Пятнадцатого марта 2013 года в штаб-квартире Национального географического общества в Вашингтоне прошла конференция TEDx, на которой ученые воздали должное идее возрождения вымерших видов. Мероприятие совпало с публикацией статьи Карла Циммера под названием «Возвращая их к жизни», ставшей темой номера в журнале National Geographic.

Шестнадцатого марта 2013 года возрождение вымерших видов производит в прессе фурор, как это случается только с новыми войнами, исчезнувшими самолетами и воскрешенными мамонтами. Участники конференции предполагали возможность такого развития событий. Больше всего мы беспокоились о том, чтобы не дать СМИ слишком сильно все преувеличить, чтобы мысль, которую мы хотели донести, была услышана теми, кто этого хотел. Те из нас, кто поддерживал восстановление вымерших видов, – а не все участники придерживались такой точки зрения, – надеялись, что оно станет инструментом, который сообщество природоохранных организаций сможет добавить в свой арсенал для защиты от современных вымираний. Однако мы беспокоились, что вместо этого природоохранные организации увидят в нас конкурентов, соревнующихся с ними за ресурсы, и без того ограниченные, а в худшем случае решат, что мы придумали для всего остального мира удобное оправдание, позволяющее еще меньше заботиться о защите видов, находящихся под угрозой исчезновения.

Во время репетиции, проходившей за день до большого события, его организаторы Райан Фелан и Стюарт Бранд передали комплект для прессы, содержавший краткие, ясные (и непротиворечивые) ответы на вопросы, которые, по их мнению, должны были возникать чаще всего. Вечером накануне конференции мы (лекторы) вместе с организаторами принимали избранную группу, состоящую из представителей местных и государственных СМИ, политиков и руководителей общественных природоохранных организаций, на предварительном мероприятии с допуском только по приглашениям. Мы хотели убедить заинтересованные стороны в том, что наука, которую мы будем представлять, реальна, что мы понимаем исторический и политический контекст, в котором действуем, и он нас глубоко волнует, а также что мы очень хорошо осознаем, как наша идея может повлиять (положительно и отрицательно) на природоохранные движения в США и во всем мире. Мы хотели ясно дать понять, что наша цель состоит не в том, чтобы сделать сенсацию, а в том, чтобы вовлечь заинтересованные стороны и широкую публику в разумные, научно подкрепленные дебаты.

Конференция TEDx была превосходно организована, интересна с научной точки зрения и доставила людям массу удовольствия. В своей лекции я довольно скептически высказалась о возможности возвращения к жизни точных копий вымерших видов. Другие лекции были более восторженными и предрекали большие прорывы в кратчайшие сроки. Майк Арчер, австралийский ученый, руководящий проектом «Лазарь», представил новейшие результаты, о которых австралийские СМИ узнали во время его презентации. Исследовательская группа Майка только что преуспела в создании эмбрионов из замороженных клеток вымершей лягушки Лазаря, невероятно странной амфибии, которая глотала своих головастиков, а позже отрыгивала полностью сформировавшихся маленьких лягушек. Хотя эти эмбрионы прожили не более нескольких дней, Майк вполне обоснованно настаивал, что их появление стало большим шагом к возрождению лягушки Лазаря. Бен Новак открыто продемонстрировал свою одержимость странствующими голубями, представив детальный план того, как именно он собирается выпускать их в дикую природу, когда этих птиц вернут к жизни. Выдающиеся научные деятели, работающие в сфере биологии и охраны природы, философии, права и этики, высказывали противоположные взгляды на то, можно ли считать возрождение вымерших видов реалистичным, опасным или (и?) достойным порицания с точки зрения морали.

Первоначальной реакцией на эту конференцию по большей части был незамутненный восторг. Ученые собираются клонировать мамонта! (Разумеется, никто не обратил внимания на мою презентацию.) Стаи странствующих голубей снова затмят небо! (Все как будто забыли о лекции Майкла Макгрю, в которой он объяснял аудитории, что птиц нельзя клонировать.) Мир будет спасен! (Вероятно, никто не вспомнил о лекции Стэнли Темпла, в которой он подчеркнул необходимость тщательно оценивать экологические последствия интродукции вымершего вида в экосистему, продолжавшую эволюционировать в его отсутствие.) Джордж Чёрч собирается изменить мир! (Да, это, возможно, правда.)

Злой рок и грядущие катастрофы сильнее повышают продажи журналов и документальных фильмов и книг, чем картины счастливого будущего. Специалисты по охране природы знают об этом не понаслышке. Необратимые изменения климата, грядущие вымирания животных, исчезновение лесов и их обитателей – всё это подходящие темы для газетных заголовков. Решения проблем, истории успеха, реинтродукция видов – статьи обо всем этом помещают где-то после разворота с объявлениями. Заголовки, посвященные восстановлению вымерших видов, звучали однозначно. Возрождение вымерших видов опасно. Некоторые ученые считают это плохой идеей. Что-то может ужасным образом пойти не так и непременно пойдет, совсем как в «Парке юрского периода». А учитывая, что всё это неминуемо, что мамонта уже клонируют, странствующие голуби вот-вот снова заполонят небеса, а лягушка Лазарь вскоре начнет отрыгивать своих детей, публика должна быть напугана. Общественность должна не допустить восстановления вымерших видов! Самое малое, общественность должна дать понять, что ей известно о коварных и опасных вещах, которые происходят в этих башнях из слоновой кости, и это ее совсем не радует.

Мне начали приходить письма с угрозами и оскорблениями. Это одновременно напугало и удивило меня. Моя презентация была одной из самых скептических, в ней, как и в этой книге, я указала на все трудности, с которыми предстоит столкнуться тем, кто захочет вернуть к жизни вымершие виды. В ходе многочисленных интервью, последовавших за конференцией, я изо всех сил старалась придерживаться положительного, но все же скептического взгляда на эту тему. За некоторыми исключениями, представители СМИ совершенно не оценили мой скептицизм. Не один раз во время интервью журналисты тратили уйму сил на то, чтобы заставить меня сказать что-нибудь сенсационное или противоречивое, как будто «Да, я работаю вместе с остальными над возвращением к жизни чего-то похожего на мамонта и странствующего голубя» звучит недостаточно сенсационно.

Мне также стали приходить письма от поклонников. Несколько людей поблагодарили нас за храбрость и предусмотрительность. Люди предлагали прислать нам кости, зубы и перья, найденные ими во время работы в саду. Студенты писали проникновенные письма с просьбой позволить им присоединиться к работе в лаборатории, чтобы поучаствовать в проекте возрождения странствующего голубя. Майк Суини, исполнительный директор калифорнийского комитета по охране природы, связался со мной, чтобы узнать, может ли его организация каким-то образом помочь проектам возрождения вымерших видов в Калифорнии. Поднялась огромная волна поддержки.

Гневные письма тоже были искренними. Меня обвиняли в том, что я вообразила себя богом. Я узнала, что собираюсь вызвать конец света. Мне сообщили, что я представляю угрозу для общества и меня следует лишить научной степени. Автор одного письма даже предположил, что я должна стать первой, кого съест саблезубая кошка, которую мы воскресим.

Профессиональные ученые не пишут гневных писем, но они публикуют гневные научные статьи. Несколько очень умных и глубокоуважаемых ученых начали выступать против движения за восстановление вымерших видов. Профессор Пол Эрлих – выдающийся ученый из Стэнфордского университета и глава Стэнфордского центра охраны природы. Больше всего он известен, вероятно, своими зловещими прогнозами о том, что произойдет с миром, если человеческие популяции продолжат расти так же, как сейчас. Эрлих категорически отверг приглашение на проходившее в его собственном университете заседание рабочей группы, спонсором и организатором которого был профессор Хэнк Грили, не менее выдающийся профессор права, специализирующийся на юридических аспектах биотехнологий. Эрлих так сильно настаивал на том, чтобы на его кафедре никто не вздумал поддержать идею возрождения вымерших видов, что на встрече не присутствовал ни один биолог из Стэнфорда, несмотря на то что она проходила прямо у их порога и на ней собирались рассмотреть именно те вопросы, которые приводили в ярость Эрлиха.

Спустя несколько месяцев Эрлих согласился на, так сказать, публичные дебаты со Стюартом Брандом, который, как оказалось, был его студентом во времена, когда Эрлих только начал работать на факультете Стэнфорда в 1959 году, и которого Эрлих до сих пор считает добрым другом. Дебаты представляли собой не разговор, но два эссе, в которых ученые письменно изложили свои противоположные взгляды на то, нужно ли продолжать работу по возрождению вымерших видов.

Читая эссе профессора Эрлиха в первый раз, я была удивлена выбором многих проблем, которые он решил подчеркнуть. Хотя эти проблемы действительно имели место, были важны и заслуживали рассмотрения, их нельзя было назвать чем-то, свойственным только проектам возрождения вымерших видов. Трудности, которые он подчеркнул, возникают каждый раз, когда ученые предлагают новый инструмент для сохранения биологического разнообразия, и это поле битвы, хорошо знакомое самому Эрлиху. Хотя он начинает свое эссе с вопроса о финансовых расходах на восстановление вымерших видов, более веские его возражения касаются косвенных, но куда более коварных потерь – возможной угрозы этих проектов для общества, для исчезающих видов и для уязвимых экосистем.

Все возражения против восстановления вымерших видов, от самых незначительных до самых глубоких, порождены подлинными страхами, и эти возражения стоят того, чтобы их рассмотреть. Ниже я попытаюсь обратиться к тем опасениям, о которых слышу чаще всего или которые, на мой взгляд, чаще всего обсуждаются в непрекращающихся дебатах. Не на все вопросы у нас есть ответы, и это сильно нас беспокоит. Восстановление вымерших видов определенно будет иметь свою цену, включая издержки, о которых мы пока не догадываемся. Однако у меня есть четкое ощущение, что мы можем заплатить еще одну серьезную цену, о которой профессор Эрлих и авторы гневных писем, зачастую анонимные, не упомянули: это цена бездействия.

 

Мы можем вернуть к жизни опасные болезнетворные микроорганизмы

Поскольку мы не можем быть уверены, от чего умерли последние несколько представителей исчезнувшего вида, существует ли вероятность, что их убило опасное инфекционное заболевание? А если мы воскресим этих особей, не можем ли мы заодно воскресить и опасные болезнетворные микроорганизмы?

Вероятно, нет. Рассматривая этот вопрос, важно учитывать, где могли сохраниться патогенные микроорганизмы. Большинство из них не встраивается в геномы организмов, которые они поражают. Вместо этого они атакуют конкретную часть организма, к примеру легкие, печень или клетки крови. Если бы нам удалось воскресить ткани вымершего животного, в которых оказались бы болезнетворные микроорганизмы, то, возможно, что эти микроорганизмы также могли бы воскреснуть. В тканях одного из последних мамонтов, найденных в Сибири, было найдено нечто, похожее на кровь, и оно, в свою очередь, содержало нечто, выглядящее как клетки крови. Если организм был инфицирован патогенными микроорганизмами, переносимыми с кровью, то эта похожая на кровь субстанция может содержать нечто, похожее на клетки таких патогенных микроорганизмов (насколько мне известно, не содержит). Однако пока мы не в состоянии воскресить клетки вымершего вида, поскольку их генетический материал слишком плохо сохранился. Это же касается и геномов патогенных микроорганизмов. Ни одна обнаруженная нами клетка болезнетворного микроорганизма не будет достаточно целой, чтобы ее можно было вернуть к жизни.

Геномы действительно содержат встроившиеся в них вирусы. Наши собственные геномы полны таких вирусов, основное большинство которых не причиняет никакого вреда. Если мы выделим ДНК из кости и секвенируем всё, что нашли, то эта смесь будет содержать ДНК животного, которому принадлежала кость, ДНК болезнетворных микроорганизмов, присутствовавших в теле на момент смерти, а также ДНК всего остального, что могло случайно туда попасть (включая другие патогенные микроорганизмы), когда кость была погребена землей и когда ее откапывали. Однако вся эта ДНК или, по меньшей мере, вся ДНК, которую можно назвать древней, будет разделена на фрагменты и повреждена, чего и следует ожидать от древнего генетического материала. Любые древние вирусы или патогенные микроорганизмы, сохранившиеся в этом образце, определенно будут не в том состоянии, чтобы инфицировать кого-либо.

 

Возрождение вымерших видов несправедливо по отношению к живым

Возможно, это правда. Мы действительно должны учитывать благополучие животных, разрабатывая план восстановления вымершего вида. В предыдущих главах я очертила несколько вариантов того, как в ходе этой работы животных могут эксплуатировать или нанести им вред. Некоторые виды, например стеллерова корова, могут оказаться ужасными кандидатами на возрождение, просто потому что нам не удастся воскресить их, не причинив животным ненужных страданий. По мере развития технологий ситуация может измениться. К примеру, технология внутриутробного развития in vitro вместо in vivo устранит потребность в суррогатных матерях другого вида. С точки зрения благополучия животных стадия разведения в неволе, вероятно, окажется одним из самых трудных этапов. Ключом к успешному возрождению вымерших видов станет лучшее понимание базовых потребностей животных, которых разводят в неволе, и того, как мы можем минимизировать последствия этого этапа, когда животных выпустят в дикую природу. В этих областях активно ведутся исследования, и вскоре мы добьемся в них прогресса. Что касается сегодняшней ситуации, возможность того, что большое количество животных в процессе пострадает, остается серьезным препятствием для восстановления вымерших видов.

 

Мы должны отдавать преимущество сохранению существующих видов

В 2014 году я участвовала в конференции, которая проводилась в Оксфорде, в Великобритании, и была посвящена важности мегафауны – как вымершей, так и сохранившейся поныне – для поддержания экосистем, в которых она обитает. Основным докладчиком был Джордж Монбио, журналист и защитник окружающей среды, ведущий еженедельную колонку в журнале Gardian. Монбио произнес живую и вдохновенную речь в поддержку восстановления дикой природы Европы. На пике эмоций и со слезами на глазах (согласно моим воспоминаниям, во всяком случае) он со злостью прорычал: «Тем миллиардерам, которые вкладывают деньги в возрождение вымерших видов, следовало бы вместо этого инвестировать свои миллионы в интродукцию индийских слонов в Европу!»

Я согласна с ним насчет слонов. Одним из главных доводов Монбио было то, что европейская растительность эволюционировала в тесной привязке к разновидности слона – мамонту и, поскольку сейчас слонов в Европе нет, мы должны вернуть их обратно, если сможем найти для них место. Я согласна. Если слонов, чья естественная среда обитания сокращается, можно интродуцировать в определенные области Европы, где уже делаются попытки восстановления дикой природы, то почему бы так и не поступить? В некоторых регионах Европы индийские слоны смогут жить даже без генетических изменений.

Но миллиардеры? Кто они и где они? Можно мне номер их телефона? Пока что мне не известен ни один проект возрождения вымершего вида, финансируемый со стороны, не говоря уже о финансировании миллиардерами. Развитие биотехнологий в лаборатории Джорджа Чёрча возможно только потому, что эти технологии сами по себе имеют иное приложение, а именно лечение болезней человека. Моя группа нашла средства на секвенирование генома странствующего и полосатохвостого голубя, собрав вместе деньги из моего небольшого бюджета на исследования в Калифорнийском университете, некоторые средства, взятые из частных фондов, посвященных разработке технологий сборки древних геномов, пожертвование в несколько тысяч долларов от организации Revive & Restore плюс бесплатный труд таких людей, как Бен Новак, Эд Грин и другие члены нашей группы. Проект букардо получил небольшую поддержку со стороны местной федерации охотников, но этого определенно не было достаточно для финансирования всего проекта по возрождению вымершего вида. Если миллиардеры и инвестируют в это деньги, то я о них ничего не слышала. Но мне бы хотелось услышать побольше.

Должны ли проекты возрождения вымерших видов соревноваться за ресурсы с проектами сохранения существующих видов и их среды обитания? Определенно, нет. Но разве такая конкуренция имеет место? На сегодняшний день ответом однозначно будет «нет». В 2014 году правительство США заложило в бюджет чуть меньше 414 миллионов долларов на все свои международные природоохранные инициативы и ровно 0 долларов на исследования в области восстановления вымерших видов. Международное общество сохранения природы (Conservation International) каждый год тратит около 140 миллионов долларов, 0 долларов из которых потрачены на проекты возрождения вымерших видов. Всемирный фонд дикой природы (World Wildlife Fund) тратит около 225 миллионов долларов на различные международные программы, ни одна из которых не имеет отношения к восстановлению вымерших видов.

Стоимость поздних стадий возрождения вымерших видов, включая разведение в неволе, выпуск в дикую природу и долговременную работу с популяциями, живущими на свободе, будет труднее вписать в бюджет других проектов. К примеру, сомнительно, чтобы разведение мамонтов могло привести к появлению лекарства от генетических заболеваний человека, так что будет трудно оправдать затраты на разведение мамонта в рамках гранта, полученного от национальных институтов здравоохранения США. К тому моменту, когда настанет пора разводить мамонтов, нам понадобятся новые источники финансирования. Эти источники, вероятно, будут отличаться от тех, которые выделяют деньги на существующие природоохранные инициативы. Люди жертвуют деньги на то, что их беспокоит, а разных людей беспокоят разные вещи. Трудное положение белых медведей или панд и возвращение к жизни странствующих голубей, вероятно, волнует разных людей. Но восстановление вымерших видов, по нашим ощущениям, наращивает темп, поэтому мы надеемся на появление новых источников финансирования природоохранных инициатив и повышенное внимание к созданию и сохранению среды обитания диких животных.

Хотя мысль о том, что восстановление вымерших видов может пробудить интерес к охране природы, а точнее, к финансированию исследований в этой области, кажется привлекательной, она также подчеркивает важный недостаток существующей стратегии поиска средств на возрождение видов. Сейчас ученые изучают возможность этого возрождения, что кажется интересным ученым. Однако финансировать эту работу мы просим частных лиц. Точно так же как львиная доля (каламбур) средств на сохранение дикой природы выделяется на поддержку наиболее харизматичных исчезающих видов, для проектов по возрождению вымерших видов, вероятно, будут выбирать животных, наиболее привлекательных для широкой аудитории. Вероятно, люди будут намного больше заинтересованы в возрождении дронтов или стеллеровых коров, чем в восстановлении вымерших кенгуровых прыгунов или земляных улиток, хотя и кенгуровые прыгуны, и земляные улитки, вполне вероятно, играли намного более важную роль в обеспечении стабильности своих экосистем, чем дронты или морские коровы. В конечном итоге наше пристрастие к харизматичной мегафауне приведет к таксономическому дисбалансу среди проектов восстановления вымерших видов, ничем не отличающемуся от дисбаланса, наблюдаемого в работе природоохранных организаций.

Если мы хотим, чтобы восстановление вымерших видов стало подлинным орудием в войне с современными вымираниями, все слои общества (а не только ученые) должны работать сообща, чтобы найти средства, благодаря которым это свершится.

 

Возрожденным видам будет некуда податься

К сожалению, для многих кандидатов на возрождение не существует подходящей среды обитания. Чем больше в мире людей, тем меньше остается пространства для других видов. Уничтожение лесов и браконьерство – это важные проблемы, существующие во многих частях мира. Если именно эти проблемы в первую очередь привели к вымиранию вида, их нужно решить до того, как мы сможем обратить его вымирание вспять.

Некоторым видам нужно больше места, чем для них удается найти. В Йеллоустонском национальном парке резко увеличились популяции серых волков, которым эта земля предоставляет защиту от людей. В Йеллоустонском парке волкам отведено около 9 тысяч гектаров пространства, но этого недостаточно. Волки теснят друг друга в борьбе за территорию и доминирование и в ходе этой борьбы оказываются за границами парка, после чего начинается переполох и их убивают. Когда погибает доминантный волк, это нарушает структуру стаи и ее динамику. Популяции серых волков не могут поддерживать стабильное равновесие на территории размером с Йеллоустонский парк.

Несомненно, для некоторых видов найти достаточную территорию будет трудно. Однако это не должно помешать нам продолжать оценивать возможности возрождения других видов. Не должно это и помешать нам улучшать среду обитания, устраняя из нее инвазивные виды или принимая законы, запрещающие браконьерство и вырубку леса. Напротив, подчеркивая эту проблему в контексте восстановления вымерших видов, мы можем привлечь новые инвестиции и новые решения, что также пойдет на пользу существующим природоохранным проектам.

 

Выпущенные в дикую природу возрожденные виды разрушат существующие экосистемы

На это опасение я отвечаю подчеркнутым «может быть». Определенно, прежде чем давать старт проекту возрождения вымершего вида, следует тщательно оценить его возможное воздействие на окружающую среду. Если считать, что кандидатом на возрождение будет животное, то оценка должна включать анализ того, чем этот вид будет питаться и в каких объемах, с какими видами он будет соперничать за ресурсы, где и когда будет спать, каким образом и как далеко будет передвигаться, какие животные будут его есть и каковы будут последствия его поедания, будет ли он выступать в роли переносчика заболеваний, а также какое влияние он окажет на круговорот питательных веществ, опыление, микробное сообщество и т. д. Независимо от того, насколько тщательной и осторожной будет эта оценка, непредвиденные взаимодействия между видами и непредвиденные последствия для экосистемы также могут иметь место. Это неизбежно. Когда вид вымирает, экосистема, частью которой он являлся, начинает эволюционировать, приспосабливаясь к его отсутствию. В нее приходят новые виды, иногда даже инвазивные. Реинтродукция вымершего вида может плохо повлиять на существующую внутри экосистемы динамику, но заявлять, что она «разрушится», – это перебор. Да, интродукция видов изменяет экосистемы – часто в этом и состоит смысл интродукции. В связи с этим при оценке риска должно учитываться не то, изменится ли экосистема (а она изменится), а то, как она изменится, как это повлияет на другие виды и будет ли вид безопасным для этой экосистемы.

После такой оценки, вероятно, выяснится, что некоторые виды плохо подходят для возрождения. Некоторые виды будут приносить слишком много разрушений, чтобы они смогли вписаться в рамки современного мира, управляемого людьми: представьте себе шестнадцатифутовых короткомордых медведей, бродящих по центру Лос-Анджелеса. Некоторым видам попросту окажется негде жить: китайского речного дельфина нельзя будет вернуть в его природную среду обитания, пока качество воды в реке Янцзы не улучшится кардинальным образом. Некоторым видам может понадобиться более длительная финансовая поддержка, чем мы в силах им обеспечить. О поведении и воздействии на экологию некоторых видов известно так мало, что риски экологической катастрофы будут сильно перевешивать преимущества их возвращения в экосистему.

Если реинтродукция вида действительно будет иметь катастрофические последствия, мы сможем просто убрать этот вид из экосистемы, используя любые методы, которые для этого потребуются. Разумеется, повторное истребление – крайняя мера, но навыками, которые для нее требуются, мы, как известно, уже владеем. Конечно, это может оказаться не так просто. После того как организм окажется на воле, он начнет воздействовать на экосистему, в которую его интродуцировали. Вряд ли все согласятся с тем, что эти изменения идут ей на пользу или вообще находятся в рамках допустимого. Решение о том, нужно ли изъять этот вид, должно принимать общество в целом, и это решение не будет легким.

Рассмотрим пример бобров в Великобритании. Бобры в прошлом вымерли на территории Соединенного Королевства, но с недавних пор все изменилось. Британцы истребили бобров около 400 лет назад: они высоко ценили бобровый мех и их железы, используемые в медицине, но самих бобров терпеть не могли. Бобры приносят разрушения: они валят деревья и строят из них плотины, вызывая разливы рек и ручьев. Хорошими бобрами были мертвые бобры, по крайней мере, для британцев XVI века, и вскоре популяция исчезла. Затем, в 2006 году, бобров обнаружили на берегах реки Тей в Шотландии. В начале 2014 года семью диких бобров видели резвящимися в реке Оттер, что в графстве Девон, на юго-востоке Англии. Считается, что обе эти популяции образовались вследствие умышленного незаконного выпуска в дикую природу бобров из частных владений.

Люди, проживающие неподалеку от рек Тей и Оттер, сильно расходятся во мнениях относительно бобров. Одни местные жители быстро заметили положительные изменения в окружающей среде после возвращения бобров. Например, плотины, построенные бобрами вдоль рек, способствовали появлению новой среды обитания для лягушек, которые мечут икру в образовавшихся мелких прудах с медленным течением. Эти лягушки и их икра в свою очередь стали важным источником пищи для насекомых, птиц и рыб, которых, по словам некоторых местных жителей, стало значительно больше после возвращения бобров. Благодаря бобровым плотинам в этой местности также начали заново образовываться болотистые участки, которые, вероятно, помогут сдерживать разливы рек. Однако другие местные жители бобрам не рады. Они отмечают, что бобровые плотины блокируют миграционные пути лосося и форели и могут усилить разливы рек, а не уменьшить, что будет иметь разрушительные последствия для ферм, расположенных на берегах.

Хотя бобры, рыбы и сельское хозяйство веками существовали в Великобритании бок о бок, сельские районы в этой стране заметно изменились за последние 400 лет. И теперь не совсем понятно, сможет ли это совместное существование возобновиться.

Так что же делать? Нужно ли изъять незаконно выпущенных бобров из сельской местности Великобритании или же их следует интродуцировать и в другие реки на ее территории? На этот вопрос оказалось трудно ответить. Будучи членом Европейского союза, Великобритания испытывает давление законов, требующих реинтродуцировать аборигенные виды, вымершие в пределах определенной местности. Бобры, живущие в дикой природе, на самом деле уже могут претендовать на защиту согласно законам ЕС. Внутри Великобритании Англия, Шотландия и Уэльс сами решают, что им делать в пределах своих границ, и они все еще не пришли к консенсусу. Правительство Уэльса рассматривает возможность разрешить интродукцию бобров в валлийскую сельскую местность, в то время как английское правительство организовало официальную программу поимки и возвращения в неволю бобров, живущих на берегах реки Оттер. На берегах реки Тей сейчас строят себе дома около 300 бобров. Шотландское правительство должно вскоре решить, позволят ли им остаться.

Приведенный выше пример подчеркивает еще одну существенную трудность, которую предстоит преодолеть обществу, если мы собираемся продолжать проекты восстановления вымерших видов: в каком случае мы можем сказать, что эксперимент провалился? В случае бобров выводы об их влиянии на окружающую среду можно сделать на основании изучения среды, в которой они до сих пор живут. Но если вид, который мы собираемся выпустить, полностью вымер, эти сведения будет неоткуда взять, и, следовательно, риск того, что все пойдет самым непредсказуемым образом, заведомо будет выше.

Тут я хочу вернуться к началу и переформулировать кое-что из того, о чем я говорила на первых страницах этой книги. Хотя мы действительно всегда можем повторно истребить вымерший вид и это успокаивает глубочайшие страхи общества, меня беспокоит, что люди могут прибегнуть к крайнему варианту слишком быстро. На то, чтобы развились взаимодействия между видами, уходят годы. Экосистема после интродукции возрожденного вида может вначале дестабилизироваться, а взаимодействие между видами, ради которого все и затевалось, восстановится значительно позже. Эти эксперименты потребуют времени, и я надеюсь, что мы сможем спокойно подождать. Однако страх неведомого и непредсказуемого вполне естествен для человека. Сохранять спокойствие будет непросто.

Опасения относительно уместности прикладного подхода к охране окружающей среды возникают и по другим поводам. Природоохранные стратегии можно представить как широкий спектр вариантов: от экосистем, полностью контролируемым человеком (садоводство), до экосистем, в которых природе позволяют заботиться о себе самостоятельно (охрана природы). Возрождение вымерших видов – это подрывная стратегия, и, соответственно, она требует некоторого объема «садоводства». Однако, подобно другим подрывным стратегиям, включая регулируемое перемещение видов, восстановление дикой природы и экосистем на островах, для возрождения вымерших видов может потребоваться весь спектр существующих стратегий. Некоторым видам понадобится постоянная забота («садоводство»), в то время как другие будут обходиться без вмешательств со стороны после того, как популяция сформируется. Тем не менее все подрывные стратегии изначально несут в себе риск, так как всегда есть вероятность, что грубая человеческая сила принесет больше вреда, чем пользы. Однако стратегии, ограничивающиеся охраной природы, также несут в себе риск. Что, если у нас нет возможности сохранить достаточную среду обитания? Что, если популяция вида не восстановится на той территории, которая сохранилась? Не многие области обитания диких животных полностью избежали воздействия растущей человеческой популяции, а это значит, что на каком-то уровне вмешательство уже произошло. Дальнейшее вмешательство может понадобиться просто для того, чтобы уменьшить нанесенный ущерб.

Проекты восстановления природы островов, в частности те два проекта, которые осуществляются на берегах государства Маврикий, доказывают, что вмешательство человека может сработать. На островах Ронд и Эгрет специалисты в области охраны природы работают над изъятием инвазивных видов и возвращением на острова популяций аборигенных животных. Но экологи столкнулись с некоторыми проблемами. В отсутствие вымерших гигантских черепах, в прошлом в изобилии водившихся на островах, аборигенные виды растений постепенно вытесняются инвазивными. Аборигенные растения растут медленно и близко к земле, у них маленькие твердые листья, которые черепахам трудно есть. Они также плодоносят в тот период, когда на острове растет не очень много травы – основного источника пищи для черепах, и это увеличивает вероятность того, что черепахи распространят их семена. В отсутствие гигантских черепах неаборигенные растения вытеснили аборигенные виды, приспособленные к поеданию этими животными, и многие из них теперь находятся на грани исчезновения.

Чтобы восстановить утерянные взаимодействия между аборигенными растениями и гигантскими черепахами, ученые интродуцировали на острова другие их виды, все еще живущие в других частях Индийского океана, в надежде, что они заменят собой вымерших маврикийских гигантских черепах. Интродуцированные животные тут же приспособились к своей новой среде обитания, предпочитая употреблять в пищу неаборигенные растения, не имеющие защиты от поедания черепахами. Они также стали питаться и плодами аборигенных видов. На островах снова стали появляться древостои эбенового дерева, отчаянно боровшиеся за жизнь в отсутствие крупных травоядных, способных распространять их семена.

 

Возможность возрождения вымерших видов увеличит число новых вымираний

Сторонники этого нравственного аргумента видят людей в ужасном свете. Они предполагают, что если существует минимальный (я имею в виду действительно минимальный) намек на возможность быстро исправить ситуацию (хотя на самом деле быстро не получится, да и не такое уж это будет исправление), люди откажутся от попыток сохранить исчезающие виды. Разумеется, законодательство в этой области отличается сложностью, запутанностью, иногда оно вводит в заблуждение и слишком часто оказывается устаревшим. Но трудно представить, чтобы те, кто стремится сохранить биологическое разнообразие, внезапно прекратили бы это делать, как только возрождение вымерших видов станет возможным.

Разумеется, существует много людей, в чьи приоритеты просто не входит сохранение биологического разнообразия, а также люди, которые предпочли бы, чтобы животных перестали защищать. Тут стоит задуматься, как идею восстановления вымерших видов можно использовать для достижения определенных политических целей. Вероятность того, что политики или крупные бизнесмены заинтересуются биотехнологиями как способом изменить правила, нормы и настроения в обществе, разумеется, касается не только возрождения вымерших видов.

 

Мы «вообразили себя богами»

В качестве комментария к первому изданию своего журнала «Каталог всей Земли» (Whole Earth Catalog) Стюарт Бранд написал: «Мы подобны богам и могли бы хорошо справиться и с этой работой». Как и многие идеи, движущие Стюартом, эта строчка, которая пришла к нему в голову во время чтения книги антрополога Эдмунда Лича «Мир, вышедший из-под контроля» (A Runaway World), должна была заставить людей вообразить в порыве бесстрашного оптимизма иное, приятное и полное чудес будущее. Но он не желал, чтобы они останавливались на этом. Стюарт хотел вдохновить людей на действие, чтобы энтузиазм помог им претворить эти представления в жизнь.

Претензии Стюарта к обществу и науке тогда и сейчас заключались в их приверженности к статус-кво. Их безразличии. Его довод прост и позитивен: мы можем создать лучшее будущее, но не стоя в сторонке в ожидании его прихода. Мы – все мы – должны принять в этом участие. Мы обязаны использовать свой интеллект и передовые технологии во благо.

Аргумент о том, что мы «вообразили себя богами», появился не в ответ на идею восстановления вымерших видов, этот довод часто звучит при обсуждении новых технологий или технологий, которые мы не до конца понимаем. Он может иметь религиозный оттенок, но зачастую это метафорическое обвинение: «вообразить себя богами» просто означает «использовать мощные инструменты, не до конца представляя последствия».

В случае восстановления вымерших видов обвинения в том, что мы вообразили себя богами, относятся к нашим манипуляциям с природой. Создавая новые организмы методами генной инженерии, изменяя структуру биологических сообществ и вектор современных вымираний, мы связываемся с вещами, которых попросту не понимаем, и, следовательно, есть вероятность, что мы не должны ими заниматься. Важно отметить, что восстановление вымерших видов не первая попытка человека манипулировать природой. С первыми шагами в одомашнивании серых волков в Европе около 30 тысяч лет назад наш вид начал манипуляции с генами других организмов ради своей пользы. Большая часть потребляемой нами пищи является генно-инженерной, – пусть ее гены и были изменены путем селекции, а не с помощью технологий редактирования генома, – для того чтобы лучше соответствовать нашим вкусам и удовлетворить растущий спрос на еду. Интродукция видов, намеренная или случайная, происходит с тех пор, как мы построили первые лодки и научились плавать от одного места к другому. А тот вектор вымираний, которому живой мир следует сейчас, определенно сам по себе возник вследствие действий человека.

Я считаю, что когда речь идет о восстановлении вымерших видов, этот аргумент возникает из-за страха утратить контроль над ситуацией. Такая тревога обоснованна. Однако ее следует выражать рационально, равно как и справляться с ней, пользуясь при этом всеми преимуществами научного процесса.

 

Результатом возрождения вымерших видов станут не те виды, которые когда-то вымерли

Это так. Они не могут быть теми же.

В той половине письменных дебатов Стюарта Бранда и Пола Эрлиха, которая принадлежала руке Бранда, говорится следующее: «Если что-то выглядит как странствующий голубь и точно так же летает, можно ли считать это настоящим странствующим голубем?» Я отвечу «нет», это не будет та же самая птица, и сейчас уже должно быть понятно, почему я так считаю. Но важно отметить: мне все равно, что это не та же самая птица, которая была изначально, и я совершенно уверена, что Стюарту Бранду точно так же нет до этого дела.

Наша задача заключается не в том, чтобы создать идеальные копии видов, которые жили в прошлом. Во-первых, это невозможно технически, и маловероятно, чтобы когда-нибудь стало возможно. Во-вторых, у нас нет убедительной причины создавать точные копии исчезнувших видов. Цель нашей деятельности в том, чтобы восстановить или возродить экосистемы, заново установить связи между исчезнувшими видами. Нам не нужно создавать идеальные копии вымерших видов, чтобы достичь этой цели. Вместо этого мы можем изменить гены видов, живущих на Земле сейчас, чтобы они смогли заменить собой вымершие. Мы можем возродить в организмах живых видов адаптационные признаки из прошлого – адаптации, которые возникли случайно и были отточены эволюцией.

На самом деле нет никакой нужды ограничивать применение этой технологии одним только восстановлением вымерших видов. Если живущим популяциям угрожает недостаток генетического разнообразия или быстро изменяющийся климат, почему не облегчить их адаптацию точно таким же путем?

Американский каштан – великолепный пример того мощного влияния, которое может оказать редактирование генома на сохранение живых видов. Около 1900 года случайно завезенный из Азии гриб уничтожил почти все американские каштаны. Гриб, споры которого переносятся по воздуху, убивает дерево, вызывая в его коре некроз, блокирующий поступление питательных веществ из земли. Выжившие корни могут выпустить новые побеги, однако ни один из них не спасется от смертоносного гриба. Благодаря генной инженерии американские каштаны сейчас находятся на пороге триумфального возвращения в лиственные леса Северной Америки. В ходе работы над исследованием и восстановлением американского каштана, проходившей под руководством Билла Пауэлла и Чарльза Мэйнарда из Университета штата Нью-Йорк в Сиракузах, были созданы новые породы американского каштана с повышенной устойчивостью к заболеванию, вызываемому этим грибом. В 2006 году группа ученых посадила первые семена устойчивых к грибу каштанов в дикой природе. Сегодня в штате Нью-Йорк произрастает более тысячи генетически модифицированных американских каштанов.

 

В будущее с оптимизмом

Независимо от того, насколько на самом деле осуществимо возрождение вымерших видов, оно успешно вывело нас из зоны комфорта (под «нами» я подразумеваю ученых, которые, как и я, надеются, что наши исследования положительно повлияют на окружающую среду), как и предполагал Стюарт Бранд. Разумеется, Стюарт предпочел бы, чтобы восстановление вымерших видов имело более масштабные последствия. Оно, по его мнению, должно стать «переосмыслением возможностей, настолько же эпохальным событием, как высадка человека на Луну». Разумеется, если мы действительно научимся возрождать вымершие виды или придавать их полезные качества живым, мы совсем по-другому станем воспринимать понятие «вымирание». Однако наиболее значимым будет изменение в нашем отношении к живым видам – именно это, на мой взгляд, имел в виду Стюарт, когда говорил о переосмыслении возможностей. Внезапно у нас появится техническое ноу-хау, позволяющее методами генной инженерии сохранить популяции животных, которым угрожает исчезновение. Станет ли усовершенствование видов, вместо их защиты, новой целью проектов сохранения биологического разнообразия? Если мы можем обратиться к прошлому, чтобы определить признаки, которые спасут живые виды, где в этом случае мы проведем границу между предотвращением вымирания и обращением вымирания вспять? Будет ли это вообще иметь значение?

Именно поэтому, на мой взгляд, люди, подобные мне, настолько поглощены идеей восстановления вымерших видов. Не потому, что это позволит вернуться в прошлое и как-то исправить ошибки наших предков, но потому, что в этих проектах применяются поразительные, волнующие передовые технологии, с помощью которых мы сделаем огромный шаг вперед. Восстановление вымерших видов – это процесс, позволяющий нам активно творить будущее, которое станет действительно лучше нашего настоящего, а не просто не настолько плохим, как могло бы. Неважно, что мы не сможем вернуть к жизни существо, на 100 % идентичное мамонту или странствующему голубю. Важно то, что уже сегодня мы можем слегка подправить клетку слона, чтобы в ней экспрессировался ген мамонта. Через несколько лет эти гены мамонтов, возможно, будут кодировать белки в живых клетках слонов, и слоны, созданные из этих клеток, наконец выйдут за пределы изолированных областей своей все сокращающейся среды обитания в тропических регионах Старого Света. Вместо этого они смогут свободно бродить по просторам Сибири, Аляски и Северной Европы, возвращая в эти места все преимущества присутствия крупного подвижного травоядного, которого им не хватало последние 8 тысяч лет. Восстановление вымерших видов – это подход к планированию будущих изменений в окружающей среде и работе с ними, который очень сильно отличается от всех остальных стратегий, придуманных нашим обществом. Он заставит нас переосмыслить свои возможности.

Разумеется, возрождение вымерших видов будет сопряжено с некоторым риском. Мы не знаем и не можем предсказать всех последствий воскрешения прошлого. Однако истории успеха современных проектов доказывают, что, рискнув, можно добиться серьезных результатов. Забрать всех калифорнийских кондоров в неволю было крайне рискованной стратегией, однако это определенно спасло их от вымирания. Восстановление популяции серых волков в Йеллоустонском национальном парке было одновременно рискованным и непопулярным решением, но сейчас парк процветает так, как не процветал с момента его основания в 1872 году, когда в нем активно уничтожались волки и другие хищники. Позволить оленям, быкам и другим диким животным поселиться на брошенной земле в Европе считалось одновременно безумной и опасной идеей, однако эти заново образовавшиеся участки дикой природы поспособствовали широко распространившемуся изменению точки зрения на окружающую среду. Благодаря им были приняты новые политические меры, направленные на защиту естественной среды обитания диких животных и видов, населяющих ее. Как отреагирует мир, когда первые слоны с отредактированными геномами начнут беззаботно прогуливаться по Плейстоценовому парку?

Жду не дождусь, чтобы узнать.