Мишель, конечно, отказался отъ намѣренія, принятаго наканунѣ, отправиться въ Прекруа. Ни за что на свѣтѣ онъ не хотѣлъ бы рискнуть встрѣтиться со своей счастливой и застѣнчивой невѣстой. Одна мысль о многозначительной улыбкѣ, которой она не преминула бы его привѣтствовать, бросала его въ ознобъ.

Бродя по полямъ, роскошно зеленѣвшимъ и усѣяннымъ цвѣтами, онъ дошелъ до Ривайера, гдѣ хотѣлъ справиться объ условіяхъ найма коттэджа для Жака Рео на лѣтніе мѣсяцы.

Многочисленныя развлеченія храмового праздника запрудили деревню. Мишель захватилъ по дорогѣ шорника Камюса, хозяина виллы „Ивъ“ съ большимъ трудомъ увелъ его къ нему домой и объяснилъ ему причину своего визита. Лукавый крестьянинъ, поддерживаемый своей еще болѣе хитрой женой, потерялъ въ разглагольствованіяхъ, осторожныхъ отступленіяхъ и еще болѣе осторожныхъ предложеніяхъ добрыхъ десять изъ пятнадцати минутъ ихъ бесѣды, но наконецъ они сговорились, и Мишель, покинувъ Камюса, съ наслажденіемъ вдыхалъ вольный воздухъ.

Съ обѣихъ сторонъ главной улицы прогуливались люди съ празднично-блаженнымъ или задорно веселымъ видомъ, останавливались передъ лавками, стѣны которыхъ были обтянуты дешевымъ ситцемъ краснаго цвѣта и убраны стеклянной посудой. На площади, гдѣ возвышались театръ, звѣринецъ и другія болѣе дорогія мѣста развлеченій, праздникъ былъ въ полномъ разгарѣ. Оглушенный музыкой каруселей, криками продавцовъ, скрипомъ турникетовъ, безпрерывными выстрѣлами на тирѣ, шумомъ, грохотомъ обрушивающихся фигуръ въ „jeu de massacre“ , Мишель терпѣливо пробивался сквозь толпу, стараясь по возможности никого не толкать. Передъ пирожной съ полдюжины мальчишекъ въ возрастѣ отъ пяти до восьми лѣтъ, съ запачканными лицами, въ жалкихъ лохмотьяхъ смотрѣли жадными глазами на миндальное печенье, которое ежеминутно подавалось автоматомъ и тотчасъ же съ хрустѣніемъ съѣдалось болѣе состоятельными мальчиками, дѣтьми одного Ривайерскаго крестьянина.

Эти, съ малыхъ лѣтъ лишенныя праздничныхъ радостей, дѣти возбудили жалость въ молодомъ человѣкѣ. Одинъ изъ нихъ, самый большой, разглагольствовалъ, объясняя, какъ дѣйствуетъ машина и какъ иголка отмѣчаетъ число поданныхъ пирожныхъ. Онъ ихъ ѣлъ, эти пирожныя, два раза, и онъ знаетъ, что они пахнуть миндалемъ и что это „такъ и таетъ у тебя во рту“… Остальные слушали, изумленные, съ пальцемъ въ носу или во рту и въ независимыхъ позахъ взрослыхъ людей.

„Бѣдныя, несчастныя крошки“, — подумалъ Мишель.

И онъ подошелъ къ нимъ.

— Ну, — сказалъ онъ, — ступайте, цѣльтесь каждый по три раза; спокойно, безъ драки, — добавилъ онъ, чтобы умѣрить стремительность, обнаруженную ими.

Эти юные дикари нисколько не подумали поблагодарить своего благодѣтеля. Лишь самый большой, знавшій такъ хорошо механизмъ лоттереи и вкусъ печенья, остался позади. Стоя вытянувшись передъ Треморомъ, онъ снялъ свою шерстяную шапку и безъ малѣйшаго смущенія, съ вздернутымъ носомъ, съ сіяющими отъ восторга глазами бросилъ лихо:

— Ну, вы действительно шикарный типъ.

Въ то время какъ Мишель, котораго развеселилъ комплиментъ, платилъ за восемнадцать пирожныхъ, онъ почувствовалъ, какъ до его плеча легко дотронулись кончикомъ зонтика.

— Итакъ, добрый молодой человѣкъ, вы угощаете маленькихъ дѣтей. Я думала вы въ Парижѣ, — говорилъ звучный голосъ съ очень характернымъ американскимъ акцентомъ.

Мишель повернулся и очутился лицомъ къ лицу съ высокой, бѣлокурой молодой женщиной. Сіяя бодрой свѣжестью въ своемъ весеннемъ туалетѣ, она держала за руку двухъ бѣлокурыхъ дѣвочекъ, крѣпкихъ и улыбающихся, какъ она.

Въ нѣсколькихъ шагахъ, на другой сторонѣ улицы, группа дачниковъ упражнялась въ стрѣльбѣ изъ самострѣла и оттуда слышались смѣхъ и восклицанія. Треморъ никогда не думалъ, чтобы въ началѣ апрѣля можно было собрать въ Ривайерѣ такое значительное и элегантное общество; но Май Бетюнъ пріобрѣла бы знакомство и въ Сахарѣ и развела бы флиртъ въ скалахъ Кордильеровъ.

Бетюнъ женился на ней изъ-за ея прекраснаго приданаго, но никогда никто не могъ понять, зачѣмъ она вышла замужъ за Бетюна; впрочемъ, онъ велъ крупную игру на биржѣ, между тѣмъ какъ она добивалась успѣха въ свѣтѣ, и они такъ рѣдко встречались, что отношенія между ними были самыя согласныя.

Май жила нарядами и болтовней, разнообразя жизнь благородными эксцентричностями, но ея искренность, ея открытый, веселый характеръ, ея естественныя манеры нравились Мишелю, который, порицая Колетту, и безъ того довольно легкомысленную, за ея интимность съ самой сумасбродной и самой легкомысленной изъ женщинъ, былъ, однако, однимъ изъ самыхъ искреннихъ друзей прекрасной американки.

— Я только что пріѣхалъ, сударыня, — сказалъ Мишель, отвѣчая Май на маленькій упрекъ, сдѣланный ему въ видѣ намека.

И пожавъ руку, протянутую ему, онъ поцѣловалъ дѣвочекъ, подставлявшихъ свои розовыя, какъ плоды, щечки.

— Ты мнѣ разскажешь сказку? — сказала Модъ.

— Ты мнѣ нарисуешь волка? — просила Клара.

— Двѣ сказки и двухъ волковъ, — обѣщалъ Треморъ, смѣясь.

Затѣмъ, повернувшись къ матери:

— Я узналъ отъ Колетты, что вы предпринимаете изумительныя работы въ Прекруа.

Приложивъ къ носу лорнетку изъ свѣтлой черепахи, Май Бетюнъ съ лукавой улыбкой въ уголкахъ губъ внимательно посмотрѣла на молодого человѣка.

— А я, — отвѣтила она вполголоса, — узнала черезъ кого-то еще болѣе удивительную новость.

Удивленный, Мишель взглянулъ на нее вопрошающимъ взглядомъ.

— Съ вами, значитъ, надо всегда разсчитывать на неожиданности, — продолжала она. — Вы революціонеръ въ жизни. Во всякомъ случаѣ эта помолвка по-американски — или я въ этомъ ничего не понимаю… Не правда ли, Колетта въ восторгѣ?

Она говорила со своей обычной легкостью; однако, очень короткая пауза дала ей возможность замѣтить вдругъ изумленіе, изобразившееся на лицѣ Тремора, и она остановилась.

— Новость была мнѣ сообщена по секрету; мнѣ не показали вашего письма, милостивый государь, будьте покойны, и я ничего не говорила ни одной живой душѣ, — объявила она смѣясь.

Затѣмъ, указывая на свой летучій отрядъ:

— Пойдите, шепните ей какую-нибудь нѣжность, — воскликнула она, это будетъ имѣть особенную прелесть въ толпѣ.

— Но сударыня… — хотѣлъ протестовать пораженный Мишель.

— Ступайте, ступайте, я васъ не задерживаю… Сюзи, Сюзи…

При этомъ имени молоденькая дѣвушка обернулась и вышла на нѣсколько шаговъ изъ группы стрѣлковъ.

Тогда Мишель увидѣлъ розовое личико, мило стѣсненное высокимъ воротникомъ драповаго коллета, улыбавшееся ему, и онъ узналъ велосипедистку „Зеленой Гробницы“.

Съ головкой, очень женственно покрытой на этотъ разъ чернымъ бархатнымъ токомъ, одѣтая въ свѣтло-сѣрый костюмъ, длинныя складки котораго мягко спадали до обуви, она показалась Мишелю менѣе ребенкомъ, болѣе высокой и гораздо красивѣе, чѣмъ въ смѣшномъ нарядѣ мальчишки въ спортсменскомъ костюмѣ. Почти тотчасъ же молодая дѣвушка встрѣтила взглядъ своего провожатаго прошлой недѣли, и яркая краска залила ея лицо.

Что касается Мишеля, самое безобразное видѣніе менѣе ужаснуло бы его, чѣмъ этотъ юный дѣвичій образъ. Онъ пережилъ минуту хаотическаго душевнаго состоянія. Жертва Клода, „невѣста 1-го апрѣля“, авторъ полученнаго наканунѣ письма, была значитъ эта молодая дѣвушка? Что сказать? Что сдѣлать? Какъ нежданно открыть этому бѣдному ребенку въ публичномъ мѣстѣ, передъ лицомъ пятидесяти любопытныхъ смѣшную интригу, жертвой которой она была? Какъ, именно ей, признаться, что человѣкъ, которому она охотно давала свое согласіе, ни одной минуты не думалъ о ней съ того вечера, когда, почти незнакомый, видя въ ней немного эксцентричную дѣвочку, онъ провелъ ее до воротъ Прекруа? И раскланиваясь съ ней, онъ глупо покраснѣлъ, покраснѣлъ болѣе чѣмъ она, отъ шеи до корня волосъ, — признакъ смущенія, заставляющій страдать наше мужское самолюбіе, иной разъ до того, что хотѣлось бы согнать его хотя бы цѣною года жизни. Наконецъ, чувствуя, что нужно говорить, что-нибудь сказать, хотя бы глупость, Мишель произнесъ болѣе или менѣе естественнымъ тономъ фразу, имѣвшую отношеніе къ приключенію въ „Зеленой Гробницѣ“, не подтверждая и не противорѣча увѣреніямъ г-жи Бетюнъ.

— Вы еще не получили никакихъ извѣстій о рыцарѣ, мадемуазель?

Маленькій веселый огонекъ, бывшій въ глазахъ молодой дѣвушки, освѣтилъ все ея лицо.

— Конечно, да, — отвѣтила она, глядя прямо въ глаза Мишелю, между тѣмъ какъ маленькая Модъ бросилась къ ней и съ крикомъ радости обвила ея талію своими руками.

Г-жа Бетюнъ подошла ближе.

— Васъ будутъ ждать завтра утромъ въ Прекруа, г-нъ дикарь, — заявила она съ той присущей ей неотразимой доброжелательностью, которая обозначала въ ней большую жизнерадостность.

Мишель отвѣтилъ машинальной улыбкой, которая могла быть принята за радостное согласіе, затѣмъ, отговариваясь необходимостью написать спѣшное письмо, онъ убѣжалъ, не обмѣнявшись съ обѣими дамами болѣе ясными или рѣшительными словами.

Въ состояніи неописуемаго нравственнаго разстройства вернулся онъ къ себѣ, но ему не удалось на досугѣ обдумать новыя и бѣдственныя усложненія шалости Клода. Въ башнѣ Сенъ-Сильвера его ожидало письмо Колетты, разъяснившее ему многое, но написанное въ такомъ радостномъ тонѣ, который еще болѣе усилилъ его угнетенное состояніе.

„Гадкій, скрытный братишка! Оно очаровательно, твое похожденіе въ „Зеленой Гробницѣ“. Но знаешь ли, отъ кого я узнала о немъ сегодня и знаешь ли, кто была его героиня? Право, я могу съ трудомъ повѣрить, что вы настолько оба измѣнились, чтобы ты ее совсѣмъ не узналъ, а она догадалась кто ты, только благодаря башнѣ Сенъ-Сильвера? Я спрашиваю себя, не играли ли вы оба безсознательно одну и ту же игру, такъ какъ, обнаруживъ наконецъ твое имя, маленькая плутовка воздержалась назвать тебѣ свое. Во всякомъ случаѣ я никогда не могла бы пожелать болѣе поэтической обстановки для встрѣчи моего брата съ моей маленькой Занной, и мнѣ покажется теперь ужасно банальнымъ представить г-на Мишеля Треморъ миссъ Сусаннѣ Севернъ-Джэксонъ (Севернъ — имя ея пріемнаго отца) въ обыкновенной гостиной.

„Бѣдная малютка! Я была вполнѣ довольна, когда увидѣла изъ ея письма, что она въ Прекруа у Май Бетюнъ, балующей и лелѣющей ее, какъ бы я сама ее баловала и лелѣяла. Мнѣ ужасно стыдно, но я почти рада тому, что миссъ Стевенсъ была достаточно больна, чтобы секретарь сталъ ей настолько же не нуженъ, насколько становилась необходима сидѣлка. Всѣ эти событія были предначертаны. Нужно было, чтобы миссъ Сара выводила изъ себя всю зиму Май Бетюнъ и чтобы миссъ Стевенсъ слегла въ постель весной, для того чтобы моя прелестная кузина, воспитательница Модъ и Клары, встрѣтила въ одинъ дождливый день въ лѣсахъ Ривайера вѣрнаго своей голубятнѣ владѣльца Сенъ-Сильвера?

„Напиши мнѣ поскорѣе, я тороплюсь узнать отъ тебя романъ „Зеленой Гробницы“.

„Робертъ отнынѣ въ состояніи оглушить всѣхъ присяжныхъ засѣдателей со всей земли. Онъ разсчитываетъ, что мы уѣдемъ изъ Каннъ около 18-го этого мѣсяца и что мы поселимся въ Кастельфлорѣ раньше 1 мая — какъ разъ, увы! въ моментъ, когда Бетюны уѣдутъ во Флоренцію, а мой братъ отправится къ туманнымъ берегамъ фіордовъ, чтобы вернуться къ намъ скальдомъ или, что еще хуже, съ чертами ибсеновскаго резонера! Злой дикарь!

Все-таки я цѣлую тебя

Твоя Колетта“.

Мишель сложилъ это письмо вчетверо, разорвалъ его и бросилъ куски въ каминъ. Воспитательницей Бетюновъ была теперь не миссъ Сара, а миссъ Севернъ, она же велосипедистка „Зеленой Гробницы“ и внучка тети Регины, молодая кузина, которую Колетта называла еще ея дѣтскимъ именемъ, маленькая Занна, засыпавшая въ 15 лѣтъ такъ мирно за дессертомъ… Колетта не могла выразиться болѣе справедливо; дѣйствительно, казалось, что всѣ обстоятельства спутались, чтобы содействовать одному и тому же результату, но Мишель былъ далекъ отъ того, чтобы разсматривать слѣдствіе столькихъ причинъ такъ же просто, какъ его сестра, и восхвалять, подобно ей, искусство невидимой руки, которая, казалось, сплела его судьбу. Рокъ завелъ его въ западню; теперь задача состояла въ томъ, чтобы оттуда выбраться.

Хотя письмо Колетты освѣщало темный пунктъ, все же оно не помогло молодому человѣку распутать это глупое положеніе. Проектъ написать Клоду становился неисполнимымъ. Миссія вывести изъ заблужденія главную жертву безразсудной шутки делалась теперь слишкомъ щекотливой, чтобы ее препоручить виновному.

Самое благоразумное рѣшеніе было разсказать все г-жѣ Бетюнъ и положиться на ея женскій тактъ. Уши Клода конечно немного потерпятъ вслѣдствіе этого объясненія, но Тремору не приходилось бояться для автора столькихъ бѣдствій, сколько отъ чрезмѣрной временами строгости самого Бетюна.

Все его состраданіе обратилось на его молоденькую, малоизвѣстную ему кузину. Просто, безъ колебаній она согласилась отдать свою прекрасную молодость человѣку, который, ей казалось, ея любилъ, а онъ собирался оттолкнуть безцѣнный даръ, онъ собирался грубо сказать: „вы соглашаетесь выйти за меня, мрачнаго, угрюмаго, разочарованнаго во многомъ; но я отказываюсь отъ васъ, которая вся — красота, вся — надежда и вся — радость“.

Бѣдное дитя! Она уже много страдала, теряя одного за другимъ своихъ родителей, свою бабушку, своего дядю, всѣхъ естественныхъ покровителей ея слабости, ея неопытности; но въ 20 лѣтъ рѣдко теряютъ вѣру въ жизнь, рѣдко ея боятся, рѣдко не ждутъ отъ нея чудесныхъ сюрпризовъ.

И конечно маленькая Занна улыбалась будущему, не представляя себѣ, чтобы кто-нибудь могъ ответить строгимъ взоромъ на эту довѣрчивую улыбку. Благодаря Мишелю мучительный стыдъ замѣнитъ это счастливое довѣріе, онъ нанесетъ женщинѣ, молодой дѣвушкѣ, высшее оскорбленіе — видѣть себя пренебреженной, послѣ того, какъ она дала свое согласіе стать невѣстой! И избѣгая ужаса встрѣчи со своимъ женихомъ „на день“, быть можетъ бѣдная молоденькая воспитательница покинетъ радушный и дружескій домъ, который ее пріютилъ… Проказы шалуна Клода угрожали трагическими послѣдствіями…

Мишель взялся вновь за письмо миссъ Севернъ. Онъ принялся разбирать каждую фразу, и онѣ всѣ сдѣлались теперь для него ясными.

Нѣтъ, конечно Мишелю Тремору и внучкѣ Регины Брукъ было предопредѣлено не оставаться чуждыми одинъ для другого, и было бы вполнѣ естественно, чтобы этотъ большой кузенъ сталъ опорой для бѣдной маленькой кузины, одинокой въ этомъ огромномъ мірѣ…

Сусанна была благодарна Мишелю, забывшему, что она живетъ своимъ трудомъ, и не краснѣвшему изъ-за этого, подобно другимъ. Она удивлялась, что онъ такъ хорошо скрывалъ свои намѣренія. Она думала, что ему было пріятно разыграть невѣдѣніе, дать себя очаровать, не требуя родственнаго довѣрія. Действительно, если бы Мишель не узналъ свою кузину въ тотъ день, развѣ бы онъ обратился къ ней спустя нѣсколько дней съ предложеніемъ.

Все таки это предложеніе удивило молодую дѣвушку, и если она на него такъ отвѣтила, то потому, что знала своего кузена гораздо больше, чѣмъ это было возможно въ два свиданія, съ промежуткомъ въ шесть лѣтъ… Она, однако, наивно извинялась за поспѣшное согласіе.

Въ концѣ письма, наскучивъ обращеніемъ „Милостивый государь“, она писала „мой милый Мишель“ троюродному брату. Затѣмъ она просила Мишеля придти поговорить съ ней; ей нужно было сказать ему многое… Ей хотѣлось, вѣроятно, чтобы онъ лучше ее узналъ, и вѣроятно также, хорошенько узнать того кузена, которому она отдавала свою жизнь.

Наконецъ, боясь показаться слишкомъ отличной отъ молодыхъ французскихъ барышень, она, чтобы закончить, искала очень корректную формулу…

Мишель смѣялся надъ собой, что могъ приписать такое юношеское письмо миссъ Сарѣ. Страшная жалость, чувство трогательной заботы умиляли его, напомнивъ ему то, что онъ испытывалъ наканунѣ, мечтая о своихъ дѣтяхъ и своей любви къ нимъ; и онъ досадовалъ на себя за свои отклоненiя въ сторону. Сегодняшняя встрѣча, невольная комедія, разыгранная имъ, еще болѣе усложняли положеніе.

Онъ обвинялъ себя, Клода, также Колетту, которая вѣроятно превратила своего брата въ паладина, чтобы представить его воображенію Сюзанны. Ахъ, какое это было бы счастье, если бы молодая дѣвушка ограничилась вѣжливымъ отказомъ своему мнимому воздыхателю!

Но мысли Мишеля уклонились: миссъ Севернъ, одинокая, бѣдная или почти бѣдная, искала богатства и положенія въ свѣтѣ; она ухватилась за первую встрѣченную случайность. Въ этомъ случаѣ униженіе молодой дѣвушки не могло особенно огорчить бывшаго возлюбленнаго м-ль Морель; напротивъ, оно было бы местью за него. Мишель старался даже найти удовольствіе въ этой мысли; но она была въ полномъ противорѣчіи съ его великодушной натурой, и онъ оставилъ ее, забывъ совершенно свою кузину, чтобы горько посмѣяться надъ тѣмъ, съ какимъ глупымъ видомъ онъ появится завтра у г-жи Бетюнъ.

Въ тотъ моментъ, когда онъ, пообѣдавъ, вставалъ изъ-за стола, неожиданно появился Альбертъ Даранъ, и Мишель испустилъ вздохъ облегченія. Владѣлецъ башни Сенъ-Сильвера рѣшительно усталъ отъ своихъ разговоровъ наединѣ съ Мишелемъ Треморомъ!

Онъ потащилъ вновь прибывшаго въ кабинетъ съ драгоцѣнными обоями и, жалуясь, передалъ ему странную исторію; но эффектъ отъ этого разсказа получился неожиданный. Даранъ разразился хохотомъ, онъ задыхался отъ смѣха.

— Это великолѣпно! — воскликнулъ онъ; — мы сговорились, признавъ, что неблагодарная роль „будущаго жениха“ тебѣ плохо подходитъ и что нужно, чтобы милое дитя тебя избавило отъ скуки долгаго ухаживанія и колебаній, предшествующихъ предложенію… Не такъ ли!…

При смѣхѣ своего друга Мишель закусилъ губу.

— Я, право, совсѣмъ не нахожусь въ шутливомъ настроеніи, — сказалъ онъ довольно холодно. — Мнѣ скучно, тягостно отъ этой нелѣпой исторіи; я тебѣ о ней говорилъ, желая получить совѣтъ. Такъ какъ ты можешь мнѣ предложить лишь однѣ язвительныя насмѣшки, оставимъ это и перейдемъ къ другому. Надолго ты здѣсь, въ Ривайерѣ?…

— На недѣлю, — возразилъ спокойно коллекціонеръ.

И онъ замолчалъ, затѣмъ вдругъ, начиная вновь:

— Почему ты не хочешь жениться на этой молодой дѣвушкѣ?

— Почему? — повторилъ Мишель, разгорячившись совсѣмъ на этотъ разъ. — Но, честное слово, ты сходишь съ ума! Развѣ я когда нибудь имѣлъ намѣреніе жениться? И если бы я его даже имѣлъ, развѣ я былъ бы настолько глупъ, чтобы жениться на молодой дѣвушкѣ, которую я едва знаю и которую не люблю!

— Которую ты не любишь чувствомъ Рюи Блаза или Антони, но…

— Которую я просто не люблю, — отрубилъ Мишель.

— Но, — продолжалъ Даранъ съ той же невозмутимостью, но я не вижу, чтобы было необходимо особенно страстно любить женщину, на которой женишься. Каждый день устраиваются очень разумные браки, гдѣ любовь никого не воспламеняетъ. Это часто самые счастливые…

— Денежные браки!…

— Совсѣмъ нѣтъ. Есть мужчины, женящіеся для того, чтобы имѣть пріятную домашнюю жизнь и детей… Если миссъ Севернъ добрая, умная и къ тому же хорошенькая, а это такъ! и здоровая, я повторяю, я не вижу, почему бы тебѣ на ней не жениться.

Сидя въ креслѣ подлѣ шкафа, переполненнаго фарфоромъ, Мишель отбивалъ маршъ на дубовой стѣнкѣ, не глядя на Дарана и дѣлая видъ, что его не слушаетъ; внезапно онъ повернулся, смѣясь въ свою очередь очень горькимъ смѣхомъ.

— „Мишель“ или „Женатый поневолѣ!“ Плохой водевиль Скриба. Знаешь, что я сдѣлаю? Я уѣду завтра и напишу съ Нордкапа г-жѣ Бетюнъ, пусть объясняется со своимъ сыномъ. Что касается тебя, ты единственный въ своемъ родѣ! Нѣтъ, если есть совѣтъ, въ самомъ дѣлѣ, котораго я не ждалъ ни отъ тебя, ни отъ кого, сознаюсь, то это именно тотъ, чтобы возложить на себя отвѣтственность за смѣшное письмо, написанное отъ моего имени плохо воспитаннымъ школьникомъ и жениться на какой нибудь молодой дѣвушкѣ вслѣдствіе первоапрѣльской шутки.

— Это вовсе не какая-нибудь дѣвушка, — упрекнулъ Даранъ. — Это твоя кузина и это жена, назначаемая тебѣ твоей сестрой. Что же касается письма этого маленькаго животнаго, Клода, оно, честное слово, должно быть не такъ плохо написано, разъ къ нему отнеслись такъ серьезно.

— Ты кажется начинаешь находить, что я долженъ чувствовать себя обязаннымъ Клоду!

— Не невозможно, мой милый, — заявилъ изобретатель эликсира Мюскогюльжъ.

— Но ты согласенъ, во всякомъ случаѣ, что я единственный судья въ этомъ дѣлѣ?

— О, безусловно, — возразилъ Даранъ. — Имѣешь ты извѣстія о г-не Фовель?

— Да…

— Хорошія?

— Великолѣпныя.

— Его воспаленіе гортани?

— Вполнѣ прекратилось.

— Тѣмъ лучше, тѣмъ лучше, адвокатъ не долженъ терпѣть затрудненій изъ-за гортани, чортъ возьми!

Разговоръ продолжался въ тонѣ банально-шутливомъ, затѣмъ наступило молчаніе, и Мишель началъ снова:

— Ты, значитъ, не понимаешь, что я покажу чудовищный эгоизмъ, женясь на этой молодой дѣвушкѣ? Ахъ! если бы мнѣ было двадцать лѣтъ! Можетъ быть, я тогда убаюкивалъ бы себя прелестными иллюзіями, можетъ быть я говорилъ бы себѣ: „она хорошенькая, прелестная, я ее полюблю“. Но мнѣ тридцать, я знаю жизнь; и въ особенности я знаю самого себя. Ясный цвѣтъ лица и прекрасные глаза недостаточны, чтобы мнѣ вскружить голову. Я не влюбленъ въ это дитя; допуская, что со временемъ появится искренняя привязанность къ ней, я знаю, что она не внушитъ мнѣ никогда глубокой, пылкой любви; я знаю, что она никогда черезъ меня не познаетъ страсть, на которую она надѣется, на которую она имѣетъ право надѣяться, которую она, вѣроятно, ждетъ отъ меня.

Такъ какъ Даранъ тихо пожалъ плечами, молодой человѣкъ продолжалъ:

— Сдѣлай милость, повѣрь мнѣ, что я не считаю себя неотразимымъ. Но говорятъ, будто поколѣніе молодыхъ романтичныхъ дѣвушекъ еще не совсѣмъ исчезло изъ этого міра, и великія безумія еще трепещутъ въ нѣкоторыхъ 20-лѣтнихъ сердцахъ. Вспомни обстоятельства, при которыхъ мы встрѣтились, миссъ Севернъ и я… и этотъ часъ, проведенный подлѣ могилы умершаго отъ любви рыцаря… и это имя, написанное ею на стѣнѣ подъ вліяніемъ легенды… Ахъ! зачѣмъ я его не прочелъ!… Бѣдная малютка! Она нашла во мнѣ сходство съ рыцаремъ. И три дня спустя послѣ этого начала изъ главы романа Жоржъ Зандъ или Фейе…

— Позволь, добавь еще велосипедъ…

— … она получаетъ письмо отъ Клода. Но она должна была въ тотъ моментъ собрать въ своей послушной памяти сотни фантастическихъ исторій, предметовъ ея прежнихъ грезъ, чтобы построить въ своемъ воображеніи прелестный романъ и лучше убѣдить себя въ томъ, что выраженныя чувства ее тронули. Подумай только, какой ужасъ! Если герой недостоинъ поэмы — баста… Воображеніе — могущественная фея украшаетъ и облагораживаетъ его. Ты увидишь, что, благодаря сумасброднымъ разсказамъ Колетты и исторіи рыцаря, это дитя совершило чудо, превративъ меня въ героя романа, какъ ты говорилъ въ прошлый разъ. Ясно, однако: гордясь любовью легендарной личности, бѣдная дѣвушка неожиданно откроетъ глаза и очутится лицомъ къ лицу съ банальнымъ джентльменомъ, женящимся на ней отъ бездѣлья, чтобы не тянуть долго, какъ говорятъ. Какое разочарованіе! Если бы я серьезно думалъ жениться на Сюзаннѣ Севернъ, я бы не хотѣлъ, чтобы она могла меня обвинять въ обманѣ; то, что я тебѣ сказалъ сейчасъ, я хотѣлъ бы, чтобы она знала.

— Нѣтъ ничего легче, — отвѣтилъ иронически Альбертъ. Ты это ей сообщи…

— Да, можетъ быть… Тогда она мнѣ отвѣтитъ: вы не тотъ, кого я ждала, прощайте…

Даранъ взялъ машинально книжку журнала и перелистывалъ ее, не читая.

— На твоемъ мѣстѣ я не сталъ бы искать вчерашняго дня, ломиться въ открытую дверь, я далъ бы себя увлечь прелестью этого очаровательнаго романа. Можетъ быть въ силу того, что меня считаютъ за героя Фейе , я повѣрилъ бы и сталъ бы въ дѣйствительности таковымъ со временемъ… Вѣра спасаетъ. Во всякомъ случаѣ мнѣ бы очень польстило, чтобы прекрасные глаза видѣли во мнѣ такого… Боже мой, романъ богатаго молодого человѣка, конечно менѣе поэтиченъ, чѣмъ…

— Ты ошибаешься, — возразилъ Мишель. — Очень возможно, что миссъ Севернъ испытала чувства, которыя я тебѣ описалъ… и при всемъ томъ мнѣ нечѣмъ гордиться, такъ какъ при тѣхъ же самыхъ обстоятельствахъ, въ той же самой романтической обстановкѣ, первый встрѣчный пробудилъ бы ихъ подобно мнѣ; и однако, если бы она мнѣ въ нихъ созналась или добровольно дала ихъ угадать, я можетъ быть былъ бы неспособенъ вѣрить въ ихъ искренность, я можетъ быть увидѣлъ бы въ этомъ комедію, второе изданіе комедіи, понимаешь? Молодая, бѣдная дѣвушка, честно продающаяся на всю жизнь и разыгрывающая влюбленную, потому что она не имѣетъ мужества сознаться въ этомъ передъ человѣкомъ, за котораго она выходитъ замужъ! Ахъ, къ несчастью это для меня не новость.

На этотъ разъ Даранъ рѣзко положилъ книгу, которую держалъ, и повернулъ кресло, чтобы лучше видѣть Мишеля:

— Ахъ, вотъ какъ, — сказалъ онъ, — чего же ты хочешь? Ты ненавидишь браки по расчету, но ты не вѣришь въ искренность бѣдной дѣвушки; ты не понимаешь браковъ изъ покорности передъ требованіями свѣта, но ты боялся бы жениться изъ романтическаго увлеченія; ты уважаешь только браки по любви, но ты клянешься, что никогда не будешь любить свою жену; ты презираешь молодыхъ дѣвушекъ, выходящихъ замужъ изъ расчета, но ты говоришь, что, если бы которая изъ нихъ тебѣ выказала любовь, ты не счелъ бы ее искренней… Чего ты хочешь?

— Я не хочу жениться, вотъ и все… И я не желалъ бы, чтобы мое имя было примѣшано къ глупой исторіи… Ты прекрасно понимаешь, что я не пожертвую своей свободой изъ-за первоапрѣльской шутки Клода Бетюна.

— Это вѣрно, — продолжалъ Даранъ примирительнымъ голосомъ, — что ты не отвѣтственъ ни за глупости юнаго Бетюна, ни за опрометчивость миссъ Севернь, которая должна бы обращать вниманіе на числа, какими помѣчены получаемыя ею письма. Ты очень деликатно выяснишь положеніе г-жѣ Бетюнъ, которая также очень деликатно передастъ миссъ Севернъ, что если бы ты чувствовалъ малѣйшую склонность къ браку, ты былъ бы счастливъ пожертвовать собою для ея счастья, но что… и т. д. Наконецъ, ты правъ, все это только сюжетъ для водевиля.

— Ахъ, ты считаешь это за сюжетъ для водевиля, — воскликнулъ Мишель съ полнѣйшей непослѣдовательностью, — ты находишь, что очень смѣшно и забавно сказать молодой дѣвушкѣ: „мадемуазель, вы очень милы, согласившись принять мое имя, но я ни за какую цѣну не соглашусь вамъ его дать…“

— Вѣдь это не ты ей скажешь. Ты все принимаешь трагически.

— Ахъ, прошу тебя Даранъ! — сказалъ молодой человѣкъ, сжимая свой лобъ руками.

И они больше не возвращались къ этому, продолжая говорить о разныхъ вещахъ.

Замѣчаніе его друга напомнила Мишелю о размышленіяхъ, явившихся у него послѣ несчастной встрѣчи съ Клодомъ.

Зачѣмъ мучиться сверхъ мѣры изъ-за этого водевильнаго положенія. Преувеличивать его значеніе — это подчеркивать его странность. Нужно было посмѣяться надъ „1-мъ апрѣля“ Клода. Если бы миссъ Севернъ была умна, она первая посмѣялась бы.

Но труднѣе всего въ подобномъ случаѣ именно умѣть смѣяться такъ, чтобы не казаться отвратительнымъ. Какъ нѣкоторыя шутки кажутся болѣе пошлыми въ устахъ личности, не имѣющей обыкновения шутить, нѣкоторые безпечные поступки, охотно прощаемые легкомысленнымъ существамъ, почти одобряемые у тѣхъ, которые ихъ совершаютъ съ непринужденностью, преувеличиваются и принимаютъ совершенно другія пропорціи, какъ только въ этомъ замѣшано существо серьезнаго или безпокойнаго нрава.

Вся мнительность, вся прежняя застѣнчивость пробудились въ Мишелѣ, и въ отчаянномъ усиліи онъ ставилъ себѣ напрасные вопросы, которые задаешь послѣ совершившагося факта, какъ бы находя удовольствіе въ томъ, чтобы убѣдиться въ своей неудачѣ или въ своей неловкости. Отчего не подождалъ онъ настоящей весны, чтобы покинуть Парижъ? Отчего не уѣхалъ онъ въ Норвегію? Зачѣмъ вообще провелъ онъ зиму во Франціи? Зачѣмъ, тотчасъ же по полученіи письма, приписаннаго имъ тогда еще старой миссъ Сарѣ, не сообщилъ онъ о своихъ безпокойствахъ г-жѣ Бетюнъ, вмѣсто того, чтобы глупо ждать новыхъ осложненій? Почему, наконецъ, въ этотъ же день, на праздникѣ, не имѣлъ онъ мужества отречься отъ нелѣпой помолвки, съ которой его поздравляли? Вотъ это-то какъ бы молчаливое согласіе затрудняло теперь необходимые шаги въ Прекруа для разрѣшенія недоразумѣнія.

Совѣты Дарана, вполнѣ безсмысленные, раздражили Мишеля; одинъ изъ нихъ, впрочемъ, тотъ, который обусловилъ всѣ остальные, занималъ его еще, благодаря неожиданному удивленію, смущенію, тотчасъ же смѣнившемуся негодованіемъ. Какъ могла подобная странная идея придти Дарану, чтобы онъ, Треморъ, воспользовался мистификаціей Клода, чтобъ жениться на своей кузинѣ Сюзаннѣ?

Изъ всѣхъ возможныхъ и невозможныхъ выходовъ можетъ быть это былъ единственный, который не пришелъ въ голову Мишелю до прихода его друга. Его экскурсіи въ область нелѣпаго не шли такъ далеко.

Теперь, болѣе снисходительный къ выходкамъ Дарана, онъ улыбался имъ, сожалѣя о своемъ гнѣвѣ, удивляясь, однако, что всѣ возраженія, приведенныя имъ противъ страннаго предложенія, не пришли на умъ самому разсудительному, умному Альберту.

Затѣмъ слова Дарана напомнили ему мрачныя размышленія, осаждавшія его наканунѣ и мало-помалу, углубляясь все дальше въ томъ направленіи, на которое толкнулъ его Даранъ, онъ вновь сталъ мечтать объ уютѣ, который внесло бы въ его существованіе присутствіе любимой женщины.

Уставшій жить одиноко и преслѣдуемый чувствомъ этой усталости, которое наступало у него послѣ долгаго и почти болѣзненнаго уединенія, онъ приходилъ къ заключенію, что по крайней мѣрѣ въ одномъ пунктѣ Даранъ разсуждалъ правильно, и что бракъ, отъ котораго можно было требовать спокойствія, семейныхъ радостей, прелести домашняго очага и который, слѣдовательно, заключалъ бы извѣстныя условія счастья, могъ бы дѣйствительно осуществить идеалъ спокойной и счастливой жизни, не будучи въ то же время слѣдствіемъ страстнаго увлеченiя.

Мишель и не думалъ жениться на Сюзаннѣ Севернъ; во-первыхъ, это значило бы взять на себя со всей серьезностью развязку шалости дурного тона, а онъ боялся быть смѣшнымъ, это была одна изъ его слабостей; затѣмъ, если предположить, что ему предстоитъ когда нибудь жениться, онъ желалъ только благоразумнаго союза, изъ котораго былъ бы строго исключенъ всякій романтическій элементъ и наконецъ, не наступилъ еще моментъ принять такое серьезное рѣшеніе.

Мишель ненавидѣлъ опрометчивыя рѣшенія. Но можетъ быть, впослѣдствіи, онъ попривыкнетъ къ мысли, что нужно разстаться со своей свободой; можетъ, онъ станетъ отнынѣ меньше противиться Колеттѣ, когда она начнетъ восхвалять передъ нимъ какую нибудь молодую дѣвушку. О! не быть одинокимъ, знать, что у тебя есть обязанности, даже отвѣтственность; сознавать себя центромъ и источникомъ существованія нѣсколькихъ жизней, чувствовать, что не имѣешь права предаваться унынію, что ради другихъ необходимо оставаться властелиномъ своей силы, своего ума, своихъ настроеній!

Одну минуту Мишель увидѣлъ блуждавшій въ темной комнатѣ, благодаря мерцанію огня, тонкій силуэтъ, который не принадлежалъ однако ни велосипедисткѣ изъ лѣса Жувелль, ни хорошенькой американкѣ на деревенскомъ праздникѣ, но это не была и ускользнувшая изъ рамки, вѣчно улыбающаяся бѣлая владѣлица замка. Призрачная, воздушная, она безшумно скользила среди обстановки комнаты… Можетъ быть она разставляла цвѣты въ старый Руанскій фарфоръ? И очарованіе этого неуловимаго образа навѣвало пріятное спокойствіе, проникавшее всѣ предметы. Мишель закрылъ глаза; онъ воображалъ, что кто-то находится здѣсь, что чей-то голосъ заговоритъ съ нимъ, что, если онъ протянетъ руку, рука болѣе тонкая спрячется въ ней, или что онъ одинъ, но въ сосѣдней комнатѣ легкій шумъ иголки мѣрно сопровождаетъ мелодію колыбельной пѣсни.

Одинъ моментъ даже прекрасный открытый взглядъ Симоны Шазе блеснулъ изъ самой глубины тѣни, и смѣющіяся губы Маргариты Сенваль, очень хорошенькой брюнетки, которую Мишель часто встрѣчалъ въ гостиной г-жи Фовель, произнесли таинственныя слова… Тогда маленькая американка попыталась отогнать невинный взоръ и прервать болтливую соперницу, сказавъ:

— Мое имя болѣе нѣжно, чѣмъ имя Аллисъ; невѣста рыцаря — это я; зачѣмъ ты вызываешь другіе образы, кромѣ моего?

Но Мишель отвѣтилъ:

— Ты — романъ, поэзія; романъ и поэзія меня обманули, между ними и мной все кончено; не жди болѣе рыцаря: онъ лежитъ мертвый на своемъ каменномъ ложѣ. Ничье имя не сможетъ взволновать его сердце, ни оживить его взоръ, даже твое, какъ бы нѣжно оно ни было, ни имя, бывшее его послѣднимъ вздохомъ, которое онъ забываетъ теперь въ своемъ вѣчномъ снѣ.