То, что отчет ООН отмечает по отношению к доходам, можно увидеть и в отношении к средствам производства. Поляризация населения мира относительно двух полюсов – труд и капитал – происходит и в этом, более важном, отношении.

 

Численность

В 1861 году, во время написания «Капитала», в Англии на промышленных, строительных и транспортных рабочих приходилось 20 % экономически активного населения. Таким образом, критики теории Маркса, заявляющие, что «сегодня» пролетариат не составляет большинства и поэтому не может претендовать на революционную роль, могли бы адресовать свой упрек еще Марксу, потому что в его время промышленный пролетариат был еще дальше от того, чтобы составлять большинство населения. Тем не менее, за 120 лет доля промышленных, строительных и транспортных рабочих увеличилась в Британии до 37 %.

В ХХ веке, только с 1920-х по 1980-е, количество «классического» пролетариата (рабочего класса) выросло в мире в 6 раз. При этом рост его был также неравномерен. В Европе за этот период численность рабочего класса выросла всего в два раза – с 49 до 102 миллионов, в США и Канаде – в 4 раза, с 23 до 95 миллионов. В то время как в странах Азии, Латинской Америки и Африки численность рабочего класса возросла более чем в 10 раз – с 19 до 217 миллионов (в Латинской Америке с 5 до 63 миллионов, в Азии – с 11 до 130 миллионов, в Африке – с 3 до 24 миллионов). Для сравнения: в середине XIX века, в то время как Маркс писал свой главный труд, в Европе, США и Японии насчитывалось всего 10 миллионов наемных рабочих.

Таким образом, к началу 80-х численность рабочего класса промышленности, транспорта и строительства в странах «центра» и «периферии» сравнялась. Однако неравномерные тенденции его роста сохранились, так что сегодня рабочий класс стран «третьего мира» уже и численно превосходит рабочий класс стран империализма, что, конечно, не может не отражаться на их сравнительном революционном потенциале.

 

Границы

За этот более чем столетний период выросла не только промышленность. Отношения наемного труда проникли в отрасли, где до этого господствовало мелкое производство. Например, страны «центра» почти полностью перешли на крупнокапиталистический способ хозяйства в аграрной сфере. Все больше подвержено пролетаризации сельское хозяйство «третьего мира». Вышеприведенные данные лишь отчасти фиксируют такое изменение. Еще меньше они охватывают слои, которые находятся в процессе пролетаризации.

Многие профессии, которые во времена Маркса и Ленина давали положение мелкого буржуа, стали во второй половине ХХ века пролетарскими. В эти данные они не включены. Их представители по всем показателям принадлежат сегодня к миру наемного труда: это большинство инженеров, врачей, учителей, научных работников, клерков и т. д. Появились профессии, связанные с новыми производительными силами, например, программисты, чья профессия в ряде стран в наше время стала массовой. Большинство наемных работников таких профессий могут быть с полным основанием отнесены к пролетариям. Рядовые работники монополизированного транспорта и торговли, «сферы обслуживания» также являются по своему положению пролетариями.

Эти слои «нового пролетариата», которые отчасти еще находятся в процессе перехода к отношениям наемного труда, часто бывают более активными и революционными, чем «традиционный» рабочий класс крупной промышленности. В 1968 году во Франции дольше всех бастовали торговые работники, вместе с работниками автопарка и шахтерами. На другом конце планеты, в Аргентине, банковские служащие бастовали не реже, чем промышленные рабочие. Все больше наемных работников из числа «нового пролетариата» насчитывает статистика среди электората коммунистических партий мира.

«Новый пролетариат» не представляет ничего принципиально нового для марксистской классовой теории. Новым является его чрезвычайно бурный рост с 1960-х годов и увеличение его значимости в общей политической борьбе пролетариата. Уже в «Капитале» Маркс пишет о том, что в категорию производительных работников входят гораздо более широкие слои, чем просто непосредственные производители материальных благ: «Продукт превращается вообще из непосредственного продукта индивидуального производителя в общественный, в общий продукт совокупного работника, то есть комбинированного рабочего персонала, члены которого ближе или дальше стоят от непосредственного воздействия на предмет труда. Поэтому уже самый кооперативный характер процесса труда неизбежно расширяет понятие производительного труда и его носителя, производительного работника. Теперь для того, чтобы трудиться производительно, нет необходимости непосредственно прилагать свои руки; достаточно быть органом совокупного работника, выполнять одни из его подфункций». Однако, как указывал сам Маркс, понятие пролетариата вовсе не ограничивается даже этим широким понятием «производительного работника», а включает и часть непроизводительных работников, например, торговых рабочих.

Рост «нового пролетариата» более всего заметен в империалистических странах. За 1969–2001 годы число наемных работников в семи ведущих капиталистических странах (США, Канада, Германия, Франция, Великобритания, Япония, Италия) возросло с 183 до 276 миллионов. Количество промышленных рабочих практически не изменилось, незначительно увеличившись с 77 до 78 миллионов. При этом в США, Канаде и Японии их количество возросло на 20–25 %, а в европейских метрополиях снизилось на 23 %. Число же непромышленных рабочих, «нового пролетариата» почти удвоилось – с 105 до 197 миллионов.

Новые слои пролетариата могут быть менее организованными в самом процессе производства, и у них меньше возможностей вести экономическую борьбу, чем у традиционного рабочего класса. Часто они работают на дому или в небольших коллективах и т. д. Тем не менее, эти слои ведут борьбу в других формах – они получили в 1990-е годы название «социальных движений» или «новых социальных движений».

Водитель, учитель, врач, «менеджер по продажам» (так называется наемный работник торговли на рыночном новоязе), программист не идентифицируют себя с «рабочим классом». Реальность же такова, что все они оказываются занятыми в звеньях большой, часто транснациональной, производственной цепочки, объединенной под сенью монополистического капитала. Все они – винтики огромной машины, производящей прибавочную стоимость. Их социальная функция одинакова, хотя трудовые функции могут быть совсем разные. Они – живые носители рабочей силы, которую можно продать и которая продается капиталу.

В конечном счете, полностью классовая идентичность этого «лоскутного» класса, объединяющего сегодня множество непохожих профессий, может выступить, как предупреждала Роза Люксембург, только в момент революционного действия, то есть только в политике. Но эта политика тоже будет лишь концентрированным выражением экономического положения, проанализировать которое – задача теории. Положение это вполне адекватно описывает Энгельс, писавший в примечании 1888 года к «Манифесту Коммунистической партии»: «Под пролетариатом понимается класс современных наемных рабочих, которые, будучи лишены своих собственных средств производства, вынуждены, для того чтобы жить, продавать свою рабочую силу».

Пользуясь таким, действительно марксистским подходом, численность пролетариата современного мира можно определить где-то в 2 миллиарда из 6 миллиардов населения планеты. Таким образом, пролетариат на сегодня стал самым большим общественным классом, хотя историческая сила пролетариата заключается не в его численности, а в организованности.

Важно также отметить, что классы определяются положением во всей системе общественного производства, а не просто отношением найма на отдельных предприятиях. Это еще раз подтверждает актуальность определения классов, данное Лениным:

«Общественные классы, это большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а, следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства».

По отношению к средствам производства (не конкретному средству производства – будь то станок или сверхсовременный компьютерный сервер) представители «старого» и «нового» пролетариата занимают одинаковое положение, хотя в труде одного больше интеллектуальная составляющая, а в труде другого – физическая.

 

Активность

Мощный всплеск активности пролетариата приходится на революционную волну 1968–1975 годов. В 1969–1975 годах на одного работника в среднем приходится 0,5 забастовочного дня в год. Забастовочная борьба в этот период носит всеобщий характер, охватывает все сектора экономики. Промышленный пролетариат находится в авангарде борьбы – в этом секторе на одного работника приходится 1,2 забастовочного дня в год.

В следующий период 1976–1984 годов активность пролетариата постоянно падает, теперь на работника приходится в среднем 0,1–0,2 забастовочных дней в год. При этом основной является борьба против увольнений и закрытия производств, которые затронули целые промышленные районы.

В период 1985–2000 годов спад активности продолжился, однако наметилась важная тенденция стирания границы между промышленностью и «сферой услуг» в забастовочной борьбе.

С середины 90-х эта неприятная тенденция прерывается отдельными всплесками, которые становятся все сильнее.

5 декабря 1995 года 350 тысяч парижан прошли под пение «Интернационала» по улицам столицы Франции, всего по стране в демонстрациях приняли участие более 800 тысяч человек, а за день до этого забастовка железнодорожников сорвала совместные военные маневры Франции и Германии. Так началось то, что позднее назвали «новым социальным движением» – совместные выступления различных пролетарских слоев и студенчества против неолиберальной политики правительства. В 1995 году против правительства Ширака-Жюппе, которое намеревалось по рецептам неолиберальных экономистов сократить дефицит бюджета путем сокращения социальных гарантий, выступили в разных формах 10 миллионов французов.

 

Революции периода неолиберализма

Как и следовало ожидать от Б-фазы развития капитализма, революционный взрывы не так часто происходили в период неолиберальной глобализации. Более того, отягощенное поражением социализма в СССР, Китае и Восточной Европе, революционное движение переживало период деморализации. Революционные организации массово переходили на буржуазные позиции.

Но и в этих условиях революционный процесс не остановился. Революционный центр в 1980-х перемещается в Центральную Америку, где революционным движением охвачены почти все страны. Революция происходит в Никарагуа, где к власти приходит Сандинистский фронт национального освобождения. Начинается революция в Сальвадоре. Однако эти выступления были либо подавлены (как в Сальвадоре), либо организации, их возглавлявшие, принуждены к компромиссу угрозой вмешательства со стороны США (как в Никарагуа).

Характерной идеологической особенностью центральноамериканской революции становится то, что в единую организацию сливаются различные социалистические тенденции, которые ранее вели между собою борьбу. Так, в Сальвадоре на основе единой революционной программы объединяются просоветские коммунисты, маоисты, троцкисты и часть социал-демократов. Это отражает изменения центральных вопросов, стоящих перед революционерами – теперь это уже не вопрос о природе СССР, который разделял троцкистов, сталинистов, маоистов.

Революции, которые намечают новую волну мировой революции в конце неолиберальной Б-фазы развития мирового капитализма, еще больше усиливают эту тенденцию. Так революция в Непале, которую возглавила Коммунистическая партия Непала (маоистская), имеет в числе своих противников другие «коммунистические» организации, также рисующие на знаменах Мао. В Венесуэле, где буржуазно-демократическая, антиимпериалистическая революция, начатая под знаменами Симона Боливара, перерастает в социалистическую, президент Уго Чавес является поклонником Мао Цзэдуна, но часто заявляет также о своей приверженности идеям Троцкого, в то же время в числе его советников марксисты, принадлежащие к разным течениям мирового коммунизма, а в состав боливарианского фронта входят коммунистические, маоистские, троцкистские группы.

Марксисты, воспитанные в разных традициях, связанных с драматически противоречивой судьбой социализма в ХХ веке, на новом этапе революционной истории приходят к одним и тем же выводам. Все более настоятельно требуется единство на основе революционной стратегии. Это объединение будет проходить не по основанию отношения к СССР в тот или иной период его истории (хотя, конечно, дискуссии об этом важны для марксистской теории), а по основанию выбора революционной стратегии в сегодняшних условиях. К сожалению, такой подход наталкивается на рецидивы сектантства, тянущиеся хвостом из предшествующего этапа революционной борьбы.

 

Конвейер войн

После двух мировых войн, в которых империализм разрешал свои противоречия ценой миллионов жизней, во второй половине ХХ века войны становятся постоянным явлением, но в локальном масштабе. Они то вспыхивают, то погасают, то в одной, то в другой точке на периферии мирового капитализма. Наряду с «мирной» Европой и Северной Америкой, появляются целые регионы, где война становится постоянным явлением, «нормой». Там, где деколонизация проходила по сценарию империалистических стран, государственные границы были нарезаны так, чтобы этнические или религиозные конфликты не утихали. Примером этого является Индия и Пакистан, рубежи которым нарисовала английская администрация. Другой «фабрикой войн» была и остается Африка. Здесь более развитые племена использовались колонизаторами в качестве охотников за рабами из числа менее развитых. Века работорговли породили стойкую ненависть этих племен друг к другу – только в 90-е годы ХХ века геноцид и война, которые стали будничными явлениями в Африке, унесли более 10 миллионов жизней. Ближний Восток, где Израиль стал боевым отрядом мирового капитала в борьбе с антиимпериалистическим движением, также продолжает оставаться негаснущим очагом войны. Империализмом была инспирирована ирано-иракская война в 80-е. Тогда США снабжали оружием и поддерживали сегодняшнего «дьявола во плоти» Саддама Хусейна поставляя ему все виды оружия, включая химическое и бактериологическое. США поддерживали Хусейна, когда он уничтожал иракских коммунистов и курдов, борющихся за независимость.

90-е годы начинаются войной США против Ирака и войной в Югославии, которая также завершается империалистическим вмешательством. В ходе Югославской кампании НАТО обостряются отношения межу США и Германией, которые преследуют несколько разные интересы в ходе совместной агрессии.

Новую интенсивность войнам империализма придает кризис 2001 года. Этот кризис, который экономисты сравнивали с Великой депрессией 30-х годов, оказался, однако, менее разрушительным, чем его исторический предшественник. Обвал фондового рынка в области «новых технологий» стал самым серьезным его последствием. Этот же обвал передал фактически власть в США в руки группы неоконсерваторов, тесно связанных с сырьевыми монополиями.

Буш, их кандидат в президенты, пришел к власти, набрав меньшинство голосов на выборах, в результате скандального пересчета голосов во Флориде, фальсификации голосования.

В 30-е годы Гитлер был поставлен во главу Германии крупнейшими немецкими стальными и химическими монополиями – Тиссеном, Круппом и др. Гитлер был нужен крупному капиталу Германии для того, чтобы осуществить скорейший захват рынков сбыта и источников сырья военными методами, потеснив основных конкурентов Германии – Британию и Францию. Буш поставлен с той же целью американскими корпорациями «Дженерал электрик», «Экссон Мобил», «Шеврон», «Нортроп», «Хеллибертон». Большая часть американской администрации напрямую связана с энергетическими монополиями, наиболее реакционной, крайне правой, профашистской частью бизнеса США. Вице-президент Дик Чейни – бывший глава и нынешний совладелец корпорации «Хеллибертон». Советник национальной безопасности Кондолиза Райс – бывший член совета директоров корпорации «Шеврон».

Первой жертвой агрессивной политики новой администрации стал Афганистан. Война была начала в 2001 году, поводом стала террористическая атака в Нью-Йорке. Однако связь между атакой террористов и завоеванием Афганистана уже тогда казалась сомнительной общественному мнению даже внутри США. Появившиеся позже свидетельства показывают, что военная операция готовилась заранее. Бывший министр иностранных дел Пакистана Ниаз Наак заявил в июле 2001 г., что «американские государственные служащие сообщили ему о плане американцев начать военную акцию против режима талибов и заменить их правительством «умеренных» афганцев. Акция должна проводиться с баз в Таджикистане. Ему также было сказано, что, если будет принято решение о поддержке акции, она может быть проведена в середине октября».

Причиной войны стал кризис перепроизводства, а решением – увеличивающийся военный заказ. В Афганистане американская армия применяла прежде всего самое дорогостоящее вооружение. Военно-промышленный комплекс, таким образом, стал тем «маленьким мотором», который заводил «большой мотор» капиталистической экономики США. Война в Афганистане, а потом и война в Ираке, помогли США гораздо быстрее преодолеть последствия кризиса, чем их европейским конкурентам.

Военные расходы США снизились с $382,5 миллиарда в 1985 году до $276,3 миллиарда в 1997 году. Потоптавшись на этой отметке в 1998–2000 годах, военные расходы резко скакнули в 2001 году, и продолжают расти. В 2006 году они составили $561,8 миллиарда. Увеличение военных расходов в два раза не могут быть объяснены реальной военной угрозой – ни Ирак, ни Иран, ни крошечная Северная Корея не представляют для США военной угрозы. Причины сугубо экономические, война – лишь следствие противоречий развития капиталистической экономики. Бум в военной промышленности становится основным фактором роста американского капитализма, ВПК сменил «новую экономку» в качестве локомотива экономического развития. У американских компаний, занимающихся производством оружия, увеличение продаж составило почти 60 % (с $157 миллиардов в 2000 году до $268 миллиардов в 2004 году).

Важной для постсоветского пространства является война в Чечне, которую российский империализм ведет с небольшими перерывами с 1994 года. Из средства получения дополнительных сверхприбылей путем банковских спекуляций она превратилась в средство постоянного обогащения за счет военных заказов, «восстановления» и других способов потребления бюджетных средств. Здесь, как и в США сегодня, сырьевые и военные монополии задают тон внутренней политике и военной политике правящего класса. Не удивительно поэтому, что обе масштабные «операции» российских войск в Чечне совпадают с периодом роста цен на нефть на мировом рынке. Фактически война идет за контроль над Каспийской нефтью и ее транспортировкой, в которой компания «Транснефть» выступает конкурентом европейско-турецкого консорциума. Народ Чечни становится жертвой этого империалистического конфликта.

В США и в России военная истерия служила удобным поводом к ужесточению внутреннего режима, принятию «антитеррористического» законодательства, серьезно ограничивающего права и свободы человека. Это еще раз доказывает, что без борьбы за свободу угнетенных наций никогда не достигнут свободы и нации-угнетатели.