Невозможно представить себе мифологию и религию эллинов без яростных единоборств героев и богов, без состязаний в силе, ловкости, быстроте и выносливости.

Мы уже упоминали, что обязательной принадлежностью палестр и гимнаеиев были гермы. Самый «разносторонний» древнегреческий бог – Гермес – покровительствовал и молодым атлетам. По многочисленным преданиям, он еще в детстве показал себя не только хитрым и находчивым, но также ловким и сильным. Поэтому Гермеса призывали на помощь эллинские юноши перед состязаниями в борьбе и в беге.

В Херсонесе Таврическом, Ольвии и Горгиппии праздновали Гермеи (игры, посвященные Гермесу): «Там обычно устраивались состязания детей и юношей, причем эфебы состязались в видах спорта, носивших военный характер».

Незаурядными атлетическими качествами отличались многие персонажи древнегреческой мифологии. Геракл – «великий борец», лучник и дискобол. Аполлон – искусный стреловержец, борец, кулачный боец и метатель диска. Также хорошим дискоболом и пятиборцем считался Персей. Полидевк – непобедимый кулачный боец, а его брат Кастор – всегда первый на скачках. «Храбрые и сильные Диоскуры помогали в битвах, появляясь на белых конях, покровительствовали мореплавателям, путникам, а также всем атлетам Греции. Предание рассказывает, что Диоскуры славились искусством верховой езды и умением управлять колесницей». У многих мифографов описаны как непревзойденные конники Иолай и Нестор. Этот перечень можно продолжить.

Что же касается конкретно эллинской мифологии, то ее замечательный и вездесущий антропоцентризм способствует повсеместному стиранию граней в обрисовке богов, героев и людей. В итоге – основное внимание обращено не столько на божественные, сколько на человеческие судьбы.

Воспитатель древних героев – кентавр Хирон – может быть назван одним из первых педономов и педотрибов: ведь у себя на Пелионе он обучал Ахилла, Кастора, Полидевка, Амфиарая и других не только музыке и врачеванию, но и гимнастике.

Также в древнюю мифологию уходят корнями традиционные игры эллинов. В каждом случае, как правило, существовало несколько легендарных версий об их происхождении.

 

Олимпийские игры

О рождении Олимпийских игр аэды и рапсоды рассказывали следующее: на берегах Алфея Зевс боролся с Кроном за власть и, победив, учредил эти состязания. По другому мифу в Олимпии первыми состязались Куреты – Геракл, Пеоней, Эпимед, Иасис, Идас. Там впервые Геракл увенчал победителя веткой маслины. Таким образом, эта версия честь установления игр приписывает Идейскому Гераклу, Аполлодор и Феофраст приводят миф о том, что Олимпийские игры после длительного перерыва возобновил Геракл Фиванский, празднуя победу над царем Авгием. «Считать Геракла учредителем праздника побудило, вероятно, участие в нем дорийцев, переселившихся на Пелопоннес, по преданию, под начальством потомков Геракла». Возможно и другое: миф о Геракле – основателе (или реставраторе) Олимпийских игр – результат влияния Спарты, являвшейся до Пелопоннесской войны могучим союзником Элиды.

Миф о Геракле Фиванском – основателе или продолжателе Олимпийских игр – ученые склонны отнести к XIII веку до н. э. (т. е. ко времени Троянской войны). Страбон, один из наиболее солидных «реалистов» древнегреческой географии, истории и литературы, правда, настоятельно советует нам «…опустить древние сказания и об основании святилища, и об учреждении игр; некоторые считают Геракла, одного из Идейских Дактилей, основоположником их, а другие – Геракла, сына Алкмены и Зевса, который первым принял участие в играх и одержал победу; ведь эти сказания передаются на много разных ладов, но им не следует особенно доверять».

Итак, уместно заметить, что в эллинской мифологии, на фоне единого героя, в разные времена существовали и активно действовали несколько «местных» Гераклов. И каждое эллинское племя, каждый полис хотел иметь «своего» Алкида. Кроме того, многочисленные походы и странствия героя весьма способствовали почти безграничному расширению «Геракловой географии» – от Скифии до Африки!

Отдадим, разумеется, должное добросовестности Страбона. Но в данном исследовании нас интересуют именно легенды, сказания и мифологические сюжеты.

Однако наиболее популярной и распространенной версией является миф о Пелопсе – учредителе Олимпиад. По словам Павсания, в Писе его почитали настолько выше других героев, насколько Зевс был выше прочих богов.

По преданию, Пелопс влюбился в Гипподамию – дочь жестокого Эномая, царя Элиды. Эномаю было предсказано, что он погибнет от руки зятя. Поэтому всем, кто сватался к Гипподамии, царь предлагал состязаться в беге колесниц. Догнав очередного претендента-неудачника, Эномай поражал его копьем. Пелопс согласился на все условия царя (предусмотрительно подкупив его возницу Миртила щедрыми обещаниями). Осевая чека тайно вынута Миртилом, на бешеной скорости колесница разваливается: Эномай гибнет. Став мужем Гипподамии и одновременно властелином Писы и Олимпии, Пелопс в память о своей победе решил каждые четыре года устраивать Олимпийский праздник и проводить состязания.

Но победитель не собирался выполнять данные Миртилу обещания и столкнул беспечного возницу в море. Так свершился первородный грех Пелопса, от которого страдали и его сын Атрей, и внук Агамемнон, и правнук Орест.

Учитывая эту ветвь мифа, логично допустить, что устроенные Пелопсом игры могли носить не только триумфальный, но и искупительный характер.

Приведем изложение этого мифа полностью по Аполлодору:

«Эномай, царствовавший в Писе, имел дочь Гипподамию, и то ли он сам был влюблен в нее, как говорят некоторые, то ли он получил оракул, в котором ему предсказывалась смерть от руки того, кто женится на его дочери, но никто не брал ее в жены. Отец Гипподамии не мог убедить ее сойтись с ним, женихов же он всех убивал.

Обладая оружием и конями, которые были подарены ему Аресом, Эномай устраивал состязания для женихов; победивший в этих состязаниях получал право жениться на Гипподамии. Жених должен был посадить Гипподамию на свою колесницу и мчаться с ней до Коринфского перешейка, Эномай же преследовал его вооруженный, и если настигал жениха, то убивал на месте. Тот, кого он не смог бы настигнуть, мог взять Гипподамию в жены. Поступая таким образом, Эномай убил многих женихов (некоторые указывают, что их было двенадцать). Головы убитых Эномай отрубал и прибивал гвоздями к своему дворцу.

Прибыл и Пелопс, чтобы посвататься к Гипподамии. Пораженная его красотой, Гипподамия влюбилась в него и уговорила Миртила, сына Гермеса, помочь Пелопсу. Миртил же был возничим Эномая. Любя Гипподамию и желая ей угодить, Миртил не укрепил ступицы колес чеками, и это послужило причиной поражения Эномая. Кони потащили его, запутавшегося в вожжах, и он погиб. Согласно другим источникам, его убил Пелопс. Умирающий Эномай, поняв предательский поступок Миртила, проклял его, пожелав ему погибнуть от руки Пелопса.

Так Пелопс получил Гипподамию. Проезжая в одном месте с Миртилом, который его сопровождал в этом путешествии, Пелопс отлучился, чтобы принести воды супруге, испытывавшей жажду. В этот момент Миртил попытался овладеть Гипподамией. Пелопс узнал от Гипподамии о поступке Миртила и сбросил его у мыса Гереста в море: оно было названо по имени Миртила Миртойским. Падая, Миртил проклял весь род Пелопса».

Жестокость изложенного мифа является таковой лишь с нашей современной точки зрения. Этические нормы человеческого общества сурового периода патриархата не только допускали, но порой даже предусматривали поединок за царскую власть с обязательным смертельным исходом для одного из участников. Поэтому вполне допустимо, что легенда изложила в поэтической форме обстоятельства, близкие к реальным.

По мнению Дж. Томсона, в мифе о состязании Пелопса и Эномая отразился известный в Элладе тех времен древний обычай единоборства искателя престола с царем, что являлось, по сути, одной из форм ритуального убийства. В своем труде «Эсхил и Афины» Дж. Томсон пишет: «…миф о Пелопсе может быть интерпретирован как символическое отражение специфической формы первобытных инициаций, принятых в доисторической Олимпии. Они состояли из двух частей – инициаций возмужалости и инициаций в царский сан. Последние заключались в состязаниях-испытаниях (первоначально – в состязаниях в простом беге, а потом – в беге колесниц); победитель провозглашался божественным царем или царем-жрецом года…»

С этой точкой зрения очень хорошо согласуется рассказ Павсания о том, что Эндимион (один из царей Элиды) однажды предложил своим сыновьям состязаться с ним в беге, назначив наградой победителю именно царский престол (Павсаний. V, I, 6; V, 8, 1).

Что же касается непосредственного ритуального состязания женихов за невесту (и одновременно за царскую власть), то этот агон свидетельствует о существовании в Древней Элиде матрилинейной традиции наследования престола.

По этому поводу С. В. Шостакович пишет: «Престол передавался через царевну-наследницу, которую “жених” должен был суметь похитить и тем самым оспорить у ее отца престол. Такой царевной-наследницей и была Гипподамия».

Как считает этот же исследователь, существование матрилинейной преемственности престола в Элиде доказывает и тот факт, что, по сохранившимся мифам, Пелопсу не пришлось затем оспаривать царскую власть у сыновей Эномая – Гипподама, Левкиппа и Диспонтея.

В легенде о Пел once, Гипподамии и Эномае переданы сложные перипетии многовековой и жестокой борьбы между матриархатом и нарождающимся патриархатом. «Миф сложился в эпоху этой борьбы, когда размывание и группового, и парного брака уже продвинулось далеко вперед, о чем свидетельствует сама сюжетная завязка мифа о состязании претендентов на руку девушки с отцом невесты».

А поэтому не стоит пытаться рассмотреть в образе прекрасной Гипподамии черты девушки-изувера, неблагодарной дочери, спокойно наблюдающей гибель отца (и даже косвенно причастной к этой гибели).

Символично, что олимпийскую эстафету у Пелопса принял его правнук – Геракл Фиванский (Младший). В мифологии это, пожалуй, первый сюжет, связанный с понятием атлетической династии. Такой, какой, например, явилась в действительности династия Диагоридов – знаменитых кулачных бойцов с острова Родос.

А сам культ Пелопса – древнейший из всех, известных в Олимпии: он возник тут еще задолго до утверждения культа Зевса.

По одной из мифологических версий, Миртил, сын Гермеса, властью богов был после смерти вознесен на небо, где теперь присутствует в качестве созвездия Возничий. А память героев этого мифа (пусть и легендарная) почиталась в Олимпии специальными играми в честь Пелопса и Гипподамии.

Описанный мифологический сюжет являлся одним из самых популярных не только в литературе, но также и в изобразительном искусстве эллинов. Восточный фронтон храма Зевса в Олимпии был украшен скульптурными изображениями Эномая, Пелопса и Гипподамии. Наконец, вспомним, что имя Пелопса увековечено и в названии полуострова Пелопоннес.

Даже происхождение священного перемирия во время игр ἐκεχειρία (ekecheiria) мифология объясняет свободно и поэтично. Впервые такое перемирие было якобы объявлено в Аркадии.

Ликаон, сын Пеласга, желая как можно лучше принять и почтить пришедших внезапно к нему богов, зарезал и подал на стол своего первенца Никтима. Вопреки ожиданиям столь своеобразно хлебосольного хозяина, обидевшись и усмотрев в этом святотатство, Зевс испепелил перунами Ликаона и остальных его детей.

Но и сделав это, он продолжал разить Аркадию огненными стрелами до тех пор, пока Гея не подняла в мольбе руки (χείρας (cheiras)) и не утихомирила его.

Анализ мифологических источников позволяет нам различить в многовековой истории Олимпийских игр четыре периода:

1) героический период (в играх участвуют преимущественно боги и герои);

2) легендарный период, начинающийся с 50-го года после Девкалионова потопа, когда Климен, сын критянина Кардиса, возобновил якобы Олимпийские игры, посвятив их Идейскому Гераклу;

3) полулегендарный период – в IX веке до н. э. после нового перерыва игры возрождены Ликургом и Ифитом;

4) исторический период игр, исчисляющийся с 776 года до н. э., когда элидский повар Коройб победил в простом беге.

Автор отдает себе отчет в определенной условности первых двух периодов этой «олимпийской хронологии». Однако тот общеизвестный факт, что мифология и реальность в сознании древних греков обычно сливались воедино, все же позволяет нам предложить такую синтетическую периодизацию.

 

Истмийские игры

С агонами в Коринфе на Истме связано тоже немало мифов.

Древнейшая, на наш взгляд, версия такова: Истмийские игры основал Тесей в честь победы над разбойником Синидом. К тому же этот герой считается изобретателем основных приемов борьбы (Аполлодор, Павсаний, Элиан).

В этом плане характерен рассказ Плутарха о Тесее: «Он первым пошел по стопам Геракла в устройстве состязаний, считал славой для себя, что греки… станут благодаря ему справлять Истмийские игры в честь Посейдона.

…Некоторые, правда, говорят, что Истмийские игры посвящены Скирону, ибо Тесей хотел искупить вину за убийство родича: ведь Скирон был сыном Капета и Гениохи, дочери Питфея. Наконец, третьи называют сыном Гениохи не Скирона, а Синида (см. выше. – Ю. Ш.) – это в его-де честь учреждены Тесеем игры». Плутарх ссылается на Гелл аника и Андрона Галикарнасского. Достаточно распространена версия и о том, что Истмийские игры стали проводить в честь спасенного дельфином Меликерта – сына Ино (впоследствии Меликерт становится Палемоном).

«…Там еще в мое время росла сосна у самого морского берега и тут же стоял жертвенник Меликерта. Говорят, что к этому месту дельфин принес ребенка и что Сизиф, найдя его лежащим (на берегу), похоронил на Истме и в честь него устроил Истмийские игры»,

Но со временем культ финикийского Меликерта и Палемона был вытеснен местным культом Посейдона, в честь которого и проводились конные состязания.

Страбон подтверждает, что на Истме находилось святилище Посейдона, где в тени сосновой рощи коринфяне праздновали Истмийские игры (VIII, VI, 22). Этот же автор обращает внимание на особую популярность состязаний, говоря, что «…Истмийские игры, справлявшиеся там, привлекали толпы народа».

Интересно, что большинство версий возникновения Истмийских игр имеют в основе счастливое избавление и лишь в одном случае – искупление вины.

 

Пифийские игры

Основателем Пифийских игр принято считать Диомеда, который посвятил эти состязания Аполлону. Но Пиндар (а в Х-й книге «Описания Эллады» и Павсаний)рассказывает, что Пифийскиеигры учредил сам Аполлон в память о своей победе над Пифоном.

В Темпейской долине, в Фессалии «…пифийский Аполлон очистился по велению Зевса после крови змея Пифона, стража Дельф. Затем сын Зевса и Лето увенчал голову темпейским лавром и с лавровой веткой в руке, сорванной с этого же дерева, пришел в Дельфы и завладел оракулом. Венками из ветвей этого же лавра венчают также победителей на Пифийских состязаниях».

Таким образом, легенда о Пифийских играх – триумфальный миф о победителе. Первым же победителем на Пифийских состязаниях при всех вариантах принято считать Аполлона.

 

Панафинеи

Относительно происхождения Панафинейских игр мифологических расхождений меньше, но они все же есть. Сын Гефеста, царь Афин Эрихтоний, первый введший состязания в беге колесниц, учредил и Панафинеи. Именно этот праздник начинался от жертвенника Прометея лампадодромией. Как известно, эта символическая церемония и в наши дни предшествует открытию Олимпийских игр. Павсаний же поддерживает мнение о том, что Панафинеи впервые стали проводить при Тесее:

«Этому празднику раньше было имя Афинеи, Панафинеями же они стали называться при Тесее, потому что были отпразднованы всеми афинянами, объединившимися в один город».

Примерно то же сообщает о Тесее и Плутарх: «…город назвал Афинами и учредил Панафинеи – общее празднество с жертвоприношениями».

Правда, у Аполлодора читаем следующее: «…Эгей, вернувшись в Афины, устроил Панафинейские состязания, в которых сын Миноса Андрогей одержал победу над всеми. Эгей тогда отправил его на охоту за Марафонским быком, и бык его убил. Некоторые, однако, сообщают, что Андрогей отправился в Фивы, чтобы принять участие в состязаниях, учрежденных в честь Лаия, и был там убит завидовавшими ему участниками состязаний, устроившими засаду» (III, XV, 7). Но этот сюжет мало популярен.

Среди мифологических генеалогий древних игр Панафинеи, пожалуй, отличаются наиболее выгодно. Ибо тут идет речь не о частном поводе или торжестве, а о единении большой группы людей.

 

Немейские игры

Немейские игры возникли, вероятно, позже других общегреческих состязаний, хотя есть, и более древние мифы об их происхождении.

Первичная легенда приписывает открытие Немейских игр (как и Олимпийских) Гераклу. Алкид якобы учредил эти состязания в честь своего первого подвига – победы над Немейским львом.

Не случайно Лукиан устами Гелиоса в «Разговорах богов» назвал знаменитого сына Зевса «великим атлетом». Каждый подвиг этого героя бесчисленных мифов зиждется на гигантской силе, соединенной с ловкостью и безмерной отвагой. По версии, которую мы находим у Павсания, эти игры учредил аргосский царь Адраст.Так он хотел почтить память своего отца (в другом варианте – деда) Пелия. В играх принимали участие величайшие герои Греции.

Судьей на играх был сам Гермес. Кастор, Полидевк и Эвфем состязались в беге колесниц. Адмет и Мопс – в кулачном бою. Атлант и Пелей – в борьбе. В беге всех победил Ификл.

В своей книге по античной философии А. Ф. Лосев приводит другую версию: «Немейские игры были учреждены очень поздно, а тот Зевс Апесант, которому они были посвящены, мало вспоминался, т. к. его заслонил миф о походе на Фивы семи вождей, проходивших через Немею и, по преданию, установивших игры в честь погибшего младенца, сына местного царя». Подробности этого мифа находим у Аполлодора и Элиана.

По одной версии, кормилица младенца Пронакта пошла, оставив ребенка, показывать вождям дорогу к колодцу. В ее отсутствие мальчика умертвил змей. В память о Пронакте якобы и были установлены Немейские игры. У Элиана же находим и другой вариант (почти аналогичный). Игры были учреждены в честь немейского царевича Архемора, которого, подобно Пронакту, умертвила змея при сходных обстоятельствах. Между всеми этими версиями легко уловить связь. Ведь и поход Семерых против Фив был, согласно легенде, предпринят именно Адрастом в защиту интересов его зятя Полиника. Это совпадение нескольких мифологических вариантов тоже, на наш взгляд, свидетельствует об относительно позднем утверждении Немей.

Но, разумеется, нет никаких оснований считать эти мифы плодом классического периода эллинской литературы.

Совершенно очевидно, что общегреческие агоны уходят своими корнями в доисторическую эпоху, а впоследствии Олимпийские, Пифийские, Истмийские и Немейские игры родились вторично(соответственно в 776, 590, 583 и 573 годах до н. э.), чему есть не мифологические, а литературно-документальные подтверждения.

 

Сюжеты

В мифах не только многократно названы, но зачастую и весьма подробно описаны различные виды физических упражнений античности.

Именно из мифологии почти во все жанры древнегреческой литературы перекочевали традиционные «агонистические» сюжеты. Тут, как и обычно, фигурируют боги и герои, постепенно обретающие реальные человеческие черты.

Как писал Энгельс, «фантастические образы, в которых первоначально отражались только таинственные силы природы, приобретают теперь также и общественные атрибуты и становятся представителями исторических сил».

Даже историки, археологи и этнографы нередко опираются в своих изысканиях на мифологию уже хотя бы потому, что, в отличие от сказочных, поэтических, басенных и других художественных образов, мифологические образы не условны: в них всегда присутствует конкретность. В мифологическом мышлении сливаются воедино элементы фантастики и реальности: весьма плодотворное соединение!

В греческой мифологии, как уже говорилось, божества нередко очеловечивались настолько, что стиралась грань между небожителем и простым смертным. И это делало легенду еще более обаятельной и близкой человеку, несмотря на ее внешнюю фантастичность.

Первым и, пожалуй, самым распространенным агонистическим сюжетом в мифологии является рассказ о единоборстве за обладание невестой.

Мы уже достаточно подробно останавливались на сватовстве Пелопса, который состязался с отцом своей невесты. К этому же виду агонов следует отнести и состязание Геракла с царем Эвритом в стрельбе из лука за право называться мужем царской дочери Иолы.

Однако чаще женихам приходилось в мифах состязаться не с будущим тестем, а между собой.

Неутомимый Геракл борется с речным богом Ахелоем за право быть мужем Деяниры. Так повелел ее отец царь Ойней. Правда, по одной из версий, даже после победы Алкида царь якобы не отдал ему Деяниру, ибо герой уже был женат на Иоле. И Данай, когда боги очистили данаид от скверны, устроил в честь олимпийцев пышные игры. Победители получили как награду в жены дочерей царя. Павсаний говорит, что главным было состязание в беге.

Тот же Павсаний пишет: «Говорят, что Икарий устроил для женихов Пенелопы состязание в беге; что на нем победил Одиссей – это всем известно».

Наконец, еще одним вариантом этого сюжета является миф об Аталанте, дочери беотийского царя Схенея, которую вскормила медведица.

Быстроногая и неутомимая Аталанта жила в лесу и всем претендентам на руку и сердце неизменно отвечала:

Притягательная красота Аталанты заставляла рисковать жизнью многих. Неудачников она, как и Эномай, поражала копьем.

Прибегнув к покровительству Афродиты, Аталанту победил Гиппомен (по другой версии – Меланион). Мчась, он бросал подарки Афродиты – золотые яблоки, подбирая которые, бегунья отстала и проиграла состязание.

Этот миф передан и Феокритом, и другими авторами. Аталанту Беотийскую иногда ошибочно отождествляют с аркадской Аталантой, дочерью царя Иасия – участницей Калидонской охоты и похода аргонавтов.

Уже сам характер нелюдимой беотийской охотницы, живущей в лесах, находится в вопиющем противоречии с дальними походами и многолюдным обществом.

Однако и сходства в описаниях образа жизни, внешности и характера двух Аталант (вплоть до мельчайших подробностей!) более чем достаточно. И если, придирчиво ознакомившись с историей двух Гераклов эллинской мифологии, исследователи без колебаний установили, что Старшим является Геракл Идейский (хотя бы потому, что его генеалогические корни следует искать на Крите), то относительно двух Аталант этот вопрос решить гораздо сложнее.

Кроме Элиана и Аполлония Родосского, миф об Аталанте Аркадской весьма подробно изложил Аполлодор: «…от Иасия и Климены, дочери Миния, родилась Аталанта.

Отец Аталанты, желавший иметь детей только мужского пола, выбросил девочку, и ее вскармливала, часто навещая, своим молоком медведица, пока Аталанту не подобрали охотники, воспитавшие ее у себя. Став взрослой девушкой, Аталанта сохраняла свою девственность и проводила время, занимаясь охотой в диких и пустынных местах… Над ней пытались совершить насилие кентавры Ройк и Гилей, но она убила их, застрелив из лука. Аталанта вместе с мужчинами приняла участие в охоте на Калидонского вепря; когда же были учреждены игры в честь Пелия, она вышла победительницей в поединке с Пелеем. Позднее она отыскала своих родителей и, так как отец стал убеждать ее выйти замуж, выбрала участок, пригодный для бега, укрепила посредине кол в три локтя высотой и назначила это место как исходное для женихов, которые должны были состязаться с ней в беге. Сама же она следовала за ними бегом в полном вооружении. Тот, кто оказывался настигнутым в пределах указанных границ, должен был поплатиться жизнью, а тот, кто не был бы настигнут, получал право жениться на ней. После того как многие, сватавшиеся к ней, погибли, влюбленный в нее Меланион пришел на место состязаний, имея с собой золотые яблоки, подаренные ему богиней Афродитой. Преследуемый Аталантой, он бросал их на землю; Аталанта, подбирая их, оказалась побежденною, и Меланион женился на ней.

…Гесиод же и некоторые другие сообщают, что Аталанта была дочерью Схенея, а не Иасия; Еврипид же говорит, что она была дочерью Менала. Мужа ее он называет не Меланионом, а Гиппоменом»,

Как видим, даже знаменитый мифограф затрудняется точно определить: две Аталанты существовали или одна. Однако античная традиция Аталанту Аркадскую называет непобедимой лучницей, а вторую – Аталанту Беотийскую – непревзойденной бегуньей. Также упоминаются два царя-отца, правящие и живущие в разных областях Эллады. Наконец, известны имена и двух счастливых претендентов-женихов.

Если вспомнить, что неукротимый, могучий и более чем общительный Геракл имел несколько жен, то это не вызывает удивления.

Но лесная охотница, в силу своеобразного и вполне определенного нрава, едва ли была склонна к смене мужей. И это – еще одно доказательство того, что в мифологии эллинов мирно уживались две воинственные Аталанты. Это вытекает не только из характера самого мифа, но также из анализа душевных особенностей его героинь.

Кроме того, нельзя забывать, что художественные возможности мифа практически неограниченны: «Коль скоро миф, во-первых, хронологически не привязан, а во-вторых, представляет собой не повествование о каком-то, хотя бы квазиисторическом событии, но лишь вневременное чувственно-наглядное истолкование некого факта или события нынешнего мира, он, миф, не боится того, что с точки зрения рационалистической логики представлялось бы противоречием».

В проанализированных мифах слышится отголосок тех далеких времен, когда человеческие жертвы не были редкостью. В них ощущается и древнее влияние матриархата: женщине отведена главенствующая роль. Исторические связи мифологии с жизнью общества многообразны и прочны. И то, что сегодня кажется нам в высшей степени фантастическим, в свое время могло быть естественным и даже заурядным.

Менялся образ жизни людей, изменялись и нравственные идеалы.

Наконец, хотя состязание за невесту не является чертой исключительно древнегреческого быта и древнегреческой мифологии, но для эллина, вносившего элемент соревнования буквально во все, этот сюжет особенно характерен.

Кроме всего вышесказанного, миф об Аталанте является, на наш взгляд, еще одним подтверждением мнения, что женские состязания в беге были в Элладе столь же древними, как и состязания мужчин.

Вторым агонистическим сюжетом является смерть от неверно пущенного диска. Главный миф этого цикла, несомненно, – рассказ об убийстве Гиацинта (Гиакинфа).

Сведения о Гиацинте мы черпаем преимущественно у Овидия (Метаморфозы. X, 162–219), Филострата Старшего (Картины. I, 24), Лукиана (Разговоры богов. 14), Плутарха (Нума. 4), Аполлодора (III, 10, 3).

Аполлон вместе со своим любимцем Гиацинтом, сыном царя Спарты, занимался дискометанием. Бог неудачно метнул снаряд, который упал на землю и, отскочив, рикошетом поразил Гиацинта.

У Лукиана сам Аполлон так рассказывает об этом:

«Он учился метать диск, и я бросал вместе с ним. А Зефир, проклятый ветер, давно был влюблен в него, но без всякого успеха, и не мог перенести того, что мальчик не обращает на него никакого внимания. И вот, когда я, по обыкновению, бросил диск вверх, Зефир подул с Тайгета и понес диск прямо на голову мальчика, так что от удара хлынула струя крови и мой любимец умер на месте».

Бросается в глаза контраст между совершенно реальной обстановкой дискометания и столь фантастической деталью, как тяжелый диск, унесенный… ветром.

Возможно, что это у сатирика Лукиана прием неизменного комизма даже при столь печальных обстоятельствах…

Ряд авторов (К. Вайсенгофф, 1939; А. Лосев, 1957; И. Тренчени-Вальдапфель, 1955) видят в образе Гиацинта природу, которая умирает осенью, чтобы снова воскреснуть весной. Отождествление Аполлона с солнцем абсолютно логично: ведь именно от его лучей засыхают и гибнут растения, но эти же лучи снова дают жизнь весенней флоре.

К этому же кругу мифов принадлежат сказания о Нарциссе, Адонисе и Лине – юношах, также погибающих в расцвете сил и красоты. Особенно близок к Гиацинту Лин: он гибнет тоже при состязании с Аполлоном. Правда, соревнуются они не в дискометании, а в пении и в игре на кифаре.

Другая сюжетная ветвь мифа приводит нас к Лину, обучающему Геракла игре на кифаре. Не слишком музыкальный герой в сердцах швыряет неподатливый музыкальный инструмент и случайно убивает своего учителя.

Древний праздник Гиакинфий, существовавший в Греции, совмещал и плач об умершем Гиацинте, и радость по поводу его возрождения. А. Ф. Лосев в уже упомянутой работе пишет: «В аполлоновской мифологии Гиацинт – упорядоченная и преображенная стихия»,

Вообще же связь Аполлона с агонистикой в древнегреческой мифологии самая тесная. С одной стороны, он часто несет смерть (лук, стрелы и, в нашем случае, диск). С другой же стороны, классический Аполлон – бог цветущей юности и палестры (которую и создал вместе с Гермесом). Он – бог всевозможных состязаний. Первый победитель на Пифийских играх, Аполлон побеждал и в Олимпии: Гермеса – в беге, Ареса – в кулачном бою.

По Плутарху, Аполлон – вообще покровитель всех состязаний атлетов и особенно – лучников.

Жители Дельф поклонялись ему как богу кулачного боя, критяне – как покровителю бега. Вообще же в Дельфах Аполлон издревле считался не только опекуном отдельных видов состязаний, но и богом всякой агонистической победы.

Диск, причиняющий смерть, фигурирует и в других мифах.

Аргосскому дарю Акрисию было предсказано оракулом, что сын его дочери Данаи свергнет и убьет деда. Несмотря на меры, принятые Акрисием, к Данае в виде золотого дождя проник Зевс, и та родила Персея. Заточенные Акрисием в сундук, брошенные в море, мать с сыном все же спаслись. После совершения общеизвестных подвигов Персей хочет все же увидеть своего деда и отправляется в Аргос. По дороге он попадает в фессалийскую Ларису: тут умер царь, и его сын Тевтамид решил почтить память отца состязаниями. Весть об этом привлекает Персея. Акрисий, узнав, что внук направляется в Аргос, бежит оттуда… тоже в Ларису. Участвуя в пентатлоне, Персей метнул диск и случайно убил деда. Предсказание сбылось.

Этот сюжет мы находим у многих древнегреческих авторов; у Софокла в «Ларисейцах» (фр. II (348) и фр. III (349)), у Павсания (II, 16, 2) и других.

Павсаний же передает, что подобный несчастный случай произошел и с легендарным Оксилом: «…говорят, что, бросая диск, он метнул его неверно и совершил непреднамеренное убийство».

В мифах гибель от небрежно брошенного диска может быть рассмотрена и как исполнение приговора неумолимой судьбы (воле которой не в силах противиться даже такой влиятельный небожитель, как Аполлон).

Иногда же такая смерть – справедливое возмездие за недобрые дела (хотя она и причинена помимо воли дискобола). Именно так можно расценить гибель Акрисия. Несомненно, этот мифологический сюжет был подсказан реальными обстоятельствами агонов, где подобные несчастья были нередки.

Доказательством этого служит и «Гимн Деметре» Каллимаха.

Срубивший деревья в священной роще Деметры Эрисихтон наказан за это вечным голодом. Чтобы не пускать обжору-сына в гости, мать придумывает отговорку: «Эрисихтона ушибли диском…»

Вероятно, в те времена это звучало вполне правдоподобно и ни у кого не вызывало особого удивления.

Плутарх приводит рассказ о том, что «…какой-то пентатл нечаянно брошенным дротом убил Эпитима из Фарсала».

Распространен и сюжет гибели возницы на ипподроме в момент огибания меты. Это подтверждает, например, рассказ Талфибия из Софокловой «Электры».

Также на конных состязаниях гибнет Главк, отец Беллерофонта. В Иолке, на погребальных играх в честь Пелия Главка растерзали взбесившиеся кони. Уже в историческое время его дух отождествляли на Истме с маленьким божком (скульптурной метой, стоящей у поворота на ипподроме), который назывался Ταράξιππος(Taraxippos), т. е. «пугающий лошадей». В Олимпии же в этой мрачной роли выступали духи Эномая и Миртила.

В свете таких рассказов несколько меркнет ореол, окружающий обычно античную агонистику. Условия, в которых происходили древние игры, часто были весьма суровыми и небезопасными.

Третий распространенный агонистический сюжет – борьба героя с разбойником, убивающим или грабящим путников.

В мифах этого цикла первое место занимают Геракл и Тесей.

Победоносная борьба Геракла с Антеем, вызывавшим на поединок всех путников и украшавшим их черепами храм Посейдона, – миф, ставший в наше время и весьма известным, и многозначным.

Геракл Фиванский готовился к своим героическим деяниям (или его готовили боги) с самого раннего возраста. Он совершенствовался – в том же повседневном плане, как и обычный эллинский юноша, проходя те же этапы гимнасийного обучения. Имея для этого, однако, незаурядных учителей, «Геракл учился управлять колесницей у Амфитриона, борьбе – у Автолика, стрельбе из лука – у Эврита, сражаться в полном вооружении – у Кастора, пению и игре на кифаре – у Лина».

Подробности воспитания Геракла находим у Феокрита (в XXIV идиллии).

Вскоре от чисто агонистической подготовки Алкид перешел и к боевой: «Научившись у Эврита стрельбе из лука, Геракл получил от Гермеса меч, от Аполлона – лук и стрелы, от Гефеста – золотой панцирь, от Афины – плащ, дубину же он сам вырубил себе в Немейском лесу».

Геракл Младший – самый универсальный и могучий атлет из всех героев эллинской мифологии: трудно найти хоть один вид агонистики, в котором он бы не выступал и не победил.

Впрочем, универсализм Геракла приобрел глобальный (а не только агонистический) характер. Вот что пишет по этому поводу М. Г. Джеймсон: «Мифологические герои часто в той или иной форме становятся объектом религиозного культа, но один лишь Геракл почитался одновременно и как бог, и как великий умерший человек.

Воистину он победил смерть!»

Уметь добиваться победы всегда и при любых, самых трудных обстоятельствах – главная отличительная черта Геракла. Можно даже сказать, что он – самый трудолюбивый победитель-агонист в эллинской мифологии и вся его многотрудная жизнь выглядит как сплошной агон.

При этом от подвига к подвигу Алкид не стареет, силы его – не убывают, а цель очередного деяния – почти всегда благородна. Геракл служит и людям, и богам, стараясь нигде не сходить со стези справедливости. И нам кажется весьма заманчивым представить жизненный путь Геракла как непрерывный, чудовищно затянувшийся обряд инициаций.

Основания для такой гипотезы дают нам, в частности, труды известного фольклориста В. Я. Проппа, который в ряде своих работ высказал мысль о том, что и миф, и сказки в той или иной мере явились сюжетным выражением древнего обряда инициаций. Ведь герой мифа, так же, как юный инициант, почти всегда проходит серию труднейших испытаний: отражение доисторического ритуала в мифе или сказке едва ли может вызвать сомнение.

Эту же идею плодотворно развил и еще более «осовременил» итальянский писатель Джанни Родари в своей книге «Грамматика фантазии».

По стопам Геракла шел Тесей. Ни на кого не нападая, он «…не давал спуску зачинщикам насилия».

В Эпидавре произошел первый поединок Тесея: он столкнулся с Перифетом-палиценосцем, который попытался насильно задержать его. Тесей убил Перифета и завладел его палицей.

«На Истме он казнил Синида, сгибателя сосен – тем же самым способом, каким Синид погубил многих путников. Не владея в этом деле ни навыком, ни опытом, Тесей доказал, что природная доблесть выше тщательной выучки».

Подходя к Мегариде, Тесей убил Скирона, который грабил прохожих или (по другой версии) заставлял их мыть себе ноги и неожиданным ударом пятки сбрасывал в море.

«Однако мегарские писатели, – добавляет Плутарх, – оспаривают эту молву…настаивая на том, что Скирон не был ни наглецом, ни грабителем, напротив – карал грабителей и находился в родстве и дружбе с благородными людьми». Предания противоречивы, но больше сторонников имеет первая версия.

Придя в Элевсин, Тесей победил в борьбе и убил разбойника Керкиона, а в Герме уничтожил Дамаста-растягателя (Прокруста). Поступая так, Тесей подражал Гераклу. Алкид казнил нападающих тою же казнью, какую они готовили ему: Бусирида принес в жертву богам, Антея поборол, Кикна убил в поединке, а Термеру (который разил встречных ударом головы) проломил череп.

Но самым ярким и весомым (в силу своих радикальных последствий) из всех подвигов Тесея является его справедливая расправа с Минотавром. О причине возникновения страшной дани царю Миносу уже шла речь выше. Лишь заметим, что участие Андрогея (сына Миноса) в эллинских агонах еще раз подтверждает глубокую древность этих состязаний. А встреча Тесея с Минотавром – тоже агон, где своеобразной наградой победителю стали жизни спасенных Тесеем молодых афинян.

С Критом связан и миф о похищении Европы. Именно тут у нее от Зевса-быка родился Минос. Сыном же супруги Миноса Пасифаи (тоже полюбйвшей быка) был Минотавр. Культ быка на Крите был зафиксирован и в культе, и в мифологии. А реальным его выражением явились знаменитые «бычьи игры», в которых принимали участие «…юноши и девушки, выступающие как акробаты в опасных играх с быком».

Описание этих состязаний является одним из самых древних мифологических сюжетов крито-микенской эпохи. Первые варианты мифа родились, по крайней мере, за 2000 лет до н. э.

Отнюдь не опасаясь впасть в примитивный эвгемеризм, скажем: Зевс, плывущий по водам в образе быка (да еще и с Европой на спине!), в огромной мере выражал и отражал психологию тех самых первых эллинов-бродяг, которые никогда не отказывали себе в удовольствии если не освоить, колонизировать, то хотя бы посетить новые земли, дабы набраться новых впечатлений.

…Видное место в этой группе мифов занимает легенда об Амике, сыне Посейдона, царе диких бебриков на Босфоре. Всех гостей-иноземцев Амик вызывал на кулачный бой и безжалостно убивал. Бесчинствам Амика положил конец сын Зевса, герой-аргонавт Полидевк. Приняв вызов, он убил царя его же оружием – оплетенным ремнями кулаком.

Этот сюжет разрабатывали многие античные авторы. Подробно изложен он у Аполлония Родосского (Argonautica. II, 1 и сл.), Валерия Флакка (Argonautica. I, III, 4 и сл.). Дошли до нас отрывки сатировской драмы Софокла «Амик» (фр. II, 108). У Феокрита Амик описан достаточно подробно. Это истинный кулачный боец-профессионал в наихудшем смысле:

Характерен и весьма выразителен диалог двух бойцов перед поединком. Ведется он со знанием дела:

Амик:

Полидевк:

Амик:

Герои договариваются: вести ли только кулачный бой или же выступать как панкратиасты, которым были дозволены практически все приемы.

У Лукиана этот эпизод (точнее – его последствия) окрашен в явно иронические тона. Аполлон просит Гермеса научить его отличать Кастора от Полидевка. Тот, указывая на последнего, говорит:

«А вот как, Аполлон, у которого на лице следы от ударов, которые он получил в кулачном бою от противников, особенно от бебрикийца Амика во время морского похода с Ясоном».

Самой подробной поэтической разработкой этого мифологического сюжета является, пожалуй, описание встречи Полидевка с Амиком в «Аргонавтике» Аполлония Родосского.

Драматическое напряжение зарождается и нагнетается уже в грозном обращении грубого и надменного царя бебриков к аргонавтам: своеобразная «психическая атака» на пришельцев (II. С. 11–16).

Максимальная детализация всех атлетических и просто бытовых подробностей в рассказе о самом агоне и предшествующей ему подготовке в очередной раз показывает читателю, сколь близки и знакомы все эти детали были не только автору, но и каждому эллину.

Выбрав себе жесткие ремни, вырезанные из бычьих шкур, и с помощью товарищей обернувши ими кулаки, бойцы изготавливаются для более чем бескомпромиссного поединка. Колебания и промедления тут неуместны, ибо один спешит проучить очередного «морского бродягу», а другой – не только защитить эллинскую честь, но и просто получить для себя и своих спутников возможность следовать дальше:

(И, 67–79)

И далее неожиданно следуют сравнения (мирные сравнения!) с работой умелых плотников – поэтический прием, который успешно применял еще Гомер.

Но напряжение агона нарастает:

(II, 82–84)

После этого агонисты вынуждены «взять тайм-аут». И этот, и последующие этапы схватки также описаны с предельным реализмом:

(И. 85–97)

Весьма интересно, что далее греки в разгоревшейся битве с бебриками победоносно демонстрируют приемы не только кулачного боя, но и панкратия, и того, что сегодня мы называем «самбо». И это в определенной мере доказывает, что весь агонистический арсенал зародился не только на мирных игрищах, но и (в первую очередь) на войне. И вновь мифологические образы выступают на фоне реальных жизненных обстоятельств.

Среди анекдотов, приведенных Элианом, есть рассказ о локрийце Евтиме – тоже славном кулачном бойце, удивительном силаче. В легенде, между прочим, говорится, что «…Евтим положил конец бесчинству темесского героя, взыскивавшего дань с окрестных жителей. Придя в его храм, недоступный для посетителей, Евтим вступил в единоборство с героем и заставил его вернуть не только все, что он награбил, но даже больше».

Разумеется, слово «герой» здесь употреблено Элианом не в высоком, а в религиозно-иерархическом значении. Настоящим героем (в современном понимании) оказывается атлет, а его противник – откровенный разбойник.

В мифах этого цикла отражена вера народа в героев-защитников. Естественно, что в их роли выступают могучие и разносторонние атлеты. Здесь уместна, на наш взгляд, параллель с русскими былинными богатырями Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем и многими другими.

Кроме того, эти мифы – символ постоянного превосходства греков над варварами: Геракл побеждает Антея, Тесей – Керкиона, Полидевк – Амика и т. д.

Иноземец никогда не побеждает эллина, ибо для мифа это противоестественно. Впрочем, и в действительности греческие отряды сравнительно редко терпели поражение от врагов. А в мифе следует искать связь с реальностью.

Эту же мысль четко высказал Плутарх: «Умолять и быть побежденным – дело варваров, а эллины могут лишь побеждать в сражении или умирать».

По статьям существовавших уставов иностранцы не допускались к участию не только в Олимпийских, но и почти во всех прочих играх. Отклонения от этого правила, как уже говорилось, были весьма редки, свойственны больше эллинистической и римской эпохам и чаще случались в колониях, а не в метрополии.

В Горгиппийском агонистическом каталоге победителей на празднике Гермеса (’Ερματα (Hermaja)) встречаются негреческие имена, а 14 участников имеют эти имена в качестве отчеств (В. Латышев, 1887; М. Кубланов, 1954; Э. Берзин, 1961).

М. Кубланов, например, говорит об этом как о незаурядном явлении: «…мы можем отметить для горгиппийских агонов любопытную и существенную подробность – допущение к священным празднествам не только эллинов, но и выходцев из местного населения. Это одно из проявлений своеобразия социального строя и культуры Боспорского царства как государства греко-варварского».

Есть сведения и о том, что иностранцы в позднее время могли принимать участие в Тезеях и даже в Афинских Гермеях. Но лишь в трех видах состязаний: εύοπλία (euoplia), εύταξία (eutaksia), εύανδρία (euandria), которые «…характеризуют три стороны понятия военной готовности у греков:

1) хорошее состояние оружия, “материальной части”;

2) способность выполнять военные маневры, хорошая военная организация;

3) личная военно-физкультурная подготовка воинов, ловкость и умение».

Характерной особенностью жизни греческих колоний (и в частности, колоний Северного Причерноморья) было то, что профессионализация атлетов тут происходила гораздо медленнее, чем непосредственно в Греции. Здесь дольше процветала идея всестороннего физического развития, и нередко борцы и кулачные бойцы одерживали победы даже в беге (В. Латышев, 1889; В. Блаватский, 1954; М. Кубланов, 1954).

Это объясняется преимущественно тем, что, находясь в условиях определенной географической и этнической изоляции, колонистам трудно было рассчитывать на военную помощь извне. Например, Херсонес Таврический, демократическая республика, как и многие античные полисы, долгое время не прибегал к наемной армии. Здесь каждый гражданин являлся защитником своего города, что трудно было бы осуществить без всесторонней закалки и постоянных тренировок.

Подобная универсальность тем более знаменательна, что уже в древности «…в некоторых государствах Греции увлечение узкой гимнастикой доходило до крайностей, гимнастика переходила в атлетику».

И Платон, и Гиппократ, и Аристотель крайне неодобрительно высказывались о таком одностороннем развитии, приводящем к губительной перегрузке организма. В частности, Аристотель осуждал родителей и педотрибов, которые «…вводят атлетику, калеча фигуру детей и препятствуя развитию их тела».

Исократ, который с пристальным вниманием исследовал этот вопрос, справедливо говорил в своем «Панегирике»: «Если атлеты увеличивают вдвое свои силы, то это не принесет другим никакой пользы, между тем как мудрость одного человека может быть полезной всем желающим у него поучиться»,

…В мифе усилия положительного героя никогда не бывают бессмысленны. Они, как правило, устремлены в сторону блага народа. Естественно и то, что греки в подавляющем большинстве случаев побеждали варваров: они были лучше подготовлены не только морально, но и физически.

Четвертый сюжет – рассказы о юноше, преодолевающем на пути к любимой не силу соперников, а естественные препятствия.

Наиболее четко этот сюжет выражен в легенде о Геро и Леандре. Живший в Абидосе (что в Троаде) на берегу Геллеспонта юноша Леандр полюбил Геро – жрицу Афродиты. Храм богини находился в Сеете, на другом берегу пролива. Для встречи с любимой Леандр каждую ночь переплывал Геллеспонт, а наутро возвращался назад. Ориентиром смельчаку служил огонь, который зажигала для него Геро на башне в Сеете. Много раз, в любую погоду плавал Леандр к Геро. Его соперниками были не могучие атлеты, а волны, ветер и скалы. И герой побеждал их до тех пор, пока однажды шквальный ветер не задул маяк Геро. Потеряв ориентир, Леандр погиб во время бури. Увидев утром труп любимого, Геро тоже бросилась в море. Погибли оба.

Как Пирам и Тисба. Но сказание о Геро и Леандре несравненно героичнее. Легенду эту разработали Мусей и Овидий.

Леандр выступает в мифе не только как верный влюбленный, но и как прекрасный пловец. Он атлет и спортсмен в лучшем смысле.

В наши дни подвиг Леандра не кажется таким фантастическим, как в прежнее время. Современные пловцы преодолевают и большие расстояния в не менее сложных условиях (разумеется, мы не говорим о дистанционном времени, помня о специфике мифа). Но даже в Древней Греции у Леандра были вполне реальные соперники. Геродот в «Истории» повествует об отличном водолазе, пловце и ныряльщике Скиллии. Во время войны с персами он сначала был на их стороне. После кораблекрушений Скиллий спасал персам немало сокровищ, доставая их со дна. Геродот берет под сомнение сведения о том, что, решив перебраться к грекам, Скиллий проплыл под водою восемьдесят стадий. Действительно, сделать это полностью под водой невозможно. Но плыть на небольшой глубине, время от времени поднимая голову над поверхностью воды, – вполне можно.

В Сеете со своей дочкой Гидной (тоже отличной ныряльщицей) Скиллий во время бури у Артемиссия нырял в глубь, перерезая канаты, державшие якоря персидских кораблей. Буря довершила остальное.

Легенда о Геро и Леандре в древнегреческой мифологии стоит несколько обособленно. К ней трудно подыскать параллели. И очарование ее от этого, быть может, еще более увеличивается.

К теме ритуальных игр мы обратимся в следующей (III) главе. Пока скажем лишь, что погребальные игры на могиле Патроклаимеют в мифологии эллинов множество аналогий. Уже упомянутые нами погребальные игры в Ларисе, где Акрисий погиб от диска Персея, ведут нас по сюжетной линии к состязаниям, устроенным Акастом на могиле своего отца Пелия. Гомер рассказывал о традиционных играх, проводимых фиванцами близ надгробия Эдипа.Оплакивая сына Андрогея, погибшего якобы вследствие козней завистливого Эгея, Минос учредил ежегодные состязания атлетов в Керамике. А близ г. Оропа очень долго проводились мусические и гимнастические состязания в память об Амфиарае. Подобных мифологических примеров очень много. Но подробно мы рассмотрим институт погребальных игр в главе III нашей работы.

 

Классовые отношения и мифология эллинов

Говоря о культе Гермеса в древнегреческих палестрах и гимнасиях, стоит сопоставить его с культами Геракла и Тесел. Изображения всех трех покровителей молодых атлетов нередко стояли рядом.

Естественное с точки зрения мифологии, это соседство интересно, на наш взгляд, и с точки зрения социальной.

Еще до расцвета греческих полисов начинают постепенно изменяться взгляды на агонистику и атлетические идеалы. Физическая сила уже не является единственным достоинством гражданина и агониста. Выражением различных эпох агонистики и был в гимнасиях тройной культ. Дорийский Геракл олицетворял грубую физическую силу. Ионийско-аттический Тесей отличался не только рафинированной мощью, но и определенной гуманностью. Наконец, в Гермесе были воплощены сила, ловкость и, главным образом, интеллект.

Классовый характер физического воспитания эллинов тоже отражен в мифологии (В. Блаватский, 1954; Г. Дюпперон, 1924; Е. Топоров, 1940; И. Тренчени-Вальдапфель, 1959).

Примечательно, что Гефест показан в мифах довольно непривлекательно: грязный, уставший, хмурый, хромой.

Однако народная критика аристократического атлетизма выражена именно в образе Гефеста. Это единственный бог, занимавшийся «черной работой», которая считалась постыдной для аристократов.

Все греческие боги в той или иной мере атлеты. Лишь Гефест, по понятным причинам, не принимает участия в благородных упражнениях небожителей.

Тем не менее плебейский бог-кузнец побеждает олимпийского аристократа Арея. Побеждает, ибо взгляды общества меняются. И это многократно показал Гомер. Итак, от мифологического образа бога-кузнеца связующая нить может быть протянута к темам народной критики аристократической агонистики, а затем – и к иронии киников.

Но если мы с полным правом говорим о классовом характере физического воспитания в Древней Элладе, то правомерно ли видеть отражение классовых отношений в мифологии греков? Думается, что да. В частности, в мифах и эпосе мы постоянно встречаем упоминания о рабстве и рабах. Равно как и о их социальных антиподах. Конечно, классовая градация в античную эпоху значительно отличалась от современной не только номинально, но и по сути. В упомянутой ранее работе К. Зельина автор пишет: «В докапиталистических обществах существовали не только классы, как в бессословном буржуазном обществе, но и сословия, причем и те и другие обычно в очень значительной мере не совпадали друг с другом». И естественно, что все эти явления находили отражение в народных сказаниях.

Факты частого упоминания в мифах различных игр и состязаний – доказательства глубокой древности последних. А то, что среди древнегреческих богов были покровители всех видов спортивной агонистики, – свидетельство проникновения спорта в самые разнообразные сферы эллинского сознания.

Наконец, отражение в мифологии вполне реальных особенностей древних состязаний делает ее благодарной почвой для изучения истории и нравов античной агонистики.