Меня зовут Анна Керн. Только не подумайте, что среди моих предков числилась та дама, которой Пушкин (Александр Сергеич) посвятил знаменитое стихотворение «Я помню чудное мгновенье…». К сожалению, к той Керн я не имею никакого отношения.

Все началось с моей бабушки Клары: комсомолки, отличницы и просто красавицы. Бабушка, будучи происхождения весьма простого, революцию восприняла как должное, отправилась учиться на «фабзавуч» (это странное слово в детстве казалось мне загадочным, и только много позже, уже в школе, я узнала, что оно означает «фабрично заводское обучение»), а потом (вполне в духе времени) рванула на какую-то комсомольскую стройку. И вот там-то бабушку подстерегла любовь — в лице сочувствующего молодой Стране Советов иностранного гражданина по имени Йозеф Гензель. Бабуля была молода, о контрацепции тогда имели представление весьма смутное… Короче, когда стройка подходила к концу, бабушка почувствовала, что беременна. Нужно отдать должное Йозефу — он очень обрадовался. Но, поскольку срок его контракта истекал, он вместе с остальными сочувствующими должен был уехать (как он сам тогда считал — ненадолго). Осыпав бабушку поцелуями и пообещав вернуться в самое ближайшее время, Йозеф исчез. Как вы понимаете, навсегда. Лично я не думаю, что он хотел обмануть бабушку, просто время было такое. Не исключен вариант, что Йозеф вместо Запада (откуда был родом) был вынужден поехать прямо на Восток. А Восток (особенно Дальний) — дело тонкое.

Бабушка осталась одна «в интересном положении». Через девять месяцев, как положено, на свет появился горластый младенец — мой папа. Замечу, что бабушка (в отличие от меня) была женщина очень практичная. Рассудив, что ребенка ей одной не поднять, она стала присматривать кандидатуру на роль мужа и отца. «Ищите и обрящете» — ей-богу, в Библии можно найти дельные советы на все случаи жизни. Кандидат нашелся на удивление быстро в лице положительного мужчины средних лет еврейской национальности. Игорь Семенович не только с удовольствием женился на бабушке, но и усыновил моего папу. Так папа стал Петром Игоревичем по фамилии Крымштейн. Фамилия сильно мешала, но не было никакой возможности ее изменить до 1937-го года.

А в 1937-м году… Вы подумали о репрессиях. Я не о них: именно в 1937-м году исполнилось сто лет со дня смерти «солнца русской поэзии» Александра Сергеича. В тот год население страны в знак уважения и солидарности с погибшим от рук инородца (а как теперь выяснилось, еще и гомосексуалиста) Дантеса дружно меняло свои фамилии на Пушкиных, Дельвигов, Кюхельбекеров, Пущиных, одним словом, «шло в декабристы».

Дедушка Семеныч тоже решил примкнуть. Но, в силу осторожности, присущей представителям своей национальности, сначала детально проработал вопрос. Фамилия Пушкин была отвергнута почти сразу. Не потому, что Игорь Семеныч не любил произведений знаменитого поэта, — просто дедушка справедливо посчитал, что еврею стать Пушкиным не дадут. Дельвиг и Кюхельбекер отпали, потому что их фамилии (с точки зрения опять же дедушки Игоря) мало чем отличались по звучанию от его собственной. Чем уж не угодил дедушке Пущин — не знаю, но, короче, среди декабристов подходящего «донора» не нашлось. И тут в голову бабушке пришла мысль, которую смело можно было назвать гениальной, — она вспомнила про Анну Керн, ту самую, которая «Я помню чудное мгновенье…». Дедушке идея понравилась. Подозреваю, что он все же не хотел слишком сильно меняться, потому и Пущин не прошел, и Плетнев, а вот Керн — это совсем другое дело. Во-первых, муж Анны Петровны был бригадным генералом (дедушка Игорь в армии не служил, но военных очень уважал), во-вторых, фамилия его, хоть и историческая, звучала почти по-еврейски… Выбор был сделан, генерал Керн перевернулся в гробу, мы стали Кернами.

Время шло, папа рос и, закончив школу, задумался над тем, куда же поступать. С его анкетными данными (в которых отцом, конечно же, числился Игорь Семеныч, но где-то в самых секретных досье была записана горькая правда: «отец — Йозеф Гензель, национальность — предположительно чех, предположительно немец, предположительно еврей») следовало бы остановить свой выбор на каком-нибудь заштатном инженерном вузе, но папа замахнулся на МГИМО. Слава богу, в тот момент, как он собрался подавать туда документы, папа встретился с мамой.

Я до сих пор не понимаю, как им разрешили пожениться. Мамина кандидатура была сразу же, безоговорочно отвергнута Игорем Семеновичем. И не потому, что мама была русская, хотя и это в глазах дедушки Игоря являлось просто-таки непростительным грехом. Главная проблема состояла в том, что мамин папа (и мой дедушка по материнской линии) был потомственным чекистом и работал если не с самим Феликсом Эдмундовичем, то с его ближайшими соратниками.

Нельзя сказать, что мамины родители в свою очередь были в восторге от папиной кандидатуры. Чтобы дочь полковника Михеева вышла замуж за еврея с неопределенной родословной (а уж дед Григорий наверняка внимательно прочел то самое досье с «предположительно чехом…») — такое могло присниться только в кошмарном сне.

Если рассказывать обо всех палках, которые вставляли в колеса моим родителям их ближайшие родственники, нужно писать отдельную книгу. Помог, как это обычно бывает, случай.

Я уже упоминала, что папа вознамерился влиться в стройные ряды советских дипломатов и даже начал усердно готовиться, читая раздобытые где-то у знакомых книги Агаты Кристи в оригинале. Бабушка Клара и дедушка Игорь были в отчаянии: они лучше всех понимали, что папе «не светит», но упрямый папа даже слушать никого не хотел. Сообразив, что напрямую от папы ничего не добьешься, дедушка Игорь (о, мудрая еврейская голова!) сделал сильнейший стратегический ход — обратился за помощью к маме.

Несмотря на свои юные годы, Марина (так зовут мою маму), выросшая под портретом Феликса Эдмундовича и с песней про Щорса, весьма трезво оценивала папины шансы стать министром иностранных дел, поскольку дед Григорий с чекистской прямотой поведал ей о «предположительном чехе» Гензеле, чьи гены гуляли в папе.

Однако папа никак не мог смириться с тем, что для него, такого умного и замечательного, на дипломатическом Олимпе места нет. Мама, устав уговаривать упрямца, решилась на «шоковую терапию». Как-то раз, прогуливаясь в районе Смоленской площади (мама жила на Кутузовском проспекте), папа в очередной раз остановился перед сталинской «высоткой» и стал внимательно разглядывать окна, как будто уже выбирал себе кабинет. В этот момент мама обратила его внимание на окна, до середины замазанные масляной краской (именно в этих «кабинетах» сотрудники дипломатического ведомства справляли малую и большую нужду), и сказала: «Петя, ты видишь эти окна? Так вот — дальше этого кабинета тебе не подняться».

Шок у папы был очень сильный, но, нужно отдать ему должное, он быстро оправился и подал документы в инженерно-строительный институт (хотел, правда, в авиационный, но потом на семейном совете решили все же не рисковать). Мама тоже поступила — куда смогла. И где-то в районе второго курса они поженились. В конце 60-х родилась я. Родители немного поспорили, как меня назвать, но вариантов было не так уж много. Точнее, вариант был один… В детском саду особых проблем из-за полного совпадения моих имени и фамилии с анкетными данными самой знаменитой любовницы Пушкина у меня не возникало, а вот в школе это сильно раздражало нашу русичку, хотя читать я любила и по литературе вполне успевала.

Но это так, увертюра. А история, которая раз и навсегда изменила мою жизнь, произошла в самом начале 90-х. После института я вышла замуж и родила дочку. Гуляя во дворе и обсуждая с молодыми мамашами очередной сериал, я весьма смутно представляла себе обстановку в стране — мой мир начинался и заканчивался кухней и детской.

А время было лихое. Одни из старых знакомых как-то вдруг неожиданно богатели и исчезали с горизонта: покупали «мерседесы», дома в престижных районах Подмосковья, летали в Прагу на выходные. С нами они почти не контактировали — у них теперь был свой круг общения. Другие столь же неожиданно беднели, вляпывались в какие-то темные истории, а потом тоже исчезали, продав квартиры и оформив фиктивный развод с женами.

Мой супруг совсем в духе времени горел жаждой наживы. Причем наживы легкой и быстрой, той, что в народе именуется звучным словом «халява». И наконец настал день, когда он уволился с работы, торжественно объявив, что «начинает свой бизнес».

Я поприветствовала столь своевременное начинание, поскольку цены (вместе с долларом) росли каждый день и покупка новой пары колгот взамен порванных становилась большой проблемой. Кстати, именно с тех пор я на дух не переношу пельмени — даже домашние. Потому что в первые годы «перестройки» основным блюдом в нашем семейном рационе являлись самые дешевые готовые пельмени, которые только можно было найти на оптовом рынке.

Супруг мой взял кредит и улетел с парой таких же «бизнесменов» за товаром. Привез, но товар, который должен был принести совершенно сумасшедшие дивиденды, по непонятной (для моего мужа) причине «не пошел». В итоге к тому моменту, когда пришла пора возвращать кредит, мы имели на руках кучу никому не нужных вещей, значительная часть из которых оказалась к тому же откровенным браком. Весьма примечательно, что у моего супруга ни разу не возникла мысль, что это он что-то сделал не так. Виновато было в массе своей население нашей страны, которое было на редкость «отсталым» и «совершенно не имело вкуса». Ситуация усложнялась с каждым днем, и не за горами был тот миг, когда к нам в дверь могли позвонить весьма недружелюбно настроенные граждане и потребовать возвращения взятых взаймы денег.

Да, забыла упомянуть, жили мы в квартире на Кутузовском проспекте (в моей, разумеется). Бабушка и дедушка Игорь Семенович к тому времени уже умерли, а у папы и мамы была своя квартира. Расставаться с жилплощадью ради каких-то совершенно незнакомых субъектов мне хотелось не очень сильно. Точнее — сильно не хотелось. Муж заговорил о фиктивном разводе, о том, что «ему, возможно, придется скрываться», так чтобы я, если кто заявится, отказывалась выплачивать долги и говорила следующее: «с мужем в разводе, где он — не знаю». Я живо представила себе, как я (с ребенком на руках) пытаюсь что-то втолковать браткам… И мне сразу стало нехорошо. К тому же встал вопрос, на что, собственно, я буду жить: институт, в котором я почти не успела поработать, благополучно загнулся, как и где искать работу — я просто не представляла. И вдруг… В жизни всегда бывает это «вдруг».

Вдруг раздался телефонный звонок, муж замахал руками, показывая, что «его нет дома», я подошла и безнадежно сказала: «Алло!»

В трубке зарокотал веселый басок, в котором я со страху не сразу опознала Толяныча, который некогда учился с нами в одном институте.

— Привет, Анька! Не узнала?! Скажи-ка, ты работаешь или дома сидишь?

— Дома сижу, — машинально ответила я, прикидывая, с чего это Толян заинтересовался моим распорядком дня.

— Слушай, мы тут дело организовали. Секретарша нужна. Есть Лорка, но она через день работает. Ты не хочешь к нам пойти?

— А… А что нужно делать? — робко поинтересовалась я.

Будучи дипломированным инженером, да еще и с красным дипломом, я была совсем не уверена в том, что справлюсь с незнакомой и, похоже, совершенно непостижимой работой секретарши.

— Печатать на машинке умеешь? — бодро пророкотал Толян.

— Умею, — нахально соврала я, полагая, что одиннадцать лет игры на пианино под присмотром лучшей учительницы района вполне могут заменить двухмесячные курсы машинописи.

— А с компьютером у тебя как?

С компьютером у меня было не так чтобы очень здорово, но, прикупив по совету продвинутого мужа моей подруги книжку ««Microsoft office» без проблем», я училась что-то делать в «ворде» и считать в экселовских таблицах. Так что с полным правом я ответила:

— Нормально с компьютером. Все офисные программы знаю.

— Когда на работу выйти сможешь? — задал очередной вопрос Толян.

У меня внутри все сжалось от ужаса: выйти в большой мир, просидев столько лет в четырех стенах, казалось абсолютно невозможным… Мне было СТРАШНО. Поэтому я загадочно ответила, что смогу через три дня (три дня представлялись мне достаточным сроком, чтобы перебороть себя).

Через три дня, отведя дочь в детский сад, я двинулась на новое место работы. Офис был расположен в здании проходной крупного московского завода. В свое время завод был очень богатым — делал что-то «космическое», чуть ли не ракеты. О былой славе напоминали выцветшие плакаты с Гагариным, Титовым и жизнерадостными сотрудниками завода на фоне агрегатов непонятного назначения.

Офисы до этого я видела только по телевизору в сериале «Династия». Мне представлялось большое помещение, оборудованное по последнему слову техники: компьютеры, факс (аппарат, назначение которого я представляла себе весьма смутно), ксерокс.

Толянычев «офис» выглядел несколько иначе. Даже, я бы сказала, совсем иначе.

Небольшая (метров пятнадцать) комнатушка, стеллаж с образцами продукции (аудио- и видеокассеты), три обшарпанных стола, печатная машинка «Оптима» и никаких намеков на компьютер, принтер и прочие непременные атрибуты «офиса». Ах, нет, кое-что было — факс «Панасоник». Не новый, но вполне приличного вида.

Мой первый рабочий день протекал не напряженно. Когда я (ровно в 9:00, как мне было сказано) появилась в дверях, за столом уже сидел Толян. Пока не появились остальные «руководители», Толян выдал мне краткую «инфу».

Главный здесь — Борис. Он немного грубоват, но в принципе работать с ним можно. Леша — тот помягче, но жуткий бабник. Обязательно попытается залезть тебе под юбку.

Не могу сказать, что перспектива ощутить под юбкой жадные руки незнакомого мне Леши привела меня в восторг, но… Здесь предлагались реальные деньги. Да и график (через день) меня более чем устраивал.

В реальности на первых порах все оказалось не так уж и страшно. Никто ко мне не приставал, работы особой не было. Точнее ее не было вообще: нам никто не звонил, мы тоже почти никому не звонили. Пару раз меня попросили напечатать платежки — и больше ничего. Я не могу долго сидеть без дела, поэтому я постепенно вымыла все стеллажи, аккуратно расставила образцы… Мои старания не остались незамеченными — оба «босса» искренне удивились. Видимо, Лорка их не баловала. Напарницу свою я до сих пор так и не видела — о ее существовании напоминали лишь окурки в пепельнице: Лорка курила, но не имела дурной привычки вытряхивать за собой пепельницу.

Главным украшением офиса был большой аквариум с рыбами. Я никогда не любила рыб (даже в жарено-вареном виде), поэтому затрудняюсь назвать поименно обитателей нашего аквариума. Одно скажу наверняка — рыбы были хищные. Любимым развлечением Лехи в те редкие минуты, когда он посещал офис, было кормление рыб. Делал он это весьма своеобразно: ловил тараканов, которые имелись у нас в достаточном количестве (что удивительно, так как еды в «офисе» не было практически никакой), а потом бросал пойманных тараканов в аквариум. Рыбы жадно набрасывались на добычу, и через несколько секунд от «рыжего и усатого» не оставалось даже усов.

Такой режим трудовой деятельности продержался около полутора месяцев: работы практически не было, но, поскольку зарплату мне платили исправно, я особо не вникала в дела конторы.

Но ничто не длится вечно… В один не самый прекрасный день Леха и Борис приехали явно чем-то озабоченные. Они долго переругивались вполголоса, а потом Борис обратился ко мне:

— У тебя загранпаспорт есть?

В голосе его слышалось сомнение. Еще бы, у такой зачуханной особы, как я, просто не должно быть никакого загранпаспорта — такие дальше Ивантеевки не выезжают. Самый крутой вояж для них — к троюродной племяннице, проживающей в Сочи.

Как ни странно, паспорт у меня был. Мой муж на заре своей «коммерческой деятельности» частенько ездил в Польшу «челночить» и для того, чтобы с полным правом протащить через границу побольше товара, брал с собой меня.

— Есть, — ответила я.

— Поедешь в командировку, — заявил Борис.

— Куда? — робко поинтересовалась я.

Внешне я старалась сохранять спокойствие, но внутри… Боже мой, как же я струсила. Ведь в командировку собирались послать меня — меня, никогда в жизни никуда не уезжавшую из дома, кроме как в пионерский лагерь (поездки с мужем в Польшу не в счет — не я покупала билеты, занималась визами и так далее). Там, где я успела поработать после института до своего ухода в декрет, люди в командировки ездили. Даже девчонки, пришедшие до меня по распределению. Я смотрела на них, как на солдат, вернувшихся со Второй мировой. Загадочные «суточные», забота о гостиницах, билетах, финансовый отчет о командировке — все это уже тогда меня пугало. А теперь МНЕ предстоит ехать в командировку!

— Куда?.. — переспросила я, так как Борис не удостоил меня ответом.

— В Гонконг, — ответил вместо него Леха.

— А почему… Почему я?! — Наверное, трудно было придумать вопрос глупее этого, но я его задала. Оба «начальника» с большим подозрением вытаращились на меня: другая бы от радости на месте прыгала, а эта…

На такую глупость Борис не реагировал принципиально. Я вообще думаю, что он в первый раз заметил мое присутствие в офисе. Более демократичный Леха пояснил:

— Лорка должна была лететь, но второй день дозвониться до нее не можем.

Это да, в это я сразу поверила — потому что Лоркина пепельница, вымытая мной позавчера, осталась чистой, в то время как пепельница руководства, которую она все-таки иногда вытряхивала, была переполнена окурками — стало быть, на работу Лорка не приходила.

— Давайте я попробую до нее дозвониться. Я и съездить могу. — Я готова была мчаться на другой конец Москвы, только бы найти Лорку и не ехать в этот треклятый Гонконг.

— Бесполезно, — мрачно заявил Леха, — ее нет в Москве, умотала к родственникам. — Поняв, что после таких заявлений авторитет руководства может опуститься в моих глазах ниже ватерлинии, Леха насупился и сурово произнес приговор: — Короче — завтра принесешь паспорт и собирай вещи. Визу посольство дает быстро — мы же не в Британию едем, а в колонию.

Дома я сообщила новость мужу. Я ожидала, что он скажет: «Увольняйся!» Но, к моему великому удивлению, этого не произошло. Уже потом, много позже, я поняла, что благородные мысли и поступки свойственны только тем мужчинам, у которых все в порядке с самореализацией.

В книгах все просто: есть мерзавцы и есть герои. В реальной жизни мужчину портят две вещи: очень большие деньги (особенно если они появились быстро и не очень заслуженно) и полное отсутствие денег. В нашей семье имел место второй случай. Полтора месяца мы жили на мою зарплату, пусть и не очень большую, но регулярную. Скажу честно — я немного вздохнула, потому что могла что-то рассчитывать и как-то сводить концы с концами. Полагаю, что и мужа это положение вещей вполне устраивало: мало того что я приношу в дом деньги, так еще и отсутствую в течение дня, стало быть, можно спокойно смотреть телевизор, а потом пересказывать мне увиденные новости. Моего супруга не смутило то, что Лорка таинственно «исчезла» как раз накануне важной командировки, он не задумался над тем, почему вдруг посылают меня… Из его пояснительной речи я вынесла одно: работу мне терять сейчас никак нельзя, потому что нам не на что будет жить. Ведь я «прекрасно знаю, что летом деловая активность падает, поэтому денег не будет до зимы».

«Деловая активность», если верить моему мужу, у нас падала зимой, весной, летом и осенью. Удивляло одно: как другие успевают при столь тотальном падении зарабатывать приличные деньги.

Короче, я поняла, что на поддержку Игоря рассчитывать не стоит, а стало быть, в командировку ехать придется.

Две недели пролетели незаметно, и вот настал день вылета. Мы приехали в Шереметьево часа за три до рейса. Я ошалела от огромного количества людей с чемоданами. Когда-то это был очень даже приличный аэропорт, но волна перестройки накрыла его с головой, и он превратился в своеобразный бомжарий для выходцев из стран третьего мира (хотя кто скажет, что мы относимся к странам с высоким уровнем цивилизации?). Во всех углах спали люди, отдаленно напоминающие индусов. Тут же шныряли босоногие дети. Главный международный аэропорт страны был больше похож на южный вокзал в разгар туристического сезона.

Крепко зажав в руке паспорт, я направилась к небольшой очереди на таможню. Мне все время казалось, что это какая-то нелепая ошибка, что сейчас меня «вычислят» и… нет, не арестуют, а просто скажут, что таких за границу не пускают. Но все прошло на удивление гладко. Видимо, в тот вечер в планы таможенников мой арест не входил.

Сам полет тоже прошел довольно спокойно: рейс был ночной, поэтому довольно скоро все пассажиры погрузились в глубокий сон, а когда я проснулась, то «под крылом самолета» уже плыли барханы пустыни Гоби. А потом меня ослепили замечательное южное солнце, бирюзовое море и колоссальная фигура Будды, мирно сидящего на вершине огромной горы.

Быстрый, просто мгновенный проход через таможню и внимательный пограничный контроль (у нас все было наоборот). Выходим, ловим такси. Мое состояние можно охарактеризовать одним словом: я «ошалела». По идее Гонконг — британская колония, но похоже, что местное население англичан жалует не очень, если не сказать хуже. Ведут себя, как прибалты в те времена, когда мы еще были Советским Союзом: активно делают вид, что «по-английски не понимайт». Борис уселся рядом с шофером и сказал что-то типа: «Тим тша цуэ… кавлун». Странная фраза мне запомнилась.

Минут через двадцать мы приехали в это самое «тим тша» как там его дальше. Отель наш носил гордое название «Международный» и, если верить буклету, лежащему на стойке портье, относился к разряду «четырехзвездных».

За границей я бывала не часто. А уж в отелях и того реже. Единственный зарубежный «отель» в моей жизни — молодежная гостиница в Буде (четыре человека в номере, из удобств — раковина, душ и унитаз). Так что одноместный номер в гостинице «Интернэшнл» показался мне почти дворцом.

Боссы мои поселились в шикарном двухместном номере на четвертом этаже, а меня служащий гостиницы повел на второй. Окно моего номера выходило прямо на соседний дом, а непосредственно под ним проходили трубы большого диаметра.

В Гонконге архитектура очень своеобразная: земли там мало, поэтому многоэтажные дома «лепятся» один на другой. Все коммуникации проходят снаружи — это не очень красиво, но зато очень удобно (спустя два дня я оценила это в полной мере). Поскольку расстояние между окнами двух соседних домов не превышает десяти метров, то стекла вставляются не прозрачные, а матовые — как в вокзальных туалетах.

Поздно вечером я отодвинула створку окна (именно отодвинула, а не распахнула, как у нас, — опять экономия пространства) и с удивлением обнаружила китайское семейство почти на расстоянии вытянутой руки. Мама, папа и двое детишек ловко орудовали палочками, подцепляя из общей тарелки что-то малоаппетитное. Я некоторое время понаблюдала за ними, но семейство, судя по всему, постояльцев гостиницы в упор не замечало. И то верно — на всех не насмотришься…

На следующий день мы отправились в представительство компании «Ситизен», где должны были встретиться с господином по имени Стивен Трамп. Англичане по жизни попадались мне далеко не каждый день, поэтому я мысленно нарисовала себе белокурого красавца, похожего на популярного в 70-е годы артиста Майкла Йорка.

Увы! Внешне Стивен был полной противоположностью Майкла — толстый, неопрятный субъект с обилием перхоти на плечах. Наверное, на здешнем телевидении мало показывают рекламных роликов, а то бы Стив наверняка управился с перхотью дней за шесть. Хотя он не производил впечатления человека, который имеет привычку мыться каждый день. Так или иначе, к этому Стивену мы и пришли «делать бизнес».

Господин Трамп как-то совсем неприлично (для сотрудника столь уважаемой компании) обрадовался, увидев нас, быстренько продемонстрировал «образцы продукции» (внятно помню калькуляторы «Ситизен-777», которые тамошние сотрудники называли «ситизен па-па-па») и ненадолго куда-то исчез, оставив нас в обществе невозмутимого китайца, совершенно не говорящего по-английски. Минут через пятнадцать Стивен вернулся и неожиданно предложил отметить «начало нашего сотрудничества». Время шло к обеду, поэтому мы не стали отказываться, справедливо предположив, что уходил Стивен за представительскими. Так оно и оказалось. Мы вышли на улицу и стали ловить такси (наш спутник пояснил, что машину не покупает принципиально — гораздо быстрее и дешевле добираться на метро). Такси поймалось сразу.

Маленькое отступление: таксисты Гонконга английского не знают совершенно. На тот случай, если к ним садится пассажир, не владеющий китайским (бывают же на свете такие уроды), у них имеется карта города, где с одной стороны названия улиц написаны по-английски, а вот с другой — уже нормальными иероглифами. Так что «беседа» с гонконгским таксистом происходит обычно следующим образом. Сообразив, что вы — дебил, не знающий китайского, таксист, тяжело вздохнув, достает свою заветную карту. Некоторое время вы судорожно пытаетесь сообразить, где находится нужная вам улица. На это уходит (в зависимости от вашего везения) от пяти до пятнадцати минут. Наконец вы гордо демонстрируете свою находку таксисту. Он внимательно смотрит на карту, а потом… переворачивает ее и предлагает вам найти все то же самое, только на стороне с иероглифами.

Если ситуация зашла в тупик — вы никак не можете отыскать на карте, куда вам надо, — то таксист связывается по рации «с центром». «В центре» сидит диспетчер, которая якобы владеет английским. На самом деле она владеет английским ненамного лучше, чем вы — китайским. Несколько минут вы пытаетесь сквозь шумы и потрескивания разобрать, что она там чирикает. Как правило, это не удается. Наступает ваш черед — вы медленно и внятно, как на уроке английского языка, произносите название улицы. Несколько минут выжидаете — до дамы должно «дойти». Если она сообразила, то ждать придется недолго: от силы пять минут оживленных переговоров между диспетчером и таксистом, и вас уже везут.

Но в нашем случае проблем не было: Стивен бодро прочирикал что-то по-китайски, шофер радостно закивал, и мы поехали.

Первый из длинной вереницы ресторанов, которые мы посетили в тот вечер, назывался «Спагетти фэктори» и, если верить вывеске, специализировался на сингапурской кухне. Мне это показалось немного странным, так как спагетти в моем представлении являются итальянским национальным блюдом. Но выражать вслух свое удивление я не стала, памятуя поговорку «молчи — за умного сойдешь». Стивен сделал заказ: какие-то макароны с креветками и много-много виски. Я человек непьющий, а вот боссы мои — другое дело. Размявшись в «Спагетти фэктори», мы перекочевали в соседний бар, потом еще в один, а в районе полуночи Стивен пожелал показать нам Гонконг с высоты птичьего полета.

Помните старый боевик с Ван Даммом, где он един в двух лицах? Фильм так и называется «Двойной удар» (помнится, отечественные острословы быстро переименовали его в «двойной Ван Дамм, двойной болван»). Там в самом начале представительный мужчина (инженер и по совместительству папа двух близнецов Ван Даммчиков) торжественно открывает тоннель под проливом. Вот по этому самому тоннелю, выстроенному ван-даммовым папой, теперь ездят машины и метро.

Второе маленькое лирическое отступление. Метро в Гонконге — это поэма. Если вы куда-то едете, то следует хорошо запомнить название нужной улицы (а лучше — записать на бумажке). Потому что станций там не так много, как, скажем, в Москве, зато выходов на каждой станции… Все эти выходы деликатно помечены буквами английского алфавита. Я лично видела выход «К» (для тех, кто не в ладах с латиницей, поясню — буква «К» идет у них в алфавите аж одиннадцатой). Когда вы приехали на нужную станцию, не торопитесь выходить на улицу. Потому что если вы ошибетесь, то вылезете на поверхность километра за три до нужного вам места. Перво-наперво следует достать из кармана бумажку с названием улицы и внимательно осмотреться. Вокруг, как я уже упоминала выше, висят таблички с буквами, а под буквой — целый список улиц, на которые вы попадете, если воспользуетесь этим выходом. При этом совсем не лишней окажется карта, чтобы уж совсем точно определиться со своим местонахождением.

Почему я так подробно останавливаюсь на таком достаточно банальном виде транспорта, как метро? Да потому, что в тех событиях, которые произошли буквально через пару дней, эта особенность тамошнего метро сыграла для меня роковую роль.

Но это случилось, как я уже сказала, через пару дней, а пока… Пока мы ехали на Гонконг-Айленд. Стивен, судя по всему, бывал здесь часто, потому что сразу уверенно пошел к выходу. Десять минут пешего хода, и мы у цели, точнее — у подножия пика Виктория. Покупаем билеты на электровоз, который должен доставить нас на вершину. Уклон градусов этак сорок пять, поэтому поезд тянет лебедка. Ощущение не из приятных: будто раскачиваешься на стуле и потерял равновесие… И вот перед глазами проносится потолок, а затылок, повинуясь открытому некогда стариком Ньютоном закону всемирного тяготения, стремится встретиться с землей.

Через несколько промежуточных остановок мы оказались наверху. Вместе с нами из вагончика высыпала толпа туристов, по внешнему виду — китайцев или корейцев (ну никак я их не научусь различать). Они всю дорогу пели свои народные песни, а Леха, Борис и Стивен им подпевали. Причем Стивен пел «I saw you dancing» из репертуара группы «Яки-да», а Леха и Борис отвечали на происки иностранных граждан песней Аркадия Укупника «Сим-Сим, откройся, Сим-Сим, отдайся…». В общем, было не скучно.

На вершине восточные товарищи петь прекратили, а вслед за ними замолчали и мои спутники: стало просто неинтересно призывать Симу немедленно отдаться, когда некого перекрикивать.

Мы двинулись на смотровую площадку; через несколько метров дорога разветвилась. Нам — направо, а налево… Налево шла вполне приличная дорога, куда нам было нельзя. О чем и сообщала табличка. Не былинный камень с жлобскими фразами «налево пойдешь — коня потеряешь…», а скромная надпись на двух языках: «Частная дорога, опасайтесь собак!» Дорога, по которой, если верить табличке, бегали опасные собаки, круто забирала вверх по склону и терялась за кустами.

Смотровая площадка на пике Виктория мало чем отличается от той, что в Москве, на Воробьевых горах. Хотя, если хорошо задуматься, а чем, собственно говоря, она должна отличаться? Люди приходят сюда, чтобы полюбоваться «видами», так и создай для них соответствующие условия: перила поставь (чтобы не свалились) да обеспечь минимальные затраты и максимальную прибыль. Да, забыла упомянуть — вход на смотровую платный. Денег берут немного — ровно столько, чтобы перила поддерживать в приличном состоянии.

Вид отсюда открывался просто изумительный… Над заливом кружили самолетики и садились на взлетно-посадочную полосу, уходящую прямо в море. Небоскребы не уступали по красоте нью-йоркским, а те из них, что находились на склонах пика Виктория, показывали нам свои «макушки». Практичные китайцы понастроили на крышах бассейны и зимние сады.

Но меня поразила природа: ползучие лианы с огромными листьями переплелись так тесно, что не было видно земли. Кто-то из моих шефов стал вспоминать Сахалин — там, дескать, природа очень похожа. Рассказывал он все это Стивену на плохом английском. Стив расчувствовался, смахнул скупую мужскую слезу и произнес на корявом русском: «Льоша, ты…» Больше сказать он ничего не успел, так как перевалился через перила и исчез в зеленой чаще.

Оба моих спутника сразу протрезвели, а я страшно испугалась — чего доброго этот пьяница Стивен сломает себе шею, и нам завтра придется отчитываться перед его боссами.

Вяло переругиваясь, Леха и Борис полезли через ограду. Склон, как я уже упоминала выше, был довольно крутой, но буйная южная растительность смягчила падение, и очень скоро по громкому мату я поняла, что Стивена нашли, но он (пьяная свинья) заснул там, где упал, и ни в какую не желает просыпаться.

По доносившимся до меня репликам (щедро чередуемым ненормативной лексикой) я заключила, что «боссы» пытаются вытащить мертвецки пьяного Стива на смотровую площадку. «Ох, нелегкая это работа, из болота тащить бегемота», — с чувством продекламировала я и вдруг подумала, что сейчас боссы вспомнят о дополнительной паре рук. Перспектива тащить тело Стивена вверх по склону меня совершенно не прельщала, и я твердо решила сделать вид, что ничего не слышу. Для большей достоверности я отошла от края и посмотрела вверх.

На самой вершине горы стоял дом. Его обитатели, похоже, не очень ладили с окружающим миром: водосточные трубы были опутаны колючей проволокой. Сквозь кусты виднелся огромный стеклянный купол, внутри которого сидел бронзовый Будда. Меня это заинтересовало, и я сделала несколько шагов в сторону просвета между зарослями. Отсюда было видно побольше, но увиденное оказалось малоинформативным: кусок глухой стены серого цвета.

Вокруг было тихо, даже Леха с Борюсиком устали материться — на мат уходило много сил, а Стив весил изрядно.

Вдруг где-то наверху истошно залаяли собаки, а через мгновение…