Интересно, проводила ли я время когда-нибудь в ночном, пустом «Максе». Да еще одна, — Кира оглянулась вокруг. — Нет ни одна. Вон, на стойке бара валяется Янка, изображает, что спит. Хотя, она может отключаться в любом месте и в любой позе.

Кира поискала глазами Марьяну.

— Неужели смылась? Нет, менты бы не дали. Да, она прячется под своей уникальной шубкой, в самом темном месте кафе.

«Останкино» — это не место работы. Это — земля, которую мы осваивали много лет и почти одолели, вспахали. И надо же — теперь «Она» лежит наверху, а мы все подозреваемые.

— А кто она? Даже этого мы не знаем.

Завтра эфир — нет уже сегодня. Ничего не готово. Начальству же будет абсолютно всё равно. Умер кто-то или притворяется. Программа должна выйти «в том же месте, в тот же час».

Жаль, что мы почти не общаемся между собой последние несколько лет. Страшно ужасно, а поговорить не можем, или не хотим. Никто первый не пойдёт на контакт.

— Девушки — красавицы, кто пойдет опознавать тело? — Следователь стоял у стойки, как раз там, где в изящной позе были скрещены Янины ножки.

— Её с детства знала только Кира. Все родинки, порезы появлялись на её глазах. Она пусть идет, — зевая, пролепетала Яна.

Я и не сомневалась, что пошлют меня. Странно, мне было даже самой интересно, узнаю ли я ту, которая «ждет» в банкетном зале.

— Пошли, капитан.

— Не так резво. Сначала необходимо найти понятых. В здании кто-нибудь есть?

Мы все громко засмеялись. Янка встала со своего лежбища, а Марьяна выглянула из-под мехов.

— На этой земле обетованной всегда есть жители. — Яна спрыгнула с барной стойки и крикнула: — «Люди, отзовитесь»

Из разных дверей, включая туалет, появились не выспавшиеся помятые лица работников ночного эфира.

— Что надо? Чего ты орёшь? Ночь же на дворе, — неласково обратился к Яне, оператор новостийной программы Костя.

— Будете понятым, — строго приказал следователь.

— Кем я буду? Понятым. Господи, кем я в этой жизни только не был. Зайчиком, подставкой под камеру, белым листом, на который ставят свет, но понятым… Что случилось? — Опомнился Костик.

— Вам, разве неизвестно, что в здании произошло, то ли убийство, то ли самоубийство. Погибла известная ведущая или…

— …или не погибла? — Костя пытался проснуться и поэтому бодрился незатейливыми шутками.

Следователь посмотрел на него безумным взором.

— Вы, что не понимаете, о чем я говорю? Всё, пошли, балагур. Второй — пойдёте вы, — обратился смущенный капитан к шубке Марьяны. Времени нет на поиски.

Марьяшка неохотно встала, нацепила манто и словно пава вышла из-за столика, на котором стояло штук шесть пустых бокалов от коктейля «Махито» и столько же чашек кофе.

— Волнуешься? — Спросила злобненько Яна.

— Да, — искренне ответила, почти бывшая подруга. — Ты нет?

— У меня причин нет. Я тогда была отлучена от вашей забойной компашки. Думаю, Кире хуже всех, — тихо, так, чтобы я не услышала, пролепетала Яна.

— Зря шепчетесь. Здесь и акустика хорошая, и слух у меня идеальный, — огрызнулась я.

— Тебя твой абсолютный слух и внимательность и подвели. Собственно, они всегда тебе мешали. Марьяна, не оглядываясь на приятельницу, тронула уже совсем обалдевшего от такой неадекватной реакции, следователя. — Пошли гусар…

Лифты ночью, естественно, не включались. Мы поплелись на седьмой, начальнический этаж, пешком.

— Как же я могу быть понятой, если я хорошо знала потерпевшую, апеллировала остатками юридического образования Марьяна, задыхаясь в шубке до полу, но мужественно не снимала ее.

Сзади засмеялся Костик.

— Машка, хочешь, понесу твою шиншиллу, а то ты сдохнешь по дороге и у нас будет два трупа.

— У вас, что-нибудь святое есть? Разозлился видавший виды, следователь.

— Конечно. Ответили мы втроем. Эфир.

— Если он сорвется, то трупов и раненных станет много больше. И тогда весь народ узнает то, что мы пока тщательно скрываем. Правильно, капитан? — сказала я, пристально глядя замученному мужику в глаза.

— А он ничего — приятный, мужественный…, — Марьяна внимательно и бесцеремонно разглядывала стража порядка.

— Но манто он не подарит, — я пощупала мех и даже цокнула языком от удовольствия.

Я понимала, что все наше нахальное и «бодрое» поведение лишь результат безумного страха. Мы так, в нашем «Останкино» привыкли выражать скорбь и боязнь. Я отключилась от дальнейшей болтовни моих знакомых и стала думать, как я буду реагировать там, в банкетном зале. Если я ее не узнаю? Как я могу ее не признать? Мы же знакомы всю жизнь. Но, какой-то странный секрет сокрыт за дверьми самого большого зала «Останкино».

Мы добрались до основного лестничного прохода седьмого этажа. Теперь еще столько же вдоль самого этажа, но хоть по прямой.

— Она сильно изуродована? — Тихо и со страхом поинтересовалась я у следователя.

— В том-то и дело, что она совсем не покалечена. Первый человек, который ее увидел, почему-то сказал, что это не ОНА. — Что все это значит? — Как вы думаете?

— Я не знаю. Ответила я спутнику. На самом деле, я почти была уверена, что знаю причину её девственного вида.

Шли мы долго, словно боялись торопиться к печальной церемонии. У меня зародились интуитивные сомнения, что нам и вовсе торопиться некуда. Делиться я ими не стала.

Тёмное «Останкино» неприветливо как морг, — подумала я. Хорошо, что обычно некогда обращать на нюансы внимания.

— У вас тут не так уж уютно, в некоторых моргах и то светлее и спокойнее, — повторил мою мысль следователь.

— Оттуда выходит мало новостей, — попыталась пошутить я.

— Ошибаетесь, — капитан скривил улыбку и покачал головой. Там так иногда интересно, как с живыми быть не может. Вот, где открывается смысл жизни, — продолжал философствовать Филипп Сергеевич, так звали нашего нового знакомого.

Я с интересом посмотрела на него и подумала, что, пожалуй, Марьянка угадала, он не только внешне, но и внутренне необычен. Или я плохо знаю следователей прокуратуры. Да, я совсем их не знаю.

Я очень боялась, что из зала будет пахнуть трупным запахом. Оттуда же пахло, как всегда, вкусной едой, хорошими сигаретами и духами гостей VIP.

Филипп Сергеевич тихонько приоткрыл дверь, будто собирался спросить: — «можно ли войти». Дверь скрипнула и сама пошла на нас. Ветер дул из правого крайнего окна. Банкетный зал был один из немногих помещений, где окна в «Останкино» открывались.

Тихий скрип двери и шуршание жалюзи на окне в полной темноте зала, где только в одном углу, плохо различались фигуры копошащихся экспертов и очерченное пространство, где должно лежать тело погибшей.

Мы слышали тревожный шепот группы, приехавшей из милиции и прокуратуры.

— Мне перестает нравиться эта телевизионная программа, — Марьяна наклонилась ко мне. Ты тело то видишь? Я боюсь подходить.

— Ты же у нас столько лет занималась криминальной хроникой, — напомнила я подруге. Ты уж насмотрелась.

— Если ты помнишь, то я никогда не выезжала на место событий. Я только комментировала в студии. Честно тебе скажу, старалась не засматриваться на жмуриков.

— Дамы и вы молодой человек, — задумчиво и грустно позвал нас следователь. — Мы не можем предъявить вам для опознания тело погибшей женщины. Его нет…

— Я побежал за камерой к ребятам на шестой, — Костик крикнул уже в дверях.

— Вы куда направились? — Остановил его какой-то милицейский чин. Если я правильно различила в полутёмном зале — немаленький.

— Такой материал упускать нельзя. Даже, если он не пойдёт сегодня в эфир. Архивники нам не простят, — Костя на половину уже был за дверью и занес вторую ногу, чтобы рвануть на шестой…

— Стоять, — громко приказал оперативник. Никто отсюда не выходит и не входит сюда. Будем разбираться.

— Каким же образом? — Ядовито поинтересовалась Яна. У нас даже объекта нет.

— Вот именно, — уже не так громогласно ответил милиционер.

Филипп Сергеевич прислонился к стене и молча, наблюдал за нами — людишками, за нашими реакциями.

— Что интересно, как мы будем выкручиваться? Вы впервые имеете дело с телевизионщиками? — Я предложила ему сигарету и термос с кофе, который жил у меня в сумке всегда.

— Не хочу. Пока не стоит ничего менять в атмосфере, — он сощурил глаза и сосредоточил взгляд на месте, где предполагаемо должно было лежать тело. Кира, как вы думаете, как может исчезнуть, он замялся, неодушевленный предмет, так, чтобы никто не заметил, что его уносят, тащат. Он же тяжелый. И кому это нужно? Не похоже на шутку, — следователь пристально посмотрел на меня.

— Вы хотите, чтобы я выполнила вашу работу? У меня не получится. В отличие от Марьяны, я никогда даже не вела криминальную хронику.

— Меня интересует ваша интуиция и те сведения, которые вы изо всех сил скрываете, но сказать хотите. Вас что-то гложет. Может, чувство вины бушует? — Филипп Сергеевич взял меня под руку и увел из зала. — Нам там пока больше делать нечего.

— Осматривать следы, — я всячески оттягивала разговор, который я, чувствовала, неминуемо состоится. Самое противное и главное, я сама его хотела начать.

Из зала, как ошпаренные выскочили Яна и Марьяна, уже не сильно заботившаяся о сохранности шубки, которая волоклась за ней.

— Вы куда это? — Гневно вопрошала Марьяна. На допрос?

— На расстрел, — в пандан её, как всегда к месту заданному вопросу, ответила я.

— А меня? — Засмеялась Яна. Я тоже очень многое могу сообщить компетентным органам. Нет, правда, не сидеть же нам здесь у «разбитого корыта». Извините, за дурацкое сравнение.

— Вы пока свободны. Даже можете опять залечь на буфетную стойку и подремать. Если вы понадобитесь, вас вызовут, и вы в яркой телевизионной форме изложите свои уникальные знания.

— Я же говорила, что в нем что-то есть. Кирка, тебе повезло. — Марьяна произнесла слова и тут же прикусила губу.

— Я недавно похоронила мужа, — пояснила я Машкину «шутку».

— Мы идем пить кофе, — сурово ответил следователь.

— Что, разве «Макс» уже открыли? — Приоткрыв сонные и томные, как всегда поражающие своей чернотой, глаза, спросила Марьяшка.

— У нас, с собой, было, — среагировала я быстро и зло. Свой носить надо, попрошайка. Я показала язык и, взяв Филиппа Сергеевича за пиджак, увела от девчонок.

— Куда же вас вести? В аппаратную? Там человек непривычный долго не выдерживает, — я раздумывала, есть вообще, на нашей Останкинской земле место, где можно дышать и не потерять при этом голос, потенцию, мысли и уж тем более сердце. Не нашла.

— Не печальтесь, — старомодно успокоил меня следователь. Мы пойдем к Останкинскому пруду. Там уж точно надышимся.

— Нам выходить можно? — Я засмеялась. — Я забыла, что я под бдительным оком закона.

* * *

Шли мы, молча, прислушиваясь к скрипучему блестящему снегу.

Я размышляла о том, чтобы не дай Бог, меня не выперли за прогул. Хотя, наверное, такая прогулка считается помощью следствию.

Чем же я в состоянии ему помочь? Не рассказывать же, в самом деле, всю нашу длинную жизнь с радостями, ссорами, ненавистью, тайной, которую мы храним уже десять лет и поэтому то, любим, друг друга и жмемся то к одной подружке, то к другой, то пылаем ненавистью из-за трусости и, в общем, предательства человека, который нас всех сделал.

— Вы хотите мне поведать что-либо конкретное, что способно навести меня на правильные размышления по поиску исчезнувшего человека. — Филипп Сергеевич с пытливым любопытством заглянул мне в лицо, даже подлез под него. — Я даже не могу назвать тело мертвым. Я его не видел. Когда группа следственная приехала, то сразу внизу милиция начала нас посвящать в то, что там наверху ТАКОЕ. Там лежит ОНА — любимица всех. Я побежал в «Макс», чтобы убить двух зайцев, захватить понятых и тех, кто ее хорошо знал.

— Вы знаете, мне легче все написать, чем рассказывать. Иначе мы проговорим всю жизнь, — я представила все наши девичьи подробности и реакцию взрослого, даже не очень молодого мужчины, на нашу неправильную и порой, грешную судьбу.

— Пишите, — Филипп Сергеевич меня быстро понял. — Погулять все равно приятно. Вы возвращаетесь в «Останкино»?

— Надеюсь, что меня еще не выгнали, — я повернула в сторону своей земли Обетованной. Ноги понеслись быстрее. Многолетнюю привычку не вытравишь. За мной, несколько запыхавшись жестким шагом, размахивал руками, загребая ветер, семимильными шагами шел следователь. Ему тоже необходимо было вернуться к отсутствующему телу.

— Я напишу, — уже влетая в здание и вытаскивая пропуск, кричала я.

Он кивнул и махнул рукой, в знак того, что с нетерпением ждёт.

* * *

Я прибежала в студию, в которой, на удивление «конь не валялся».

— В чём дело, — закричала я, вертя головой, чтобы крик долетал до всех служб. — От всех работников я услышала хоровое недовольство по поводу того, что меня Шеф — редактора на площадке нет. Наш же ведущий любит получать информацию из первых рук, то есть, из моих. До начала тракта — репетиционного эфира, оставалось десять минут. Я не дослушав фырканье, понеслась в гримерку к ведущему. Алёша — чудный парень, очень внимательный и послушный, что большая редкость у телезвёзд. Возможно, потому что молодой, а я намного старше и знаний по тем вопросам, на которые он должен беседовать у него не хватает, он меня слушает.

— Я рад приветствовать вас, сударыня, в столь поздний час, — как всегда с лёгкой, необидной иронией приветствовал меня Леша.

— Ты извини, у нас ЧП. — Я не хотела распространяться на тему, тем более предмет исчез.

— Разве это ЧП? — По-моему — обвал в горах. Самая рейтинговая программа слетела, сразу после получения «ТЕФФИ». Что будет? — Лёше хотелось поговорить на насущную тему.

— Ты не забыл, что темой нашего сегодняшнего неповторимого Ток-шоу «Отношение людей к братьям их меньшим».

— С такими темами мы никогда не получим «ТЕФФИ», — печально заключил ведущий.

— И уж тем, более не станем академиками премии ТЕФФИ. Каждому свое. Ну, всё. Поехали по сценарию и гостям. Тебя что-то не устраивает?

— Животные в студии. Я боюсь больших бойцовских собак.

— К тебе подведут только маленьких, которые даже лаять не умеют, — я с нежностью посмотрела на Лёшу. Если бы у меня был сын, я бы не возражала против такого. Раз всё остальное тебя устраивает, я побежала. Не забудь надеть специальный костюм, для того, чтобы животные могли тебя немного порвать. — Лёша посмотрел на меня с ужасом, я показала ему язык и успокоила, — шучу.

На душе стало чуть легче. Я поняла, что программа пройдёт нормально. Легко и непринуждённо. Так всегда должно быть на дневном телешоу. Я уверенной походкой шла в аппаратную. Такая целенаправленная поступь на высоких, чуть цокающих каблучках, у меня появилась после смерти мужа. При нем, я ходила как мышь, нет, я плыла за ним, как за ледоколом, который всегда шёл правильным курсом и не тонул. Он просто сразу ушёл на дно — умер…

— Что у тебя с лицом? — Из-за угла появилась Марьяна, уже готовая к утреннему эфиру. Всё так плохо? Нас будут еще допрашивать?

— … и пытать. Перестань трусить. Кстати, не желаешь написать свою версию событий, начиная от Рождества Христова.

— Что надо? Я могу, только пусть и Янка пишет. Потом сверим.

— У нас всё равно получаться разные истории. Я собираюсь писать правду, — я пристально посмотрела на заклятую подругу. — А ты будешь приукрашивать себя. Яна наверняка сгустит краски до того, что мы получим рассказ Эдгара По.

— Ладно. Давайте вечером встретимся, только не в «Максе». Видеть его уже не могу. Приставать начнут с вопросами. После эфира договоримся. Янке я сейчас перезвоню. Где она может быть?

— Звонит своим гостям, как всегда. Так что лучше найди её, — я посмотрела на Марьяшку и, мне захотелось её прижать к себе. Она всегда была бояка. Сейчас, даже под толстым и умелым слоем грима морщинки скукожились, а на экране этого не должно было быть видно, — я поцеловала её в промежуток между ухом и щекой, где не было грима.

— Звони. Уже опаздываю, как, впрочем, и ты.

Марьяшка сделала гримаску, означавшую улыбку и похлопала себя по щекам, чтобы не рассмеяться и придать щечкам естественный оттенок.

Мы разошлись по разным студиям, обещая после записи встретиться все-таки в «Максе» и попытаться оттащить Яну от ее VIP персон. При этом придется ухитриться отобрать у нее все десять мобильных телефонов. Иначе разговор не получиться.

Я вела программу, всё время, шепча Лёше в ухо необходимую или подходящую информацию.

— Что с тобой сегодня? — Возмущенно спросил режиссёр программы Борис, который сидел за пультом рядом, нажимая вовремя на кнопки, чтобы камеры правильно показывали картинку. — Ты работать будешь? Или так посидишь?

— Я работаю. Вот — листаю сценарий, хотя знаю его наизусть.

— Ты на лицо Лёшки посмотри. Он взмок от твоей творческой помощи. Может тебе плохо? Давай, остановим запись. Катя может пересесть с суфлера. Она тоже неплохо знает программу.

— Хватит меня лечить, — огрызнулась я. По сути, Борька был абсолютно прав. Я не держала ни темп, ни очередность выступлений на площадке. Я думала о Ней и о нас.

— Так что? Стоп? — Режиссёр уже наклонился к микрофону, по которому сообщал информацию для всей группы.

— Нет, — я поближе пододвинулась к столу. Я закончу этот шедевр. Потом сама и смонтирую. После сделаем большой перерыв. Всё равно идем с опережением. Я приду в себя. Извинюсь перед Лёшей и группой. И мы полети к звёздам дальше, — пошутила я.

— Знаешь, за что тебя обожаю, — Боря чмокнул меня в наушник, — за то, что ты никогда не сдаешься. Поехали, Зоя Космодемьянская.

Он даже не мог представить себе, что паника, которая бегает у меня по желудку не может остановиться сама. Ее нужно выплеснуть, но «вместе с ребенком». Я не знаю, возможно, это. И без девчонок, я не решу сакраментальный и постыдный вопрос.

Когда же мы все так изменились?

Я продолжала автоматически регулировать запись программы. И судя по тому, что Борька одобрительно кивал, хотя бы, внешне собралась.

— Всё! — Закончили первый выпуск. — Закричал режиссер в микрофон.

Видимо, я была так далека от присутствующих и происходящего, что подпрыгнула, икнула и ойкнула одновременно.

— Тебе, определенно нужен долгий перерыв. Ты куда пойдешь есть? — Не унимался внимательный товарищ.

— Я, мне нужно по делу выбежать. Раз уж ты благородно отпустил на целых сорок пять минут, то я успею провернуться, — я чмокнула Борюську в щёчку и, не дав ему ответить, усвистела из студии.

Навстречу мне бежал, красный как рак и потный, как тореадор после боя с быком, генеральный продюсер «Ток-шоу».

— Что происходит? Мы выходим из графика, а твой обожаемый Борис удлиняет перерыв.

— У него и спрашивай, — свалила я нагло всю ответственность за лишние двадцать минут, на режиссёра. Я опаздываю. Извини.

Я бежала, теряя туфли на ходу, в душе надеясь не потерять еще и каблук, к семнадцатому подъезду. Сегодня, Яна там должна была встречать именитых гостей. Обычно — процедура обхаживания начинается с центрального входа, но нынче их получалось многовато и все одновременно.

Зацепив всё же колготки за раритетную железяку, которая давно должна была храниться в музейных фондах телевидения, если такие есть, я допрыгала до охраны. Милые мальчики милиционеры устало переминались с ноги на ногу, периодически опираясь на стойку. Увидев меня, они выпрямились и, улыбаясь, поинтересовались «Каким ветром меня занесло», так далеко от родных пенат?

— Вы Яну Вилькину не видели? — Я озиралась по сторонам, подпрыгивала, чтобы различить пышные, не по моде собранные в Бабету, волосы подруги.

— Она только что повела группу солидных товарищей в студию № 13, если не ошибаюсь, — мальчик-милиционер был рад услужить.

— Она ещё вернётся?

— Судя по спискам, которым нет конца, она будет регулярно наведываться с периодичностью минут в пятнадцать, — витиевато выплеснул свои глубокие познания другой дежурный, чином повыше и умом основательнее.

Я не понимала, что мне делать: — если сидеть здесь, то меня точно выгонят с работы из-за срыва записи, если бежать в студию, то мы можем разминуться с Яной, так как коридоров, которые ведут к 17 подъезду много. Тем не менее, пока, я не договорюсь с Яной о встрече, думать ни о чем не могу. В этот отчаянный момент мне пришла гениальная, на мой взгляд, идея. Я послала воздушный поцелуй «двоим из ларца» и забежала в соседний коридор, где писалась Марьяша. До конца её эфира оставалось ровно три минуты. Невзирая на гневные и угрожающие взгляды помощника режиссёра, я на корточках добралась до стола, за которым эфирили Марьяша и один из её бывших мужей — замечательный ведущий с потрясающим сексуальным баритоном Олег. Человек он был скромный и своим очарованием не пользовался. Даже стеснялся.

Подползая к ноге Марьяны, я как раз, размышляла, почему они развелись. Мы с Марьянкой тогда не доверяли сокровенных тайн, а Олег, как истинный джентльмен и вовсе хранил скупое молчание.

Добравшись до ног ведущих, я чуть не закончила их вещание раньше на несколько минут и не уронила стол от гомерического хохота, который меня разобрал. Изящно и подобранно по цвету выбраны верхние части костюмов телезвезд утреннего эфира. Под столом был настоящая клетка для обезьян. Помимо странных огромных сапог Олега, который, я вспомнила, был заядлый рыболов подледного лова, он еще баловался сладостями. Почему им не поставили мусорки, не ясно. Олег кидал под стол. Вкусы его были разнообразные. Ту неделю, что они дежурили на эфире по утрам, каждый день появлялась новая сладость, которую ведущий еще не апробировал. Если она ему приходилась по вкусу, то всю неделю на всех столах студии, гримерки и редакторской лежали новые конфетки. Олег не был жадным и неэгоистично угощал всех.

Марьяна под столом выглядела не менее экзотично, она была во вьетнамских тапочках. Только что в перерыве, ведущая сделала педикюр.

— Маня, давай быстрее сворачивайся и бегом на семнадцатый подъезд, ждать Яну.

— Ты сошла я ума. Я с голыми ногами помчусь через все «Останкино». Кстати, ты, кажется, смазала мне лак на большом пальце, — Марьяна с неодобрением посмотрела на меня.

— Пойдешь, как миленькая, нет, побежишь, — разбушевалась я шепотом, сидя под столом. У нас, если ты помнишь, нет ни времени, ни шанса выпутаться из этой истории. Более того, как бы нам самим не оказаться потерянными трупами.

Слава Богу, Марьяна успела приветливо попрощаться со зрителями, потому что румяная холеная ведущая, стала серого цвета.

— Ты хочешь сказать, что нас, только потому, что мы… возьмут и убьют. В этой почти смешной истории нет ничего особенного. Это всего лишь…

— Ты чувствуешь, ты даже слов подобрать не можешь или боишься. Так что марш на семнадцатый. Возьми у Олега унты и вперед.

— А ты? — Запричитала Машка.

— Я побегу на работу. Мне еще четыре программы ваять.

* * *

Я удалялась под проклятья подруги, что я эгоистка и мне нет дела до ее страха.

Я уже не слышала Марьяшу, я сосредоточилась на новой теме программы. «Взрослые дети и их «воспитание» родителей.

У меня взрослая дочь и вопрос был крайне актуален для меня. Леше он тоже нравился. Он совсем недавно перешел из тинэйджеровского состояния и помнил, как его родители мучились с ним.

Я влетела в гримерку к ведущему, с текстом, полным ртом нужных афоризмов и умных мыслей — «Великих», на эту тему.

— Я все прочел, — Лёша потряс кипой бумажек и карточек, которые ему приготовили ассистенты. Можешь выдохнуть и попить кофе, — Лёша сделал чашку горячего напитка, и подал мне со словами: — У тебя что-то серьезное случилось?

— Мне кажется, что очень. Я не могу тебе ничего объяснить. Я пока немного понимаю.

— Тогда не надо. Захочешь? Я к твоим услугам, — Лёшка встал и стал менять костюм.

На каждую программу выдавался новая одежда. Программы шли в разные дни. И ведущий не должен выглядеть бедным родственником. Все же Центральное телевидение — эталон вкуса и гламурности.

— Ты успокоилась? — сочувственно спросил Боренька.

— Да, всё хорошо, давай начинать.

До конца записи, которая длилась пять часов, я не думала о тревожащей и опасной теме. Всё получилось, как нельзя лучше. Адреналин, который с утра заполнил меня, отражался на всех окружающих, работающих на программе. Все вокруг меня немного вибрировали и даже несколько истерили. Передачи от этого получились только лучше.

На запись пришел генеральный продюсер, и удивлённо разводя руками, сказал:

— Вы записываете праздничные программы? Такой подъем бывает только на новогодних.

— Нет. Я приняла к сведению вашу критику после первой записи, — я широко улыбнулась начальнику и стала быстро ретироваться спиной к выходу.

— Марьяна, ты дозвонилась Яне? — Строго спросила я капризную приятельницу.

— Я её видела, — раздраженно ответила Машка. Она лишь отмахнулась и сказала, что когда освободиться, сама нас найдет. Ты слышала, что-нибудь подобное. Наглая какая.

— Слышала и не раз. Будем ждать. Марьяша, греби к «Максу». Я там тебя подожду.

— Ну, да. Я буду, как собачка бегать за Янкой. Кира, зачем нам все вытаскивать на свет неприятное старое событие? Окажется, что мы все виноваты.

— Может и так. Маша, нам есть в чем разбираться и помимо стародавней истории. Мы всю жизнь то помогаем, то мешаем друг другу. У нас ведь ближе, чем мы сами, никого нет. Почему же мы не можем найти общий язык? — Я взывала к Марьяниному заснувшему еще много лет назад разуму и охладевшему сердцу.

— Уговорила. Я иду в кафе.

Я пошла в студию, где обитала Яна, пася и охаживая знаменитых гостей. Сейчас, начнет орать, что мне нет дела ни до чего, кроме моей карьеры, а ее «творческий» подвиг мне безразличен, даже раздражает.

Вдоль длинных, с противным тусклым дневным светом коридоров, я продвигалась к Яне.

— Кирюш, привет. Ты не устала от нашей обители? Ласково, побеспокоилась знаменитая, экстравагантная, чумная, как ее звали в «Останкино», певица-ведущая, с которой мы дружили много лет.

— Нет. У меня сегодня избыток энергии, — улыбнулась в ответ я Лиле.

— Какие-то слухи ходят. Пропал труп? Серьезно? — Лиля наклонилась ко мне. Она, наверное, на метр длиннее меня, а уж на каблуках.

— Не слышала, — соврала я и покраснела. Мне хотелось поделиться с умной Лилей. У нее остроумное и неадекватное мышление. И все, что постоянно вижу на экране в ее программе, меня страшно коробит. Но, хорошее отношение и абсолютная уверенность, что Лилька дуркует и просто зарабатывает немалые деньги, примиряет меня с ней. К сожалению, такие претензии можно предъявить почти ко всем каналам. Но меня об этом никто не спрашивает.

— О чем задумалась? — Пристально всматривалась в мои глаза Лиля.

— Обо всем. Бывает время, когда философские мысли посещают голову зрелой женщины.

— Не хочешь говорить, не говори. Все равно придешь, я знаю точно. Я же очень умная, — Лиля поцеловала меня в лобик.

— Я ещё жива, — засмеялась я.

— Пока мы почти все живы, — ведущая сделала, пируэт на высоких каблуках и, подпрыгнув, удалилась в очередной темный коридор.

Дорога в единственное курящее место на земле телевизионного эфира было, как всегда забито до отказа. Я поискала глазами уголок около закрытого наглухо окна и нашла.

— Здесь занято, — неприветливо предупредила меня молодая борзая корреспондентка, небрежно бросая сумку на диванчик. Из открытого рта потертого стильного портфельчика полетели вещички любовно собранные хозяйкой для телевизионной карьеры.

— Пока вы соберете все добро с полу… Видите, многие детальки отвалились, я пока попью кофе, — мило уговаривала я недовольную девушку.

— Старшим у нас везде почет, — язвила девчонка, собирая содержимое баула.

— Вот именно. Кстати, не вы ли пробовались к нам на передачу редактором?

— Я, — гордо, вытянув голову из-под стола, как неоперившийся цыплёнок, проговорила несчастная девочка. Вы передали через своих клевретов, что коробочка полна.

— За знание таких слов как «клевреты» вас стоило взять, — я опустилась на колени и помогла ей собрать оставшиеся побрякушки. — Зайдите ко мне на следующей неделе, только произнесите кодовое слово, — смеялась я.

— Какое? — Удивилась девочка. Меня зовут Таня Сумарокова.

— Клеврет, — тихо на ухо, прошептала я.

— Вот ты где, — Марьяна стонала от тяжести и тепла шиншиллы, но снять явно боялась. — Я нашла нашу подельницу. Она сейчас принесет свои старые кости, как она выразилась. — Ты, кофе догадалась взять?

— Ещё не успела. Уже бегу, Ваше сиятельство. Жаль, что у тебя не горностай. Тогда тебя можно было бы звать «Ваше Величество».

— Иди, острячка. Скоро, нам всем мало не покажется.

Словно подслушав Марьяшино обещание, позвонил Филипп Сергеевич.

— Вы сейчас свободны? Нужно поговорить, — голос был настойчивый и тревожный.

— Прямо, сию минуту не могу. У меня важная встреча, — я пыталась выкрутиться, чтобы сегодня не встречаться. Только после беседы с девчонками.

— Когда же? — не отставал следователь.

— Завтра, у меня, более или менее, свободный день.

— Хорошо. Хотя ваш труп так и гуляет где-то. Вы в курсе.

— Я целый день писала программы. Мне было не до этого, — как можно спокойней отчиталась я.

— Вериться с трудом. Мне показалось, что всей вашей троице исчезновение знаменитой ведущей сильно испортило настроение. Я не прав? — Допытывался проклятый служитель закона.

— Это на всех произвело сильное впечатление. Не удивительно у нее была самая знаменитая программа в течение десяти лет. И прыгнуть выше ее никто и не пытался. Кроме того, она держала высокую марку, не опускаясь до безвкусицы большинства нынешних передач.

— Я вас понял. До завтра.

Я облегченно вздохнула и, дойдя до стойки с кофе, взяла три чашки эспрессо, хотя знала, что Машка пьет американский, а Яна капучино.

Марьянка опять умчалась. Видимо, пристраивать шубку, которая при таком употреблении, скоро превратится в дранную крыску.

Я неторопливо мешала в чашке отсутствующий сахар.

Внезапно мой взгляд упал на пожилую женщину, которая сильно напрягла лоб, считала копеечки, чтобы купить булочку в «Максе». Скорее всего, она из массовки, какой-нибудь забойной программы. Публику туда набирают и платят крошечные гонорары. Больше всего меня поразила обувь, в которую была обута женщина. На ней были точно такие же ботики «Прощай молодость!», в которых ходила Марьяшкина бабушка. Мы над ними подсмеивались, но когда бабушка умерла, мы стали выбрасывать старую обувь. Нам стало грустно расставаться с предметом наших вечных молодых шуток. Ботики «Прощай молодость» похоронили с почестями, как и нашу ушедшую беззаботную молодость. Когда уходит кто-то из старших, ты становишься, если не старее, то взрослее точно. А это не так весело.

Бабушка Александра Владиславовна была наша строгая воспитательница, наставница и пример для подражания. Она управляла домом, родителями и обеими внучками Алисой и Сашей.

Гордились «А.В.» — так мы ее любовно и сокращенно звали, не только внучки, но и мы с Марьяной.

В молодости «А.В.» была певицей с незаурядными еще и театральными способностями. Диапазона ее голосовых связок хватало на четыре октавы. При этом она не напрягалась и тянула театральный рисунок так же легко, как и ноты арий.

Почему, сейчас, когда стоит думать совсем о другом, я вспомнила «А.В.»? Знаю, потому что именно она готовила своих девочек к блистательной карьере. С сыном у нее не получилось. ОН любил естественные науки. Петр Анатольевич не любил театр и сцену ровно на столько, насколько его мать обожала. Он сделался биологом и кропотливо и удачно корпел над диссертациями. Мать Алисы и Саши и вовсе не понимала, зачем рояль занимает столько места в гостиной, где развернуться невозможно. Она читала книги. По-моему, все без разбору. Работая в литературном архиве, Вера Николаевна заходилась в экстазе от того, что к ним приходили разные писатели и вообще знаменитые люди, которые работали с редкими книгами, а им работникам невидимого фронта оставляли автографы на долгую память. Ничего плохого про такое увлечение сказать было бы невозможно, кроме того, что ни одну подписанную книгу нельзя был взять с полки и уж тем более вынести из дома.

Девочки довольствовались либо школьной библиотекой, либо брали у однокашников.

«А.В.» фыркала каждый раз, когда начиналась сцена «ну эту-то книгу можно?» Она уводила девочек к себе и давала старинные факсимильные издания выдающихся писателей и поэтов, которые дарили оперной певицы в знак почитания и поклонения.

Одно было плохо. Почти все эти выдающиеся представители литературного цеха были запрещены вскоре после революции.

Можно сказать, что образование девочек не страдало, а наоборот уровень их знаний повышался, но отметки ставили за идейно выдержанных литературных знаменосцев.

Сколько времени я уже сижу, если я вспомнила всю нашу детскую жизнь. Где Марьяна и Яна.

Я встала из-за стола, оставив вещи на диванчике, и двинулась к лестнице.

— Ты куда? Мы же к тебе несемся на всех парусах, — девчонки чмокнули меня в обе щеки и тут же побежали к стойке бара.

— Так хочу, есть, — отчиталась Яна, жуя на ходу еще не оплаченный пирог со шпинатом.

— Давайте подогрею, — предложила барменша. — Так невкусно.

— А я не заметила, что он холодный. Второй — подогрейте.

— Мне тоже со шпинатом и салат с крабами, — влезла с заказом Марьянка.

— Где шуба? — Поинтересовалась я. — Не может быть, что нашёлся сейф, которому ты доверила шиншиллу.

— У тебя, Кира, нет воображения. Я пошла в кабинет к председателю и спросила у секретарши, вернётся ли он сегодня? Она ответила, что навряд ли. Так как я умею строить с людьми хорошие отношения, и Валечка мне разрешила запереть в шкаф начальника шубу, и даже ключ взять с собой.

— А ключ от себя и своей приемной не дала? — На полном серьёзе спросила Яна.

— Нет, — взволновалась Марьяна. А что должна была?

Мы прыснули так, что весь замечательный кофе начал медленной струйкой литься на вещи. Но даже эта неудача стоила выражения лица Марьяны.

— Я сейчас поднимусь и попрошу…

— Чтобы она себя заперла? — Я погладила Марьяну по дрожащему плечу и ласково объяснила, что всё она, Маша, сделала правильно.

Я понимала Машкино состояние. Шуба — была единственным её богатством. И досталось она ей не за горячие ночи с противным олигархом, а за то, что она много лет ухаживала за матерью подруги. Когда женщина скончалась, и дочь приехала на похороны в Москву, она привезла раздетой и бедной Машке шикарную шубу из шиншиллы.

Мы долго возмущались, зачем Марьяшке, у которой гроша в кармане нет, и работы в тот момент тоже не было, шикарный мех, прикрывающий голь перекатную. Но мы ошиблись. Именно появление в мехах, чуть спущенных с округлых белых плеч красивой Марьяны, и дало ей работу.

— Я что-то есть не хочу. Меня тошнит заранее от разговора, который сейчас начнет Кира, — Яна отодвинула, несколько демонстративно кофе и пирожок, который в разогретом виде очень хорошо пах.

— Я не собираюсь вести, никакие душещипательные беседы. Просто, каждой из нас придется давать показания. А ведь они у нас разные. И не потому, что кто-то из нас собирается выкручиваться или врать. Мы столкнулись с обстоятельствами в разное время и отреагировали по-разному.

— Да, но мы все помогали, то есть скрывали истину. Более того, мы и сейчас не знаем, как обстоят дела на самом деле. — Марьяна отхлебнула капучино и облизала кремовые губы. — Ты, дорогая Кира, можешь ответить, кого умыкнули сегодня ночью? Я нет. Поэтому мои показания ничего не дадут.

— Не надейся, они из нас выковыряют все, что было до этой истории и после, — я с надеждой посмотрела на подруг. — Сначала, неплохо бы разобраться в собственных отношениях.

Мы замолчали.

— Пошли отсюда. На меня плохо действует «Останкино», словно кровь высасывает, — Яна поднялась из-за стола. — Я буду ждать вас на входе.

— Мне нужно шубку забрать. Я быстро, — Марьянка понеслась на высоких каблучках, стук которых распугивал шедших к лифтам.

Я взяла норковый жакет, и подумала, что для машины он намного удобнее. Стоило позвонить дочери, спросить, как прошел день. Ответ я знаю заранее, а ее тон бесил меня и почему-то отнимал последние силы.

Наши дети были так далеки от нас, как будто не мы их рожали, кормили, обучали. Когда мы маялись от непонимания, бабушка «А.В.», довольно просто нам все объяснила.

— Вы родились и большую часть жизни прожили при Советской власти, как и поколение ваших родителей и ваше понимание жизни гораздо ближе и понятнее друг другу. Вы пользовались вещами и ели продукты, которые назывались одинаково и не менялись годами… Даже мне, пришлось слишком много лет ублажать оперные вкусы верхушки советских руководителей. Дети ваши перешагнули сразу через век, даже те, кто родился в 90-е. Уйдут долгие годы, пока ваши вкусы и понимания сомкнуться. А может и вовсе такое не произойдет. Не терроризируйте их. Постарайтесь услышать в их бредовых идеях капли истины, которую вам только придется познать. Учитесь у них…

Мы все втроем были возмущены. Ещё не хватало, чтобы эти пигалицы нас поучали. «А.В.» улыбалась и кивала головой, то ли соглашаясь с нами, то ли давая понять, что по-другому не будет.

Я не знаю, почему я так издалека начала анализировать историю, которая сегодня, может быть, закончится и перестанет нас мучить ночными кошмарами.

Пока я ждала Марьянку и смотрела через стекло на Яну, которая вытащила сигарету и никак не могла прикурить на ветру, мне казалось, что она думает о том же и пугается вовсе не последствий. Хотя они могут оказаться для нас фатальными, а того дня, когда мы согласились поучаствовать в шутке.

Шутка оказалась неудачной.

— Куда пойдём, только в место пошикарней, — Марьяшка повела красивыми плечиками, обволакивающими мехом переливающейся шиншиллой.

Шёл снег, но не липкий, а хрустальный. Мы стояли под фонарём, который освещал только половину наших озабоченных лиц.

Точно также мы переминались с ноги на ногу, принимая решение, которое кому-то сегодня стоило жизни, а нам глубоких раздумий и чувства непреодолимой вины.

— Нет, пойдём, где тихо и мало народу. Я уже за целый день очумела от шума и гама гостей. Я даже телефон выключу, — Яна демонстративно вытащила старенький потертый от постоянного использования мобильный и нажала кнопку.

— А два других? — Спросила я. Те, ты тоже выключишь.

Яна, неохотно вытащила ещё пару мобильных.

— Я один отключу, — сказала она жалостливо. Второй — это же связь с домом, а там мама, Катя Мотя, Соня, Вадим.

— Ладно, — всё равно, потом в недрах твоей широченной юбки найдётся еще один или два.

Яна жила в ритме, который ни то, что нормальная женщина не выдержала, но и богатырь не в состоянии перенести. Она была обременена большой семьей. Все они сидели на ее шее. Шея, правда, была не тонкая. Янка — крупная большая, всегда веселая немного привирающая, любимая подруга. Лжет она не от большой выгоды, а потому что ничего не успевает. Ей нужно заработать много, очень много денег. Чтобы прокормить всех, держать домработниц. И сама Яна, обожает дорогие цацки. Эта единственная радость, да еще редкие поездки заграницу, чтобы отключиться ото всех проблем и людей. Сейчас на ней тоже было надето несколько, совершенно неподходящих друг другу изумительных колец, серьги — совершенно другого стиля и века и много разных браслеток, сияющих разными цветами и столетиями. Она всегда ходит нараспашку. Она большая и теплая и очень верная. К ней всегда хочется прижаться и полежать, закрыв глаза, на ее большой теплой груди.

Я не потому так подробно описываю своих подружек, чтобы подчеркнуть их негативные качества. Совсем, напротив — именно их странности и умение рисковать, делает их очень привлекательными и близкими для меня. Мы все не вписываемся в общий стиль телевизионного формата.

* * *

Начнем сначала.

— Ты о чем все время думаешь? — Тревожно спросила Машка. — Опять сочиняешь сценарий или еще хуже — книжку?

— Не угадала, — я засмеялась. — Я пытаюсь вспомнить нашу молодость. Вы не заметили, в какую сторону мы направляемся?

— Боже, а твоя машина? — Яна оглянулась к безумной гуще автомобилей около «Останкино». Мы пешком пойдём?

— А что? Разучилась? — Я подхватила девушек и направила через дорогу. Хочу дойти до нашего старого дома. Как вы думаете, осилим?

— Ты как себе представляешь? — Я, в длинной шубе, подметая грязный снег, прусь к старому развальному строению? Ты сошла с ума, — чуть не плакала обладательница единственной роскошной вещи.

— Хватит ныть. Обрежем и будет казаться, что у тебя новая шубка, — Янка строго посмотрела на Марьяну. Я могу тебе дать свою норковую. Тебе как раз будет, как жакет.

Я с удовольствием слушала их перебранку. Мы, очень давно, вот так не гуляли, не ссорились и не смеялись, издеваясь шутливо, друг над другом. Последние несколько лет мы добросовестно посещали дни рождения каждой из нас. Помогали, если нужны были гости для программ, обменивались VIP телефонами, которые так не достать и пару раз в неделю созванивались, отчитывались, что все хорошо и помощь пока не нужна. Такие близкие и отстраненные отношения сложились неслучайно. Мы не хотели обсуждать ту самую программу, на которой мы неофициально работали.

* * *

Итак, однажды три девочки пошли в прогулочную группу с английским языком на Советском сквере. Это в центре Москвы, там, где стоит памятник Юрию Долгорукому. Крошечного роста Кира с длинной косой, длинноножка Марьяна и прелестная, как ангел рыжеватая блондинка Сашенька.

Прогулочная группа отличается от детского сада тем, что там только гуляют — три часа — утром и два часа — вечером. Разговаривала с нами воспитательница Евгения Карловна по-английски, хотя сама была немка. Но в то время, когда мы росли, популярен стал английский, особенно, после победной войны над всем немецким. Евгения Карловна весьма образованная бонна в бывших родовитых домах с лёгким немецким акцентом учила нас английскому.

Еще одна интересная история связала трех девочек. В то время, когда мы рождались, в моде были популярны имена Лена, Оля, Наташа и все остальные простые имена. Наши мамы, видимо начитались импортной литературы или насмотрелись трофейного кино и я, и Марьяша получили иностранные экзотические имена. У Сашеньки более понятная ситуация — ее назвали в честь бабушки. Но имелась и старшая сестра Алиса. Почему ее начитанная мама так назвала, не знает никто. Семья «А.В.» приветствовала это имя, так как Алиса родилась злато рыжей и в доме её звали лиса Алиса.

Я начала с нас, потому что Яна приехала из другого города и сначала получала образование в судостроительном институте. Объяснить, почему, никто не мог.

Моя мама сидела дома и воспитывала двух разнополых детей. Старший брат — был мальчик, не требующий особых усилий. Он был отличник, помощником маме и потрясающий старший брат. Разница у Марка и Киры была двенадцать лет, и старший брат стал непререкаемым авторитетом для сестры, а вскоре в силу жесткости характера и для мамы. Отец у нас быстро исчез. Оставив после себя осадок ужаса и желания больше никогда с ним не встречаться. Такая подробность описания моей семьи нужна лишь для того, чтобы объяснить, почему мне так хотелось бегать, в уютную комнату «А.В.». Мама вынуждена была много работать, а Марк пошел работать в кино, а после блистательно поступил во ВГИК. Мы видели мы его редко, а вскоре он женился, и наше общение свелось к государственным и домашним праздникам.

Марьяша росла тоже в неполной семье только с отцом. Мама у нее умерла рано, и суровое справедливое воспитание отца несколько коробило маленькую нежную девочку. Ей тоже хотелось варенья с белым хлебом и маслом. Я присоединилась к ее сладкому увлечению. «А.В.» всегда ждала нас с тарелочкой сладостей и крепким чаем с молоком.

Тогда мы не могли себе толково объяснить, почему нас тянет в дом «А.В.». Да, это был именно её дом и её любимых внучек. Сын обитал в лаборатории со своими жабками, а мама, даже, если и присутствовала в квартире, то все время читала огромные фолианты, причитая, что, когда девочки вырастут, они оценят, какую сокровищницу она для них приготовила. Пока девочки, разница в возрасте у которых была пять лет, с трудом оценивали работы древних философов и академические издания классиков, которые нельзя было листать и слюнявить. Эти проблемки не сильно беспокоили подростков. У них была «А.В.», которая давала читать любые книжки, даже не очень понятные по смыслу. Но, главное было не в этом. Девочки садились, как завороженные, впихиваясь в Вольтеровское кресло, на подлокотники взбирались мы с Марьяшкой и внимали магии подготовки к работе над ролью. «А.В.» садилась за рояль и начинала медленно листать ноты. Она тихонечко напевала мелодии, которые попадались и которые особенно любила. Найдя необходимую арию, «А.В.» отворачивалась от нас, так, что нам был виден только ее гордый профиль с двумя гордыми подбородками, подпертыми обязательным воротничком с брошью. Не думаю, что такая поза для работы была ей удобна. Но «А.В.» хотела видеть большое окно и ту женщину, чью арию она в данный момент будет петь.

Мы сначала думали, что сидеть нужно как мыши, иначе нас выгонят. Постепенно обнаглев, мы стали елозить по креслу, сползать с него и даже падать с большим шумом. «А.В.» не обращала на нас никого внимания, словно ушла в мир оперных приключений.

Как-то раз Алиса, как самая старшая спросила бабушку, не мешаем ли мы ей.

— Наоборот, помогаете. Я слышу дыхание публики и другие посторонние звуки, которые обычно раздаются из-за кулис.

Наши разговоры о музыке и о будущей жизни начались далеко не в первый год нашего знакомства. Долгие годы мы просто пили чай. «А.В.» рассказывала забавные случаи из театральной жизни. Чем старше мы становились, тем истории были откровенней и даже фривольней, ровно настолько насколько молодым девушкам было прилично их рассказывать. Чувство меры и вкуса никогда не изменяли «А.В.».

Когда мы с Сашей и Марьяной были в классе в шестом, а Алиса в десятом, «А.В.» долгим взглядом осматривала нас, пока мы баловались плюшками и, поставив бесшумно большую элегантную чашку на стол, спросила:

— Девочки, а у вас есть мечты? — Взгляд её был строг и непреклонен.

— Какого рода мечтания тебя интересуют? — Хихикая, спросила Алиса. Вслед за ней зарделись и хмыкнули мы.

— Ваши любовные глупости меня не интересуют. Все это проходит раньше или позже, но с одинаковым разочарованием и слезами.

— Почему так горько? — Спросила я. — Разве первая любовь не может быть навсегда? — Я мечтательно вознесла глаза к потолку.

— Любовь может. Но распознать ее в вашем щенячьем возрасте трудно. Ну, об этом позже. Я имею в виду вашу судьбу, характер, профессию.… В нашей семье всегда были знаменитости. Они могли петь, как я, или быть пианистами известными, или академиками, как вскоре станет мой «жабкин» сын. «А.В.», весело засмеялась, и было видно, что достижения сына ей крайне приятны. Дожила. А к чему стремитесь вы все?

Мы опешили от такого серьезного разговора. Если Алисе и пора было задуматься над судьбой, то нашу жизнь пока формировали родители и таких глубоких вопросов не задавали.

— Молчите. Плохо. Алиса — ты обещала мне рассказать о своих задумках, — «А.В.» нахмурилась, и теплое яблочное лицо превратилось в сушеный банан.

— Я хотела попробовать тоже начать петь, — Алиса съёжилась, словно ожидала, что хлыст со свистом пронесется над её головой.

— Неплохо, конечно. Но, у тебя нет оперных данных, — бабушка ухмыльнулась и уставилась на старшую внучку.

— Я хочу петь эстраду, — Алиса снова зажалась, и кулачки её покраснели от боли.

— Я не ослышалась? Ты будешь петь эту безвкусицу, — «А.В.» встала и пошла к роялю. — Садитесь. Она начала играть очаровательные лёгкие как пёрышки мелодии, потом перешла на тягучие и томные романсы и снова были песенки, только грустные как падающие капли дождя.

Мы молчали, потому что боялись спросить. Чей это репертуар, и кто написал такую прелесть.

— Теперь же я вам сыграю то, что Алиса назвала эстрадой. Бабушка бойко начала играть современные песенки, легко переходя от одной к другой. И только, раза-два она остановилась и сказала, а вот это действительно песни и шлягеры. Но их уже поют. У тебя есть композитор, который создаст под твой чуть хрипловатый, почти пародийный оттенок репертуар, чтобы ты могла переходить из одного песенного жанра в другой.

— Нет, и ты прекрасно знаешь, — Алиса встала и вышла из комнаты.

— Кто следующий на препарирование? — «А.В.» взглянула на меня и, я, как под гипнозом пошла к креслу.

— Я петь и танцевать не хочу. Я буду заниматься языком. Мне дается он легко, и я получаю от этого удовольствие. Если будет не лень — выучу второй, какой-нибудь экзотический.

— Ясно. Хорошо сформулированная среднестатистическая мысль. Мы еще посмотрим на твой вкус к иностранным культурам. Мне кажется, что у тебя не хватит усидчивости вызубривать все сложения, спряжения, старинные формы. Тебе не захочется быть чьей-то тенью, которая переводит «умные» мысли сильных мира сего.

Я была крайне обескуражена такой безаппеляционностью «А.В.», но, возразить побоялась.

— Марьяша, а какая у тебя голубая мечта? — «А.В.» улыбнулась, словно точно знала ответ.

— Я хотела бы заниматься танцами. По-моему, мне неплохо удаётся, — гордо подняв голову, ответила Маша.

«А.В.» внимательно посмотрела на Марьяшину фигуру и тут же отмела Машкин выбор.

— Ты скоро располнеешь, а сдерживать ты себя не умеешь. Если не успеешь выйти замуж за олигарха в ближайшие пять лет, то нужно думать о чем-то другом.

— Я могу стать моделью, — робко прошептала девушка.

— У тебя не хватит характера улыбаться каждому, а то и ложиться под любого.

Мы были потрясены такой откровенности с девочками 13–15 лет.

— Я говорю вам все это не для такого, чтобы шокировать ваши детские ранимые души. Вы девочки романтические и не очень наблюдательные, — «А.В.» ласково оглядела нас. Сейчас, пришли жестокие и безвкусные времена. Я такие времена уже один раз пережила и с трудом устояла. А, характер у меня стойкий. Вам придется еще хуже. Когда я была молодой и мечтательной еще жили люди той эпохи, которые могли дать нам опору, вкус, силу в жизни. У вас таких, кроме меня, нет, — «А.В.» громко засмеялась. Именно поэтому, я так рано начала вас теребить.

— Бабушка, а почему ты ничего не говоришь про меня? — Возмутилась младшая внучка.

— С тобой, милая Александра, сложнее всего. Ты — нераскрытая книга и не знаю, сможешь ли вырваться из плотной скорлупы. Ты живёшь, как понарошку. Немного рисуешь, немного играешь на рояле, хотя сейчас уже и не играешь. Читаешь какую-то бредятину, и главное абсолютно не имеешь собственных планов. Я не права? — Бабушка жёстко посмотрела на Сашу.

— Тебе не приходило в голову всезнайка, что ты меня знаешь хуже всех. Я не хочу раскрывать сердце и душу перед всеми, — Саша встала и вышла из комнаты.

— Жаль, что я не понимаю, какую боль, идею или мечту, Сашенька скрывает. Это может кончиться большой бедой.

— Бабуль, ты заигралась несколько в прорицательницу, — Алиса подошла к «А.В.» нежно прижала ее и с удивлением посмотрела.

— Дай Бог, чтобы я ошиблась. Главное, девочки стремитесь к лучшему, что еще осталось в этом поникшем мире.

Судя по приведенному выше разговору можно представить, что «А.В.» суровая, мрачная старуха. Ничего подобного. Она была веселой, шаловливой и обожала разыгрывать и попадаться на удочку. Она хохотала больше всех и только причитала, что она так и знала, что ее опять обведут вокруг пальца. Именно, поэтому мы обожали посещать её дом.

Мне показалось, что вскоре мы все позабыли о судьбоносной беседе. Пожалуй, только Алиса стала больше заниматься с бабушкой, да Марьяшка, перестала есть, вообще.

* * *

Мы шли по снежной Москве, кутая те места, которые особо продувало, и достигли нашего дома на Цветном бульваре.

Дворик сильно изменился с тех пор, как мы поверяли в нем друг другу самые важные секреты. Тогда, это был старозаветный дворик. Несколько невысоких домов, построенных в разные времена. Два из них — еще до революций. С виду они казались, наклонившимися как «Пизанская Башня». Мы несколько раз бывали там, у школьных друзей и внутри квартиры были весьма крепкими и даже не особо требующие ремонта. В комнатах было много лепнины, которую, к счастью никто не вознамерился сбить. Полы паркетные и тогда даже пахли замечательным праздничным запахом мастики.

Именно в таких барских апартаментах жила семья «А.В.».

Ремонт там не делался никогда, но лёгкий запах плесени от стен и старых дорогих вещей придавал дому особый флёр.

О доме, где мы жили с Марьяшей, рассказывать так подробно, не стоит. Кооператив, построенный в 1927 году для деятелей искусства и эстрады. Стандартные большие квадратные комнаты, кухня и одна из комнат с балконом. С этих балконов мы — девчонки перекрикивались, договариваясь о встречах и обсуждая насущные проблемы. Так что весь двор был прекрасно осведомлен о нашей молодой задорной жизни.

«А.В.», постоянно этим возмущалась, однако внимательно слушала наши «уникальные» новости и видимо, делала выводы.

* * *

Я не случайно так подробно описала наш юный быт и место, где в основном обитали. У нас не было беседки, но был тополиный сад. С мая по конец июня мы жили в летней зиме. Все ругались и чихали, но понимали, что какой-то импрессионистский изыск в этом есть.

В нашем дворе произошло много событий, которые сегодня тянут нас обратно в молодость. На первой лавочки от входа в палисадник, началась история, которая, то ли закончилась так ужасно сегодня, то ли только начинается.

Останавливаться сегодня во дворе не хотелось. Его весь перекопали. Окружили старые дома огромными стеклянными «аэродромами». Создавалось ощущение, что с высоких этажей стекляшек ведется наблюдения за нами, муравьями, суетящимися внизу.

Мне не обижались на новомодное строительство, но приходить в садик не хотелось. Окруженный машинами, которые стояли почти друг на друге, загазовывая бывшее тополино-липовое пространство. Деваться нам было некуда. Мы пошли на Цветной бульвар. Он тоже сильно изменился.

Я засмеялась неожиданно и громко.

— Ты что? — Испугалась неадекватной реакции, Яна.

— Я вспомнила, как мы гуляли поздней ночью, ранней перестройкой и пели. Потом остановились у памятника трех железных колхозниц и запели «Ой, цветет, калина…».

Девчонки захмыкали и гуськом, держась друг, за друга скользя на раскатанном снегу, направлялись к тем самым металлическим теткам. Но их тоже унесли, как нашу беззаботную молодость.

— Кира, ты помнишь, как мы ночью ходили, летом с твоим мужем Артёмом, Стасом и Левкой на бульвар, к первым кооперативным палаткам за «Сникерсами» и пугали продавцов известными лицами наших мужиков. Они же тогда были самые знаменитые на телевидение.

— Помню, как мы гордились этим. Еще помню, как Левка поставил новый «Джип» под нашими окнами, в полной уверенности, что уж его — звезды, машину не тронут. Утром — все колеса были спущены.

— Я помню, как он орал по мобильному, на весь двор, — засмеялась Марьяшка, вскочила как ошпаренная. Звонил, он кажется, Стасу.

— Да. Было только восемь утра. Мы развлекли весь двор. Встали все и высунулись из окон, чтобы посмотреть на аттракцион как три телеведущих ничего не умея, ругаясь и напевая, «Ни кочегары мы, ни плотники…» доламывали машину», — у меня на глазах выступили капельки. Наверное, мокрый снег. — Радости было всем.

Хотя я и Марьяна продолжали, как и семья Дашковых жить в том же дворе, но он стал совсем другой, как впрочем и мы.

— Девушки, мы так долго можем вспоминать наше прощанье с молодостью. Мы ведь собрались по другому делу, — Яна строго посмотрела сквозь заснеженные ресницы. Я должна домой бежать. У меня там полный дом несмышленых обалдуев.

— Я не знаю с чего начать, — заныла Марьяна. — Я вообще не вижу своей вины…

— А тебя никто не обвиняет? Но мы должны сформулировать версию, я многозначительно замолчала.

— Ты имеешь в виду, что, правда, должна остаться между нами? — Яна с ужасом посмотрела на нас. Почему мы должны отвечать за весь этот трагифарс?

— Мы дали слово «А.В.», — я не стану нарушать обещания.

— Девочки, мы сегодня на слишком большом взводе. Лучше разбежаться и подумать. Машка, ты, куда к очередному другу, — Яна поцеловала подружку, потому что Марьяша надула губы. Не обижайся. Я твёрдо верю, что ты найдёшь своего золотого мальчика. Я побежала ловить такси. Чао.

Янка умчалась, на ходу поднимая руку, призывая машин остановиться.

* * *

Мы с Марьяной, не сговариваясь, уселись на мокрую скамейку.

Все-таки история эта достаточно далека от Яны, — задумчиво сказала Марьяша. Она еще даже не была нашей знакомой.

— Ну, основную часть она должна хорошо знать. Мы же все вместе собирались и давали клятвы и переходили с одной работы на другую, никому ничего не объясняя.

— Как нам мог прийти такой бред в голову, — Марьяша вопросительно посмотрела на меня.

— Ты вспомни, что происходило тогда со страной и нами.

* * *

80-е годы «Прощание с молодостью»

В 1980 году мы с Сашей, Марьяной заканчивали школу. После того многозначительного разговора, когда нам было по 13–14 лет, «А.В.» больше никогда не возвращалась к этой теме. Мы забыли о ней еще быстрее. Все устремления бабушки сконцентрировались на Алисе. Она блестяще выпустилась из средне-образовательного учреждения. Да, по-другому в семье Дашковых не могло быть. «А.В.» несла победу своей семьи в любой области искусства и науки как знамя. Опустить его или приспустить было невозможно. Такие же правила относились к тем, кто посещал дом «А.В.». Иногда, складывалось ощущение, что гости, и друзья вносят штандарты своих полков и складывают их к ногам бабули. Она уж умела отобрать, кого допускать, а кого придержать в большой прихожей, где висел огромный портрет самой А.В и напротив такое же большое старинное зеркало. Так что в нем отражалась только бабуля, которая каждое утро проверяла состояние внешнего вида. Свет был выставлен так, что с одной стороны он прятал все изъяны «А.В.», а с другой, намекал, что, то тут, то там надо похудеть, подтянуть и подкрасить.

Мне доставляло неимоверное удовольствие тайком из-за угла наблюдать за этой примеркой самой себя.

Сашка говорила, что поначалу она тоже, как завороженная смотрела и даже пыталась подражать и бабушка не возражала, хотя всё видела. Алиса никогда не подражала и не слизывала бабулины манеры. Саня уверяла, что «А.В.» ей не разрешала. Только, младшая внучка не знала почему.

Марьяшка прибегала реже. Она училась в балетном училище, и ей было совсем некогда копировать кого-либо. Да и осанка у неё была прямая, а волосы затянуты в нежный девичий пучок и «А.В.» это очень нравилось.

Как-то раз, я зашла вместе с Саней к Дашковым, и мы услышали громкий на все четыре октавы ревевший голос бабули. Ничего подобного никогда в доме не наблюдалась. Конечно, «А.В.» разговаривала властно и достаточно громко, но повышать тон ей даже не было необходимости. Ее и так все хорошо слышали и все беспрекословно выполняли.

— Какого черта, ты, моя любимая старшая внучка вместо того, чтобы готовиться в консерваторию, завела роман, забеременела и теперь срочно прибежала ко мне. Что ты хочешь от меня?

— Бабуль, мне нужны деньги, сделать аборт. Я не хочу этого ребенка. Я подготовлюсь в Консерваторию. Ты же знаешь, что я тебя не подведу.

«А.В.» медленно села в Вольтеровское кресло и изрекла:

— Я дам тебе врача и денег. После операции, ты уедешь в Крым и там начнешь заниматься с моей подругой Ольгой Леонидовной — она гениальный педагог. Лучше, чем я. Я с тобой всё равно сейчас не хочу общаться и видеть, Алиса, тебя не могу. Иди.

Мы на цыпочках отошли от входной двери и отправились на улицу.

— Как ты думаешь, «А.В.» догадается, что мы все слышали? С интересом и страхом спросила Саша.

— Не знаю. На всякий случай, пойдем ко мне и позвоним, предупредим, что делаем уроки у меня.

Настроения разговаривать не было никакого. Обсуждать, поступки и слова «А.В.» мы не стали. Это априори было непринято. Известия, которые принесла Алиса, были удивительны и явно разочаровали бабушку.

Мы сосредоточенно занимались. Через два часа позвонила «А.В.» и сказала, что уроки девочек седьмого класса не могут занимать больше полутора часов.

Сашка быстро собрала портфель и так, не сказав ни слова, помчалась домой.

Меня распирало все пересказать Марьяне, которая уже должна была вернуться из училища.

Я ходила по комнате вдоль и поперек, решая, впервые в жизни, непростой вопрос. Если выдать чужую тайну, я стану предательницей, если скрыть от близкой подруги, значит, я ей не доверяю. Я вся взмокла от попытки решить проблему. Но, все получилось наилучшим, как мне тогда казалось, образом.

— Кира, мне Саша сказала, что вы случайно слышали наш неприятный разговор с Алисой, — голос «А.В.» был жёсткий и сухой. — Ты ничего не слышала.

Марьяне я сама всё объясню. Всё остается как всегда. Ты меня хорошо поняла?

— Да. Я могу к вам приходить? — Робко поинтересовалась я.

— Всё как всегда. Хотя, я думаю, что скоро у вас не останется свободного времени на посиделки. Надеюсь, ты готовишься в институт?

— А как же. Только этим и занимаюсь, — с иронией сообщила я.

Бабушка не приняла моего сарказма.

— Вот и продолжай.

Александра Владиславовна выполнила все решения. Алиса исчезла из дома, не попрощавшись ни с кем. Мы стали встречаться крайне редко. Исключительно в школе.

Вскоре, занятия с нанятыми педагогами и попытка нагнать те знания, которые мы, то ли не приобрели, то ли упустили во время школьного периода, занимали весь день. Мы падали с ног.

За последние три месяца перед окончанием, я видела «А.В.» раза три и только на концертах. Был ее юбилей, который пышно отмечался в Консерватории и еще два выступления на вечерах, посвященных ее знаменитым коллегам.

Отсутствие общения с «А.В.» на меня сильно повлияло. Мне не хватало, её саркастических замечаний, ее жестких решений и бесконечных рассказов, о тех временах и персонах, которых мы никогда не увидим и не узнаем, если бы, не рассказы «А.В.».

Это был наш Университет культуры и жизни. Несмотря на то, что учение было жесткое и часто неприятное, бабушка никогда не приукрашивала события.

Я готовилась как безумная. Дома меня предупредили, что в связи с моей еврейской национальностью, я могу не рассчитывать на переводческий факультет. Даже на дневное, педагогическое отделение меня вряд ли, возьмут. Но, меня это не обескуражило. Я поступлю на вечернее, и буду искать работу близкую к будущей профессии.

На экзамены меня, дрожащую от ужаса, вез старший брат, который повторял все время фразу К.Маркса «Нам нечего терять, кроме своих цепей, а приобретем мы весь мир».

Мир я не приобрела, но на заочный факультет поступила. Искать работу не пришлось. Марк устроил меня на киностудию. Я сначала просто склеивала пленку ацетоном. За это нам давали молоко, как за вредное производство. Из него мама дома делала домашний творог. Позже, меня стали допускать работать с молодыми, а вскоре и маститами режиссерами. Это, наверное, было увлекательно, но совсем не мое. Оказалось, что и язык я знаю лучше педагогов и там я тоже скучала. Моя удручающая тоска закончилась ранним замужеством. Я взяла академический отпуск в институте и ударилась в брачную жизнь.

Я пришла к Александре Владиславовне пригласить на свадьбу. Она внимательно и с иронией посмотрела на меня и сказала:

— Я же говорила, что гранит иностранной науки ты грызть не станешь. Как впрочем, и приличной домохозяйкой ты сейчас тоже не станешь. Я приду на твою настоящую свадьбу — по любви. Ты бежишь из дома, от воспитания и наставлений Правильно? Только остановись вовремя.

Я выходила замуж навсегда, а «А.В.» уже похоронила мою счастливую жизнь. Мой муж был старше меня на 10 лет, иностранец. Все девки умирали. А я, ведь была не самая красивая, но бойкая, веселая и прекрасно танцевала, хотя в отличие от Марьянки не заканчивала балетного училища.

Вот именно тогда мы с моими подружками впервые разошлись по разные стороны баррикад. Каждая стала строить свою жизнь, пытаясь перегнать соперницу.

«А.В.» с грустью в глазах смотрела на наши соревнования и почти про себя причитала:

— Всё измениться. Всё будет и как надо и очень трудно.

Санька поступила почему-то в библиотечный институт. Когда мы с Машкой её спрашивали «почему». Она отвечала, что кто-то в семье Дашковых должен не только петь, но и книги читать. Она продолжает традицию мамы. Было видно, что эти ответы давались ей нелегко. Она их придумала на все времена, и будет стоять на своём.

Один раз я видела, как она сидит на подоконнике своей комнаты, прижимая очередной фолиант, рыдает прямо на страницы ценной книги. В соседней комнате за роялем сидела «А.В.» и перебирала ноты, словно аккомпанировала тоске внучки. Она не поднялась и не пошла утешать. Она готовила своих родных к трудному и самостоятельному пути.

На следующий день «А.В.» встретила меня во дворе.

— Что же ты не пришла утешать лучшую подругу?

— Я не хотела вмешиваться в чужую жизнь, — растерялась я. — Но вы тоже не утирали Саньке слёзы.

— Нет. Эти слёзы принесут правильное решение, — бабушка подняла сумку, которую я хотела помочь донести, сделала нетерпеливое движение и вошла в подъезд.

Очень хотелось спросить, куда же все-таки сгинула Алиса? Но при воспоминании одного только выражения лица «А.В.» желание отпадало раз и навсегда.

В тот самый спокойный период жизнь текла почти спокойно.

Редко забегала Марьянка, чтобы рассказать, что она опять показывалась в очередной балетный или танцевальный коллектив. Её не брали, но надо знать хорошо Машку, чтобы хоть на минутку предположить, что она отступится или не использует все возможности вплоть до…

Я работала и училась, как могла. Уставала страшно. Происходило это ровно до того момента пока я не встретила Артёма.

Я забыла рассказать, как я удачно сходила замуж за иностранца. Польза от этого брака была только одна — я совершенствовала сразу три языка: английский, родной язык моего мужа и матерный. Звучит не по-дашковски. Интеллигентный человек должен выражать свои чувства, даже, если они его переполняют — вежливо и деликатно. К сожалению Николя, понимал в некоторые моменты жизни, прекрасно, только татарский язык, то есть, матерный.

Закончилась наша с ним отчаянная любовь тяжелейшим разводом и уговорами с его стороны, попытаться понять, что было не так. Как можно было объяснить человеку, что у нас с ним разное миропонимание, мироощущение, мировосприятие и вообще — разный мир. Единственное, что я, по-настоящему потеряла, прекрасных свекровь и свёкра. Я бы женилась на них обоих, если бы позволял, хоть какой-нибудь закон.

Буква закона предписывала возвращение в обыденную, достаточно сложную новую жизнь.

Все мои однокашницы, как раз успели выйти замуж, или завести сногсшибательные романы. Я должна была начинать все сначала.

Я зашла к Дашковым. «А.В.» встретила меня, словно ничего не изменилось и не прошло несколько лет. Вопрос был только один — куда я собираюсь идти учиться?

— Я не знаю. Может восстановиться в ин. язе. Но мне там, нестерпимо скучно. Спрашивала маму. Она только грустно смотрела на меня, но совета не давала.

«А.В.» совета тоже не дала. Сказала, что в свое время все встанет на свои места.

— Думай и ответ найдётся.

Как раз, когда я размышляла над своей нелёгкой и глупой судьбой встретила Саньку и Машку. Они сидели на Цветном бульваре — все в пуху и радовались, что теперь вещи, которые на них надеты, можно выбросить.

Выяснилось, что Марьяшку бросил очередной многообещающий балетмейстер, который подарил множество дешевых шмоток из Second Hand-(а), который он даже не привозил из загранкомандировок, а скупал у своих бывших пассий. На работу он ее не устроил. Марьянка заливалась то ли слезами от пуха, то ли от горя, то ли просто истерически хохотала.

Санька в пандан ей тоже дрыгала ногами и отбивалась от пушинок и сквозь хохот пыталась рассказать, как она обманула «А.В.».

Я попыталась вникнуть в сбивчивый рассказ обеих подружек и поняла, что не только в моей жизни наступил переломный момент. Я присоединилась к ним. Только я не смеялась, а чихала.

— Правильно, — отреагировала на мою аллергическую реакцию Марьяша. — Чихать на все. Начнем все сначала.

— Что ты предлагаешь? — Спросила я довольно серьёзно.

— Тебя брат устроит на киностудию, а ты перетащишь нас. Там мы разовьем бурную деятельность. Нам ведь только 19–20 лет. Девчонки — дел по горло. Поехали.

— Куда ты собралась? — С недоумением поинтересовалась я у Марьяны, который тополиный пух привел к лёгкому сумасшествию. И новое выражение меня удивило.

— Ты едешь к Марку, бросаешься в ноги и, он впихивает тебя на работу.

Почему-то я послушала легкомысленную подругу. Иногда у Машки появлялись от безответственности, очень здравые мысли.

Санька перестала рыдать и хохотать от тополиной радости и задумалась. Лицо ее сделалось напряженным и даже злым.

— А, мне не к кому идти. Вы представляете реакцию бабули? Для нее всегда существовала только Алиса, а я, так. Конечно любимая младшая внучка, но бесталанная. Вкладывать в меня силы и время не было никакого смысла. И вот сейчас, я к ней явлюсь, пред светлые её очи и скажу, что я решила поменять институт, жизнь, профессию.

— Почему ты ее так боишься? Ты не зависишь от нее финансово, ты живешь в своей квартире, — я сурово посмотрела на Саню, пытаясь настроить её на боевой дух.

— Ты, знаешь мою бабушку много лет. Её презрение хуже, чем отказ дать еды или приюта. Ты, когда-нибудь обращала внимание, как шелестят её платья?

— Нет, — я удивилась такому странному вопросу.

— Когда у нее хорошее настроение, платья шелестят как лёгкий ветер, если не дай Бог, её что-то не устраивает — платье влачиться тяжёлым шуршанием, словно на подоле пришиты тяжёлые гирьки.

— Санька, ты не драматизируешь ситуацию? — Марьяна с сомнением посмотрела на посеревшее лицо приятельницы. — Может, ты всё себе придумала, а «А.В.» просто холодный себялюбивый и строгий человек. Она уже не молода, и все её проявления более резкие…

— Она такая была всегда. Только Алиса занимала её мысли и только с ней были связаны планы «А.В.».

— Но, Алисы уже много лет нет в семье, в Москве? — Я тронула застывшую фигуру Сани. — Казалось бы, ты должна заменить ей старшую неудачную внучку.

— Кто тебе сказал, что Алиса исчезла из жизни «А.В.»? — Саня встала и молча пошла к подъезду. — Больше говорить на эту тему не хочу.

Мы посмотрели на окна квартиры Дашковых и увидели «А.В.», которая внимательно смотрела на как мы все, опутанные тополиной паутиной возвращались в свои подъезды.

* * *

Тем не менее, Санины мрачные откровения не остановили нас с Марьяной.

Я обратилась к брату, и Марк устроил меня на киностудию снова в монтажный цех, где я с трудом продолжала осваивать аккуратное склеивание изображения и магнитки. Руки, несмотря на нитяные перчатки, были порезаны и некрасивы. Мне это не нравилось. Нужно было двигаться дальше.

Через короткое время мне представился такой случай. Я попала в отдел перевода Госкино и так как была очередная летняя запарка, потому что переводчики уходили в отпуска, мне доверили закадровый перевод. Сначала, по монтажным листам, позже уже я сама резвилась, сидя у микрофона, подбирая наиболее интересные и остроумные слова к оригиналу.

Веселая жизнь в отделе перевода меня устраивала. Когда фильм был сложен для перевода и, смотреть его должен был созерцать большой начальник нашего правительства, я бежала в ресторан Дома Актера и там, через огромные окна витрины вытаскивала не очень трезвых, но замечательных профессиональных переводчиков на работу. Они что-то жуя, тогда жвачки не было, приглаживая волосы, поливаясь обильно одеколоном, который я им предусмотрительно приготавливала, затягивая галстук, садились за пульт как новенькие.

Наши шалости нас безумно радовали, кроме моей мамы и брата. Они считали, что это неподходящая компания для меня. Мне нужно высшее образование.

— Ты к 20 годам ничего не успела, — слушала я справедливую отповедь близких людей. — Ты прыгаешь как птичка, а нужно поступать в институт, — закончила мама, строго поджав губы.

— Хорошо — беззаботно ответила я. — В какой ты предпочитаешь?

В результате переговоров решили, что раз я работаю в киноиндустрии, буду поступать на киноведческий факультет.

Экзамены я благополучно завалила из-за полной легкомысленности. Я написала творческие работы, а на общеобразовательных, заболела, довольно тяжело. Просить помощи у Марка, который был в очередной творческой командировке, я не стала и завалилась. Ругали меня все — мама, брат, его семья — в общем, справедливо. Но, я закусила удила и не хотела, чтобы меня как Саню, как вещь ставили, то на одно место, то на другое. Я решила, что найду его сама. Так, что истории перехода всех нас на работу на благо киноискусства не произошло. Может и хорошо.

Приняв решение, я готова была его реализовывать. Как, не знала. В таком задумчивом, нерешительном состоянии я зашла к маме в институт, где работали самые известные театральные критики. Пока я поднималась по торжественной лестнице особняка, в котором располагался Институт Искусств, я встретила несколько, знающих меня еще с детства искусствоведов. Увидев мою печаль и прослушав гнусавую историю про то, что «жизнь, конечно, закончена» потому что я не поступила в высшее учебное заведение, и теперь не могу показаться маме на глаза.

Оба академика страшно порадовались моей проблеме и взялись ее решить. На спор, как профессор Хиггинс и полковник Пикиринг они взялись подготовить меня за месяц, который оставался до экзаменов так, что мне даже не понадобятся шпаргалки.

Мне ничего не оставалось, кроме как поблагодарить и согласиться, хотя Галатеей я себя чувствовала не вполне.

Кто же знал, что напор, которым обладали пожилые джентльмены, превратит меня в пластилиновую массу, из которой они слепили вполне приличного абитуриента.

Я поступила на вечерний факультет и меня устроили на работу в Ученый совет престижного театрального вуза. Кто же мог знать, что вовсе не приобретение профессии станет основой новой студенческой жизни.

Пока я разбиралась со Станиславским, Мейерхольдом, Вахтанговым и другими гениями театрального искусства, Марьяшка нашла себе друга, который готов был спонсировать ее балетные поиски и ласкать и утешать, когда результат был отрицательным.

Санька пропала на какое-то время. Я и Машка заходили к ней домой. «А.В.» неизменно отвечала, что она в институте. Мы боялись задавать вопрос: «Какой институт она имеет в виду?»

Так прошел август и мы все случайно, не сговариваясь, встретились на любимом Цветном бульваре. Уже летел ни пух, а желто-красные листья, покрывая наши плечи как пончо или кимоно.

Мы долго шли, молча, собирая гербарий и поднимая желуди, делая из них человечков.

— Начну первая. Я поступила в Эстрадно-цирковое училище, — Саня замерла, ожидая нашей негативной реакции.

— Потрясающе. Сама. «А.В.» знает? — Марьяшка захлебывалась радостью за подругу, ее смелым поступком и результатом, которого можно ожидать.

— Да, — жёстко ответила Саня. Она сама меня туда подтолкнула. Сдавала я сама. «А.В.» не изверг же. Она поняла, что я засохну и умру в библиотечной пыли и стала со мной заниматься.

— Может мне тоже поступить туда же? — загорелась Марьяшка.

— Попробуй, — насмешливо поддакнула Саня. Туда конкурс как на конкурс красоты «Мисс мира».

— Я подумаю… — Марьяна затаила мысль и явно ее новый друг будет теперь целый вечер выслушивать о необходимости высшего образования для будущего балетмейстера-эксцентрика.

— Я на одном из просмотров познакомилась с потрясающей теткой. Она старше нас лет на пять. Такого оптимизма при полном обвале жизни я не видела, — обрадовала нас новым сообщением Саня.

— И что? — Спросила я. Мы хотим её видеть?

— Да. Сейчас я позвоню ей, и она примчится с нами общаться.

Мы пожали плечами, и так как особых планов на вечер у нас не было мы сели под нашими любимыми железными бабами и стали тихо напевать «Ой, цветет, калина…»

Через полчаса, на такси подкатила крупная, я бы даже сказала большая и высокая женщина с молодым красивым лицом, радостной улыбкой, с немыслимым начесом на голове, похожим на прическу Бриджит Бордо «Бабету» и легко выпрыгнув из машины, сказала:

— Дел по горло, но я так давно слышу о трех мушкетёршах, что бросила все и прилетела. Меня зовут Яна. Давайте знакомиться.

Мы с Марьянкой, несколько опешили от такого напора энергии и доброжелательности, но попытались соответствовать уровню общения.

Яна была чудная, при этом ударение нужно ставить и на первом и на последнем слоге. Описать ее одежды было невозможно. Все вещи абсолютно не подходили к тем старинным бриллиантам, которые она в большом количестве носила на всех открытых частях тела. При этом — все ей шло и делало ее удивительной, очаровательной, теплой и родной. Она быстро заменила нам старшую сестру. Ее советы были всегда оптимистичны и уверены. Со временем выяснилось, что Яна из-за обилия дел, которыми она себя нагрузила и в отношении семьи и, стараясь охватить весь спрос просьб друзей, немного гипертрофирует события и недоговаривает. Но, честное слово, данное, не имело никакого значения. Она была готова помочь всем и каждому, найти ходы, чтобы человек мог решить проблему.

Я не случайно так надолго остановилась на фигуре нашей пухлой Яны. Именно она доказала нам, что историю, которую мы затеяли всего лишь милая шутка и никого не побеспокоит и никому не испортит жизнь.

Я вовсе не снимаю вины нашей с Марьяной, мы были уже очень «взрослые и серьезные» дамы. Но, лёгкий толчок всегда не мешает.

Посидев, поболтав, в основном, о грандиозных планах, которые нас ждут впереди, мы расцеловались и побрели в разные стороны.

Я пришла домой и решила, что теплым летним вечером лучше всего, открыв настежь балкон, почитать любимую книгу.

Внезапно из соседней Марьяшиной квартиры, я услышала безумные крики и стук в нашу соединяющую стену. У меня волосы встали дыбом.

Я выскочила на балкон и увидела странную картину — Игорь, так звали нового, но не моложавого друга Машки, держал ее за руку, а она свешивалась с балкона, изящно изогнув торс, демонстрируя гимнастические и балетные таланты. В стену стучала бабушка Катерина Петровна, обезумев от игр молодых.

— Ты доказала. Завтра же позвоню ректору. Я уверен тебя, оторвут с руками, — сказал Игорь иронично.

— Звони сейчас. Завтра твой бизнес поглотит полностью, и ты забудешь мой подвиг. — Марьяна заплетала, стоя на балконе разметавшиеся чудесные льняные волосы.

— Я не знаю телефон ректора ни домой, ни мобильный.

— Не проблема. Марьяна схватила трубку, и, я услышала, как ее звенящий голосок просит к телефону Сашу. Как нет.

Марьяна вовремя спохватилась и стала спрашивать «А.В.», когда лучше застать подружку дома. В ответ, видимо, пожилая дама сказала, что в воскресенье. У Сашеньки — это единственный выходной.

Невольно, мы узнали, что Саня не поступала или не поступила в Эстрадно-цирковое училище. Она продолжает перетаскивать фолианты книг из одного книгохранилища в другое.

Я совершенно не была уверена, что «А.В.» в курсе перемен в Сашиной жизни. Я впервые задумалась, почему «А.В.» так любит и выделяет Алису и совершенно равнодушна к Саниной судьбе.

Теперь, когда старшая внучка и вовсе испарилась в неизвестном направлении, почему не обратить внимания на младшую девочку, так нуждающуюся в большой любви и помощи?

Задать сакраментальный вопрос бабушке не представлялось возможность. Кроме резкого ответа мы с Марьянкой не получили бы ничего.

С тех пор, как в нашей небольшой компании появилась Яна, с «А.В.» стало разговаривать чуть легче. Ей, явно понравилась бесшабашная и бесстрашная искательница приключений, и мы стали подбивать Яну на провокационные вопросы.

— «А.В.», а почему в доме висят только ваши портреты и ваших детей и внуков? Производитель же, родоначальник всех Дашковых же имелся, — спросила непринужденно Яна, заглатываю очередную ягодку в рот.

Мы напряглись в ожидании либо отповеди, в лучшем случае, в худшем — просто выбрасывания на лестничную клетку.

У «А.В.», опять, как-то по-особенному, засвистело платье. У современных женщин они и вовсе не шуршат, трутся (так как это брюки). Как я уже упоминала, «А.В.» носила нижние юбки, в зависимости от настроя этот звук имел различный оттенок. Если настроение было хорошим, они летели, за её походкой, нежно журча. При обычном состоянии платье достойно шелестело медленно и тихо. При плохом расположении духа юбки метались и шелестели, как листья осеннего сада. Сейчас так уже никто не может повторить шорох или свистящее звучание одежд. Словно утратили тайну походки. Меня снова это насторожило, сердце почему-то остановилось.

«А.В.» встала и подошла к письменному столу. Вынула оттуда очень старую и потертую фотографию.

— Вот — человек, который дал начало рода Дашковых. Я не скрываю историю наших отношений. В семье все ее знают, но если вам любопытно, — она криво усмехнулась, то и вас посвящу.

Я была молодая красивая и начинающая блистательно свою певческую карьеру в Большом театре. Ничто меня не смущало и все поклонники, которые велись вокруг меня, считались само собой разумеющимися.

«А.В.» замолчала и задумалась, но не о том, как нам лучше подать, малопривлекательную историю, а о самом событии.

— Вы дамы уже взрослые и хорошо знаете историю. Было такое страшное время — 30-е годы, когда мели всех подряд — виноват, не виноват. У меня не хватило осторожности. Очень уж хотелось славы и признания. В это время на меня обратил внимание наш знаменитый баритон Хильчевский. Чтобы было понятно, после Лемешева и Козловского, он был первый душка, за которым гонялись поклонницы. В отличие от предыдущих двух он был в очередном разводе. На этом старом снимке плохо видно, как он был красив и импозантен. Поверьте мне на слово, от него исходил запах желанного мужчины. Пользовался он этим вовсю. Меня предостерегали, отваживали от Хильчевского. Даже партии давали в разных составах. Но, судьба сама решает, кому встретиться. Он начал за мной ухаживать. Я девушка была не из пугливых, но осторожная. Слава очередной метрессы мне была не нужна. В общем, я довела молодца до венца.

«А.В.» вспорхнула сердито юбкой и село в любимое Вольтеровское кресло.

— Мы жили замечательно. Сейчас, поганить свою неудавшуюся любовь и лгать, мне не хочется. Но у моего горячо возлюбленного мужа был один недостаток…

Мы все напряглись и затаились в ожидании страшной тайны. Даже Сашенька, которая, я думаю, слышала повествование не раз, затаила дыхание и крепко сомкнула руки, так что костяшки побелели.

— Когда добрались до актеров, после политиков и партийцев, Игнатия тоже вызвали. Не знаю, что он им говорил или вовсе онемел, но ночью его забрали.

Я сейчас не стану передавать чувства, эмоции того вечера. Главное было решение…

— Бабуль, что тут можно было решить? От тебя ничего не зависело. — Саша видимо впервые слышала такую подробную интерпретацию.

— Начальник, от которого зависела судьба моего мужа, давно за мной ухлестывал. В моих силах по крайней мера была возможность пойти к нему и попросить дать Игнаше легко умереть. Я пошла. Надо сказать, что я не боялась, что меня скрутят на улице или посадят в соседнюю камеру. Ты просто находишься в таком состоянии анабиоза, что не ищешь выхода. Ты идешь вперед, или тебя ведут кто-то, — «А.В.» посмотрела вверх. — Не стану описывать и длинную процедуру прохождения в это здание. Кстати, — оживилась «А.В.» — мы привыкли воспринимать его серым, мрачным и в решетках. На самом деле оно солнечно желтое и до революции в нем находилась знаменитая гимназия господина Шпица. Я отвлеклась. В тот момент я не думала ни о беременности. Да, я носила ребенка. Ни о маме с папой. Я думала о подвиге, который я прямо сейчас совершу. Представляете, как нас воспитали — декабристки. Меня принял чин, к которому я рвалась, чтобы совершить героический поступок. Кофе, вино, сигареты — все предложено. Этикет был полностью соблюден. Он был очень хорошо воспитанный человек — дворянин, служил в белой армии. Он просто не успел удрать и сдал всех, кто успевал со своим добром сбежать от Содома и Гоморры.

Не знаю почему, но в этот момент медленного рассказа под скорбное шелестение подола платья, я чуть не упала в обморок. Мне показалось, что то, что сейчас будет произнесено, навсегда изменит мое представление о человечестве.

— Военный не предлагал мне торга — как помочь Игнатию. Решение его было принято заранее. Если я с ним пересплю прямо сейчас на удобном мягком диване, Игнат выйдет из ворот раньше, чем я поправлю юбки.

Мы посмотрели друг на друга, уверенные, что сейчас последует гордая оперная сцена с пощечиной. Мы не подумали об Игнатии в этот момент. Но его судьба не так нас занимала — по глупости, наверное.

— Я почти исполнила его просьбу, а он как «человек чести, бывший белый офицер» — мою. Игната я встретила у ворот строения со страшной репутацией. Он сразу же мне начал рассказывать, как там страшно и что, конечно, за него хлопотал весь Большой и вот он на свободе.

Я не стала его разубеждать. Так мы прожили несколько лет, правда, у меня был выкидыш после страстных поцелуев высокого чина. Но Игнат и так не очень хотел ребенка, а тут еще такая травма. Кто его знает, какой урод родиться. Вы думаете, на этом история закончилась? Кто-то, на одном банкете со смаком растрепал Игнату про мой кратковременный флирт.

— Ну и что, — начала быстро оправившаяся от ужаса Яна, выплевывая косточки от вишни в ладонь. Он же никуда не делся?

— Он обвинил во всем меня и сначала запил, стал мне приводить в дом молодых пассий. Я терпела, потом выставила, оставшись с маленьким ребенком, родителями, его и моими. Самое страшное не это. Он объявил на весь театр, что я подстилка и чтобы все были осторожны. Могу сдать. Я не стала поднимать бучу, но к директору сходила и сказала, что лучше меня не трогать, а то у меня сядет голос, а это гораздо важнее того, с кем я сплю.

— Задорная история сказала легкомысленная Марьяна. В результате всё кончилось хорошо? — Машка взяла яблоко и смачно его откусила.

— Ты такая наивная Марьяна, — обозлившись на подругу, сказала я.

— Я — поверхностная, а это не одно, и тоже. Это помогает мне сохраниться в прекрасной форме после всех неудач.

— Его, естественно все осудили и перестали подавать руку? — не унималась я со своим разоблачением.

— Почему же? Многие считали, что он прав. Жена, ни при каких условиях не должна изменять мужу. Хватит об этом.

— И вы его больше никогда не видели? — Яна поднялась с дивана и с интересом посмотрела на «А.В.».

— На сцене много раз. Не стоит путать игру с жизнью. И вам не советую, — «А.В.» шумно прошуршала мимо нас и прошла на кухню.

— Чай пить будем? У меня прекрасный пирог получился. Очень всем советую, — «А.В.» выглянула из кухни и застала нас в застывших позах.

— Не стоит так глубоко вникать в давно пережитые страдания. Уверяю вас, что каждый получил свое.

Что свое «А.В.» не сказала и, судя по ее выражению лица, и не собиралась нас просвещать. Мы небольшой нестройной стайкой пошли на кухню, где пахло детством, уютом и добром.

— «А.В.», я человек неделикатный и сейчас задам вопрос некорректный, — Яна гордо подняла голову, словно искала положение, из которого ее можно будет опустить. — Где Алиса? Я, наверное, последний человек в этом доме, который может задать вопрос. Я ведь её даже не видела.

— Зачем задаешь? — «А.В.» повернулась с горячим чайником, и мы испугались, что кипяток медленной струйкой польется Янке заворот и нам тоже. — Любопытно. Мне самой любопытно, какой она стала. Я не видела её, пять лет, осталось еще столько же. Проживу то я точно столько лет. Смогу оценить то, в кого она превратилась. Сумеет ли она стать той, какой ее захочет принять публика. Главное, что она должна поразить, сразить наповал.

«А.В.» разговаривала все более странно и непонятно. Мы дружно посмотрели на Саню, чье лицо осталось бесстрастным, но сильно побледнело.

— Я знаю, столько же, сколько и вы. Это проект века, задуманный бабулей должен увековечивать нашу фамилию в веках.

— Зря иронизируешь. Так и будет. Ты тоже станешь помогать, — бабуля «любовно» посмотрела на внучку.

— Ни за что. Я не желаю быть служанкой госпоже индивидуальности.

— Мы все слуги господ, у которых редкий дар. Они нас облагораживают, делают нашу жизнь возвышенней и ярче. Если ты до сих пор это не поняла, я тебя вычеркну из друзей.

Это было сказано не насмешливым старчески голосом, а эта фраза могла стать последней в отношениях внучки и бабушки.

Саня опустила голову и тихо пробормотала: «Извините, Ваше Сиятельство».

Мы расселись на старые рассохшиеся венские стулья, которые цепляли все подряд, но «А.В.» считала их счастливым раритетом, и они продолжали скрипеть и тихонечко разваливаться.

— Янка ты садись лучше на диван, — посоветовала Марьяна.

— Кому лучше? Вся еда в другом конце стола. Что мне за радость?

Девчонки препирались из-за чашек, ложек, количества кусков, которая каждая из нас съела, а я подумала о том, что та полушутливая тирада про слуг и гениев была неслучайна. Возможно, произнести она собиралась ее гораздо позже. Через пять лет. Она нас тоже готовит. Потому мы все время в поле ее зрения. Она нам позволяет еще новых знакомых привечать, как Яна. Но не всех.

Мы все под колпаком у Мюллера. Я глупо себя чувствовала. Если спросить «А.В.» об этом сейчас, то может разразиться гроза, при которой лопнет даже лампочка. Говорят, у нее такая сила звука была в молодости, что лампочки в люстрах Большого разлетались на мелкие осколки. С примадонной старались не скандалить, так как в ответ она не ругалась, а брала эту ноту, засыпая осколками стекла и звука весь театр.

— Ты хочешь кофе? — Спросила меня «А.В.».

— Нет, могу и чай. Меня пирожки больше беспокоят. Остались ли ещё? — Я старалась не смотреть «А.В.» в глаза.

Тот вечер ничем не закончился, вернее веселым обжорством и обещанием прийти вкусно поесть в следующем месяце. У бабули должен быть День Ангела.

Когда мы расходились, «А.В.» на минуту задержала мою руку и сказала, что хотела бы меня видеть раньше, чем через месяц. Я обещала забежать в ближайшие дни.

— Удивительно, как старушка сумела сохраниться и морально и физически, — доплевывая косточки взятых со стола плодов, сказала Марьяша. У меня, прямо мурашки по коже бегали от этих откровений.

— Я думаю, что она ещё пощадила наши нежные ранимые души и выложила не всё.

— Меня интересует другое. Яна уселась на ограду, с трудом пристроившись между двумя зазубринами. Где Алиса? Я её никогда не видела. Но портретик в квартире обнаружила. Она очень похожа на бабушку. Даже не лицом, а стилем. Если вы говорите, что она ее любимая внучка, то, как же «А.В.» рискнула расстаться с ней.

Мы молчали, потому что за все пять лет, что Алиса отсутствовала, никому не пришло в голову желание спросить об этом у «А.В.».

Нет, я правильно думаю. Это было табу до определённого нашего возраста, когда нас можно собрать и раскрыть тайну.

— Саня, — накинулась на и так зажавшуюся и бледную девушку, Яна. Не может быть, чтобы ты ничего не знала. Тебя бабушка тоже не посвящала в секрет исчезновения сестры?

— Никакой тайны нет. Бабушка отправила Алису учиться вокалу к своей лучшей подруге в Крым. У Алисы слабые лёгкие и там ей, несомненно, полезнее жить.

— Насколько я помню Алису, её просто так не заставишь подчиняться.

— Ее никто и не заставлял, — тихо ответила Саня. В один день я проснулась и нашла записку на столе. Уезжаю надолго. Ничего не говори «А.В.». Целую Аля.

— Ты так ничего не спросила и не сказала бабушке? — я с сомнением посмотрела на Саню.

— У нас в доме не принято выдавать чужие тайны, даже если они касаются хозяев дома.

— А бабушка не подняла, кипишь, не устроила истерику, — Марьяна соскочила с парапета и вцепилась в Сашкино лицо, обхватив щеки руками и не давая отвернуть взгляд.

— Девочки, что вы от неё хотите? — Я оторвала Марьянку от Сани и повела к дому. Вы хоть когда-нибудь смотрели, внимательно на «А.В.». Она же Галина Вишневская в роли «Пиковой дамы». Только голос у Александры Валентиновны повыше и обертона ярче.

— И что? — Вступилась за бабушку, только что еле дышащая внучка.

Она решает все вопросы у нас дома и у нее это неплохо получается.

— Особенно, в отношении тебя, — не преминула съязвить Яна. Я смотрю, ты вся «светишься» от бабулькиных придумок.

— Иногда она не понимает, что человек сам знает лучше, что ему надо, — Саня зарделась и отвернулась.

— Саша, так, где ты всё-таки учишься? — Я так понимаю, что педагогический позабыт навсегда, но в эстрадно-цирковое, ты же не поступила?

— Я хожу в одну студию пантомимы, но там учат еще степу и вокалу. За отдельные деньги. Чтобы мне их заработать я бегаю по ученикам и даю уроки французского и английского.

— Ты хочешь сказать, что «А.В.» — такая проницательная ничего не заметила? И помогать тебе не стала?

— Вы хотите, чтобы я еще раз вам сказала, что «А.В.» верит и будет вкладывать силы только в Алису. Я для нее младшая внучка с не очень большими способностями. Мне дается всё, что полагается середнячкам. — Саша пошла к своему подъезду и, повернувшись, сказала: «Ещё не вечер».

Первая из нас пришла в себя Яна:

— После таких возвышенных и тонких отношений хочется лёгкого флёра и игристого шампанского.

— И кто всё это нам предоставит? — Марьяна срочно начала приводить макияж в порядок. Далек ли путь?

— Нет, в соседнем переулке мастерская моего близкого друга и когда-то мужа Семена. Вот к нему и пойдём.

— Сколько у тебя было мужей? Ты сама-то помнишь? — Поддела подругу Марьяшка.

— Главное, чтобы они не забыли о моём ярком присутствии в их жизни.

Яна шла впереди, с трудом перехватывая огромную сумку из одной руки в другую, то вешая её на плечо. Разделить с нами ношу, она отказывалась, следуя поговорке: «Всё своё ношу с собой»

Мы подошли к двухэтажному домику, недавно отделанному с большим вкусом. Словно нам показали кусочек заграницы. Только очень маленький и в микроскоп.

— Сеньчик, это я твоя большая человеческая любовь Яна. — Но так как я не одна, то трусы всё же надень.

Из дома вышел очаровательный мужик, который, правда, доставал Яне до плеча. Они расцеловались, и большая часть сумки перекочевало к Сеньчику в руки.

— Сеня — гениальный художник, но у нас его пока недооценили и ему приходиться писать плакаты, лозунги и всякую лабуду.

Для того чтобы художник не сбился с пути я его подкармливаю. Эту обитель мы строили, когда один сумасшедший иностранец влюбился в меня и за то, чтобы провести вечер в ресторане со мной заплатил Сене немыслимую сумму. Потом, еще купил работу и там, что самое смешное продал ее в пять раз дороже. Но иностранец оказался человеком благородным. Часть гонорара он прислал нам. Вот так появился теремок. — Когда мне очень хреново… На лице Яны появились страшные чёрные круги под глазами, а губы приняли форму человека, который всегда смеется, — я приползаю сюда. Меня всегда здесь ждут.

— Вы, девушки не слушайте эту актрису трагического темперамента. Пойдемте распаковывать принесённое. Сеня первый поднялся по крутоватой лестнице, и мы сразу оказались в океанариуме. Рыбки были повсюду, даже на потолке. Мне безумно это понравилась, стала столбом посредине пространства и наблюдала, как самые разные экземпляры передвигаются из одного сосуда в другой.

— Не знала, что ты ценитель водного мира, — Марьянка ткнула меня под локоть. — Этот без вариантов. Он влюблен в Янку, и он маленького роста.

— Ты ищешь большой рост или… — Я отвернулась от поверхностной Марьяны и почувствовала, что меня качает.

— Всем так кажется, особенно сидя после лёгкого возлияния.

— Сеньчик, я позвонила Маре и Митьке. Пусть тоже поплавают. Им идти-то недалеко.

Через пару минут в мастерскую Сенечки ввалилось человек пять. Хозяин сделал приветливо кислую мину. Судя по всему, он не ждал ни нас, ни остальных гостей.

— Друзья мои, я вам очень благодарен, что вы пришли, только я не подготовился на такое количество гостей.

— Ерунда, — пережевывая еще одно яблоко, махнула рукой Яна. У меня в сумке полно всяких запасов. Сегодня был банкет у начальства, а оно ничего не съело, вот мы и унесли, кто, сколько мог.

— Ты видимо, могла немало, — я засмеялась над Янкиной непосредственностью, свободой делать, как хочется и когда.

— У меня из всех гостей самая объемная сумка оказалась и сил унести больше всех.

Так мы тусовались по кругу, улыбаясь натужной улыбкой, так как не знали, кому первому начать разговор.

— Вы Кира, — обратилась ко мне женщина приятной строгой наружности. Много слышала о вас и только хорошее.

— А я ничего о вас не знаю. Почему?

— Я надолго выпала из компании. У меня двое детей. Их надо было воспитывать.

Повисла неловкая пауза. Следующим должен быть вопрос о муже и о возрасте и поле детей.

— Мужа нет, — у Мары в голосе появилась предательская плаксивая нотка.

В ту же минуту подскочила Яна и, обняв Мару, закончила монолог за неё.

— Мы с Маркой из одного города и дружим с первого класса. Вместе зачем-то пошли в Судостроительный институт. Представь себе, закончили и.… Тут долгая история. Давайте лучше плясать.

Сеньчик, у тебя же потрясающая стереосистема. Просто завал. Сейчас прибегут все соседи. Выпившая слегка Яна, становилась не очень управляемой, но еще более весёлой. Она тянула в этот карнавал всех и ей удавалось.

Мара по-прежнему стояла около меня и явно хотела закончить разговор.

— Вы всех их хорошо знаете? — Спросила я Мару, чтобы поддержать разговор.

— В общем да. Только мы давно не виделись. Если бы не Янка с её неуемным желанием всем помочь и всех перезнакомить, я бы сидела дома. Давайте, я сама вам всё расскажу. Всё равно доброхоты найдутся.

Я вышла замуж очень молодой и по большой любви. Почти сразу родила девочку, через несколько лет мальчика. Муж у меня человек с тяжелым характером, но очень интересный и жить с ним было зажигательно. Совсем недавно он также зажигательно объявил мне, что уходит к другой. И дело вовсе не в том, что она моложе меня на десять лет, а его на пятнадцать. Просто ей предстоит родить двойню. Так бы он не ушел. Бред какой-то.

Вела я себя не очень правильно. Я цеплялась за него, пыталась вовлечь детей в разборки. Но Коля если, что решил, то все остальное не имеет значение. — Пройдёт время. Вы его забудете. Заведете нового Колю, и у вас изменится выражение глаз брошенной собаки.

— А я и есть брошенная, но не спущенная с поводка псина. Он хочет, чтобы все подчинялось ему и та семья, и эта. Правда, он нас содержит. Отказаться я от этой помощи пока не могу. Янка ищет способ вывести меня из-под Колиного контроля. Сделать самостоятельной женщиной. Так что я плетусь за ней, вяло поддерживая её энтузиазм.

— А где вы сейчас работаете? — Я была младше моих новых товарок и присматривалась к гуманитарному виду работы.

— Янка умудрилась влезть как-то на телевидение и пытается протащить меня. Пока получается плохо.

— Разве у Яны образование соответствует телевизионным профессиям.

— Нет, — засмеялась впервые за весь вечер Мара. Её невозможно переговорить. Её убеждённость так высока, что человек, который только что был уверен в обратном, быстро соглашается. Но не потому, что хочет избавиться от Яны. Она «обаивает» всех добротой, теплотой и абсолютной независимостью.

Пока Мара продолжала петь дифирамбы подруге, я подумала о том, что такая подмога, «А.В.», просто необходима. Я пока не могла разобраться, в чем мы все должны будем участвовать, но у бабушки глаз алмаз. Она, несмотря на преклонные годы, точно знала, что нужно делать, чтобы стать неповторимой и ярчайшей звездой. Она отомстит Им за то, что они поломали её звездный путь. Нет, конечно, она была примадонна, но одной из… Должна была быть — единственной.

— Вам не интересно все, что я говорю? — Мара заискивающе посмотрела в глаза.

Как же он ее поломал, бедную. Но это восстановимо, я уверена. Мара мне показалась вовсе не слабым человеком и не грустным. Ее немного согнули, но скоро, при помощи Яны она выпрямится.

— Нет. Я, когда разводилась, мне тоже хотелось всем и каждому поведать страшную историю предательства. После прошло. Стала осторожней, и теперь я точно знаю, кто мне нужен. А смотрю я как Митя пытается не совсем корректным способом доказать Сене, что он прав. Он его просто убьет. Нужно их разнять.

— Не дай Бог. — Сказал один из невидимых мною доселе, гостей. Они в таком состоянии, что никто уже ничего из них доказать не сможет. Лучше сядем за стол и поедим и попоем. Меня зовут Олег. Я — единственный, кто знает всю компанию. Потому что я родился в том же городке, где Яна и Мара, а вырос в столице, сделав очень неплохую карьеру.

— Хвастун, — прокричала Янка. Сколько моих просьб ты не выполнил?

— Но у тебя же, просьбы сумасшедшие. Главное ты хочешь все и сразу. Давайте я вас всех запечатлею на камеру. У меня остался кусок «бетакама».

Компания очень быстро разрослась, так как половина находилась в мансарде и тихо под сурдинку пела печальные бардовские песни, видимо навеянные чудным пионерским детством у лагерных костров. У меня не было почти такого детства, поэтому, гораздо интереснее было наблюдать споры, ссоры и убеждения, собравшихся приятелей внизу.

Это была крайне разношерстная компания из языкастых творцов.

Слушать было интересно, и запоминать тоже. Я недавно попала в театральный институт, но пока таких ярких личностей не нашла.

Пока мы рассаживались и толкались у стола, я почему-то вспомнила Александру Владиславовну. Она часто рассказывала о сабантуйчиках в их актерской среде и этот кагал, который здесь собрался, напоминал веселье тридцатилетней давности. Жаль, что Саньки с нами нет. Может и она как-нибудь расковалась.

Странно, я знаю семью Дашковых с детства, почти живу у них. Но что-то большое, странное и особенное я пропустила.

Мне пришлось отвлечься от детективных мыслей, ко мне подошел Митя и предложил потанцевать. Кто бы отказался, только взглянув на высоченного рыжего веснушчатого обаятельного мужчину. Параллельно нашим изысканным танцевальным движениям кавалер посвящал меня в интриги круга, в который я только что попала. Я хохотала, как безумная, не останавливаясь. У Мити изысканный и точный взгляд на вещи и людей. Но при этом, он их любит и с удовольствием помогает.

На какой — то момент я перестала передвигать ногами и плюхнулась на большой старый диван, похожий на уставшего медведя. Оглянув всю компанию. И долго думала на кого они все похожи в яркой и бесшабашной обстановке Сенькиных рыбок. Подумав несколько минут с закрытыми глазами, я представила себе пирушки импрессионистов и их картины. Именно, не наш тяжелый декаданс конца 19 века, где все уже умерли, не успев родиться, а этих веселых с мушкетерскими воротниками и красным вином в руке, французов. В результате, от выпитого спиртного, сигарет, танцев, рыбок и шумной музыке у меня все перемешалось в голове. Я поспешила к выходной двери, не желая ни с кем прощаться, Поцелуи, конечно, затянулись ни на одну минуту.

Я вышла в темный дворик и стала соображать, в какую сторону мне двигаться. Пока я размышляла, вышла Янка.

— Я была уверена, что ты покинешь Сенечку позже всех.

— У меня, кроме Сенечки, — Яна потянулась руками вверх, дел по горло. У меня сейчас новый роман. Мне нужно по-тихому смыться.

— Давай, я с тобой, — я надеялась, что Яна прихватит меня.

— Нет, тебя я хочу попросить присмотреть за Марой. Она в плохом состоянии. Тебе, как я понимаю, она уже поведала самую грустную и несправедливую историю в мире.

— Там есть Марьянка. Почему не она? — Я удивилась Яниному напору.

— Марьянки там уже давно нет. Её увел Митькин приятель и давно.

— Яна открыла дверь Сенечкиной мастерской и подтолкнула меня.

— Вы вернулись? — Здорово. Все куда-то разбрелись и не с кем поговорить. — Мара тихо подсела ко мне и не говоря ни слова, осматривала рыбок.

— Может, мы тоже пойдём? Я не люблю последствия праздников, — я надеялась, что Мара только и ждет моего приглашения.

— А мне идти особо некуда, — она грустно посмотрела на меня. Дети у родителей на даче. И я знаю точно, как только я вернусь, мне станет звонить Коленька и выяснять отношения, которых нет.

Меня несколько стала утомлять личная жизнь Марочки, но хорошее воспитание не позволяло послать к черту.

— Пошли гулять, — придумала я. — Все лучше, чем созерцать пьяноватых мужиков, которым еще и мало.

Мы пошли в сторону Цветного бульвара, так Мара тоже жила недалеко от него — на Сретенке.

— А ты знаешь, Кира, в твоём доме, кроме Марьяшки живёт ещё одна наша подружка Люда. И по-моему, у вас соседние квартиры.

— Да, — изобразила я невероятную радость. Почему я её ни разу не видела.

— Люда из такой бомондистой семьи и общается в основном с актёрской и творческой компанией. Мы обязательно познакомим вас.

Сказать, что я была счастлива от того, что такое количество новых и странных знакомых обрушится на меня, не могу. Я в принципе, человек одинокий и чтобы выйти в люди мне надо собраться и подтянуть себя, надеть улыбку и предстать перед людской молвой.

Мы дошли с Марой до моего дома, и я стала, как можно искреннее зазывать её к себе домой.

— Нет, — засмеялась Мара. Всего понемногу. Я и так вешу на тебе весь вечер. У нас будет ещё много случаев повстречаться. Ты Яну не знаешь? Кого она полюбила уже не отпустит.

* * *

На какой-то период я выпустила всю бесшабашную компанию из головы. Мне нужно было учиться, работать. Кроме того болела бабушка и мама одна не справлялась. Я и бегала целый день от одного дела к другому. Когда я добегала до желанной кровати, то мечтала только немного почитать и быстро заснуть. Кстати, быстро провалиться в сон мне помогал «Прометей прикованный», который необходимо было сдавать в сессию, но прочитать невозможно.

Мне повезло, я устроилась на работу в тот же театральный институт, где и училась. Все легче. Не нужно пробегать километры по Москве. У меня была дальняя мысль, что я смогу поступить в аспирантуру и после остаться на кафедре работать. Но это еще не скоро.

Я даже не знаю, почему я так подробно описываю свою жизнь и времяпровождения нашей бесшабашной компании? История ведь о семье Дашковых. Возможно, разбираясь и вспоминая шаг за шагом, наши перипетии я вспомню, когда мы все сдались или как этот правильно назвать… ввязались в фантасмагорию.

После нескольких месяцев активной работы и учебы, мне предложили стать членом Комитета Комсомола. Сейчас, уже мало, кто поймет мою гордость и радость по этому поводу. Вот она — дорога — открыта. Я оказалась права, но в совсем ином смысле.

Создавать в творческом вузе творческую же комсомольскую жизнь дело почти бесперспективное. Каждый показ, каждый экзамен и есть творческая работа. Хочешь, вставляй слово комсомольский, не хочешь — не стоит. Мы практически все были комсомольцы или члены партии КПСС. Была установка — в каждом институте должен быть Комитет Комсомола. Подобрались мы, словно, долго ждали, чтобы познакомиться и проявить свои уникальные способности. Мужская часть поражала талантами, а женская влюблённостью в эти таланты. К счастью, драчки между девушками кто кому нужен, не случилось. Все распределились сразу. Потом, произошла лёгкая рокировка, но тоже не трагическая.

— Ты шарики умеешь надувать? — Спросил меня полноватый кудрявый с ироничным взглядом, молодой человек. — Мне одному не справиться. Дыхалка не выдержит. Понимаешь, жизнь тяжёлая. Тюрьма, казематы, Сибирь, маленькая пайка хлеба.

— Хватит, — я поняла, что к нашему новогоднему вечеру ничего не готово, но я ищу человека, который должен дать мне личное задание.

— Ты его уже нашла, — подтвердил Артём — главный весельчак института. Ты не представляешь, как ты меня обяжешь, если возьмёшь часть функций по выдуванию синих, именно синих шариков. Мой мозг освободиться и там зароятся невероятное количество потрясающих шуток, которыми я вас сегодня одарю. Он сделал смешное и элегантное па ногой.

— Синие почти все, — я с ужасом представила, что обаятельный парень, заставит меня дать слово, а чувство долго — самое главное мое качество.

К счастью, где-то откопали предмет, который с трудом и кряхтением, но все же, надувал шарики быстрее меня.

— Главное, чтобы он не взорвался, — закуривая и легко выдыхая дым в сторону аппарата, предупредил Артём.

— Очень «остроумно», — но самой мне было смешно. С минуты как я познакомилась с Артёмом, мне все время было трудно, но смешно. Он превращал мою жизнь в вечный карнавал. Я прожила с ним жизнь, широко открыв рот от удивления. У него так необычно, неадекватно складывалось в голове отношения к событиям, которые казались такими понятными. Но это нам — простым смертным, а он был талант. Его ироническое и сентиментальное отношение к жизни поражало окружающих. Они не всегда понимали его язвительный способ общения. Ясно было одно — он был признан художественным лидером нашего поколения.

* * *

Почему сейчас, когда я иду на встречу со следователем, мне хочется рассказывать ему ни о мёртвом теле одной из наших подруг и исчезновении другой. Если это конечно так. Похоже, что исчезли обе. Мне было бы очень приятно ему поведать о том, как мы дружили. Как две компании, Сенечкина с рыбками и нашего театрального института, постепенно слилась и перемешалась. Мир, вокруг нас вмешивался в нашу жизнь только опосредованно. Мы создали собственную башню и радовались от того, что нас, никто не пытается заставить ходить строем, с красным флагом, читать речёвки, и я надеюсь, стучать друг на друга. Такое могло быть только в бурные 90-е годы.

Мы взяли власть в свои руки и теперь свободны, делать, что угодно и как угодно. Мы считали, что нам страшно повезло. Мы были уже достаточно взрослыми, но ещё молоды и нам хватало сил начать всё сначала.

Вот такие восторженные мысли, посещали меня, в то время как я шла на встречу с милейшим Филиппом Сергеевичем.

Надо отдать ему должное, он не стал вызывать меня повесткой в прокуратуру, Я предложила встретиться в кафе на Цветном бульваре, которое вся наша компания любила. И, если кому-то нужно было срочно повстречаться, то шли туда и обязательно находили кого-нибудь из друзей, которые в позах абсолютно свободных людей сидели и доказывали, что их представление о новой желанной жизни вернее и быстрее найдет отклик в стране. Так как кафе находилось напротив нашего двора, то часто громкие переговоры, шокирующие окружающих, заканчивались у нас дома. Артём обожал гостей, особенно если у него получалось то, что он задумал. Рассказчик он был неповторимый. Никто и не пытался с ним соревноваться. Он строил новый театр, и я ему в этом помогала. Путь был несладкий, но никто не обещал, что будет легко. Артём, в отличие от многих понимал, что Карл Маркс был прав: «Свобода — это осознанная необходимость».

Ответственность за других людей, которых он позвал за собой — главное его качество и дать им то, что он им обещал — второе главное качество.

Ну что я все время думаю об умершем в молодом возрасте муже, а не о сегодняшнем дне, который всей нашей компании может обойтись недешево.

Наверное, хочется, прежде чем окунуться в очередные неприятности и опасности, вспомнить лучшее. Артём дал — всё, о чём может пожелать женщина моего типа — двадцать лет взлёта. Правда, удар после всего был ужасен. Но сейчас, когда прошло уже несколько лет, тепло его большого тела потерялось, остался только восторг перед его умом и мудростью и желанию всё время обратиться к нему за советом.

Интересно, что он посоветовал бы сейчас? Больше слушать, меньше говорить, а главное никаких характеристик знакомых, которые могут им испортить жизнь.

Возвращаясь к сегодняшнему дню. Когда началась фантасмагория, которая унесла прямо из банкетного зала труп прекрасной женщины. Но это был уже скорее финал истории.

Придется вернуться к бесшабашным молодым годам.

* * *

— Я вас уже жду, — раздалось за моей спиной. Я вздрогнула и быстро повернулась, оказавшись носом к носу со следователем. — Я опоздала что ли? Извините.

— Нет. Мне хотелось осмотреть место, где процветала ваша молодость. Я зашел во двор, где вы все жили. Понюхать атмосферу.

Мне понравилось. Старый двор, много деревьев, а из подъездов выпрыгивают молодые наглые весёлые и уверенные в правоте и успехе. Не так?

— Приблизительно так. — А почему у вас вызывает это насмешку? — Вы хотите сказать, что наша безответственность в результате привела к страшным преступлениям?

— Что вы? Я в те годы тоже упивался, Мне казалось, что свежий ветер свистит внутри сердца. Позже, несколько сник. Вам это вряд ли интересно? — Давайте вернёмся к исчезнувшему труппу. Я так понимаю, что пропала не только звезда?

— Вы уже беседовали с кем-нибудь из семьи Дашковой? — Я оттягивала время как могла.

— Как вы думаете? Только там разговаривать не с кем. Разве вы не в курсе. Бабушка недавно умерла. Мать давно уехала на Запад, а папа ни в курсе даже, что у него две дочери, а не одна. Вас это не удивляет? Да и фотографии в доме только Звезды. А где же её тень?

— Я даже не знаю, что вам рассказывать, — я терялась оттого, что не знала, что говорили остальные.

— Ваша подруга Марьяна заявила, что она занята своей личной жизни и что кроме как на работе со Звездой нигде не встречалась. — Филипп Сергеевич изучающе посмотрел на меня. Как же так? Вы же все дружили с молодости.

— Дружба — понятие не вечное, — огрызнулась я. Прошли годы, люди изменились, вкусы, отношение к жизни…..

— По-моему, вы пытаетесь уйти от ответа или что-то скрываете, что тоже наказуемо. Советую вам подумать.

Следователь повернулся спиной и, стуча пальцами по пустым столикам кафе, вышел, аккуратно прикрыв дверь.

Интересно, какой он, когда открыто, проявляет эмоции. Они в прокуратуре применяют силу физического воздействия — вспомнила слова из криминальной телевизионной передачи.

Да, черт с ним. Сегодня вечером прилетает Тим, и я ему все расскажу. Он человек вдумчивый, молчаливый, как почти все художники, а главное, способен выдержать мой речевой натиск и артикуляционное мышление. Одно плохо. Я не могу ему пересказать ту часть жизни, когда мы были молоды и беззаботны и он тоже, но где-то в другом месте.

Вечером я приготовила торжественный ужин и села за телефон. Мне так не хотелось включать ни одно из технических и звуковых предметов, что я даже выключила радио, которое шипит потихонечку в туалете всегда. Тим любит слушать новости и любую полезную информацию везде, в том числе и там.

— Марьяшка, — радовалась я, что сразу нашла с кем можно обсудить груз ответственности, ты никуда не спешишь? Спросила я и была уже не рада невинному вопросу.

— Я дома и надолго. Навсегда. Не хочу об этом говорить. Ты мне только объясни Кира, почему они разбегаются от меня, как зайцы по полям?

— Маша, мы уже много раз с тобой говорили, что твои зайцы и кролики не любят ответственности, которой ты их сразу нагружаешь.

— А ты? — Злилась бестолково подруга. Они вообще сидят на троне, и только знаки подают — «Дай это, дай то».

— Манечка. — Пыталась я утихомирить подружку нежными прозвищами, ты говоришь абсолютную чушь. Причём здесь мои мужья и твои поклонники. Какие твои годы, найдёшь.

Это была почти вечная преамбула, начиная со школы, которой мы начинали любой разговор. Дальше можно было уже вести нормальную беседу. — Марьян, тебя в прокуратуру вызывали?

— Да. Но я еще не ходила. Мне повезло. У меня была запись. Я сказала, что приду завтра. А что не надо ходить? — Марьяна испугалась мгновенно и я даже хорошо представляла себе, как она закрывает голову подушкой и отставляет трубку телефона.

— Я думаю о том, насколько глубоко они будут копать? Нам же есть, что им рассказать еще. А не хочется. Может обернуться так, что мы окажемся крайними и на нас всё легко свалить, а дело закрыть.

Когда подступала настоящая опасность, Марьяна переставала играть роль девочки — гимназистки и становилась здравым жестким человеком.

— Мы с тобой вдвоем не решим этот вопрос и не вспомним весь порядок действий. Нужно звонить Яне и Маре. Они не хуже нас в курсе, а версия у нас должна быть одна. Я не правильно выразилась. Версия, это если мы врем. Мы хотим рассказать подробно, как всё происходило на протяжении десяти лет. Но люди выражают свои мысли по-разному. Можно человека сбить легко с толку. Поэтому мы должны выучить свою правду как «Отче наш».

Мы распрощались. Каждая из нас должна была добраться до Яны и Мары, что не просто при их занятости, вернее занятости их мобильных телефонов. В крайнем случае, увидимся все завтра в Останкино.

Тим, приехал родной и тёплый. Он ездил писать и немного приводить в порядок дачу. Я всегда говорила ему, что, маленький участок нашей дачи он рассматривает как угодья дворянин помещик и страшно гордиться ими. Он всегда смеётся и как-то сказал, что угодий не осталось, лишь нарисованное братом отца генеалогическое древо их семьи, но теперь это не имеет значение. Показывая работы, а их оказалось довольно много, от одних он морщился и сразу кидал в угол комнаты, другие шутливо прижимал к груди. Ему редко удавалось теперь всё бросить и поехать писать куда хочется. Времена изменились, и он работал в шоу-бизнесе художником-технологом, иногда постановщиков в различных эстрадных шоу и на корпоративных вечеринках, которых, по-моему, появилось больше, чем организаций, которые все время что-то празднуют.

Тим как-то рассказывал, что пришел такой очень лощенный и вполне интеллигентный клиент, который через губу, несколько снисходительно пытался объяснить режиссёру-постановщику и Тиму, что он уже побывал на многих такого рода зрелищах, и ему вся эта попса и перепитые морды отвратительны. Хочется, что-нибудь изысканного и тематического. Ребята тут же стали предлагать на выбор прекрасные сценарии и оформление. Человек в бриллиантовых запонках был в восторге. Дал задаток и ушёл. Прошло недели две появляется его заместитель, передает листок с замечаниями от шефа. Оба художника от шоу-бизнеса чуть со стульев не упали. Он вычеркнул весь изыск вообще, а то, что ему казалось, эталоном эстрады усилил. Ребята умные спорить не стали. На самом вечере «ошпаренный» заместитель, бегал всё время к постановщикам в комнату и требовал громче и проще. Сам хозяин держался минут тридцать молодцом. Вечер закончил на красной ковровой дорожке лицом вниз среди использованных салфеток, еды и питья. Уходить не хотел, пока он не сообразил, где он и что он генеральный директор, — все работники плюс заместитель ждали «Его Сиятельства». Жена-то уехала сразу. Как она сказала: «— Этот изыск, я вижу не первый раз. А вы наслаждайтесь».

Не хотелось портить друг другу настроения, поэтому я не стала рассказывать про пропавшую Звезду, а Тим — про то, что завтра снова в бой рука об руку с людьми с бриллиантами на запонках, пальцах и везде где можно. Должен кто-нибудь когда-то воспитать в них изысканный вкус или хотя бы называть, что это такое.

* * *

Ночью, лежа без сна, я стала вспоминать, когда всё стало меняться.

Да мне не нужно было напрягаться — это было в день моего рождения — 30 сентября. Я утром высунулась в окно, радуясь, что светит солнце, а ветерок теребит синее, слегка облачное небо.

— С днем рожденья! — Заорала Марьянка, выйдя на балкон.

— Спасибо. Чего кричишь? Сейчас весь двор взбудоражишь. — Я погрозила подруге рукой. Она убралась с балкона, но тут же, позвонила по телефону.

— Ну, началось, ворчал Артём, который уже давно встал, что было принципиально против его правил. Единственный день в году он отступал от своих твердых принципов — День моего рождения. Обязательный огромный букет из разных потрясающих цветов стоял и упоительно распространял запах перед моей постелью.

Это была такая игра. Смешная, детская и чудесная. Тёма, проклиная всё на свете, вылезал в 7: 00 утра. Полусонный и полуодетый мой любимый муж ехал на рынок. Нет, это уже когда появилась машина, он с понтом ездил на Центральный рынок, который находился ровно напротив нашего дома. А первые годы — ходил. С него всегда брали дороже. У него был вид очень благополучного богатого человека. А он принципиально никогда не торговался и брал самый дорогой. Мне ужасно это нравилось. Ворчал он тоже смешно, как большой медведь, которого покормили вкусно и он от удовольствия брюзжит.

— Тёма, один день можно потерпеть. Я же дежурю у телефона каждый день, оберегая твой сон. А тебе даже не нужно отвечать на звонки, я сама справлюсь, — дотянувшись до его сморщенного носа, я побежала обсуждать вечеринку с Марьянкой.

Так получилось, что разговаривая, мы обе стояли около балконных дверей, вдыхая свежий воздух, выпуская дым сигарет и перебирая кости гостей и пищи, которые предстанут вечером. Внезапно мы обе замолкли.

— Кира, кто это идет по двору? — Марьяна прошептала, словно боясь, что тот, кто шел по двору услышит нас.

— Если я не ошибаюсь… Алиса? Или я сошла с ума. Похожа. Только что-то в ней сильно изменилось…

Из окна выглянула Людмила, наша соседка, которая знала все сплетни двора и всех окрестностей. Мы с Марьяшкой обернулись одновременно в ее сторону, уверенные, что получим самые подробные разъяснения. Людмила лишь пожала плечами и удивленно кивнула в сторону противоположенного дома.

Я пошла за очками, желая внимательнее рассмотреть ту, которая даже не повернула голову к нам, ту, с которой мы дружили и внезапно потеряли десять лет назад. Алиса исчезла по прихоти своей властной бабушки.

По двору плыла, тоже шелестя юбкой, какого-то нетипичного фасона, как «А.В.». Нет, по дорожке из жёлтого, блестящего на солнце песка шла молодая Александра Владиславовна приблизительно сорокалетней давности. Девушка была точной копией своей прародительницы. Случайная ли эта была схожесть или Алиса специально копировала А.В и даже походку, при которой юбка издавала определенный звук, волнующий и передающий настроение хозяйки одеяния.

Очень хотелось окликнуть бывшую подружку и поболтать, крича на весь двор. Но, слова застревали в горле. Марьяна предупредительно закашлялась, а Милка ещё раз пожав плечами, прикрыла окно.

Я внимательно всматривалась в удаляющуюся фигурку. Алиса нежно приоткрыла небольшую щель двери и проскользнула в нее словно бестелесное создание, которое нам привиделось.

— Ты что-нибудь поняла? Спросила раскрасневшаяся от любопытства и напряжения, Марьяша.

— Нет. Обиженно промямлила я. Хочу выяснить. Позвоню «А.В.». Почему она от нас вдруг решила скрыть такое значительное событие?

— Удачи тебе, — насмешливо напутствовала Маша. Думаю, тебя ждёт отповедь, «Не суйся не в свое дело» и так далее. Позвони, когда тебя пошлют, пожалею… — Марьяна ушла с балкона.

Я плюхнулась на пуфик возле балкона и попыталась сосредоточиться на той тираде, которую я произнесу, когда позвоню Дашковым. Ничего умного я не придумала. Особых вопросов у меня не было. Пришлось надеяться на импровизацию.

Трубку взяла сама Александра Владиславовна.

— Я удивляюсь, что ж никто не звонит? — Она засмеялась хорошо поставленным сценическим смехом. От него у меня зазвенело в ушах. Для сцены Большого театра, возможно, он звучал и негромко, а в телефонной трубке грохотал и вибрировал.

— Вот и я удивляюсь «А.В.», что же никто из вас не сообщил ближайшим подругам, почти родственницам такую радостную весть, — я старалась держаться с обиженным достоинством.

— Алиса просила пока никого не звать. Хотела акклиматизироваться и уж потом…

— Можно подумать, что она приехала их Африки, — не дала я закончить фразу заботливой бабушке.

— Не из Африки. Однако путь был неблизкий и трудный, — «А.В.» замолчала. — Кира, позвони всем сама, и, мы вас ждем вечером.

Трубка тихо опустилась на рычаг старомодного телефона. Новомодных штучек, которые пытался внедрить в дом сын «А.В.», не признавались старой хозяйкой.

Я пыталась вспомнить, как я подробно пересказывала каждой из подружек, наш недолгий содержательный разговор с «А.В.». На это шло пару часов.

Мои воспоминания были прерваны появлением Тимоши, который поинтересовался, где его любимый теплый свитер. Я быстро сообразила, что не постирала его. Я льстиво стала предлагать ему пару других не менее элегантных и теплых вещей. Тим не спорил и быстро собравшись, пошел на кухню пить холодный кофе, который я заварила часа полтора назад. Кофепитие прошло в молчании. Я печально думала о том, что нужно не только ехать на ТВ, а главное обязательно позвонит дотошный следователь Филипп Сергеевич.

— Ты сильно морщишь лоб, — Тимоша всегда боялся моих нахмуренных бровей и большой сосредоточенности. За этим всегда шли неприятности.

— Не волнуйся. Это не моя проблема. В конце — концов, труп или труппы должна искать не я. — Я твердо верила в это и убеждала Тима.

— Ну да. С твоим длинным носом и желанием все выяснить и спасти, ты влезешь в самую гущу событий и станешь самой главной по раскрытию преступления века. — Тим встал, погладил меня по голове. — Не увлекайся слишком сильно и обязательно звони, храбрый гном.

Формально, у меня сегодня — выходной день. В глубине же души я понимала, что полностью релаксироваться, как я любила, мне не удастся.

Я специально оттягивала минуту принятия решения. Позвонить подружкам и собрать сведения или… нет, общаться со следователем мне совсем не хотелось. Очень уж въедливый Филипп Сергеевич. Всю душу вынет, а у меня нет сил даже на то, чтобы до конца самой разобраться со стародавней историей. Я наполнила ванну и плюхнулась в нее. Около кромки купальной посудины стоял мой маленький дружок — длинношёрстный тойтерьер, который бдительно следил, чтобы я не утонула. Я специально не взяла с собой ни мобильного, ни городского телефона, чтобы отключиться полностью. Как всегда, мне не удалось отделаться от навязчивых мыслей.

* * *

Алиса закрыла дверь их старого особняка, словно отрубила нас всех от своей уникальной загадочной жизни.

Почему мне так показалось — не знаю. Через полчаса приехал Артём, и я должна была по заведенному порядку — лежать в постели и делать вид, что крепко сплю. Я прыгнула в кровать и едва успела накрыться с головой, еле сдерживая сбитое дыхание.

Муж, тихонечко хмыкая от удовольствия, что ритуал не нарушен, поставил вазу с шикарным букетом и отправился в кабинет, где он мог спокойно доспать. Для него эта была самая большая радость.

Я дождалась, когда он уляжется. Вылезла из-под удушливого пухового затемнения, как только услышала привычные звуки, сопровождавшие крепкий сон Артёма. Ваза стояла так близко к краю кровати, что чудом не перевернулась от моих нетерпеливых стремительных движений. Куда я торопилась? Теперь уж и не вспомню. Я прыгала на одной ноге, пытаясь влезть во вторую брючину, чтобы срочно бежать за недостающими продуктами к вечернему столу. Совершая все действия быстро и тихо, я прислушивалась к телефону. Не позвонят ли из дома напротив, не позовут ли? Не дождавшись весточки, подхватила сумки и ринулась на рынок.

— Кира, куда ты несёшься, словно тебя ошпарили? — С балкона почти в неглиже, стряхивая пепел вниз на головы прыгающих детей, спросила Марьяшка.

Во дворе, уже давно, никто не обращал внимания на её откровенные одежды. Только посмеивались, что никто это сокровище из «Тысячи и одной ночи» совратить и украсть не желает.

— На рынок. Надеюсь, хоть ты-то помнишь, что у меня сегодня день рождения?

Из окна противоположного дома выглянула «А.В.» и насмешливо спела «Happy birthday».

— Разве кто-нибудь в этом дворе может забыть столь знаменательный праздник. Мы тебе ещё не звонили, думали, что в такую рань, ты ещё спишь. Сейчас только восемь утра, — «А.В.» засмеялась и послала воздушный поцелуй. — Как всегда в семь?

— Да, растерявшись и не поблагодарив за поздравление, ответила я.

Махнув рукой в сторону Марьяшки и сделав приветливую мину пробегая мимо Милкиного окна, я поспешила за снедью.

О чём я думала, набирая овощи и фрукты, я не знаю. Мысли всё время возвращались к таинственному появлению Алисы. Любопытство так раздирало меня, что я готова была вызвать Саньку и потребовать полного отчета. Сделать это было невозможно, не подведя подружку под тяжелую отповедь бабушки. Я замерла на секунду, посреди рядов с привлекательно-красочным продовольствием и под веселый гомон продавцов, стала соображать, как всё же узнать новость пораньше и поподробней. Мои сложные размышления были прерваны хохотом, окруживших меня людей. Оторвавшись от внутренней борьбы, я увидела, как из моей плетёной корзинки, обезьян по имени Борька, тащит банан. Я поставила сумку на пол и стала одаривать двух четвероногих друзей фруктовыми плодами. Центральный рынок, который сейчас строится уже лет десять, был любимым местом всех, кто мог позволить себе потратить деньги на изысканные и отборные продукты. Поэтому даже в раннем восьмом часу утра легко было обнаружить пару-тройку длинноногих красавиц в норковых манто, вне зависимости от времени года, сильно накрашенных и увешанных бриллиантами. Кроме них на рынок ходили и работники Цирка на Цветном бульваре, иногда со своими питомцами. Известный дрессировщик Ренат, водил на прогулку двух шимпанзе, одетых цивильно. Они обладали обаятельным пристрастием воровать с прилавков фрукты и овощи. Некоторые продавцы и покупатели вначале возмущались, а позже ждали прихода двух цирковых друзей, заготавливая для них угощения. Это маленькое происшествие несколько отвлекло меня от тяжелой внутренней работы. Я погладила их, поздоровалась с троицей из Цирка. Немного успокоившись и посмеявшись над, не по возрасту, возникшему любопытству, побрела сквозь ряды, вдыхая замечательный аромат вечного лета и свежести.

* * *

Утопив себя в пене по горло, чем вызвала страшное беспокойство песика, я услышала далекий звонок телефона. Я порадовалась, что пока я вылезу из скользкой ванны, вытрусь и дотащусь по натертому полу, звонки прекратятся. Я спокойно взяла сигарету и с удовольствием затянулась, запивая остывшим крепким кофе. Звонки не прекращались и мои нервы не выдержали. Я, как можно медленнее вылезла и пены, словно Афродита, растерла тщательно тело и, накинув махровый халат, пошла походкой от бедра к телефону.

— Не разбудил? — Ёрнически поинтересовался Филипп Сергеевич.

Часы показывали час дня. — Где же ваше честное слово? Обещали написать и как можно быстрее. Да и подруг я ваших не нашел. Прячутся?

— Не совсем точно, Ваша честь. Обещала написать, но не быстро. История не простая и не короткая. Подруги мои работают в поте лица и естественно телефоны отключают. А вы труппы нашли? — Парировала я выговор следователя.

— Нет, — мрачно пробормотал собеседник. Кира, мне нужна ваша помощь.

— Кстати, а кто вообще видел труп?

— Уборщица и два охранника, которые прибежали на её крик. Когда же приехал наряд и опергруппа — его или их уже не было.

— А кто же очертил положение труппа? — Я удивлялась не профессиональности и двусмысленности ситуации. Может это просто трюк, который снова привлечёт внимание к телевизионному блокбастеру?

— Не остроумно. Их ищет семья. Друзья и все телевизионное начальство. Давайте, прекратим состязаться в колкостях и начнем сотрудничать. Эта ваша святая обязанность, — с пафосом добавил Филипп Сергеевич.

— Хорошо, — вздохнула я безнадежно. Только, если можно встретимся на нейтральной полосе.

— Я приглашаю вас.… Куда вы хотели бы пойти?

— Я всеядна. Можем пойти хоть в Макдональдс. — Я продолжала дразнить собеседника и оттягивать время встречи. Я хотела успеть переговорить с подругами и если не получить ценный совет, то хотя бы скорректировать показания.

— На Патриарших прудах есть чудное тихое кафе. Вполне респектабельное для вас и терпимое по цене для меня.

Мы договорились встретиться в кафе через два часа.

Так как, омывание я уже совершила, то параллельно наливая очередную чашку кофе, я набирала номер телефона Яна. В создавшейся ситуации она мне казалась наиболее разумным и прагматичным советчиком.

К моему удивлению Яна ответила сразу. Я набрала два из четырех мобильных номеров.

— Привет, что случилось? — Почти приветливо ответила Яна, прорываясь голосом сквозь крики внуков и жужжания какого-то кухонного прибора.

— Через два часа я встречаюсь со следователем, — многозначительно начала я.

— На здоровье. Он и вправду симпатичный.

— Яна, ты в уме? У нас не любовное свидание, а я должна буду давать показания по вчерашнему убийству.

— Секундочку, Кто сказал, что вчера произошло убийство. Ты трупы видела? Нет, — сама ответила подруга. — Второе — показания даются в следственных органах и подписываются тем, кто их даёт.

— Очень назидательная полезная лекция, но я….

— Я не сомневалась, что тебе придутся по вкусу мои выводы, — Янка крикнула что-то вглубь квартиры. — Всё больше времени нет. Да, не пугай Марьяшку и Марку. Они все равно не помощницы в таких схватках.

— А мы часто разруливали такие дела, — я обиделась на Янку и не впервые.

— Кира, не дуйся. Нам ведь тоже достанется порция неприятностей. Сейчас всех, кто работал на этом проекте, будут шерстить по полной программе.

— Почему? — искренне удивилась я.

— Наивная ты моя. Выясниться, что многие давно видели, что происходит с программой что-то не то. Давно, нужно было закрыть.

— Что ты говоришь? Мы только что получили все мыслимые и немыслимые премии. Английское телевидение практически закупило наш шедевр, — я была возмущена до глубины души. Как быстро все отступились от своей же придумки, от дела, которому безоглядно служили десять лучших лет.

— Не осуждай меня. Я просто предупреждаю тебя. Остальные будут клевать больнее. Таков шоу-бизнес и телевидение. Всё — устала тебя просвещать и наставлять. Слышишь, малые и большие дети требуют еды и внимания. Я не бросаю тебя, я всегда готова помочь… — Яна чмокнула трубку и отключилась.

Я поняла, что показания Яны будут строиться по подсказке телевизионного начальства. Конечно, с ней уже побеседовали. И если нужно что-то присочинить или переиначить, то она уже готова. «Лёгкая неправда ещё не враньё и не предательство» — именно это кредо проповедовала Янка всей своей жизни. Она периодически сама запутывалась, кому и что говорила. Ее это не смущало. Подлости она не делала, а помогала многим. Сейчас же самое главное сохранить удобное денежное и привычное место в Останкино. Яна столько лет карабкалась по цементной крутой лестнице закупоренного безвоздушного здания. Просто так она не отдаст его. Понять ее можно. Кто будет кормить, всю её ораву, вечно раскрытых ртов. Приняв к сведению Янину, проповедь, я посмотрела на часы, позвонила Тиму и сообщила, что иду распинаться перед следователем.

— Будь осторожна. Ты же человек увлекающийся. Можешь сболтнуть лишнего. В данном случае не стоит торопиться говорить первой. Слушай и кивай, — Тим рассмеялся, прекрасно зная, что я всегда бегу впереди паровоза, пытаясь убедить собеседника, в чем угодно, прежде чем он успеет задать вопрос или высказать собственное мнение.

— Постараюсь не открывать рот. Только для принятия пищи, — я обиделась, но была с Тимом согласна. Мой темперамент меня захлестывал более чем положено хорошо воспитанной даме.

Я долго раздумывала над выбором одежды. Должна ли я быть в чёрном-траурном. Хотя чёрный просто мой любимый цвет. Должен ли костюм быть деловым или обычным свободным. Я раскрыла шкаф и долго перебирала вещи, хотя мысли мои были довольно далеко.

* * *

Я вернулась в то осеннее утро, когда я бегала по рынку, готовясь к своему Дню рождения и приезду Алисы.

Я нацепила джинсы и любимый лёгкий синий свитерок и шлёпки, чтобы легче преодолевать расстояния между длинными рядами с пряными запахами. Увидев в проходе знакомых фешенебельных красоток, которые прекрасно дополняли колорит ярких натюрмортов — фруктов разложенных на прилавках кавказских продавцов. Я даже засмотрелась, на колористичное сочетание красивых женщин и фруктов. Внезапно мое внимание было привлечено двумя женщинами. Молодая и взрослая стояли друг напротив друга, явно выясняя, хоть и шёпотом неприятные вопросы. Саня и её мама Вера Николаевна сильно нервничали. Мать пыталась сдерживать порыв дочери удрать от нее. Очень взволнованные с посеревшими лицами, которые перекрыли даже мышиные цвета их одежд. Я, недолго думая, направилась к ним. Я была, не уверена, хотят ли они кого-либо видеть, но мое любопытство несло меня вперед, только тяжелая корзинка больно била по ногам. Артёма брать на рынок было невозможно. Он был земляком многих из тех, кто стоял за прилавками Центрального рынка, но это не сбавляло цену, а только поднимало. Большой уверенный в себе, Артём никогда не торговался, и мы тратили в два раза больше денег, чем я планировала. Меня же — маленького роста с большой корзинкой жалели и сбавляли цену даже без моих жалких просьб.

— Ты никуда не пойдешь, — услышала я впервые за всю жизнь, резкие слова Веры Николаевны. Она казалась мне дамой настолько неземной и восторженной, окруженная плотной защитой выдающихся фолиантов, что ничто земное не могло ее огорчить раздражить или задеть.

— Ты не можешь меня остановить, — Саня вырвала руку, на которой остались яркие следы материнской руки. — Алиса на месте. Сколько можно ходить за ней тенью.

— Кто тебя просит быть ее отражением. Добивайся своей свободы. Меня же никто не трогает. Я живу, как хочу. С «А.В.», нужно уметь общаться, а лучше не обращать на нее внимание. Я родила двух внучек ей, и она от меня отстала. Теперь я свободна, — Вера Николаевна тихо засмеялась, радуясь своей маленькой хитрости.

— Ты — невестка. Ты ей не нужна. А мы — должны были стать её ярким продолжением на земле. Мы её лучи, — с издевательским пафосом прорыдала Саня. Ты же начитанный человек мамуля и слышала слова Царя Соломона: «Человек должен быть счастлив, в том, что он делает». — А я несчастлива. Я не хочу возвращаться в ваш изысканный храм.

Пока шел этот напряженный диалог, женщины меня даже не заметили.

— Простите, что вмешиваюсь, но может, я могу чем-то помочь? Я вся сжалась, ожидая грубого отказа.

— Что ты можешь? Никто для нее не авторитет. Теперь же с чудесным появлением Алисы, мы все станем рабами бабушкиной гениальной идеей.

— Ты не должна так говорить. «А.В.», все сделала для вашего образования, — Вера Николаевна трепетно и горячо защищала «любимую» свекровь.

— Дамы, мы представляем такой же интерес для посетителей Рынка, как Ренатовские обезьяны, которые двигаются по параллельному ряду. Отойдем в сторонку, — я потянула Саню за спущенный и мокрый рукав.

Мы добрели до выхода, и здесь Саня снова попыталась вырваться из наших цепких объятий и убежать в сторону Садового кольца.

Я успела дотянуться до ремня брюк подружки и подтянуть ее к себе. Мои продукты стали заваливаться на бок и постепенно выкатываться по одному, по паре из корзинки. Я печально смотрела на рапидный кадр нашей сценки и не сделала ни шагу, чтобы спасти содержимое.

— Кира, держи корзинку, — крикнула Вера Николаевна, успев перехватить дочь за поясницу.

— Хватит устраивать греческую трагедию, — прорычала я, собирая остатки вечернего стола. Не захочешь — не будешь жить с «А.В.». Сегодня праздник сразу в двух домах. У вас приехала Алиса, у меня — день рожденья. Возьми себя в руки и перестань истерить. Что на тебя нашло, — я грозно смотрела на одноклассницу под одобрительные кивки Веры Николаевны.

— Я больше не хочу быть ее тенью и восхищаться ее неординарностью и той судьбой, которую приготовила ее бабушка.

— Так и не восхищайся. Выскажи свое мнение. Ты хоть раз пробовала? — Я с интересом смотрела на удивленное Санькино лицо.

— Мне даже в голову не приходило. Ты думаешь, стоит попробовать? — она с надеждой смотрела то на меня, то на мать.

— Только не сегодня. Я тебя умоляю, — Вера Николаевна поцеловала дочь и тихонечко стала подталкивать ее в сторону дома.

— Переспи с этой мыслью, а в завтра пойдешь в бой, — я чмокнула обеих Дашковых и повернула обратно к рынку. Ещё по списку оставалось купить ровно половину.

Я выбрала себе наряд, который можно было бы назвать лёгкий траур без излишнего подчеркивания моей неутешности. Серо-чёрный вязаный свитер и серые в чёрную крапинку брюки. Слегка подкрасившись, я разрыхляя сугробы, пошла ловить такси. Моя машина стояла у Останкино.

Филипп Сергеевич уже ждал меня у кафе, переминаясь с ноги на ногу. Посмотрев на часы, я поняла, что опоздала на полчаса.

— Извините, пробки, — скорчила я печальную гримаску.

— Не важно. Столик нас ждёт.

О чём он собирается меня расспрашивать? Я не представляла и на всякий случай молчала, как просил меня Тим.

Мы также молча сели и уставились в изучение меню. Исследовали мы его долго, так что официант подходил несколько раз и предлагал помощь, думая, что франко и англоязычные слова лишили нас аппетита и главное мы не можем их произнести вслух из-за плохого образования.

— Вы есть хотите? Спросил мой кавалер.

Я решила, что у него мало денег и остановилась на кофе Лате и маленьком пирожном.

— Я поем по полной программе. Замерз, пока вас ждал, — с укоризной произнес он. — Кроме того, в прокуратуре такого не подадут.

Мы нашли столик в дальнем углу, почти у кухни. Оттуда раздавались вкусные запахи пряностей, чей острый вкус перекрывала ваниль. Казалось, все блюда, подаваемые в зал, подслащены и покрыты белым, как снег, ванильным сахаром.

Снег же за окном, напротив, был серо-чёрным, ползущим по лужам, останавливающийся в них и превращающийся в воду. Посмотрев через забрызганное окно, кое-где тщательно протертое уборщицей, я увидела, как «ангелы сворачивают облака», закрывая лёгкие, недолговечные лучи солнца. Лёгкое апокалиптическое состояние наблюдалось и у меня, в преддверии предстоящего разговора.

Мы, наконец, освободили официанта, который, сначала, испытал чудовищное разочарование от моего скромного заказа, а после его ожидала большая радость и думаю прибыль от аппетита Филиппа Сергеевича.

— Так, о чём мы с вами будем говорить, уважаемая Кира Александровна.

— Вы должны мне сказать, что вы хотите услышать, — я глотнула кофе и удивленно и наивно посмотрела на визави.

— О чём вы думаете? — Филипп Сергеевич смотрел на меня неотрывно. Видимо, пытался угадать ход моих мыслей. Знал бы он, как они далеки от интересующей его истории.

— Я мечтаю о лете, — честно призналась я.

— Кира, так дело у нас не пойдёт, — следователь надавил на костяшки моих пальцев.

— Начался допрос с пристрастием? — Пыталась я отшутиться.

— Вы же не кокетливая дурочка, которая станет валять дурака, то есть меня в шоколадной глазури лжи, — Филипп Сергеевич с неодобрением посмотрел на залитое шоколадным потоком пирожное и резко отодвинул его.

Я смотрела на его манипуляции с тарелкой и чашкой кофе, который потихонечку разливался в блюдце, и на пальцы, перемазанные шоколадом.

— Дать салфетку?

— Нет, пойду отмывать руки и…

— … и с чистыми руками и совестью начнете меня допрашивать. Да? — Я придвинулась ближе к столику, чтобы следователь мог протиснуться.

Пока он отсутствовал, я думала о Штирлице, который в одной из серий сказал, что запоминается последнее слово в разговоре. И пыталась его придумать. Пока, что у меня не возникало даже первого.

Я не смогу ему объяснить наши поступки и взаимоотношения тех беззаботных лет. Я бы с удовольствием и сама не возвращалась в ту эпоху. Но, думы перебивали друг друга, выстраивали в ту хронологию, в которой происходили бытия.

— Ну что придумали, что говорить или попьём кофейку и разбежимся. Позже, я вызову вас в прокуратуру и, вы под протокол, расскажете вашу версию событий.

— Нет у меня никакой версии. Я понятия не имею, что могло произойти, — я чуть не плакала, потому что Филипп Сергеевич хмуро смотрел, поджимал губы и не верил ни одному слову.

— Бросьте играться. На вас уже оглядывается все посетители кафе. Последний раз спрашиваю: У вас есть, что мне сообщить без протокола. Хотя бы ниточку, за которую я потяну, — почти умолял следователь.

— Я вам тоже последний раз повторяю, что никаких сведений, которые могли бы помочь следствию, у меня нет. По-моему, последнее слово должно запомниться.

— Кира, вы можете рассказать, как начиналась программа «Тайна звезды»

Филипп Сергеевич расслабился и со сладострастием пил кофе, в который сыпанул изрядную порцию сахара. Видимо, наш разговор его изрядно вымотал и, он поглощал сладкое, чтобы восполнить силы.

— Как я понимаю, вы и ваши подруги работали вместе с Алисой Дашковой много лет. Там же в группе работала ее сестра — Александра.

— Всё верно. Программа запускалась почти как все проекты на ТВ. — Я врала как можно убедительнее. — Подается заявка, и если руководство сочтет ее интересной и завлекательной, то через довольно большой срок, прохождения всех инстанций, предлагают сделать пилот, то есть пробный, не эфирный вариант. Когда пилот сделан очень удачно — профессионально и отвечает требованиям службам, выпускающим в эфир, то он становится первой передачей в цикле, — Я выдохнула, но, выражение лица слушателя, мне не понравилось.

Я решила добавить для убедительности, — Могу лишь добавить, что служили мы верой и правдой. Программа была сложная интересная и, пожалуй, редчайшая по придумкам и исполнению. Теперь таких тонких штучек и дорогостоящих уже не делают.

— Это понятно. Не ясно — почему программа «Тайна звезды» сразу нашла место в сетке, — Филипп Сергеевич самодовольно улыбнулся.

— Покопались в Святая святых нашей Земли Обетованной? И до какого высокого начальства вы дошли?

— Зачем обижаешь? Филипп Сергеевич По-кавказки покачал головой, причмокнул и поднял указательный палец вверх. — Самый лучший друг и наперсник интересного мужчины — красивая блондинка в приемной. — Нет?

— Мне это напомнило анекдот: «Мужчина спрашивает красивую блондинку. Почему вы все такие красивые и такие дуры? Красивые, отвечает женщина, чтобы вы нас любили, а глупые, чтобы мы вас любили». Смешно, правда? Валечку раскололи?

— Зачем вам имена? — Анекдот хороший. — Итак, кто дал добро на производство программы Алисы Дашковой? Мне известно, что она появилась как эльф. До этого «проекта века» она никогда не работала на ТВ?

— Мне не докладывали. Нас собрали у зампреда и объявили, кто нужен для работы. Между прочим, мы ни разу не пожалели. Более творческой и интригующей программы, на ТВ за десять лет не сделали.

— Вы повторяетесь. Я понимаю, что вас привлекало. Вы же человек театральный. Марьяна тоже балетная. С вами попали в яблочко. А Яна и Мара — они тоже трепетали от счастья быть избранными?

Филипп Сергеевич заказал еще двойной кофе.

— Давление, видимо, понизилось. Спать хочется. Может, от нашей вялой и малопродуктивной беседы, — поддел он меня.

— Вряд ли интересному постороннему человеку — не специалисту, разбирать технический процесс производства программы.

— А творческий?

— Творческие муки — никому не понять и не объяснить. Так что, не вдавайтесь в эти подробности.

— То есть, говорить вы не хотите? Хоть просто так расскажите что-нибудь интересное.

— С удовольствием, но в другой раз. Во-первых, мне, правда печально и я должна поразмышлять об этой нестандартной истории. Во-вторых, мне нужно готовиться к своему ток-шоу. Запись через два дня, а я не читала ни одного сценария, не разговаривала с ведущим Лёшой. Да и некоторым именитым и капризным гостям должна звонить я.

— Все очень интересно, — задумчиво произнес собеседник.

Я же всё это время сосредоточенно искала то кодовое последнее слово, которое останется в памяти Филиппа Сергеевича. На меня навалилась такая усталость, что ещё минут пять в маленькой душной кондитерской, в соседстве с вампиром следователем, и я потеряю сознание.

— Знаете, Филипп Сергеевич, если уж вас так заинтересовал процесс создания телевизионного продукта, то приходите ко мне на запись программы через два дня. Вот он финальный аккорд запоминающийся и внятный.

— С удовольствием. Возможно, закончив неотложные дела, у вас откроется чакра, и вы вспомните последние десять лет жизни, которые так тщательно старается забыть.

Мы поднялись, утеплив наши тела. Я — в натурально мехе, который никогда не надеваю в поездки заграницу, боясь нападок блюстителей зеленого хлорофильного мира. Да и не принято там. Мы же, от бедности, стали напяливать, появившиеся доступные меха и в холод и в тепло. От недостатка достатка. А красивыми и модными быть хотелось. Филипп Сергеевич, лихо запрокинул одну половину шарфа, чуть не сбив поднос вместе с официанткой. Смутившись, он стал быстро протискивать меня сквозь плотно сдвинутые стулья, используя меня в качестве приветливого толкача. На улице он быстро попрощался, не напоминания о ближайшей встрече, спотыкаясь и скользя, догонял троллейбус.

Я тихо побрела по Патриаршему бульвару, вспоминая тридцатое сентября одиннадцатилетней давности. Я понимала, что у приятного и вежливого следователя хватит сил и терпения, и ума расколоть нас. Мне показалось, что наша «забава» его заинтересовала не только как профессионального сыскаря, но как человека собирающего интригующие истории о странностях человеческих поступков. Может он собирается писать детективные новеллы как Конан Доэль или уже балуется писательским трудом. Ладно, Порфирий Петрович, старушку мы не убивали. Собравшись вместе, мы отопремся.

* * *

Тогда одиннадцать лет назад на свой День рождения я так и не купила все необходимые ингредиенты. Я смотрела на список покупок, вернее, сквозь него и видела то ли портрет молодой А.В, то ли Алису с такой же высокоподнятой головой и орлиным взором. Она прожигала глазами все встречающееся на пути. Такого напора в очах любимой бабушки я на портрете не увидела. Возможно, для рисунка она умерила свой горячий темперамент. Я закрыла глаза и вспомнила, что на портрете веки чуть прикрыты. От этого весь облик казался более томным нежным, даже чуть сонным. Алиса шла жечь прошлые мосты и из оставшегося негорючего материала строить новые. Как оказалось позже, материалом для строительства прочной дороги были мы — бывшие близкие подруги. Тогда мы ничего не знали. Нам было просто очень любопытно, что заставило внезапно, через десять лет вернуться в родные пенаты так внезапно. Я надеялась, что свою неприкрытую любознательность мы удовлетворим вечером на моем празднике.

Все приготовления прошли как в тумане. Даже Артём, который никогда не влезал в кухонный процесс, несколько раз тихо заглядывал ко мне и молча поднимал глаза, с беспокойным вопросом в глазах: «— Всё ли в порядке?». Я, лишь поджимала губы и молча, отправляла его обратно.

Гостей пришло неожиданно много, но семьи Дашковых пока не было. Звонить я не хотела. Марьяна подбегала каждую минуту и спрашивала, стоит ли пойти к ним и напомнить.

— Глупо, они прекрасно все помнят. Просто готовят царский выход. Погоди, все встанет на свои места.

На мой вечер пришла даже Мила, которая была отдаленной подругой. Мы редко звали её, на наши собирушки. Тут случай был особый. Яна влетела как метеор, вытаскивая из объемной торбы какие-то экзотические вкусности. На все мои возражения, отвечала, что этих особых фруктов и овощей на столе нет, а без них мы никак не получим полного удовольствия. За объёмной фигурой Яны, занявшей всё пространство кухни, выглядывала иронично улыбающаяся Мара. Она, наконец, оправилась от семейных горестных перипетий и оказалась очаровательной спокойной разумной дамой, с которой легко было говорить на любую тему.

— Мы сядем когда-нибудь? Я и так не ел целый день в ожидании королевского ужина. — Артём ворчал и пытался урвать кусочек вкусного блюда, ещё не поданного на стол.

— Я тебе страшно благодарна за терпение. Мы ждём ещё несколько человек и тогда мы сможем вкусить, не отрываясь на звонки.

Артём нахмурился и строго сказал.

— По-моему, вы девочки увлеклись. Лично я иду за стол и приглашаю всех, кто пришёл. Их довольно много и, они ждут именинницу. Пошли.

При всей моей нетерпеливом ожидании друзей из соседнего дома, ослушаться Артёма я даже и не думала.

Тосты лились рекой, еда уменьшалась в геометрической прогрессии. Тоя, то Марьянка подносили новые порции. Внутри меня рос вопрос: «Куда могли деться Дашковы? Что за странный выпад в нашу сторону откалывают они?».

В этот момент раздался звонок в дверь. Я полетела открывать. На пороге в тени лестничного пролета стояла Саня с цветами и подарком.

— Извини, что опоздала. Я только что вернулась, — она протиснулась в квартиру. На мой немой вопрос, она прижала палец к губам и отрицательно покачала головой.

Я не отличаюсь кротким характером и вызов, который был, как белая перчатка перед дуэлью брошена мне, был принят. Я обняла подружку и радостно втолкнула в комнату, в который туман сигаретного дыма светился в лампочках большой старинной люстры.

Артём все понял. Улыбка его не предвещала ничего хорошего для наших соседей. Зато Саня была посажена рядом с хозяином дома и, он непрестанно ухаживал за ней. Когда общей застолье было закончено и, все разбрелись по комнатам, Артём, обнимая Саню за плечи, стал знакомить с приятелем, который приехал из Америки, куда отбыл несколько из южного города, в котором оставаться стало небезопасно.

Саня стояла, не проявляя никого особого интереса, хотя руки ее нервно подрагивали, а коленка тряслась. Я, за многие годы знакомства, знала нервные проявления.

— Тебе он не симпатичен? — Шепнула я Саньке. — Что ты стоишь как манекен?

— Нравится, но зачем мне это знакомство? Меня все равно, никто не отпустит. Я же — тень.

— Ты сама виновата. Возьми и сбеги с Андреем. Прямо сейчас и не возвращайся к ним. Они же монстры, — я была уверена, что смогу убедить подругу.

Какое-то сомнение появилось в глазах младшей сестры Алисы. Но это было лишь мгновение. Мужчины стояли и смотрели на наш гипнотический поединок.

— Нет. Меня замучает совесть. Я испорчу жизнь и человеку и себе, — Саня опустила голову и собиралась тихо отойти.

— Ты делаешь большую ошибку. Тебе бы к психологу, — Артём развернул Саню к себе, не обращая внимания ни на приятеля, ни на меня, увел Саню в кабинет.

Я думала, стоило ли разъяснить Андрею ситуацию. Он остановил меня рукой. И пошел курить на лестницу.

— Я подожду полчаса. Она мне очень понравилась. Попробуйте ей втолковать эту простую мысль.

Я потопталась, неловко чувствуя себя, словно моя вина, что Саня зажатая идиотка. Мне, будто, больше всех нужно пристроить ее.

Я прекрасно понимала, что, если мы оторвем Сашку от «А.В.», то мне путь в семью Дашковых заказан. Зачем вся эта кутерьма вокруг дивана. Я попыталась в глубины души и почувствовала, что мне тоже хочется влиять на события, а не только подчиняться греческому эпосу Александры Владиславовны. Она превратила жизнь внучек в роковое предназначение, отняв у них право выбора и право на ошибку. Но, так ли уж меня по-настоящему волновала неустроенная судьба Саньки? Я попыталась уйти от ответа. Тем более, что в этот момент, мимо меня пролетела заплаканная Санька, что-то бормотавшая.

Мы с Андреем с неловким интересом ждали выхода Артёма. Он вышел очень медленно и вальяжно, на ходу прикуривая сигарету.

— Ну? — Воскликнули мы с Андреем.

— Милые мои, не о чем волноваться…

— Ты уговорил её? — Настойчиво вопрошала я.

— О чем? — О том, чтобы она изменила свой характер или перестала быть мазохистской? — Нет, конечно. — Артём зевнул и сожалением взглянул на меня. Оставь её. На самом деле, она живет той жизнью, которой любит. И, вообще, Кира, оставь меня в покое и себя тоже. Эта не твоя жизнь и дай подруге строить ее судьбу как она желает, — Артём резко выбросил бычок сигареты и вернулся в квартиру.

— Андрей, может вам самому попробовать? — С надеждой спросила я.

— Дайте её мобильный телефон, — он вытащил свой и ждал, что я продиктую Санькин.

— У неё его нет. — Я замялась. — Это дорого для неё.

— Тогда мы исчерпали все возможности. Ждать под окном я не способен. — Тем более, что через неделю, я улетаю в Америку — он тоже ушёл к гостям.

Я осталась одна на лестничной площадке, никак не могла прийти в себя от глупости, которую затеяла и, которая провалилась.

— Любишь вершить чужие судьбы? — Перед моим взором предстала Яна.

— Хотелось помочь, — мямлила я, не уверенная в своей правоте.

— Да нет, тебя задело, что Алиса с бабулькой не почтили твой дом почтением. Это не самое страшное. Хотя мне тоже любопытно, что за представление они устраивают.

Мы помолчали, покурили и решили, что пора выпить за мое здоровье.

В квартире продолжали веселиться. Кто танцевал, кто продолжал вести бесконечные споры об истинности искусства. В кабинете Артём и несколько человек пели под гитару любимые песни, заглушая звуки музыкального центра.

Я была рада общему веселью, но чувство неловкости никак не покидало меня. Я с несколько натянутой улыбкой отвечала на приветствия и поздравления гостей и ждала, когда они, наконец, угомонятся и потянуться к выходу.

— Я видела, как Санька бежала заплаканной через двор. Я стояла на балконе, — Марьяна пристально смотрела на меня. — Кто ее обидел?

— Она сама ненормальная, как и вся их семейка, — зло огрызнулась я. — Всё, тема закрыта. Пошли праздновать.

— Пошли. Только сначала посмотри в зеркало на своё перевёрнутое лицо. Надень его и пойдём. — Марьянка поправила бретельку, которая всё время норовила оголить её прекрасное тело.

День рождения закончился часам к трём утра, когда я падала с ног. Артём же любил по-восточному долгие красочные застолья. Я с этим не спорила.

Утром, если час дня можно назвать утром, я услышала как Катя — моя помощница моет посуду и ворчит, что столько недоедено. Куда теперь всё складывать, Катя не знала. Терпению её пришел конец. Катя тихонечко всунула голову в спальню.

Я махнула ей рукой, показывая, что я встаю и иду к ней.

На кухне меня ждал кофе и апельсиновый сок. Я, молча, выпила оба напитка и повернулась к Кате, которая продолжала ворчать.

— Всё, что осталось, можешь забрать себе. Я всю эту роскошь видеть не могу. Оставь только буженину и осетрину для Артёма.

Шаркая тяжелыми после каблуков и вчерашнего топтания, я вышла на балкон, чтобы вздохнуть воздуха. В квартире пахло табаком и неубранной с вечера посуды с остатками еды. Обычно я так не делаю, но в три утра сил не было.

Я оглядела двор, изучая, насколько легко будет выехать на машине. К счастью, почти все уже разъехались. Внезапно, мой взгляд остановился на двери подъезда дома напротив. В дверях стояла «А.В.» и пристально смотрела на меня. Я кивнула ей и хотела уже вернуться в квартиру, но «А.В.» сделала мне какие-то знаки, явно показывая, что она направляется ко мне. Я влетела в спальню с криком, что «А.В.» идет к нам.

— И что, — зло откликнулся Артём, который собирался выспаться. У него вечером должна была быть запись телевизионной программы — тяжелой и длинной. — Нам всем построиться и сыграть гимн. Кирочка, я тебя умоляю, перестань биться в падучей при соприкосновении с семьёй Дашковых.

Я махнула рукой и побежала приводить себя в порядок, насколько это возможно, с опухшим лицом и спутанными волосами.

«А.В.» в дверь звонить не стала, а тихонько поскреблась.

— Боялась разбудить Артёма — он ведь еще спит. Дама протиснулась с большим свертком и прошуршав вечно музыкальными юбками, прошествовала в гостиную.

— Всегда хотела спросить. У ваших юбок специальный материал? — Я пыталась оттянуть начало неприятного разговора.

— К ним пришиты бубенчики, — отшутилась «А.В.» — В зависимости от моего настроения, они имеют разную тональность.

— Покажите. Может, я тоже пришью.

— Кирочка, да Бог с вами. Вы потеряли чувство юмора. Просто нас учили ходить так, чтобы мы были заметны. Это все походка и качество материала, — «А.В.» засмеялась, но внезапно её лицо приобрело серьёзный вид, а взгляд заледенел. — Дайте мне сигаретку.

— Пожалуйста, — я решила ждать продолжение разговора.

— Я совсем забыла — подарок, — она развернула свёрток. В нём находилась потрясающая фарфоровая кукла, старинная и хрупкая.

— Потрясающе. Я так люблю кукол. Такой не видела никогда.

— Естественно. Эта кукла одной из фрейлин последней императрицы. Она убежала из страны, а игрушки остались. Одна досталась мне. Я вам её дарю.

— Она же очень дорогая. Я тронута. Но, за что такая честь?

— Вы мне тоже дороги, — «А.В.» выдавила из себя самую ласковую улыбку. Вас, наверное, удивляет, что ни меня, ни Алисы не было вчера.

— Еще больше меня удивило, что вы даже не позвонили, — я закурила сигарету, чтобы спрятать своё негодование.

— Тут просто. Я не люблю поздравлять по телефону. Алиса же в очень тяжелой депрессии после приезда. Пока никого не хочет видеть. Да и дружите вы ведь с Сашенькой. Жаль, что она рано вернулась. Сказала, что очень голова разболелась, — «А.В.» испытующе посмотрела на меня.

— Да, что-то вроде этого. — Промямлила я.

— Я рада, что ты добрая девочка и не злишься на старуху. Я уверена, что ты не откажешься вместе со своими милыми подружками прийти к нам в следующую субботу.

— А как же Алисина депрессия? — Язвила я.

— За неделю пройдет. У актёров нет времени на нездоровье, — жёстко парировала «А.В.». — Остальное расскажу при встрече, — А. В. Легко встала и, её одеяние шептало уже другие звуки.

Я проводила «А.В.» и как только закрыла дверь, помчалась к телефону. Как хорошо, что Артём спит, а Катя занята на кухни. Можно всласть поболтать. Я даже забыла, что у меня лежит кипа, непрочитанных сценариев. Для этого есть ночь. Артём придет поздно, так что я всё успею.

Что так сильно подняло мне настроение? Наверное, преддверие новой авантюры. Я взяла куклу и погладила по голове и пощупала платьице. Оно шуршало как одеяние «А.В.».

Теперь у меня своя «А.В.». Хорошо ли это? И в чём значение такого подарка? — В том, что смысл есть, я не сомневалась.

Вечером, когда вернулся Артём, я показала ему подарок. Он с сожалением покачал головой и сказал, что это очень красивое чудище будет мне мешать.

— Почему? — Удивилась я, хотя и сама не сомневалась, что частица дома Дашковых станет давить на меня.

— Только учти, я Алису в театр не возьму.

— А она и не просится.

— Я не хочу иметь актрису и еще одну гораздо взрослее и изощренней. У меня нет вакансий на роль вздорной старухи. — Артём поцеловал меня в лобик и нежно прижав, указал в сторону кухни. — Мы, надеемся, не перестанем питаться в присутствии кукольного человечка. Тонкий ход.

Тогда я только пожала плечами и поджала губы, не видя смысла в предупреждениях и опасениях мужа. Насколько я ошибалась, насколько, как всегда, он оказался мудр.

— Ты почему не звонишь, не можешь отойти от вчерашнего праздника, — Марьяна была возмущена моим невниманием к её особе.

— Ты же тоже не проявляешься, — вяло отбивалась. — Я думала, рассказать ли ей о подарке.

— Мне Милка сказала, что видела, как «А.В.» пересекла двор и, видимо, направлялась к тебе. Она несла какую-то старинную коробку. Подарок, да?

— Угадала. Кукла, красивая старинная, похожая на саму «А.В.» — я решила не дополнять беседу опасениями Артёма и моей тревогой.

— Я забегу посмотрю? — Чувствовалось, что Машка уже натягивает джинсы и влезает в свитер.

— Давай завтра. Я устала очень. Хочу пораньше лечь спать. Кроме того у нас с Артёмом дела по театру, — я зевнула для достоверности. Чувствовала, как подружка надула губы и стягивая обратно свитер, глухо, вынужденно согласилась.

Дальше вечер лился по плану — обсуждение театральных событий, чаепитие и просмотр нового боевика на видео. Артём, чтобы отключиться, смотрел жуткую лабуду. Я пошла в спальню, читать новый роман. Но с чтением не получилось. На кресле сидела игрушка, которая меня смущала. Интересно, подумала я — лицо было слеплено специально с «А.В.», кем ей приходилась та фрейлина и что их связывало. Жаль, что я не спросила. Думаю, что правдивого откровенного ответа я все равно не получила бы. Я пересадила раритет в гостиную и сладострастно принялась за чтение. Но личико прелестной девочки-куколки не шло из головы.

Пришел Артём и с удивлением обнаружил меня, созерцающую потолок.

— Я этот чудный подарок отнесу на помойку. Ты думаешь, что здесь какой-то злой умысел?

— Напротив умысел, несомненно, есть, но какова задача? Я не знаю.

Утро было чудесным. Последние дни осени — моего любимого времени года, обещали быть тихими, в красно-жёлтом обрамлении падающих листьев. Мысль о падающих листьях, навела меня на думы, о шуршание юбок «А.В.». Больше она проявлялась и, ее внучки тоже. Зная много лет странную семью из особняка напротив, я была уверена, что они выжидают, когда мы проявимся первыми. Но, тут я заупрямилась совсем и внутренне приказала себе — ни шагу в тот дом.

Я села читать сценарии, которые мне надоели до смерти. Все ток-шоу похожи друг на друга как клоны. Только темы у одних интеллигентные заголовки. Остальные, изгаляются другими словесами. Я могла наизусть рассказать, о чем тот или иной сценарий моих замечательных редакторов и, что они украли у противников, что придумали сами и какие знаменитые гости одарят нас своим вниманием. Как только я принималась читать однообразные рукописи, я вспоминала театр и ту лихую творческую жизнь, которая заворожила меня на многие годы.

Но, неблагодарной быть нельзя. После падения с такой высоты, я снова обрела дело, оно двигалось успешно и, меня отмечали, как опытного и образованного командира. Сосредоточившись на темах и их развитии, я втянулась.

* * *

Я не сразу услышала звонок в дверь. Очень удивившись, так как никого не ждала, я побежала открывать. В дверях стояли все мои подружки.

— Показывай быстро, что тебе принесла «А.В.». Уверена, что-нибудь эксклюзивное, — Янка темпераментно разматывала бесконечный шарф, который оплетал практически всё её немаленькое тело. За ней в прихожую протолкались Машка и Мара. За ними, как ни странно топталась Милка, которая, видимо, не слезала с подоконника и видела, как девчонки выскочили из машины и решительно мчались ко мне.

Я не стала ломаться и провела их, молча в гостиную, где в кресле восседала старинная кукла. Я ждала охов и восторгов. Вместо них девицы застыли, никто даже не захотел приблизиться к дорогому подарку.

— Теперь, ты будешь тоже жить, с «А.В.». — Поздравляю! Резко отозвалась Яна и шумно дыша, села в кресло напротив куклы. — По-моему, её нужно сдать в музей кукол.

Я несказанно обрадовалась такой простой идее.

— Я даже смогу объяснить, почему я это сделала, — я внутренне ликовала. — Такому раритету не место в квартире, где не очень бережно относятся к вещам.

— Не думаю, что тебе это удастся, — тихо произнесла Мара, подойдя к кукле, и погладила её по голове. Она же почти Суок — живая. Спрячь её на антресоли, и вытаскивай только когда будут приходить Дашковы. Как ты думаешь, зачем бабулька отдала дорогую, редкую вещь тебе? Что ей от тебя нужно? Мара задумалась и прикусила губу, словно о чём-то догадалась, но говорить не желает.

Марьянка взяла куклу, спросила, где коробка и, быстро вскочив на табурет, аккуратно задвинула старинную игрушку.

Пришел Артём, радостно поприветствовав всех подружек и выслушав наше мудрое решение, сказал, что это не поможет. Эта вещь имеет мистическое значение.

— Ты нас специально пугаешь? — Раздражено спросила я мужа.

— Что ты? Отнюдь. Скоро сами всё поймёте. Целую вас, пошёл отсыпаться после тяжёлого творческого труда.

* * *

Я все это вспоминала, так как моя работа главного редактора не требовала непосильного труда и тяжелой умственной работы. Я пыталась отобрать в воспоминаниях те факты и сюжеты, которые могут понадобиться для следствия. То, что Филипп Сергеевич не отстанет, я не сомневалась. Мне не хотелось врать, но исповедоваться перед органами я не собиралась. Главное, что меня беспокоило, куда же могли подевать сестры Дашковы — живые или… Страшно даже произносить.

Так, плодотворно я просмотрела сценарии, отметила несколько неточностей и позвонила Маре. Она приглашала гостей, для нашего ток-шоу. Нашей основной работой было супер-шоу, которое ваяла Алиса, но нельзя сказать, что нам хватало на жизнь, вспахивая творческое поле «Тайны Звезды». И мы все искали подработки. Благо графики записи не совпадали. Мы успевали пробегать коридоры Останкино из одного конца в другой, хватая нужные материалы и в перерывах осваивая смежные темы и проблемы.

Алиса терпеть не могла наши отлучки, считая, что мы должны быть счастливы возможности творить в ее легендарной программе. Счастливы мы были, но кормить семьи тоже нужно. Потом в нас всегда присутствовала боязнь, что в порыве гнева Звезда программы может выгнать любого работника без объяснения причин. Это никак не было связано близкий ли это человек, нужный ли работник или уборщица, которая не так тщательно протерла гримерный столик. Все тут же отправлялись в отдел кадров за трудовой книжкой. Алиса — была бесконтрольной самодуркой, но очень талантливой. Ещё она не терпела человека, который ей мог показаться умнее её. Такого не пускали даже на порог студии.

Я никак не могла сосредоточиться ни на своей работе, ни на роковой истории сестер Дашковых.

— Что за манера отключать телефон? — с истерической претензией спросила Марьяна.

— Я работала, — я всегда отключаю все телефоны, когда тружусь, чтобы не выслушивать не нужных вопросов сотрудников и узнавать о неприятностях, которые меня ждут в случае не прихода гостя. Всю негативную информацию я успевала вкусить, когда приезжала на ТВ.

— Если кто-нибудь умер, или заболел, ты не можешь помочь, — продолжала негодовать Марьяна.

— Ты попала в точку. Именно сейчас происходят события, которые связаны либо со смертью, либо с тяжелым недугом Алисы и Сани. И я ничего не могу сделать. Ты так не считаешь?

— Тебе не звонил следователь? — Марьяна очень нервничала.

— Я даже с ним виделась, но дальше общих фраз мы не продвинулись, — я не хотела пугать и без того боязливую подружку. — Тем не менее, встретиться нам всем придется и определить, какую информацию мы начнем сдавать.

— Ужас, что ты говоришь, — Марьяна почти уже рыдала.

— Машка, вспомни о лице. Тебе нельзя плакать и хмуриться, иначе твои уколы перестанут тебе помогать, — я специально затронуло самую трепетную тему для подруги — ее внешность. Она только недавно попала в утреннюю программу и боялась потерять сладкий кусок пирожка. Теперь ее все узнавали на улицы, даже без шиншилловой шкурки.

— Когда увидимся? — У меня эфир сегодня, так что я ложусь спать, мне в ночь чесать на работу. Янка, напротив, сегодня выходная. Ты и Мара, завтра пишите, свою нетленку. Мы абсолютно не совпадаем, — отчаяние в голосе Маши дошло до фальцета.

— Значит, ночью. Не поспим и всё вспомним. Когда темно и тихо концентрироваться легче.

— Правда? Не знала, — искренне удивилась наивная подружка. — Тогда до вечера. Ты можешь меня разбудить. Я, в отличие от тебя телефон не отключаю.

— Ещё бы. Вдруг позвонит прекрасный принц, а ты не в форме, — я засмеялась, представляя по-детски надутые губки Маши. — Целую, маргаритка.

Следом за одной взволнованной подругой, позвонила другая более спокойная. Нервничала Яна, однако, не меньше. Я пересказала наш с Марьянкой уговор.

— Нет. Не годиться. Я не готова к Машкиным закатывания глаз и слезам, текущим по щекам. Ты должна мне рассказать начало «прекрасной сказки» под названием «Мы делаем искусство».

Именно эти слова когда-то произнесла «А.В.», призвав нас к себе одним из поздних ноябрьских вечеров. Мы так и не видели Алису. Она то-ли пряталась, то ли бабушка велела ей не появляться на людях.

— Хорошо, я съезжу в Останкино, проведу совещание и позвоню тебе оттуда. Мне нужно забрать машину и я готова приехать, куда ты скажешь. Мару берём?

— Не думаю. Она очень поздно вошла в нашу интригу. — Яна помолчала. — Не люблю, когда меня дурят.

— Кто тебя обманул? — Я удивилась.

— Куда они обе исчезли? Почему родители сидят в доме как мыши? Вы же с Машкой самые близкие им люди. Дурят всех.

— По-твоему, они должны бегать по двору и рвать на себе волосы. Думаю, их трясут больше всех. Кроме того, не так уж часто мы общались, с родившими сестёр. «А.В.» была главным связующим звеном и руководителем проекта. Ладно, остальное после Останкино.

Пока я собиралась, пытаясь сосредоточить на предстоящей встрече с сотрудниками. Грозной начальницы из меня не получилось, но требовательной стать удалось. Подчиненные не трепетали, но свои обязанности выполняли полностью. Меня это радовало. Не люблю напрягать ситуацию без почвы.

Я услышала, как открылась дверь. Я легко распознавала, кто пришёл моя дочь по закону, т. е. падчерица. Она открывала дверь долго, словно думая стоит ли входить, и туда ли она попала. Понять я её могла. Дом был не свой, не привычный с детства. Да и родители всегда заняты. Девочка она была замкнутая и упрямая. Мы, молча, заключили паритет. Я требовала от неё только то, что она могла выполнить, она без особой охоты делала мне одолжение, но требовала от меня гораздо больше, чем отдавала. Я каждый раз вспоминала слова «А.В.», что нужно прислушиваться к молодым и отдавать им как можно больше. Я старалась, как могла.

Дверь открылась широко, но из замочной скважины долго не вынимали ключ. Пришел Тим. Он всегда проверял целостность замка, даже, если в доме кто-то находился.

— Я ненадолго. Брошу кое-какие вещи, для завтрашней халтуры и обратно кинусь в шоу-бизнес.

Я с нежностью смотрела на высокого красивого человека, который девять лет назад спас меня от безумия и отчаяния. Когда умер Артём и закрылся театр, я впала в полный ступор. Тёплые глаза и большие руки, которые закрыли меня от неприятностей и горя, как от снежной бури спасли меня и подняли с колен на ноги. Я была ему очень благодарна. Мы жили, не мешая друг другу заниматься тем, что каждый любит из нас.

Когда случилось несчастье, «А.В.» сказала, что я должна перестать ходить каждый день на кладбище и выйти замуж. Живые остаются с живыми. Алиса иронично посмотрела на меня и тихо произнесла: «Не ты первая, не ты последняя теряешь мужа. Все переживают, но живут же дальше. Она так и не простила Артёма. «А.В.» встала с трудом с вольтеровского кресла и дала ей оплеуху.

— Ты ничего не знаешь о любви и потерях, не тебе судить, — тяжело дыша, она вышла из комнаты.

— Еще бы. Кто же мне даст заниматься чем-нибудь, кроме восхваления фамилии Дашковых.

— Если бы ты очень добивалась кого-нибудь, ты бы сама решила этот вопрос, — Саня с презрением посмотрела на сестру и вышла вслед за бабушкой, чтобы дать ей лекарство.

Когда же я стала встречаться с Тимом, у Алисы начался припадок истерии.

— Ты быстро утешилась. Нашла заместителя, — она безумно захохотала, обрадовавшись своему каламбуру.

Тим был заместителем Артёма в театре.

Нет, чужого места под солнцем занять нельзя. У каждого своё. И Тим мягко и ненавязчиво занял своё и обустроился там, продолжая ограждать меня от бурных перемен нашего времени.

Мне так повезло с мужьями, что с ними я становилась лучше, чем могла быть. Это не реприза, но я согласна с автором.

* * *

Тогда, выслушав с ужасом в глазах язвительное замечание Алисы, я пошла на кухню к «А.В.», чтобы узнать, как она себя чувствует.

— Ты иди Кира. Алиса не всегда корректна. Издержки воспитания вне родных пенат, — «А.В.» извиняясь, пожала плечами.

Я же тогда, пересекая двор, дала себе два зарока: как можно реже встречаться с Алисой и второй — никогда не теряться, когда меня бьют по больному месту. Артём был человек очень ироничный и едкий. Не всякий общавшийся с ним, сразу понимал, была ли эта шутка или Артём обидел человека. Артём никогда никого не обижал, просто жизнь научила его хорошо защищаться. Так как он не был хамом, то предпочитал скандалу своевременную язвительную шутку. А уж понял его собеседник, Артёма не волновала. Постепенно круг, который окружал моего мужа, привыкли к его редкому дару остроумно и вовремя все подмечать. Так что у меня был хороший учитель.

Тим — совсем другой. Он в экстремальных ситуациях никогда не отвечает на слова обидчика, он смотрит на того с большой жалостью и тихо отходит. И тот, кто хотел оскорбить или поскандалить остается ни с чем.

Я шла и думала, какую из двух манер защиты, мне выбрать. Решила соединить обе. Я расправила плечи и довольная своими выводами вернулась домой.

Однако, моему первому решению не суждено было сбыться.

— Ты обиделась на меня, — наивный голосок Алисы раздался следующим утром в телефонной трубке. — На меня грех обижаться, я же ненормальная.

— Первый раз слышу такое искреннее признание от тебя. Собственно, я тебя вижу то третий раз с момента твоего приезда, — я засмеялась.

— Что это тебя так развеселило? — Алиса не ожидала такой реакции. Обида, выговор, крик — да. — Не дождется.

— Кроме желания рассказать о своем тяжёлом недуге, у тебя ещё дела есть? — А то я тороплюсь.

— Н-е-е-т? — На том конце провода тяжело дышали и молчали.

— Тогда привет всей семье, — я положила трубку.

Обернувшись, я увидела, скорчившуюся от смеха Марьяну, которая пришла попить утреннего кофе ко мне.

— Я потрясена, ты была неповторима. Думаю, этот диалог Алисочка не забудет долго.

Почему мы так не любили старшую внучку «А.В.», притом, что мы любили и уважали бабушку. Не знаю. Скорее всего, мы не все знали.

Какое-то время мы держали молчаливую оборону, не напрашиваясь, в гости к Дашковым, ни зовя к себе.

— Почему вашу четверку так волнуем общение или его отсутствие с семьей Дашковых? — Тим с удивлением слушал наши тихие пересуды по поводу соседей из Особняка.

— Я не знаю. Мне просто кажется, что нас связывает какая-то нить, и клубок только начинает разматываться.

— У нормальных людей — это называется психологическая зависимость. Хорошо ли это? — Тим, молча, вышел, оставив меня с потоком слов, который готов был вырваться, чтобы объяснить ему, что он не всё понимает и знает. Но, отвечать было некому. Кроме того, я заметила про себя, что у меня есть только ощущения, а контраргументов толковых нет.

В Останкино я приехала минут за двадцать до общего сбора, на котором решались все проблемы, которые нужно срочно устранить в связи с предстоящей записью программ.

Я сидела и тосковала, как сейчас в других кабинетах и студиях, скучали мои подружки. Несмотря на то, что ТВ считалось лучшим и престижным местом работы, особенно если ты вырвалась в первачи редактуры… Тем не менее, последние несколько лет наш голубой экран перестал производить передачи, которые отвечали бы вкусам нормального зрителя. У руководства каналов, при этом оставалось прочное убеждение, что бесконечные концерты с одними и теми же лицами известных артистов, меняющих костюмы, но не фонограммы, юмор ниже всякой вкусовой планки, ужасы новостийных программ и игры, где можно проявить недюжий интеллект, угадав, сколько будет 25+ 25. Все радуются, и аплодисменты переходят в бурные овации, как записано еще в Сталинской конституции. Это удивительно, как наши телевизионные правители далеки от народа. Если удавалось переговорить с таксистами или просто с людьми в очереди в магазине, то выяснялось, что их, мягко говоря, тошнит от однообразия и низкого уровня программ. В ответ можно было только виновато улыбаться и повторять как попугай, что рейтинги у программ очень высокие.

Вот так, незатейливо, особо не утруждая серые клеточки, мы ваяли «нетленки», со вздохом вспоминая наворот, бурных и плодотворных идей 90-х годов.

Такое подробное и банальное объяснение подводит нас к главному предмету. К тому, как мы буквально вцепились в одно ТВ предложение.

Десять лет назад Алиса всё просилась к Артёму в театр. И он её не взял, корректно объясняя, что она, безусловно, актриса больших мазков и главных ролей, а у него в театре таких нет. Там талант заменял слаженный ансамбль из людей не очень претенциозных, но зато трудолюбивых и управляемых. Он их любил, многих ещё с института. Это были его associés — единомышленники. Для театра, который он строил — главное было — именно такие качества.

«А.В.» призвала к себе моего мужа и беседовала с ним не менее двух часов. Я застала лишь очень театральную концовку. Артём рассказывал байки из жизни современного театрального процесса, а Александра Владиславовна потчевала его историями из жизни великих мастеров сцены. Когда я зашла, они ласково переглянулись и закончили приятный светский вечер.

Дома Артём ухмылялся и все повторял, что все удивительно просчитываемо в жизни. Я ходила за ним по пятам и теребила, требуя пересказать суть беседы. Сжалившись над моим плаксивым выражением лица, муж сказал, что «А.В.» просила его написать для Алисы либо пьесу, но лучше особенную телевизионную программу, которую может создать только его неадекватное и нестандартное воображение. Артём поинтересовался, кто же на ТВ будет выполнять проект века. «А.В.» ответила, что у нее есть еще пока рычаги и даже немного попыталась вызвать жалость, сказав, что она стареет, и девочек некому будет защищать. А они такие неприспособленные. Если же уникальная программа будет создана, то и Алиса и Саша окажутся в деле, которое покорит всех. В этом бабушка не сомневалась.

— Как ты думаешь, какую роль отвела обеспокоенная бабушка Александре? — Артём хитро смотрел на меня.

— Костюмера или мальчик подай воды», — я была уверена, что угадала.

Артём даже надулся, удивляясь моей прозорливости. — Я знаю семью Дашковых с малолетства. Так было всегда. Не знаю, что такое должна была совершать Саня, чтобы бабушка отвела ей более почтительное место.

— Зря она не поехала с Андреем, — Артём с сожалением покачал головой. Могла бы стать первой из лучших сестер Дашковых.

— Знаешь, «А.В.», по-моему, имеет гипнотические способности. Саня даже если бы приняла решение, то стены дома сомкнулись и не выпустили бы девушку из своих объятий.

— Очень поэтично, но грустно, — Артём пошел на кухню со словами, что разговор с «А.В.» вызвал у него бешеный аппетит. — И вообще мне надоело обсуждать чужие проблемы. Как говорит Янка «Дел по горло».

Я, покормив Артёма, быстро выдвинулась в кабинет и стала звонить подружкам, посвящая их в события последних часов. Реакция была разная. Марьянка жалела не очень, считая, что на подтанцовки ей уже поздно проситься, а большее Алиса с бабушкой кой ей не предложат.

Янка, напротив, очень пожалела, считая, что ей давно пора переходить от редактора по VIP гостям на продюсерскую должность, а это она себе обеспечила бы. Мара, вообще была индифферентна. Ей казалось, что, если Янка прорвётся, то её дело пристроится в фарватер и делать всё, что можно на интересной программе. Её уже тошнило от нашего дневного шоу. Она созывала, умоляя и хитря всех известных или полу знаменитых людей, согласных обсуждать мало насущные проблемы, но без которых наша аудитория «просто погибнет», если мы её не просветим. Но, сама она говорила, что теряет последний интеллект, повторяя как попугай, один и тот же текст.

Мы шутили, что стоило бы записать приглашения на магнитофонную ленту и пускать тот вариант, который наиболее подходит к конкретному реципиенту.

Я шла по коридорам второго этажа и из разных помещений слышались то веселые, то грустные тексты песен, рассказов о замечательных людях, уже ушедших из жизни и к счастью не смогут услышать те невероятные фантазии их оставшихся в живых соратников. В других студиях, галдели те, кто отгадал нужное слово и заполнил окошечко, которое принесёт ему деньги. Вот, что в основном правит на нашем удивительном голубом экране. Если в ту или иную программу, нельзя впихнуть дорогую рекламу, она не стоит ничего. Случайно хорошая программа совпадает с дорогой рекламой. Но, это почти чудо.

Я шла и думала о том, что похожа на завистливую старую брюзгу. Хотя почему я так думаю. Я имею всё то, что и большинство людей, бегающих и творящих в различных кабинетах. Не так давно одного из известных телевизионных начальников спросили: «По какому принципу он — они отбирают программы, и что лично нравится ему». Он — они был страшно удивлён, сказав, что кроме новостей его не привлекает ничего. Он — они смотрят либо импортное ТВ, чаще же хорошее кино у себя дома.

Многих потрясла безнравственность ответа. Меня нет. Я боялась, что если они начнут смотреть, то станет еще хуже.

Эти мелкие мстительные мысли посещали меня ещё и потому, что долгие годы я имела счастье работать в театре собственного мужа и, мы делали, что желали. Но всё прошло. Спасибо, что я вообще нашла работу. Бесчисленное количество нимфеток, бегающих на высоких каблуках или в «гриндерсах», по коридорам не стесняясь, отталкивают нас, помнящих Советскую власть, ставших взрослыми при ней, но были еще достаточно молоды, чтобы воспользоваться знаниями, которые втолковало в нас старшее поколение, до конца понять книги, которые мы читали, спрятавшись глубоко под одеялами. Эти бесценные познания мы выплёскивали в сумасшедшие 90-е годы. Казалось, что так будет теперь уже всегда. Но природа не терпит гармонии и, нас быстро успокоили. Несколько особо ретивых были убиты или посажены, остальные притихли.

Всё это был фон той жизни, когда нас собрала «А.В.» и сказала, что Алиса собирается делать на Т.В. потрясающую уникальную программу. Алиса, молча, и с достоинством кивнула, словно её заставили с нами встретиться и поделиться редкой идеей.

Я успела дойти до своего кабинета, как раз размышляя, почему мы тогда сидели как затравленные кролики, над которыми ставят опыт, а мы еще радуемся.

На пороге кабинета маячила фигура Филиппа Сергеевича.

— Вы мне, конечно, мне рады, — оскалился в приветливой улыбке следователь.

— Безумно, как вы догадались? Вы хотите присутствовать на совещание? Это очень скучно и может лишить вас некоторых иллюзий, которые вы еще питаете к ТВ.

— Я потерплю и, набравшись храбрости, переборю негативное мнение.

— Оставайтесь. Девушки и юноши к нам гость из прокуратуры. Его крайне заинтересовали секреты нашего ток-шоу, поэтому прошу не выражаться и не обнаруживать особую любовь друг другу.

Я несколько лукавила. У нас в группе были хорошие и доброжелательные отношения. Филипп Сергеевич притулился рядом с Марой — единственно знакомым ему человеком. Мара покраснела и стала перебирать бахрому длинного платка, который носила поверх пальто.

— Тебе сегодня будет не в чем выйти на улицу, — шепнула я ей.

— Почему? — Мара оглянулась на вешалку, где благополучно висело ее пальто.

— Платок на грани распускания на нитки и клубки. — Я поцеловала Марочку. Она была очень похожа на мою маму. Нет не внешне, а внутренней деликатностью. У неё даже форма рук была схожа с маминой. Это была наша тихая тайна, в которую мы никого не посвящали, но тщательно оберегали.

Мы довольно быстро разобрались с теми несложными и однообразными темами, которые утвердил канал. После каждого такого собрания, меня посещало безудержное желание подать заявление об уходе, но останавливалась, понимая, что идти-то мне некуда. Дело в том, что даже те неглубокие темы, которые нам разрешалось разрабатывать, могли бы быть интересней и разнообразней, если бы нам давали возможность звать необычных и неординарных людей с неадекватным мнением, но заставляющих посмотреть на любой вопрос под другим ракурсом. Но…

Когда я подняла этот вопрос, только перешла на ТВ, меня спросили, дорожу ли я своим местом? Я всё поняла и, молча, вышла, ненавидя себя за трусость.

— Вы большой мастер быстро решать вопросы, — Филипп Сергеевич почтительно поклонился мне.

Я пожала плечами.

— Кира прекрасный руководитель. У нее же большой опыт еще до ТВ, — Мара хвалила меня и продолжала теребить платок.

— Предлагаю пойти попить кофе, — мне показалось, что и Маре и Филиппу Сергеевичу приятно вместе, а под благовидным предлогом быстро смоюсь.

— Не получится, милые дамы. Мне нужно осмотреть студию, где снималась программа «Легенда звезды».

— Да там, давно уже все разобрали, — я возмутилась обманчивому поведению следователя.

— Ошибаетесь. Было дано распоряжение ничего там не трогать, — Филипп Сергеевич подхватил нас под руки и буквально поволок в сторону студии.

У меня внутри все затряслось и заныло. Я не могла идти туда, где было так интересно, остро. Творчески и так страшно.

— Вы не можете заставить нас переживать опять те чувства, которые мы еле сумели подавить в себе.

— И я об этом, — Филипп Сергеевич жестко посмотрел на нас. — Прекратите строить из себя рафинированных барышень. Вы мужественные и здравомыслящие женщины. Вы прекрасно понимаете, что я не отстану от вас пока не…

— …вынете все кишки, — я понимала и его правоту и то, что нам снова придется изворачиваться и переживать историю нашей жизни в последние десять лет. А там не только производство самой лучшей программы на телевидение. Слишком многое переплетается человеческого, делового, криминального и жестокого. Во многом мы были либо виноваты сами, многому потворствовали и скрывали.

— Итак, начнем, — Филипп Сергеевич пододвинулся к столу и заинтересованно посмотрел на нас. — Кто первый был посвящен в решение о производстве программы «Легенда звезды».

Мы сидели, молча, не желая открывать карты.

Всё происходило совсем не так, как нам придется рассказывать следователю. Тот бред, созданный «А.В.», нельзя назвать началом запуска программы.

* * *

— Кира, зайди ко мне после работы сегодня. Нужно поговорить, я бы сказала, даже посоветоваться.

— Конечно, — меня поразил глагол» посоветоваться». Такого слова в лексиконе бабушки Дашковой не было никогда.

Я была крайне заинтригованна, поэтому спектакль прошел как бы без меня. Артём был обижен и возмущен, что ни он, ни его творчество стало главным и приоритетным сегодня для меня. Впрочем, как и всегда. Мы повздорили, и, он отправился к Семену играть в нарды, а к «А.В.».

Старшая Дашкова раскладывала пасьянс, что делала крайне редко, так как абсолютно не верила в предсказания. Даже рок древнегреческих трагедий ее не убеждал. Она считала, что все мы сами кузнецы своего и чужого счастья или несчастья.

— Знаешь, девочка, мне впервые захотелось задать тебе вопрос. Она сделала паузу, налила чаю, шурша очередной юбкой, присела к столу. По звуку, издаваемому юбочной тканью, я пыталась угадать ее настроение. Когда-то она сама учила нас шуршать, шелестеть и кружить юбками так, чтобы их движение было так же уникально как запах духов. Это была часть запаха женщины.

К сожалению, мне не удалось овладеть уникальным искусством походки под шелест собственных юбок, я в основном, носила брюки. Духи мне обычно дарил Артём. Меня вполне устраивало, что через свой гайморитный нос, он способен отличить запах тех духов, которые мне дарил.

— Так в чем вопрос, — пауза явно затянулась и все сцена напоминала эпизод из последнего куска спектакля, когда все сказано, и можно только с достоинством и глубоким пониманием ждать закрытия занавеса.

— Как ты относишься к Алисе? — «А.В.» никогда не интересовало чужое мнение о ее родственниках. Что касается нас, молодняка, то мы даже не пытались открывать рот, чтобы оценивать слова, произнесенные «А.В.». И вдруг такой «подарок».

— Что я могу думать о вашей старшей любимой внучке? Я специально подчеркнула, что Алиса — единственная кого «А.В.» любит. Я же её видела последний раз, когда она «шурша шелками и туманами» продефилировала по двору в сторону дома.

— Нет, я имею в виду, что сказал Артём после общения с Алисой?

— Ничего, — я решила не высказывать нелицеприятное мнение мужа о любимой девочке «А.В.».

— Я знаю, что в театр свой он её брать не хочет. Боится, — «А.В.» засмеялась. — Думает, что я стану руководить и им.

— Боюсь вас огорчить Александра Владиславовна, но Артёмом может руководить только он сам.

— Понимаю. Меня интересует совсем другое. Я считаю, что Алиса должна работать сначала на эстраде, а после.… Об этом потом. Она должна одна суметь заполнить сцену. У неё есть харизма. Но для этого нужно придумать целый концерт, где бы она пела, играла, изображая разных знаменитых людей.

— Таких программ немало, — я удивилась банальности придумки «А.В.».

— Ты не поняла. Она умеет петь и говорить на разные голоса и это не просто подражание, она как бы становится этим человеком. Алиса — это они.

По моему разумению бабушка сошла с ума на почве карьеры внучки. Я видела разных эстрадников, которые легко переходили от одного образа к другому и «превращались» в этих персонажей, конечно с некоторым воображением зрителя и допуском для артиста.

Не успела я пренебрежительно подумать о пустой затее старшей Дашковой, как в дверях появилась… Марлен Дитрих и её голосом, в её манере и стиле заговорила, после села за рояль, (походка тоже была от оригинала) запела «Куда ушли все те цветы».

Не успела я прийти в себя, буквально через минуту — это уже был Пётр Лещенко, именно мужчина — кумир далеких 30-х годов и голос тот же, после появились иностранные артисты и, они тоже были похожи как две капли воды и голосом и ростом и внешностью и повадками. Я видела когда-то номер, с мгновенным переодеванием А.Райкина. Там были маски и комические образы. Но за ними всё равно проглядывал сам артист Аркадий Райкин. В показах же Алисы, была какая-то загадка. Она становилась этими людьми с их биографиями, взглядами глаз и походкой.

«А.В.» победоносно посмотрела на меня.

— Да… — Только сумела вымолвить я потрясённо. А что дальше.

— Я не случайно её отправила на столько лет. Я ещё в детстве заметила странное качество девочки не просто перевоплощаться, а становиться. Играя с куклами, она изображала всех нас, но это был не маленький ребёнок, картавящий слова взрослых. Я стала наблюдать и приняла решение. Я продала все драгоценности и отправила Алису сначала учиться пению, а после заграницу к знаменитым драматическим артистам и цирковым. Она писала жуткие письма. Несколько раз пыталась покончить с собой. Тогда я уезжала к ней, приводила ее в чувство и, она продолжала занятия.

— Мы никогда не замечали ваших отлучек, — удивилась я.

— Я говорила, что еду в санаторий или ложусь в больницу на обследование.

— Что вы хотите от меня? — Я правда была готова помочь такому яркому дарованию.

— Поговори с Артёмом. Пусть он напишет ей тексты песен по-русски и несколько впечатляющих монологов. Расскажи ему о том, что ты видела. Я знаю — ты опишешь увиденное действо во всех красках, а он верит только тебе.

— Хорошо. Можно, я задам один вопрос? — Я вся сжалась, боясь, что меня сейчас пошлют куда подальше.

— Ты, про Саню? — «А.В.» загрустила и зевнула. — Её удел помогать Алисе. Во всём. И подбирать материал и держать форму и не давать тосковать и сопровождать везде. Ты, конечно, считаешь, что я зверь, который выбрал любимицу и кладу на закланье вторую девочку, ни в чём не повинную. Это не так. Саша наделена качествами, которые тоже мало у кого есть. Она умеет нести в себе горести, радости помогать другим. Это её стезя. Всё, что я могла я сказала. И никогда не слушай никаких сплетен о взаимоотношении сестёр. Все врут. Они очень любят друг друга и готовы на все, чтобы их тандем состоялся.

«А.В.» поднялась и еще раз повторила свою просьбу.

Я вышла из подъезда вовсе не окрыленная ее словами. Зная Артёма, я легко представила, сколько мне придется затратить сил, чтобы его уломать. История про любящих сестричек меня совсем не убедил. Я боялась, что помогая Алисе, которую совсем не знала как человека, я угроблю Санину жизнь.

Во время разговора с «А.В.» я не слышала ни звука. То ли никого не было в квартире, то ли девушки затаились в задних комнатах и не смели мешать бабушке, обрабатывать сговорчивую соседку — подружку.

Я ждала Артёма с нетерпением, словно у нас намечалось первое свидание. Муж пришел после записи на ТВ, усталый и тихий. Я постаралась поскорее накрыть на стол, не произнеся ни слова.

— Ты что-то хочешь мне сказать? — Артём весело подмигнул мне.

— Почему ты так решил? — Я сделала самое наивное выражение лица, какое смогла.

— Обычно, ты начинаешь говорить прямо с порога. Такой тихой ты была только два раза.

— И когда? — я начала закипать. Я побаивалась иронии Артёма, как впрочем, все, кто с ним общался.

— Когда ты делала мне предложение и когда нас расписывали, — Артём поцеловал мне ладонь, увидев обиженное выражение моего лица.

— Ты хочешь сказать, что я тебя уволокла под венец силой? — Я собралась выйти из кухни.

— Меня нельзя заставить сделать что-либо против моей воли, ты же знаешь. Но, лёгкий прессинг с твоей стороны был. Так, что тебя взволновало сегодня.

Я попыталась вкратце описать то, что происходило в доме Дашковых. За время моей пламенной речи, муж не произнес ни слова, а только наклонил голову вправо. Так он делал всегда, когда не доверял информации, но она его заинтересовывала.

— Ты уверена, что это был один и тот же человек. Один раз могла выходить Алиса, один раз Саня, или еще кто. — Артём с недоверием посмотрел на меня.

Ты слишком увлекаешься и тебя легко обвести вокруг пальца. Хотя…, если мистификация была «честной», то стоит посмотреть на шедевр эстрадного искусства, а после решать, что с этим делать. Звони «А.В.» — соедини меня.

О чём они говорили, я не знаю. Артём не любил разговаривать по телефону в присутствии даже меня.

— Завтра уникальный номер будет показан широкой публике — то есть мне, — он нежно посмотрел на меня. — Только ты не надейся на удачный мой тандем с Дашковыми. У нас разное мировоззрение.

Я не стала переспрашивать, причём здесь мировоззрение и оставшийся вечер прошел мирно и тихо. Артём смотрел дурацкий боевик и думал свою думу, а я долго трепалась по телефону с подружками, но ничего не сказала об увиденном концерте.

Утром, я долго пыталась завести машину, пока не выяснила, что забыла выключить на ночь габаритные огни и, аккумулятор сел. Пришлось звать Артёма, подключаться к его автомобилю и через какое-то время я отчалила в театр на репетицию.

Весь день прошел в тумане и волнении. Я с нетерпением ждала вечера и гадала, произведет ли на меня вчерашнее выступление такое впечатление. Я также очень боялась, что Артём и вовсе не будет заворожен моноспектаклем.

В театре, где привыкли, что я всё время балагурю и смеюсь, с удивлением посматривали на задумчивое лицо жены худрука. Вопросов не задавали, но интересовались, не надо ли чего. Мне было несколько стыдно. Мне стало казаться, что то, что делает Алиса одна, несколько принижает творчество всего нашего театра. Мне было обидно, но я была не уверена, что я адекватно расцениваю увиденное.

Вечером мы с мужем пересекли двор и запахи свежих пирогов, распространявшиеся по всему подъезду, говорили о том, что нас ждали.

Настроение юбки «А.В.» Сегодня было явно решительное. Юбка стояла колоколом и билась о любой предмет, который задевала, издавая тревожный густой жесткий шум.

Мы выпили чаю втроем. Сёстры не вышли к нам. Возможно, готовились. Мы разомлели от горячих пирогов и чая и историй «А.В.» о бесшабашной молодости.

Внезапно зазвучала музыка и на пороге комнаты стояла Барбара Страйзенд. Актриса начала петь и насколько я понимаю в музыке, и помнила голос Барбары — это была она. Нет, не двойник, а она сама. Спев два куплета знаменитой «Hello Dolly», фигура исчезла в проёме и буквально через несколько секунд появилась Эдита Пьеха со своим «удивительным соседом, который играл на трубе», после был сам Чарли Чаплин и так раз десять. Если ещё можно предположить, что увеличить рост легко, с помощью каблуков, то изменить рост в обратную сторону, став, намного ниже собственного роста, гораздо труднее. Из женщины превратиться в мужчину тоже непросто. Повадки, походка и стиль выступления — всё говорило о том, что перед нами именно персонаж мужского пола. Так продолжалось минут сорок пять.

Все молчали долго и вдумчиво. Мне не терпелось услышать, какую оценку даст мой умный талантливый и прозорливый муж.

— Впечатляет. Я даже не хочу задавать вопросы, как ваша внучка достигает этих неповторимых эффектов. Артём с почтением поклонился «А.В.» и в сторону закрытой двери. — Вы хотите, чтобы я писал для Алисы монологи и стихи на мелодии тех песен, что исполняют оригиналы, которых она… нет, не копирует, в которых превращается. Я попробую, — он встал и направился к двери, не забыв поцеловать руку пожилой даме. — Я так понимаю, что репетировать с ней не нужно. Ведь это ваша тайна? — Артём улыбнулся улыбкой Чеширского кота и вышел.

— Я рада, что вы договорились, — всё, что смогла выдавить я после потрясения.

— Мы не договаривались. Артём — умница и большой талант. Он сумел оценить и чужой талант, и готов сотрудничать. Думаю — это будет бомба.

Обо всём об этом я успела подумать, пока Филипп Сергеевич обрабатывал моих подруг и пытался выведать все данные о семье Дашковых, которые хоть на йоту сдвинут бесперспективное дело о пропаже двух сестер. Я, естественно не собиралась пересказывать следователю историю десятилетней давности. Он и не поймет и не поверит. Я, молча, курила и слушала лепетание Марьяны о том, что она знает только то, что происходило на площадке. Алиса, да и Саня особенно ни с кем не общались вне работы. Во всяком случае, с ней — с Марьяной, которая совмещала две работы. Она бегала между двумя студиями и была то ведущей криминальной хроники, то обхаживала актеров и гостей, которые прибывали на съемки Алисиной программы.

Машка изворачивалась, как могла. Звезда программы очень часто срывалась. Ей было абсолютно все равно, кто перед ней находился. Подчиненный, начальство, друг, враг, мужчина, женщина получали одинаковую порцию скандала и недовольства. Единственное, что никогда не делала Хозяйка эфира, не угрожала увольнением. Видимо, у Алисы было точное внутреннее чувство самосохранения. Она боялась, что нужный сотрудник на её предложение уволиться, может в сердцах согласиться. Поэтому весь творческий и технический состав довольно легко переносил её выплески и истерики. Да, ещё Саня каждый раз после очередного скандала уверяла обиженного сотрудника, что Алиса нервничает по поводу программы и совсем не уверена в талантливом исполнении того, что она так безукоризненно делала. Все были этим довольны, потому, что это как-то снижало пафос ситуации и делало «Недосягаемую» просто уязвимой женщиной.

После трепещущей Марьяны Филипп Сергеевич принялся за упрямую и несговорчивую Яну. Она была старше и спокойней нас. Расколоть её было не так просто.

— Филипп Сергеевич, мне не хочется очернять то, что было прекрасно, — начала свою явно подготовленную пламенную речь Яна.

Мы оба со следователем с большим интересом посмотрели на допрашиваемую. Даже Марьяна перестала натягивать свою шиншиллу. И с восхищением посмотрела через зеркало на подругу.

— Кто же вас просит возводить напраслину? — Филипп Сергеевич безнадежно пожал плечами. Расскажите правду.

— Вы когда-нибудь работали на ТВ, особенно в яркой — нет, самой лучшей программе. Сколько черноты вокруг вьется, — Яна понизила голос и, расширив глаза, уставилась на следователя.

Мне стало жалко Филиппа Сергеевича и Маре тоже.

— Я думаю, что нужно просто по порядку вспоминать все события, — тихо отозвалась добрая Марочка.

— Вот ты и начни, — Яна не собиралась сдаваться.

— Я ведь работала не с самого начала, — Мара уже почти плакала, так как ей хотелось угодить и подруге и поддержать следователя.

Мне хотелось хохотать громко и долго. У этой истории не было ни начала, ни конца. Его знала только я и Артём. Его уже не было в живых. Не было и «А.В.», которая всё задумала. Сведениями владела только я и жуткая кукла, спрятанная на антресоли, но взиравшая оттуда на мистические события.

* * *

Десять лет назад Артём принял предложение въедливой бабушки.

Через неделю муж принес несколько монологов, абсолютно соответствующие типу, стилю и манере речи тех, кого изображала Алиса. Более того они имели тонкий мудрый смысл, смыкающийся с судьбой персонажей и их жизни у нас в стране или за рубежом.

«А.В.» была в полном восторге. Но, Алиса, которая несколько дней назад потрясла нас оригинальными имитациями великих актеров, не смогла прочесть органично ни словам из принесенных текстов.

«А.В.» смотрела на неё с удивлением и почти с ненавистью.

— Что происходит Алиса? — Бабушка встала с кресла и, трубя юбками, вплотную подошла к внучке. — Ты что, читать разучилась?

— Это не мои тексты. Я не умею так иронично и изящно говорить как Артём, — девушка поникла головой. — Это не моё. Я лишь могу снимать точную копию героя, но наделять его смыслом я не могу.

Алиса быстро вышла из комнаты. Вслед за ней поднялась и Саня — верный паж. Во время чтения Саня смеялась и иронично улыбалась.

Теперь я уже не знаю, то-ли сестра получала удовольствие от текстов, то-ли понимала, что Алиса ничего не понимает и сделать не сможет.

— Артём, я заплачу за вашу работу и думаю, что всё будет в порядке. Она просто испугалась нагрузки. Я даже не прошу Вас поработать с ней. Я сама. Вы принесли ведь ещё тексты для песен. Оставьте их, если можете. А через несколько дней мы встретимся. Она будет готова, — «А.В.» была грозна, а щёки её горели, глаза сверкали нехорошим огнем.

Когда мы вышли, Артём задумчиво поинтересовался, что за странные взаимоотношения в семье Дашковых и зачем «А.В.» хочет заставить Алису работать с его текстами, если она просто блистательный пародист?

— «А.В.» считает, что для Алисы этого мало. Она должна сделать уникальную программу. Переплюнуть всех. Правда, не знаю кого?

Дошли мы, молча, подавленные увиденной сценой.

Дома Артём, напевая милую мелодию вальса Штрауса, начал вышагивать вдоль коридора, заглядывая в комнаты и снова возвращаясь в прихожую.

Я сидела на приступочке под вешалкой и ждала, когда он перестанет маршировать и выскажет интересную сентенцию по поводу Алисиных способностей:

— Интересно, сколько лет понадобилось, чтобы вымуштровать её до такой степени, что она способна выполнять одно, очень сложное задание. Отступить же ни на шаг в сторону, не в состояние, — муж выжидательно посмотрел на меня.

— Я не понимаю другого.… Почему она не может произносить слова на ту же тему или мелодию? Ведь стоит только подставить другой текст.

— Ты ошибаешься. Появляется новая интонация от перестановки слов, появляются новые паузы и смысл. Это уже не подражание. Это уже работа мысли. Совместить Образ и новый смысл текста сложно. Возможно, что харизма у неё есть, а таланта нет, — подытожил Артём и ушёл на кухню шуршать продуктами, поднимая крышки кастрюлек. Он умел абстрагироваться от ситуации, если не в состоянии был её изменить. Возможно, он просто ждал, что произойдёт дальше ….дальше было полное затишье с той стороны двора. Никто не входил, никто не выходил из квартиры Дашковых. Непонятно, куда делись родители девочек?

Я позвонила Янке и всё же частично рассказала ей историю Алисиного торжества и падения одновременно.

— Я не удивлена. «А.В.» все время хочет создать каменный цветок, но материал берет тот, который не поддается нужной обработке, — Яна помолчала и вдруг воскликнула. — Я знаю, она задействовала обеих внучек. Она всех обманула. А вы попались на удочку. А когда надо было изменить тексты, она дала их только Алисе, а та не смогла.

— Бред, по-твоему, я не в состоянии отличить Саню от Алисы. «А.В.» никогда не заикалась о способностях Сани и возможности втащить её в эту историю.

— Именно поэтому. Вот он секрет, Яна была в восторге от собственной догадки.

— Не уверена, — сомневалась я. — Во всяком случае, сейчас там полная тишина и покой. Может бабушка передумала и решила придумать новый аттракцион.

Я ошиблась. Через две недели, когда горячая новость потеряла свою новизну, «А.В.» позвонила нам и пригласила посмотреть уникальные результаты непосильного труда последних дней.

Днём я встретила Саню и радостно кинулась к ней со словами ликования, что затея удалась.

Подруга странно посмотрела на меня, но не стала комментировать мой восторг.

— Конечно, «терпенье и труд всё перетрут». — Ни с того, ни с сего, процитировала младшая сестра поговорку, подытожив работу старшей сестры. То, что мы увидели вечером, поразило нас своим совершенством, чувством юмора, меры и точностью исполнения.

«А.В.» даже не стала потчевать нас вкусными пирогами. Ей явно было не до этого.

Я впервые видела ее столь взволнованной и неуверенной.

Когда выступление закончилось, «А.В.» повернулась к Артёму и стала просить включить выступление внучки в ближайший День рожденье театра, которое мы праздновали каждый год. Это было наше «Know how». На празднике собирался весь творческий бомонд вперемешку с политическим. На таких сборищах, а не спектаклях набирались очки успеха и деньги для дальнейшего существования. Это был результат. Для Артёма же процесс создания капустника и всех сопутствующих развлечений, начиная от входной двери в театр, становился мучительно-сладостным детищем для удовлетворения собственного «Я». Практически всегда он выигрывал и с извечным «YES» он торжествующе выходил кланяться.

«А.В.» правильно рассчитала дебютный выход Алисы. Это была бы бомба. Я уже предвкушала торжественный момент. Тем более тексты были мужа и, он не должен был сопротивляться.

— Александра Владиславовна, я должен вас огорчить… на моей сцене выступают только те, кого я люблю или кого сам воспитал. Для Алисы я выполнил работу, но в этом нет моей души и удовольствия. Артём поднялся и кивнул мне головой, что означало за мной, пошел к двери.

Со стороны комнаты не раздалось ни звука.

Я еле дотерпела до дома. Мой рот был полон гневных замечаний, и я собиралась в хорошо сформулированной форме их сообщить мужу.

— Неужели ты не понимаешь, Кирочка, солнышко мое, — опередил меня Артём резко. Я не хочу этой ненормальной создавать благоприятный плацдарм для успеха.

— Почему, — опешила я.

— Она ведь гениально делает номера. Такого не было, даже на нашей сцене. — И не будет, — отрезал Артём. — Позже, ты поймёшь, что я был прав.

Поняла я его праведный гнев и презрение много позже. Только когда стала работать в Алисиной программе на ТВ.

Тогда же общение между нашими домами было прервано.

Однажды, я случайно из окна увидела Алису, которая в довольно тёплый ласковый день, когда ярко светило солнце, шла закутанная по уши в одежки и дрожала. Тогда же я встретила Саню в магазине на Цветном бульваре и спросила: «— Не заболела ли Алиса?»

— Здорова — как бык. Просто у неё все руки и ноги в синяках, — Саня шепотом произнесла слова, которые явно вертелись у нее на языке, и она мечтала хоть с кем-нибудь поделиться странными новостями.

— Почему? Её, что бьют? — Я отпрянула от младшей сестры, как от прокаженной. — Вы там что, все с ума посходили?

— Когда у неё не получался текст, который написал Артём, она себя щипала, кусала, билась головой о стену и вызывала нужную эмоцию. Так, мне, во всяком случае, объяснила «А.В.». Я случайно слышала их беседу после вашего прихода. Бабушка отчитывала Алису, правда очень мягким вкрадчивым голосом и говорила о том, что каждый интеллигентный человек — соединение между прошлым поколением и будущим. И она, Алиса наделена именно этой миссией в таком удивительном жанре. Это и есть ее главная задача.

— Почему Алиса не спросила бабушку — выполнила ли она свою миссию интеллигентного человека?

— Спросила. — Саня улыбнулась, словно гордясь ответом бабушки. — «А.В.» сказала, что ей помешали времена и люди, которые её предали. У Алисы же, есть явная помощь в лице «А.В.», моей и даже вашей, несмотря на сопротивление Артёма. Со временем, Артём, как очень мудрый человек всё поймет. Но сейчас, главное найти концы на эстраде, чтобы покорить зал, не на двести пятьдесят человек (это в нашем театре) и не узкий круг элиты, а простой публики, которая будет ошарашена таким талантом. Так что Алиса, которая была абсолютно загипнотизирована бабушкой, пошла биться головой о стенку и извлекать правильные интонации из своего нутра. — Саня выдохнула и приложила палец к губам. — Естественно, никому. Скоро «А.В.», снова обратиться к вам. Если ей, что нужно, она быстро забывает обиды и снова кидается на амбразуру. Вы — её ход на эстраду. Во всяком случае, ей так кажется.

Я не сильно удивилась этой новости, так как знала очень многих людей их художественной тусовки, которые считали, что Артём всемогущ. Просто он не любит тратить время и силы на бесконечные пристраивания кого-нибудь нового дарования. Отчасти именно так и было. Он всегда отвечал за свои слова, а если он не очень хорошо знал протеже, то ничего не могло сдвинуть его с места. Он вежливо отказывал, объясняя причину несогласия честно и прямо. Естественно, за столь принципиальное качество его любили не многие. Его это мало трогало, так как хватало людей, которые ценили его талант, широту взглядов и умение оказаться в нужную минуту в нужном месте.

Пусть «А.В.» попробует, но за результат я не отвечаю, — я жалостливо посмотрела на Саню. — А что ты сама так и будешь смотреть в замочную скважину и прибегать на зов, низко склонив голову со словами «чего изволите»?

— Пусть Артём лучше поможет Алисе. Она действительно заслуживает успеха. Ты, не представляешь, сколько она работает. — Саня нежно погладила меня по руке и, кивнув приветливо головой, с тяжеленными корзинками, поплелась в сторону нашего двора.

Я задумчиво смотрела ей вслед и никак не могла понять — она такая безропотная от природы, она так любит сестру и бабушку, она действительно уверена в уникальности дара сестры или ею движут иные, более сложные чувства. Мне показалось, что последнее размышление было наиболее верным. Что-то Саня не договаривала…

* * *

Где вы витаете, милая Кира Александровна? — Филипп Сергеевич, наконец, устал от недосказанностей моих подруг и свидетелей заоблачной карьеры Алисы Дашковой и вернулся, как он, видимо, посчитал к первоисточнику.

— Я, наоборот собираю всю информацию от начала и до конца. Вы зря мучаете моих товарок. Они лишь знают часть жизни взошедшей звезды. Когда Дашкова пришла на ТВ, то знали её только я, которая с самого детства крутилась в доме и Машка. Марьяна посмотрела на меня негодующим взором, но ей мало что говорилось. У неё была своя балетная жизнь, которую она тщетно пыталась построить много лет.

— То есть вы хотите сказать, что скрываете нужную информацию, которая могла бы вывести следствие на нужную дорогу? — Следователь аж побелел от моего монолога.

— Не совсем так. Я пытаюсь найти ту нить, когда могла случиться метаморфоза с сестрами и какой же она должна была быть жёсткой, если они обе исчезли. Вам ничего не даст мой бесконечный рассказ о том, как постепенно, ступенька за ступенькой строилась карьера Алисы. Она была очень сложной и крутой. Возможно, девушка и не заслуживала таких испытаний. Но, планка, которую перед ней поставила Александра Владиславовна — любимая и почитаемая бабушка, была высока. Ниже неё спуститься было невозможно.

— Объясните мне, хоть кто-нибудь, почему Старая дама так стремилась вознести свою внучку, сделать её единственной и неповторимой. Сама же она, не стала суперстар?

— Есть много объяснений, а возможно всего лишь одно. Её сломали прямо на взлете. История её любви, замужества, развода и ухода из театра — вот, где, по-моему, кроятся все причины обиды, неудовлетворенные амбиции и честолюбие, которое она сама не смогла удовлетворить. Сын её пошёл по другой линии. Он очень талантливый человек, но не артист. Она ждала девочку, из которой можно сделать себя только лучше и моложе.

— Девочек же было две? — Филипп Сергеевич оглядел всю нашу компанию, удивляясь такому простому выводу.

— Одна, оказалась талантливой, а вторая так себе, — Яна потянулась и потерла лоб. Может, перестанем играть в детективы Агаты Кристи. Ну, нет же тел и, вы сами говорите, что поставили на уши всё МВД, плюс ТВ подключилось. Осталось только разведку поднять на уши.

— Разве вам не хочется разгадать загадку и найти пропажу? У вас нет сострадания к двум молодым женщинам, которых может, украли и мучают?

— Я не вижу никакой загадки — это первое. Второе — эти две дамы замучают сами кого захотят. И третье — я не скучаю по двум полоумным истеричкам, которые хоть и делали супер рейтинговую продукцию, замучили всех до такой степени, что впору нас жалеть, а не их. — Яна вдруг обозлилась, потому что у неё во всех карманах звонили телефоны, а значит любой пропущенный звонок — это уплывшие деньги. Ей они были крайне необходимы. Семья съедала весь заработок и щелкала зубами, требовала ещё. — Я пошла. Вы уж меня извините. Я обещаю, что если мне придет на ум какая-нибудь оригинальная теория, куда могли смыться сестры Дашковы и почему, я позвоню вам даже среди ночи, — Янка подхватила необъятную сумку, и резко открыв, дверь, вылетела в коридор.

Мы сидели с Марьяшкой, молча, и ждали, что скажет нам обескураженный следователь.

Филипп Сергеевич ухмыльнулся и вдруг очень жестким тоном, который мы еще ни разу не слышали от него, сказал: — Думаю, что и без вас найдутся доброхоты, которые разъяснят загадку и программы, и отношений в группе, и любовь двух сестер. Просто, моя деятельность займет намного больше времени и вам не принесёт успокоения, если вы скрываете ценную информацию, а может и сами во многом виноваты. Он отшвырнул стул так, что тот развернулся на 180 градусов и мгновенно исчез за дверью.

Мы уставились на дверь, стараясь не пересекаться взглядами, друг с другом, гуськом покинули помещение, и как по команде, разошлись по разным коридорам «Останкино», словно в сказке о «Илье Муромца и его друзьях.

У меня под ложечкой нехорошо засосало. Я надеялась, что я проголодалась и медленно, еле передвигая ногами, приплелась в «Макс». Ничего не меняется на этом клочке земли. Встав в очередь за своей пайкой пирога со шпинатом и кофе-лате, девушки — официантки уже не спрашивали меня о моих вкусах, они не менялись годами. Позади меня оказался Валера, ведущий скандальной программы, имеющий рейтинг почти как у нашей «Легенды звезды», который знал все новости, переходящие в сплетни и превращающиеся в желтый листок календаря каждого дня. Про себя он думал, что вскрывает язвы общества. Может быть. Только язвы уже гноились и гнили в прямом эфире. Нас он считал лакировщиками, создающими себе славу на чужом успехе и известности. Ни его, ни нас уже давно не забавляли редкие перепалки по этому поводу. Одно плохо. Валерий Чудаков был человек умный и наблюдательный плюс хорошо информированный. От него следователь мог получить хорошую порцию извращенных сведений, которые сложились в больном мозгу Чудакова. Вполне возможно, что Валера сам выйдет на контакт с прокуратурой и попытается сделать сенсационную программу, а то и цикл. Последнее время все стали увлекаться этапными программами, которые выедали темы как печенки коршуны у жертвы. При этом они — эти ретивые молодые и «бесстрашные» репортёры считали, что делают благое дело, разрывая зрителям и участникам сердца. Наверное, мы все были уже отжившей сентиментальной эпохой и любили немного приподнять героя над действительностью, создать легенду. Хотя, часто наоборот, приоткрывали завесу тайны, хранившуюся много лет. Делать мы старались деликатно и не обидно ни предшественникам, ни потомкам.

— Кира, ты бледная, — обеспокоенно констатировал Валера. — Что-то случилось?

— Переделывала сценарии для «Ток-шоу». Завтра пишу программы, а недочетов масса. Сам знаешь, гости слетают в последний момент и тому подобное.

Я была уверена, что Чудаков никогда не спросит о следствии у меня. В этом мы были с ним как брат и сестра. Источников своих не выдавали и провокационных вопросов не задавали, если знали, что ответа не получим.

Подлетела наша смуглая звезда, которая в очередной раз поменяла соведущую и, теперь крыла на чем свет стоял, новую.

— Ниночка, тебе страшно не везет с твоими контрагентами, — Валера скорчил трогательно-сострадательную мину. Может тебе поменять кампанию. Знаешь, есть первое правило английских бизнесменов: «Если вы не можете сработаться с кампанией, в которой служите, то это вовсе не значит, что плохи вы. Смените кампанию».

— И я о том же, словно не слыша иронии и негативного смысла слов, произнесенных циничным ведущим, подтвердила Ниночка. Их всех учили неизвестно где и непонятно чему.

— Ты права. Кембридж заканчивали не все, — Валера наклонился к уху негодующей ведущей и сказал: — «Ты не боишься остаться главой кампании без сотрудников»? Я и стоящая за мной Лиля чуть не упали. Мы думали, что всегда безупречно ведущая себя Ниночка, влепит наглецу пощечину. Но произошло обратное.

— Я попрошу тебя подобрать мне подходящих блондинок. Насколько я поняла по твоему бестселлеру, ты дока в этом вопросе.

Тем не менее, нервы у Ниночки были явно на пределе и, сбивая все стулья на ходу, она кинулась к выходу из «Останкино».

Никто не стал комментировать увиденную сцену. Надоело всем до чертиков играться, выйдя из кадра. Только Валерка пока оставался в хорошей боевой форме, оттачивая мастерство именно в таких ситуациях.

Я вышла минут через двадцать из «Макса», почти ни с кем не общаясь, объясняя, что у меня болит голова. В ответ мне тоже начинали жаловаться на всякие болячки, прибавляя при этом, что начинённое техникой «Останкино», нас всех доконает. Одна милая старлеточка высказала громко опасение, что все мужики в «Останкино» — импотенты, а женщины вечно страдают женскими заболеваниями.

— Единственное, что им не грозит, вставил подошедший известный оператор Вениамин Борисович — это отсутствие мозга. Хотя, сейчас новое поколение и новое техническое оборудование — может именно новая техника действует на мозг и артикуляционный эффект молодежи. Он посмотрел на девчушку и, поцеловав ей руку, добавил: «Откровенность — лучшая политика, особенно на ТВ». Захохотав своей же шутке, он поклонился и вышел.

Я тоже быстро собрала барахлишко и побежала к машине, которую за два дня стояния, занесло так сильно, что я несколько раз присматривалась — моя ли эта? Убедившись, что моя девочка стоит и ждёт, когда её почистят, принялась за нешуточную приборочку. Свежий воздух, ветер и отчаянные физические усилия привели меня в чувство и слегка подняли настроение.

В последнее время я не могла похвастаться оптимизмом. Тимоша был чудным мужем, но Артём был судьбой, которую меня заставили резко поменять. Никто и никогда не мог так утешить, объяснить и повести в солнечную страну, как он. К Тимоше прикладывалась ещё дочь, с которой отношения строились сложно и коряво. Тимоша старался не вмешиваться, считая, что я умная и добрая и сама разберусь. Пока выходило плохо. Все говорили — пережди — переходный возраст. Вот я и ждала, часто впадая то в гнев, то в полную апатию в воспитание девочки. В таких проблемных моментах всегда выручала интересная, я бы сказала «клёвая» работа. И её отняли. Да не просто отняли. Мы стали бояться разговаривать друг с другом, а если кто услышит. Мы пугались собственных мыслей, что еще хуже.

* * *

После неожиданно долгой беседы с Саней, я решила надавить на Артёма и, надеясь, понудив немного, добиться, чтобы он все-таки помог Алисе пробиться на эстраду. Не знаю, почему «А.В.» не использовала свои немалые связи. Наверное, хотела, чтобы современный известный и всеми уважаемый авторитет в творческом мире рекомендовал ее.

Дома, я полностью выполнила свой план. Артём сдался. Я позвонила «А.В.» и, как бы невзначай, спросила о том, что происходит с Алисиным продвижением.

— Она сидит дома и ждёт, когда твой муж соблаговолит её представить умному и со вкусом, продюсеру.

Я предложила передать трубку Артёму.

О чём они говорили, не знаю, но на следующий день муж повёз Алису на показ знаменитому на всю Москву старому эстрадному пройдохе, с гениальным чутьем и пониманием — пойдёт или не пойдёт.

Когда они вернулись Артём, не заходя домой, пошёл к «А.В.». Шаг его был решительным, лицо сурово. Сзади плелась Алиса с апатичным выражением, как у той куклы, что лежала у меня на антресолях.

Я смотрела в окно, на соседнем балконе стояла Марьяна и делала вид, что сосредоточено курит. На подоконнике третьего окна, вывалившись на три четверти, возлежала Мила. Мы все сосредоточенно вглядывались в прозрачные шторы квартиры Дашковых.

Вид моего мужа не предвещал ничего хорошего. Я стала сама себе задавать вопрос — почему?

Весь творческий диалог длился недолго.

Я уже стояла у открытой двери, когда Артём, посвистывая, поднимался на второй этаж.

— Как я и говорил — не пойдёт. Слишком сложно для простой публики, дорогой номер для продюсера и не слишком отточено для элитарной, которой у нас мало.

— «А.В.» расстроилась? — Я в ужасе приложила ладони к горящим щекам. Ведь это я завертела всю историю.

— Нет, она разумный человек. Она задумалась и сказала, что у неё есть идея и нужно идти другим путём. Вот с ней бы я поработал.

— Она уже старая, не получиться, — пригорюнилась я, хотя понимала Артёма.

— Она не старая, а умная, мудрая и самостоятельная. А Алиса кукла.

— Что ты знаешь о ней, чтобы так строго судить? — Я возмутилась бездушности и равнодушию Артёма, который всегда славился широтой взглядов и очень ласковым отношением к женщинам любого возраста и внешности. Не терпел он только дур, явных стерв и интриганок.

— Я больше не хочу обсуждать мало интересующую меня тему.

Я не стала настаивать на продолжение разговора и докапываться, что же так раздражает Артёма в Алисе. Но, сама я глубоко задумалась. Эта кукла, как именовал её муж, была всего лишь молодой неопытной девушкой, которая редко выходила из дома, много трудилась, боялась бабушки, контролирующую любой её шаг. А молодые люди. Были ли они в жизни Алисы? Младшая сестра вряд ли обожала внимание, отданное старшей сестре. Посоветоваться ей не с кем. Она и не пыталась.

Мне было очень жаль Алису Дашкову. Я решила попытаться подойти к ней поближе и помочь ей. Мне казалось, что она нуждается в сочувствии и внимании.

Я поделилась своим намерением с подругами. Реакция была одинаковой, что было чрезвычайно странно. Яна долго смеялась и сказала, что она никогда не думала, что я Пашка Корчагин и люблю совершать подвиги. Мара деликатно заметила, что вмешиваться в чужую жизнь бестактно. Марьяшка удивилась, почему я не сочувствую ей, и у меня не возникает желание помочь ей. И попросить Артёма взять в театр.

Я знала причину, почему Артём не брал Марьяну.

«Она никогда не сможет работать в кордебалете по двум причинам. Она крупная, а главное — на правах подруги начнет требовать сольные партии. А у меня аллергия на конючение артистов, и я её просто выгоню. Ты потеряешь любимую подругу. Зачем тебе это?»

Я не стала объяснять Машка истинную причину, а просто в очередной раз пропустила жалобу мимо ушей.

Их «советы» оставили меня равнодушной. Я решила докопаться до истины в семье Дашковых.

Артём, заметил иронично, что я должна быстро вскопать почву и успокоиться.

— С тобой невозможно работать.

Сейчас, через много лет не могу сказать, почему меня так беспокоила эта молодая женщина. Что за тайна стоит за всеми поступками и разговорами семьи Дашковых. Может Ахиллесова пята тянется с тех пор. Нить Ариадны начала разматываться тогда.

После недолгого перерыва в общении в связи с неудачным походом Артёма и Алисы к театральному метру, мне позвонила Саня и пригласила к ним на пироги.

Я удивилась и стала гадать, что могло прервать жесткое молчание «А.В.».

Я вышла из подъезда и наткнулась на Алису, как будто специально. Она шла, гордо подняв голову, шелестя узким платьем из тонкой скользящей ткани.

— Алиса, — окликнула я девушку, быстро подбежав к ней.

Она сощурила близорукие глаза и холодно улыбнулась.

— Ты идешь к нам? Тебя «А.В.» позвала…?

— Скажи, а к тебе не ходят приятели и подруги? Я никогда не видела, — я сделала невинное лицо.

— Не ходят. У меня их нет и быть не может. Я не была в Москве почти десять лет. Кроме того, я много работаю над собой, как советовал Станиславский К.С. — она с интересом посмотрела на меня. Ещё есть вопросы. Тогда остальные задай «А.В.». Она же главнокомандующий армии, состоящей из меня и Саньки. Нас ещё не повысили в звании до такой степени, чтобы мы могли открывать рот, чтобы высказать своё мнение.

Былое ощущение, что длинная тирада, далась ей нелегко, и она произносит столь длинный текст, впервые за долгое время.

Единственное, в чём я убедилась, что Алиса ни дура, ни кукла и, по-моему, всё, что творит с ней бабушка, она ненавидит.

— У тебя еще есть вопросы, или ты решила меня спасти от тирании «А.В.»? — Зря. Она хочет добра, правда, методы у нее жестковатые. Когда тебе с детства, внушают, что самое главное стать лучшей, главной и знаменитой, ты привыкаешь к этому, тебе уже нравиться видеть себя в лучах рампы, остальное — она показала рукой на синяки и царапины, значения не имеет.

— Можно Кира, я дам тебе совет?

— Ты мне? — Я засмеялась, но как-то нарочито.

— Перестань отгадывать загадки и пытаться вникнуть в наши странности. Мы — другие. И у нас всё получиться, лишь бы «А.В.» была здорова.

Я, несмотря на удивление и лёгкую обиду, сделала ещё одну попытку.

— А Саня тоже в восторге от ваших экзерсисов? Или её вы не спрашиваете вовсе?

— Саня часть нашей жизни и проекта. Она моя лучшая подруга и всегда будет со мной.

— Если она захочет выйти замуж или пойти в компанию без тебя? — Я испытывала удовольствия, увидев гневное и потрясенное выражение лица Алисы.

— Я тебя не понимаю. Мы же создаем чудо. Остальное нужно отринуть и забыть.

— Алиса! Знаешь, «любовь нечаянно нагрянет» — пропела я, и первая вошла в подъезд дома Дашковых.

Общение с «А.В.» было, как всегда, когда она хотела, становилось лёгким и весёлым. Я потерпела минут сорок и поднялась. Они мне все надоели с их фокусами Давида Коперфильда и тайнами инков. Мне пора вернуться к своим делам. В конце концов, каждый волен жить как ему угодно. Почему я раньше это не поняла, не знаю. Я пришла домой и начала обзванивать всех подруг, чтобы сообщить о своей непроходимой глупости. Яна тут же предложила встретиться и поговорить о наших насущных делах. Я с удовольствием согласилась, так как Артём был на записи программы на ТВ.

Мы долго сидели в кафе, которое недавно открылось на Цветном бульваре. Официанты уже деликатно покашливали и унесли со стола практически все, что можно было, кроме скатерти и бокалов, которые мы крепко сжимали в руках.

— Всё девочки, — Янка первая поднялась из-за стола. — Дел по горло. Моя дочь опять в депрессии. Нужно спасать всю остальную семью от её надрыва, — глаза у Яны были грустные, но во всей фигуре чувствовалась решительность и стремление быстрее, засучив рукава разрулить ситуацию.

Вслед за ней поднялась и Мара. Её дома, к сожалению никто не ждал. Дочь жила отдельно и при всей любви Мары к Верочке жить вместе, да и долго общаться они не могли. Сын жил с Марой, так как был еще мал для самостоятельной жизни. Андрей считался трудным подростком и Мара, как могла, пыталась переломить его агрессивность. При всей миролюбивости и не конфликтности характера Мара была непреклонна и принципиальна во многих серьезных вопросах.

— Удивительно, но за весь сегодняшний вечер мы, ни разу не вспомнили о семье Дашковых. Чудо, как хорошо, — потягиваясь и обнажая плоский животик, заявила Марьяшка. — Я лично счастлива. Жить в тени чужой жизни, которую мы сами себе выдумали… глупо и смешно. Кира, ты что молчишь? Ты не согласна?

— Абсолютно. Только я не жила в тени их бытия. Я их препарировала.

Подруги с изумлением и ужасом смотрели на меня.

— Все люди персонажи, более интересные, менее занятные — вот я их разгадываю.

— Это у Артёма научилась, — съязвила обиженная Марьяшка. Для него, все — куклы, а он Карабас Барабас.

— Ничего подобного. Есть круг людей, я подчеркиваю слово «лю-дей», которых хочется просто любить, слушать и общаться. Как вы мои дорогие товарки. Всё. Заканчиваем дискуссию. Я умираю — хочу спать и думаю, что уже пришёл Артём и в ворчливом недоумении шарит по холодильнику.

* * *

Это был один из последних счастливых дней моей предыдущей жизни.

Мы долго не виделись с подругами, потому что каждая окунулась в свой творческий процесс.

* * *

Наш театр, выпускал грандиозную премьеру со страшным скрипом — не хватало денег — опаздывали с декорациями. Артём, боролся, как мог и опять победил. Премьера прошла бы очень удачно. И, если вы сейчас спросите кого-нибудь из публики, то ответ будет однозначным — потрясающе. Но, мало, кто знал, что на утреннем прогоне одна актриса сломала ногу — страшно. Муж даже собирался отменять спектакль, о чём сказал, уезжая с несчастной женщиной в больницу. Творческий состав рыдал, технический просто ходил понурый и бессмысленно подвинчивал какие-то гайки в декорации.

Все смотрели на меня. Я впервые ослушалась Артёма — приняла решение — прорепетировать ещё раз, изменив те сцены, где была занята, попавшая в больницу актриса. Мы продолжили готовиться к спектаклю.

* * *

Артём вернулся из больницы с посеревшим лицом, объясняя мне на ходу, что перелом очень плохой, и несчастная будет долго лежать.

— Что это за музыка? — Спросил он вдруг, услышав звуки окружающего мира.

— Мы решили играть премьеру. Зритель не виноват ни в чём. Да и те, восемьдесят человек, что стоят сейчас на сцене, сидят в оркестровой яме и ждут за кулисами, готовились к этому празднику. Не порть им его. В театре вместе всё переносится легче.

Мы успели получить свою долю успеха и выплеснуть весь адреналин, который у нас был.

В перерыве между репетициями я позвонила Сане и пригласила всю их семью на спектакль.

То ли она успела передать только маме с папой, то ли «А.В.» дала такое распоряжение, но пришли только Петр Анатольевич и Вера Николаевна.

Мне было дико смешно. Ни тот, ни другая, в театр не ходили в принципе никогда. Возможно, в глубоком детстве. «А.В.» видимо хотела показать, что тот «шедевр», который будет показан — всего лишь для непросвещённой публики, а не для элиты.

Артёму я говорить не стала. Да ему было глубоко безразлично в тот момент всё, что не касалось происходящего на сцене. Я сначала разозлилась, но вспомнив, что я вычеркнула капризы «А.В.» и ее монструозный характер из своего круга внимания, радушно усадила смущенных Дашковых на лучшие места.

Не знаю, смотрели ли Дашковы спектакль вообще. Программка Петра Анатольевича была испещрена формулами и значками, что свидетельствовало о том, что его посетила очередная счастливая научная идея. Он ласково улыбался. Только непонятно чему. Впечатлению от спектакля или научной находке. Вере Николаевне, привыкшей к тишине книжных хранилищ и вовсе, было нелегко, слушать музыку и следить за сменяющимися сценами. Лицо у неё было растерянное, словно она пыталась выяснить — должно ли ей нравиться такое зрелище. Я быстро выпроводила их из театра со словами благодарности за то, что нашли время и прийти посмотреть наше «скромное» зрелище. Похоже, что Пётр Анатольевич уловил лёгкую иронию в моем тоне, но приподняв в вежливом прощании шляпу, двинулся к выходу, за ним не оглянувшись, удалилась жена.

На следующий день на нас обрушился шквал поздравлений, хвалебных статей и интервью в самых престижных наших и зарубежных газетах. Моё время было расписано тщательно и плотно.

Дня через четыре, позвонила Саня и, извиняясь, пролепетала, что очень сожалеет, что они все втроем и «А.В.», и Алиса, и Саня заболели. Видимо, чем-то отравились и не смогли прийти, и не было даже сил позвонить.

— Не имеет значения, — как можно равнодушней сказала я. — Всё равно, я была очень занята и не смогла бы уделить вам должного внимания.

Надеюсь, что все уже здоровы? Саня, ты ведь не просто так звонишь?

— Нет, просто так, — удивленно и нежно сказала подружка. — Я соскучилась, хотела повидаться. Ты не возражаешь?

— Я обрадовалась, что у Сани, наконец, появилось собственное желание. Но нашей встрече не суждено было осуществиться.

* * *

Артёма привезли на «Скорой помощи» в лежачем положении. Я только несколько раз ещё видела, как он вставал. Диагноз мне сказали сразу. Но, нужно было его скрывать ото всех. Так он просил. Он надеялся, что выкарабкается. Хотел, чтобы артисты работали спокойно. Я держалась, как могла. Я тоже хотела верить в его счастливую звезду. Я металась между театром и больницей, спонсорами и врачами.

— Кира, — услышала я в трубке приглушенный голос «А.В.». — Зайди ко мне сегодня. А, если хочешь, я к тебе загляну?

— Александра Владиславовна, у меня больше нет сил. Любой лишний разговор, даже передвижение стоит мне неимоверных усилий. Вам нужно, что-то конкретное?

— Что ты, Кира. Я просто давно тебя не видела и хочу поговорить.

Я уцепилась за разговор с пожилой дамой, как за соломинку. Может, она знает слова, которые меня приведут в чувство, и я смогу дальше тянуть бесперспективную лямку.

Общение наше было очень коротким. «А.В.» присела на краешек стула и тихо произнесла: — «Всё проходит и это пройдёт». Не моя мудрость, но она спасла многих. Ты попробуй найти в себе силы желать от себя невозможного. Только так ты выдержишь, — она встала и, не сказав больше ни одного слова, тихо шелестя юбкой по обоям коридора, вышла из квартиры.

Когда «А.В.» ушла я, не знаю почему, вытащила с антресолей куклу, которая раньше меня пугала и смущала. В данный момент мне захотелось прижать её к груди и ходить, укачивая игрушку в руках, как маленького ребёнка. Маленькая «А.В.» смотрела на меня немигающим взором, словно остановившийся взгляд требовал решительности и деятельности.

* * *

К сожалению, никакие ухищрения врачей и мои мольбы, не помогли, Артём ушел от меня, оставив мне в наследство, бушующий от горя и растерянности театр. Я пыталась поднять себя и труппу. Мы снова начали выступать. Сначала, очень удачно. Горе объединило и сплотило нас. Надолго нас не хватило и через два года борьбы с собой, с творческим составом и бесконечными попытками достать деньги на новые постановки привели к печальному результату. Я рухнула, и театр тоже.

Мои любимые подружки всё время были рядом и, отрывая время от решения своих неприятностей, заботясь обо мне, давали различные советы, которые, если собрать все вместе тянули меня в разные стороны.

Я, впервые в жизни была полностью раздавлена. Так я и сидела дома. Депрессия проглатывала меня полностью и ещё немного и, я уже не смогла бы выйти из дома. Ни профессии, ни круга приятелей, которые, естественно тут же испарились, как только зашла звезда Артёма. Я, по их мнению, была лишь приложением к талантливому и блистательному Артёму.

* * *

— Кира, — в трубке раздался знакомый жесткий хорошо поставленный голос, я иду к тебе.

За последние два года мы практически не виделись с «А.В.». Алису я пару раз видела во дворе, она холодно кивала головой и быстро шмыгала в подъезд. Я даже не успевала ответить на приветствие. Несколько раз Санька забегала и большими добрыми близорукими глазами пыталась выразить сочувствие и молча выяснить, чем помочь.

— Хорошо приходите, — без энтузиазма пригласила я Александру Владиславовну. Я посмотрела на игрушечную копию пожилой дамы и горько покачала головой. Я обменивалась с куклой понимающими взглядами, проговаривая про себя: — «Еще одна утешительница и советчица». Кукла меня понимала. За время нашей совместной жизни, личико её поблекло ещё больше. Но, от этого она стала только роднее и ближе.

«А.В.» вошла и сразу обозрела мое жилище и втянула воздух непроветренной квартиры.

— Упиваешься горем? — Орлиный профиль вонзился в меня.

— Не знала, что моя персона вас еще интересует? Большинство разбежалось, как крысы.

— Я не как все, ты забываешься Кира. Даже в горе не стоит хамить и распоясываться.

— Два года вас не беспокоила моя персона. Я почти рыдала от жалости к себе и истерила оттого, что боялась ещё одного бессмысленного разговора на больную тему, которого не выдержу.

За то время, что я плакала и приводила себя в порядок, пила воду и пыталась преодолеть икоту, Александра Владиславовна, шелестя подолом юбки, прошла на любимое место Артёма и уселась в кресло, молча разглядывая мои попытки успокоиться.

— Хватит, Кира. Ты стала некрасивой и угрюмой. Делу это не поможет.

— Что поможет? — Выкрикнула я. — Вы всегда всё знаете. Смогли вы помочь своей любимой Алисочке? — Нет же, — я внезапно остановилась, взглянув в лицо «А.В.». Выражение было спокойное и насмешливое.

— Если ты замолчишь, я попробую тебе кое-что сказать, — она помолчала, и плотно сжав губы, стирая помаду, начала говорить. — Ты должна перестать бегать на могилу Артёма. Не ходи ещё год. Дай ему покой. И себе, дай возможность видеть во сне, не только могилу любимого человека. Оставь каплю на просвет.

— Просвет? — Завопила я как безумная.

— Ты должна выйти замуж, — продолжала, как ни в чем не бывала, пожилая дама.

— Вы что? Как можно? — Я была искренне потрясена.

— Есть ведь человек, который не отходит от тебя и подставляет руки, в которые ты можешь спокойно упасть, не боясь плюхнуться в лужу.

— Вы что, следили за мной? Вам мало ваших внучек, которые живут по вашим неуклонным правилам?

— Кстати о внучках. Я придумала, что можно сделать, чтобы Алиса, наконец, вышла на сцену, нет на экран. Это круче, как вы теперь говорите. И ты ей в этом поможешь, — «А.В.» победоносно посмотрела на меня, потом взяла куклу в руки и прижала к себе. — Как тогда было всё легко и просто, даже воздушно, — она не стала объяснять, когда и кому было так хорошо. — Правильно, что куклу ты вынула, она даёт тепло тех людей, которые умели любить.

— Александра Владиславовна, — обратилась я к гостье, опустившись в изнеможении на стул. Я устала, и ни на что у меня сил нет.

— Ты врёшь и мне, и себе. Только сейчас начнется твоё время, так же как и Алисино. Нужно было только дождаться. Не стану тебя сейчас сильно перегружать информацией. Через два дня я тебя жду. Ты приведи уж себя в порядок, а то и Тим тебя бросит. Тебе чуть больше тридцати пяти — замечательное время для начала самостоятельной жизни. Ты ещё молода, но уже много знаешь.

«А.В.» встала, погладила кресло Артёма и прижала руку, которой трогала кресло к губам. И тихо произнесла: — «Помоги ей и всем нам».

Я настолько оторопела, что не заметила, как гостья ушла.

* * *

Внезапно зазвонил телефон и ласковый голос Мары поинтересовался, могу ли я сейчас принять её и Филиппа Сергеевича.

Её звонок прервал нелёгкие размышления, и меня устраивало, что следователь будет домогаться правды не только от меня, но и от Мары.

Они вошли, долго отряхивались от снега, пытаясь замять неловкую паузу. Я ставила чайник и искала по сусекам, чем бы угостить непрошеных гостей.

— Кира Александровна, я знаю, что я вам надоел, и что у вас нет никаких продуктивных мыслей по поводу исчезновения ваших подружек.

— Угадали. Я надеюсь послушать вас.

Мара сделала умоляющее лицо, означавшее — перестань иронизировать, дело очень серьёзное.

— Итак, начинаю своё повествование — догадку. Я сумел поговорить со многими членами вашего густонаселенного острова «Останкино» и выяснил, что примерно десять лет назад на первом канале появилась рыжеволосая молодая холеная женщина, которая ни с кем не вступала во взаимоотношения. Она, то есть, Алиса Петровна Дашкова, тихонечко ходила по коридорам, заглядывала с извиняющейся улыбкой в павильоны и ничего никому не говоря, выходила на улицу. У входа её всегда ждала Александра Петровна. Алиса что-то быстро объясняла сестре и тогда уже в «Останкино» входила младшая Дашкова.

Вот она, как раз не молчала. Молодая женщина заводила знакомства со всеми, кто сидел в кафе «Макс», проникала на записи различных программ, сначала робко, потом уже смелее начинала посещать гримерный цех, знакомясь с гримерами, а через них с художниками по костюмам и со многими артистами, пом. режами и т. д.

— И что? Они готовились вступить в новое дело и пытались понять, кто и что им нужен. Не вижу здесь ничего удивительного.

— Разве? — Филипп Сергеевич иронично приподнял брови. Как они вообще попали на ТВ? К вам и вашим подругам они не обращались за помощью. Так мне сказала Мара.

— Ко мне бессмысленно было обращаться, я там еще не работала. Остальные не знаю. Никогда не спрашивала, — я взяла сигарету и сердито посмотрела на трясущуюся Мару.

— Я попытался узнать, как никому неизвестная молодая дама прорвалась в «Святая святых». Я напряглась, потому что способ проникновения на ТВ знала только я.

— И что вы выяснили? Какая порочная тайна стоит за невинными прогулками по коридорам «Останкино» или знакомством в «Максе».

— Никто не знает. Все, кому я задавал этот вопрос — пожимали плечами и приходили к выводу, что и не помнят, когда вышел пилот программы «Легенда Звезды», и кто её проталкивал. Но, кто-то же должен знать. Остаётесь только вы, Кира Александровна.

— Почему? Вы думаете, что Дашковы делились своими секретами и знакомствами со мной всегда? — Я старалась держать лицо, но чувствовала, как уши мои краснеют, а постепенно и шея заливается краской.

— Знаете, почему я догадался? — Следователь самодовольно улыбался, но глаза его леденели. — Вам тогда было очень плохо. Простите, что затрагиваю тяжёлую для вас тему. Вы остались одна. Александре Владиславовне нужна была не просто союзница, но человек, который мог бы создать программу для Алисы, чьё время можно было занять целиком, и при этом, этот человек хорошо знал бы требования и обладал определенным умением. Я не прав?

— Даже, если это так, то этот мифический человек не мог бы протолкнуть Алисину программу на ТВ.

— А я и не говорил, что вы могли продвинуть проект. Но, сначала его нужно было создать. И именно ваше креативное мышление понадобилось Дашковым.

Я молчала. Мне очень хотелось сказать — да, это я создала эту уникальную программу, это я от отчаяния, выплескивая весь адреналин, который застоялся за время моего депрессивного состояния. Переписывала по сто раз одну идею, меняя на другую, бежала к Тиму, который теперь жил у меня и терпеливо выслушивал бредовые идеи недоучки — автора. Если что-то мне нравилось, я неслась к «А.В.» и, она одобрительно кивала головой, тут же напоминая, что вот такую или иную грань таланта и умения Алисы, я не использовала. Я бежала обратно и быстро записывала замечания бабушки. Во сне мне снился — то не поставленный спектакль, то огромная студия, в которой происходит что-то магическое, то Артём, который — то улыбался, то хмурился, сидя за столиком какого-то кабаре, похожего на «Мулен руж»

Я вставала утром не выспавшаяся и разбитая, словно меня били колотушками всю ночь. Спасал лишь кофе, в неограниченном количестве и сигареты. Иногда Тиму удавалось подсунуть мне вкусненькую еду или вытянуть погулять и сходить в ресторан.

Я почти не помню этого шального периода. Но, «А.В.» была права — я снова начала жить.

— Да, я писала программы для Алисы и что? Какое это имеет отношение к продвижению её на ТВ?

— Судя по вашему лицу, вы хотите убедить меня, что создав шедевр, не поинтересовались, как с этим всем будете всплывать? Ведь все придуманные красоты были лишь на бумаге, а чтобы их осуществить, нужны были связи и деньги. Вы не задавали этот сакраментальный вопрос «А.В.»? — Руководителю ваших действий?

— У нас ещё с детства, не было принято спрашивать то, на что не получишь ответ. Если бы «А.В.» хотела, она бы сама всё объяснила. Помню только, что в один из обычных дней, когда я в очередной раз перечитывала написанное, «А.В.» позвонила и сказала, что пора показывать сценарий тому, кто всё решит.

— Как вы думаете, Кира Александровна, — уж не знаю почему, но следователь перестал называть меня ласково Кира и перешёл на официальный тон, думаю, что не последнюю роль здесь сыграла Мара, которая по доброте ли душевной или от возникшей привязанности к Филиппу Сергеевичу потихонечку сдала всех нас и нашу тайну, благо знала она меньше всех, — это был телевизионный человек или рангом повыше? Я чуть не брякнула — спросите сами. Но тут-же вспомнила, что спрашивать абсолютно не у кого.

— Филипп Сергеевич, я, правда, не знаю, да и тайна не моя. Копайте.

Так и не выпив ни глотка чая, следователь и его добровольная подручная поблагодарили за гостеприимство ушли.

Я осталась одна с воспоминаниями и в задумчивости, стоит ли звонить Яне. Марьянке — было звонить опасно. Она бы впала в истерику и кричала, что необходимо срочно всё рассказать, иначе нас всех посадят. Разговор с Яной тоже нужно было вынести за пределы квартиры. Телефон вполне мог прослушиваться. Бродя по длинному коридору взад и вперед, я постепенно надевала на себя одежду для выхода из дома. Моя опасливость дошла до такой вершины, что я решила ехать не на своей машине, а поймать частника.

* * *

В «Останкино» как всегда все бурлило и вопило. Из разных студий доносилось звучание фонограмм Новогодних концертов. Пока я шла по самому длинному коридору я видела как одни и те же взмыленные артисты, на ходу переодевая костюмы, бежали в следующую студию на запись программы другого канала. Мне стало смешно. Бешеный карнавал, с которого сыпались блестки. Их на ходу успевали посыпать и полачить гримеры и костюмеры на примадонн и «примадоннов», походил на конкурс двойников, в котором оригиналы изображали сами себя. Они были очень уставшими. Единственно, что у них было не тронуто — это голоса. Они не участвовали в общем празднике. Всё заранее продуманно и записано. Главное не перепутать, какую песенную фанеру нести и, в какую студию. Но даже, если и перепутают, тоже не страшно. За пьяным Новогодним столом никто не заметит.

Я в очередной раз пожалела, что не будет такой программы как «Легенда Звезды». Мы здорово придумали, именно праздничный вариант. Жалеть было поздно, и я быстрым целеустремленным шагом бросилась к 17 подъезду. Я увидела всклокоченную Бабету Яны, и еле протиснувшись к ней, шёпотом на ухо, сообщила, что тучи сгущаются и нужно срочно встречаться.

— Ты что не видишь, что… — начала Яна, но тут же осеклась и, позвав девочку ассистентку, вырвалась из толпы — что всё так плохо и почему мы должны за всё отвечать?

— Ты забыла, что мы поклялись «А.В.», что никогда ни одна душа не узнает, как начинался проект и на что она пошла, чтобы протиснуть Алису на ТВ?

— Да, но тогда «А.В.» была жива и Алиса тоже. Нынче же — одна в могиле, а другая…

— Всё так, но тот человек, который помогал жив. И может сильно навредить нам всем, когда к нему придет дотошный следователь Филипп Сергеевич и начнет раскапывать кости умерших и хоронить тех, кто ещё жив, то есть, нас.

— Ты так говоришь, словно знаешь, где рыжие сестрички прячутся.

— Кстати, умерь пыл своей подопечной Мары. Она готова рассказать Филиппу Сергеевичу и то, что знает и то, что сможет раскопать.

— У них что роман? — Яна фыркнула и, покачав головой, озабочено произнесла. — Плохо. Мара — женщина верная и пойдет на любую жертву. Даже на закланье самое себя. А что Марьянка — ещё один претендент на раскрытие истины.

— Пока удается держать её на длинном поводке. Она так трясётся, что готова даже не слышать того, что происходит. Кроме того, у неё новый виток отношений с бывшим мужем. Они же вместе ведут утренние новости, и она подбивает клинья.

— Кира, может, стоит сходить к тому персонажу, который всё начал и посоветоваться? — Яна очень внимательно посмотрела на меня.

— Ты предлагаешь мне вставиться к нему и спросить, не знает ли он, где прячутся два или полтора трупа, и что нам делать дальше? Я представляю его лицо, и свой конец жизни в этот момент.

Мы нашли банкетку в одном из фойе, которые соединяли или разделяли длинные коридоры «Останкино».

— Давай покурим и помолчим. Я щебечу целый день. Язык уже зашершавился от слов. — Яна взяла мои, хотя курила всегда ментоловые, но, видимо, они кончились, как и поток приветственных выражений, которыми она встречала и провожала дорогих гостей.

— Ты помолчи, а я скажу. Мне безумно жаль, что уже никогда мы не услышим брани Алисы и тихого голоса Сани. Наша программа давала надежду на интересную жизнь. Вернее, она её заменяла. Я уже не могу видеть не своё лучезарное, примитивное, дневное Ток-шоу, не видеть тебя, которая собирает весь этот беспородный кагал безголосых и безграмотных артистов, — да и Марьяшке не слаще. Она же была блестящим балетмейстером и педагогом по пластике. Теперь сидит и верещит как недощипанный цыпленок, о потрясающих утрах, которые мы встречаем с рассветом. Одна Марка нашла себе нишу. Что там она искала? Раритетные экспонаты и уговаривала их прийти к нам, а сейчас сидит в архивном отделе и ищет раритетные плёнки.

— И что, нам теперь перестать дышать? Или начнём сами поиски Дашковых? Я думаю, что они живы и мистификация, которую они устроили со своей гибелью всего лишь трюк. Только зачем? Всё шло очень хорошо, даже слишком. Их программу, собирались купить в Штатах или Англии, я не помню точно. Они, наверное, туда и свалили и чтобы не отстегивать неизвестному нам реципиенту, решили все вопросы сами.

— Яна даже схватилась за голову, потрясаясь своей догадки.

— Не исключено. Версия выглядит правдоподобной, и мы можем предложить её следователю. Я почти обрадовалась, но какой-то червь сомнения не давал мне абсолютно согласиться с подругой.

— Ты обдумай всё хорошо за ночь, а завтра с утречка позвони Маркиному хахалю, и преподнеси ему подарок. Может, он нас приведёт к истинной причине. Поедем, подвезёшь меня до дома. Сил нет никаких.

— Я без машины. Я не стала вдаваться в подробности, что испугалась до такой степени, что боялась сесть за руль. Уверена была в том, что за моим домом следят.

Яна подняла брови вверх, в ироническом изгибе. — Тогда я тебя подвезу. Пойдём ловить такси.

Яна всегда передвигалась либо на машинах подруг, которые её услужливо подбрасывали в любые необходимые ей места, либо на такси. У неё никогда не было ни времени, ни сил преодолеть путь пешком или на метро.

* * *

Я вернулась в тёмную квартиру, так как у Тима, опять был забубённый ночной концерт и он, за него отвечал. Я взяла кукольную «А.В.» и стала вспоминать начало пути.

Когда я принесла последний вариант сценария и сказала, что больше мыслей у меня нет. Фантазия закончилась. «А.В.» засмеялась и сказала, что я, наверное, в душе тоже рыжая.

— Я удивленно спросила почему? И кто из нас двоих вообще рыжий. Александра Владиславовна вытащила старую отретушированную фотографию, на которой у неё был точно такой же цвет волос как у Алисы и чуть светлее, чем у Сани.

— Я считаю, что все кто рыжие, в душе у них пылает огонь, который в один прекрасный день вырывается наружу. Я уверена, что в детстве ты тоже была рыжей.

— Да, — подтвердила я. Но быстро потемнела.

— А темперамент остался. И сейчас мы все рыжие объединимся и зажжём «Останкино» так, что пламя будет видно издалека.

Такой весёлой и легкомысленной я не видела её никогда. Она всегда была несколько сурова и даже, когда смеялась, в глазах была грусть.

— И как вы собираетесь поджечь телецентр? — Мне, правда, стало так интересно, что закололи кончики пальцев.

Она подумала несколько секунд и, глядя, в свой портрет произнесла: — Тебе скажу. Даже Алиса ничего не должна знать. Пусть думает, что её адский труд привел к феноменальному успеху. Помнишь мою скандальную историю с замужеством, потом с поездкой к Берии, потом грубый развод и забвение. Я тогда сама ушла из Большого и перестала быть рыжей. Я поседела и снаружи и внутри, но дала себе клятву, что реванш возьму. Именно у тех людей, кто меня оскорбил и осквернил мою жизнь и карьеру. Один из них жив, Слава Богу. И теперь он мне поможет.

— Почему вы думаете, что он захочет с вами общаться? — Я была уверена, что старушка бредит.

— Я не сказала, что захочет, но будет вынужден. Иначе, я обнародую всю ту историю. Сейчас же популярно вскрывать язвы жизни общества и прошлые и нынешние.

— Он что, работает на ТВ?

— Нет, гораздо выше. Но ТВ, как вы его называете, подчиняется именно ему, — рыжая бестия возвращалась на глазах, и останавливать её не было смысла. Тем более мне было жаль своих усилий. После смерти Артёма сценарии стали первой вехой, которые возвращали меня к жизни. Словно, мы вместе с ним их придумывали. Я действительно брала из его закромов и задумок всё, что могла, перелопачивала под необходимую ситуацию и писала самозабвенно. Это было как оргазм. Я снова была в своей башенке и чувствовала присутствие Артёма. Мне было несколько неловко перед Тимом, но эта была моя тайна. Я изменяла ему только, когда творила, всё остальное время принадлежало ему. Он это понимал и не роптал.

Разговор был явно окончен. Я встала и поцеловав «А.В.» в щеку, что делала крайне редко — на удачу, направилась к двери.

— Не волнуйся. Сейчас я не проколюсь.

* * *

Выйдя от Дашковых, я вспомнила, что когда «А.В.» много лет назад рассказывала историю своего падения, то фамилия Берия не фигурировала. Был какой-то майор, который и описал в живых красках падение «А.В.». Но, какая разница, кто из этих мерзавцев сломал судьбу волевой талантливой женщины. Обескураживало меня только одно — «А.В.» хотела повторить себя, не жизнь свою, а именно себя, состоящую из души тела, эмоций и мыслей в Алисе. Возможно ли такое?

Моё участие в этом странном предприятии волновало. Но беспокойство было неприятным, я даже поёживалась от результатов переговоров Дашковой со старым знакомым.

Дни шли, но «А.В.» ничего не сообщала. Я перестала думать об этих переговорах и о мифической программе Алисы. Мне стоило побеспокоиться о себе самой.

* * *

После смерти Артёма, я еще какое-то время продолжала работать в театре, пытаясь сохранить старую жизнь, его спектакли и даже поставила два новых. Мне казалось, что можно сохранить то, что уже растащили на кусочки. Память, костюмы, дружбу.

Осознание пришло не самостоятельно. Ко мне пришли Янка и Марьяшка и, увидев моё уныние, стали уговаривать начать новую жизнь.

— В конце концов, Тима же ты нашла, и мир не обвалился, — беззаботно кидая безвкусную зимнюю клубнику в красивый ротик, пережевывая слова вместе с холодным фруктом, подвела итог разговора Марьяшка.

Яна отнеслась не столь легкомысленно к моим проблемам.

— А что ты хотела бы делать?

— Не знаю, я об этом не думала. Я всё время писала различные варианты сценариев для Алисы.

— Это замечательно, — саркастически заметила Яна. Денег это не принесло пока. Так что, давай соображай, как себя содержать. Тим, конечно молодец. Но, основная забота всегда ложиться на женщину. Особенно, на такую, как ты.

Я внимательно слушала наставления подружек и понимала, что, несмотря на жестокость их слов, они правы.

Когда я закрывала за ними дверь, то подумала о том, что Джон Леннон был прав, когда написал, что «Жизнь — это то, что с тобой неожиданно случается, когда ты ждёшь совершенно другого».

А, если ты вообще ничего не ждешь? Я стала размышлять, какие у меня перспективы в ближайшее время. Деньги пока есть. Я не тот человек, которого могут успокоить несколько сот тысяч на счету. Я должна была двигаться, работать, быть в гуще событий.

Вечером пришел Тим, я покормила его.

— Ты почему молчишь? Это непривычно. И даже беспокойно.

— Мне нужна работа. Какая — я не знаю, — я беспомощно улыбнулась.

Тим не стал меня утешать и даже предлагать варианты несбыточных мечт.

— Ты найдешь, вернее, она сама тебя найдет. Я в этом не сомневаюсь, — он поцеловал меня в темечко и погладил по голове.

— Ты хочешь сказать, — стала заводиться я, что должна сидеть и ждать пока кто-нибудь меня подберет из жалости. Я, между прочим, старею.

— Есть ещё время, не бойся. Таких как ты не подбирают, их просят.

На этой фразе обсуждение было закончено. Я внутренне вся полыхала от равнодушия Тима и от безысходности положения.

Я вышла на балкон и стала жадно курить одну сигарету за другой, пытаясь погасить внутренний напор.

По двору, спокойно и мечтательно шла Алиса. У неё было детское и безмятежное выражение лица. Такое впечатление, что идет маленькая девочка, которая, ещё не достигла момента постижения собственного я, когда начинается становления себя.

А я, уже постигла собственный внутренний мир? Что там, кроме тоски и печали?

Докурив последнюю сигарету, от которой меня уже затошнило, я увидела, как в комнате Алисы зажёгся свет, она открыла окно и села всё с тем же покойным выражением смотреть на небо, словно читая написанное на звёздах или летая выше них.

Счастливая, думала я, за неё всё придумает «А.В.». Ей придется только точно выполнить задачу.

Я сама понимала, что мысли глупые. Если судить по моему же сценарию, будущей звезде придется научиться делать всё, что только может делать эстрадный, драматический, оперный и балетный артист на сцене.

Подождем. Когда-то же эта история начнется или сразу же закончится. Вот тогда, я и начну суетиться.

* * *

Утром мне позвонил Филипп Сергеевич и официально вызвал в прокуратуру. Это то, что я боялась больше всего и хотела меньше всего.

— Мне нужно допросить вас официально. Наши милые беседы не являются официальным документом.

— Разве я не все еще вам рассказала? — Я надеялась, что следователь может все напечатать, а я подпишу.

— Нет моя дорогая, человек под протокол и подпись, говорит совершенно по-другому, а чаще и вовсе даёт иные показания. Если же они у вас не изменились после наших милых домашних бесед, тем лучше. Так я вас жду в 14.00 сегодня.

Я не попрощалась. Любезничать с въедливой ищейкой мне не хотелось. Более того, я его боялась. Я не знала, что ему уже удалось узнать. Мара — тоже не последняя спица в этой корявой колеснице. Что не знала точно, могла придумать.

Лениво одеваясь и стараясь, надеть то, что мне идёт менее всего, я пошла очищать машину, которая с трудом узнавалась под слоем грязного снега и детских надписей на капоте моей любимой машинки.

Я радовалась, что Тима не было дома, так как он обязательно сказал бы, что я не должна создавать себе лишних трудностей и рассказать всё, что знаю. Он же не понимал, что именно так называемая правдивая история вся проникнута ложью и сокрытием фактов.

Районная прокуратура произвела на меня отвратительное впечатление. Видимо, тот, кто недавно делал в здании ремонт, был либо дальтоник, либо слепой. Цвета не сочетались, двери вроде бы были деревянные, а казались фанерными — жуткого салатного цвета.

По коридору носились люди, которые внимательно всматривались в надписи на кабинетах, которые тоже писал человек, плохо владеющий родным языком. Все номера кабинетов, либо вовсе отсутствовали или были специально отколоты (думай как хочешь — то ли 45, то ли 55). Зато именование чиновника были прописаны полностью. От этого понятней не становилось. Их должности были витиевато закодированы юридическими терминами. Жалко было смотреть на тех, кто остро нуждался в помощи с разъяснением предполагаемого должностного лица.

Мне повезло — на кабинете старшего следователя было всё — должность, номер, понятно написанное звание и фамилия работника кабинета.

Я постучала, и дверь открылась, как поминовению волшебной палочки.

— Вы стояли за дверью и ждали? — Игриво спросила я.

— Нет, у вас очень характерная походка и стук каблуков. Уверенная, ничего не боящаяся женщина. Так ведь?

— Ничего подобного. Я боязливая и сомневающаяся натура.

— То, что сомневающаяся — это верно. Сейчас, я уверен вы думаете — рассказать, наконец, мне правду или опять выдумывать и умалчивать.

— Судя по вашему уверенному тону, вам многое удалось выяснить, — я по-настоящему стала бояться этого «добродушного» блюстителя закона.

— Вы не ошиблись. Зачем вы так принижали своё участие в операции «Легенда звезды». Вы же писали сценарий?

— Это разве криминал? — Я облегченно вздохнула.

— Что вы? — Изумился Филиппок, как я стала называть его про себя — дружественно-издевательски. Там, у вас, — следователь кивнул в направлении «Останкино» очень любопытно. Людей много интересных ходят, поют, танцуют…

— …сплетничают.

— Ну что вы? Так вот, мне очень интересно, о чём был ваш первый опус, который поднял Алису Дашкову на небесную высоту?

— Так вы попросили Мару, она отвечает за кассеты, — я была удивлена, что «Филиппок» до сих пор не посмотрел программу.

— Так пропали ваши шедевры. Остался один несмонтированый кусочек из последней передачи.

Я открыла рот сначала от изумления, а потом от хохота, который меня задушил буквально.

— Очень весело, но теперь ваш компьютер — единственный источник программы «Легенда Звезды», — следователь набычился и покраснел.

— Разве вы не изъяли все материалы в первый же день?

— Нет. Мы искали тела. Те, кто должен был изымать все вещьдоки, крутились в гримёрке — там всё почистили. Правда, создалось такое впечатление, что и там успели всё выгрести. Дома, — он махнул рукой. Словно всё подготовили для нашего прихода. Чисто! На столе две чашки с отпечатками сестер…

— Подождите, Алиса ведь… — я тут же осеклась, вспомнив. Что именно этого я и не должна была говорить…

— Что Алиса? Договаривайте. Филипп Сергеевич навис надо мной как коршун.

— Я просто удивилась, что чашка, — я успела прийти в себя. Она обычно пила коньяк, разбавленный слегка водой. Это для голоса. Она же работала вживую.

— Понятно, — не поверил мне следователь. Теперь о вас. Сейчас мы едем к вам на квартиру и изымаем при понятых ваш компьютер. Я надеюсь, что в нём все материалы сохранены?

— Да, пожалуйста. Только сценарии не дают полного ощущения от программ, которые делала Алиса. Это всего лишь канва программы и некоторые подводки. Стихи писали другие люди и так далее. Проект был действительно мощный. В его производстве принимало участие огромное количество специалистов.

— Я подсчитал — 45 человек. Немало. Кто же дал деньги на раскрутку такой программы.

— Вы не правильно посчитали. Это только те, кто работал непосредственно в «Останкино», а были ещё отдельные люди, которые мастерили реквизит для фокусов, снимали кино, записывали фонограммы. Все они не работали в «Останкино».

— Знаю. Была отдельная фирма, очень закрытая, в которой производилось основное действо. Кстати почему? Филипп Сергеевич, уже натягивал пальто и собирал необходимые бумаги.

— Странный вопрос. Чтобы друзья и недруги не растащили на кусочки.

— Почему же вы числились не в фирме, а в «Останкино?

— Мне стаж нужен. Кроме того в штате числился сценарист. Фирма же была полулегальная. Думаю об этом-то, вы осведомлены? Мною вечно прикрывались, зная, что я сдаю не… совсем тот сценарий, который пойдет в эфир.

— Дурдом. «Тайны мадридского двора».

— Гораздо хуже. Такая практика, только другими способами существует и за границей. Идея стоит дороже всего.

— То есть вы не бедствовали? Следователь с завистью присвистнул.

— Мы же не в Штатах. У нас все гораздо дешевле. А наш продюсер считать умел и любил.

— Кстати, а где он? Филипп Сергеевич пожал плечами.

— Юрий Константинович был с нами в тот день, когда пропали Дашковы.

— Да, а потом исчез. Интересно, он хоть жив.

— Так это ваша забота. Ну и бардак у вас.

— Это у вас, как вы изволили выразиться, бардак.

— Вас это удивляет? Это же огромная фабрика по производству «неземных» талантов.

Филипп Сергеевич бросил шапку на стол и откинул папку с таким грохотом, что я вздрогнула.

— Вы издеваетесь? Да ваше ТВ смотреть, либо страшно, либо противно.

О чём думает ваше начальство? Они смотрят, что они выпускают в эфир? — Следователь скептически посмотрел на меня, уверенный, что я, либо начну защищать честь мундира, либо растеряюсь, подбирая нужные слова.

— Оно — начальство и вовсе не смотрит наше ТВ, за исключением новостийных программ. Им гораздо интересней западные образцы, того, что мы потом слизываем, как можно ближе к оригиналу. Филипп Сергеевич с ужасом посмотрел на меня, как на полоумную. — Им, как большим профессионалам достаточно посмотреть «пилот» и определить будет ли зритель в восторге или нет. Ориентируются они, опять же на западное телевидение. Если там конкретная программа идёт много лет, значит, нужно и у нас выжать всё, что можно и даже больше, — я перестала волноваться, понимая, что тема постепенно уходит в сторону обсуждения общего положения на российском телевидении.

— Но, ведь у нас другая страна и вкусы у людей другие. А как же рейтинги, которыми нас все время пугают и говорят, что мы встали в строй общемирового шоу-бизнеса и телевидения.

— Филипп Сергеевич — это тема бесконечная и главное, что мы с вами не решим этот сакраментальный вопрос. Я так понимаю, что у вас вопросов ко мне больше нет? — Я направилась к двери, надеясь, оставляя несчастного следователя в недоумении, смогу выскользнуть в щель, непредусмотрительно оставленной собеседником.

— Напротив, — радостно оскалился следователь, игра вошла в главную фазу. Поехали к вам, читать сценарии.

Мы долго отряхивали мою машину от снега, которую снова занесло медленно, но уверенно падающими большими хлопьями. Филипп Сергеевич принял деятельное участие в попытке привести машину к готовности ехать. Он долго и тщательно очищал и скрёб переднее стекло, видимо считая, что если видно спереди, то это главное. Я с не меньшим усердием, почти лежа на багажнике, боролась за чистоту заднего стекла. Вывалившись все в снегу и, отряхивая друг друга перчатками, веником и просто руками, замерзшие и выбившиеся из сил, мы сели в машину. Я достала свой заветный термос с кофе и еще минут пятнадцать мы отогревались, приветливо улыбаясь друг другу.

— Скажите, Кира, если вы так всё хорошо понимаете про то, что место, где вы работаете и то, что вы создаете, не просто несовершенно, но противопоказано зрителям, зачем вы этим занимаетесь? — Искреннее удивление было в глазах «прожжённого» следователя по особо важным делам.

— А вы, конечно, служа нашему правосудию, делаете нужное, нет очень созидательное дело. Главное, что оно у вас получается. На вас не давят, не требуют изменить меру пресечения. Вовсе отпустить виновного. Продолжать…

— Не стоит. Простите за бестактный вопрос.

— Несколько недель назад я бы быстро и точно ответила на вопрос. Мы, у меня перехватило горло, занимались очень полезным, даже не важным, а красивым делом. Мы занимались искусством. Я сама долго удивлялась, почему нам так долго разрешают «развращать» народ красотой, истинным умением и культурным наследием. Да, мы ещё делали это в неформальной, не всем, казалось бы, понятной форме. Но те, кто не доходил умом, чувствовал сердцем, что всё, что происходит на экране в течение часа — 15 минут на рекламу, настоящее. — Я перевела дух и вдруг злобно процедила. — Поехали, посмотрите, хоть с чего всё начиналось.

* * *

Ехали мы молча. Каждый примерял продолжение темы или пытался понять исчезновение сестер Дашковых, кассет с программами, продюсера, и попытку всех, кого опрашивал следователь уклониться от прямого ответа, включая меня. Со мной понятно. У меня была одна главная тайна, которую только под пытками, я могу открыть. Но весь процесс съёмок, саму идею и как происходили репетиции, тракты и сами записи программ я бы рассказа… я поймала себя на том, что нет. Это тоже тайна — тайна чужого искусства, чужого умения, чужого характера. Да и описать сестер Дашковых я не смогу. Что-то неуловимое было в них. Словно они не люди, а инфернальные создания, произведенные именно для этой программы.

* * *

Мы вошли в квартиру, в которой, слава Богу, никого не было. Чтобы не удлинять наше малоприятное общение, я не снимала верхней одежды и Филиппку, тоже не предложила снять пальто. Он сделал это сам, взяв под мышку пальто, шапку и папку, снимая на ходу мокрые ботинки с рифленой подошвой. Мы добрались до моего стола, заваленного бумагами, книгами, паками, дискетами и включили компьютер. Я совсем забыла, что при включении компьютера, появлялась надпись: «Я тебя люблю». Тим, когда устанавливал программы, написал эту милую фразу, чтобы я никогда не забывала о нём. Я, каждый раз посмеивалась, но приятное тепло разливалось внутри меня.

Филипп Сергеевич сделал вид, что не заметил надписи и сосредоточился на манипуляциях, которые я проделывала со своим электронным другом. Открыв папку «Легенда Звезды», я остолбенела. Она была пуста. Я стала шарить по столу в поисках флэшки, на которую скидывала весь материал. Её тоже не было. Я дрожащими пальцами бегала по клавишам, открывая почту. Я всегда скидывала, минимум по десяти адресам материалы по каждой программе. Всё было чисто. Я остановилась и с ужасом посмотрела на следователя.

— Кто? — Резко спросил следователь. — Кто ещё пользуется вашим компьютером?

— Во-первых, никто, во-вторых, у меня стоит код, сложный, чтобы дочка не смогла вскрыть.

Филипп Сергеевич сел на вертящийся стул и задумался.

— Кира Александровна, кто хочет стереть память об этой уникальной программе.

— Для того, чтобы уничтожить всю память — этому вандалу придется убить всех нас.

— Вы думаете, что это так сложно, — следователь закусил губу. — Смешно спрашивать, вскрывали у вас дверь, или теряли ли вы ключи? — Естественно нет?

— Не знаю. Я держу ключи в кармане шубы, и любой может снять копию.

— Всё. — Филипп Сергеевич решительно встал и, повернул ко мне голову, вытянув в трубочку губы, процедил. — Будем поднимать мистические силы.

Я посмотрела на него, как на помешанного. — Вы думаете, нас всех заколдовали вместе с кассетами и флэшками?

— Я не думаю, я чувствую, что таинство имеет место быть.

— Если бы это сказала я, то вы бы меня упекли в дурдом, а сами, потому что пропустили первый важный момент сваливаете всё на загадки, ребусы — тайну. Всё, давайте каждый будет заниматься своим делом. Я буду искать, потерянные документы, а вы пропавших сестер.

— Плохо себе представляю, как всё раскрутиться. Словно, кто-то ворожит. — Филипп Сергеевич был не на шутку озабочен, даже удручен.

— Мы оденем коньки, поднимемся под купол цирка и уже оттуда спустимся прямо в клетку с тиграми, изрекая пошловатые шутки, чтобы подбодрить себя, напевая с помощью чужой фонограммы веселенькие песенки.

— Похоже на микс из телевизионных программ телевидения, — Филиппок расправил морщинки нахмуренного лба.

— Я не шучу, — возмутилась я. Это запутанное дело по-другому не раскрутишь. То, что произошло с моими файлами, кассетами — всего лишь цветочки. Зная, наш террариум единомышленников начнутся такие цветистые рассказы, что вы запутаетесь окончательно. «Не верь тому, что читаешь, не верь тому, что видишь…»

— Откуда цитатка, наша высокообразованная свидетельница или соучастница? — Филипп Сергеевич свернул голову набок, как Хазанов в миниатюре про попугая и застыл.

— Вам пора в путь, на поиски снежной королевы, — я открыла дверь квартиры и приглашающим жестом предложила выйти.

Когда за следователем закрылась дверь, я понеслась обратно к столу и, сильно наклонив голову внутрь стола, стала рыскать в потайном ящичке, дискеты и ежедневник, который больше напоминал откровенный дневник событий.

Дискет не было, а ежедневник был сильно потрёпан. Страницы были выдернуты, но не все, а только те, где содержание указывало на мои взаимоотношения с Дашковыми и записи о производстве программы «Легенды Звезды».

Я села на пол под столом и впервые серьезно задумалась.

Инфернальная история. Я испугалась. Можно выдрать листы и уничтожить программу, но из моей головы ход событий вырвать нельзя. Зато, можно меня убрать. Может, мне переехать куда-нибудь на время? Глупая идея. Что я объясню домашним, подругам. Кроме того — сколько будут длиться поиски сестер и найдут ли их?

* * *

Десять лет назад. После того как было получено разрешение на производство «Пилота», всё завертелось с невообразимой скоростью. Было такое ощущение, что «А.В.» боялась не успеть запустить Алису в эфир. Откуда взялись такие крупные деньги я не знала. Была построена студия далеко за городом. Когда я поинтересовалась у «А.В.» зачем. Она только пожала плечами.

— Где-то же нужно репетировать, чтобы никто не мешал. Там должны будут появляться люди, которые будут помогать реализовывать твои придумки. А кино — его же где-то надо снимать, монтировать. Я думаю, что тебя должно волновать не это. Тебя я поручаю собрать команду верных, умных и быстрых людей, которые будут работать на записи в «Останкино». Я договорилась, происходить запись будет по ночам, — «А.В.» протянула руку и дала мне листок со списком фамилий, которых она предполагала нанять на работу.

Список был странный. В нём что-то меня смущало, словно все эти фамилии уже мелькали перед моими глазами и достаточно часто.

— Всё правильно, ты угадала. Я собирала вас почти с детства и формировала для будущего.

— То есть вы определяли нашу судьбу? — Я взбеленилась и собралась кинув обратно, листок на рояль, уйти.

— Не кипятись. Я присматривалась к окружению моих внучек, — осторожно продолжила бабушка-вамп. Постепенно, сформировалась компания, нет скорее команда, которая может сделать чудо. Разве это унизительно? Видишь, какого я высокого мнения обо всех вас? — «А.В.» улыбнулась, но мне показалось, что она надсмехается надо всеми нами. Ей казалось, что она всех переиграла.

— Я не люблю, когда мной манипулируют и строят в отношении меня планы, в которых я сама участия не принимаю.

— Ты не права. Вы жили, как хотели. Просто иногда, я давала вам правильные и нужные советы.

— А мы маленькие идиотки им следовали, даже не зная, что это всего лишь подталкивание наших поступков в нужную вам сторону. Что вами движет. Ну, сделает Алиса при помощи уникальной команды шедевр, если ещё получиться…

— Ты знаешь, что такое настоящее честолюбие. Не простое мелкое тщеславие, а желание завоевать весь мир.

— Вселенский замах, — я засмеялась, чем страшно разозлила «А.В.».

— Ты умная — дурочка. Я точно знаю, всё получится.

— А ваши внучки такого же мнения? Их кто-нибудь об этом спрашивал?

— У них моя кровь. Я с детства им объяснила всё про свою судьбу. Мне здорово помешали, ты знаешь. Но, им будут только помогать, и имя Алисы Дашковой останется в веках. Я знаю точно, — «А.В.» с гордостью, подняв второй подбородок, посмотрела в зеркало, которое висело напротив рояля.

* * *

Тогда я даже не представляла себе, что то, что мы пишем, снимаем, шьём и репетируем не просто очередная, очень хорошая телевизионная программа. Одна женщина за час должна была создать несколько образов, похожих и внешне и голосом и манерой на артистов, которых обожало не одно поколение и у нас и за рубежом. Она должна была подниматься под купол цирка в одном обличии и делать нешуточные трюки настоящей цирковой примадонны, а возвращаться оттуда через волшебный экран «Латерны магики» и снова перевоплощаться в другой персонаж, такой же легендарный, как предыдущий. Она пела вместе со знаменитыми певцами стоя на сцене и вплетала свою песню в их исполнение, повторяя их интонации, манеры. Было совершенно непонятно, как Алиса добивалась такого трюка каждый раз. Потом она исчезала, испарялась со сцены и оказывалась на экране в одежде и манере тех, с кем только что пела, глядя на экран. Затем она вовсе исчезала, словно её стерли с пленки, и появлялась в зале с микрофоном и, подсаживаясь, то к одному зрителю, то к другому исполняла чувствительные куплеты. Поднявшись на сцену после номера, она называла номера тех кресел, на которых сидели люди, которым она пела. Некоторые предметы из их карманов и даже рук оказывались в карманах её широкой юбки. Но и это было ещё не всё. Лёгкий недлинный рассказ о знаменитых артистах — лёгкая передышка и она, никуда не уходящая со сцены, оказывалась в другом платье, словно меняла кожу. Платье начинало гореть на ней, а она уже была высоко — на вершине фонтана, где начинала петь и бросалась с немалой высоты под воду. Зрительный зал, ещё даже не успев осознать и запомнить все трюки, с замиранием ждал, когда вынырнет дива. Ища воспаленными и сияющими глазами актрису-волшебницу, они обнаруживали её на галерке, откуда она легко раскручиваясь на канате, падала на авансцену, при этом приземлялась на ноги, делала кульбит. Уже через секунду мы видели ножки балерины, одетые в пуанты и пачку, а верхняя часть танцовщицы сидела за столиком на сцене и подпевала мелодии танца.

* * *

Сейчас, вспоминая придумки каждого представления, я начинаю задыхаться от восторга перед их избытком и мастерством, с которым они были выполнены. Последующая программа отличалась от предыдущей новыми персонажами, новыми трюками и усложнением их исполнения.

Сначала телевизионное начальство требовало выхода в эфир каждые две недели. Посмотрев «Пилот» принимающие решения, вышли из просмотрового зала в полном молчании. На их лицах читалось не столько удовольствие, сколь недоумение и преклонение.

Приглашенные в студию зрители остались сидеть на своих местах, долго рассматривая весь набор трюковых аксессуаров, поворачивая головы то в одну сторону, то в другую, то вниз, то поднимая лица высоко вверх.

Такое беззвучное трепетание перед мастерством одной хрупкой женщины на ТВ было впервые.

Алиса с достоинством поклонилась аудитории и без тени усталости на лице упорхнула за дверь студийного пространства.

Я смотрела ей вслед пока она шла по длинному коридору к своей гримерке и думала: «Насколько хватит у неё сил идти прямо с высоко поднятой головой, не сбавляя ритмичного шага. Актриса тихо шмыгнула в дверь гримуборной, и оттуда я услышала голос Сани.

— Ты как всегда молодец, — в зеркале отразилось восхищение и ирония.

— Нет, ещё не всё гладко получилось. Думаю, на пленке будут заметны некоторые ошибки.

— Аля…. — тихо прошептала сестра. Если бы я тебя так не любила, я бы стала монстром.

Алиса тихо рассмеялась.

— Ты слишком пассивна, чтобы испытывать такие сильные чувства.

— А у тебя есть чувства? — Саша приблизила лицо к щеке сестры, с которой снимала грим.

— Конечно. И очень сильное. Сделать следующую программу гораздо лучше.

— А что это тебе даст? Тобой и так все восхищаются.

— Я хочу, чтобы меня боготворили, — Алиса повернулась к Саше и погладила ту по руке. Тебе трудно это понять. Ведь ты не потратила десять лет на то, чтобы стать божественной. — Алиса засмеялась. Всё ерунда. Я тебя просто пугаю или веселю.

— Ты хоть устала чуть-чуть? — Саша взяла термос с кофе и налив в крышечку несколько глотков поднесла сестре.

— Нет, не устала. Там, откуда я только, что вернулась, нет возможности уставать. Темп слишком быстрый. Главное ничего не забыть и не пропустить и при этом сделать правильное лицо.

* * *

Мне очень хотелось поздравить премьершу и спросить, какие у неё есть пожелания на будущий сценарий. Но после невольно подслушанного разговора, я тихонечко стала отступать от комнаты, где две сестры вели странный разговор.

Может у неё так сказывается стресс? — Подумала я. Завтра она уже сможет разговаривать как нормальный человек.

Пока я раздумывала над психологическими портретами сестёр Дашковых, в коридор вплыла Александра Владиславовна в сопровождение нескольких незнакомых мужчин, а также Яны, Мары и Марьяны.

— Вот ты где? — Что ж не празднуешь со всеми победу? — Бабушка была явно недовольна отсутствием ещё одного придворного в её свите.

— Я думала о будущем сценарии. Хотела переговорить с Алисой, но подумала, что она устала и не стала её беспокоить.

— Всё в полном порядке. Программа будет выходить раз в месяц. За более короткий срок, мы просто не успеем придумать и срепетировать, всё отменно.

— Хорошо. Думаю, что послезавтра я принесу кое-какие наброски новых номеров.

* * *

Вот так понеслась ввысь наша «Легенда Звезды», которую пытались разгадать всем телевидением, включая нас, работающих на этой программе по ночам дома ли, в помещении, снятом специально для репетиций.

Подготовительный период тоже шел странно. Я приносила сценарий. «А.В.» его тут же правила. Чаще хвалила, чем ругала. Затем подключалась Марьяша, которая после своего эфира приходила с кипой кассет и показывала, какой танцевальный номер нужен в том или ином месте. Параллельно «А.В.» занималась с Алисой образами и вокалом. По сто раз они просматривали фильмы и фотографии тех, кого собирались имитировать. В это время, Яна и Мара искали новых каскадеров, цирковых, степистов, кукольников — всех, кто мог понадобиться для нового шоу. Каждое представление проходило в новом жанре, и было посвящено либо определенному периоду эстрады, цирка и других всевозможных жанров. Костюмы тоже шились новые удобные и с секретом. Обувь — это отдельная тема. Какая она должна была быть, чтобы простеповать, тут же взобраться на трапецию, оттуда шагнуть на тонкий проволочный канат, пройти по нему и спуститься в изящных туфельках на каблуках, чтобы начать новый номер? Программа шла нон-стопом. За весь напряженный час лишь один раз Алиса могла остановиться, когда выводила любимую пуму. Тут, даже при её выдержке, нужна была плавность и осторожность. Но после «зверского» номера шёл лёгкий певческий с куклами на двух руках, а Алиса, не открывая рта, т. е. становилась чревовещательницей, исполняла фривольные куплеты своих игрушечных персонажей.

Каждый из нас выполнял только определенную часть работы. Всю подготовку и кто в ней участвовал, не мог перечислить никто.

Для нынешней ситуации, когда главные персонажи исчезли, это было и неплохо. Мы не могли сообщить суровому следователю, который уже не на шутку обозлился на четырёх непослушных дам, всю информацию. Мы ею просто не владели. В связи же с пропажей кассет и сценариев, в нашем распоряжении остался только устный пересказ того, что мы видели на записи.

* * *

Всего лишь раз я, запаздывая со сдачей сценария, была допущена в огромное репетиционное помещение, где в каждом углу копошились разные люди. У меня создалось впечатление, что они тоже не очень знакомы друг с другом и их нечасто выпускают на свободу до той поры, пока не сделана программа.

Удивило меня больше всего не тот муравейник, который копошился в своём отсеке, а то, что по канату и на трапеции находилась не Алиса, а Саня. Я не знала, стоило ли задавать вопрос по этому поводу Александре Владиславовне. Она сама подошла ко мне, — откуда у пожилой дамы были силы каждую ночь следить за процессом?

— Сашенька проверяет всю технологию, а Алиса смотрит, что нужно изменить в той или иной позе, шаге, движении.

— Тогда почему бы Сашеньке тоже не выступать вместе с Алисой? — Я возмущенно посмотрела на «А.В.». Школа, которую ей преподали в далёкие тридцатые, не прошла даром.

— Саша не умеет петь, — жёстко сказала любящая бабушка. У неё нет слуха. Кроме того у неё нет того шарма, которым несомненно обладает Алиса.

— То есть вашим, — сказала я и горько пожалела.

— Кирочка, ты замечательно сочиняешь сценарии, но в остальном ты не большой спец. Поверь мне. Артистизм и харизму нельзя купить и научить нельзя. Это или есть или нет.

* * *

Сейчас, сидя у разворошенных документов и молчащего компьютера, я подумала о том, что, возможно, бабушка опаивала чем-нибудь свою харизматичную внучку. Я вспомнила, как у неё всегда горели глаза и это странное бесстрашие, с которым она бросалась в любой трюк.

Когда Саша шла по канату, в её глазах был нормальный страх нормального человека. Может потому, что она делала это редко. И никто не подбадривал её умение, как в случае с Алисой.

* * *

Теперь уже бессмысленно вспоминать и догадываться. Никого не осталось. Кстати, а где мои подружки, которые обещали прибежать и выработать общую линию поведения?

Я посмотрела на куклу с выражением лица «А.В.» и вспомнила, что мы можем теперь спокойно рассказывать о программе, о чудесах, творящихся в студии. Мы не должны только говорить об одном.

— Правда? — Спросила я кукольную «А.В.». Она одобрительно склонилась на бок и прикрыла глаза.

* * *

В то время, когда я почти обрадовалась придуманной легенде, раздался звонок. В трубке я услышала строгий голос следователя.

— Кира Александровна, мне казалось, что вы если молчите то, по крайней мере, не врёте. Оказывается, я ошибся.

— В чём опять вы хотите меня уличить? — Я злилась и начала заикаться от возмущения.

— Программы же фотографировали? — Язвил собеседник.

— Наверняка, но это была не моя прерогатива, отслеживать фотографический путь примадонны.

— Мне попались, совершенно случайно, два снимка… — Филипп Сергеевич молчал, я тоже. — Им приблизительно года три.

— В лабораторию сходили? — Пыталась я оттянуть вопрос, не очень понимая, куда он клонит.

— Зачем, я позвонил по нескольким достойным и не очень привлекательным печатным изданиям. Почти во всех были одни и те же ракурсы, костюмы, позы, но один борзый мальчик, пронырливый такой, дал мне два снимка. Один датирован 11 января 1995 года, а другой 27 мая 1996 года.

— И что вас так поразило на них.

— Кадр один и тот же, а люди на них разные.

— Господи, вы уж меня испугали. Так ведь Алиса сделала подтяжку. Годы, знаете ли, берут свое.

— Наверное, вы правы, — смутился догадливый следователь. Об этом, я не подумал. Тогда извините за бессмысленное беспокойство.

— Что вы, я привыкла. День без вас почти лишен смысла, — я хихикнула в трубку и отключилась.

А ты не дурак, наш милый прокурорский работник. Срочно звонить девкам. Пусть бегут сюда.

Я услышала, как открылась входная дверь и как всегда споря, вошли Тим и Варя.

Я совершенно забыла разморозить окорочка и сварить рис.

— Вы голодные? — заискивающим тоном спросила я.

— Сейчас всё приготовлю. Ты пиши, — Тим поцеловал меня в макушку и пошёл на кухню. Я выглянула в коридор и скорчила виноватую мину.

— Тим, у меня к тебе серьезный вопрос, — Ты не копался в компьютере?

— Опять ты что-то потеряла, а я виноват, — Тим обижено надул губы и пошёл готовить.

— Скорее всего, виноватой окажусь я, — Варя ехидно смотрела на меня.

— У меня нет сил, пререкаться с тобой. Я просто спросила, никого не обвиняя, — я развернулась и пошла в ванную комнату. — Здесь я могу не слышать Варькиного брюзжания и попыток Тима воспитывать дочь.

Я позвонила соучастницам заговора и в ответ услышала твёрдое «Да». Поболтав немного с семьей, я вернулась к компьютерному столу.

Сколько ещё пройдет времени, прежде чем следователь доберётся до нашей тайны. И, собственно, почему, сейчас, когда заинтересованных лиц уже нет в живых, мы так боимся раскрыться.

Ответ был простой: — во-первых, неизвестно, действительно ли все сгинули с земли, во-вторых, по-прежнему здравствует тот, кто дал добро на программу, а кроме того, он единственный знал о некоторых весьма внушительных изменениях в ней? Вот, на самом деле, кто нам опасен. Я не успела додумать о размерах грозящих нам неприятностей, как задребезжал домофон, безжалостно и истерично.

В дом ввалились вся троица, перебивая и толкая, друг друга. Лужу, образовавшуюся от их сапог, можно было вычерпать только ведром. Варя, которая очень любила моих подружек и никогда не роптала в их присутствии, пришла с двумя большими швабрами и быстро ликвидировала последствия местного бедствия.

— Варька, — окликнула Яна девушку, которая отжимала тряпки. — Как закончишь уборку, поставь чайник. Холодно и ещё сваргань бутерброды. — Тим привет и целую.

Яна говорила быстро и возбужденно. Я подумала, что очередной тяжёлый день повлиял на взвинченность подруги.

— Ты была права, продолжала Яна плюхнулась на диван, который издал тяжелый выдох от тяжести Янкиного веса. — Сегодня, наш общий «друг» и патрон вызвал меня. — Кстати, не понимаю, почему меня?

— И что? — Спросили хором Марьяна и Мара, которым до сих пор не удалось вставить ни одного слова.

— Стал спрашивать, как продвигается следствие, не собирается ли Филипп Сергеевич прекратить бесперспективное дело. Может, стоит поменять следователя, а то въедливый прокурорский работник слишком дотошно занимается программой, которая уже снята с эфира.

ОН — наш патрон, совсем не заинтересован в шумихе в прессе. И в конце монолога засмеялся и скаламбурил, нет Звезды, так пусть тайна Звезды останется сокрыта, — Яна выдохнула, словно «слив» нам информацию, успокоилась, разделив ответственность с нами.

Все молчали, прихлебывая чай и вяло пережёвывая бутерброды.

— Кира, что ты думаешь обо всем этом? — Марьяна легко вскочила с утопающего дивана.

— Я знаю только одно — исчезли все сценарии, все кассеты, кроме крошечного кусочка с последней записи и две фотографии, датированные 1995 и 1996 годом.

— И что теперь — снимки самое уязвляющие документы? — Мара в ужасе прижала ладони к горящим щекам.

— Мне, кажется, удалось убедить следователя, что Алиса, тогда сделала подтяжку лица и поэтому, при близком рассмотрении — разница очевидна.

— Так, завтра все идем к Филиппу Сергеевичу и спокойно излагаем нашу общую версию, которую сейчас наш сценарист изложит, а мы запомним и никто, Яна предупредительно подняла указательный палец, не собьется, даже если нас будут пытать.

— Я не уверена за себя, — пролепетала Машка. Я не помню, что говорила в предыдущую минуту. Могу всё перепутать и подвести всех.

Видно, что балерина и телеведущая не на шутку испугана невольным будущим предательством.

— Ну вот, что милые подружки, — я встала в проёме двери и отчетливо стала повторять слова, которые сформулировала ещё днём. — Сегодня уже нет «А.В.», по всей видимости, нет и Алисы. Остались мы и ещё два персонажа, которые боятся разоблачения еще больше нас. Нам они могут сильно повредить, если оставят в живых. Эта шутка, которая была придумана три года назад, затянулась и может, оказаться гиньолем. Поэтому ни ты Марьяша со своей плохой памятью, ни ты Мара, ни слова не измените в том тексте, который я вам сейчас раздам. Я старалась писать под вашу манеру говорить. Даже написала провокационные вопросы, которые вам может задать Филипп Сергеевич.

Я почти кричала на подруг, понимая, что пугаю их еще больше. Но единственный способ заставить их держать языки за зубами и не попасть под определенное строгое обаяние следователя, устрашить девиц ещё больше.

— Мы всё поняли, Кира Александровна, совершенно спокойно отрапортовала Яна, на которую я рассчитывала более других.

Мы ещё перекинулись несколькими словами о наших малоинтересных занятиях, которыми стали основными после закрытия «Легенды Звезды».

* * *

На следующее утро мы встретились у обшарпанного помещения районной прокуратуры. Девушки выглядели неважно. Глаза красные, лица — зеленовато-бледные.

— Пошли, быстрее войдём, поскорее выйдем, — попыталась пошутить Марьяшка, которая была настроена жёстко и казалась очень собранной.

Мы нашли нужный кабинет и постучали сразу четырьмя кулачками.

Из полуоткрытой двери выглянула девушка, равнодушно сказала, что Филипп Сергеевич придёт минут через десять.

— Главное, не потерять силу духа за последние минуты.

Следователь пришёл в мундире и направился к нам, с «очаровательной» улыбкой удава, готового заглотнуть нас по очереди.

— Рад, очень рад всех вас видеть вместе. Не станем терять время и все пройдём вместе.

Мы были обескуражены и не готовы к такому повороту событий.

Рассаживайтесь. Катенька, — обратился он к сотруднице нам всем кофе — крепкого и с сахаром. — Я правильно помню ваши вкусы дамы.

Мы, молча, кивнули. Сняли верхнюю одежду, сложили руки на коленях и как послушные ученицы стали ждать расправы.

— Мы не станем говорить сегодня о пропавшей Алисе Дашковой. Хочу вернуть вас на три года назад. Я надеюсь, все помнят автомобильную катастрофу, в которую попали обе сестры Дашковы. А за рулем был, как его правильно назвать — гуру или каскадер, который готовил номера с Алисой — Сергей Солодов.

Мы остолбенели. Мы не были готовы к такому повороту событий. Заготовок на эту тему у меня не было.

Сейчас начнется такое, что мне даже страшно представить — было написано на лице каждой из нас.

— Разве дело по катастрофе не было закрыто. Там не было никаких загадок, — быстро затараторила Яна. — Машина перевернулась, погибли шофер, т. е. Сережа и Саша. Алиса сильно была ранена и долго лечилась в больнице. Кстати, те две фотографии относятся именно к тому периоду, когда Алисе пришлось сделать пластику лица, да ещё подправить кое-что в фигуре, чтобы начать выступать заново.

Яна дала понять всем нам, что именно эти слова мы, как попугаи должны повторять сейчас.

— В том-то и дело, что расследование было закрыто, даже до его рассмотрения. Кроме того, я с трудом в архиве нашел отдельные листки, фиксирующие события в ту злополучную январскую ночь.

— Нам абсолютно ничего об этом ничего неизвестно, — жёстко прервала я Филиппка. Если, кто и был в курсе, то только Александра Владиславовна Дашкова, но она вскоре умерла после постигшего её несчастья.

Следователь внимательно следил за выражением наших растерянных и раскрасневшихся лиц.

— Конечно, я ни в коем случае не сомневаюсь в вашем незнании. Одно меня только беспокоит. Я изучил внимательно, в этом можно было не сомневаться, обстоятельства дела и рассмотрел снимки с места происшествия. Мне показалось, что машина, которая на снимке полностью сгоревшая, вовсе не та, на которой ехали три вышеназванных человека.

Тут уж, мы были поражены не на шутку. Ничего об этом мы не знали. Так что могли быть абсолютно открытыми для последующих вопросов.

— Я вижу, что сильно вас удивил. Насколько я понимаю, загадочная бабушка вас не посветила в подробности катастрофы, и вы увидели перебинтованную Алису только в больнице?

— Да, — хором подтвердили мы.

— А разве Сергей не погиб? Его тело должно было быть найдено. А Саня? — Её, говорили, и вовсе невозможно было опознать.

— Всё верно — два тела были полностью сгоревшие, и эксперты с трудом по остаткам зубов и по кольцу на пальце Александры Дашковой пришли к выводу, что именно их труппы были найдены в машине. На том, собственно дело и было закрыто, — следователь впился в наши разгоряченные лица. А теперь ответьте мне — те повреждения, которые получила Алиса Дашкова, давали ей шанс вернуться к сложнейшим выступлениям, даже после длительного и самого лучшего лечения.

На этот вопрос нам было легко ответить.

— Сначала было очень трудно. Она почти кричала при каждом движении, но постепенно она окрепла и вошла в форму. Ну, почти стала прежней, — я отдышалась и откинулась в изнеможении на спинку стула.

— Понятно, а Сергей Солодов? — Филипп Сергеевич сделал удивленное лицо.

— Он же погиб, — удивилась Мара.

— Его хоронили в закрытом гробу? — Следователь перегнулся через стол и направил свой точечный взор на Мару и Марьяну.

— Мы не были на похоронах, — брезгливо ответила Марьяша. Нам тогда было не до него. Надо было ухаживать за Алисой, поддерживать «А.В.» и доказывать на телевидение, что мы скоро сможем вернуться в эфир.

— Правильно, — я хорошо вспомнила ту картинку, которая повторялась тогда каждый день. Я бегала со сценариями к начальству и умоляла не разбирать павильон хотя бы ещё месяц. Это огромный срок для простоя большой дорогой студии. Один раз я зашла к «А.В.» и посетовала, что ничего святого для теленачальства нет, и вот-вот мы потеряем помещение, об этом я правда не сказала следователю, также как и не раскрыла её ответ. Железная бабушка сказала, чтобы мы держались, сколько могли, но если напор будет очень сильным не упираться. Она сказала, что сможем репетировать, в студии, где мы работали, сколько нужно. И хотя у неё уже мало сил, «А.В.» обещала, дожить до выхода первой программы — «Легенда Звезды» в эфир.

— Дело в том, — сказал Филипп Сергеевич, сделав вид, что не заметил моего долгого молчания, труп Солодова не нашли и не похоронили. Его друзья мне поведали, что никакого гроба не было, некого было хоронить, а урна находится в крематории до сих пор.

— И что? — Мы придвинулись к столу следователя и схватили кружки с горячим кофе, так как нас всех зазнобило, — оказалось, что не все подробности той страшной тайны мы знали.

— Ничего. Поеду в крематорий. Будем просеивать пепел, — невесело пошутил следователь. Пока вы можете идти. Но всё же то, что вы скрываете — выплывет. «Всё тайное становится явным» — вы же помните рассказ Драгунского. Счастливо, милые скрытные дамы.

Мы вышли, выжатые как лимоны. Нам стало жарко, душно, плохо и давление поднялось до самой высокой планки.

— Пошли, где-нибудь посидим, — первая пришла в себя Яна. Я даже стоять не могу. Ноги дрожат.

— Чем нам грозит возвращение к жизни Солодова? — Мара сняла очки и огромными глазами вонзилась в Яну.

— Пока не знаю, — Яна была раздражена как всегда, когда не могла ответить быстро и остроумно.

— А я знаю, чувствую, — зло отрезала Марьяна. — Он нас всех найдет и убьёт.

— Почему не появлялся столько лет? — Я задумчиво задала вопрос, скорее себе. — Понятно почему. Пока шла программа, ему было ни к чему себя обнаруживать. Когда же за дело принялись заново, он объявится, и тут мы окажемся крайними.

— Ты помнишь, Кира, как он был влюблен в Алису, — Мара вся напряглась. «Только смерть может разлучить нас» — именно эти слова я слышала как-то, проходя мимо них. Они репетировали трюк с огнём и полётом, а Алиса сказала, что хочет сделать перерыв, потому, что уже задыхается от его пиротехнических выдумок. Я несла ей кофе, и какие-то витамины, и услышала любовно-угрожающую фразу…

— Что ответила звезда? — Поинтересовалась Марьяна.

— Не знаю. Я постаралась мышью сгинуть от этих двух монстров. От них прямо исходил запах опасности и гнева.

— Ты перепутала запах пиротехнических порошков, — я, видимо, слышала продолжение спора. Я шла за декорациями в полной темноте и услышала странный смех Алисы. Она всегда несколько надрывно смеялась, хотя это бывало крайне редко. Женщина, по-моему сидела на трапеции и чуть раскачивалась. Так мне показалось, я видела только тень её.

— Быстрее говори, а то я сейчас лопну от любопытства, — торопила Яна.

— Она долго посмеивалась, а потом соскочила с трапеции и спросила мужчину: «Уверен ли он, что может соревноваться со всем этим великолепием, которое она создаёт изо дня в день?» Я уже была далеко, когда разговор либо продолжился, либо закончился. Я никогда не подслушивала специально. Я не хотела знать лишнего. Мешает работе.

— У нашей «Снежной королевы» тоже были амурные дела, — Марьяна поменяла позу и заинтересованно, с широко открытыми глазами уставилась на нас с Марой. — Кто же тот везунчик, кого допускали до комиссарского тела?

— Девчушки мы никогда не обсуждали личную жизнь Алисы при жизни, что же мы станем перетряхивать неизвестное нам бельё после…? — Мара, аж задохнулась от негодования. Возникла неловкая пауза, из которой нас быстро вывела Яна.

— Ты о чём, какое белье, какое прошлое? — Яна напустилась на Мару, придвинувшись массивным телом. Та загадочная любовь или интимная связь, которую так тщательно прятали ото всех, может нас всех быстро расчленить на неопознанные объекты, — Яна выдохнула, помолчала и медленно повернулась ко мне. — Кира, ты чаще других бывала в доме Дашковых. Бабуля тебя любила. Неужели никогда она не посвящала в секреты своих внучек, не сетовала на их непонимание, непослушание?

— Мы все давали клятву Александре Владиславовне не обсуждать, не выдавать, не передавать никаких данных о Дашковых и программе, но их матери мы обещаний не давали, верно?

Все уверенно кивнули и напряглись. И… что? — Марьяна быстро подсела ко мне, словно боялась пропустить самое важное.

Я же спокойно и медленно закурила и задумалась над тем, что стоит пересказывать подружкам, а что важно сначала проверить….

— Последние три трудных года, когда болела «А.В.», когда случилась беда, Веруньчик стала в первую очередь матерью. Она забросила фолианты подписных изданий и начала преданно ухаживать за свекровью и посвящать себя всю семье.

— Что вдруг? — Цинично спросила Яна. На её положение вся история никак не влияла.

— Ты не можешь предположить, что в ней проснулись материнские чувства и чувство потери, которое либо объединяет людей, либо ссорит навсегда. Вера выбрала первое. Меня это тогда тронуло, — Я повела плечами в знак того, что приходится объяснять элементарные вещи.

— Дальше то что? — Грубовато требовала продолжения Марьяна. — Как сей трогательный факт повлиял на ситуацию.

— Она пришла ко мне и стала спрашивать, как в таком положении поступать. «А.В.» продолжает командовать, но у нее явно путается в голове настоящее с прошлым, и она не в состоянии делать правильные выводы, — я повернулась к подругам и внимательно посмотрела на них. — То самое важное решение, которое было принято, приняла Вера Николаевна, а вовсе не «А.В.».

— Как так, — Янка вскочила с дивана, отчего все остальные чуть не свалились. — Ты же говорила, что «А.В.» настаивает на таком решение, только так мы сможем продолжать работать.

— Простите меня, девушки, но сначала я дала слово Вере, а потом пошла к «А.В.». Надо сказать, что она была уже совсем не та, которую мы привыкли беспрекословно слушать и покоряться. Она сникла и все повторяла, что ее Бог наказал за гордыню и тщеславие. Она тоже согласилась, но как-то обреченно и без интереса. Мне пришлось еще долго ей втолковывать, что выбора нет. И она обязана сделать все, чтобы после перерыва проект был не хуже, а лучше, — я замолчала, потому что дальше я не понимала, как мне выстроить разговор так, чтобы мои приятельницы не смогли все сведения благополучно «сдать» следователю, чувствуя себя обиженными и обманутыми мною.

К счастью пришли Тим и Варька, и подружки быстро засобирались, понимая, что душевного разговора дальше не получиться, и что семья — это главное.

Они ушли, а я все стояла у двери и вспоминала события трехлетней давности. Тим выглянул из кухни и сказал, что, если я оторвусь от бессмысленных размышлений, то могу с ними поужинать.

Я пошла за ним, и вяло ковыряла в тарелке очень вкусную еду. Обычно я хвалю и восторгаюсь его кулинарными способностями, а главное желанием подменить меня в надоевшем за многие годы ведении домашнего хозяйства.

— Почему ты не хочешь все рассказать следователю? Судя по твоим пересказам ваших бесед, он не дурак и не трепач. Ты боишься огласки, которая в первую очередь отразиться на вас?

Я кивнула головой.

— Ты же знаешь, что есть человек, который может быстро снести наши головы и выгнать с ТВ. Что тогда? Буду на улице продавать газеты. Но у меня есть ты, прокормишь. А девчонки — все одиноки. Кто их будет кормить. Кроме того, у меня есть хоть какая-то профессия, а у них?

— Вы даже вслух не обсуждаете те обстоятельства, которые так круто все изменили. Почему?

— Боимся, что кто-нибудь услышит, — я была абсолютно уверена, что так и есть.

— Бред, какой, — рассмеялся и возмутился Тим. — Ваши таинственные лица вызывают гораздо больше интереса и любопытства у самых разных слоев населения. Ты сегодняшние газеты читала? Почитай. Очень изменит твое мнение. — Тим вышел в коридор и принес кипу разных газетных листков с подчеркнутыми статьями.

Я уселась у пустого компьютера и стала сначала лениво, потом более внимательно листать и вчитываться в резкие слова журналистов. Наши фамилии склонялись почти везде. В одном из печатных изданий наша милая компания была даже названа то ли косвенными убийцами, то ли именно мы и осуществили преступление. Сначала, я никак не могла понять, откуда они берут все эти сведения и делают такие безапелляционные выводы. Я еще раз строчка за строчкой перечитала статьи и поняла, что «сливает» им информацию именно те, кого мы боимся. Они нас подставляют специально. Остальные же газетенки просто перепечатывают куски из основных изданий, препарируя их как им выгодно для большего тиража.

В случае, когда я не знала, как мне поступать, меня начинало знобить, и мне хотелось спрятаться ото всех. Таким местом для меня становилась ванная комната, где мерно текла теплая вода. Я не слышала посторонних звуков, и меня никто не мог спугнуть, даже, если я начинаю вслух размышлять.

Впервые за десять лет я задумалась о том, почему же все-таки я — взрослая самостоятельно мыслящая, ироничная женщина включилась в чужую жизнь, судьбу и профессию(карьеру).

Артём не раз меня предупреждал, что я не просто лезу ни в свое дело, но и беру ответственность за жизнь посторонних людей. Я много раз пыталась объяснить ему и убедить, что семья Дашковых практически мне родня. Мы не просто прожили по соседству всю жизнь. «А.В.» стала для всех нас и для ее внучек и для нас с Марьяшкой и позже для Яны и Мары наставницей, учительницей, советницей и бабушкой, строгой, но справедливой, к которой можно всегда было прийти и пожалиться, получить совет, который приводил в чувство и направлял на путь истинный.

Артём возражал, что нас всех обманули, а мы попались. Ее главной мечтой было восстановить справедливость. Ее оскорбили, она много лет лелеяла эту идею.

— При чем же Алиса и те силы и затраты, которые были потрачены на ее судьбу, биографию, — я возмущалась мужскому эгоцентристу. Теперь же должна была признать, что Артём был как всегда мудр и прав.

Я потратила жизнь на возделывания чужой почвы. Все мы вспахивали Алисино поле, служа истово верой и правдой. Зачем? Мы могли строить собственные карьеры и стать известными. Нет, вру. Не могли. Я, конечно, сценарист и придумщик, но только если есть конкретная задача и объект. Я выбрала Алису Дашкову. Таких номеров, которые рождали мои фантазии, никто не мог выполнить с таким блеском, изяществом, мастерством и лёгкостью, как она. Марьяша, которая и так долго мыкалась в поисках профессионального пристанища, нашла место, где ее балетмейстерский талант был оценен по достоинству. Не говоря уже о Яне и Маре, которые феерически доставали уникальных специалистов, выкапывая каких-то стариков, которые знали секреты старых номеров. Заставляли молодых борзых и наглых сочинять приспособления для трюков, которые рождались в моей больной голове.

Артём сам меня, когда был жив, убедил, что человек может все, особенно честолюбивый артист, для которого сцена Божественный Олимп. Я послушалась его совета. Под воздействием «А.В.» все наши задумки шли быстрее и интереснее.

Нет, ни о том я сейчас думаю. Все шло правильно до тех пор, пока кукла не сломалась. Приблизительно три года назад игрушка с лицом маленькой Александры Владиславовны не разбила себе голову. Честно, я не поняла даже, как это произошло. Я вернулась домой и увидела Авушку, как я называла фарфоровый образ «А.В.», выполненный знаменитым немецким мастером к ее именинам, когда ей исполнилось лет пять. Тогда так было принято. Создавать кукольную копию маленькой хозяйки. Она валялась на полу, хотя выпасть из кресла, где она гнездилась уже много лет, было невозможно. Даже Варька из вредности не решилась это сделать. Кстати, тогда я ее не спросила, может сейчас стоит. Я быстро выпрыгнула из ванны, словно сейчас это был главный вопрос, который разрешит нашу проблему.

Я спокойно вошла в кухню, хотя сердце у меня трепыхалось и подсела за накрытый к чаю стол.

— Варенька, скажи, — тихим голосом обратилась я к падчерице. — Варя напряглась, она всегда боялась, когда я затихаю.

— Что-то случилось? — опасливо спросила девочка.

— Не сегодня. Помнишь года три назад, я вернулась домой, а на полу валяется Авушка с разбитой головой. Ты тогда была дома одна. Ты не слышала, может окно открылось или наверху слишком громко топали девочки-соседки и все тряслось? — я пристально смотрела на окаменевшее лицо Вари.

— Я думала, что ты знаешь. Ну, теперь, — вздохнула она, можно сказать. Ты ушла в «Останкино», а минут через двадцать пришла Саня. Она влетела в квартиру и стала метаться в поисках тебя, даже не замечая, что я так и стою у открытой входной двери.

— Где Кира? — вопила она. — Где этот вундеркинд от писательства?

— Ее нет. Она уехала на работу. Ты же знаешь, что по средам у нее запись «Ток-шоу».

Она вдруг осела и поникла головой.

— Варя, посиди со мной. Мне больше некуда идти, — она не плакала, она выла. Сквозь подвывание я расслышала, что Алиса украла у нее все — жизнь, профессию, славу, а теперь еще и мужчину.

Я молчала, потому, что боялась ее безумия. Вдруг, она увидела Авушку и столкнула ее с кресла. Услышав звон разбитой фарфоровой головы, Саня успокоилась, оглянулась и улыбнулась мне, словно извинялась.

— Ты не огорчай Киру. Пусть думает, что кукла упала случайно.

Я сказала хорошо, но после пожалела, потому что подумала, что достанется мне. Но слово я уже дала. Вот и вся история, — Варя испуганно смотрела на меня.

— Ты все правильно сделала. Теперь это уж тем более не имеет значение.

На самом деле, я страшно пожалела, что тогда Варька не открыла мне тайну прихода Саши. Что могло довести тихоню младшую сестру так взбунтоваться и разбить любимую бабушкину куклу. Ворваться в чужой дом и устроить погром в отсутствии хозяйки. Что Саня хотела рассказать мне, чем поделиться. Может, я могла ей помочь или это просто был жест отчаяния. Теперь уж не узнать.

Странное происшествие, случившееся несколько лет назад, навело меня на мысль пойти к Петру Игнатьевичу, который остался один и по-моему не заметил постепенного исчезновения из квартиры и из жизни по очереди всех, кто окружал его. Осталась одна Фрося — домработница, которая появилась в доме вместе с молодой «А.В.».

Фрося вырастила по очереди всех членов семьи Дашковых, была советницей Александры Валентиновны. Если Фрося фырчала, что платье «глупое» (она всегда давала странные, не типичные эпитеты многим вещам), то «А.В.» его не надевала, отдавала «в люди». Фрося продолжала ворчать, что где ж найти таких чудаков, кто станет носить этот срам. Срамом могло называться и вечернее роскошное платье, и даже костюм, сшитый специально для спектакля. Тогда сценическая одежда переделывалась. Художники по костюмам ненавидели Фросю лютой ненавистью, но открыть рот и возразить почему-то боялись, что страшно веселило меня. У простой деревенской домработницы был идеальный природный вкус. Она и нас гоняла, и мы слушались. Но главное ее качество — Фрося умела выразительно молчать. Мы часто старались угадать по ее лицу, что происходит в семье Дашковых и что следует говорить, а о чем лучше промолчать. Очень редко мы догадывались, и тогда Фрося морщила радостно лицо, и оно превращалось в маску Вячеслава Полунина в миниатюре «Ася-ся».

Я так долго размышляю о Фросе, потому что именно ее красноречивое молчание могло много разъяснить мне, если она захочет открывать дверь вообще и говорить со мной.

Рассчитывать на откровенность Петра Игнатьевича было почти бесполезно. Он жил своими учеными интересами и мало, что замечал. Его главной мечтой было полное одиночество. Главное, чтобы к нему не обращались и не теребили. Он скрывался в недрах кабинета, шмыгая в щелку как мышь, оглядываясь в надежде, что никто не заметил его прихода или редкого передвижения по квартире.

С такими малоперспективными мыслями и надеждами я шла в дом напротив. Задрав голову наверх, я увидела, что большая люстра горит полностью и во всех комнатах зажжены лампы, как когда-то, когда все были живы. Не знаю, так было каждый вечер или только сегодня. Может, сегодня какая-то дата? А я забыла. Я тихо поднялась на пятый этаж, почему-то не воспользовавшись лифтом, то ли боясь, что услышат мои шаги (в доме была потрясающая акустика), то ли трепетала, что расплескаю вопросы, которые несу бережно в осиротевшую семью Дашковых.

Я приготовила приветливую улыбку, перемешав ее с жалостливым выражением глаз, и позвонила. Дверь долго не открывали. Я решила, что Фрося заснула, а Петр Игнатьевич никогда не открывал дверь. В его кабинете и слышно было плохо. Комната находилась в самом дальнем конце коридора квартиры. Да и не умел он приветствовать бесконечных гостей, посещавших его мать.

Я уже решила повернуть назад. Вдруг за спиной услышала тихий, но с баритональной насыщенностью шепот.

— Вы ко мне? — проходите.

Дверь раскрылась широко, и меня залил привычный яркий свет всех ламп дома Дашковых. Запах сладких тяжелых духов «А.В.», смешанных с горьковатыми и лёгкими Алисиными накинулся на меня и чуть не сшиб с ног. Мне захотелось уйти, так больно и остро резануло в душе. Все компоненты, которые встретили меня в любимой квартире, напомнили ту жизнь, когда все были живы и веселы. Моя собственная двадцатилетнее путешествие с Артёмом тоже вспомнилось, и мои ноги подкосились от полного бессилия и беспомощности.

— Вы же Кира? Я правильно помню, — с мягкой улыбкой спросил Петр Игнатьевич.

— А где Фрося, — задала первый, пришедший мне в голову вопрос.

— Вам Фросеньку. — разочарованно спросил хозяин дома.

— Нет. Нет, — я схватила Петра Игнатьевича за руку, чтобы он не ушел к себе и в себя. Я не ожидала вас увидеть. Если честно, — неловко засмеялась я, видела вас раз или два в жизни. Вы всегда были заняты.

— Да? Вам так мама объясняла мое заключение в дальнем запыленном углу квартиры. Можно и так относиться к ее приказу.

— Я не поняла, — мы уже стояли в большом холле, где по-прежнему висел портрет Великой и нарисованные специально вручную плакаты с несравненной Алисой. Манера написания афиш были в стиле начала века. Точно даже нельзя сказать какого столетия. Наверное, когда жили Олимпийские Боги. Мне стало смешно. Я вспомнила, что когда «А.В.» их заказала и повесила, то мы все пришли в ужас. Нет, художественная работа была выполнена со вкусом и по гамме красок и по исполнению композиции, но Алиса, на этих холстах стояла на таком пьедестале, как Иисус Христос в Мексике. Недосягаемая и несравненная Богиня.

— Посидите со мной, мне так одиноко и страшно здесь. А сменить эту квартиру я не смею. Фрося умрет. Она же у нас главный хранитель оставшихся традиций и воспоминаний.

— Вам не напоминает все это, — я обвела рукой квартиру, дом с приведениями?

— И что? Какое все это имеет теперь значение. — Петр Игнатьевич шел тихими шагами, почти на цыпочках, как и тогда в нашей далекой юности.

— Петр Игнатьевич, не хочу вас отвлекать надолго. Меня интересует, как бы это правильно сформулировать, — я замолкла, слова застряли в горле.

— Говорите, теперь уж тайн нет. Все тайны они унесли с собой, — он отвернулся к буфету с зеркалом, и в нем отразилось жесткое, решительное лицо с горящими глазами. — Мои девочки прятались от нашего «генералиссимуса». Мы все боялись не выполнить ее приказа. Сейчас часто сижу и думаю — почему?

— Может, «А.В.» хотела от вас именно то, на что вы были способны, но боялись делать шаги самостоятельно. Почему вы не стали певцом? Мне показалось, что у вас красивый тембр.

— Мама меня не очень жаловала. Я был похож на отца. История их «теплых» отношений вам известна?…

Я кивнула головой и, затаив дыхание, стала слушать дальше.

…так что я почти сразу был сдан на руки Фросе. Она и стала моей мамой. Ей я жаловался и плакал в фартук. Она единственная, кто мог хоть как-то возражать «А.В.». Однажды, она пришла к матери и сказала, что надо бы меня отдать в музыкальную школу. Я часто, когда никого не было дома, садился за рояль и подбирал мелодии и даже сочинял. Когда у меня установился голос после мутации, то выяснилось, что у меня хороший, конечно, не поставленный, но сильный голос. За таким приятным занятием меня в один «прекрасный» день меня застала «А.В.».

Видимо, она долго стояла в дверях и смотрела на мое упоение музыкой и собой.

— Закрой крышку рояля, — услышал я шипение родной мамочки. Ты расстроишь его. Затем она вошла, грозно шурша юбкой. Вы не знаете, почему она носила только ткани, которые издавали звуки. Я понял только недавно, чтобы люди запоминали, что вошла именно ОНА. И настроение тоже ее сразу было понятно по звуку шелеста одежды. Словно нотная гамма. Это я вам, как музыкант говорю. Мать подошла ко мне, тихо закрыла рояль, погладила крышку инструмента и внимательно разглядывала меня. Я не сомневалась, что от двух таких певцов должен был родиться музыкант. Это славно. Но, видеть в своем доме копию Игнатия, да еще слышать тембр его голоса я не смогу. Я редко признаюсь, что есть вещи, которые меня могут надломить. Твой облик и голос именно то, что будет ломать меня.

— Я попытался взбунтоваться и крикнул ей, что могу уйти и без ее помощи стать звездой. Ты только мечтала об этом, а я смогу.

В этот момент я вспомнила, что пришла совсем по другому поводу, но останавливать я не хотела и не могла. Я продолжала слушать исповедь нереализованного певца.

…мать грустно посмотрела на меня, — продолжил Петр Игнатьевич. — взяла за подбородок и раздельно и четко сказала, что если я ее брошу, то я ничем не отличаюсь от своего отца, который не просто бросил меня, а предал и сломал жизнь. После этой отповеди, лицо ее просветлело. «А.В.» вспомнила, что я неплохо понимаю в биологии. У меня в комнате всегда были рыбки, хомячки и прочие животные малого размера. Я много читал о том, как их кормить, где они обитают и всякую разную зоологическую информацию. Я не смог ее бросить. Теперь я думаю, что она меня просто шантажировала, маленького любящего мальчика.

— Нет. Она действительно боялась потерять тебя, — в дверях стояла такая же высокая и статная, как и ее хозяйка, хоть и очень пожилая, Фрося. — Ты не помнишь, но она даже попросила меня постричь тебя по-другому, надеть очки. Ей вдруг пришло в голову, что Петя, который много читал, слишком низко наклоняется над книгами и тетрадями, потому что у него развивается близорукость. Очки были тут же куплены, даже без проверки зрения. Там были простые стекла. Ты, мой дорогой сынок не знал этого. Как и усы, бороду, которые ты носишь всю жизнь, тоже результат твоей невероятной схожести с отцом, который всегда был тщательно выбрит. В общем, поломала, можно сказать, хозяйка Пете его стремления, но академиком он стал, и «А.В.» гордилась этим.

— Вы больше никогда не писали музыку? — удивилась я. — Это-то можно было делать и в отсутствие строгой наставницы жизни?

Фрося и ее воспитанник весело засмеялись.

— Вы разве не знаете, что вся музыка для Алисиных представлений писал Петя. Мы обманули самую прозорливую Даму. Я ей втюхала, что в моем маленьком городке живет молодой композитор, который пишет уникальную музыку, но он инвалид и приезжать не может, общаться по интернету с ним легко. Петя же всю жизнь играл на своем письменном столе. Он написал ноты и играл — разрабатывал руки и придумывал музыку. Как Бетховен, не дай Бог, перекрестилась Фрося.

— Фрося вам бы музыковедом стать. Вы так хорошо разбираетесь в музыкальной специфике.

— А я и собиралась. Мы же с Алексашей познакомились при вступлении в Консерваторию. Алешка предложила мне пожить у нее до следующего года. А потом понеслось все подряд. Не до поступлений было. Кроме того, у меня было больше шансов остаться на свободе, чем у них, великих. Ты, Кира, зачем пришла? Не просто так. Давно ж не была.

— Не знаю к кому из вас обращаться. Скажу обоим. Ваши девочки вели когда-нибудь переписку с кем-нибудь, кроме бабушки.

— Это ты про любовные письма? — Фрося посмотрела на любимого Петю, который так и остался ее маленьким мальчиком. — Они хранили их у матери. Вот, кто не боялся «А.В.» и та уважала Веру. Она ее никогда не трогала и не лезла в ее жизнь. Я помню только одну стычку. Веруньчик пришла домой, а в салоне нашем музыкальном полно бомонда, так, кажется, называются, хорошо одетые выпендривающиеся люди, говорящие неестественными голосами.

Я рассмеялась точности определения.

— Так продолжу смешливая ты моя. Вера пришла обыкновенно одетая, с сумками, как всегда, полными книгами. Усталая. Она вошла в салон, чтобы поздороваться. Все сморщили носы, словно ввалился бомж грязный и вонючий. Вера никогда не обращала на все настроения «А.В» и ее гостей никакого внимания. Поздоровалась и вышла.

После приема к ней ворвалась Алешка, волоча длинный подол, который закручивался сам в себе и не шуршал, а задыхался от ветра пыли, который создавал шлейф.

— Ты совсем с ума сошла. Вваливаться в таком виде к моим гостям.

Вера молча, стоя спиной, как сейчас помню, выслушала свекровь, развернулась и кинула в нее книгой. По-моему, книжка была недорогая. Подписным изданием она бы не решилась. И сказала. Я родила вам двух внучек. Я не лезу в их воспитание, как и обещала, хотя считаю, что вы изуродуете их жизнь, так же как и Петину, в общем-то, и мою. Все к чему вы прикасаетесь, превращается в камень, хотя и драгоценный. Возможно, вы знаете, что делаете, но меня больше никогда не поучайте и не вламывайтесь ко мне. Ясно я объяснила? И снова отвернулась. Наверное, искала книгу, которую можно будет запустить во второй раз, если свекровь не остановится. Очень уж Вера любила и ценила книги. Когда девчонки рождались, она их держала менее нежно и осторожно, чем книжки.

— Отчего я тебе Кира все рассказываю? Не знаю. Я их всех любила и сейчас мне просто больно. Ты же сама понимаешь, — утирая краешком платочка слезы, простонала Фрося, какие уж теперь беседы. Нет их больше никого, и все что не хотели, чтобы люди знали, с собой унесли.

Я не стала больше задавать преданной няньке вопросов, но выразительно посмотрела на Петра Игнатьевича. У меня сложилось ощущение, что нам есть о чем поговорить.

— Я, знаешь ли, Фрося, хочу показать фотографии Кире, чтобы выбрать на памятник. Он решительно встал и приглашающим жестом поднял и меня. Мы шли по длинному коридору и Петр Игнатьевич приговаривал. — А все же ремонт делать придется.

Я недоумевала, о чем он говорит? Для кого ремонт?

Мы пришли в кабинет, и хозяин сладостно втиснулся в любимое кресло.

— Фрося бы еще надела пояс верности. Она так боится, что все вылезет наружу, что готова кормить любого байками про мое детство, про Верин жуткий и равнодушный характер. Вера и уехала из-за нее. Я уверен, уверен абсолютно…

Он говорил эти слова с таким упорством, что складывалось ощущение, что убеждает он себя.

— Петр Игнатьевич, — я решила вернуться к действительности и вспомнить о цели своего визита. — Скажите, а Алиса или Саня когда-нибудь встречались с мужчинами или переписывались? Они, вообще, кого-нибудь любили, что их увлекало, кроме работы.

— Приблизительно такой вопрос я задал много лет назад Алисе, — он повернулся к двери, словно думая, или надеясь, что дочка войдет. — Она пришла домой вся забинтованная, но при этом с таким спокойным выражением лица, как и всегда. Алиса прошла к себе. Я забеспокоился и пошел за ней. Благо «А.В.» не было дома. Нам всем запрещалось выражать бурные чувства, даже если мы умирали бы.

«Интеллигентный человек должен уметь терпеть» — любимая фраза матери. — Тем не менее, я вошел и увидел, что Алиса безмятежно напевая недавно написанную мною мелодию, сидит у трюмо.

— Здравствуй папочка, не волнуйся у меня все в полном порядке. Немного не рассчитала свои возможности и вот результат. Пока я буду лечить вывихнутый сустав, и зализывать синяки, Саня все проверит.

— Алиса, — я примостился на диване рядом с ней. — Ты что-нибудь любишь, кроме своего кровавого дела?

— Конечно. Дышать, — она улыбнулась мне, как несмышленышу, который не в состоянии понять простую истину.

— Ты хочешь сказать, что свое искусство ты не любишь? И делаешь только ради бабушки?

— Ты перепутал, папуля. «А.В.» делает все, чтобы я прославилась. Но это кровавое, как ты назвал его, искусство отнимает все силы душевные и физические. Поэтому, когда я свободна, я люблю только дышать.

— А я дышать тем, что выдыхает для бедной сестры Звезда, — в дверях стояла Саня, почти в таких же синяках, но очень довольная. Оказывается, у нее трюк получился. Я был уверен, что Алиса расстроится или обидится. Ничего подобного. Она так же бесстрастно, как и всегда, сказала, что это замечательно, и она сможет через неделю сделать его сама. Я смотрел на них обескуражено. — Девочки, а вам не хотелось бы пойти в ресторан. Я приглашаю. Пока «А.В.» у своей подруги за городом.

— Папа, есть дисциплина, нарушать мы ее не можем. Так написано в контракте. Алиса не должна появляться в публичных местах. Звезда не может быть доступна, — глубоким контральто, напоминающим бабушкин голос, процитировала Саня. А, влюбиться тоже нельзя, встречаться с кем-нибудь?

— С кем? — спросила Алиса, глядя на меня немигающим как у совы желтыми глазами. Ты видишь вокруг хоть одного интересного мужчину?

— Для Звезды вряд ли, а для женщин молодых и привлекательных думаю, найдутся.

— Саня же могла встречаться. Она же не звезда? — спросила Вера, которая тоже вошла в кабинет.

Пожалуй, это был первый и чуть ли не единственный продолжительный разговор с дочерьми. Впервые, мы с Верой были заодно. Потому что с тех пор, как она родила девочек, а я потребовал по настоянию «А.В.» отдать их воспитание в руки матери, Вера перестала мной интересоваться. Я тогда пытался как можно мягче объяснить, что пока мы учимся, и начинаем жизненный путь так будет лучше. Вера же только процедила, что я боюсь потерять те удобства, которые дает нам Александра Владиславовна. Вера очень любила Алису — первая и родилась красавицей. Но после родов Вера заболела и ребенка, чтобы он не заразился «временно» отдали Фросе, а потом уж так как-то и пошло, — Петр Игнатьевич вжал плечи, снял очки и стал их тщательно протирать. — Да забыл сказать, Санечка сказала, что тень не может любить, пока хозяйка не разрешит. Но она не в претензии, она сама все это выбрала. Сказала, что мы не понимаем, что такое запах кулис, горящих софитов, грима. Там таинство, там особый мир….

— Ты увлеклась моя милая, — оборвала ее Алиса. Понять и объяснить такую любовь, которая сильнее плотской невозможно, ее можно только чувствовать.

— А как же люди вокруг? — удивилась Вера.

— Люди тоже живут эти же удовольствием, которое мы им предоставляем, — заносчиво ответила Алиса. Если бы не наша программа, они бы поохали на своих сереньких передачах, приходили домой и, проклиная и работу и то, что им приходится писать и говорить подленькие тексты и общаться с огромным количеством дегенератов. Мы же уводим их в мир прекрасных и красивых иллюзий.

— В общем, настоящие Олимпийские богини, — иронично поддакнула Саня.

Я перебила хозяина и сказала, что все воспоминания очень важны сейчас, но еще более важно найти какие-нибудь зацепки письменного характера. Труп, — с трудом выдавила я из себя, исчез.

— Что тело? — сокрушался папуля. — Их души давно уже не были с нами. Ты знаешь, Кира, ты Вере напиши или позвони. Думаю, что она больше знает. Тогда после аварии, она была около девочек.

Я вышла в коридор и встретила Фросю, которая держась за стенку коридора, хотя горели все лампочки, шершаво протирала паркет.

— Кира, хочешь посмотреть на одну вещь. Она ввела меня в гостиную, где я не была три года.

На диване сидели куклы, как две капли похожие на «А.В.», только в разном возрасте. Их было штук шесть. Я увидела, что у каждой из них какой-то дефект. Я подошла поближе. У них не было глаз.

— Что это, кто это сделал? И зачем? — я была в ужасе. Кто этот вандал?

Фрося горько улыбнулась. — Я догадываюсь, но не скажу. Только после того как у последней куколки глазки закрылись, все закончилось. Смешная наверное игра или… легенда, но считалось, что пока куклы ухожены и обласканы, в семье ничего не может случиться.

Я тут же вспомнила мою Авушку, у которой тоже был разбит череп. Так это не случайно. Саня делала это целенаправленно…

— Спасибо Фросенька, что уделили мне внимание, я, наверное, пойду. Мне страшно захотелось вернуть седьмую куклу, чтобы ее аура не влияла на мой дом.

Я выбежала из подъезда, ворвалась в квартиру, где на меня недоуменно посмотрели члены семьи, схватила Авушку и понеслась назад. Дверь открыла Фрося и я без слов, так как страшно запыхалась, да и не знала, что сказать, отдала куклу. Она бережно взяла, погладила дырку на голове.

— Пусть будут все вместе, да? — умоляюще сказала я.

— Хорошо. Ты если, что узнаешь от милиции о поисках, …ну сама понимаешь кого, ты Петру не говори. Он и так еле держится.

Дорога домой оказалась долгой. Пересечь двор я сразу не смогла. Только позвонила Тиму и сказала, чтобы он не волновался. Я здесь под окнами, он может меня наблюдать все время. Тимоша сказал, что так и сделает, хотя собирался работать, но видимо «мое дело «важнее» всего. Он понимает.

Разговор оставил неприятное чувство. Я понимала, что мало уделяю внимание мужу, но объяснить ему, что история исчезновения Алисы меня гложет. Кстати, почему? Почему мне так обидно, что нас всех выбросили из дела, которое мы делали с такой отдачей и любовью, смиряясь со всеми капризами и бессмысленными и сложными требованиями хозяйки программы. Не мы первые, не мы последние. Тайна….? Это просто страх. Мы боимся больше всего насмешек и разоблачения. Таких «удач» на ТВ не прощают.

Какие-то ячейки не заполняются. Мне было трудно сосредоточиться на одной мысли. Перемешалось все — куклы. Допустим, таких историй я слышала не раз. До революции это было любимой забавой обеспеченных семей, считая, что куклы-копии маленькой хозяйки вроде бы оберегали их — маленьких принцесс. Странное психологическое воспитание. Можно было свалить на молчаливую подружку. Но, зачем их ломать, как сделала Саня. Неужели девушка считала, что таким образом мстит Алисе и борется со своим гневом. Насколько я поняла, Алиса и не видела сломанных игрушек. Может, Саня свихнулась на почве постоянного несения шлейфа Звезды. Тогда она могла и подстроить и аварию. Похоже, сходится. Но знать, что ситуация обернется в ее пользу она не могла. Саша очень рисковала. С другой стороны, что она теряла, кроме жизни, которая ей осточертела. Нужно позвонить Вере Николаевне. Думаю, она знает больше и не станет скрывать. У нее нет обязательств, оберегать честь семьи Дашковых.

— Кира, — крикнул из окна Тим. — Подойдешь. Яна бьет копытом прямо по телефонной трубке.

— Бегу, уже прилетела, крикнула я Тимоше с благодарной улыбкой за понимание.

— Ты гуляешь? — ехидно поинтересовалась подруга. События страны, убийства, которые…

— … случаются каждый день, — продолжила, удивляясь пафосу Яны, которая почти над всем посмеивалась и пожимала плечами, давая понять, что если она помочь не может, она не станет делать вид, что большего горя для нее нет, чем… любая новость. Мы циники, у нас такая же работа как у хирургов. Невозможно каждый день, препарируя людей, свое сердце вырывать как Данко.

— Ты где? Я тебя не слышу.

— Что ты хочешь от меня в половину первого ночи.

— Ты новости вечером слушала? — Яна почему-то заговорила свистящим шепотом.

— Не томи.

— Убит наш «лучший друг» и покровитель, — Яна молчала и громко сопела.

Мне стало смешно, похоже, было на обиженного ребенка, чей секрет никто не оценил.

— И что? Теперь уж тем более никто ничего не узнает, — я была так же взволнована, как и Яна, но пыталась не истерить, а прагматично вложить в ячейки отсутствующие факты. — Давай подождем до завтра. В «Останкино» будут завтра выдвигать разные версии. Послушаем, понюхаем и тогда…

— … возьмутся за нас. Ты Марьяшке и Маре не говори, а то нам придется вызывать всю ночь Скорую помощь, при этом несколько раз.

— Яна, я никуда не собираюсь звонить, а ложусь спать. Все отбой. Целую.

В дверях стояли Тим и Варя. Они тоже слышали новости, но не хотели мне об этом сообщать, понимая, что утром я все узнаю сама. Возможно, сведения будут более достоверные, — логично рассуждал Тима, но глаза его были грустные и тревожные. — Может, тебе лучше уехать на время?

— Я дала подписку о невыезде. Да и остальных бросать не хорошо.

— Кирюш, можно задать тебе один вопрос?

— Какой, — мне только не хватало еще объясняться с Тимом.

— Ты, правда, думаешь, что передряги, неприятности по-настоящему волнует серьезных людей. Они о вас и думать забыли.

— Они бы забыли, но престиж страны на международных фестивалях, премии у нас и за бугром. Это и есть их жизнь, их деньги. Мы их точно волнуем только как нежелательные свидетели. Кроме того, мертвецы куда сгинули.

— Ты говоришь мертвецы? Разве их много? — Тимофей по-настоящему заинтересовался. Видимо, в его художественном воображении родилась гиньольная картинка, которую он дорисовывал, внимательно разглядывая меня.

— Я ошиблась. У меня в голове жуткая путаница. Если можно, я пойду спать, — жалобно канючила я, чуть не убив себя за неосторожность.

— Естественно спать. «Завтра наступит завтра», — Тим поцеловал меня в лобик и двинулся к ванной.

— Я еще не умерла. Почему в лобик?

— Если ты будешь так копошиться в этом дерьме, то час недалек.

— Мерси. Очень поддержал, — я обиделась и чуть не заплакала.

— Я тебя очень люблю и не хочу потерять из-за вшивой телевизионной возни.

Из своей комнаты Варя смущенно пролепетала, что тоже боится за меня. И быстро скрылась в своем «домике».

Я была тронута и чуть не кинулась им на шеи и не рассказала все. Меня ужасно тяготили мои сведения, которые были лакомыми кучками для желтой прессы и для наших телевизионных первачей, которые сдадут любой материал, приврав, придумав, перемонтировав так, как им удобно для сенсации.

Я вошла в спальню и зажгла ночник. Луч падал так, что хорошо был виден мой кабинет. В окно светила полная луна и сомкнув свой свет с лучом моей лампы, свет упал на то место, где сидела недавно Авушка.

Я отпрянула от странного светящегося кресла и подумала, что наверно, «А.В.» хочет что-то узнать или дать мне задание.

Тряхнув головой, я поняла, что впадаю в депрессивный бред.

Утром я тщательно и очень медленно привела свой внешний вид в порядок и поплелась к машине. Она была очищена от снега, внутри сидел Тим и прогревал заледеневший салон.

— Ты хочешь, чтобы я тебя подвезла в мастерскую? — я была рада, что не нужно бороться с последствиями снежной и холодной зимы, но мне хотелось побыть одной. — Правда, с Тимом просто и легко молчать, он никогда первый не начинает разговор.

Выйдя из машины, опираясь на переднюю дверцу, он посмотрел на меня прозрачными мягкими глазами. — Нет, я сегодня свободен, а что-то не спится, решил проявить джентльменские качества. Будь осторожно. На дорогах гололед, а в «Останкино» и вовсе Северный полюс.

Я села на нагретое место, высунула руку в перчатки, Тим склонился и поцеловал мое запястье. Я чуть не заплакала. Мне показалась, что несвойственное мужу проявление нежности не что иное, как проводы в последний путь. С такими «оптимистичными» мыслями, я, переведя дыхание, двинулась в путь.

Я включила мобильный телефон, и он тут же вскипел. Сразу же по двум линиям звонили Марьяшка и Мара. Я пыталась объяснить, что за рулем на опасной дороге, не общаюсь по мобильнику.

— Давно, — язвила Марьяна или только с сегодняшнего дня, когда нас всех убьют. Может, ты специально молчишь, чтобы мы ничего не зная, пришли и нас взяли чуть тепленькими. Может, ты нас всех сдала? — Машка истерила и не могла остановиться.

— А ты что убила кого-то? — Я пыталась говорить жестко, чтобы остановить нервное расстройство подруги. — Мара, отвечаю тебе сразу — я ни-че-го не знаю, и вам советую заткнуться и делать вид, что вы ничего не знаете.

Однако выполнить решительные действия, которыми я себя накачала до входа в «Останкино» было не просто. Всех, кого я встречала на пути к лифтам, странно смотрели на меня, а некоторые субъекты и вовсе отворачивали лица.

Я стояла в отдалении от толпы сотрудников, которые с нетерпением ждали бесконечно двигающиеся вверх и вниз лифтами. Когда орава ценных кадров рассосалась, я поехала к себе на четвертый этаж в полном одиночестве.

Дверь была открыта, и за моим столом раскручиваясь в кресле, сидел Филипп Сергеевич. Немая сцена из «Ревизора» не идет ни в какое сравнение с игрой в гляделки — молчалки со следователем. МХАТ — вот место, куда нам следовало подавать заявление. Мы промолчали минут пять.

— Ну, Кира Александровна, так все телевидение вымрет, а мы даже не доберемся до решения первой задачей.

— Вы что, дорогой мой, — обозлилась я. — Вы меня хотите обвинить в убийствах или краже трупа?

— Бог с вами. Я просто точно знаю, что вас тревожит не только пропажа Алисы Дашковой, сколько заманчивая для меня тайна, которую вы со своими товарками скрываете от следствия. Именно сегодня у меня была назначена встреча с Величко Алексеем Юрьевичем. Он же курировал ваше сногсшибательное шоу?

— Совершенно верно, — я подумала, что слава Богу он понятия не имеет, что основной заказчик и спонсор совершенно другой человек, а он к сожалению жив и здоров. — Так что вы желаете узнать об этом человеке?

— Все: почему он давал разрешение на столь дорогостоящий проект? Ему зачем? Он тонкий ценитель искусства или личный знакомый Дашковых? Возможно, Алексей Юрьевич был влюблен в Алису Дашкову? — следователь перевел дыхание и готов был задавать вопросы дальше, но я быстро прервала его.

— Филипп Сергеевич. Вас больше не интересует исчезновение Звезды, переключаемся на Величко, который, поверьте мне, отнюдь не был ни звездой, ни даже спутником земли, — я была довольно своим ответом, хотя червячок сомнения, что такие светские ответы удовлетворят следователя.

— Давайте сначала…

— Господин следователь по особо важным делам, почему вы меня мучаете. Я не отвечала ни за Алису, ни уж тем более за Алексея Юрьевича. Почему вы не расспрашиваете других. Их полное «Останкино», — я злилась и на следователя, и на себя за несдержанность.

— Кто вам сказал, что остальные вне подозрений и освобождены от дачи показаний. Я многое сумел выяснить у ваших коллег.

— И что же? Величко сначала украл тело, а после его застрелили, отравили, повесели. Обожаю криминальные подробности. У нас их так много на экране, что почти любой знает как лучше убивать, а главное прятать концы в воду. После членовредительства мы еще умеем себя защищать. Нам и адвокат не нужен. Или мне уже звонить своему адвокату?

— Я знаю, кто ваш брат совсем не хотел бы с ним встречаться и обсуждать данную проблему, — следователь поежился. — Только у меня почему-то возникло ощущение, что о тайне, которые вы и ваши подруги тщательно скрываете, он не в курсе. А в авантюры, которые не могут закончиться удачным решением, он не ввязывается, — Филиппок был очень доволен, что поддел меня.

— Филипп Сергеевич, мне надоело состязаться в остроумие…

— … а как мне надоело, — жестко сказал следователь. — На меня давят со всех сторон, чтобы я выдвину хоть одну осмысленную версию. Это только по первому делу, а о втором убиенном, я вообще не говорю. Кира, — мужчина наклонился через стол к Кире. Откройте ларчик, что за тайна кроется за всеми перипетиями.

— Я почувствовала жуткую усталость, и мне захотелось все раскрыть следователю, но я должна была выяснить еще одну важную деталь. Для этого я собиралась сегодня позвонить Вере Николаевне в Нью-Йорк, где она успешно передавала знания на факультете славистики, благодаря уникальной памяти. Она помнила все, что прочитала за долгие годы одиночества в доме Дашковых. И теперь наступил ее час передавать знания, вычитанные в уникальных фолиантах.

Я была за нее рада. Мне вчера, после посещения дома Дашковых, где освещающие ярким светом все люстры и светильники, ввели меня в мучительную тоску. Я словно слышала все голоса, давно исчезнувшие из гостеприимного блестящего дома. Мне больше не хотелось туда возвращаться. Да и историю, которую разматывает важный следователь, и мы вместе с ним, тоже не хотелось. Обещаю вам Филипп Сергеевич, что завтра у меня могут появиться сведения, которые прольют свет на темную ночь.

Я встала без разрешения и, объяснив, что мне пора заняться делами суетными. Я пойду?

Следователь кивнул и на фоне серого пейзажа за окном, прикрытого еще более унылыми жалюзи, выглядел несчастным и беспомощным. Мне было его жаль.

Я быстро добежала по длинному коридору и ворвалась в студию. Сотрудники осторожно посмотрели на меня. Я буркнула приветствие, и поняла, что мои коллеги уж точно не виноваты в моих проблемах. Я сменила незаслуженный гнев на милость и весело помчалась к Лёше, чей замечательный лёгкий характер быстро вернул мне равновесие.

Тема нашего сегодняшнего шоу — «Цирк и цирковые династии».

Мы обсуждали, а в голове у меня крутился номер из программы «Легенда Звезды». У меня даже тепло пошло по телу и какой-то лёгкий мандраж, словно я снова придумываю, как Алиса летит над студией, поет «Широка страна моя родная» «пробивая экран, и оказывается среди персонажей фильма «Цирк». Актеры, общающиеся с героиней на экране, были точно загримированы под персонажей знаменитого фильма и никто об этом не догадывался. Дальше шел небольшой сюжет, несколько ироничный по отношению к прямолинейным советским персонажам, и Алиса в знаменитом костюме. Следом, уже американская Бетвумэн вылетает с экрана и ее уносит под купол, где крутиться земной шар. Девушка приземляется на него. Это был один из самых красивых и дорогостоящих номеров, но любимый нашим анонимом.

— Ты меня слушаешь? — Леша обиженно выпятил губу, как делала обычно я, переняв привычку у Артёма, который так выражал свое недовольство и обиду. У Лешки получалось также обаятельно, как и у Артёма.

— Конечно, главный вопрос: почему цирковые дети идут по следам родителей. Бывает ли, что ребёнок с детства отказывается растягиваться, и вообще выполнять огромную физическую нагрузку через боль? Что заставляет их идти по сложному опасному, мало оплачиваемому пути? Вот и все. Остальное по ходу записи.

— Кира, ты слышала о том, что Величко убили в подъезде приятеля, куда он шел на день рождения.

— О том, что погиб Алексей знаю, а что и как не хочу знать, не люблю кровавых историй.

— Извини, не хотел тебя волновать, — в Лешиных глазах мелькнула догадка и усмешка. Но хорошо воспитанный мальчик тут же опустил глаза.

Кажется, я теряю самообладание, принятое на ТВ лицемерие и «откровенность».

— Лешик, если мы сейчас заведемся на тему, покинувших этот мир за последнее время по неясным нам причинам, мы не сможем записать радостную солнечную программу. Собственно, именно позитивный запал от нас требуется, — я провернулась на каблучках, послала Леше наиболее из лучезарных моих улыбок. Тихо прикрыла дверь.

Я медленно шла наверх в аппаратную, размышляя над тем, что я хочу спросить у Веры Николаевны. Звонок через океан должен быть конкретным и быстрым. Я не смогу увидеть выражения лица Мамы, которая уехала сразу же после смерти «А.В.» и той трехлетней трагедии.

Без объявления причин, жена Петра Игнатьевича, собрала небольшой чемодан своих однообразного гардероба и заявила, что ее пригласили в Штаты в университет преподавать русскую литературу.

— Это я у вас здесь всегда была полоумной дурой (я выглянула в прихожую). Вера Николаевна «общалась» с портретом почившей в бозе несколько дней назад старой хозяйки. Там я специалист ценный и редкий.

Почему-то никто не задал ни одного вопроса. Все мы были в доме Дашковых, понимая, что нужно поддержать оставшихся членов семьи Дашковых. Оказалось, что абсолютно никто в нас не нуждается, кроме Фроси. Она постарела сразу на несколько десятков лет. Но, как раз дома ее не было. Верная и преданная няня была в больнице, ухаживая за раненной Алисой.

Так и не придумав, с чего начать беседу, я надела лицо и вошла в аппаратную.

— Тебя искал один мужчина, сказала Катя. — Интересный, но бесперспективный контингент.

— Почему, — устало спросила я. — Я уже точно знала, что пришел Филипп Сергеевич. — Где он?

— Его Таня поит кофе. — Катя повернулась к большом шкафу, за которым была кофейня для своих.

Я обреченно поплелась за шкаф.

— Здравствуйте, страж порядка. Даже, если у вас допрос с пристрастием и срочный, то придется дождаться конца дня, когда мы запишем все программы, — я была рада, что Филиппок изъерзается здесь за период записи. Постоянные остановки, чтобы поправить свет, камеры, пересадить людей, исправить ошибки в тексте или в произношении ведущего могут довести до бешенства любого не привычного к такому испытанию телевидением.

— Я не к вам, Кира Александровна, — улыбнулся, привставая приветственно следователь.

— Замечательно, — я была искренне рада. — Мне был нужен передых, чтобы все ячейки заполнить. Несколько часов назад я была близка к панике. Сейчас, у меня появилась интуитивная надежда на Веру Николаевну.

День прошел, на удивление спокойно. Я записывала, Яна, Машка и Мара позвонили лишь по одному разу, чтобы отметиться. После благодарностей и поцелуйных прощаний с гостями и участниками программ, я вышла из поджаренного светом и летящей пыли помещения студии. Позвонила домой. Там, слава Богу, все было в порядке. Я понимала, что Тим не в восторге от моих бесконечных отлучек, связанных с тайной, неизвестной даже ему. Но он, умница умел терпеть и ждать. Он ведь ждал меня много лет. Пока я была удачно и красиво замужем за блестящим Артёмом. Тим никогда не обнаруживал своего сильного чувства. Только, когда Артём умирал, он подхватил меня падающую с вершины Олимпа, а все божки и богини быстро начали разбегаться. Только мой милый поклонник подставил руки и так до сих пор. Я всегда могу упасть на его протянутые чресла. Но я же сильная и падать не стану, я могу снова сама защищаться.

Я добралась до первого кафе, где было совсем мало народу и главное, не было знакомых, хотя днем здесь обедало половина «Останкино». Вечером, тусовка предпочитала более модные места.

Я взяла двойной эспрессо и затянулась глубоко и с удовольствием. У меня даже голова закружилась. Вынув мобильник, я нервно потерла заляпанную крышечку, открыла и нажала цифру 5. Быстрый набор мгновенно соединил меня с иностранным голосом, который приветливо сказал «Hello» и быстро спросил, кто это. Я с трудом узнала голос Веры Николаевны. Все-таки это была она, ее тихий уверенный голос.

— Верочка, это Кира из Москвы, — я затаилась в ожидании ее ответа.

— Я ждала давно, — с лёгким акцентом ответила женщина, родившая девочек Алису и Сашу.

— Мне нужно с вами переговорить, но я вряд ли смогу прилететь в Америку…

— В этом нет нужды. Я в Москве, в гостинице «Marriott». У нас симпозиум. Мои еще не в курсе, что я здесь. Думаю, что мы могли бы повидаться сегодня, — деловым голосом «приказала» ученая новоявленная дама.

— Хорошо, — без сантиментов ответила я. Еду.

Ехала я с замирающим сердцем. Мне показалось, что через несколько минут я узнаю то, что мне знать не следует.

В лобби шикарного отеля ко мне подошел вежливый приятный мужчина средних лет.(прямо кадр из фильма «Красотка»)

— Меня ждут, Дашкова…

— Я знаю. Пойдемте, я вас провожу.

Пока мы двигались, я искала глазами очкастую с вечным полу растрепанным пучком, в длинном кардигане женщину. Но, конечно, меня ждало прекрасное превращение гусеницы в бабочку. Только оно — это изменение оказалось совершенно другого рода. С дивана лёгким прыжком ко мне взлетела еще одна копия Александры Владиславовны Дашковой.

— Что Кира не узнала? — Верочка засмеялась и снова посерьезнела. У тебя есть вопросы по поводу похорон или…

— Вера Николаевна, я никогда не представляла себе, что вы тоже «дочь» Лейтенанта Шмидта.

— Ты не поверишь, — Вера взяла меня под руку и доверительно зашептала, — мне всегда нравился стиль «А.В.», и Петя, когда выбирал меня в жены, сказал, что со временем я стану очень похожей на его мать.

— При последнем разговоре мне не показалось, что он мечтает видеть кого-то с такой же внешностью и манерами.

— Это только так кажется. Петруша обожал и обожает «А.В.». Только вот таким извращенным способом. Такие наблюдения часто описываются в книгах по психологии и психиатрии. Ну, так о чем мы будем говорить.

— Вы в курсе, дорогая мама, что тело вашей дочери исчезло? — я старалась угадать выражение лица и глаз Веры Николаевны.

— Да. Мне звонил следователь и просил, по возможности, он же не знал, что я прилечу на симпозиум, отослать ему все бумаги, которые у меня есть… — Вера иронично посмотрела на меня. Ты же тоже за этим приехала, а не затем, чтобы выразить мне соболезнование.

— Я пока причин не вижу, чтобы скорбеть и кликушествовать.

— Мои девочки были не очень разговорчивы и уж тем более не часто писали письма членам семьи или друзьям, но кое-что у меня есть. И «эта записка в несколько строчек», как я понимаю, не должна попасть в органы и не только.

— Вы очень наблюдательны, — я ждала, что трезвомыслящая мама поведает еще.

— У меня хранится переписка Алисы и Сани, когда Алю изгнали из Рая.

Я не все понимаю, о чем они спорят в записках. Я тебе их передам, разбирайся. Есть несколько открыток от какого-то Л.К. Кто он — понятия не имею.

— Почему весь небольшой эпистолярный набор оказался у вас, а не у бабушки или других членов семьи.

— Это так просто, Кира. Я никогда не давила и не требовала харизмы от своих дочерей, я не третировала и не контролировала их. Я просто слушала и приводила примеры из умных книг. Я не обсуждала их будущий успех или провал на ниве Шоу-бизнеса. Мне не это было важно. Я просто хотела с ними дружить и не терять связь.

— Как вы умудрялись даже встречаться под бдительным оком «А.В.».

— Иногда она, к счастью работала или уходила к друзьям. Тогда, сначала обе девчонки, потом, одна Саня забегали ко мне, и мы мечтали совсем о другом.

— «Я люблю дышать и только» — слова Алисы. Вы имеете в виду такие разговоры.

— В общем да. Мы плавали по морям и океанам, посещали старые замки, отыскивали клады. Мысленно конечно, но было все равно ужасно увлекательно. Главное у нас была тайна. Впрочем, я не считаю «А.В.» монстром. Просто у нее было своеобразное представление о счастье девочек. Она, как могла, его реализовывала. Между прочим — Звезду она создала. Конечно — путь был не усыпан розами, но слава была.

— Вас это устраивало? Вы не хотели, чтобы ваши дочери были воспитаны вами и отцом. Такого странного поворота событий я не ждала.

— Нет. Я не умею и не люблю воспитывать и каждый день следить за уроками и поведением, мне тоже было не в радость. Вот рассказывать и читать им я любила, но тоже не всегда. Петя — это отдельная история. Он не мог вырвать дочек у матери, да вряд ли хотел. «А.В.» всегда была главнокомандующим для него, а приказы солдаты, как известно, не обсуждают.

— Вас не волновало, что может, они несчастны?

— А кто из нас абсолютно и всегда счастлив? Вы — Кира? Тогда что вы мечетесь в поисках незнамо что. Вы хотите обрести покой совести, да и тогда вы станете счастливее. Или вы сожалеете, что ваша уникальная программа, которую придумала «А.В.», рухнула, и уже никогда не будет так интересно, интригующе. И счастья от побед тоже не будет. Кто это знает — где и что такое счастье, — у Веры от волнения появился сильный акцент. — Пойдемте, я дам вам все до клочка бумажки, которые у меня есть. Если вам их прочтение принесет Счастье, то флаг вам в руки.

Внезапно Вера Николаевна стремительно понеслась к лифтам и вдруг затормозила.

— Может, оставите всю эту легенду в покое, и пусть тайна останется с девочками.

— Есть один нюанс нас, тех, кто был приближен к Звезде, могут убрать с дороги. Тогда тайна точно останется легендарным устным народным творчеством.

— Понятно, ничто не меняется под солнцем.

Я вышла из гостиницы в полной растерянности. Единственная надежда была на сверток, который лежал у меня в сумке и жег мне руки.

Уставшая, разбитая и в мокрых сапогах я пришла поздно и надеялась, что сейчас меня никто не станет расспрашивать о новостях.

К счастью так и вышло. На столе стоял ужин и к нему цветком прикреплена записка. «Уехал на работу. У меня завтра большой концерт, так что придется попыхтеть. Люблю, целую. Не бойся, я с тобой. Варька у бабушки. Разлагайся по полной программе».

Пожалуй, за сегодняшний день — это было самое деликатное и милое проявление настоящих чувств.

Я подумала о том, что семья Дашковых жила по принципу тех несчастных кукол с пустыми глазницами — с широко закрытыми глазами. И чувства подчинялись не эмоциям, а техническому прогрессу. Чем старше становилась «А.В.» — тем совершеннее была сделана кукла и ее одежда. С карьерой и судьбой девочек происходило также. «Все выше и выше несет нас полет наших птиц». Вот оно настоящее Дашковское счастье.

Я все оттягивала открытие пакета. Поела, попила кофе, покурила. Не нашла больше себе оправдательных занятий и вскрыла аккуратно сверток. Все, что в нем находилось, было для меня откровением.

Оказывается, сестры обожали друг друга до определенного момента, пока твердая рука бабушки не расставила все по местам. Одна Звезда — так она, «А.В.» выбрала, другая ее вечная дуэнья и помощница. Тут, в переписке несколько изменился тон. Он стал сухим и деловым. Не удивительно Странно только, что одно письмо, датированное 15 августа — теплое веселое и даже игривое. Там говорилось о неком Л.К, который сильно приударял за Алисой, и девчонки решили его разыграть. Они подкрасили Саню под Алису, и она пошла на свидание с Л.К., изображая старшую сестру. Смешно, он то ли не разобрался, то ли и Саня ему тоже понравилась. А следующее, 16 августа того же года — сухое и касается только работы и дальше шли только записки о работе, где и когда нужно быть, список того, что нужно купить для репетиций. Я перетасовала письма еще раз и случайно, уже полуслепыми от желания спать глазами, нашла еще одно упоминание о Л.К. Леня, как звали инкогнито, все же сумел разобраться в двойниках и выбрал Саню, и желал встречи с ней. Произошла встреча или нет — непонятно. Ясно было одно «арбайтен» и это самое главное. Всего несколько писем и так много информации для размышления, как говаривал Штирлиц. Я хотела поразмышлять об сложных запутанных и тяжелых отношениях в семье Дашковых, но силы кончились. В ту же минуту, что я начала собирать все обратно в конверт, я нашла то, что боялась найти больше всего. Лист, поделенный пополам, содержал в себе очень конкретное соглашение между сестрами. В нем говорилось о том, что отныне, т. е. с 25 августа 200.. года сестры делят обязанности и прибыль от заработка поровну.

Вот и все. Следователь обязательно доберется до документа, или Вера расскажет, или трогательный Петр Игнатьевич проговорится, что была авария и после нее.

Зазвонил телефон. Я посмотрела на часы. Не поздновато ли, для чужих людей? Для близких у меня стоял другой звонок. Я чувствовала, что, если я возьму мобильник и отвечу, то горько пожалею. Но выхода нет. Завтра все равно достанут.

— Кира Александровна, во-первых, здравствуйте!

— А во-вторых, Филипп Сергеевич, не поздновато ли для официальных дел?

— Разве клубок, который мы разматываем для вас дело не личное и не главное сейчас, — голос следователя был колючим, чувствовалось, что он еле сдерживается. Я только что приехал от Веры Николаевны. Кое-что она мне поведала. Так кого мы ищем?

Честно, я вздохнула глубоко. Мне показалось, что то, что мы почти четыре года скрывали, сейчас взорвется как нарыв. И сразу станет легче. Сквозь свои «радостные» мысли я услышала, что Филиппок говорит вовсе не от той старой истории. Вера уверила следователя, что «погибла» Саня и искать надо ее.

— Да? — я искреннее удивилась. Пропала же Алиса?

— Вы специально все вчетвером делаете из меня дурака? Вы пытаетесь скрыть то, что я знаю уже давно…

— … тогда зачем вы от нас скрываете правду. Где же наша звезда? — я чувствовала, что сейчас у меня начнется истерика.

— Алиса умерла три с половиной года назад, — Филиппок торжествующе закончил речь.

— Где же ее могила? Почему не было торжественных похорон. У нас в шоу-бизнесе принято с шиком провожать на тот свет. Все слова невысказанной любви можно сказать именно на панихиде… — я собиралась продолжить речь. Только бы не дать ему задуматься, запутать меня. Мне нужен был разговор с девчонками. Мы могли бы завтра встретиться? Клянусь, держу руку на Уголовном кодексе, завтра все встанет на свои места.

— Вы даже расскажете о причине трагической гибели Алексея Юрьевича? — Филипп Сергеевич явно обрадовался.

— Ну, уж нет. Почему я должна отвечать за смерть финансиста, который просто подписывал бумаги по нашей программе. Вы уж как-нибудь сами с этим разберитесь.

Как только я распрощалась с Филиппком, я начала обзвон подружек. Они не сильно удивлялись позднему звонку. На ТВ мы никогда не отключаем телефон на ночь. Мы всегда на посту. В последний момент могут поменяться гости, герои, студия, сценарий и даже дата съемки.

Однако причина моего звонка разбудила даже самую спокойную и сонливую Мару. Пока я сбивчиво объясняла, что происходит, слышала, как пыхтя и чертыхаясь, девчонки впихивались в одежды. Быстрее всех прибежала Машка. Собственно, на ней была одета только дорогая ее сердцу шубка на ночную рубашку. Она жила через дорогу. Влетев, она сразу же затараторила, но я сделала останавливающий жест. Мы стали ждать остальных. Яна и Мара жили тоже недалеко от меня.

— Девочки, приехала Вера Николаевна и почти все, что я повторяю, рассказала следователю. Завтра мы все разъясним ему трагедию трехлетней давности. Версии мы сейчас выстраивать не будем. Кто, что помнит, то и расскажет. Даже, если мы домыслили, что-то попутно и кое-что явно изменилось в трактовке, ничего. Мне лично надоело бояться.

— А что скажет наш невидимый патрон? Ты не боишься, что мы просто не доедем до прокуратуры? — Яна терла лоб, надеясь, видимо, высечь умную успокоительную мысль.

— Боюсь, но от судьбы не уйдешь. Дашковы же не ушли, — я задумалась. — Я, кажется не права. Именно, они ушли. Не умерли, а исчезли.

— Об этом ты тоже будешь делиться со следователем? — Марьяшка с ужасом посмотрела на меня, словно я собиралась выдать тайну века.

— Да. Боюсь, ему это не слишком поможет, как и нам. Что же касается смерти Алексея Юрьевича, то тут мы уж точно бессильны помочь, — я почувствовала, что ужасно устала. — Предлагаю всем лечь спать.

Не знаю, как спалось моим будущим товарищам по камере, но я не спала вовсе.

Начнем с самого начала. Что мы боимся? Сплетен, то, что у нас отберут все награды, и мы опять станем рядовыми редакторами с пониженными зарплатами? Нет. Сама себе вру. Мы страшимся длиннорукого дяденьку, который уже показал нам большой кулак, убрав Алексея Юрьевича. Если он к этому непричастен? Мы этого не узнаем, если только не свяжемся с ним. «Милый друг» может и вовсе нас не захотеть узнать, а потом, мы случайно исчезнем. Но… я даже привстала с дивана, мы успеем встретиться и рассказать следователю всю правду, то большой чин нас не достанет. Глупости. Он сможет, и нас сметет, и следователя. Что ему стоит?

Я забегала по комнате, выбирая, какой вариант наиболее безопасен. Через минуту ворвалась Яна.

— Я все придумала, — кажется, она была в восторге от самой себя. — Необходимо, чтобы до начала разговора с Филиппком, он позвонил Генеральному прокурору и тот позвонил Высокому чину, и все они собрались вместе и выслушали бы нас.

Я начала хохотать как подорванная, краем глаза увидев в проеме двери, двух коконов завернутых в одно одеяло. Широко открытыми глазами Марьяна и Мара смотрели на нас с надеждой и верой.

— Девочки, вы сошли с ума. Кто мы, и кто они? Они все бросят и побегут слушать нашу полу бредовую историю. К сожалению, я тоже успела подумать и остыть. Завтра пойдем, и будь что будет.

Утро абсолютно соответствовало нашему настроению. Серое, шел мокрый снег. Мы были тоже зеленовато-серого оттенка и дрожали. Не помог ни горячий кофе, ни теплая ванна.

Оглядев комнату, словно прощаюсь надолго, я вышла в прихожую.

— Ты бы еще узелок собрала. Мы ничего не сделали криминального и на том будем стоять.

Все случилось совсем не так, как мы себе представляли. Филипп Сергеевич с жалостливым выражением посмотрел на нас и попросил секретаршу, принести кофе.

Мы ухватились за горячие стаканы, не чувствуя, что кипяток жжет нам руки. Мы, как куклы, поворачивали одинаково головы ту в одну, то в другую сторону, следя глазами за передвижениями следователя.

— Скажите, милые дамы, вы собственно, почему так долго скрывали, что три года назад Алиса погибла и ее заменила, сделав пластическую операцию Александра. Непонятно только одно. Если ее талант был так же анахроничен и голос мог делать столь разнообразные фокусы, то почему она не стала звездой. Она так любила сестру, что добровольно уступила место старшей.

Мы переглянулись, и в глазах наших стоял немой, но выразительный вопрос. Так он не знает, что Алиса все эти три года была жива.

— Что молчим? Вы тоже не знаете ответа, — наивно спросил следователь.

— Филипп Сергеевич вы не совсем в курсе… — я замялась, но решила продолжать дальше. То, что я сейчас с помощью подруг вам поведаю, может стоить жизни, как Алексею Юрьевичу.

— Понятно. Я так и думал, что две эти истории связаны. Только один труп в наличии. А другого нет.

— Дело в том, что Алиса не погибла тогда, только сильно расшиблась. Практически от нее ничего не осталось, ее собирали по кусочкам, но ходить она больше не могла. И как выяснила я вчера, сестры подписали договор, что отныне они делят всю работу поровну и прибыль тоже.

— Я не очень понимаю. Вы, Кира Александровна хотите уверить нас, что пела не Алиса Дашкова — звезда европейского шоу-бизнеса.

— Можно мне вмешаться, — Яна встала как на допросе. Это была моя не очень удачная трагическая шутка. Я предложила сделать обеим сестрам пластику.

Все же знали, что Алиса разбилась и ей предстоят множество пластических операций.

— Почему программу не закрыли.

— Вы плохо знали, т. е. вы совсем не представляете амбиций Александры Владиславовны. Сначала, она тоже растерялась. Когда же мы приехали к ней, и я предложила просто так, чтобы утешить ее, или просто без смысла болтала, предложила эту сомнительную версию.

— И что бабушка, которая боготворила старшую внучку не сидела около постели бездыханной любимицы? — следователь все больше удивлялся нравам Дашковым, да и нашим странным предложениям.

— Вам, боюсь не понять нас. Мы другие. Нам главное — слава, выход в эфир, упоминание в прессе, хоть в желтой, — светски пояснила Марьяна.

— Где уж мне, мы же до сих пор в лаптях ходим и белых медведей по улицам гоняем, — следователь напрягся и налег на стол полным торсом.

— Дальше что? Просто роман XIX века. Я ПРОШУ ВАС ПО ВОЗМОЖНОСТИ, с самого начала, рассказать про аварию.

— Это не просто. Мы все знаем несколько разные версии. Вам все пересказывать? — я надеялась, что он уже устал от нас. Я готова была одна, как самая близкая к семье Дашковых, пространно и подробно поведать эту истории.

— Валяйте, самая приближенная к «Их сиятельствам», — следователь включил магнитофон и взял чистые листы бумаги с печатями в правом верхнем углу.

— Первая, совершенно случайно, проходя за декорациями, приватный тихий договор слышала Мара. Вкратце разговор между Алисой и Сергеем Солодовым звучал, как попытка одной улизнуть от ненужной ей любви и близости с каскадером, который действительно подкладывал руки под любое опасное или даже безопасное движение любимой женщины. Наша же Дива хотела только одного, чтобы ее оставили в полном одиночестве и покое. Иногда это касалось и сестры, которая хоть и двигалась как тень, но производила какие-то звуки, которые Алису раздражали. После нелицеприятного разговора, когда Алиса отказалась даже от поездки с Солодовым до дома, он ушел, что-то бормоча себе под нос. Следующий эпизод, как говорят у нас на ТВ, могла бы поведать Марьяшка. Она зашла к Алисе, чтобы договориться о завтрашней репетиции. У Алисы на прогоне подвернулась нога и неизвестно, как репетировать с распухшей ногой. Алиса приказала сестре мягким, но непреклонным голосом, что завтра пройдет весь танец Саша, а Алиса посмотрит и запомнит и поправит, если что не пойдет. У нее действительно была феноменальная память и упорство.

Саня спросила у сестры, кто ее повезет домой.

— Отстань, неужели ты думаешь, что кроме Солодова и тебя некому меня подхватить. Для этого есть, например, такси. Иди Саня. Пусть Сергей тебя везет. Будет жаловаться на то, что я его не люблю, презираю и вообще, он скоро уйдет, а мы погибнем без его помощи. — Алиса засмеялась и сказала, что такая перспектива ее тоже устроит. Каскадеров много и классных тоже, а она всегда одна. Саня пыталась возразить, что такие трюки при полной безопасности далеко не все умеют придумывать. Алиса махнула рукой, как бы отпуская свиту. Так приблизительно выглядела сцена с Марьяшкой. Я все правильно изложила? — я повернулась к Машке, которая теребила подол шубки.

— Да, абсолютно точно. Я бы лучше не сформулировала.

— Все равно вам тоже придется давать показания. Не радуйтесь, — следователь строго посмотрел на Машу, которая вжалась в стул.

— Продолжайте, Кира Александровна. Вы как народная сказительница — говорите гладко, как по — написаному.

— Было время подумать. Мы все три года ни на минуту не забывали об этом. Но, боюсь, что выясниться, что и мы не все знаем. Я, например, была уверена, что Алиса все же поехала с Солодовым. Вы говорите, что на месте аварии его не было. Тогда, кто вез Алису. Его тоже не было.

— Алиса сама села за руль, — мы это выяснили. Только машину она взяла Солодова, вторую, в которой он обычно пробовал трюки, — хвастливо произнес Филиппок.

Мы онемели.

— Эта машина была начинена всякими спецштучками и была небезопасна для того, кто ими не владеет в точности. Кроме того на месте аварии было два человека.

— Да. Второй был тот, кого Алиса сбила.

— Но в протоколе числился Сергей и Алиса, — я ничего не понимаю.

— Никто тогда не стал вникать, кто второй изуродованный труп. Все толклись вокруг Дашковой. В бардачке лежали документы на машину Солодова. В невнимании нашу дорожную милицию даже нельзя обвинять. Такой сладкий момент. Тут же появились папарацци и толпа зевак. Скорая помощь, даже платная, приехала не быстро. Пробки. Тела ту же погрузили и Алису увезли в Склифосовского, а труп в морг.

— Так мы же все там были и видели… — я замолчала, вспоминая картину аварии. — Что мы видели — два изуродованных тела и все.

— Солодов в это время вез Сашу в клуб. Она попросила немного развлечь ее. О чем она сообщила мне. По-моему, она звонила уже из веселого заведения. Ее можно понять. — Яна пыталась сосредоточиться как можно, точнее повторить Санины слова. — Она последняя узнала об аварии с сестрой. Дело в том, что она выключила мобильный. Это она потом мне, оправдываясь, говорила. Еще сказала, что «А.В.» дала ей пощечину за невнимание к сестре. Саня поселилась в больнице, а мы, по очереди — у «А.В.», которая сильно сдала. Она только все время переговаривалась с каким-то мужчиной по телефону, долго дожидаясь пока его позовут к телефону.

— Вот тут у Яны появилась «светлая» идея. Как-то, после дежурства около сестры ненадолго забежала Саня. Почему-то она была одета как Алиса и усталый вид и бледность, делало их крайне похожими.

— Я сказала, что, если бы Саня умела так петь и имитировать голоса как сестра, то все остальное она делала почти как Алиса. Фактически, Саня была ее дублершей. И несколько раз нам приходилось на дальнем плане подменять сестер, если Алиса была не очень в форме, и все боялись сильных перегрузок.

— Никто тогда не обратил внимания на выражения лиц Сани и «А.В.». Они обе замолчали. Но было понятно, что одна крамольная мысль посетила их. И они ее осуществят, — Яна замолчала.

Мне показалось, что она хотела еще что-то добавить, но не стала.

— Как же так получается, из двух сестер осталась только одна. Саня веселилась в клубе, после перекочевала в больницу. А потом, когда Алиса вышла, и все газеты кричали и били поклоны по поводу того, что Звезда вернулась. Куда делась Александра Петровна Дашкова?

Мы переглянулись и Яна, и я — одновременно открыли рот.

Следователь поднял руку. — По одной, пожалуйста.

— Вы не помните или не знаете, но Саня подхватила в больнице какую — то инфекцию и…

— …. Умерла, — добавила Яна. Из этого события никто не собирался делать сенсацию. Тем более, что все внимание было обращено к возвращению Алисы.

— Ну да, ну да. Вы можете мне показать могилу младшей сестры, — следователь ехидно посмотрел на нас. Для Александры Владиславовны, конечно, это был не такой сильный удар по сравнению с радостью возвращения Алисы. Я правильно понял?

Мы молчали. Никчемные вруньи и дуры. Предположить, что следователь захочет увидеть, а возможно и эксгумировать труп Сани мы не могли. Потому, что больше боялись нашего Карабаса Барабаса. Где он, как его найти. Нужно срочно с ним связываться.

— Что задумались девы? Забыли, где могила? Или ее вовсе нет?

— Поговорите на эту тему с Фросей, — Марьяшка вдруг очень удачно вклинилась. Мы не были на похоронах. Бабушка ничего не знала. И мы не могли пойти.

— И после, за все три года вы не посещали место постоянного пристанища близкой подруги.

Мы молчали.

— Я вас выручу. Нет могилы? Не умерла Александра младшая. А вот куда она делась. Может — это она подрезала проводки в машине Алисы? Потом исчезла? Никто не может или не хочет ответить на сакраментальный вопрос. Солодов не мог быть соучастником Сани. Одна завидовала, другому — отказали в любви.

— Нет, зачем возводить напраслину на человека, — Мара покраснела до корней волос. Все было не так.

— А как, может, наконец, вы меня перестанете считать круглым ментовским идиотом, и мы восстановим истину. Всем, уверяю, станет легче.

— В данный момент мы не можем, мы обязаны поговорить с человеком, который является и хозяином программы и…

— … ваших обещаний? Хорошо, я даю вам милые сутки на выяснение всех ваших таинственных отношений.

Мы вышли, выжатые как лимоны. Потные, противные перекошенные лица от презрения к себе и слабостью перед человеком, который дергает за ниточки, будто мы марионетки.

— Все, — решительно сказала я, заводя машину. Я иду к Фросе и требую телефон нашего хозяина. Мне отвратительна вся эта кутерьма.

Был уже поздний зимний вечер, пока я развезла всех по домам, поставила машину и подняла голову, желая узнать, горит ли как всегда свет во всех комнатах Дашковых. Свет горел на балконе, который они застеклили, сделали там маленький балетный зальчик, чтобы девочки не теряли форму, сидели все куклы. Их темные глазницы в луче фонаря опрокинул меня в сугроб. Меня обуял ужас. Эта история никогда не закончится. Она будет преследовать нас до конца жизни, как эти уродливые, а некогда прелестные создания. Где же, черт побери, главные героини «Шутки», которая явно затянулась.

Я вылезла из грязного снега, с сожалением посмотрев на промокший и забрызганный норковый жакет. Я, еле волоча ноги, поднялась к Дашковым. Мне открыла Фрося.

— Что у тебя с лицом Кира? Почему ты такая грязная? — Фрося отступила от меня и пропустила в прихожую.

Я упала на пол и зарыдала. В глазах Фроси стоял не ужас, а удивленный интерес.

— Чаю хочешь? Норку я твою вычищу. Давай вставай и рассказывай. Петя ушел на встречу со своей бывшей женой. Она сюда, видите ли, заходить не хочет.

— Фрося, — успокоившись немного, провсхлиповала я. — Дай мне телефон этого монстра, который нас всех заковал в кандалы, и теперь мы будем сидеть в темнице до конца жизни, пока не появятся эти две звезды или, мы не найдем их труппы.

— Ты не пори горячку, охлынь, а то у тебя уже пена изо рта идет. Кто тебе сказал, что есть кто-то, кто вас пугает. — Фрося засмеялась.

— Есть. Я чувствую. Дай телефон. А то я пойду в ту организацию, — я наступала на старую Фросю, которая стояла как скала.

— Я сама наберу номер. Если захотят с тобой разговаривать, то передам тебе трубку.

Она вышла в другую комнату и тихо говорила, больше слушала и поддакивала. Я мечтала, чтобы чудище на том конце провода разрешило с ним поговорить. Фрося выглянула из комнаты и позвала меня.

— Я вас внимательно слушаю Кира Александровна, — голос мне показался слишком молодой, а интонация излишне ироничная. Я не видела в нашей ситуации ничего забавного.

— Я коротко изложила и обстановку и наши страхи. Сказала, что мы в безвыходном положении, — на том конце все время молчали, и даже не было слышно дыхания. Может, он умер от ужаса, который я ему описала.

— Приезжайте ко мне. Попробуем вытянуть вас из ваших фантомных страхов.

— А вы что психоаналитик. И куда я должна ехать и почему в незнакомый дом одна. Вы же не приглашаете моих подруг?

— Нет. Только вы. Мне думается разговор приватный. Возможно, вы не все захотите рассказать своим близким людям. Мужчина с приятной бархатистой манерой продиктовал мне адрес. Даже не предложил прислать машину. Я ожидала, что адрес будет начинаться со слов Рублевское шоссе или Кутузовский проспект, но все было гораздо прозаичнее. Патриаршие пруды.

Я посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась: лицо в подтеках туши смешанной с грязным снегом. Жакет похож на «мексиканский тушкан» Эллочки Людоедки. Сапоги — мои дивные замшевые — мокрые, и в белых разводах от неизвестного порошка, которым посыпали улицы, — ладно, все равно нужно ехать. Ему — старому перцу все равно. Может, он плохо видит, да и не на светскую беседу собралась.

В дверях стояла ухмыляющаяся Фрося, — бомж ты Кирочка, а не главный редактор. Вижу тебе некогда прихорашиваться, беги.

Домчалась я быстро, хотя пару раз меня здорово крутануло на подтаявшем льду. Я быстро перебирала руками и ногами и выравнила машину. — Еще мне не хватало попасть в больницу, не узнав истину. Девчонки мои деликатно не проявляли любопытства, или струсили и сидят и дрожат — лучше не знать, чем услышать шокирующую правду.

— Дом был шикарный, явно недавно отстроенный для имущих и известных. Кое-как наведя марафет на лице, я с заученной и замученной улыбкой позвонила в домофон. Дверь открылась, видимо в квартире стояла камера.

— Здравствуйте, — сказала я, не поднимая глаз. Когда же я доплыла до лица встречавшего, я обалдела и онемела. Передо мной стоял мужчина лет сорока пяти, высокий подтянутый и с очень привлекательной наружностью. Самое главное — улыбка. Он оскаливался во все свой 48 зубов, и внутри у меня стало тепло и холодно одновременно.

— Проходите, пожалуйста. Меня зовут Джон. Вообще-то, Иван, но Джон мне приятней. Вы, почему не раздеваетесь? Давайте помогу.

Я мечтала убежать. Он, видимо хорошо воспитанный человек и сделал вид, что не видит моих грязных сапог, еще оказалось порванных колготок и прочую «неземную красоту».

— Я представляла вас несколько другим, — хриплым и тихим голосом процедила я.

— А я совсем ни тот, с кем вы бы хотели встретиться. Мой отец, большой поклонник таланта Александры Владиславовны и Алисы — человек пожилой, и ему уже трудно долго разговаривать. Я с самого начала был посвящен в вашу опасную, но забавную игру. Давайте разбираться.

— Что ж выбора у меня нет, — лицо явного ловеласа быстро привело меня к решению завершить переговоры как можно быстрее.

— Вы что-нибудь пьете? Могу предложить…

— … ничего не надо. Я за рулем и времени у меня мало. Джон-Иван долго рассматривал меня. Удивительно, он, молча, так смотрел на меня, что в ответном взгляде хотелось выразить всю свою ненависть.

— Я не опасен — со смехом ответил хозяин моим мыслям, и я не жажду крови. Кстати чьей. Где мертвецы?

— Именно это я и хотела спросить вас. Вы, наверное, также всеведущи, как и ваш отец. Так что я жду вашей версии.

— Кира, ваша старшая подруга «А.В.», как вы ее называли, держалась за власть, она ждала, что ее мнение будет всегда выслушано и непререкаемым. В противном случае готова была растоптать тех, кто, не обладая должной силой, противился ей.

— К чему это философское отступление? — я старалась держаться спокойно, хотя его холодные зелено-черные глаза пугали меня. Я невольно отступала к двери. Поняла я свой непроизвольный маневр только после того, как за моей спиной закрылась дверь.

— Да, сядьте вы. Я же не «А.В.» и не мой папа. Они могли легко состязаться в силе.

— Кто победил в результате? — поинтересовалась я.

— Победила долгая дружба. Вам покажется странно, что мой отец, который вам, естественно был представлен монстром, насильником и убийцей вовсе не стремился к лишним жертвам и многим спас жизнь.

— Особенно он сильно помог Александре Владиславовне и Игнатию Хильчевскому.

— Помог, между прочим. Конечно, он попросил платы, но он действительно был влюблен в «А.В.», до беспамятства. Путь он выбрал не самый удачный. Но, свое слово он выполнил. Хильчевский был выпущен, хотя отец очень рисковал. Игнатий был большой болтун. Трепал о разных опасных и крамольных в то время вещах на каждом углу.

— Зачем же наш Ромео, ваш безупречный папочка разболтал об интимных отношениях с певицей всем, кто мог ее осудить и выпереть из круга богемы.

— Согласен, это был неудачный ход, тем более, что ничего не было. Он — чудак думал, что она прибежит к нему, а она…. — Джон пожал плечами. Наивный был.

— Скажите Иван, кто «спер» все сценарии, кассеты — вообще любое упоминание о программе.

— Так как это сделал не я, то ответа нет. Меня больше волнует, где они всплывут. Программа — наша интеллектуальная собственность. Такой нет нигде. Ее идею и способ производства можно продать. Мы хотели англичанам и французам продать лицензию официально. Они, между прочим, были так заинтересованы в этом, были согласны почти на любые наши условия.

— Вы в курсе, что следователь по особо важным делам прокуратуры собирается эксгумировать Саню?

На несколько минут Джон задумался, раскачиваясь на каблуках. Тишина стояла полная, потому что я тоже не дышала. Я почему-то очень боялась, что он скажет, что им с папулей дела до этого нет.

— Не волнуйтесь, — лицо его прояснилось. — Эксгумировать не удастся.

— То есть как?

— Вандалы разрушат могилу в поисках клада, например.

— А на камне ее имя тоже сотрут? Ее же там нет.

— Нет, так будет. Может, уже стоит написать, — он засмеялся.

— Вы любите черный юмор? — я почувствовала, что напряжение в моем теле ушло и мне захотелось горячего кофе и закинуть ноги на меховой диван.

— Кира, брэк. Лёгкая передышка. Попьем кофе или чай, или что-нибудь покрепче, сконцентрируемся и продолжим дальше обсуждать наш гиньоль.

Пока он, насвистывая какую-то знакомую английскую мелодию, варил кофе и делал сэндвичи, я пыталась вспомнить, что я от него собственно хочу. Про выкапывание отсутствующего трупа мы поговорили и вопрос решен. Осталось узнать, где бегает Солодов, почему никто не знает, куда пропало тело?

— Я думаю, что вы зря волнуетесь милая главный редактор и сценарист.

«Раз зверь не убит и нет добычи, теперь это их проблема, не наша». Так или почти так сказал Ален Делон, когда ему хотели пришить чье-то там убийство.

— Джон, вы хорошо знали Алису? — я замялась. Я, даже работая с ней много лет, оценить ее не могла.

— А Саню — можете? — он опять стал раскачиваться на каблуках и свистеть. Они обе могли бы похвастаться одним качеством «За корсажем этой (этих) дам, сокрыто много тайн Лувра».

— То, что вы читали Дюма похвально, но я задала конкретный вопрос, я смотрела, на него не мигая. У меня уже слезы подступили к глазам и готовы были залить чашку, в которой был прекрасный кофе.

— Если вы про личную жизнь этих див, по-моему, им было просто некогда. Или представление, или репетиции и непродолжительный отдых. Как же под бдительным оком бабушки можно было еще бегать на свиданки или, упаси боже, ночевать вне дома.

— Тем не менее, в день той аварии, Саня была с Солодовым в ночном клубе. Даже выключила телефон. Что на это вы скажете?

— Там были не только эти двое вырвавшиеся временно из кабалы, рабы, но и я.

— Это ваше личное дело, — я удивилась, что он собрался мне отчитываться.

— Я ждал Алису. Мне позвонила «А.В.» и умоляла найти Алису. Мне пришлось поставить на уши всю службу безопасности и искать беженку. Кто-то из ваших сотрудников любезно предоставил нам информацию, что Сергей и видимо Алиса загуляли. Он же считался ее телохранителем в буквальном смысле слова, собирались в известный ночной клуб. Они только сестер перепутали.

— Вы узнали об аварии и не сообщили об этом сестре и Солодову? — я уже ничего не понимала.

— Их уже не было в клубе. Лучше вы мне скажите, кому пришла в голову гениальная идея, я не шучу, подменить сестер.

Я смутилась.

— Вы же в курсе всей истории, а об этом не знаете? Прокол в работе спецслужб.

— Вы знаете, у нас есть еще и другая работа, — обозлился Иван-Джон.

— Выхода не было. Можно было остановить программу ненадолго, но ненадолго. «А.В.» и так получила микроинфаркт, а тут такая идея. Загвоздка была только в том, что Алиса обладала особым талантом. Ходить по канатам и летать под куполом, делать карточные фокусы, участвовать в иллюзионе. Саня умела, но не так изящно, не так харазматично. Алиса буквально гипнотизировала зал, а голос. У Сани был самый обычный неплохой голосок, но она не умела имитировать голоса, она не умела обволакивать сексуально каждого мужчину в зале. Чревовещать она тоже не умела. И самое последнее — Алиса была как пластилин — она принимала форму любого сосуда и, изображая какого-либо персонажа, она становилась им. Не было уже Алисы Дашковой, была Пиаф или М.Дитрих или другая звезда, даже если он мужчина. Этого превращения не понимал никто. «А.В.» в детстве это узрела и положила жизнь на то, чтобы Алиса достигла вершины. Это получилось.

— Все это я понимаю. Ей бы у нас работать. Любой бы подозреваемый признался даже в том, что он завербовал самого американского президента. Но почему она согласилась отдать программу? — шепотом, наклоняясь ко мне совсем близко. Вы пахнете моими любимыми духами, — неожиданно прошелестел Джон.

— Вы отвлеклись, почитатель афоризмов. Саня как-то сидела около постели сестры и ждала доктора. Внезапно она, чтобы развеселить сестру заговорила голосом доктора и бабушки, будто они подслушивают разговор в коридоре. Алиса сказала, что Саня вполне может заменить ее на сцене, только для этого надо сделать пластику лица. Саня не задумывалась ни на минуту и тут же, пока сестра не передумала, принесла лист бумаги, и они подписали договор.

— Вы сейчас все это придумали? — Джек побелел от гнева.

— Я же сценарист. Я восстановила картинку. На самом деле одна из нас придумала это почти как шутку. Договор у меня есть, мне передала его Вера Николаевна. Насчет имитации голосов я придумала. Саня много раз пробовала, но у нее не выходило. Да и на сцене она выглядела куклой, запомнившей и повторявшей все движения хозяйки. Теперь я понимаю, почему она изуродовала всех кукол «А.В.». Вы же знаете, что Алиса уже никогда не могла встать с кресла. Но голос у нее остался…

— И что, вы хотите сказать, что последние три года нас дурили. Записывали голос Алисы, а Саня на сцене просто точно попадала в фонограммы. А я все думал, почему стало так много затемненных планов, и актриса часто стоит вполоборота. И отец, и я решили, что это новый прием. Звезда должна быть отчасти загадочна. Кроме того, шрамы могли портить ее немного, и она стеснялась. Но до этого мы не додумались. А где же прятали Алису.

— Точно не знаю. «А.В.» сняла загородный дом, недалеко от студии, где снимали нужные куски. Купила сногсшибательную аппаратуру, и записывали голос под экран или делали номер дома, и Саня выучивала каждое движение. Если номер был новый, бабушка и Алиса командовали ей, и она как кукла повторяла, заучивала до автоматизма. Приблизительно так все выглядело, я так думаю. Я была в этом доме несколько раз, когда у Алисы были претензии к сценарию. Она волновалась, что я усложняю трюки, а Саня их не сделает. Что меня поразило — это то, что она никогда не кричала, говорила так тихо, словно шипела змея. Выражение лица никогда не менялось — всегда лёгкая улыбка. Зато глаза — они словно остановились, как часы. Вы никогда не обращали внимания, что у японцев никогда не поймешь, что он думает. Такой точечный взор. Что за ним — непонятно.

— Да, пожалуй. А Саня? Она стала счастливей? Наконец, вышла на сцену.

— Не знаю. Она оказалась совершенно другой. Кричала на всех, вечно созывала всех и отчитывала. Все думали, что после аварии, что-то случилось с головой, нервами. Столько операций. Мы, кто знал, молчали. Я совсем у вас засиделась. Как хороший следователь вы все выведали у меня, а я так ничего и не узнала.

— Я — дипломат. История прямо для романа. Может, напишите?

— Нужно найти Солодова. Наверняка он спрятал куда-нибудь сестер. Хотя про Алису, вернее Саню он ничего не знал. Но влюбленного человека не обманешь. Следователь дотошный и умный попался. Филипп Сергеевич будет копать до последнего.

— Ну, его могут и утихомирить. А вот прессу не очень получается. Журналисты и так уже настроили версий, одна тупее и эротичней другой. Вплоть до того, что англичане ее выкрали, сделают ей пластику, и она будет выступать в элитарных закрытых клубах.

— Почему убили Алексея Юрьевича? Он всего лишь финансист.

— Пока не знаю. Отец очень просит выяснить. Он же его заместитель был, — Джон опять стал меня рассматривать. — Кира, вы очень спешите? У вас же бывают ночные съемки?

— И что, мы будем бдеть и строить версии по поводу убийств и исчезновений реципиентов?

— Нет. Мы будем пить коньяк, водку, коктейли, слушать музыку и набираться позитивных эмоций…

— Потом мы пойдем в койку и утешимся тем, что мне никто не угрожает сегодня, потому что я под вашим надзором, а вам будет просто приятно, что я сразу согласилась, как делают все работающие в шоу-бизнесе. Так?

— Не так. Мне грустно одному. Вся эта спиритическая история меня взволновала и расстроила. Вы мне очень понравились. Я хочу с вами поближе познакомиться. В койку можно не с первого раза.

— Со второго? Я замужем ВАНЯ. И не люблю обманывать тех…

— … кого вы приручили. Но я тоже кое-что о вас знаю. Вы очень любили первого мужа…

— … вот тут остановитесь. Дальше я сама. Меня спас человек от всего, что могло тогда случиться. Это мой второй муж Тим. Спасителей не придают.

— Но вы, же его не любите? — Джон снова закачался, а потом стал выстукивать какой-то джазовый ритм.

— Вас я тоже не люблю. Это ничего.

— Вам же приятно со мной общаться, иначе вы ничего мне не рассказали бы. Кира останьтесь. Хотите, будем говорить только о Дашковых.

— Вам некого пригласить? А модельные дивы? Они же вас жаждут, я уверена.

— Не грубите. А то я вас поцелую без вашего согласия, — Иван стал подходить кошачьим шагом.

— Передайте привет папе. Я кричать не буду, а по морде получите.

— Я вас просто проверял. Итак, наши задачи: найти кассеты, найти убийцу Алексея, устроить вандализм на кладбище и найти сестер.

— И нейтрализовать следователя. Думаю, что он найдет всех и все раньше нас. Кира может мне на колени встать? Женщины это любят же?

— И начните читать стихи. В моей жизни это уже было. Один Народный артист, всеми любимый красавец в пустом музыкальном салоне. Куда я спряталась от громкой музыки, упал на колени и, взяв мою руку, стал читать мне Пушкина. Читал, правда, хорошо, но большей неловкости я не испытывала никогда. Мне было и смешно, и хотелось скорее вырвать руку, пока он не протрезвел окончательно. Вы же трезвый. Дипломат. Надеюсь, в соседней комнате нас не ждут еще пять юных красавиц, а я буду шестая не очень молодая. Зато образованная и строптивая. Для оргии то, что надо.

— Для настоящей оргии нужно только двое. Я так считаю.

— Джон, перестаньте дурить, а то я тоже начну. Я умею. Еще как. Значит так, следователя вы нейтрализуете, как хотите, только без мокрухи, — меня понесло от падения в сугроб бил озноб, от горячего кофе и ликера «Бейлис» развезло немного, и стала выражаться в несвойственной мне, но так любимой на ТВ сленговой манере.

— А вы расследуете убийство Алексея? — Иван сел рядом, вытянул длинные ноги в замечательных замшевых башмаках и покачивал левой ногой. Так что мы вместе с диваном тоже начали раскачиваться.

— Перестаньте все время пританцовывать и покачиваться. Раздражает, — я посмотрела на лицо мужчины и смутилась. В них, правда, горел неподдельный интерес к моей особе. Я обрадовалась. Давно уже никто, как мне казалось, не рвется к моей особе. Это было опасно. Женщина, которая давненько не чувствовала на себе пристальных взглядов посторонних мужчин, может и сорваться.

— Что чувство долга покоя не дает, — Иван со смехом заглянул в самый зрачок, который почернел еще больше обычного. Я волновалась. Быстро сбросив ноги с дивана, не сказав не спасибо, ни простившись, надела жакет, который противно вонял мокрой грязью и, справившись с нелёгким замком, вышла за порог.

— Созвонимся, когда будут новости, — равнодушным голосом объявил хозяин красивого и уютного дома.

Я вышла и почувствовала мокроту под глазами и под носом. Дома меня никто не ждал. Но меня ждал мой дом, который я создавала вместе с Артёмом, потом с Тимом и Варькой. Следовательно, мне есть куда спешить. Просто теперь я знаю, что еще кому-то нравлюсь, а это возбуждает и заставляет действовать и жить полнее.

Утром мне позвонил Филиппок. Еле сдерживая гнев (хорошо, что есть телефон, а то бы убил) сказал, что официально вызывает всю нашу компашку на допрос. Я ответила «есть товарищ начальник». У меня было замечательное настроение. Оказывается можно пережить счастливый роман за один вечер и неполную ночь.

Я позвонила всем девчонкам, сказала, что мы должны встретиться в «Останкино» за час до начала работы.

Прихорашивалась я в это утро долго и тщательно. Я впервые понравилась себе в зеркале за последний год. Еще повоюем.

Когда я вошла в полупустой «Макс» мои подруги дружно привстали.

— Ты была в салоне? — спросила самая продвинутая в теме макияжа, Марьянка.

— Нет, я просто тщательно вымыла лицо, — ответила я как Пеппи Длинныйчулок. Теперь говорить буду я. Я рассказала о ночном разговоре с Джоном-Иваном, опустив подробности о том, что нас ждет распятие на кресте на двери у следователя.

Девушки все поняли, и мы разбежались по студиям.

Я целый день тренировала выражение равнодушного и возмущенного лица, накачивая себя изнутри, старалась закрепить эти состояния, как актер роль.

Когда мы вошли к следователю, то обнаружили еще двух малосимпатичных мужчин в погонах прокурорских работников.

Говорить начал старший по званию. Говорил он отрывисто и зло.

Смысл сводился к тому, что именно мы подключили к патологоанатомической истории соответствующие органы. Но их, то есть, честных работников прокуратуры это не остановит. Они уже были у склепа семьи Дашковых и видели тот погром, который устроили, по их мнению, мы. Уж больно все совпадает.

Мы опешили. Рассказали, где, кто был. Осталось рассказать только мне, а вот тут могло не срастись. На выручку пришла сообразительная Яна, которая заявила, что, так как я упала в сугроб, и мой жакет нужно было срочно приводить в порядок. У Яны же, оказывается, есть средство для возвращения дорогой вещи товарного вида(тут я чуть не упала со стула). Я вспомнила, что очень недолго Яна работала в магазине, когда приехала в Москву. Все время повторяла фразу из фильма «Девушка с характером» о том, как надо показывать покупателю пушной товар. Поэтому мы поехали к ней и отчищали жакет. Это может подтвердить любой член ее семьи. В этом я не сомневалась: «Один за всех и все за одного» — девиз, который неукоснительно выполнялся в семье.

Я слегка передохнула и улыбнулась.

— Чему вы так радуетесь, Кира Александровна? — спросил меня третий мужчина. — Убит один человек точно, пропали две женщины. Мы уже знаем вашу дурацкую тайну. Мы пригласили Игнатия Хильчевского. Он нам поведал историю с подменой. Вы, между прочим, принимали в подделке непосредственное участие. Три года водили за нос весь народ. И еще хотели продать программу за границу.

— Это не ко мне. Думаю, что вы сами знаете к кому обращаться с вопросами. Меня, как и моих подруг, больше занимают два вопроса; куда делся Солодов и сестры Дашковы. Может, он им угрожает. Кроме того, весь архив программы пропал — это для вас может и пустяк, а для творческих людей большая потеря. Это раритет, — все мое равнодушие, которое я репетировала целый день, куда-то пропало. Я вошла в раж. Убийство Алексея Юрьевича вообще не укладывается в голове. Кому это было нужно. Он всего лишь финансист.

— Не всего лишь, а именно у него все номера счетов, куда шли деньги от продажи программы за рубеж.

— Разве ее уже продали? — честно удивилась я.

— Он их продавал самостоятельно в страны третьего мира, — Филипп Сергеевич тоже улыбнулся, — так что даже те, кто стоял выше не знал этого. Может, стоит потрясти тех, кто спонсировал программу, и был обманут.

Я заметила, что все мы сжались кучкой. Сейчас они пообщаются с тем самым главным, а он все свалит на нас, что мы знали о сделке и потворствовали этому. Тогда нам припаяют лет по десять строго режима. Нужно срочно самим искать Солодова и Дашковых.

Мною владело интуитивное чувство, что они живы, не знаю, здоровы ли. Возможно, Сергей решил их спрятать или замысливал ни он один, а совместно с Саней.

Последнее время она несколько съехала с катушек. Стала кричать на всех, говорить, что ей специально подсовывают номера, которые она выполнить уже не в состоянии в связи с тяжелой травмой и возрастом.

Мы все отмалчивались, понимая, что начиная репетировать новый номер, она боялась оказаться хуже сестры. Помимо всего прочего ее держало в постоянном страхе, что она не попадет в фонограмму ни по произнесению слов, ни по настроению.

Мы — то ее прощали, а остальная группа стала возмущаться и потихонечку разбегаться. После смерти «А.В.». Саня и вовсе с цепи сорвалась. Бабушку она боялась даже на расстояние. Что же ей могла сделать сестра-калека, которой очень были нужны деньги на лечение. Я слышала, что появился шанс сделать операцию на позвоночник. Тогда Алиса встанет, возможно, нет даже, наверняка, ее хрупкие кости не смогут выполнять сложные трюки, но она сможет начать петь. Нет больше запретов «А.В.», а за годы почти беспросветного и бессмысленного сидения, старшая сестра в своем невольном заточении начала петь. Голос у нее был необычный — низкий, глубокий и страдающий. Похожий на Пиаф. При ее актерских способностях и опыте — могло получиться нечто необычное. Появление же вновь ее на эстраде откроет такой бескрайний путь прессе с догадками и вымыслами. Успех ей будет обеспечен.

— Кира Александровна, вы нас совершенно не слушаете, — язвительно отметил Филипп Сергеевич. — Вам не интересно, или вы все знаете и молчите.

— Я мечтаю, — в пандан тону следователя, ответила я.

— О чем же? — все трое прокурорских чина напряглись.

— Выйти отсюда и начать искать моих подруг и начальниц. Скажите, а кто видел тело на полу зала, кто видел кровь, кто обрисовывал силуэт мертвого тела? — я оглядела всех сидящих в комнате напористым взором.

— На банкете дежурила охрана. Один из охранников слышал выстрел и увидел, как тело актрисы упало. Он быстро всех своих работников послал звонить в милицию и скорую, а сам обрисовал тело и тоже побежал регулировать панический бег всех празднующих.

— А где этот чудный и расторопный человек сейчас? — я стала наступать на растерянных прокуроров? — Мы могли бы быстрее разобраться в ситуации.

— Его мы тоже найти не можем, — Филиппок зло посмотрел на меня. — Такое впечатление, что мы ваши подозреваемые, а не вы должны сидеть в КПЗ.

— Нет оснований, — я лихо закинула ногу на ногу и, не спрашивая разрешения — закурила. — Нас не было на банкете. И мы не формировали охрану праздника. Так что вам придется нас выпустить и даже оставить в покое.

Мои подруги тоже распрямили плечи и с раскрытыми ртами смотрели на меня. Даже за сокрытие информации о том, что мы хранили чужую семейную тайну, вы не можете нас привлечь. Мы не подписывали никаких официальных и даже не официальных бумаг.

Так что разрешите откланяться. Если понадобится наша помощь, милости просим к нам в гости. Сделаем, что можем.

Я встала и, накинув жакет на плечи, подошла к столу следователя.

— Подпишите, пожалуйста, нам пропуска. И попробуйте найти версию более осмысленную. Нечего пугать немолодых женщин и требовать от них ответа за поступки, которые они не совершали. — Поверьте мне, все три года мы тряслись как осиновые листы. Мы свое «отсидели».

Выйдя на зимний щемящий воздух, закурили все, даже Мара, в первый, или во второй раз в жизни прикуривала сигарету.

— Ты действительно собираешься искать Солодова? — спросила Яна. — А где? Мне кажется это опасно.

— Не опасней, если нас обвинят в убийстве, — я бросила окурок и стала искать ключи от машины.

— Кира, ты же только что сама так стройно выстроила концепцию произошедшего. Так, что даже ввела в сомнение прокуратуру, — Марьяшка теребила меня за рукав, словно боясь услышать другую версию.

— Это я от испуга? — честно призналась я. — Кого — то они должны обвинить. Мы, самая лёгкая добыча. Все, девушки мне пора. У меня новая программа запускается, а я еще и лицензионный вариант не видела.

Я быстро укатила, наблюдая в переднее зеркало, как перешагивая сугробы и чертыхаясь, Яна накинулась на первое же такси. Марьяшка и Марой остались стоять, о чем-то переговариваясь. Потом посмотрели на какую-то вывеску и медленно, подбирая полы шубок, двинулись в теплое помещение, то ли кафе, то ли магазин. Из-за дальности расстояния мне не было видно.

Я действительно должна была начинать новый проект. Правда, неизвестно дадут ли теперь, после всей катавасии. Но, лицензионной программой я называла вовсе не английскую версию очередной игры, а Джона-Ивана. Мне казалось, что и помочь он в состоянии, имея особые связи и, если честно, меня тянуло в его дом. Предо мной все время стоял его взор — ясный, почти прозрачный, веселый и напряженный одновременно и очень сексуальный. В общем, моей лицензионной программой был дипломатический муж. Может, он поможет в нашем непростом, смешном и ужасном деле. Я не стала звонить заранее, потому что не знала, как мне объяснить цель моего скорого визита.

Я подъехала к величественному особняку и долго на него смотрела, не понимая, зачем для двух, ну, трех человек такой дом? Не в каждую комнату успеешь зайти за день.

Это папа хотел иметь свой маленький Кремль. Вот и выстроили, даже из того же кирпича, только бойниц не хватает. Пока стрелять не в кого, а то я думаю, что быстренько прорубят.

У меня такое ощущение, сказала, задрав голову, высоко к третьему этажу особняка, что ни я вашему папе, ни он мне не понравимся.

— Это не обязательно. Главное, что он сделает все возможное. Чтобы спасти честь и память «А.В.». Что вы стоите на дороге, мешаете людям въезжать в их дома.

Я оглянулась. Действительно за моей машинкой, которая вовсе и не мешала проезду огромных монстров, выстроилась очередь. Видимо, в этом элитном поселке было принято ждать, пока первый заедет, потом второй и так далее. Как в армии. Возможно, им было просто любопытно послушать наши переговоры. Стояла полная тишина. Огни машин были погашены. То ли вежливость, то ли неуемное любопытство с последующими донесениями куда следует.

Я поднялась, дверь никто не открывал, все по последнему слову техники — автоматически.

— Не люблю лишних и посторонних людей.

— А еду вам готовит сама плита или у вас скатерть-самобранка, — я надеялась на сытный ужин.

— Вечером, предпочитаю не есть, — Джек жалостливо посмотрел на меня. — Запасы есть. Если вы мне поможете, то вас ожидает изысканный ужин. — Вы за этим приехали? Деньги кончились или не охота одной себе готовить?

Откуда он узнал, что дома у меня никого нет. Вряд ли он следит за мной. Или у меня вид одинокой потерянной женщины. Я быстро взглянула в зеркало. Вроде, все в полном порядке, но глаза. В них такая усталость и тоска.

— Не совсем, у нас сегодня была напряженная потасовка с органами прокурорской власти. Без мордобоя, но уже близко к этому.

— Знаю. Больше они, надеюсь, приставать не станут. Интересно, куда делась ваша шоу-троица. И почему Алексея убили?

— У него что-то было украдено?

— Все, — горько засмеялся хозяин. Почти невозможно найти концы. Мой прозорливый отец так ему доверял, последнее время даже снял слежку за ним, а камеры наблюдения у него никогда не стояли. Слишком секретная миссия.

— А вы где были, ясный сокол? — меня правда интересовала его жизнь. Лучшего и более камуфляжного способа я не нашла для выяснения.

Иван-Джон все понял, и улыбаясь, вытащил альбомы с фотографиями.

— Здесь я и моя семья с основания и по сей день. Папа очень любил следить за развитием единственного сына. Он у нас большой физиономист и умеет отличать изменения в настроении и поведении, мыслях людей. Я не шучу. Это правда.

Я вяло листала фотографии, стараясь не начинать с последних.

Джон сам показал себя в колыбели, а потом взял один из новых альбомов и открыл на первой странице. Там было поздравление ему и его жене — очаровательной женщине с началом новой жизни.

— Из-за этой милой женщины, я теперь не выездной. Она предпочла крепкого парня из разведки Америки. Собственно, сначала они ее пасли, потом все переросло в любовь. Его уволили из ЦРУ, а она радостно упорхнула с ним в неизвестном направлении. Их пытались пугать, но любовь хорошая защита от бронебойных снарядов. Они смылись. А я вернулся на Родину. Отец ничего не сказал, только шепотом произнес, что дети отвечают за грехи родителей.

— Где же замена, которая утешит? — я с замиранием сердца ждала, что из соседней комнаты выплывет очередная дива. Но Джон только пожал плечами и указал путь на кухню.

Я вернула свои мысли к главной теме.

— Джон, а что делать с «умершими» и их накоплениями. Я так понимаю, что большая часть денег там вашего отца и ваша. Вы же оплачивали все изыски моих сценариев и придумок Солодова, и других гениев иллюзиона и так далее.

— Не в этом дело. Мы не бедствуем. «Просто обидно, понимаешь» — процитировал он «Кавказскую пленницу». Я человек азартный, я их найду. Предлагаю присоединиться.

— А в каком направлении будем двигаться. Во-первых, у меня семья, во-вторых, я привязана к работе.

— Вы пойдете в архив цирка и каскадерской ассоциации и постараетесь узнать мягко и ненавящего, где можно найти такого уникально специалиста как Сергей Солодов или, кто может его заменить. У его сменщика вы вынете душу по полной программе.

— Если он ничего не знает? Сейчас много молодых, которые умеют делать трюки лучше Сергея.

— Ошибаетесь. Они — молодые, ребята рисковые, а осторожные только старые бойцы. На сегодня хватит иллюзионов и загадок. Пока вы напрягали свои серые клеточки, я сварганил неплохой итальянский ужин.

Я была приятно удивлена быстроте приготовления и изяществу сервировке. Единственное, что меня глодало, что я не позвонила Тиму с утра ни разу, не поинтересовалась Варькиными закидонами. Я отправилась в ванную комнату и оттуда позвонила Тиму. Он был печален. Я попыталась, узнать причину. Он сказал, что картина не пишется и что он задержится еще… — Насколько, тебе надо, Кира. Я испугалась того омута, куда кидалась, не думая о близких, которые меня спасали в худшие моменты моей жизни. А чувство долга у меня было превыше всего. Возможно, я, поэтому так долго служила Алисе. «А.В.» же просила, а это равносильно клятве перед смертью. Где они — сестрички-лисички.

— Вы могли звонить и из гостиной. Никто вас, Кира, принуждать не собирается. Вы сами приехали. Только не обманываете себя, что ради дела. Вряд ли мои деньги и судьба безвременно исчезнувших шоу-girls вас ошеломила и привела в трепет. Теперь, когда я обещал вам, что никакие органы правопорядка вас и ваших подруг не тронут, вы свободны почти также. Как Дашковы. Ужинать будем?

— Да. Я очень проголодалась. Сейчас, вы сказали о свободном дыхании. Несколько лет назад мы все вместе смотрели в доме, где жила Алиса фильм «Мужчина и женщина». Когда они гуляли по берегу залива в Довиле, Алиса вздохнула и сказала: «Вот они дышат. Я мечтаю когда-нибудь пройтись по этому месту. Я люблю дышать и только».

Мы тогда не очень обратили внимание на слова калеки, мечтающей встать на ноги и идти навстречу ветру. Она не сказала, что хочет, чтобы рядом был кто-то. Может, они в Довиле.

— Минут через десять, когда вы выпьете шестой бокал замечательного красного французского вина, у вас появятся еще более умные и прозорливые мысли.

— Вы пожалели мне бутылку вина? — я надула губы. Почувствовала, что, контроль над собой, я теряю. Дальше, может произойти все, что угодно и чувство долго может не спасти.

— Джон, у вас есть лишний диван? Я очень хочу спать.

— Хотите вы не этого, но вы молодец. Стойкий оловянный солдатик. Вам бы выдать «Trade mark». Верная своему долгу, не роняя торговую ценность.

— Если вас обманули в лучших чувствах — это не повод обижать других. Я пошла спать. О Довиле все же подумайте. Там правда хочется только дышать. Алисе это редко удавалась, когда она работала в полную силу, а в инвалидном кресле и вовсе не продышишься. Около нее находилось, сколько людей, которые вполне могли бы повторить Санину фразу «Если бы я так тебя не любила, то стала бы монстром» Это почти, то же самое, что сказать, если бы ты нас всех не кормила, то мы могли бы и придушить тебя. Она была невыносима, но понимала, что от нее калеки зависит вся наша жизнь, творческий интерес и немаленькая зарплата.

Я улеглась на удобный, поглощающий все тело и мысли диван и надеялась, что сон придет мгновенно. Уже через пять минут я вскочила и стала натягивать свитер и брюки.

Где-то там, т. е. на нашей даче занесенной снегом сидит одинокий петух Тимочка и ждет, когда его своевольная жена сочтет нужным возвратиться в лоно семьи. Мне стало больно в груди. Зачем я здесь? Чего жду? Все наврала сама себе. Бегом собирать родных. Нужно позвонить Варькиной бабушке и сказать, что я скоро за ней приеду и мчаться к Тиму — он родной, а этот журнальный красавец — чужой.

Я быстро нацарапала записку: «Я уехала, мама всегда говорила, что приличная девушка должна ночевать дома. Я вспомнила об этом и покинула ваш гостеприимный дом. Спасибо за все. «Ищите и обрящите». Я же завтра попытаюсь, как обещала «войти в клетку с хищниками». Созвонимся. Еще раз прошу прощения, если нарушила ваш покой.

Тихонечко выйдя из дома, я наткнулась на охрану, которая равнодушно-внимательно взглянула на меня. Я инстинктивно открыла сумку, показывая, что ничего лишнего и чужого не прихватила. За бессмысленный и наивный маневр была удостоена кривоватой улыбкой старшого. Меня пропустили и вывели машину из теплого гаража хозяина. Надеюсь, он глубоко спит. Я взглянула наверх и увидела, как шевельнулась занавеска, но никаких призывных знаков не увидела. Облегченно вздохнув, я села в нагретый автомобиль и поехала, потихонечку вспоминая в какую сторону двигаться. Карта, к сожалению, меня не спасает никогда, я топографический кретин. Только визуально и интуитивно я вожу машину. Найдя выезд из поселка, я стала вглядываться в указатели и соображать, как выехать на Волоколамское шоссе.

Сначала же надо заехать за Варькой. Я набрала номер ее бабушки, предварительно не посмотрев на часы, и горько об этом пожалела. Получив справедливую отповедь от строгой родственницы, все же получила разрешение забрать сонного ребенка.

Варька, по-моему, обрадовалась впервые так сильно моему приезду. Наверное, ее задушили едой и строгими наставлениями.

— Мы домой, — впервые девочка назвала мою квартиру домом.

— Сначала за папой на дачу, — я улыбнулась ей в зеркало и стала пытаться сосредоточиться на завтрашнем дне. Варя все время верещала о своих важных скопившихся проблемах, но совершенно не отвлекала меня от составления плана действий.

Итак, завтра иду в цирк. Уверенна, что мне поход и попытка выведать сведения о Солодове ничего не дадут, но попробовать необходимо. Надеюсь, что следователь отстанет от нас, хотя бы на короткое время. Копать он, конечно, будет. Главное, его опережать на несколько шагов. Шанс у нас на это есть. Как найти дом, где жила последнее время Алиса? Фрося — вот кто знает а может, Вера Николаевна. Они не откажут мне в поисках. А Саня? Где она? Вместе с сестрой или бросила калеку, наконец, став монстром?

Мы доехали до дачи, и Варька на ходу выскочила из машины, кинулась в дом и бросилась отцу на шею.

Я последовала ее примеру, радуясь тому, что на старенькой даче нет места интригам, убийствам, зависти, а только тепло и тихое ожидание ответного чувства.

Мы втроем обнялись, и, пожалуй, впервые почувствовали себя семьей.

Я предлагаю ехать домой. Как я понимаю, особых съестных запасов нет, температура тоже ниже моей любимой. Если, конечно, надо, я потерплю, — я замолчала и вопрошающе посмотрела на мужа.

— Я тоже хочу домой, картину я закончил, — Тим смущенно перевернул холст.

На ней была изображена лунная дорожка, проходящая сквозь тревожное темно-синее небо. В конце смыкающейся дороги, как на пьедестале совершенно спокойно стояла рыжеволосая женщина. Что там за ее фигурой видно не было.

— Кто это? — спросила ревниво Варька.

Мы посмотрели с Тимом внимательно друг на друга.

— Женщина, которая ждет покоя.

— Почему она рыжая? — не унималась любознательная дочь.

— Красивое сочетание, мне так захотелось, — Тим мягко улыбнулся и стал собирать художественный реквизит и оттирать растворителем руки.

— Все, я пошла, прогревать машину, жду вас там, — я стремительно кинулась к автомобилю, стараясь скрыть слезы, вызванные то ли радостью встречей с родными, то ли, напряжением последних недель, а то и лет. На самом деле, я знала, что картина вывела меня из равновесия. Тим часто молча, наводил меня на мысли, которые беспорядочно крутились в голове, не давая покоя ни мне, ни другим. Все правильно, всем нужно дать покой. Себе, подругам, а главное сестрам Дашковым. Зачем теребить историю, которую все пытаются забыть. Я почти успокоилась. Сзади копошились Тим и Варя, удобно устраиваясь на сидение.

— Ты все правильно поняла, наклонившись ко мне, шепнул Тим, целуя меня в мочку уха. Только жаль, что долгожданный покой придет не скоро. Так, что дерзай. Ищи. Возможно, твои рыжие сестры нуждаются в обыкновенной помощи. Они все же не манекены, которых передвигают с одного пьедестала на другой. Помоги им выкарабкаться.

Такую длинную тираду Тим выдавал, по-моему, впервые. Я чуть не задохнулась от удивления. Еще больше меня поразила его необоснованная уверенность, что Дашковы нуждаются в обыкновенном человеческом сочувствии и помощи. И причем здесь я.

— Ты что вызывал дух «А.В.», и она тебе нашуршала все эти мысли.

Тим засмеялся и погладил меня по голове: — Не отвлекайся от дороги.

Варька ныла, что она ничего не понимает и так нечестно.

От всей кутерьмы в теплой машине на заснеженной дороге, освещенной фарами дальнего света, в которых кружились снежинки, было сладко-томительно и абсолютно покойно.

К сожалению, эти простые человеческие проявления оказались последними.

Я не знала, что за штилем меня ждет шторм.

Следующим утром, появившись в «Останкино», я, по привычке пошла выпить кофе, и продумать запись, которая мне предстоит. Четыре программы по полтора часа, а в перерывах переговоры с гостями и ведущим. Набрав полные лёгкие воздуха, я приготовила дежурную улыбку и приветливые слова. Сегодня особенно трудно было справиться с потухшим настроением. Мы не продвинулись ни на йоту в поисках сестер Дашковых, убийцы Алексея и пропавшего Солодова. Вяло мешая остывший напиток, я краем глаза видела, как растет очередь у прилавка. Практически ни один человек не взглянул в мою сторону. Я стала изгоем. И как работать в такой ситуации.

Быстро опрокинув в себя отвратительные растаявшие сливки в бурдовом кофе и решительно, громко двигая стулья, собрала вещи и, стуча каблуками, пошла на второй этаж, где должна была проходить запись. Я старалась не бежать и не пыталась оглядываться. Мне казалось, что абсолютно все, кто находился на первом этаже, смотрели мне в спину.

Съемка должна пройти быстро и ярко. Мне еще нужно попасть в цирк до начала представления.

Я быстро разобралась с темами, гостями и ведущим. Щеки мои пылали, я блистала остроумием и лёгкостью.

Отстрелявшись, помчалась к машине. Мне повезло. Из-за плохой погоды на дороге машин было немного. Я добралась до Цветного бульвара минут за двадцать. Телефон трезвонил бесконечно. Естественно, мои подружки волновались и любопытствовали, что происходит. Пока мне нечего было им сказать, и я не поднимала трубку. Семье я написала SMS, что проявлюсь поздно, так как у меня запись и совещание.

Когда я приткнула автомобильчик у кромки цирка, я замерла. Что я буду говорить, с кем пытаться общаться, да так, чтобы никто ничего не понял, а я выведала все, что могла. Снова и снова задавала себе вопрос — почему я так ретиво занимаюсь поисками сестер. Я не очень верила себе, что боюсь за свою жизнь. Интуитивное чувство довольно твердое уведомляло меня, что моей физическому пребыванию на земле ничего не угрожает. Ни того полета я птица. Попытка вернуть программу, которая давала и творческое удовлетворение и капли славы тоже не очень убедительна. Слово, данное «А.В.», много лет назад, почти утратило смысл. Тогда что? Пока я не отвечу себе честно на этот вопрос, ни с кем и ни о чем говорить не стоит.

Посмотрела на часы. Я сидела уже полчаса с пустой головой, туповато наблюдая за толпой, которая медленно передвигалась по скользкой смеси грязного снега и льда. Просидев еще минут десять, я поняла. Я хочу понять их тайну. Вроде вся работа, да и жизнь проходила на моих глазах с самого детства. Я знала каждое движение их семьи по дороге к Славе. Я знала их лучшие и худшие стороны характеров. НО я ничего не знала о них самих. Зачем, мне это знать я не могла ответить, но знать хотела. Мне, в отличие от моих подруг пугали не внешние проявления нашей будущей работы и жизни. Я, словно болела этими рыжими бестиями. Мне нужен ответ. И я его получу, чего бы мне это не стоило. Глупо, наверное? Не будет мне покоя, пока я не разберусь в этой истории.

Я вышла из машины и, скользя на тонких каблуках, поползла к зданию цирка. На служебном входе проблем не возникло. Удостоверение телевизионного работника сразу открыла пахучие животным миром, двери. Я пошла сразу к кабинету администратора. Он был на месте, но страшно раздражен наплывом людей с двойными билетами. Он извинялся, потел и матерился на распространителей, которые его так подвели. На меня он не обращал никакого внимания. Выбегая и возвращаясь, администратор продолжал тасовать билеты, котромарки. Через полчаса, с последним звонком все мгновенно стихло. Свет в фойе выключали и из переговорного устройства раздались первые звуки оркестровых труб, начинающих увертюру представления. Изможденный администратор сел и одним залпом выпил полграфина воды.

— Вы кто? — испуганно воскликнул хозяин кабинета, решив видимо, что я тоже буду требовать билеты.

— Я с телевидения, — как можно привлекательнее и спокойней улыбалась я.

— И что? Вы собираетесь снимать представление или кого-нибудь конкретно из артистов. Так это возможно только после выступления. Администратор тут же потерял ко мне интерес.

— Вот, — я показала ему любительский снимок десятилетней давности, на котором вся наша компания была сфотографирована после записи одной из первых программ. — Вы высокого темноволосого человека знаете?

Администратор надел очки и стал внимательно всматриваться в лица на снимке.

— Вроде знаком, а вспомнить кто — не могу.

— Солодов Сергей. Когда-то работал у вас в аттракционе воздушные гимнасты. Вспомнили?

— Я тогда только пришел и смотрел все представления. Да-да, помню. Но вы знаете, он быстро покинул цирк. Небывалый, кстати случай. Цирковые уходят только ногами вперед, извините за неудачный каламбур. Что с ним стало? Вам, видимо, известно лучше, — мужчина кивнул на фотографию.

Я не ждала, что победа будет скорой, но полный потный администратор, который все еще отдувался после натиска зрителей, обрубил концы сразу.

— Поняла, буду искать в другом месте. Я выскользнула из кабинета, даже незамеченная хозяином, и пошла искать других обитателей закулисья. Запах, который шел отовсюду — смесь потных тел, талька и животных мне очень нравился. Проведя детство и юность напротив еще старого здания, я вдыхала его, как только открывала окно. В нашем кооперативном доме работников эстрады и цирка жил дядя Коля, который водил нас несколько раз и показывал маленьких зверушек, отделенных от родителей и живущих в одном вольере. Я даже попыталась войти, считая, видимо, что мои ровесники не причинят мне вреда. Как только я сделала шаг, меня тут же вытащили за шиворот и отругали за опасное самовольство. Дядя Коля давно уже умер, поэтому пойдем искать того, кто помнил его, а уж через найденный контакт выйдем на Солодова.

Знакомым дяди Коли оказался третий по счету опрошенный мною человек. Это был бывший шпрехшталмейстер, который был отстранен со своего гордого поста за неумеренное употребление алкоголем и однажды упал прямо на арене. Из цирка он не ушел, а стал ухаживать за животными. Знал Валерий Терентьевич все и вся. Солодова вспомнил быстро и сказал, что артист вынужден был уйти, так как получил травму, несовместимую с работой под куполом. Я сильно удивила Терентьевича, рассказав о том, что Сергей стал замечательным каскадером и постановщиком трюков.

— Здорово, я за него очень рад. Жаль, что он редко заходит в цирк, да и то дальше проходной и не ходит. Ребята из декорационного цеха ему что-то варганили. Он забирал и быстро убегал.

— А последний раз он, когда приезжал? — сердце у меня застучало. Я чувствовала, что близка к разгадке.

— Месяц назад, наверное. Вам бы лучше спросить у декораторов.

Я поблагодарила словоохотливого и приветливого шпрехшталмейстера и побежала через большие ангары, где рычали тигры и переминались с ноги на ногу слоны, привязанные цепями. Им нельзя стоять на месте. Звук пилы и запах краски я учуяла издали, и кинулась вперед. Шум там стоял страшный. Я нашла человека, который сидя в дальнем светлом углу ангара и медленно красил большой куб.

— Здравствуйте, я вас побеспокою? — я умоляюще смотрела на отяжелевшее от трудной и монотонной работы лицо грустного и вялого человека.

— Давай, все равно скучно малевать один и тот же предмет три часа кряду.

Я еще раз повторила историю о Солодове.

— Сережка приезжал месяца полтора назад и сказал, что заказ последний, что он переходит на другую работу, а там наша помощь не понадобится. Расплатился щедро. Мы потом гудели неделю, — ухмыльнулся дядька, причмокивая от воспоминания гудежа на щедрое вознаграждение приятеля.

Я грустно побрела назад, не замечая, что на меня постоянно натыкаются репетирующие артисты и кричат звериная обслуга «поберегись». Уже полтора месяца назад Сергей знал, что исчезнет один или вместе с сестрами, он знал, что Алексея уберут. Злодей. Только так, я могла думать о человеке, с которым проработала много лет и считала другом, практически братом. Возможно, он уже сбежал за рубеж.

Интуитивно же я чувствовала, что искать троицу нужно в пределах города и Подмосковья.

Я посмотрела на мобильник, он искрился обилием сообщений. Но сейчас не было у меня ни желания, ни времени общаться с подругами и подробно пересказывать историю своего неудачного похода. Делиться же предположениями тем более. После отчитаюсь. Не обидятся.

Я приехала в свой старый двор и долго выписывала круги, пока не увидела, что большой шикарный Джип отчаливает, и на его пространство могло встать две мои машины. Быстро совершив маневр, я вписалась на освободившееся место. Посмотрела на окна Дашковых. Через занавески не блестел свет ярких люстр. Почему? Я не знала и решила мгновенно выяснить.

На мой звонок приоткрылась дверь. Фрося, которая старилась раз от разу все больше и больше, ворчливо поприветствовала меня и впустила.

— Чего еще не выяснила?

— Фросенька, прости, что побеспокоила, но увидела, что люстры не горят и испугалась, не случилось ли что?

— У нас теперь ничего уже не случается. Завтра похороны. Вот. Чего же тут светопреставление устраивать. На этот огонь уже никто не придет. Такая примета есть где-то за границей. Петенька рассказывал. Что пока ждут людей, то над крыльцом лампочка горит. Я решила, что если свету больше, то ожидание сильнее. Ошиблась.

Я смотрела на Фросю в полном ужасе.

— Фросенька, но ведь трупов нет. Ищут вполне живых людей. Кого же хоронить.

— Это ты так думаешь, а мое сердце чует — нет их вблизи нас. Значит умерли.

— Или ты мне что-то не договариваешь или ты кощунствуешь.

— Их ищут уже месяц. Если за это время не нашли, то числят…

— … без вести пропавшими. Никто не прекращал поиски. Ты что ж и могилы выкопала и место купила?

— Зачем? К бабушке и Александре Владиславовне всех положу. Вон видишь — все лежат и ждут.

Я заглянула в комнату и увидела всех кукол лежащих в коробках и укрытыми кружевными салфетками, которые долгие годы крючком вязала Фрося.

— Видишь, пригодились, а вы все спрашивали, зачем я глаза себе порчу?

Я поняла, что нужно скорее, пока Фрося окончательно не впала в маразм узнавать адрес, где последние три года жила Алиса.

— Не знаю я адреса. Меня туда на машине возили. Помню только, что мы после Москвы свернули направо и долго ехали по хорошей дороге, а потом по жутким ухабам. Я тогда все удивлялась, что ж Алисочку не могли в лучшее место поселить. «А.В.» говорила, что здесь места прекрасные, воздух очень чистый, и никто не знает Алису. Глухомань. Так что можно гулять с ней. Людей мало, да в основном старые, да без телевизоров. Фрося замолчала и посмотрела пустыми глазами в сторону лежащих кукол, ждущих захоронения.

От отчаяния я чуть не выругалась и, кивнув в сторону Фросиной спины, тихо прикрыла дверь. Теперь осталось только два источника, которые могут прояснить, где находятся сестры или, по крайней мере, одна из них. Вера Николаевна ни словом не обмолвилась об укромной обители, где хоронились дочери. Может она и не знает, а возможно, я не спрашивала. У меня все так перемешалось в голове, что я уже плохо помнила, кому какой вопрос задавала и кому, что говорила. Еще есть Иван-Джон. Немыслимо, чтобы он и его папаша не знали о доме, который оплачивали.

Я села в машину и сосредоточилась на том, с кого стоит начать. Начала же я со звонка Тиму. Его мудрое спокойствие и рассудительность могли в эту минуту оказать неоценимую услугу.

— Тимочка, ты где? — елейным и извиняющимся тоном поинтересовалась я.

— Дома, воспитываю Варьку. Учу ее готовить обед, — он замолчал, явно ожидая моей следующей реплики.

— Тима, я вся в мыле и запуталась. Помоги мне.

— Приезжай домой, поговорим. Мне кажется, что ты идешь ни в ту сторону и рискуешь бессмысленно.

— Хорошо, — внезапно покорно для себя согласилась я.

Войдя в квартиру, я почувствовала потрясающий запах неизвестного мне блюда. Почувствовав чудовищный голод, я рванула в ванную комнату, помыла руки и протерла лицо и быстро уселась за стол. Перегнувшись через столешницу, я поцеловала и обняла родных и приготовилась к трапезе.

Никто не стал задавать никаких вопросов. Только Варька сообщила, что мои подруги оборвали все телефонные линии. Я кивнула и сказала, что о них позже поговорим.

Когда Варвара собрала посуду и вымыла ее, она недовольно выплыла из кухни.

— Тим, что делать? Их нигде нет.

— Ты думаешь, что больше никто их не ищет, а главное, что ты самый большой специалист. Неужто, ты так волнуешься за их судьбу и жизнь. Или простое, но въедливое любопытство движет с тобой.

— Ты странно говоришь. Я прожила с этими девочками жизнь. Потом создавала шедевр, который всех потрясал. Это моя жизнь, — я начала заводиться и обижаться на Тима за полное непонимание.

— Ты рассуждаешь, как их покойная бабушка. Они не ваша собственность. Дашковы могли захотеть изменить жизнь и послать вас всех, куда подальше с вашим шедевром.

— Ты бредишь, дорогой! У них не может быть другой жизни. Одна калека, другая только и бредит успехом и будет добиваться его любым способом.

— Тогда почему твои прокурорский друг и те, кто повыше его сидят не могут найти дом, в котором прячутся, якобы Дашковы, — Тим впервые так жестко разговаривал со мной.

— Почему? Разъясни мне, несмышленой, — я готова была его придушить.

— Два варианта — первый они не ищут. Второй — женщины поменяли место своей дислокации.

— Вот именно это я сейчас и буду выяснять, — я резко отодвинула стул и рванула в переднюю к мобильнику.

— Ты можешь сильно разочароваться, — тихо и грустно вслед мне прошептал муж.

— Но деньги, которые пропали, тоже никому не нужны? — я вдруг вспомнила, что Джона более всего волновала эта часть истории.

— В эту историю я тем более не стал бы влезать. И деньги не твои и охотников за ними не мало, я так думаю. Они посильнее тебя будут. Остановись, Кира.

Я на минутку задумалась и почувствовала холодок в груди. Наверное, Тим прав. Бог с ними с деньгами, но мои подруги и соратники пропали. Я чувствовала, как «А.В.» с того света меня подстегивает и ждет результатов. Или я рехнулась.

Первой, я позвонила Вере Николаевне. После недолгого приветствия, я спросила, знает ли она про дом, который был арендован для Алисы после катастрофы.

— Я никогда там не была.

— Почему, ведь после смерти «А.В.» — вы единственная, кто мог помочь девочкам.

Вера Николаевна невесело засмеялась, — девочки сказали, что теперь они сами будут править бал. Они устали от наставлений и «помощи». Ко мне приезжала Саня и попросила никогда не вмешиваться в их отношения. Они выросли и достаточно самостоятельны, чтобы разобраться, кому и что делать. Против их натиска было трудно бороться. Они были типичные копии Александры Валентиновны. Вскоре я уехала, и они только писали, что все хорошо. Никогда не жаловались и совета и помощи не просили. Мне не очень приятно в этом признаваться, но это так. Они создал свой мир и никого туда не пускали, даже вас Кира, хоть вы, наверное, думаете по-другому. Извините меня, если я была резка. Я очень беспокоюсь о них, но сделать ничего не могу.

Я выслушала тираду отлученной матери в полном молчании, пытаясь сквозь произнесенные слова выловить правду или ложь. Но услышала только горечь и раздражение. Вера Николаевна ошибалась только в одном. Алиса и Саня были похожи не только на бабушку, но и на нее. Они все друг другу были чужие.

Я села на диван и осмотрела комнату. Ее давно надо было убрать. Завтра позвоню домработнице, чтобы пришла и прибрала квартиру. Я пыталась абстрагироваться от томительного и грустного оттенка. На душе было гнусно и пусто. Гнаться, действительно было не за кем, незачем.

Я позвонила Яне, которая пыталась обиженно высказать все свои претензии, я, молча, выслушала, а после сухо доложила обстоятельства дела и попросила передать мои слова девчонкам.

— У меня больше нет сил говорить и обсасывать детали истории, у которой нет и не будет конца. Нас просто предали и бросили, как тех кукол, которые завтра похоронит Фрося.

— Я почти согласна с тобой, но не во всем. Об этом поговорим позже, когда ты придешь в себя. Поспи, прими снотворного и успокойся. Тим прав в одном. Нас пытаются отодвинуть от тайны, но какой и почему?. Я пошла на кухню и влезла между руками Тима, которыми он держал тарелку и так покачиваясь, мы простояли минут пять. Затем Тимоша сделал чай с мятой и пустырником и тихо улыбаясь, разглядывал меня.

— Ты что на меня так смотришь? — я даже покраснела.

— Давно тебя не видел такой красивой и милой. Тебе идет гнев и волнение одновременно.

Мы пошли спать, и я спала как убитая, без сновидений и кошмаров.

Утром меня разбудил звонок мобильного. Я посмотрела с возмущением на будильник, уверенная, что еще очень рано. Было же 12.00.

— Здравствуйте, Кира. Что ж вы пропали? Охотничий азарт пропал, и волнение о судьбе подруг и патронесс поутихло?

Я реальный человек и заниматься вопросами, в которых я не компетентна, посчитала бессмысленным. Деньги вы и без меня найдете, а Дашковы, если захотели исчезнуть, то это их право.

— Не совсем. Они работали на нас. У них с нами долгосрочный договор, мы собирались продать программы, которые исчезли и хотели отправить девушек поработать за рубеж. Так что искать их придется.

— Причем здесь я? Я не следователь и не хозяйка данного ими слова.

— Вы — самый близкий им человек. Вам они доверяют. Вы же почти альтруист. Об этом еще «А.В.» говорила.

— Вы знаете дом, где жила Алиса после катастрофы?

— Там ее нет, — мрачно ответил Джон. — Саня и Солодов тоже не обнаружились.

— Что же вы хотите от меня? — я начала злиться. — Тоже мне сыщика нашли.

— Вы знали их привычки гораздо лучше, чем все мы. Вы первая из всех, кому и «А.В.» и девочки поверяли свои секреты. Особенно Саня. Меня, кстати отсутствие Сани волнует гораздо больше.

— Почему? Ведь Алиса беспомощна, и ей труднее выбраться оттуда, где ее спрятали.

— Вот именно. Она малоподвижна. Зато, наш быстроногий и обиженный зайчик Саня может дислоцироваться куда угодно и менять явки и пароли сколько угодно. Особенно, если фокусник-каскадер помогает ей. Так что, Кира, вспоминайте, где они могли бы спрятаться еще. Созвонимся, — и мой телефонный друг дал отбой.

Я села, горестно подперев кулачком, лицо и закрыла глаза. Передо мной медленно, словно пленку пустили в рапиде. Все воспоминания зависали и останавливались в стоп кадре. Но в них не было, ни одного внезапного озарения. Только то, что было обсуждено с собой или с подружками.

В это время зазвонил телефон, который я не сразу услышала. Оторвавшись от воспоминаний, я быстро схватила трубку.

— Ну что, добились своего? — с усмешкой осведомился Филипп Сергеевич.

— Боже, а я уже волновалась, что никогда не услышу ваш приятный бархатистый баритон.

— Не надейтесь, — понизил голос до приятной бархатистости следователь. — Я уже понял, что официально мне не дадут заниматься этим делом. Просто хочется докопаться до истины. Где-то же сокрыта тайна. А может, им действительно нужна помощь?

— Я всегда знала, что у вас есть задатки Шерлока Холмса, но то, что вы альтруист — я и представить себе не могла.

— А зря. Я, многим помог, — похвастался Филиппок. Именно просто так. Мне же по шапке часто давали. Единственный способ смириться с моей «чудной» работой — это разбираться в делах самому.

— То есть вы практически частный детектив. Что ж вы не смените работу?

— Имея пагоны следователя прокуратуры по особо важным делам иногда легче добраться до некоторых документов. Именно поэтому я вам и звоню. Вы в курсе у вашей уважаемой и неподражаемой Александры Владиславовны была семья…

— …не сомневаюсь. Только она очень скупо о ней рассказывала. Только о фрейлине, которая дарила ей кукол и выводила в свет. Я так поняла, что та дама была ее близкая родственница.

— Ничего подобного, — радостно возвестил прокурорский работник. Девочку Алю в деревне, которая принадлежала той самой фрейлине, увидела мать фрейлины царицы. Девочка пела в деревенском церковном хоре, когда проходили службы. А по вечерам бегала в кабачок, который находился неподалеку в маленьком городке, и пела куплеты и разные развеселые песенки перед посетителями заведения. Таким образом, она помогала семье. Как выяснилось, от нее на поле и в домашнем хозяйстве, пользы было мало, — Филипп Сергеевич перевел дыхание.

— Откуда такие познания? — я была действительно потрясена.

— Дашкова — фамилия фрейлины, а не простой девочки Али Кротовой.

— Вы что копались в генеалогическом древе «А.В.»?

— У «А.В.» не было никакого древа, а была большая бедная крестьянская семья. Увидел ее муж фрейлины именно в кабачке и вознамерился сделать ее своей метрессой, но девочка была не промах. Она побежала к хозяйке поместья и спела ей песенку жалостливую и красивую, — следователь опять остановился.

— Откуда, откуда вы все знаете? Откройте тайну.

— За ваше поведение в отношении меня следовало послать вас к вашим высокопоставленным друзьям. Ну да ладно. Я нашел генеалогическое древо Фрейлины Инессы Дашковой. И выяснил, что она успела убежать в Париж и там написала воспоминания. Они были изданы маленьким, ну очень маленьким тиражом, но при особых связях, я нашел. И я прочитал, но там было далеко не все. То ли фрейлина запамятовала, то ли специально пропускала. И я поехал в Париж. В отпуск. Так бы мне никто ничего дал бы.

— И что?! У меня внутри все трепыхалось и нетерпеливо рвалось наружу.

— Не буду вас мучить. Когда девочка разжалобила и очаровала Инессу, та решила ее удочерить. Детей у нее не было. Это было несовместимо со службой у царицы. Она и брак-то свой скрывала. Каким образом она выманила к себе в гости царскую семью, но они прибыли скромно, без помпезности. Просто на ужин. Алечка была главным сюрпризом. Царь, славился тем, что обожал фотографировать больше, чем править страной. Это венценосец умел делать это гораздо лучше. Сразу несколько портретов молодого дарования было создано царственными руками. Также, государь подарил девчушке браслет и просил его никогда не снимать. Николай Александрович считал, что он принесет Алечке удачу.

— Да. Кто вам все это поведал? — я не могла уняться не только от волнения, но и потому, что мне никто никогда ничего подобного не рассказывал.

— Мне поведала сию историю племянница Инессы Дашковой, которой лет сто, наверное, но память потрясающая.

— Какие же выводы вы, сделали из прослушаного? Браслета, никогда не видела на руке, «А.В.». Может, старушка спутала сразу несколько легенд?

— Думаю, что он был продан, когда надо было спасаться от голода, — следователь задумался. — Либо пришлось откупаться от тех, кто сторожил Игнатия Хильчевского, либо, после того, как примадонне пришлось уйти из театра, а муж потерял человеческий облик, и Алечке пришлось засучив рукава, благо кость крестьянская, кормить всю семью. Дорогая вещь очень пригодилась в таком случае. Не знаю, да и неважно это.

— Что же важно? — я чувствовала, что самый дорогой сюрприз Филипп Сергеевич припас на финал.

— Тетушка Дашкова сказала, что, несмотря на то, что Алечку всячески отрывали от ее мало благородной семьи, она о них беспокоилась и посылала и ездила в деревню. «А.В.» сама писала французской родственнице об этом.

— Где же место рождения будущей любимицы царской семьи?

— Неужели вы не догадались? Я удивлен, — следователь гнусненько захихикал.

— Я не гадалка и не прокурор. Говорите быстрее, а то я начинаю злиться. Вы специально мне мстите.

— Фамилии многим крестьянским родам давались по названию деревни. Кротовка — просто и незатейливо. Хотя, я долго искал просто «Кротово». Их оказалась тьма тьмущая. Но вы, же дали мне время, отняв дело. Я и завелся. Начал последовательно искать и нашел. Между прочим, работа нелёгкая. Похвалите меня, — Филиппок явно надулся на мое упрямое молчание.

На самом деле, я раздумывала, что нам дают эти сведения.

— Я в восторге, дальше то что? Ведь история имеет продолжение?

— Пока нет. Думаю, что Солодова и Дашковых нужно искать там. Кира, поедем вместе. Деревня далеко, одному скучно, да и мало ли что…

— … например, меня убьют или возьмут в заложники? — у меня голова разламывалась от сведений, посыпавшихся на голову. Я же не могу никому ничего рассказать ни Джону, ни девчонкам, и уж тем более семье. Кто же меня отпустит.

Я выложила Филиппу Сергеевичу свои опасения и ждала, когда он отомрет и произнесет, что-нибудь членораздельное.

— Я не могу вас заставить, но уверен, что вас волнует происходящее с сестрами больше, чем меня. Поехали, камрад!

Боялась я ужасно. Даже не знаю, чего больше. Что узнают все, кто останется в Москве, или то, что увижу я. Наша своеобразная дружба со следователем меня пугала. Мне все время казалось, что он меня подставит за то, что я все рассказала Джону и его папе. Его активного интереса я понять не могла. Все его объяснения про Шерлока Холмса и дедуктивный метод меня не успокаивали.

— Вам что, заняться нечем? Неужели исчезновение Дашковых единственное важное дело для следователя по особо важным делам.

— Нет, ни единственное. Благодаря вашим высокопоставленным друзьям меня пока отстранили ото всех дел. Вопрос стоит достаточно критично для меня, — голос его охрип и огрубел одновременно. Меня могут уволить. Я просто упражняюсь, — более мягким голосом объяснил собеседник.

— Вы, собираетесь стать, частным сыщиком? — и решили, что такое необычное дело принесет вам неземную славу?

— Все возможно.

Мы оба замолчали. Я знала, зачем веду бессмысленный долгий разговор. Я размышляю, что делать. Любопытство и привязанность к Дашковым победила. Возможно и слово данное «А.В.», что буду за ними присматривать и оберегать тоже сработало.

— Поехали, только собираемся быстро. Я сейчас оповещу всех, кто может нас искать. Быстро поеду и возьму бюллетень. Благо записи на этой недели нет. Ну, все. Встречаемся через два часа. А, сколько километров ехать?

— Триста, — мрачно сообщил Филипп Сергеевич.

Я просто захлебнулась от наглости Филиппка.

— Вы хотите, чтобы я просидела за рулем пять-шесть часов туда, а потом столько же обратно? Вы наглец.

— Для маневра нам нужна машина, — хладнокровно сообщил следователь. Я тоже неплохо вожу. Так, что я вас буду менять, если вы мне доверяете.

— Я вам абсолютно не доверяю ни в чем. Хочу, чтобы вы знали заранее, но поеду. Девочки Дашковы мне как сестры.

— Можете не продолжать свою жалобную песню. Все понимаю. Жду у вашего подъезда через два часа.

Мне едва хватило времени, чтобы написать всем SMS и предупредить, что я буду отсутствовать по неотложным личным делам. Просила своих подруг не домогаться Тима с нелепыми вопросами. Сама приеду и все расскажу. Самое трудное было написать записку мужу. Тимоша, конечно, человек очень понятливый и терпеливый, но всему есть придел. А вот где он, я не знала. В конце записки, которая была больше похожа на подробное письмо с описанием всех тем и характеристик происходящего, я написала, что умоляю его потерпеть еще немного. Если он способен на такое великодушие. Просила мой опус никому не показывать, а только говорить, что я уехала по неотложным делам, даже ему ничего толком не объяснила. Лучше пусть сплетничают, чем мешают мне.

Я, как всегда прикоснулась к талисману, который, как мне казалось, меня оберегал и дома, и как только я переступала порог квартиры. Вышла, как полагается с правой ноги, выдохнула и побежала вниз.

Около моего автомобиля, переминаясь с ноги на ногу, топтался Филипп Сергеевич.

— Что ж вы в квартиру не поднялись? — я удивилась такой деликатности.

— Я только что подошел, а замерз еще по дороге. Давайте быстрее греть вашу машину, а то я превращусь либо в Карбышева, либо в Маресьева.

Мы погрузили сумки в багажник, параллельно грея мотор. Ничего не говоря друг другу, мы сели и развернули карту Подмосковья. Деревня «Кротово» оказалась ни одна, а целых четыре. Но Филиппок был абсолютно уверен, что нам нужно ехать в самую дальнюю. Именно в тех пределах находились земли и поместье настоящих Дашковых. Прыгая по сугробам и заворачиваясь на льду, мы потихоньку ехали. Мне говорить и не хотелось, и нужно было смотреть на дорогу. Филипп Сергеевич минут через пять вынул термос и, усмехаясь, показал, что мой пример всегда носить горячий кофе оказался заразительным. Я скорчила приветливую мину, кивнула, молча головой, надела очки, и дальше в сгущающихся сумерках, продиралась по завьюженной дороге.

Устала я часа через два. Заглушила мотор, припарковала машину на выезде из Москвы. Посмотрела на Филиппа Сергеевича, который пригревшись, прикрыл глаза и мурлыкал мелодию, которая раздавалась из радиоприемника.

— Не желаете сесть за руль? Вы обещали…

— Обязательно. Но сначала мы с вами поедим в кафе, которое призывно горит вывеской: «Все недорого и вкусно».

Зайдя в помещение, я порадовалась, что мы оказались одни, и не гремела музыка. Теперь можно и потолковать о цели и смысле нашего безнадежного, как мне казалось, путешествия.

— У вас ко мне много вопросов скопилось? У меня затылок даже разболелся от вашего напряженного внимания. Задавайте, — Филиппок откинулся и вопросительно смотрел на меня.

— Все, что вы мне рассказали очень занимательно. Одно только неясно. Почему вы думаете, что наша исчезнувшая троица прячется там?

— Я этого не говорил. Я думаю, размышляю, — тягуче затянул следователь, что там остались люди, которые могут что-то знать, а главное иметь очень конкретные сведения о той части жизни сестер, которая была сокрыта от вас и даже от бабушки.

Филипп Сергеевич вынул потертую бумажку и протянул мне. Почти неразличимые буквы, похожие как печатные, написанные человеком, который очень плохо владел русским языком и еле формулировал свои мысли.

— Что это? Откуда у вас? — я поднесла записочку к свечке, которую услужливо зажгла официантка. Тут какая-то просьба о деньгах или помощи. Я правильно понимаю. Письмо было написано несвязанно. Приходилось угадывать смысл, продираясь через отдельные слова, написанные все слитно. Получалось одно длинное предложение, кое-где прерывающееся то ли переносами, то ли незнанием как пишется конкретное слово.

— Вы, Кира Александровна, не поверите, я нашел его в фартуке, который висел на кухне в доме Дашковых.

— Почему же вы ничего о нем не сказали никому? — я оскорблено отвернулась от собеседника.

— А кому и что я должен был показывать. Когда мы начали разбираться с делом, и я нашел при обыске эту фитильку, то подумал сначала, что это Фросина записка. Лишь потом я понял, что Фрося не менее образованная, чем ее хозяйка. Тогда я предположил, что Фросина родственница из деревни написала, потом стал думать, что дворничиха в вашем дворе обратилась с просьбой то ли денег, то ли помощи. Я разговаривал с ней и понял, что она еле изъясняется по-русски. Я прощупал ее, узнал, какие у нее были отношения с семьей Дашковых и понял, что она у них ничего никогда не просила, но всей пролетарской душой ненавидя «господ» внимательно за ними наблюдала.

— И что эта «добрая» женщина вам поведала? — я только сидела и удивлялась, почему я никогда не обращала внимания на уборщицу и дворничиху в одном лице, Тамару. Мне казалось, что мы ей также глубоко безразличны, как и она нам.

— Вы жили в том мире, который, как раз очень волнует и беспокоит людей низшего сословия. Вы проходите легко мимо того, что они заметят и при случае смогут рассказать кому надо. Вот, Тамарино время и настало, — следователь задумался. Видимо решал вопрос все ли мне рассказывать или поэтапно, порционно. — Тамара, не очень связано рассказала мне, что «А.В.», которая управляла всем двором, не всегда знала, куда пропадает ее старшая внучка. Каждый раз, после съемки программы, Алиса с Саней возвращались домой. Младшая сестра буквально захлебывалась от будущего успеха, когда программа будет показана по телевизору. Алиса устало кивала и что-то тихо говорила сестре. Та моментально мрачнела, но согласно кивала головой. «Уж не знаю, что происходило дома» — печально продолжала дворничиха. Она даже прижималась к входной двери, но ничего не было слышно. А, подслушивала она потому, что буквально через минут двадцать из окна выпадала веревочная лестница и Алиса ловко спускалась по ней. Она приветливо кивала сестре и исчезала в кустах.

Бабушка не могла этого видеть, так как окна комнат сестер выходили на черный вход дома, т. е. на другую сторону. Видимо, «А.В.» считала, что актриса, столь уставшая после недельных съемок и трех недель репетиций, легла отдыхать. Что же делает Саня, «А.В.» не шибко интересовало.

— Вы считаете, что «А.В.», действительно ничего не знала, о ночных похождениях Алисы. Мне казалось, что она следит за каждым ее шагом.

— Алиса неплохо знала свою любимую grandmother. Саня же боялась и ту и другую, — Филиппок глотнул из термоса кофе, — Это невозможно пить. Абсолютная бурда.

Через полчаса мы вышли из теплого помещения, сытые и сонные.

— Я в таком состоянии и километра не проеду, — я показала на сонные глаза и на расслабленное тело. Но любопытство мое от усталости не уменьшилось. — Так куда же бегала Алиса? На свидание?

— Не знаю, — пожал плечами следователь. — Я пытался найти следы и зацепки. Тамара говорила, что сколько раз она не пыталась подловить беглянку, она не слышала ни голосов, ни звука машины. Вера Николаевна слышала об этом первый раз. То ли лжет, то ли правда не в курсе.

— Тогда, почему мы не ищем в Москве, прёмся, черт знает, куда? — мы сидели в машине и курили.

— Сначала, давайте решим, где будем ночевать. — Филиппок стал крутить головой, потом вышел из машины, вернулся и развернул карту. — Неподалеку отсюда есть частная гостиница. Поедем туда.

— Это вы в карте обнаружили? Я тоже сунула нос в атлас, но ничего не обнаружила.

— Нет, я вспомнил. Давайте меняться местами. Я поведу. Вы все равно не знаете, куда ехать.

— Я поняла — это конспиративная квартира. Я угадала?

— Почти. Какая вам разница? Там тепло и уютно. Это я вам гарантирую.

Как только Филиппок сел за руль он перестал общаться со мной и вообще не слышал меня, — я понимала, что дорога тяжелая, но меня буквально распирало от вопросов. Так как сейчас я не получу ответов от следователя, я стала прикидывать сама. Я вспомнила очень давнишний разговор на репетиции, когда Алиса предупредила Саню, что сегодня после съемок как обычно. Естественно, я не обратила внимания на переговоры сестер. Тут же я вспомнила, что после тихой беседы Дашковых, Саня подошла к Солодову и сообщила, что сегодня Алису повезет она. Мол, та плохо себя чувствует и поедет к врачу. Сергей удивился, почему ни он? Саня раздраженно объясняла, что они сестры и имеют право на собственное время без посторонних. Мужчина резко отвернулся и, бубня, что он не слуга, а близкий друг. Всегда он нужен, а сегодня внезапно нет. Он шел и шептал, что все равно узнает, куда сестрички отправятся. Тогда я не обратила на мелкие ссоры никакого внимания. И сама устала, и понимала, что после тяжелой программы все немного раздражены. Теперь не спросишь ни у кого.

Маленькая гостиница на восемь номеров чистенькая и приятная, притаилась за большими деревьями какого-то бульвара. Сама я безусловно не нашла бы домик. Мое счастья от того, что ночлег и удобная кровать близки были несравнимы с глубокими размышлениями по поводу судьбы Дашковых.

Утро наступило очень быстро. Видимо, как только я добралась до постели, тут же меня сморило. Первой моей мыслью было позвонить домой. Я понимала, что муж в бешенстве, а Варька еще подливает масла в огонь, говоря, что они мне безразличны и в то же время волнуясь за ситуацию.

— Тимоша, — очень осторожно и ласково начала я. — Ты прочел мою записку? Ты не очень на меня обижен? — я затаилась в ожидании того, что Тим пошлет меня к черту.

— Получил, — устало сказал добрый муж, — в его голосе не было гнева и обиды, а только ирония, за которую он всегда прятался, когда не мог изменить ситуацию. — Тебя когда ждать?

— Я думаю дня через четыре. Я вам все приготовила, так что вы не оголодаете и не успеете заметить, что меня нет.

— Я всегда чувствую, когда тебя нет, даже, если ты рядом, а мысли твои далеко. Так что даже лучше, что ты далеко, так понятнее, — философски закончил Тим и, взяв с меня обещание, быть осторожнее и не сильно разочаровываться, если я не достигну желаемого результата.

В девять утра мы спустились в маленькую комнату, которая служила столовой и поели. Я так и не увидела ни одного человека. Вопросов задавать не стала, а пошла греть машину.

Филипп Сергеевич с утра был похож на обиженного ежика. Воротник поднят, шарф замотан по самые уши, а губа обижено оттопырена.

— Сегодня к вечеру мы уже будем в этой проклятой деревне, — продолжал раздражаться спутник.

— Вы же сами затеяли этот вояж, что ж теперь ропщите?

— Да я из-за вчерашних ваших вопросов стал сомневаться, правильно ли мы поступаем.

— Сомнение — признак ума, — весело подбадривала я Филиппка.

— Безусловно. Я очень надеюсь, что хоть какие-то следы запутанной истории найдутся.

Дальше мы ехали, молча, только изредка сверяясь с картой и меняясь местами за рулем.

Пейзаж за окном был однообразен. Во всяком случае, со времен Карамзина описания не менялись. «Скучно, грустно и некому руку подать» Это правда, написал Лермонтов. Странные мысли о сероватом ландшафте с обращением к великим авторам, раздвигали в голове рамки моей зациклинности на угадывании и выкапывании отдельных фраз из той жизни и складывания их в пазлы.

Куда сбегала Алиса по веревочной лестнице и почему Саня ее прикрывала. Неужели младшая сестра так сильно любила старшую. Может, боялась, что бабушка ей не поверит, а если даже сама удостоверится, то попадет ни Алисе, а Сане.

— Гадаете, кто кого там больше держал в узде, кто от кого больше зависел, — Филипп Сергеевич на мгновение отвлекся от дороги. — Думаю, что они крепко держались друг за друга. Слишком цена была высока при разоблачении. Я не прав?

— Не знаю. Я думаю совсем не об этом. Я не понимаю внезапности исчезновения на пике Славы. Если, конечно, они живы.

Деревня «Кротово» не призывно и покосившись в правую сторону, встретила нас поздно вечером.

Мы вышли из машины и встали на пригорке как два богатыря, пытаясь определить, куда ехать дальше, к кому обращаться. На проселке не было ни души.

Я смотрела на Филиппа Сергеевича в надежде на то, что его профессиональная интуиция подскажет ему путь. Филиппок молчал, раскачиваясь туда-сюда.

— Начнем с первого же дома. Может, повезет.

Везенье все не приходило, а сил уже не хватало. Жители деревни оказались люди незлобивые, но равнодушные. Многие плохо ладили с памятью в связи с большим увлечением зеленого змия.

Я уже отчаялась совсем и, как резвый конь, рвалась вон из вонючих грязных замшелых помещений.

Высказав, свое отвращение следователю, я направилась к машине.

— Никто даже чашке чая не предложил? Что за люди? Зомби, — я, высоко поднимая ноги, проваливалась в снег. Единственное, что привлекало в этом Богом забытом месте — снег. Сверкающий белый, почти нетронутый людскими следами. Но этого было маловато для того, чтобы дожидаться в холодной машине утра. Да и для чего?

Филипп Сергеевич спокойно выслушал мою истерику и предложил компромиссное решение. Я могла остаться в машине, а он обойдет еще оставшихся три дома, стоящих далековато друг от друга. Создавалось впечатление, что между отдаленными избушками стояли еще дома, но их разобрали на дрова.

Я готова была уже согласиться. Меня вдруг перестала волновать история Дашковых. У меня почти всегда так. Я долго бьюсь, чтобы раскрыть тайну, добиться результата, и вдруг приходит полная апатия. Будь, что будет. Но в случае с Филиппом Сергеевичем не получалось развернуть машину в сторону Москвы. Пока я размышляла прямо над нашим пригорком, где стояла машина, вышла луна. Она залила светом все вокруг, осеребрила и заставила сверкать снег и осветила наши лица, превратив их в физиономии инопланетян.

Настроение у меня резко поменялось, я больше не пыталась перепрыгнуть через барьер, затихла и стала слушать тишину.

— Я пошел, — разомкнул безмолвие следователь, — и сделал уже несколько неловких шагов в сторону тех домов, где мы еще не побывали, и куда указывала лунная дорожка.

— Смотрите за теми домиками на другом пригорке явно останки барского особняка, — я восторженно прыгала на месте. — Деревня вся будто находилась во впадине между двумя пригорками. Они находились довольно далеко друг от друга. Это выяснилось, когда мы все же вместе поплелись в сторону домов Бабы Яги.

В первом доме оказались окна заколочены, были видны следы, которые появились недавно. Мы «смело» ринулись к дому. Стучали, не очень громко, кричали. Дом оставался мертвым. Замерзшие и опечаленные бесплодными поисками, мы понуро пошли по следам, которые прослеживались вплоть до леса.

— Дальше что? — мне очень хотелось выместить на соучастнике свое разочарование.

— Если честно, не знаю, — следователь безнадежно пожал плечами.

— Я знаю. Пойдемте к останкам барского дома, — я была уверена, что идея удачна. Я чувствовала, что какие-то вещественные доказательства мы найдем.

— Вы, Кира, неугомонная. Мы еще не отработали версию с письмом, а вы уже бежите впереди паровоза. Сейчас ночь. Что мы там увидим при нашем слабом фонарике.

— Конечно, лучше сидеть в машине, пережечь в моем новеньком автомобильчике все, что можно. Потерять огромное количество бензина и ждать у снежных сугробов неизвестно что.

— Я не сказал, что это лучше, но вижу только единственный вариант именно таким.

— Я пошла, я замерзла и хочу двигаться. Идти до машины столько же, сколько до барского дома. Пойдемте, — умоляюще сложив руки, посмотрела я на Филиппа Сергеевича как преданная собака.

Мы двинулись. Оказался, что наше зрение нас обмануло. Дом стоял за пригорком. Видна была только средняя возвышающаяся часть особняка. Все остальное было скрыто ни одним, а тремя пригорками, покрытые снопами снежного покрова. Утопая в них, чертыхаясь и ругаясь, друг на друга, мы все же дошли до темного обрушившегося здания. Бывший прекрасный особняк «бэль эпок». Дом перестраивался несколько раз. Это было видно сразу. Левые и правые крылья особняка были совершенно разные, но одинаково прекрасные. Жаль, только что в ту пору прекрасную жить не пришлось ни мне, ни тебе. Я перефразировала классика поэзии и поползла дальше. Слабый огонек фонаря держал мое внимание. Я боялась упасть, провалиться или, просто стукнуться обо что-нибудь. Пока я, спотыкаясь, брела, с трудом вглядываясь в попадающиеся мне куски мебели, домашней утвари, я вспоминала сестер. Только большая привязанность, граничащая с истерической влюбленностью, могла заставить меня отправиться Бог весь, куда и зачем. Или просто лучшие самые интересные годы жизни ушли в одно мгновенье, и я, пытаюсь ухватиться за подол персонажей, которые ускользают от меня с феерической быстротой, не подавая даже знака. Именно в этот момент я споткнулась обо что-то твердо-мягкое. Уже начало светать и с трудом, но я могла различать предметы. Я наклонилась и увидела старого потрепанного, сшитого, по-моему, еще для Петра Игнатьевича Фросей медвежонка. Он даже уже не был похож на медвежонка. Скомканный в тугую шарообразную тряпочку живот, потрепанные веревочные, длинные ленты — руки. Я долго смотрела на предмет, лишь издали напоминающий игрушку нашего детства и вспомнила, что единственное из-за чего ссорились девчонки Дашковы, был Медведь Медведьевич. Они таскали его по квартире, сами штопали порванные места и укладывались с ним спать. Когда Алиса подросла, она милостиво уступила младшей сестре спать с игрушкой. Но все остальное время, Мишка находился в пределах зрения старшей. Однажды, игрушка исчезла. Сестры чуть не выдрали друг другу волосы, обвиняя в краже. Скандалу и драке был положен конец. Пришла «А.В.» и дала каждой по фарфоровой кукле, которые до определенных пор сидели в горке красного дерева в комнате Александры Владиславовны. Казалось, что о любимом медвежонке было забыто. И вдруг я вспомнила выражение лица Сани. Глаза у нее смеялись. Видимо от удовольствия, что ей на равных подарили дорогую куклу, а губы скривились в недобрую гримасу. Такое выражение я часто видела на лице младшей сестры после выступления Алисы. Восторг и недовольство одновременно. Сквозь воспоминания, я услышала эхо, которое раздавалось гулко по всему обветшалому особняку. Кричал Филипп Сергеевич.

— Кира, Кира…, — услышала я. — Где вы застряли. Я замерз и хочу домой.

Он появился неожиданно передо мной с совершенно другой стороны, чем я ожидала. Я едва успела спрятать находку.

— Я пыталась провести кропотливые исследования, как вы учили, — поддела я следователя. На него было жалко смотреть. Синий нос, красные щеки и подрагивающее плотное тело. Он был похож на останки игрушки детства. — Вы правы, искать нечего. Следов присутствия человека не обнаружено. Пойдемте к домам, обратно.

Еле бредя в предрассветной тьме, мы надеялись, что в деревне встают рано. Так и оказалось. Из первого же дома на нас вывалилось существо, похожее на Плюшкина. Мы отпрянули. Даже свежий воздух не заглушал запаха застарелой грязи и перегара.

— Вы кто? — спросило существо.

— Мы издалека. Мы ищем женщину, которая когда-то написала письмо своей родственнице. Не поможете? — я заискивающе, пытаясь найти глаза на заросшем щетиной лице, посмотрела на незнакомца.

Он непонимающе, мы все же пришли к выводу, что перед нами мужчина, посмотрел на нас и неожиданно фальцетом спросил:

— Как звали женщину, которая написала записку? — не мигая, хозяин ветхого домика смотрел на нас.

— Мы не очень знаем, — неуверенно начал Филипп Сергеевич. — Видимо она родственница нашей знакомой. Фамилия ее тоже нам неизвестна. Но то, что она из деревни «Кротово» — это точно, — уверенно закончил следователь.

— Все, кто живет в «Кротово», имеют такую же фамилию, — длинное складное предложение далось человеку нелегко. Только вы зря приехали, вымерли все или перепились и лежат в том овраге. Там, — уверенно доложил местный житель, никого не отыщите.

— Почему, потому что много снега, — как с ребенком раздельно и громко говорила я. Мне казалось, что так наш новый знакомый лучше слышит и понимает.

Вдруг на его лице появилась просветленная улыбка.

— Да их сваливали в овраг, а кого как зовут, не всегда помнили. В общем — могила неизвестному солдату, — вполне осмысленно, по-черному пошутил хозяин деревни.

— Так получается, что мы не найдем автора письма и не сможем ей помочь.

— Почему же? — удивился Мотя, как выяснилось, так зовут нашего нового знакомца. Вы не смотрите, что я такой неприглядный, — кокетливо произнес Мотя. Не перед кем тут выставляться. Я бывший учитель. Тут была и школа, когда жил последний из хозяев Большого дома.

Мы поняли, что Большой дом — это бывший особняк хозяев.

— Он прятался у нас в деревне. Когда всех раскулачивали, убирали, ну сами понимаете, он был еще ребенком. В деревне никто его не выдал. Он долго прятался в том доме. Как уж он жил — непонятно. Мы его подкармливали, а потом Роман вдруг исчез и появился только после войны. Ничего о себе не рассказывал, но деньги у него были. Он стал восстанавливать деревню. Тогда еще не так пили и слушали его. Все ж хоть и не официальный, а хозяин. Тогда была и школа, и больничка маленькая.

— Куда же он потом делся? — история заворожила меня. Я даже на время забыла, зачем мы приехали.

— Умер и просил похоронить его под развалинами Большого дома. Если бы не зима, я бы показал вам, где его схоронили, там и имя его значится. Наши деревенские ходили туда как в церковь, жаловались его останкам, просили всякие глупости. Еще какое-то время, пока жили старики, хозяйство как-то держалось. Вроде коммуны, только без религиозных глупостей. А уж потом… — Мотя безнадежно махнул рукой. Так показывайте вашу записку, — Мотя протянул руку.

Филипп Сергеевич вынул замерзшей рукой письмо и подал хозяину, который почему-то не звал нас в избу.

— Пошли в дом, все там теплее. Он взял доисторическую лупу и пенсне и стал рассматривать записку.

Оглядевшись, я была потрясена тем, что практически все маленькое пространство было занято книгами на разных языках.

Мотя искоса посмотрел на мое удивленное лицо и сказал, что учит новые языки. Он уже выучил пять языков и продолжает дальше. Только теперь он изучает забытые языки.

— Где же вы берете книги? Во-первых, они дорогие и редкие, — я всерьез была озабочена этим вопросом.

— В Барском доме было много книг. Большинство, конечно, стопили, но Роман особо ценные припрятал, и незадолго до смерти показал мне, где они хранятся. Остальное я покупаю. Летом живут тут несколько семей любителей тишины и свободного отдыха, вдали от суматохи. Я два домика починил, у них уже хозяев нет и сдаю. Летом, я, кстати, выгляжу гораздо лучше. Чтоб людей не отпугивать. Ладно, я понимаю, что заболтался. Скучно же. Вот вам чай и сушки. За хлебом нужно ехать на санях. Буран был, не проехать. Пережду. У меня всякие заготовки есть по методу старых знахарей.

Мотя внезапно замолчал и, сев к нам спиной, стал читать каракули неизвестной Кротовой.

Пили мы чай молча. Я думала о том, откуда в развалинах дома мог появиться медвежонок. Я увидела, что игрушка была забыта или оставлена здесь недавно. Медведь не был поврежден снегом, ни промок, ни скукожился. Он был таким, каким я его помню с детства.

Я не стала делиться своими размышлениями с Филиппом Сергеевичем. Видела, что и им овладела некая идея, которую он хранит. Из него ее не вытащить.

— Послушайте, — воскликнул Мотя. — Я знаю, кто это писал. Катерина. Только было письмо написано давно. Катерина померла уж лет десять назад. Где вы его нашли?

Мы переглянулись и молча, решили, что Мотя не опасен, и можно его посвятить в наши опасения и поиски.

Мы вкратце поведали нашу историю и стали ждать ответа Моти.

— Как все возвращается… — Мотя задумался и долго качал головой.

— Что вы имеете в виду? — мы оба приподнялись со своих колченогих табуреток, словно хотели лучше услышать тайну, которую поведает лесовичок.

— Роман был не единственным ребенком в семье Кротовских. Просто другие дети, кто умер, кого забрали, кто постарше был, а Алю, его молочную сестру, увезли в Петербург. И долго мы о ней ничего не знали. Письмо это, — Мотя возмущенно потряс бумажкой, написала няня Романа. Он, когда вернулся, долго болел, и наивная душа Катерина решила, что, если она напишет его сестре, то та бросится на помощь. Ответа мы не получили. Удивительно, что Аля его сохранила.

— Не Аля. Мы даже не уверены, что она его видела. У нее у самой неприятностей было более чем достаточно. У «А.В.», всю жизнь жила женщина и подруга, и помощница по дому, и няня ее сына и внучек. Возможно, Фрося, на всякий случай сохранила его. Скорее всего — забыла. Оно валялось в старом фартуке, которым уже никто давно не пользовался, висел на двери каморки на черном ходу, — Филипп Сергеевич напряженно думал о том, какой вопрос задать следующий.

— Мотя, а недавно никто не приезжал сюда пожить на приволье.

— Вы ищите кого-то. Но, если Катерина умерла, то ищете человека неместного.

Если я сейчас вам расскажу, то ему может повредить моя информация?

— Если мы говорим об одном и том же человеке, то он убийца, мы так предполагаем. Возможно, еще он издевается над двумя ни в чем неповинных женщинах. Понимаю, что вам все равно, они ближе, чем мы с нашими домыслами и попыткой наказать виновного. Тем не менее…

— Приезжали двое мужчина и женщина рыженькая. Были дня четыре. Все время спорили и бегали в Барский дом. Я их не спрашивал ни о чем. Однако, могу сказать, что рыженькая женщина похожа на Алю была. Даже в повадках, в посадке головы, я и голос запомнил — густой и волнующий, — Уж простите старика за такие молодые эмоции.

— Куда они делись? — я понимала, что женщина была не Алиса. Явно Саня надела парик и старалась всячески имитировать ее повадки и голос. Или я пропустила, когда Саня стала Алисой, а сама звезда исчезла. Последнее время я видела ее крайне редко и старалась оставаться с ней недолго. Мне казалось, что мы все ее раздражаем.

— Мужчина за четыре дня раза — два уезжал куда-то и возвращался страшно вздрюченный. Единственный раз я слышал, что кричала рыженькая женщина: «Черт с ней. Ты всю жизнь будешь возить ее коляску. Она в тебе не нуждается. У нее есть кто-то другой, я не знаю кто, но я чувствую. Я Алису знаю лучше, чем себя».

Мужчина сник, — я видел все это, потому что они, ругаясь, выскочили на улицу, а здесь такая тишина, что любое слово, сказанное даже шепотом, и то доносится.

— Дальше что, — я теребила Мотю за рукав. Я не понимала, где могла прятаться Алиса. Ей же постоянно нужна помощь. Эта парочка меня перестала интересовать. За них я больше не беспокоилась. Они устроятся, я не сомневалась.

— Ничего дальше. Они расплатились и уехали. Ничем больше помочь не могу с поклоном, при котором слетело пенсне, закончил Мотя.

Мы вышли на мороз и побрели к машине. Теперь понятно, что делал медвежонок в графских развалинах. Я завела машину и ойкнула!

— Что? — удивленно спросил Филиппок.

— Нет, ничего. Холодное сиденье. На самом деле мне хотелось залезть в животик медвежонку. Я вспомнила, что девчонки прятали туда сокровенные записки, и каждый раз зашивали. Я не могла сделать это сейчас. Нужно добраться до укромного уголка. Филипп Сергеевич тоже молчал.

Дорога домой показалась короче, и мы пролетели Подмосковье с ветерком. На скорость я даже старалась не смотреть. Доехав до пересечения с Москвой, я сбавила обороты и выяснила, что Филипп Сергеевич направляется в Прокуратуру. Я была рада, что не надо с ним общаться. Мы кивнули друг другу, и я поехала домой.

Дома, одной рукой, раздевая жакет и скидывая на ходу сапоги, я доставала медвежонка. В сумке он весь смялся и был похож на подгнившую грушу. Я перевернула его на спину. Увидела свежий шов. Зубами стала его разрывать. Внутри были старые тряпки и бумажки, фантики и… клочок — бывшая обертка от конфетки. На ней, очень мелко Алисиным почерком было нацарапано: «Не ищите меня. Со мной все хорошо».

Кому была адресована записка. Если Сани, то почему они ищут Алису, если нам всем, то, я даже не знала от кого и где она прячется. Я обессилено плюхнулась на диван. Вся фантасмагория мне начала надоедать. Если люди живы и не хотят, чтобы их нашли, зачем за ними гоняться. Что же касается Солодова, то пусть его ищет Филипп Сергеевич.

Я позвонила Тиму, который обрадовался моему возвращению и сказал, что прямо сейчас, бросив работу, несется ко мне на крыльях любви. Такое яркое проявление чувств было ему несвойственно. Видимо, очень скучал. Позвонила подругам и коротко и сухо изложила ход событий. Реакция была разная. Яна сказала, что она давно уже думала о том, что пора «рубить концы» и оставить все как есть. Марьяша почти рыдала и говорила, что мы потеряли лучших подруг. Я крайне удивилась. Потому что ни Алиса, ни Саня, особенно в последнее время дружественными к нам не были. Я успокоила нервную и плаксивую подружку. Мару волновало больше всего, что сказал Филипп Сергеевич. Я посоветовала ей позвонить ему на работу, ибо именно сейчас он там.

Какая-то внутренняя опустошенность и обманутость сжимала грудь. К счастью вскоре раздалась звонкая трель. Пришел Тим. Я заглянула в холодильник и была поражена, что он полон именно теми продуктами и блюдами, которые я люблю. Я почти плакала и уперлась в твердую грудь моего самого близкого и лучшего друга поведала о своем путешествие и о том, какой вывод я сделала. Тим удовлетворенно кивнул, и мы пошли смотреть фильм из коллекции Оскаровских фильмов, которую Тимоша прикупил специально для меня.