиво искал путей к его сердцу. Подвернулся сын Шиковича. Что ж, можно действовать и через сына. После щедрого угощения у Славика начало двоиться в глазах. Он решил на студию не идти. Работу свою молодой Шикович любил. Но после того, как высмеял ее перед Тарасом, должность помощника ассистента и в самом деле прказалась ему ничтожной и смешной. Состоится передача и без него.

Мимо открытой площадки летнего ресторана ходили то парами, то целым отрядом дружинники. Славик боялся дружинников больше, чем милиции.

Пришло в голову, что они подстерегают именно его. И в минуту просветления он удрал от поэта, который весь вечер читал ему свои стихи. Нырнул в кусты, вышел через дальние ворота из парка и с наилучшими намерениями — стеречь квартиру, чтоб не забрались воры, — направился домой. Но, на беду, дом его находился рядом с гостиницей.

В их город не так часто заглядывали иностранные туристы. Но в тот летний вечер проездом с юга в Ленинград остановились английские студенты. Приехали на двух больших старомодных машинах. Машины собрали целую толпу зевак. Славик немедленно присоединился к ним. Когда узнал, кто здесь, захотел обсудить с англичанами некоторые международные проблемы. Пошел разыскивать гостей. Они ужинали в ресторане. Славика туда не пустили. Это еще больше разожгло его, придало решимости добраться до туристов любым способом. Он пробрался в ресторан через кухню — знал все ходы и выходы, ведь жил рядом, иной раз по поручению матери брал здесь обеды.

Он шумно приветствовал англичан. Те обрадовались случаю познакомиться с советским юношей и пригласили его к столу. Но английский язык Славик учил — только бы вытянуть на тройку. Да и то, что знал, забыл за год. Произношение у него было чудовищное. Запас слов ничтожный. К тому же еще он был пьян. Хотел сказать одно, а выходило совершенно другое. При /всей своей сдержанности и чинности, англичане не выдержали. Сперва — вежливые улыбки, потом — взрывы хохота. Этот смех оскорбил Славика. Он хочет поговорить серьезно, узнать, например, что они думают о войне и мире, а они хохочут… Погодите же! И Славик перешел на родной язык…