За 72 дня до захвата заложников на Сарасте по стандартному галактическому времени

- Мы ждем кого-то? – спросил Поллит после того как они с Графом закончили обсуждение экономических реформ, которые необходимо будет провести на Сарасте и старший дипломатический советник попросил его задержаться еще на некоторое время.

- Да, - подтвердил Граф налив себе в чашку кофе из серебряного кофейника, - Сейчас должен подойти Олесь Семченко. Это…

- Я знаю, - перебил Поллит, - Это тот самый генетик, который грозится с помощью своей генно-модифицированной культуры раз и навсегда решить проблему голода на Сарасте. Я просматривал ее характеристики – очень впечатляет. Высокая урожайность и при этом неприхотливость и относительная легкость в культивировании. Полный набор витаминов и аминокислот. Теоретически можно одними только плодами питаться и при этом получать все необходимые питательные вещества.

- Собственно о культивировании Семченко и хотел с вами поговорить, - улыбнулся советник, - Ему непонятно, почему мы отказываемся от возделывания этой культуры на самых подходящих для этого почвах. Там, где урожаи были бы как минимум раза в два выше. И вместо этого планируем организовать фермерские хозяйства на отшибе и на земле, которую можно назвать плодородной лишь с очень большой натяжкой.

- Ах, в этом все дело, - улыбнулся Поллит в ответ.

- Именно, - подтвердил Граф, - И я решил, что будет лучше если вы сами ему все объясните, - тут дверь кабинета советника распахнулась и в комнату стремительно ввалился сам генетик. Он был огромен. Выше двух метров ростом и габаритами скорее смахивающий на участника боев без правил в сверхтяжелом весе, чем на ученого с мировым именем. Он пожал руку сначала Графу, а затем экономисту и их кисти буквально утонули в его ладони, больше напоминающей то ли ковш экскаватора, то ли медвежью лапу.

- Так вы и есть тот самый человек, который собирается уполовинить урожаи от моей разработки? – незлобливо пробасил он, глядя на экономиста.

- Боюсь, что так, - подтвердил Поллит.

- Вы уже объяснили ему последствия? – обратился Семченко к советнику.

- Да, - подтвердил тот.

- И тем не менее…?

- И тем не менее, - вздохнул Граф.

- Что ж, тому вероятно должна быть весьма веская причина, - хмыкнул генетик, - И, полагаю, господин Поллит может мне ее открыть?

- Могу, - заверил экономист.

- Тогда я весь внимание, - Семченко поудобнее расположился в кресле, которое натужно заскрипело под его весом.

Поллит сложив ладони перед собой поднес их к губам и некоторое время помолчал, собираясь с мыслями.

- Если коротко, то аборигены Сараста это фактически кроманьонцы с Праземли. Они очень мало отличаются от наших предков, живших 20-30 тысяч лет назад. Вероятно, именно тогда неизвестные сеятели и переселили их часть на терраформированный Сараст. И они как были охотниками-собирателями с тех пор, так и остались. Неолитическая революция с переходом к земледелию и животноводству прошла мимо них.

Я вас уверяю, подавляющее большинство аборигенов просто не захотят заниматься земледелием. А то мизерное количество, которое все же решится выращивать вашу культуру, убьют их же соотечественники. За отказ безвозмездно делиться со всеми членами племени плодами урожая, - заявил наконец он, - Поэтому тех немногих, которые все же осмелятся стать фермерами необходимо перевести на…

- Погодите, - поднял свою огромную руку Семченко, - Они что же совсем идиоты по-вашему?

- О нет, - покачал головой экономист, - Они далеко не идиоты. В их системе измерения они действуют абсолютно рационально. Более того, вас это возможно удивит, но они гораздо умнее типичного человека с цивилизованных планет. Средний объем мозга аборигена так же, как и нашего предка кроманьонца заметно больше мозга современного человека с цивилизованной планеты. Фактически мы потеряли кусок мозга размером с теннисный мяч. И этот размер имеет значение. Мы глупее чем они.

- То есть вы хотите сказать, что ребята, которые еще вчера бегали с каменными топорами, умнее чем мы?! Может нам тоже стоит стать охотниками-собирателями, и мы резко поумнеем?

- Плохая идея, - покачал головой Поллит, - Дело в том, что на большинстве планет мозг охотников-собирателей не больше, а меньше мозга людей из экономически и технически продвинутых стран.

- Вот видите!

- Но тут дело в том, что земледельцы и скотоводы просто вытеснили охотников собирателей из наиболее выгодных для тех территорий. А мозг штука прожорливая. Он потребляет 20-25% всех калорий, что мы получаем с пищей. Так что неудивительно, что в таких тяжелых условиях их мозг уменьшился. Не то чтобы кроманьонцы Праземли жили в раю, но у них не было конкурентов в лице земледельцев и кочевников-животноводов. Плюс кроманьонцы вынуждены были быть универсалами и хранить в своей голове огромное количество информации: как разжечь огонь, как создать орудия труда, какие корешки и ягоды есть можно, а какие ядовиты, как правильно охотится и тому подобное. А еще ведь необходимо поддерживать отношения с членами своего племени и удачно убивать членов чужих племен, - усмехнулся Поллит, - Это тоже требует усиленной работы мозгов.

- Ну уж в убийстве себе подобных мы этим ребятам дадим фору, - ухмыльнулся Семченко, - Учитывая сколько народу мы извели в войнах за последнюю сотню лет. Взять хоть геноцид в системе Мидори или другие военные конфликты.

- Нет, - покачал головой Поллит, - Не дадим. Более того, последняя сотня лет в галактике является самой мирной за всю историю человечества.

- Вы что шутите?! – возмутился генетик, - Миллиарды и миллиарды убитых самым смертоносным оружием в современных войнах, включая и боеголовки из антиматерии, вы сравниваете с количеством погибших от каменных топоров, дубин и луков?!

- Сравниваю, - спокойно подтвердил экономист, - Вот только сравнивать необходимо не абсолютные числа погибших насильственной смертью в разные периоды, а относительные. То есть смертность от насилия на душу текущего населения планеты. И если вы это сделаете, то поймете, что по сравнению с прошлыми эпохами на большинстве планет нашей галактики наступили мир и благодать. Сказки же о мирном, не обезображенном пороками современной цивилизации, дикаре - полная чушь. Охотники-собиратели каменного века и современные туземцы, живущие первобытной жизнью и вообще наши предки – почти поголовно убийцы, каких современный мир не видывал.

- Мда, - почесал затылок Семченко, - И чего ж это они так зверствовали?

- Ну, - Поллит сделал большой глоток чая из своей чашки и аккуратно поставил ее на блюдце, - Видимо наследственность сказывается. Наша ближайшая родня из семейства гоминид вроде шимпанзе тоже членовредительством и убийством не брезгует – регулярно совершают партизанские рейды на территорию противника и убивают тех, кто под руку попадется. Причем в количествах не меньших чем охотники-собиратели. И все это ради экспансии и захвата территорий противника. Да и дальняя наша родня зачастую не лучше. Паукообразные обезьяны тоже любители повоевать.

- Жестокий, жестокий мир, - ухмыльнулся Семченко, - Уж от шимпанзе, этих детей природы, не испорченных цивилизацией и генно-модифицированными продуктами, я никак не ожидал. Зеленые очень расстроятся, когда узнают. Но вот что мне непонятно, если уж аборигены Сараста в силу своей воинственности такие умники, думаю, вам было бы нетрудно им объяснить, что если они не перейдут от охоты и собирательства к земледелию, то скоро они начнут массово умирать от голода. Собственно, они уже начали, насколько мне известно. И это несмотря на масштабные поставки продовольствия в рамках гуманитарной помощи.

- Напротив, - возразил Поллит, - Это будет очень трудно. Почти невозможно.

- Гм, - Семченко потер подбородок и взглянул на Графа, - Так в чем там дело? – спросил он у него, - Что не так с этими ребятами на Сарасте?

- Как выразился бы наш коллега господин Поллит, у них там сложились весьма неподходящие к текущей ситуации социальные институты, - ответствовал дипломат.

- Институты? – недоуменно спросил генетик.

- Это долгая история, - предупредил экономист.

- А я никуда и не тороплюсь, - заявил Семченко, закинув ногу на ногу и всем своим видом демонстрируя, что он не уйдет пока не получит исчерпывающий ответ.

- Хорошо, - вздохнул экономист, - Но начать придется очень издалека.

Семченко сделал приглашающий жест.

- Представьте, что вы коммивояжер и перед вами стоит простая с виду задача – вы должны объехать сто деревенек, продавая различный товар. Для простоты допустим, что из каждого населенного пункта вы можете двигаться в другой по прямой. Казалось бы, собрался и в путь. Но вы не просто коммивояжер. Вы очень рациональный коммивояжер. Поэтому вы решаете посетить все деревеньки и вернуться домой по кратчайшему из возможных маршрутов. Но как найти самый кратчайший маршрут соответствующий подобных условиям? Может перебрать все возможные варианты маршрутов, сравнить их и выбрать самый оптимальный? – Поллит достал из кармана найзер, включил голографический проектор и продолжил, - Тем более, что формула расчета количества всех возможных маршрутов для проблемы коммивояжера при числе городов равных n уже давно выведена. Вот она.

(n-1)!/2

- При n равном 100 мы получим

(100-1)!/2≈4,666*10 155

- Это достаточно много, - ухмыльнулся Поллит, - Намного, намного больше чем число всех существующих частиц в видимой части вселенной. Но может с помощью компьютера мы посчитаем быстрее? Есть, однако, как мне подсказывает мой искин, фундаментальные ограничения на вычислительную мощность материи, следующие из уравнения эквивалентности массы и энергии Эйнштейна и принципа неопределенности Гейзенберга. Так максимальная теоретически достижимая скорость вычислений на килограмм вещества равна

1.36×10 50 бит в секунду на килограмм

- Допустим нам удалось всю видимую нам вселенную превратить в компьютер работающий на теоретическом пределе мощности, - продолжил экономист, - Масса нашей вселенной, если брать обычную материю, а не темную, будет приблизительно равна 1053 килограмм. Соответственно наш гигантский

компьютер будет обладать вычислительной мощностью

(1.36×10 50 )×10 53 =1.36×10 103 бит в секунду

- Если допустить, что на проверку каждого варианта пути будет тратиться одна секунда, то на проверку всех вариантов компьютером размером со вселенную уйдет

4,666*10 155 /1,36*10 103 =3,43*10 52 секунд

- Это опять-таки намного порядков больше чем возраст нашей вселенной. Ждать в общем придется долго. Мораль проста. При решении с помощью перебора многих с виду простых проблем число возможных вариантов растет экспоненциально. Даже при относительно небольшом количестве составляющих частей мы очень быстро приходим к границам вычислительных возможностей. Но что такое любая информация как не комбинация составляющих ее частей? Частей, которых может быть гораздо больше ста. Фактически любая информация — это комбинация чего-либо. Но как нужную дверь открывает далеко не любой ключ, так и не любая информация полезна. В задаче коммивояжера нас интересует не первый попавшийся путь, а именно кратчайший. Однако найти его, как мы видим, может быть очень непросто.

- Ну, мне вы можете не рассказывать про комбинаторный взрыв с его чудовищно быстрым ростом вариантов, делающим вычисления очень трудными или вообще невозможными, - улыбнулся Семченко, - Я генетик. Мы как раз имеем дело с различными комбинациями генов и тем фактом, что их возможное число огромно. Если бы матушка-природа могла перебрать все возможные варианты, то ей бы не понадобились миллиарды лет эволюции с ее мутационным блужданием наугад и беспощадным естественным отбором, убивающим те организмы, которые оказались хуже других. Она могла бы сразу выбрать самые лучшие и самые успешные образцы живого мира из всех возможных. Вот только возраста вселенной не хватит, чтобы перепробовать все возможные варианты живых существ.

- О том и речь, - согласился Поллит, - Поскольку перепробовать все возможные способы решения таких задач невозможно, то приходится действовать наугад и многое зависит от банального везения. Но не только от него. Та же задача коммивояжера приближенно неплохо решается с помощью имитации естественного отбора или строго говоря «генетического алгоритма». Да и эволюция живых существ вполне себе идет вперед.

- Идет, - согласился Семченко, - Только с завязанными глазами, не зная заранее каков будет результат этих попыток. Мутации и новые комбинации генов создают новые организмы. Более успешные организмы выживают, менее успешные вымирают. Выжившие передают потомкам информацию о том, как выжить.

Потомки получают ее и добавляют к ней что-то свое. Так миллиардами лет в ДНК накапливаются знания.

Фактически это обучение из поколения в поколение, делающее организмы чуть более приспособленными к текущей среде. И поскольку число возможных комбинаций генов чудовищно – эволюция никогда не заканчивается хоть и замедляется. Собственно, так в ее процессе и создается информация – делается случайный выбор и его результаты подвергаются естественному отбору. Если брать ваш пример с коммивояжером, то очевидно, что разные коммивояжеры будут пробовать разные способы объехать все города. И те, у которых при прочих равных суммарный путь будет короче – будут преуспевать и постепенно вытеснят с рынка остальных.

- Если только эти остальные не скопируют маршрут самого успешного коммивояжера, по которому тот объезжает населенные пункты, и не начнут использовать его сами, - вставил Граф.

- И с чего бы такому успешному коммивояжеру делиться с конкурентами своим маршрутом? – скептически спросил Семченко.

- Недавно проводили детский конкурс по созданию наиболее успешных животных, соревнующихся в виртуальном террариуме, - ответил советник, - Никакого искусственного интеллекта, разумеется. Никаких сложных алгоритмов. Все очень примитивно. Дети ведь. Прямой обмен данными между животными по условиям задачи запрещен. Но школьная команда создавшая лучшее травоядное сумела его обойти. Они придумали очень простое правило – «Если видишь животное твоего вида, которое бежит в какую-либо сторону – беги туда же» 115 .

- Понятно, - улыбнулся Семченко, - Животное бежит либо от хищника, либо к еде, либо к самке – в любом случае имеет смысл бежать в ту же сторону. И у людей тоже значит так?

- Именно, - подтвердил Граф, - Посложнее все, конечно, но общий принцип тот же. Причем заметьте, когда животное бежит в некоем направлении – оно совсем не думает о том, чтобы передавать сигнал опасности сородичам или извещать их о новом источнике еды. Ему это наоборот невыгодно. И даже намного лучше было бы, чтобы другой представитель его вида заслонял его от хищника хищником. Чтоб тот переключился на сородича. Ну и едой делиться нет никакого смысла. Альтруисты вымирают первыми. А эгоисты наоборот дают больше потомства. Но при этом не бежать животное тоже не может. А побежав оно становится источником информации.

- Так к чему вы ведете? – осведомился генетик.

Поллит выдержал паузу.

- Поиск ценной информации чем-то напоминает работу старателя, моющего золотоносный песок и иногда натыкающегося на крупинки золота, а если повезет, то и на самородок, - начал он, - Но ни один старатель никогда не знает наверняка повезет ли ему в этом месте или в другом. Это во многом вопрос удачи. Фарта. Так как ни у одного старателя нет возможности исследовать всю планету целиком, чтобы не упустить ни единой крупицы золота. Но уж если какому старателю повезет, и он натыкается на золотую жилу, то слух об этом мгновенно распространяется, и на это место сбегаются старатели со всего света.

Начинается золотая лихорадка. С информацией все точно также. Простым перебором всех возможных вариантов найти оптимальное решение какой-либо проблемы обычно невозможно. Это невозможно даже сейчас. А уж в то время, когда окончательно формировался наш мозг и не было никаких компьютеров это было невозможно тем более. И потому для поиска решения той или иной проблемы люди использовали и используют до сих пор иной подход. Человек делает несколько случайных испытаний (как старатель пробует мыть золото то там, то сям или наш гипотетический коммивояжер тестирует несколько различных маршрутов), устанавливает на их основе свои минимальные требования к результату и первое же решение проблемы, которое оказывается удовлетворительным он и принимает. Да, это решение может быть далеко неидеальным, но это не потому, что такой человек глуп. А потому, что мы, как правило, принимаем решение в условиях ограниченных знаний, ресурсов и времени. Стоимость поиска наиболее выгодного решения может оказаться намного выше, чем использование приблизительного и не самого лучшего решения. Это называется ограниченной рациональностью. Люди могут не обладать способностью к обработке всей полноты информации, но обладают простым алгоритмом для разрешения множества проблем. В конце концов, коммивояжер так или иначе, но объезжает все сто городов. Пусть и не самым кратчайшим путем. Зато он не тратит миллиарды миллиардов лет на поиск самого выгодного пути.

- Информация имеет свою цену, - добавил советник, - А проверенная и важная информация к тому же и очень большую цену. Я, как дипломат, в этом неоднократно убеждался.

- Причем информацией может быть что-угодно – от знания, где находится богатая золотая жила до навыка делать каменный топор, - подхватил экономист, - У наших предков из палеолита ставки были очень высоки – основным призом было выживание. Свое и потомства. Аборигены Сараста в этом плане мало от них отличаются.

- И как именно определить несчастному аборигену, что информация проверена и тем более, что она важна? – скептически поинтересовался генетик.

- Отличный вопрос! – экономист воздел указательный палец к потолку, - Как? Тем более, не имея надежных аналитических способов фильтровать ее потоки. Огромную часть информации мы получаем в наследство от наших родителей. Через их ДНК. В нашем геноме, полученном от матери и отца, собран опыт бессчетного числа поколений наших предков. Опыт, позволяющий нам выживать и вообще существовать. Но с наследственной информацией есть одна проблема – она очень медленно модернизируется. А природа ее такова, что приобретенные за время жизни навыки в ДНК, как правило, не запихнешь. И потому у наиболее развитых животных имеется способность к обучению. То есть к выявлению причинно-следственных зависимостей, предсказанию на их основе будущего и корректировки своего поведения, лучше способствующего выживанию в этом самом будущем.

- Вот только умный предпочитает учиться на чужих ошибках, а не на своих, - добавил Граф, - Поэтому дети имеют врожденную склонность не задумываясь повторять поведение своих родителей. Если уж те дожили до возраста, позволяющего им этих самых детей родить, то у них явно есть чему поучиться.

- Есть правда одна проблема, - хмыкнул Поллит, - И состоит она в этом самом «не задумываясь» 122 . Они будут повторять за родителями даже те действия, которые абсолютно не нужны для достижения цели. Детям процесс важнее чем результат. Такова цена усиленной способности к обучению у старших. Как наша ДНК засорена кучей ненужного хлама от встроившихся в нее вирусов до транспозонов, так и наши культурные навыки отягощены множеством бесполезных или даже вредных ритуалов и привычек.

Фактически это тоже вирусы. Вирусы мозга. За все приходится платить. Природа очень экономична и пытается извлечь наибольшую выгоду используя самые простые правила. Что-нибудь вроде – «Повторяй либо за тем, кто добился успеха, либо за большинством 126 » .

- Вы ведете к тому, что мы, люди, природные конформисты? – спросил Семченко.

- Да, - подтвердил экономист, - Причем мы настолько конформисты, что готовы отрицать даже объективную реальность, если она расходится с мнением большинства, - Поллит снова потянулся за найзером, включил голографический проектор и продемонстрировал Семченко очень простой рисунок.

- Можете ответить какая из трех помеченных буквами линий равна по длине образцу? – улыбаясь спросил он.

Семченко подозрительно взглянул на экономиста и дипломата.

- Это что какая-то хитрая оптическая иллюзия? – осведомился он.

Но собеседники продолжали молчать, ожидая его ответа.

- Ну ладно, - сдался генетик, - Думаю, правильный вариант C.

- Абсолютно верно, - успокоил его Поллит.

- И в чем тогда смысл? – раздраженно спросил его Семченко.

- Смысл в том, что когда большинство утверждает нечто другое, то ответ становится не столь уж очевидным. Есть знаменитый эксперимент, который проводился множество раз. В нем в группе каждому человеку задавали тот же вопрос, что и вам. Вот только все в этой группе кроме одного человека были подсадными утками. И все давали заведомо неправильный ответ. В результате немалая часть участников эксперимента предпочитала верить не своим глазам, а большинству и тоже давала неправильный ответ.

- Причем процент конформистов варьировался от общества к обществу и был тем выше, чем сильнее в обществе были коллективистские настроения, - уточнил Граф.

- Это даже не столько культура, сколько физиология, - вздохнул Поллит, - Вы думаете эти конформисты просто солгали, чтобы подстроиться под большинство? Увы многие из них искренне поверили, что ответ большинства правильный, а свое первое впечатление посчитали ошибкой. Людям плевать на реальность, и, если она расходится с мнением большинства, тем хуже для нее. Информация, противоречащая мнению большинства, просто стирается из их памяти.

- А это в свою очередь ведет к тому, что попытки смены существующих в обществе традиций, обычаев, привычек и прочего в том же духе встречают ожесточенное сопротивление. Люди не любят перемены.

Культурная инерция чудовищна, - добавил Граф, - И никакими объяснениями и апеллированием к здравому смыслу и логике ее не перебороть.

- И обычно это не так уж и плохо, - уточнил Поллит, - Поскольку…

- …поскольку если взять ДНК организма, то подавляющее большинство новых мутаций в ней являются либо вредными, либо нейтральными и очень редко полезными, - перебил его Семченко, - Если бы не существовало разнообразных механизмов защиты ДНК от мутаций – мы бы все уже вымерли. Так как записанная в ДНК информация, та самая, которая обеспечивает выживание организма, растворилась бы в белом шуме. Но иногда обстановка меняется и тогда те гены, которые были вредны или нейтральныстановятся полезными. Подозреваю, что в случае изменения культурных традиций работает тот же механизм. Так?

- Да, - кивнул Поллит, - Именно поэтому изменения в культурах старого типа происходят слишком медленно. Нет, если у вас есть в запасе десяток-другой тысяч лет, и вы не против, чтоб население планеты прошло через множество кризисов умирая в них в огромном количестве, то можно конечно и подождать, пока все само заработает. В конце концов, от возникновения человечества на Праземле до его перехода к земледелию прошли какие-то жалкие 190 тысяч лет. Но нас это не устраивает, не так ли?

- Не устраивает, - согласился генетик, - Вы только что объяснили, почему культурные традиции очень сложно изменить. Но вы не сказали, что именно в культурных традициях аборигенов Сараста вам не нравится и почему они все же не могут сажать мои растения на самой подходящей для этого земле?

Культура культурой, но жрать-то им что-то нужно?

- Ну, - пожал плечами экономист, - Основная проблема культуры аборигенов Сараста в том, что она буквально пропитана альтруизмом и стремлением к справедливости.

- С каких это пор это стало проблемой?! – фыркнул Семченко, - Сдается мне такие качества и нашей культуре не помешали бы!

- Лучше не надо, - усмехнулся Граф, - Иначе большей части человечества населяющего нашу галактику придется вымереть с голоду.

- А разве не наоборот? Разве не эгоизм угрожает в конце концов погубить нашу цивилизацию? – искренне удивился генетик.

- Знаете, как возникают стаи? – спросил Поллит, помолчав, - Есть такой древний анекдот, который лучше всего отражает суть процесса. Два геолога натыкаются в пустыне на льва. Один бросается бежать, а другой кричит ему вслед «Бесполезно! Ты не можешь бежать быстрее льва!». На что второй не оборачиваясь отвечает «А мне и не нужно – мне достаточно бежать быстрее тебя!».

- Гм, - Семченко снова задумчиво потер подбородок, - Довольно необычная трактовка коллективизма.

Поллит пожал плечами.

- Необычная не значит неправильная. Мораль тут в том, что будь такой геолог один – он был бы обречен. А так у него есть шанс выжить за счет другого. Многих стайных животных это тоже касается. И вот они уже все держаться рядом. А еще вспомните тех травоядных из детского конкурса в виртуальном террариуме, которые черпали информацию из поведения сородичей. Чтобы ее черпать, этих сородичей нужно как минимум видеть. Так рождается скоординированное стайное поведение абсолютно эгоистичных по своей сути особей. Появляется стая.

- Наши гены тоже совершенно эгоистичны, – заметил Семченко, - Вот только члены команды боевого космического корабля могут ненавидеть друг друга сколько угодно и каждый может пытаться улучшить свою жизнь за счет других, но в открытом космосе бежать с корабля некуда. Так что, когда речь пойдет о выживании корабля в бою, все они будут выкладываться по полной. Просто из чувства самосохранения. Для наших генов таким кораблем является наше тело.

- Люди, однако, не живут в открытом космосе, - заметил Поллит, - Если конечно не брать в расчет «Свободное пиратское галактическое братство» и прочие исключения относительно недавнего времени.

- То есть им есть куда бежать? – спросил генетик.

- Теоретически есть, - ответил Поллит, - И, тем не менее, люди при определенных условиях весьма альтруистичны. Уже сами масштабы благотворительности свойственной роду человеческому должны заставить задуматься. Зачем мы помогаем тем, кто вряд ли когда-нибудь ответит нам услугой за услугу? С точки зрения логики быть эгоистом в достаточно большой группе альтруистов настолько выгодная и успешная стратегия, что непонятно, почему этот вариант выбирают так мало людей.

- Может быть эти эгоисты боятся, что эти альтруисты могут собраться вместе и переломать им ноги? – ехидно заметил Семченко.

- Но дело в том, - снова вступил в разговор Граф, - Что наказывать эгоиста, который тебя лично не обманул, а нанес вред кому-то еще - это тоже альтруизм. Наказание обманщика требует затрат времени и ресурсов. А в достаточно большом сообществе эгоист может просто раствориться в толпе и найти его, чтобы наказать потребует несоразмерных нанесенному вреду усилий. И, тем не менее, люди как правило этих усилий не жалеют.

- Ладно, - вздохнул Семченко, - Сдаюсь. Давайте выкладывайте в чем же дело.

- Ответ на самом деле очевиден. Если эгоизм торжествует в условиях, когда покинуть группу легко, а сама группа достаточно велика, то наша склонность к альтруизму рождалась в маленьких обособленных группах, находящихся в состоянии настолько жестокой конфронтации, что покинуть такую группу означало бы верную смерть. Межгрупповая конкуренция способствует групповой кооперации.

- И тут самое время вспомнить с каким энтузиазмом резали друг друга наши предки из каменного векаи продолжают резать аборигены Сараста, - добавил Граф.

- Понятно, - кивнул Семченко, - Из-за того, что племена Сараста непрестанно воюют между собой, каждый отдельный член племени образец самопожертвования.

- По отношению к своим, разумеется, - уточнил советник.

- Даже гормон этим заведующий известен, - добавил Поллит, - Это окситоцин. Он, что характерно, усиливает альтруизм к своим и одновременно агрессию к чужакам. Ну и то, что склонность к самопожертвованию определяется не только культурой, но и наследственностью уже давно не новость.

- Итак, фактически мы имеем кровожадные банды внутренне альтруистичных охотников-собирателей, которые к тому же и врожденные конформисты, - подытожил генетик, - Но что-то мне все же не верится, что в таких тепличных условиях не возникает эгоистов. Альтруизм одних – идеальная питательная среда для эгоизма других. Ведь гораздо лучше, пользуясь альтруизмом соплеменников, отвертеться от войны, где могут убить, и остаться дома с кучей женщин, за которыми некому присматривать, пока остальные кладут свои жизни на алтарь победы над нехорошим врагом.

- Лучше, - подтвердил Поллит, - Но вот вы, генетик, скажите мне, что происходит, когда некий фермент, ген или целая клетка вырывается из-под контроля организма?

- Ничего хорошего. Все это, начиная от бунта B-хромосом, мятежа фактора расхождения сегрегации, коварства гена Медеи, восстания транспозонов, буйства эндонуклеазы генной конверсии, заговора генов цитоплазмы и заканчивая банальным раком и прочим, ведет к ослаблению этого самого организма, ухудшению приспособленности, а зачастую и к его смерти.

- Но, судя по тому, что организмы все еще существуют, они как-то научились с этим справляться, - заключил Поллит.

- Научились. И принцип тот же, что у разделения властей. Одиночка эгоист обычно не может выстоять против всех остальных членов сообщества, если они на него ополчатся.

- Ну вот и у людей также. Более того, мы наказываем эгоистов не совсем бескорыстно. Сканирование мозга показывает, что мы при этом испытываем сильнейшее удовольствие. Оно и неудивительно. Наши предки были высокосоциальные коллективисты эволюционно заточенные на выявление эгоистов и обманщиков. Это кстати одна из причин популярности мыльных опер. Мы инстинктивно любим сплетни.

Нашим предкам они среди прочего служили для все той же цели – выявления и запоминания людей с подмоченной репутацией. А уж если наши пращуры выявляли какого эгоиста, то жизнь его становилась очень неприятной и, как правило, недолгой. Времена тогда были суровые. А на Сарасте они продолжают оставаться таковыми.

- Если аборигены Сараста не перестанут заниматься ерундой и не возьмутся за сельское хозяйство, то скоро времена там станут еще более суровыми. Если конечно жители планеты не освоят фотосинтез, как растения, которые они так упорно отказываются сажать, - ехидно вставил Семченко, - Или же они могут перейти на каннибализм. Тоже в принципе решение демографической и продовольственной проблемы. Темтболее, что я слышал, что там поеданием ближнего своего и сейчас не брезгуют. И если уж они там такие любители альтруизма, то могут честно делить мясо убитых врагов на все племя, включая стар и млад.

- Самое забавное, - улыбнулся Поллит, - Вы только что случайно сформулировали самую суть проблемы. Я, разумеется, не о каннибализме, а о склонности аборигенов Сараста делиться мясом дичи, добытой на охоте, с менее везучими членами племени.

- Потому, что они там все поголовно альтруисты, а те, кто не альтруист рискует получить копьем в бок или дубиной по голове?

- Верно, - согласился Поллит, - Но почему они такие альтруисты только в том, что касается охотничьей добычи? Альтруизм мгновенно испаряется, если дело идет не о мясе, а о плодах собирательства. Которым занимаются именно женщины. Они собирают те продукты, добыча которых стабильна и прямо пропорциональна вложенному труду, а вот мужчины предпочитают добывать то, что встречается относительно редко и потому является деликатесом. Это разделение труда по полу встречается почти во всех примитивных обществах.

- Крайним феминисткам эта идея про женскую работу не понравится, - мрачно заметил Семченко, которому уже приходилось иметь с ними дело.

- Это их проблемы, - пожал плечами Поллит и продолжил, - Важно понимать, что такое для первобытных мужчин охота и как это работает. Охота это зачастую групповое мероприятие. Так или иначе участвуют почти все мужчины племени. А еще охота похожа на войну именно того типа, которую ведут между собой племена охотников-собирателей. Засады, набеги, скоординированные действия и способность выследить жертву – все это используется как во время охоты, так и во время войны. Фактически охоту можно приравнять к военным учениям. И соответственно уклоняющихся от нее будут считать дезертирами. Стереотип, что охота это мужское занятие, а ковыряться в земле в поисках съедобных корешков – женское, будет поэтому очень силен. И никакой мужчина не захочет, чтобы остальные члены племени звали его бабой. Более того, такого мужчину не захочет и ни одна женщина племени. Охота это не только хороший способ добыть мяса, но и оценить гены добытчика. Так что неудивительно, что хорошие охотники более популярны у женщин и соответственно имеют больше детей.

- Так значит аборигены Сараста не хотят заниматься земледелием, так как это в их понимании унизительная бабская работа? – уточнил генетик.

- Мир охотников-собирателей — это мужской мир и женщины имеют в нем подчиненный статус, но это только часть проблемы, - вздохнул Поллит, - Причем не самая значительная. Еще одно препятствие состоит в том, что аборигенам просто невыгодно было заниматься земледелием. Иначе бы они им уже занялись. Вопреки шаблонным представлениям, охотник-собиратель первобытного времени имел более сбалансированный рацион и должен был работать для пропитания меньше часов чем земледелец. Охотиться для представителей нашего вида при прочих равных вообще-то куда как приятнее и легче, чем не разгибаясь пропадать в поле.

- Может оно конечно и так, - пожал плечами Семченко, - Но сдается мне, что умирать от голода еще неприятнее чем ковыряться в земле. А учитывая темпы прироста населения у племен не знающих, что такое контрацептивы и аборты…

- Не стоит путать нынешнее состояние дел с прошлым, - перебил его Поллит, - Первобытные люди может и не знали презервативов, но рождаемость вполне себе контролировали. Именно для того, чтобы избежать демографического кризиса и последующего голода.

- Это как же они ее контролировали?

- Да элементарно – убивали лишних новорожденных. Ну и стариков заодно. Вполне обычная практика.

Плюс излишки народонаселения сжигались в постоянной войне с соседями.

- Но теперь-то они этого не делают! И население там растет бешеными темпами, за которыми поставки гуманитарной помощи никак не поспевают. Там уже сейчас недоедание стало обыденностью. А скоро наступит тотальный голод с миллионами смертей!

- Наступит, - спокойно подтвердил экономист, - И как вы думаете, кого в первую очередь начнут грабить банды голодающих аборигенов? Разумеется, немногочисленных фермеров, почему-то не желающих бескорыстно делиться плодами своего труда. Ведь они с точки зрения простого аборигена те еще подлецы.

- Почему? – удивился Семченко.

- Потому, что охота, в отличие от собирательства, в большей степени зависит от удачи, а не от качеств охотника. Ну и плюс охотники-собиратели просто не умеют запасать большие объемы мяса впрок. Технология консервирования им неизвестна.

- И что?

- А то, что если бы охотник-мужчина полагался только на собственные ресурсы, он периодически то сидел бы голодным и вообще без мяса, то имел бы его больше, чем мог бы съесть, до того, как оно пропадет. Да и упорно оборонять свою добычу, когда вокруг бродят голодные, но зато вооруженные соплеменники никак не способствует долгой жизни. Лучше уж поделиться с ними излишками, а они в благодарность поделятся с тобой, когда удача улыбнется им. Абсолютно рациональный подход. Как я уже говорил, аборигены Сараста отнюдь не идиоты. Вот только для земледелия такой подход работает плохо. Ведь все твои соплеменники будут ждать, что ты бескорыстно поделишься с ними излишками выращенного продовольствия. Ты ведь мужчина. А именно так поступают мужчины. И если ты этого не сделаешь, то тебя все возненавидят как нарушившего негласный договор. А уж находить управу на эгоистов там умеют. Но тогда возникает вполне закономерный вопрос – зачем пахать как проклятому и работать намного больше чем остальные, если в результате то, что ты вырастишь будет делиться на все племя чуть ли не инстинктивно стремящееся к равенству? И правильный ответ – абсолютно незачем.

- Понятно, - вздохнул Семченко, - Даже если уговорить всех без исключения мужчин племени заняться земледелием, чтобы не было небольшого числа фермеров и остальных, которые их беззастенчиво доят, то это скорее всего ничего не даст. Они ведь применят все ту же привычную им систему подстраховки друг друга, которая кажется на удивление логичной. Так?

- Да, - подтвердил экономист, - Весь урожай будет собираться в общий котел общины и распределяться по потребностям. Неплохой способ предотвратить обнищание и голод членов отдельного хозяйства, но полностью лишающий смысла повышать урожайность и производительность труда. Зачем? Ведь все излишки у тебя отберут и разделят между остальными членами общины. Общинный способ хозяйствования — это то, что гробит любые инновации и креативность на корню.

- Плюс к этому, все правила морали действуют только для членов общины, - уточнил дипломат, - Все остальные чужаки и на них плевать – их можно обманывать, грабить, убивать и не чувствовать ни малейших угрызений совести. Ведь ксенофобия — это обратная сторона внутреннего альтруизма. Поэтому, когда в результате демографического взрыва, люди выплескиваются из своих махоньких общин и начинают взаимодействовать между собой вне их влияния – уровень социального капитала чудовищно падает. Любая экономическая деятельность поэтому становится чрезвычайно сложной из-за роста трансакционных издержек.

- Что за социальный капитал и трансанкционные издержки? – спросил Семченко.

- Социальный капитал - это, сильно упрощая, уровень доверия между членами общества. А трансанкционные издержки — это издержки, связанные с заключением договоров. Если уровень доверия в обществе низок, то заключение договора сопровождается кучей предосторожностей, которые стоят немалых денег. Необходимо собрать информацию о партнере, нанять хороших юристов, постоянно контролировать выполнение договора и тому подобное. Также необходимо постоянно подтверждать право собственности – иначе заявится кто-нибудь еще и объявит вашу вещь или недвижимость своей. Без развитого института прав собственности экономика нормально работать не будет, - Поллит налил себе еще чая и сделав большой глоток, помолчал. Затем он продолжил, - Так вот у аборигенов Сараста с институтом частной собственности все очень плохо. Он фактически отсутствует. У них даже эффекта владения нет, - упредив уже готовившийся сорваться с губ Семченко очередной вопрос, экономист поднял руку, - Сейчас объясню, что это такое, - улыбнулся он, - Есть множество экспериментов, которые показывают, что вещь, который люди владеют, становится для них ценной уже в силу самого факта владения. Вообще-то этот эффект наблюдается уже у обезьян.

- Выходит даже обезьяны более сильны в экономике чем аборигены Сараста? – усмехнувшись спросил генетик.

- Не совсем так, - покачал головой экономист, - В природе обезьянам не так уж часто приходится отдавать что-либо ценное для них с расчетом на будущую выгоду. Поэтому, меняя свое на чужое, они в некоторой степени воспринимают это как безвозвратную потерю, а не как первый шаг в приобретении еще большей прибыли. Соответственно им приходится преодолевать при обмене дополнительное эмоциональное сопротивление. И чем больше разнесены во времени момент отказа от немедленного потребления и момент получения выгоды – тем сильнее это сопротивление. Это и людей касается. Маленькие дети в этом вопросе недалеко ушли от обезьян. Например, если положить перед маленьким ребенком зефиринку и попросить не есть его 15 минут, а в награду за терпение пообещать еще столько же, то очень немногие из них смогут удержаться от искушения съесть ее немедля. Что интересно, чем дольше может вытерпеть ребенок, тем больше вероятность того, что во взрослой жизни он будет успешным.

- Я бы точно зефиринку сожрал, - угрюмо заявил Семченко, - Я в детстве любил сладкое и был пухлым.

- Могу научить вас способу преодолевать искушение, - улыбнулся Поллит, - Если перед шимпанзе разложить две неравных кучки конфет и предложить выбрать, то она, разумеется выберет большую. Но допустим, негодяй экспериментатор, будет все время отдавать выбранную кучку конфет ее соседу, а выбиравшему вручать оставшуюся. Почти любой человек сообразил бы, что выбирать нужно именно меньшую кучку и тогда получишь большую. Но шимпанзе так и не смогли преодолеть соблазн. Они все так же продолжали отчаянно тянуться к большей. Эмоции были сильней рассудка. Впрочем, даже у обезьян их удалось победить. Сначала обезьян научили понимать, как цифры связаны с количеством конфет, а затем заменили кучки реальных конфет цифрами их представляющими. После этого шимпанзе быстро разобрались и таки стали выбирать меньшее, чтобы потом получить большее. Людей это тоже касается. Если конкретные вещи заменить деньгами или жетонами казино, которые мы воспринимаем как абстрактную репрезентацию того, что мы на них можем купить, то эффект владения исчезает. Вообще, чем больше вы воспринимаете некую вещь не как конкретную, а как абстракцию, тем слабее связанные с ней эмоциональные реакции.

- Вот она сила абстрактного мышления! – улыбнулся Семченко.

- Именно так, - без всякой иронии подтвердил экономист, - Но в далеком прошлом долго сидеть над едой не рекомендовалось – ее в любой момент могли отобрать. И кучки конфет никто не предлагал. Вообще с добрыми экспериментаторами была проблема. А потому подход «хватай побольше, ешь побыстрее и никому не отдавай свое» вполне себя оправдывал. Отсюда и корни эффекта владения. Однако, когда охотники перешли на новые способы подстраховки друг друга с помощью дележа пищи, этот эффект с очевидностью должен был им сильно мешать. Охотник, охраняющий тушу убитого им оленя от голодных соплеменников сильно рисковал получить каменным топором по голове. А учитывая, что он при всем желании не мог съесть всю тушу за раз, а консервы тогда делать не умели, идея поделиться с соплеменниками была куда более разумной. Поэтому свои эмоции нужно было сдерживать, а эффект владения подавлять. И аборигены этому научились. Эффект владения у них практически не проявляется. До тех пор, пока они не начинают пересекаться с современной культурой, в которой он представлен в полную силу. Если вы видите общество где эффект владения отсутствует или выражен слишком слабо, значит там имеют очень смутное представление о частной собственности, а во главе стоят интересы общины или клана, а не отдельной личности. В такой среде экономику не ожидает ничего хорошего. Впрочем, в политике все будет еще хуже. В обществе, в котором каждый сам за себя и каждый враг остальным, а именно таким оно становится после распада общинного строя, намного проще с помощью примитивнейшего популизма установить диктатуру, ибо люди темны, необразованны, наивны, конформны и, находясь вне своего клана, не умеют объединяться для отстаивания своих интересов.

- А повысить уровень социального капитала и снизить эти трансакционные издержки никак нельзя? – спросил Семченко.

- Можно конечно, - усмехнулся Граф, - Вот только способ вам не понравится. Хотя он уже многократно использовался в истории и доказал свою эффективность. Выход в том, чтобы придумать страшного внешнего или внутреннего врага, ради борьбы с которым следует объединиться, забыть о личных интересах и всем как один подняться на борьбу с… да с кем угодно! От представителей неправильной национальности или социально-экономического класса внутри страны, до негодяйского соседнего государства, которое, разумеется, завидует лютой завистью величию вашего народа и потому ищет способа нагадить. А еще лучше совместить и то и другое. Тогда общиной становится уже не кучка людей, а все граждане государства в целом. Расцветает национализм и жертвенный патриотизм. Заодно, правда, возобновляется резня. Только уже не на межплеменном, а на государственном уровне. Но кого волнуют такие мелочи?

- Понятно, - вздохнул Семченко, - Значит, тех немногих, кто все же решит заниматься земледелием, следует изолировать, выделив им землю где-нибудь на отшибе. Иначе остальные члены племени их просто убьют за аморальную жадность и попрание всех традиций равенства и взаимопомощи, складывавшихся тысячелетиями. Единственное, что осталось для меня неясным, как в таких условиях земледелие вообще умудрилось вообще возникнуть на некоторых планетах? Взять хоть ту же Праземлю.

- Банальное везение плюс тот факт, что земля может прокормить больше людей, чем собирательство и охота. Какое-то время первопроходцы земледелия совмещали его с охотой и собирательством, чтовозможно лишь в достаточно специфических условиях, позволяющих без усилий собирать огромные урожаи. Это подстегнуло рост населения и когда они спохватились, оказалось, что охота и собирательство уже просто не в состоянии прокормить такую ораву. У них просто не существовало способа вернуться к жизни, которую их предки вели десятки тысяч лет. Голод погнал их на новые земли. Земли, занятые охотниками-собирателями. Их земледельцы просто вырезали, воспользовавшись своим подавляющим численным превосходством. Старый мир живший сотни тысяч лет умер.

- Тем не менее, пока идет гуманитарная помощь плодовитостью могут похвастаться не только земледельцы, - усомнился генетик, - И что ваши фермеры будут делать, когда голодная орда пойдет на них войной?

- Поток гуманитарной помощи и сопутствующий ему демографический бум не вечен, а один фермер может прокормить очень много людей, - тихо ответил Граф, - В том числе и профессиональных военных. Разделение труда – великая вещь.

- А еще ничто так не служит сплочению общества и росту социального капитала как регулярные нападения внешних банд грабителей, желающих поживится за счет твоего и твоих соседей урожая. Нашим фермерам это понадобится. Ведь они будут из разных племен, - добавил Поллит.

Семченко понимающе улыбнулся своим собеседникам. Они улыбнулись ему в ответ.

…

Уходя Семченко на прощание так сжал их в своих медвежьих объятьях, что Поллит явственно услышал, как трещат его ребра. Они с Графом вернулись в кабинет.

- Забавно, что основной проблемы Олесь так и не заметил, - вздохнул экономист, - Нельзя конкурировать с бесплатным товаром. Никак. Пока на Сараст идут потоки бесплатной продуктовой гуманитарной помощи, фермерство нерентабельно. Точка. Ну а планета так и будет зависеть от милости благотворительных фондов и программ гуманитарных продовольственных поставок.

- Работа и доходы очень многих людей зависят от того, будет ли продолжаться подобное состояние дел, - ответил Граф, - Но это уже не проблема Семченко. Это моя проблема.

- И вы ее решите?

- Я очень постараюсь, - усмехнулся старший дипломатический советник.