Загадки старых мастеров

Шапиро Александр

Часть 3

Примечания переводчика

 

 

Глава 1

Узнать цитату

В 1918 году британские войска воевали с турками в Палестине. На 14 февраля была запланирована атака на арабскую деревню Михмас. В ночь перед атакой майор Вивиан Джильберт читал Библию. Прочитав 14-ю главу Первой Книги Царств, майор бросился к командиру полка, тот созвал экстренное совещание и план атаки был полностью изменен. О чем же говорится в 14-й главе? Там идет речь об отважном Ионафане, который во главе небольшого отряда евреев сражался против филистимлян. И однажды Ионафан хитростью захватил деревню филистимлян. А называлась деревня… Михмас.

14: Между переходами, по которым Ионафан искал пробраться к отряду Филистимскому, была острая скала с одной стороны и острая скала с другой: имя одной Боцец, а имя другой Сене; одна скала выдавалась с севера к Михмасу, другая с юга к Гиве… И сказал Ионафан: вот, мы перейдем к этим людям и станем на виду у них… Когда… они стали на виду у отряда Филистимского, то Филистимляне сказали: вот, Евреи выходят из ущелий, в которых попрятались они…

Англичане с успехом повторили хитрость Ионафана: небольшой отряд пехоты прошёл по ущелью между скалами Боцец и Сене, а турки, как когда-то филистимляне, решили, что они окружены и поспешили сдаться в плен.

«В ту ночь в Михмасе мы убили или взяли в плен всех турок и таким образом, спустя тысячи лет, британские войска успешно применили военные хитрости Саула и Ионафана…» — так спустя 5 лет написал в своей книге майор Вивиан Джильберт.

Узнавание цитат редко помогает в военных операциях, но для переводчика это умение часто может оказаться необходимым.

Известная библейская фраза «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» впервые встречается в Ветхом Завете в 13-й главе книги пророка Осии. Этими словами Всевышний призывает кару:

14: От власти ада Я искуплю их, от смерти избавлю их. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? Раскаяния в том не будет у Меня.

Второй раз в точности эта же фраза встречается в Новом Завете в Первом послании к Коринфянам. Но там ее смысл полностью противоположный — это насмешка над бессильными смертью и адом:

54: Когда же тленное это облечется в нетление и смертное это облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: «поглощена смерть победой».

55: Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?

И если в первом случае пунктуация соответствует смыслу, то во втором — конечно же, нет. Точнее было бы записать так: «Смерть! где твое жало?! ад! где твоя победа?!» В этом варианте дополнительная пара восклицательных знаков помогает выразить характерный для Нового Завета пафос торжества над смертью. Эту особенность пунктуации обязательно надо учитывать при переводе аллюзий на библейский текст. Например, в известном стихотворении английского поэта Алескандра Поупа две последние строчки очень близки к библейской фразе.

Александр Поуп Умирающий христианин к своей душе Искра Божья, покидай Остов смертный и взлетай! Дрожь, надежда, угасанье, Боль и нега умиранья! Спор, Природа, прекрати, И в жизнь позволь мне перейти. Шепчут ангелы: «Пора! Отходи, душа-сестра.» Чем я буду скоро взят? Ум уводит, застит взгляд, Глушит дыханье, мысли кружит — Это ли смерть? — душа, расскажи. Тускнеет мир; теперь в глазах Небес просторы, а в ушах — Звук ангельский. Сначала Дай мне крыла! Взлетаю я! О, ад! Победа где твоя?! О, смерть! Твое где жало?!
Alexander Pope The Dying Christian to his Soul Vital spark of heav’nly flame! Quit, O quit this mortal frame: Trembling, hoping, ling’ring, flying, O the pain, the bliss of dying! Cease, fond Nature, cease thy strife, And let me languish into life. Hark! they whisper; angels say, Sister Spirit, come away! What is this absorbs me quite? Steals my senses, shuts my sight, Drowns my spirits, draws my breath? Tell me, my soul, can this be death? The world recedes; it disappears! Heav’n opens on my eyes! my ears With sounds seraphic ring! Lend, lend your wings! I mount! I fly! O Grave! where is thy victory? O Death! where is thy sting?

В 1921 году Альберт Эйнштейн впервые посетил США. Эйнштейн был сионистом и его визит был туром в поддержку образования Израиля. Впрочем, великий учёный дал несколько лекций в Принстонском университете, где был награждён почётной степенью. Эйнштейн со школьной скамьи был с языками не в ладах, поэтому читал лекции на родном немецком.

На церемонии награждения президент Принстонского университета произнес такие слова: «Мы приветствуем нового Колумба науки, который в одиночку плывет сквозь мысли странные моря». Вряд ли Эйнштейн узнал эту цитату из Вордсворта. А ведь ему сделали самый серьезный комплимент, который может получить ученый в англоязычном мире — Эйнштейна сравнили не только с Колумбом, но и с Ньютоном.

Статуя Ньютона в Кембридже

В конце XVIII века Уильям Вордсворт учился в Кембридже. Из окна своей комнаты он видел статую Ньютона. Позже в ставшей классической поэме «Прелюдия» Вордсворт написал:

С моей подушки, освещенный светом Луны и добрых звезд, я видеть мог На постаменте статую Ньютона. Он держит призму. Тихое лицо Как циферблат ума, что в одиночку Плывет сквозь Мысли странные моря.
And from my pillow, looking forth by light Of moon or favouring stars, I could behold The antechapel where the statue stood Of Newton with his prism and silent face, The marble index of a mind for ever Voyaging through strange seas of Thought, alone.

Поэтические цитаты встречаются на каждом шагу, нужно только присмотреться. Взглянем, например, на подсластитель Sweet’n Low.

Подсластитель Sweet’n Low

Скрипичный ключ и нотный стан напоминают об английской колыбельной XIX века на слова Альфреда Теннисона.

Сладкий и легкий, сладкий и легкий, Ветер западного моря, Легкий, легкий, вдохни и подуй, Ветер западного моря! Над набегающими волнами пойди, Приди от угасающей луны, и подуй, Придуй его снова ко мне; Пока мой малыш, пока мой милый малыш уснул.
Sweet and low, sweet and low, Wind of the western sea, Low, low, breathe and blow, Wind of the western sea! Over the rolling waters go, Come from the dying moon, and blow, Blow him again to me; While my little one, while my pretty one, sleeps.

Если мы посмотрим на известную картину Караваджо «Лютнист», то увидим, что перед лютнистом на столе лежат ноты. Исследователи выяснили, что изображенные на картине ноты — музыка де Лайоля к 11-му сонету Петрарки.

Петрарка Сонет XI На солнце ли, в тени, но Вы вуали с тех самых пор, как сердца моего большой раздор стал ясен Вам, не поднимали. Пока я мысли нежные таил, И к гибели рассудок мой стремился, Был жалостью Ваш облик облечён; Но лишь мой пыл Амуром Вам открылся, Как золото волос покров сокрыл, И мир от взглядов милых ограждён. Я самого желанного лишён: мной властвует вуаль до смертной мглы, июль или февраль — огни прекрасных глаз видны едва ли.
Petrarca Sonetto XI Lassare il velo o per sole o per ombra, donna, non vi vid’io poi che in me conosceste il gran desio ch’ogni altra voglia d’entr’al cor mi sgombra. Mentr’io portava i be’ pensier’ celati, ch’ànno la mente desïando morta, vidivi di pietate ornare il volto; ma poi ch’Amor di me vi fece accorta, fuor i biondi capelli allor velati, et l’amoroso sguardo in sé raccolto. Quel ch’i’ piú desiava in voi m’è tolto: sí mi governa il velo che per mia morte, et al caldo et al gielo, de’ be’ vostr’occhi il dolce lume adombra.

Караваджо, «Лютнист»

 

Глава 2

Фига в кармане

В 1638 году английский политик и поэт Джон Мильтон побывал в Тоскане. Там он посетил находящегося под домашним арестом Галилео Галилея. Вернувшись в Англию, в поэме «Потерянный рай» Мильтон написал о Галилее.

…круглый диск, Огромный и похожий на луну, Когда ее в оптическом стекле, С Вальдарно или Фьезольских высот, Мудрец Тосканский ночью созерцал, Стремясь на шаре пестром различить Материки, потоки и хребты.

В Британском музее есть картина «Мильтон, посещающий заточенного инквизицией Галилея». Ее написал в 1847 году британский художник Соломон Харт.

На первый взгляд ничего загадочного в картине Харта нет. Справа сидит Галилей, слева входит Мильтон, в центре расположен телескоп. Можно предположить, что контраст яркого света снаружи и полумрака комнаты намекает на то, что в старости и Галилей, и Мильтон потеряют зрение. В целом, нейтральная атмосфера. Но это только на первый взгляд. Если мы обратим внимание на картину на стене, над телескопом, то увидим, что это картина Тициана «Убийство Петра Веронского».

Эта картина переносит нас в 1252 год. В этом году было совершено убийство святого Петра Веронского, инквизитора Ломбардии и ярого борца с ересями. Убийца раскроил ему череп тесаком, поэтому на картинах Петра Веронского изображают либо в момент убийства, либо с кинжалом или тесаком в голове. (Соответственно, молятся Петру Веронскому с просьбами исцелить от мигрени.)

Соломон Харт, «Мильтон, посещающий заточённого инквизицией Галилея»

Убийцей инквизитора был Карино Бальзамо, который позже постригся в монахи, а много лет спустя после смерти был признан блаженным. И теперь на картине Харта вместо нейтральной атмосферы мы видим конфликт между Галилеем и Инквизицией, а также догадываемся, на чьей стороне в этом конфликте художник.

Тициан, «Убийство Петра Веронского»

Конечно же, в поэзии тоже встречаются фиги в кармане. Байрон начинает девятую песню поэмы «Дон Жуан» обращением к Веллингтону. В этом обращении Байрон двумя каламбурами намекает на казнь легендарного маршала Нея, который был осуждён в результате политического процесса.

О, Веллингтон! (иль «Villainton» — двояко Звучит для Славы сей геройский звук. Французы даже с именем вояки Не справились, но шутят без натуг: Смех битых и побивших — одинаков.) Ты получил признание заслуг. Посмей кто твой триумф не чтить вполне — Восстанут люди, осуждая: «Нет!»
Oh, Wellington! (or «Villainton» — for Fame Sounds the heroic syllables both ways; France could not even conquer your great name, But punn’d it down to this facetious phrase — Beating or beaten she will laugh the same), You have obtain’d great pensions and much praise: Glory like yours should any dare gainsay, Humanity would rise, and thunder «Nay!»

Первая игра слов основана на шутке тех времен. После наполеоновских войн Веллингтон получил должность английского посланника в Париже. Этим англичане лишний раз напомнили французам о поражении, что было несколько бестактно. В ответ остроумные французы прозвали Веллингтона «Villainton», что звучит похоже на фамилию английского полководца, но по-французски означает «дурной тон».

Вторая игра слов посторена на том, что последнее слово этой строфы можно заменить на фамилию маршала. По легенде (вероятно, придуманной самим Байроном) наборщик спросил поэта, как писать последнюю строчку:

Восстанут люди, осуждая: «Нет!»

или

Восстанут люди, осуждая: «Ней!»

В оригинале Байрон обыгрывает английское отрицание «nay» и фамилию маршала Ney.

Одна из самых изящных поэтических эскапад принадлежит перу Артура О’Коннора. Ирландец-националист Артур О’Коннор участвовал в борьбе за независимость от Англии. В 1796 году он отправился в Париж и там уговорил французское революционное правительство помочь войсками ирландским борцам за независимость. Французы отправили на помощь ирландцам флот из 35 кораблей. Но этот флот попал в шторм и не смог высадить десант в Ирландии. Британские власти узнали об этом и в 1798 году арестовали О’Коннора. В тюрьме он написал покаянное стихотворение.

Красу дворцов и королей Ценю я выше всех вещей. Страну люблю, а мой король Важнейшую играет роль. Британский королевский стяг Здесь ждет торжественных присяг. Хотел бы я изгнать сперва И Здравый Смысл и Права. Ничтожен будет и презрен Чума дворянства — Томас Пейн. Давно пора спровадить вон Свободной Франции закон.
The pomp of courts, and pride of kings, I prize above all earthly things; I love my country, but my king, Above all men his praise I’ll sing. The royal banners are display’d, And may success the standard aid: I fain would banish far from hence The Rights of Man and Common Sense. Destruction to that odious name, The plague of princes, Thomas Paine, Defeat and ruin seize the cause Of France, her liberty, and laws.

Это стихотворение было опубликовано в местной ирландской газете. Во многом благодаря этим двум строфам суд вынес О’Коннору оправдательный приговор.

Но хитрый ирландец обвел англичан вокруг пальца. Дело в том, что по его просьбе стихотворение было напечатано в газете в два столбца.

Красу дворцов и королей Хотел бы я изгнать сперва

Ценю я выше всех вещей. И Здравый Смысл и Права.

Страну люблю, а мой король Ничтожен будет и презрен

Важнейшую играет роль. Чума дворянства — Томас Пейн.

Британский королевский стяг Давно пора спровадить вон

Здесь ждет торжественных присяг. Свободной Франции закон.

Ирландцы знали, что покаянным это стихотворение кажется только на первый взгляд. Его подлинный смысл открывается, если вторую строфу записать справа от первой и читать подряд всё, что написано в каждой строке.

Вскоре О’Коннора арестовали снова. Он провёл в тюрьме несколько лет, а потом был депортирован во Францию. Там он начал службу в армии Наполеона, быстро дослужился до генеральского звания, женился на дочери маркиза де Кондорсе и вел активную литературную жизнь.

В стихотворении упоминается американец Томас Пейн — один из выдающихся гуманистов девятнадцатого века, а также два произведения Пейна: памфлет «Здравый смысл» и трактат «Права человека». Эти работы оказали значительное влияние на развитие как ирландской, так и американской борьбы за независимость от Англии. Идеи Пейна нашли отражение в Декларации Независимости и заложили основы либерализма.

Но не у всех заговорщиков против английской короны была такая удача, как у О’Коннора. Одному из них особенно не везло. Он жил в Англии в конце XVI века и исповедовал католицизм. Но ему не повезло — эту религию запретила королева Елизавета. Тогда Тичборн примкнул к заговору против Елизаветы в надежде посадить на престол католичку Марию Стюарт. Но Тичборну не повезло — заговор раскрыли. Многие заговорщики, спасаясь, бежали из Лондона. Но Тичборну опять не повезло — он повредил ногу и не мог сбежать. Его схватили и судили. Ему не повезло в последний раз: его и нескольких других заговорщиков приговорили к самой мучительной казни — четвертованию. Казнь была настолько ужасной, что зрители прониклись сочувствием к заговорщикам. Узнав об этом, власти заменили остальным заговорщикам четвертование на повешение.

За день до казни Чиддэк Тичборн написал стихотворение — элегию из трех строф. Он передал это стихотворение жене вместе с прощальным письмом. Это одна из лучших элегий, когда-либо написанных на английском языке.

Чиддэк Тичборн Элегия Мой цвет весны — лишь изморозь хлопот, Мой пир услад — лишь немощи еда, Мой сноп зерна — лишь плевел обмолот, И все блага — лишь тщетная нужда. Был ярким день, но не распалась мгла, Вот я живу, вот жизнь моя прошла. Мой смолк рассказ, хоть не прочитан вслух, Мой плод упал, хоть листья зелены. Мой сник задор, хоть не состарен дух, И мир — в глазах, что миру не видны. Порвалась нить, хоть пряха не пряла, Вот я живу, вот жизнь моя прошла. Я смерть искал — она в утробе ждёт, Я жить хотел — жизнь это тени след, Я брел в пыли — в прах лягу в свой черёд, И вот я мертв, а вот — рождён на свет. Мой кубок полн, вот — влага истекла, Вот я живу, вот жизнь моя прошла.
Chidiock Tichborne Elegy My prime of youth is but a frost of cares, My feast of joy is but a dish of pain, My crop of corn is but a field of tares, And all my good is but vain hope of gain. The day is past, and yet I saw no sun, And now I live, and now my life is done. My tale was heard and yet it was not told, My fruit is fallen, and yet my leaves are green, My youth is spent and yet I am not old, I saw the world and yet I was not seen. My thread is cut and yet it is not spun, And now I live, and now my life is done. I sought my death and found it in my womb, I looked for life and saw it was a shade, I trod the earth and knew it was my tomb, And now I die, and now I was but made. My glass is full, and now my glass is run, And now I live, and now my life is done.

 

Глава 3

Примечания к балладе

В старинной литературе часто встречаются образы, аллюзии и отсылки, которые были знакомы современникам автора, но утратили свою актуальность в наши дни. В идеальном случае все эти моменты собраны и разъяснены в специальном разделе «примечания переводчика». Подобные примечания — важная для понимания и познавательная часть чтения.

Плохо, когда переводчики не удосуживаются составить примечания. И уж совсем безобразно, когда переводчики просто опускают сложные и малоизвестные моменты. В последнем случае может даже измениться восприятие произведения.

В качестве примера прочитаем балладу Сирано де Бержерака из первой части одноименной пьесы Ростана. Вспомним, что в пьесе Сирано перед дуэлью с виконтом де Вальвером говорит, что во время дуэли экспромтом сочинит балладу. Вот она:

Свой фетр отбрасываю вдаль я, Мой плащ летит ему вдогон, Затем, поблескивая сталью, Свой обнажаю эспадон. Изящный словно Селадон, Как Скарамуш востёр, решаю Вам сообщить, мой Мирмидон: Туше посылку завершает. (Обмениваются первыми ударами) Вы зря играете моралью. Где нанизать Вас, фанфарон? Пронзить Вам сердце за медалью, Или подмышку сквозь шеврон? Гарда забряцала — динь-дон, Как муха остриё летает, Я Ваш пощекочу бекон. Туше посылку завершает. Осталась рифма мне на -алья. Да Вы бледны как анемон. Вот рифма славная: «каналья»! И Вы полезли на рожон. Поспешный выпад возвращен, И рифм, и строчек мне хватает. Крутите вертел, Ларидон! Туше посылку завершает. (Торжественно произносит) Посылка Мой принц, Всевышнему поклон! Из кварты лезвие сверкает, Вот финт, удар… (Делает выпад) …и дух Ваш вон! (Виконт шатается; Сирано салютует) Туше посылку завершает.

Первое примечание к этой балладе должно рассказать про то, что такое баллада. Не только о самой стихотворной форме, мол, баллада это три восьмистишия с рифмовкой АБАБ+БВБВ и четверостишие с рифмовкой БВБВ в конце, которое называется «посылка», плюс общая последняя строка у всех. Но почему у Ростана именно баллада, а не какая-нибудь другая форма французской старинной поэзии. Благо, форм таких много: рондель, ритурнель, лэ, вирелэ, триолет и прочие. Дело в том, что изначально баллады писались на поэтических состязаниях. Эта форма лучше всего подходит для дуэли: так Сирано показывает свое превосходство не только в бою, но и в искусстве.

Отметим, что в начале посылки Сирано обращается к виконту словами «мой принц». Это стандартное начало посылки — так поэты, участвовавшие в поэтических турнирах, обращались к аристократам, устраивавшим эти состязания. К примеру, вот так заканчивается «Баллада о дамах былых времен» Франсуа Вийона, мастера этого жанра:

Принц, не придумано аркана, Чтоб задержать мгновений бег. К чему ж крушиться постоянно: «Где ныне прошлогодний снег?»

А так заканчивает Вийон «Балладу о парижанках»:

Принц, красноречье парижанки Так велико, что не сравнишь С ним говорливость чужестранки: Всех на язык бойчей Париж.

Второе примечание к балладе Сирано должно объяснить фехтовальные термины, которых там в избытке. К примеру, чем фехтовал Сирано? Что это за штука такая — эспадон? Надо пояснить, что это не эспадрон, который выглядит так.

Эспадрон

Такие эспадроны было весьма популярны в британской армии в 1790—1820 годах. Оружие удобное, им можно и рубить, и колоть. Но Сирано им фехтовать не мог, поскольку во время действия пьесы, в 1640 году, такого оружия еще не было. А словом espadon тогда называли большой двуручный меч.

Эспадон

Такими мечами-эспадонами в Средние Века вооружали небольшой отряд рослых и сильных солдат. Их задачей было, размахивая огромными мечами, разрушать построения копейщиков. Но фехтовать таким мечом совершенно невозможно. И Сирано иронично называет свою шпагу огромным мечом.

Оставшиеся фехтовальные термины более знакомы: туше — попадание, гарда — защищающая руку часть эфеса, кварта — одна из основных позиций в фехтовании.

И, наконец, последнее примечание к балладе Сирано должно рассказывать о тех четырех литературных персонажах, которых Сирано упоминает. Первым назван Селадон. Так звали томящегося от любви пастуха в пасторальном французском романе «Астрея». Роман написан в 1607—1627 годах, и для героев пьесы это вполне современная литература. В романе Селадон носит светло-зеленую одежду — позже словом «селадон» назовут и этот цвет, и керамику такого цвета. А в русской литературе имя Селадон стало обозначать ухажера. Четырнадцатилетний Пушкин написал шутливое стихотворении «К Наталье»:

Смехи, вольность — всё под лавку, Из Катонов я в отставку, И теперь я — Селадон! Миловидной жрицы Тальи Видел прелести Натальи, И уж в сердце — Купидон!

Второй персонаж, которого упоминает Сирано, это задира-Скарамуш — так во Франции называют персонажа итальянской комедии масок Скарамуччу. Сам Карло Гольдони, когда выступал в комедии масок, играл Скарамуччу. Любопытно, что английское слово skirmish (стычка, схватка) происходит от итальянского слова scaramuccia.

Третьим упомянут Мирмидон. По-гречески это слово означает «муравей». В греческой мифологии Зевс в образе муравья зачал Мирмидона, от которого произошло племя мирмидонян. Во Франции (а потом и в России) словом «мирмидон» называют ничтожного, но надменного человека.

Имя четвертого персонажа — Ларидон. Вернее, не имя, а кличка. Многие века в тавернах готовили мясо на вертелах, а для того, чтобы вращать вертел использовали простой механизм: цилиндр, соединенный с вертелом. В цилиндр сажали собаку, а она его вращала. В басне Лафонтена «Воспитание» говорится о двух щенках из одного помета. Одного звали Цезарь, и он стал храброй охотничьей собакой. А второго звали Ларидон, и он крутил вертел в таверне. Здесь Ростан допустил небольшую неточность: басню Лафонтен написал в 1678 году, а события пьесы происходят в 1640.

К сожалению, качественные переводы поэзии редки. Самый распространенный русский перевод «Сирано де Бержерака» сделан Щепкиной-Куперник. Чтобы оценить качество этого перевода, достаточно прочитать балладу Сирано и увидеть, что из нее исчезли Селадон, Скарамуш, Мирмидон, Ларидон, туше, кварта, эспадон и даже не сохранилась схема рифмовки. А Сирано у Щепкиной-Куперник превратился из язвительного интеллектуала в нагловатого хама.

Je jette avec grâce mon feutre, Je fais lentement l’abandon Du grand manteau qui me calfeutre, Et je tire mon espadon, Élégant comme Céladon, Agile comme Scaramouche, Je vous préviens, cher Mirmydon, Qu’à la fin de l’envoi, je touche! Premiers engagements de fer. Vous auriez bien dû rester neutre; Où vais-je vous larder, dindon?… Dans le flanc, sous votre maheutre?… Au cœur, sous votre bleu cordon?… — Les coquilles tintent, ding-don! Ma pointe voltige: une mouche! Décidément… c’est au bedon, Qu’à la fin de l’envoi, je touche. Il me manque une rime en eutre… Vous rompez, plus blanc qu’amidon? C’est pour me fournir le mot pleutre! — Tac! je pare la pointe dont Vous espériez me faire don: — J’ouvre la ligne, — je la bouche… Tiens bien ta broche, Laridon! À la fin de l’envoi, je touche Il annonce solennellement ENVOI Prince, demande à Dieu pardon! Je quarte du pied, j’escarmouche, je coupe, je feinte… Se fendant. Hé! là donc Le vicomte chancelle; Cyrano salue. À la fin de l’envoi, je touche.

 

Глава 4

Необычные размеры

А буйную, вакхическую песнь,
Пушкин, «Пир во время чумы»

Рожденную за чашею кипящей

Английский поэт XVII века Роберт Херрик написал очень необычное стихотворение.

Роберт Херрик Вакхические строфы      Вот наш      Мёд чаш Ты лей в рот так.      Но пролил            Ты И плох тот знак.          Тут мы           Умны: Твой мозг впал в сон.         Раз искры              Нет,         Уходи вон.
Robert Herrick A Bachanalian Verse       Drinke up       Your Cup, But not spill Wine;        For if you             Do,    Tis an ill signe;          That we          Foresee, You are cloy’d here,           If so, no               Hoe,      But avoid here.

Основная идея этого стихотворения состоит в том, что стихотворные размеры ямб и хорей, хотя и редко, но можно перепутать. Обычно эти строки читают ямбом — с ударениями на чётные слоги. Но дойдя до последней строки, читатель запинается о слово «уходи», которое никак не укладывается в размер. И только тогда становится понятно, что стихотворение написано хореем, а читать его надо с ударениями на нечётные слоги. А эксцентричный Роберт Херрик как раз хотел, чтобы внимательному и неленивому читателю это стихотворение пришлось читать дважды.

Ещё одной любопытной деталью «Вакхических строф» Херрика является то, что каждая строфа имеет форму бокала.

Иногда в ямбе или хорее на один из ударных слогов ударение всё же не падает. Такой пропуск ударения называется «пиррихий». Он делает ритм стихотворения разнообразнее.

Интересно появление пиррихия в русском стихосложении. Выдающийся филолог Максим Шапир заметил, что реформатор русской поэзии Михаил Васильевич Ломоносов долгое время считал стихи с пиррихием неправильными. Ломоносов полагал подобный пропуск ударения недостатком и до 1741 года в его стихах пиррихий встречался крайне редко. Но в 1741 году на российский престол взошла императрица Елизавета Петровна. Ломоносов посвятил Елизавете несколько од, в которых, естественно, упоминал имя императрицы.

В пятисложном имени Елизавета ударение приходится на четвертый слог. Соответственно, если в стихотворение упомянуть это имя, то обязательно появится пиррихий. И после 1741 года пиррихий в стихах Ломоносова стал встречаться в 10 раз чаще. Получается, что разнообразие ритмических рисунков в русской классической поэзии отчасти вызвано тем, что Пётр Первый выбрал для своей дочери имя Елизавета.

Вот так у Ломоносова выглядит 42-я строфа в «Оде на прибытие Ея Величества великия Государыни Императрицы Елисаветы Петровны из Москвы в Санктпетербург 1742 года по коронации»

Когда бы древни веки знали Твою щедроту с красотой, Тогда бы жертвой почитали Прекрасный в храме образ Твой. Что ж будущие скажут роды? Покрыты кораблями воды И грады, где был прежде лес, Возвысят глас свой до небес: «Великий Петр нам дал блаженство, Елисавета — совершенство».

Многие знают и любят стихотворение Лермонтова «Горные вершины».

Горные вершины Спят во тьме ночной; Тихие долины Полны свежей мглой; Не пылит дорога, Не дрожат листы… Подожди немного, Отдохнешь и ты.

Эти строки написаны в качестве перевода стихотворения Иоганна Вольфганга фон Гёте «Ночная песня странника». Почти все стихотворения Гёте написаны строгими классическими размерами. Чуть ли не единственное исключение — «Ночная песня странника». Эти строки описывают очень тонкие ощущения. И для того, чтобы передать их, классик немецкой поэзии использует уникальный ритмический рисунок.

Иоганн Вольфганг фон Гёте Ночная песня странника Над любой вершиной Покой, Меж крон единый Вздох такой, Что еле внемлешь; И птахи умолкли средь бора. Жди лишь и скоро Тоже задремлешь.
Johann Wolfgang von Goethe Wanderers Nachtlied Über allen Gipfeln Ist Ruh, In allen Wipfeln Spürest du Kaum einen Hauch; Die Vögelein schweigen im Walde. Warte nur, balde Ruhest du auch.

У британцев есть поговорка: «The devil is in the details». Дословно она означает «Дьявол — в деталях». А смысл её в том, что мелочи крайне важны. Важны они и для переводчика.

Откуда взялось имя Воланд? Это одно из средневековых немецких имен дьявола и Гёте упоминает это имя в «Фаусте». Но если мы откроем любой из основных переводов «Фауста», то не увидим там этого имени. Откуда же Булгаков узнал о нем? Скорее всего, Булгаков увидел его в прозаическом пересказе «Фауста», сделанном Александром Лукичом Соколовским в 1902 году. К сожалению, это единственный перевод «Фауста» на русский язык, в котором имя Воланд не было выброшено из текста. А причина такой невнимательности со стороны переводчиков состоит в том, что у диалога, в котором встречается имя Воланд, сложный напряжённый ритм. Поэтому переводчики просто халтурили и упрощали текст. А вот другое имя дьявола — Уриэль — встречается в очень простом месте, поэтому оно есть во всех переводах без исключения. Перевести этот диалог можно, причём, и в рифму, и с сохранением ритма оригинала. Итак, вальпургиева ночь. Мефистофель и Фауст поднимаются на гору Брокен сквозь толпу ведьм.

        Мефистофель Толкая, бьют; шепча, гогочут! Шипя, метут; таща, бормочут! Дурачат, светятся, смердят! Исконный ведьминский уклад! За мной пролезь! А то нас разлучат. Ну, где ты?         Фауст (издали)                       Здесь!         Мефистофель                                    Уже заинтригован? Вступлю в права владельца снова: Вельможный Воланд здесь! Дорогу, милый сброд! Хватайся, доктор! Тотчас без хлопот Покинем мы столпотворенье; Здесь даже мне в избытке исступленья. Вон, что-то вспыхнуло особенным огнём, И в те кусты зовёт свеченьем. Мы проскользнём туда. Идём!
        Mephistopheles Das drängt und stößt, das ruscht und klappert! Das zischt und quirlt, das zieht und plappert! Das leuchtet, sprüht und stinkt und brennt! Ein wahres Hexenelement! Nur fest an mir! sonst sind wir gleich getrennt. Wo bist du?        Faust (in der Ferne)                      Hier!        Mephistopheles                              Was! dort schon hingerissen? Da werd ich Hausrecht brauchen müssen. Platz! Junker Voland kommt. Platz! süßer Pöbel, Platz! Hier, Doktor, fasse mich! und nun, in einem Satz, Laß uns aus dem Gedräng entweichen; Es ist zu toll, sogar für meinesgleichen. Dortneben leuchtet was mit ganz besondrem Schein, Es zieht mich was nach jenen Sträuchen. Komm, komm! wir schlupfen da hinein.

В опере Римского-Корсакова «Садко» одна часть начинается словами «Уж ты Сад-Садко, пригожий молодец». Эта часть написана довольно экзотическим музыкальным размером — одиннадцать четвертей. Во время первых репетиций оперы хор никак не мог спеть это сложное место. Смекалистый дирижёр на время репетиций поменял первые слова на фразу «Римский-Корсаков совсем с ума сошёл». Дирижёр этим облегчил жизнь не только своему хору, но и многим поколениям российских певцов и музыкантов, которые с тех пор разучивают произведения размера одиннадцать четвертей с помощью этой фразы.

В поэзии тоже иногда встречается необычный ритм. Среди английских поэтов одним из выдающихся мастеров ритмического рисунка был Уистан Хью Оден.

Стихотворение Одена «На закате Рима» довольно динамичное. Оно похоже на движение кинокамеры, которое начинается в провинции — движется к Вечному Городу — показывает его — поднимается над ним — и уносится вдаль. При этом начало и середина стихотворения написаны рваным ритмом, но в конце размер становится строгим и классическим. К тому же, каждая из первых пяти строф состоит из двух контрастирующих частей, а две последние строфы — цельны. С помощью этих приёмов Оден исключительно тонко передаёт, что первой части свойственен разлад, а второй — гармония.

Уистан Хью Оден На закате Рима Волна по сходням сильно бьёт, Хлещет дождь вагонный хлам. Есть в горах пещеры, там Соберётся всякий сброд. Наряды множатся, безвкусны; Тех преследует фискал, Кто всех налогов не отдал, По катакомбам захолустным. Вгонит таинства обет Всех проституток храма в сон; Кто пограмотнее, он Друга выдумал себе. Катон в затейливых словах Пусть хвалит древние труды, Но для платы и еды Поднят бунт на кораблях. В ложе Цезаря тепло. Мелкий клерк запишет так В розовый конторский бланк: «К чёрту это ремесло!» Ни богатства, ни укора Нет у красноногих птиц, Гревших крапинки яиц, На гриппозный глядя город. А в совсем другой стране Мчит оленьих стад река, Золотые мили мха Пробегая в тишине.
Wystan Hugh Auden The Fall of Rome The piers are pummeled by the waves; In a lonely field the rain Lashes an abandoned train; Outlaws fill the mountain caves. Fantastic grow the evening gowns; Agents of the Fisc pursue Absconding tax-defaulters through The sewers of provincial towns. Private rites of magic send The temple prostitutes to sleep; All the literati keep An imaginary friend. Cerebrotonic Cato may Extol the Ancient Disciplines, But the muscle-bound Marines Mutiny for food and pay. Caesar’s double-bed is warm As an unimportant clerk Writes I DO NOT LIKE MY WORK On a pink official form. Unendowed with wealth or pity Little birds with scarlet legs, Sitting on their speckled eggs, Eye each flu-infected city. Altogether elsewhere, vast Herds of reindeer move across Miles and miles of golden moss, Silently and very fast.

 

Заключение

Как будто жизнь качнется вправо, качнувшись влево
Иосиф Бродский

Йозеф Мор был пастором в церкви святого Николая в немецком городке Оберндорф. 24 декабря 1818 года, в сочельник, он обнаружил, что мыши прогрызли мехи органа местной церкви. Это означало, что завтра хор не сможет исполнить рождественские песни. Тогда огорченный пастор вспомнил об одном своем рождественском стихотворении, которое он написал два года назад. Он пришел к местному органисту и учителю музыки Францу Груберу и попросил его придумать простую мелодию, чтобы можно было исполнить это стихотворение а капелла или под гитару. Так была написана песня «Тихая ночь», ставшая одной из самых популярных рождественских песен в мире и переведенная на 130 языков.

Спустя 96 лет, во время Первой Мировой войны возле бельгийского городка Ипра немецкие солдаты отмечали Рождество. Они украсили свечами деревья и запели:

Stille Nacht, heilige Nacht! Alles schläft, einsam wacht Nur das traute hochheilige Paar, Holder Knabe mit lockigem Haar, Schlaf in himmlischer Ruh, Schlaf in himmlischer Ruh.

Эту мелодию узнали английские солдаты и через узкую линию фронта донеслось:

Silent night, holy night, All is calm, all is bright Round yon virgin mother and Child. Holy Infant, so tender and mild, Sleep in heavenly peace, Sleep in heavenly peace. Перевод: Тишь и покой ночью святой. И в тишине пред святою четой В яслях дивный младенец лежит, Кудри свои разметал Он и спит, Спит в небесной тиши, Спит в небесной тиши.

Так началось «Рождественское перемирие». Немецкие и английские солдаты сперва выкрикивали рождественские поздравления, а потом предложили друг другу встретиться на нейтральной полосе. Они встретились, и обменялись скромными подарками. Но война, увы, продолжилась. Через четыре месяца возле Ипра немецкая армия применила химическое оружие. Это был горчичный газ, который потом назвали по городу — ипритом. Многие английские солдаты погибли, но некоторые выжили. У одного из выживших солдат была неизлечимая опухоль. После войны он вернулся в Великобританию и пришел к своему врачу на обследование. Врач обнаружил, что солдат здоров. Так была открыта химиотерапия.

Во время встречи на нейтральной полосе солдаты прочитали вместе слова из 23-го Псалма:

На пастбищах травянистых Он укладывает меня, на воды тихие приводит меня. Душу мою оживляет, ведет меня путями справедливости ради имени Своего. Даже если иду долиной тьмы — не устрашусь зла, ибо Ты со мной;

 

От автора

Уважаемый читатель!

Эта книга бесплатна. Если она Вам понравилась, то порекомендуйте её своим друзьям и знакомым и пришлите им ссылку на неё или файл. Чем больше люди будут понимать и любить искусство, тем лучше будет мир вокруг нас.

Если Вы хотите написать автору, то можете прислать мейл на адрес [email protected]

Искренне Ваш,

Александр Шапиро