Май Бетюнъ разсуждала такъ:
— Сюзанна — американка, а Мишель выходецъ съ какой-то малоизвѣстной планеты. По какому праву стѣснять ихъ условіями французскихъ приличій?
Въ Ривайерѣ разсуждали подобно Май Бетюнъ. Зная свѣтскіе вкусы миссъ Севернъ и привычки къ домосѣдству Тремора, дикость этого послѣдняго и независимость той, а также глубокую безхитростность обоихъ, никто не удивлялся, встрѣчая миссъ Севернъ съ Колеттой въ обществѣ въ тѣ дни, когда женихъ туда не показывался, встрѣчая ее въ лѣсу или на дорогѣ наединѣ съ женихомъ въ часы, когда Колетта еще спала или боялась жары. Эти обрученные, изъ которыхъ по крайней мѣрѣ одинъ, вероятно, любилъ, такъ какъ, будучи богатъ, собирался жениться на молодой дѣвушкѣ безъ состоянія, а другая, несомнѣнно, была очень свѣтской, такъ какъ, несмотря на любовь своего будущаго мужа къ уединенію, она была радостью и очарованіемъ всѣхъ гостиныхъ Ривайера, — эти обрученные должны были, естественно, по своему понимать любовь и свѣтскія приличія. Конечно, они отказались отъ своей свободы только подъ извѣстнымъ условіемъ, и оба согласились на высшую уступку — не навязывать своихъ вкусовъ другъ другу; они превосходно умѣли обходиться съ обществомъ такъ же, какъ другъ съ другомъ, т. е. какъ добрые малые. Свѣтъ, во всякомъ случаѣ — свѣтъ Ривайера, нисколько не шокировала эта непринужденность, напротивъ, онъ продолжалъ принимать ихъ съ распростертыми объятіями, не только Сюзанну, страстно ему преданную, но и Мишеля, какъ только онъ случайно отрывался на нѣсколько часовъ отъ суроваго очарованія башни Сенъ-Сильвера.
Чтобы оправдать свои рѣдкія появления, братъ Колетты объяснялъ ихъ необходимостью закончить важную работу.
Знаменитая исторія Хетовъ спала еще въ состояніи зародыша въ папкахъ библіотеки, но Треморъ предпринялъ распредѣленіе и приведенiе въ порядокъ своихъ послѣднихъ путевыхъ замѣтокъ, и этотъ трудъ, — созерцанія недавняго прошлаго, но уже привлекательнаго, какъ прошлое, увлекъ его. Къ тому же онъ былъ въ хорошей полосѣ ясности ума, легкости пера и мирнаго настроенія. Дописавъ послѣднее слово длинной главы или утомившись отдѣлываніемъ болѣе трудной страницы, онъ находилъ отдохновеніе въ дружескомъ гостепріимствѣ Роберта и Колетты, играхъ дѣтей и улыбающейся граціи Сюзанны. Теченіемъ обстоятельствъ, никогда не налагая на себя обязательныхъ визитовъ въ Кастельфлоръ, онъ часто видалъ свою невѣсту, принимавшую его съ искренней радостью.
Иногда, чувствуя потребность дружескаго общенія, онъ читалъ молодой дѣвушкѣ то, что онъ написалъ утромъ или наканунѣ, и она слушала его съ искреннимъ удовольствіемъ.
Онъ часто бывалъ изумленъ и восхищенъ живостью и непосредственностью ума молодой дѣвушки. Это былъ свѣжій плодъ, не вызрѣвшій еще на горячемъ солнцѣ, не тронутый ничѣмъ порочнымъ, красиво выглядывающій изъ листвы.
Въ свѣтѣ, т. е. на вечерахъ, завтракахъ и обѣдахъ, которые въ условіяхъ деревенской жизни становятся болѣе простыми, дружественными и непринужденными, Сюзанна, постоянно окруженная, веселилась съ радостнымъ сердцемъ, до опьянѣнія. Мишель видалъ ее только изрѣдка въ этой блестящей роли, и когда онъ замѣтилъ, что она любила вальсировать, смѣяться и нравиться, онъ далъ себѣ клятвенное обѣщаніе не показывать недовольнаго вида, хотя самъ очень враждебно относился къ неразборчивости въ знакомствахъ, къ салонной болтовнѣ, къ смешанному обществу, являющимся слѣдствіемъ почти неизбѣжныхъ ежедневныхъ встрѣчъ. Онъ даже, какъ добрый малый, пошелъ на дальнѣйшія уступки не держаться постоянно нейтрально; не довольствуясь только тѣмъ, чтобы никого не смущать, ограничиваясь разговорами съ серьезными людьми, когда другіе развлекаются, онъ простеръ свою снисходительность до того, что сталъ организовывать шарады; онъ принималъ участіе въ „невинныхъ“ играхъ и чтобы рѣшительно ничѣмъ не отличаться отъ мужской половины общества, болталъ черезъ пятое въ десятое съ г-жей де Лоржъ, утѣшавшейся вдовой, надъ которой всѣ смѣялись, вѣроятно потому, что она позволяла мужчинамъ говорить себѣ вольности и при случаѣ говорила ихъ сама съ младенчески наивнымъ видомъ, спасавшимъ положеніе.
Лично Сюзанной Мишель занимался съ большой осторожностью, можетъ быть преувеличенной, изъ боязни быть навязчивымъ. Когда, вспоминая о своихъ привилегіяхъ жениха, — если этого требовали свѣтскія приличія, — онъ бралъ подъ руку молодую дѣвушку или какимъ нибудь другимъ способомъ выражалъ ей свое вниманіе, она его обыкновенно встрѣчала такъ же удивленно, какъ и дружески.
Ея улыбка обозначала тогда почти слѣдующее: „ахъ! да вѣдь вы здѣсь… я очень этому рада!“ Онъ на нее впрочемъ совсѣмъ не сердился. Ея постоянное радостное оживленіе занимало его иногда, какъ нѣчто совершенно ему непонятное. Но лучшимъ моментамъ своего „товарищества“ съ Сюзанной онъ обязанъ былъ тѣмъ свиданіямъ съ глазу на глазъ, которыя всѣ стали находить естественными.
Миссъ Севернъ была неустрашимая наѣздница. Три раза въ недѣлю верхомъ на красивой бурой лошади, полученной однажды вмѣсто букета отъ ея жениха, она вмѣстѣ съ нимъ объѣзжала окрестности Ривайера. И это были безумно-восхитительныя поѣздки въ открытомъ полѣ или по лѣсу, длинные разговоры подъ ритмъ равномѣрныхъ шаговъ лошадей.
Эти прогулки въ утренніе, мирные и прохладные часы доставляли успокоеніе Сюзаннѣ и Мишелю, одной — отдыхъ отъ удовольствій, другому — отъ работъ.
Однако, Тремору трудно было привыкнуть къ „трансатлантическими манерамъ“ молодой дѣвушки.
Такъ, онъ съ большимъ трудомъ согласился на ея одинокія прогулки по полямъ или въ лѣсу. Сотни разъ Колетта предлагала провожатаго, но американочка вооружалась противъ всякаго стѣсненія въ этихъ случаяхъ и ей пришлось уступить. Мишель, рѣшившій вообще не брать на себя роли опекуна, чувствовалъ себя тѣмъ менѣе имѣющимъ на это право въ одномъ исключительномъ случаѣ, который его глубоко трогалъ тѣмъ постоянствомъ, съ какимъ эта вѣтреная Сюзанна отдавала каждую недѣлю бѣдной семьѣ, жившей у опушки лѣса, лучшее чѣмъ деньги — нѣсколько часовъ своей веселой жизни.
Однажды она изложила свои теоріи насчетъ благотворительности.
— Видите ли, Мишель, благотворительныя заведенія недостаточны, нужно имъ помогать, оказывая личную помощь, но помощь разумную, не разбрасывая безпорядочно свои средства, помогать, можетъ быть, самому ограниченному числу бѣдныхъ — все зависитъ отъ суммы, которой располагаешь, — помогать имъ и посвящать имъ также хотя немного своего времени и своего сердца. Я небогата, но я могла бы прекрасно раздать здѣсь или тамъ монету въ десять су, пару чулокъ, платьице… Чтобы получилось, если бы я такъ поступала? Помощь, которую я приносила бы каждому изъ этихъ бѣдняковъ, была бы настолько незначительна, что ихъ нищета не была бы нисколько облегчена. Вмѣсто этого, я избрала одну семью, семью Мишо, и всѣ монеты въ 10 су, всю одежду, все время, которое я могу дать, я имъ даю. Это немного, я знаю, — и я не хвалюсь, что избавляю ихъ отъ нужды, своихъ бѣдняковъ — дѣда и внучку, работающихъ насколько хватаетъ ихъ слабыхъ силъ, чтобы замѣнить подлѣ дряхлой бабушки и еще малолѣтнихъ дѣтей, умершихъ отца и мать, — но у меня по крайней мѣрѣ есть радостное сознаніе, что удается облегчить немного ихъ бремя. Они рады меня видѣть, я имъ даю совѣты… да, сударь, и очень хорошіе совѣты! Я разговариваю со старухой, я браню малютокъ, когда они грязные, я даже сама ихъ иногда мою! Затѣмъ, когда они послушны, я имъ приношу гостинцевъ, а въ это время Марсьеннъ, старшая дочь, очень искусная кружевница, работаетъ не отрываясь… Кажется, дѣти стали болѣе послушными въ школѣ съ тѣхъ поръ, какъ я провѣряю баллы, и дѣдушка утверждаетъ, что все стало въ домѣ болѣе благообразно съ тѣхъ поръ, какъ я научила Марсьенну хорошо убирать комнаты и ставить цвѣты въ каменные горшки. Дѣдушкѣ нравится видѣть въ домѣ цвѣты.
Да, да, прибавила Сюзи, видя, что Мишель улыбается, что это ему нравится… Я не поэтична, и однако мнѣ кажется, что не мѣшаетъ примешивать къ жизни бѣдныхъ людей крупицы самой простой поэзіи. Это еще идея моей бабушки! Я также снабдила Мишо книгами, не фабричнымъ издѣліемъ, а забавными исторіями, живыми… Такимъ образомъ, они хоть на моментъ отвлекаются отъ своей монотонной жизни. Право, Мишель, у меня сознаніе, что я сдѣлала добро Мишо… А черезъ нихъ я доставила себѣ столько удовольствія!
Это исповѣданіе своихъ убѣжденій восхитило Мишеля. Кукла имѣла не только хорошо уравновешенный умъ. Она имела сердце, а сердце и умъ соединялись въ желаніи и совершеніи добра. Онъ былъ снисходителенъ къ велосипедисткѣ, делавшей добрыя дѣла, и устроилъ такъ, что монеты въ 10 су стали гораздо многочисленнѣе въ кошелькѣ, который предназначался Сюзанной Мишо. Но онъ выказалъ себя менѣе податливымъ къ „американизму“ своей невѣсты, когда онъ ее увидѣлъ однажды вечеромъ, послѣ обѣда въ Кастельфлорѣ танцующей „skirt-dance“ передъ двадцатью лицами съ самоуверенностью и мастерствомъ, смутившими его.
Этотъ „танецъ юбки“, движенія котораго приближаются довольно близко къ иллюстрированнымъ Лойей Фюллеръ и производящимъ съ нѣкоторыхъ поръ фуроръ въ Англіи и въ Америке, былъ однимъ изъ большихъ талантовъ миссъ Севернъ. Она его танцовала безъ усилій, легко, съ трепетной граціей порхающей бабочки, въ своей длинной, развевающейся фуляровой блузѣ цвета „mauve“, около 20 метровъ въ окружности, которая поднималась при движеніи ея рукъ, образуя какъ бы два крыла, и действительно вызывала представленіе о бабочке, большой красивой бабочке. Моментами поза ея рукъ, головы, откинутой назадъ, ноги, согнутой для скользящаго па, обрисовывали подъ шелковистой матеріей изящное совершенство бюста, таліи, всего этого тонкаго и стройнаго тела, и сообразно фигурамъ танца, хорошенькая кокетливая головка съ сіяющими отъ радости глазами качалась улыбающаяся или пряталась наполовину въ складки платья „mauve“… Очаровательное зрелище!
Было невозможно отрицать наивную и вместѣ съ темъ женственную прелесть этого граціознаго созданія, такъ же совершенно невозможно не любоваться, хотя бы помимо воли, восхитительной живой маленькой статуеткой, окруженной обширнымъ и мягкимъ одеяніемъ. Мишель долженъ былъ сознаться себѣ самому въ могуществѣ этого очарованія, которому онъ не могъ не подчиниться, но онъ вспомнилъ, что и другіе были тутъ, кроме него; ему казалось, что онъ читалъ въ ихъ глазахъ то, что онъ испытывалъ самъ, и мысль эта стала ему ненавистна, возмутила его неожиданно, причинивъ ему почти ощущеніе физической боли.
Моментъ спустя, Сюзанна случайно очутилась возлѣ молодого человѣка, и она увидѣла, что онъ не раздѣлялъ общаго восторга.
— Какой вы, однако, угрюмый! — замѣтила она весело, еще возбужденная своимъ тріумфомъ.
Мишель упрямо уставился глазами на коверъ; наконецъ онъ поднялъ голову.
— Послушайте, Сюзи, — сказалъ онъ, — этотъ танецъ мнѣ настолько не понравился, что развѣ только будучи болѣе лицемѣрнымъ, чѣмъ это въ моей натурѣ, я бы могъ васъ за него похвалить.
— „Skirt-dance“ васъ шокируетъ, дорогой? Но вѣдь только это и видишь во всѣхъ гостиныхъ.
— Это возможно, но я вамъ сознаюсь, что до сихъ поръ я его видѣлъ только въ Фоли-Бержеръ и что мнѣ было очень непріятно видѣть его сегодня здѣсь.
Миссъ Севернъ засмѣялась нѣсколько принужденнымъ смѣхомъ.
— Это безобразно?
— Нѣтъ, это… черезчуръ красиво…
— Вы находите невѣсту слишкомъ прекрасной! — сказала она опрометчиво.
Мишель на нее посмотрѣлъ и очень легкая улыбка мелькнула у него на губахъ, между тѣмъ какъ выраженіе довольно трудно-опредѣлимое быстро озарило его темные глаза.
— Именно, — согласился онъ.
Розовая краска залила лицо миссъ Севернъ, и она опять разсмѣялась, качая головой, какъ ребенокъ.
— Хотите мнѣ оказать одолженіе, — продолжалъ Мишель очень серьезно этотъ разъ, — не танцуйте болѣе этотъ танецъ?
Она, казалось, взвѣшивала свое рѣшеніе.
— Вы будете очень, очень довольны?
— Вполнѣ доволенъ.
— И вы будете очень, очень милы? „en pour“ , какъ говоритъ Антуанетта.
— Настолько, по крайней мѣрѣ, сколько это въ моей власти, — да.
— Ну, пусть будетъ такъ, я не буду болѣе танцевать skirt-dance… теперь во всякомъ случаѣ.
Мишель изумился этой покорности; онъ думалъ, что терпѣливой кротостью онъ сумѣетъ удержать свою невѣсту отъ ея маленькихъ эксцентричностей; онъ лично поздравилъ себя за то, что былъ твердъ и имѣлъ мужество высказать свои нравственные принципы, очень разумные.
Онъ не зналъ, поняла ли Сюзанна сама это, — что вся его твердость могла оказаться напрасною. Если Мишель восторжествовалъ надъ непріученной къ дисциплинѣ Сюзанною — это было, на самомъ дѣлѣ, слѣдствіемъ комплимента, найденнаго ею вѣроятно болѣе лестнымъ, чѣмъ всѣ остальные, слышанные ею въ этотъ вечеръ. Этотъ комплиментъ былъ едва замѣтно выраженъ тѣмъ, который никогда не обращался съ ними къ маленькой Заннѣ, за исключеніемъ развѣ, когда хвалилъ ея посадку на лошади, ловкость въ теннисѣ или ея доброту въ отношеніи Мишо… Но Сюзанна могла его прочесть въ глазахъ суроваго рыцаря башни Сенъ-Сильвера.
Къ тому же Мишель не воспользовался этимъ первымъ успѣхомъ, чтобы часто взывать къ духу покорности, который, ему казалось, онъ угадалъ въ этотъ вечеръ въ своей невѣстѣ.
Даже легкія тучки бывали настолько рѣдки на ихъ небосклонѣ, что болѣе тонкій наблюдатель могъ бы обезпокоиться этимъ постоянствомъ хорошей погоды.
Что же касается Тремора, онъ съ благодарностью цѣнилъ это и временами чувствовалъ себя удивительно спокойнымъ, довольнымъ, если не счастливымъ, а это то, чего онъ желалъ.
Хотя онъ самъ не сознавался себѣ въ этомъ, присутствіе женщины въ его жизни было ему пріятно.
Оно становилось ему дорого, это сердечное братское товарищество, плѣнявшее при томъ чѣмъ-то болѣе нѣжнымъ, болѣе тонкимъ, неизмѣнно сопровождающимъ даже самую спокойную дружбу мужчины съ женщиной. Это „нѣчто“- цѣлая бездна, которую иногда ничѣмъ нельзя заполнить, отдѣляетъ его отъ любви и, однако, кажется будто оно, по таинственному соотношенію, хранитъ въ себѣ особенную нѣжность, заимствованный отъ соприкосновенія съ любовью ароматъ, подобно тому, какъ растенія безъ запаха остаются пропитанными острымъ и почти неопредѣлимымъ ароматомъ отъ прикосновенія къ опьяняюще душистому цвѣтку.
Это товарищество становилось ему дорого, не поглощая его, не преслѣдуя его своими чарами, когда онъ оставался одинъ; онъ наслаждался имъ на досугѣ, какъ тѣми солнечными лучами, пляску которыхъ подъ листвой онъ любилъ наблюдать и которые такъ рѣдко проникали сквозь толстыя стѣны старой башни.
Мишель выбиралъ обыкновенно для обѣдовъ въ Кастельфлорѣ тѣ очень рѣдкіе дни,когда Колетта никого не приглашала.
Однажды вечеромъ, около семи часовъ, когда онъ входилъ въ маленькую гостиную, г-жа Фовель спросила его съ нѣкоторымъ волненіемъ, не встрѣтилъ ли онъ случайно Сюзанну.
— Сюзанну? нѣтъ; развѣ она вышла? Черезъ минуту пойдетъ проливной дождь, — отвѣтилъ онъ, пожимая руку, дружески протянутую ему г-номъ Фовелемъ, продолжавшимъ читать, наклонившись подъ лампой.
— Она у Мишо уже, Богъ вѣсть, сколько времени, бѣдная малютка! Я начинала безпокоиться, видя, что она не возвращается, когда маленькій Луи пришелъ сообщить, что его бабушка внезапно скончалась, и Сюзанна не захотѣла ихъ покинуть, его сестеръ и его, до возвращенія дѣда, который неизвѣстно гдѣ находится. Лошадей уже запрягаютъ, и я надѣюсь, что Сюзи не уйдетъ раньше пріѣзда кареты.
— Какая храбрая маленькая филантропка! — воскликнулъ г-нъ Фовель, любившій почти отечески свою будущую невѣстку.
Треморъ сѣлъ съ недовольнымъ видомъ.
— Я нахожу даже, что она черезчуръ далеко простираетъ свою филантропію и особенно самостоятельность, — пробормоталъ онъ. — Какъ разъ подходящій часъ и время для молодой дѣвушки быть внѣ дома!
Колетта сдѣлала жестъ полнаго безсилія, и Мишель принялся разговаривать о безразличныхъ предметахъ съ Робертомъ; однако, когда пришли сказать, что карета готова, онъ поднялся.
— Я поѣду за ней, — заявилъ онъ.
Старуха Мишо спала своимъ послѣднимъ сномъ на постели, гдѣ въ продолженіе долгихъ лѣтъ она чахла, неподвижная, какъ брошенная, негодная къ употребленію вещь. Свѣтъ двухъ восковыхъ свѣчей заставлялъ трепетать линію ея худого и какъ бы помолодѣвшаго профиля, выдѣлявшагося на бѣлой подушкѣ, усѣянной цвѣточками. Подлѣ изголовья молились на колѣняхъ старикъ Мишо и Марсьенна, сѣдая голова подлѣ каштановой головки, согнувшееся тѣло, изнуренное нищетой, подлѣ тѣла слишкомъ слабаго и слишкомъ нѣжнаго для борьбы.
Въ едва прозрачной тѣни, освѣщаемой моментами колебаніемъ восковыхъ свѣчей, поперемѣнно то вырисовывались, то исчезали неясныя формы. Сюзанна сидѣла подлѣ закрытаго окна, и казалось, жизнь отсутствовала въ ея взорахъ, устремленныхъ на маленькіе траурные огоньки. Она была очень блѣдна усталой блѣдностью, придававшей худобу ея лицу. Подавляющая тишина тяготѣла на предметахъ, съ которыми, казалось, случилось нѣчто странное, какъ будто ихъ неподвижность зависѣла въ этотъ день отъ какой-то таинственной причины, и по временамъ чудилось, что дыханіе приподнимало бѣлую простыню, гдѣ угадывалась, неясно очерченная и уже ссохшаяся, не дышавшая болѣе грудь.
Мишель остановился подлѣ постели съ непокрытой головой, съ опущеннымъ лицомъ, съ безмолвными губами и съ выраженіемъ серьезнаго волненія на лицѣ, съ тѣмъ почтеніемъ, которое составляетъ какъ бы молитвенное поклоненіе смерти. Затѣмъ онъ подошелъ къ Сюзаннѣ.
— Я вамъ благодарна, что вы пришли, — сказала она вполголоса, немного отрывисто. — Маленькая дѣвочка спитъ, подруга Марсьенны придетъ на эту ночь, я могу уйти…
Услышавъ шепотъ разговора, старикъ Мишо и Марсьенна поднялись, оба плакали. Мишель протянулъ имъ руку безъ лишнихъ словъ, но однако очень сочувственно. Маленькому Луи онъ рѣшилъ оказать помощь, о которой онъ не хотѣлъ здѣсь вызывать мысль, ту помощь, которую слѣдуетъ давать бѣднякамъ, затѣмъ, чтобы они могли спокойно плакать въ горестные, трудные для нихъ часы.
Теперь Мишель думалъ о Сюзаннѣ, только о Сюзанне, испуганный ея блѣдностью, возбужденіемъ ея сухихъ и слишкомъ блестящихъ глазъ. Быстро закутавъ ее въ плащъ, безмолвную, пассивную, не пытавшуюся помогать ему какимъ нибудь движеніемъ, онъ вырвалъ ее отъ благодарившихъ Мишо и увлекъ за собой изъ дома.
По прежнему безмолвная, миссъ Севернъ прижалась въ уголъ кареты; лошади ринулись впередъ.
— Какой грустный день! Колетта очень о васъ безпокоится…
Треморъ произнесъ эти слова машинально и безъ всякаго порицанія. Съ жестомъ чрезмѣрной усталости, Сюзанна не дала ему продолжать.
— Я сдѣлала все, что могла, чтобы никого не безпокоить… Я послала маленькаго Луи, какъ только стало возможно… Я не могла же оставить этихъ трехъ дѣтей однихъ съ ихъ умиравшей, затѣмъ умершей бабушкой… Я сдѣлала, что могла…
— Но, мое дорогое дитя, — воскликнулъ Мишель, — я васъ ни въ чемъ не упрекаю… мнѣ только кажется, что вы черезчуръ много надѣетесь на свои силы.
Она глубоко вздохнула, затѣмъ низкимъ и прерывающимся голосомъ, какъ только что, она принялась разсказывать, что, придя послѣ полудня къ Мишо, она застала бѣдную женщину, заболѣвшую съ утра, въ агоніи, между тѣмъ какъ дѣти, окружавшія ее, не представляли себѣ, что это была уже смерть. Она, Сюзанна, поняла это тотчасъ же. Маленькій Луи побѣжалъ за деревенскимъ врачемъ, за старикомъ Мишо и за священникомъ, но все произошло такъ быстро, ужасно! До возвращенія старика Мишо, нѣсколько минутъ спустя послѣ прихода доктора и священника, все было кончено. Вначалѣ Марсьенна отказывалась вѣрить правдѣ; она цѣловала свою бабушку, звала ее, она…
Бѣдная дѣвушка прервала свой разсказъ:
— О! Мишель, — прошептала она, — если бы вы знали! Мнѣ казалось, что я теряла бабушку и дядю Джона во второй разъ, что… Я себя почувствовала одинокой, такой одинокой, я…
Глубокое рыданіе безъ слезъ потрясло ее всю, она быстро повернулась и спрятала свое лицо въ мягкую подушку кареты.
— Сюзи, моя бѣдная крошка…
Инстинктивнымъ движеніемъ Мишель отдернулъ ее отъ угла кареты, въ которомъ она хотѣла, одинокая, заглушить свое горе и привлекъ ее къ себѣ. То была не ласка, даже не — по крайней мѣрѣ сознательная — любовь брата, въ этомъ стихійномъ порывѣ; только, если бы дитя, приведенное имъ къ умершей бабушкѣ, содрогнулось тѣмъ же самымъ рыданіемъ, можетъ быть, Треморъ привлекъ бы его такимъ же образомъ къ себѣ, прижалъ бы его къ своему страдавшему и понимавшему страданіе сердцу; но это было состраданіе сильнаго къ слабому, твердая и широкая рука, протягиваемая хрупкой рукѣ.
Сюзанна отдавалась ласкѣ, какъ дитя. Въ продолженіе многихъ часовъ она боролась со своими воспоминаніями сироты, со своей женской нервностью, держалась энергично, мужественно, чтобы поддерживать и утѣшать другихъ; изнуренной этими усиліями, ей казались теперь пріятными эти убаюкивающія, успокаивающія слова.
Съ пересохшимъ горломъ, съ горячими глазами, она не плакала больше, но ея лобъ лихорадочно прижимался къ плечу Мишеля, ея рука сжималась въ рукѣ молодого человѣка; по временамъ дрожь пробѣгала по ея тѣлу.
Нѣсколько разъ она пыталась заговорить. Мишель ей не позволялъ этого и говорилъ съ ней самъ очень кротко, утѣшая немного невпопадъ дружескими, сердечными, почти нѣжными словами. Затѣмъ, конвульсивныя движенія стали рѣже, маленькая ручка ослабла, усталая головка покоилась болѣе тихо на его плечѣ.
Мишель замолчалъ, боясь нарушить эту тишину, и нѣсколько минутъ они оставались такъ, безмолвные оба, она разбитая и какъ бы уснувшая въ отеческихъ объятіяхъ.
Карета катилась. Отъ времени до времени свѣтъ какого-нибудь дома мелькалъ въ стеклѣ; дождь шелъ, скучный, монотонный, такой же сѣрый какъ сумерки.
— Я была очень нервна, очень безразсудна, — пробормотала наконецъ Сюзанна.
И, высвобождаясь, она провела рукой по лбу и глазамъ.
— Вамъ лучше? — спросилъ Мишель заботливо.
— Да.
— Вы мнѣ обѣщаете быть сегодня вечеромъ благоразумной, не слишкомъ думать о тѣхъ вещахъ, которыя причиняютъ вамъ огорченія. Постараться убѣдить себя, что если ничто не можетъ вамъ вернуть тѣхъ, кого вы потеряли, вы имѣете теперь новую семью, любящую васъ, заботящуюся о васъ и желающую вашего счастья?
— Да.
Онъ смотрѣлъ на нее внимательно, въ полутьмѣ, пытаясь угадать выраженіе ея измѣнившагося лица. Карета остановилась передъ подъѣздомъ Кастельфлора.
Когда оба проходили черезъ переднюю, Сюзанна остановилась.
— Я васъ не поблагодарила, Мишель. Вы были для меня настоящимъ другомъ… добрымъ, такимъ добрымъ!
Онъ также остановился. Какъ только что въ каретѣ, онъ взялъ руку Сюзанны, затѣмъ подержавъ ее, сжимая въ своей и слегка улыбаясь, онъ обвилъ свою невѣсту немного необычнымъ взглядомъ, который, казалось, шелъ очень издалека и какъ бы сквозь завѣсу.
— Это вы — восхитительно добрая, сказалъ онъ.