Таинственный, величавый в своем спокойствии Южный Урал, составляющий часть так называемой кондовой Руси, является моей родиной. Уверенный в себе, крепкий и привычный к перенесению невзгод, трудолюбивый и смотрящий прямо в глаза опасностям, свято оберегающий старинные обычаи — таков облик тогдашнего жителя Урала. Многие из этих черт, сохранившись до сих пор, славят уральцев, входивших в коренное ядро русского населения необъятной России.

Большой знаток уральского быта, Мамин-Сибиряк в своих романах, повестях и рассказах верно отразил жизнь Урала как своего времени, так и недалекого прошлого, которое еще захватило меня. Много воды утекло с тех пор изменился Урал, но и в наши дни уральцы полны энергии, решительны в поступках, упорны в труде и отважны в схватках с врагами нашего государства.

Я родился 20 сентября 1882 года в уездном города Златоусте Уфимской губернии, едва ли не в самом «мокром» по климату месте не только на Урале, но и на всей территории нашей страны. Как известно, борьба за существование не располагает простых людей к излишним размышлениям о древности рода. Деда своего со стороны отца я не знал, а сам отец скупился на воспоминания. Знаю только, что дед был донским казаком. Когда моему отцу исполнилось 15 лет, дед выписался из казачества и переехал на житье в город Саранск.

Отец мой, Михаил Петрович, родился в 1837 году, окончил Новочеркасское городское училище. Начал службу писцом в каком-то учреждении Саранска. В 1869 году он со своим отцом переехал в Уфимскую губернию. Здесь поступил на службу к купцу Федору Алексеевичу Злоказову. Три брата Злоказовых оказались «тысячниками». Мельников-Печерский описал их в своих романах «В лесах» и «На горах». Братья образовали торговый дом. Он просуществовал до самой Октябрьской революции. Злоказовы имели суконную фабрику около Екатеринбурга (Свердловска), пароходство по Тоболу и Иртышу, а также винный откуп в Уфимской губернии. Этим откупом занимался младший из братьев Злоказовых — Федор Алексеевич, основавший около Кусинского завода Златоустовского уезда при слиянии рек Ай и Арша Петропавловский винокуренный завод. В должности управляющего этим заводом и начал службу в торговом доме братьев Злоказовых мой отец.

Помню, что отец получал у Злоказовых 100 рублей жалованья в месяц при готовой квартире. Никаких прибавок за долголетнюю службу или наград не полагалось. По тем временам такое жалованье считалось вполне достаточным, но оно далеко уступало оплате управляющих крупными имениями в других местах России. Мать занималась хозяйством, присматривая за коровами, овцами, птицей…

Еще до введения казенной винной монополии отношение Федора Злоказова к моему отцу постепенно становилось все более сдержанным. Злоказовы из «тысячников» уже шагнули в «миллионщики». Подрастали их сыновья, которые стремились взять управление заводом в свои руки. Поэтому отца моего в 1894 году перевели на том же заводе на должность заведующего казенным винным складом с тем же окладом. Рабочий день длился восемнадцать часов. В награду за свою двадцатипятилетнюю службу у Злоказовых он получил семейный альбом Злоказовых.

Честный, прямой и неподкупный нрав отца не позволял ему какими-либо иными способами обеспечивать свое будущее. За долгие годы службы ему удалось скопить только 3000 рублей, которые были израсходованы на покупку в Златоусте на Большой Немецкой улице небольшого двухэтажного дома. Этот дом стал последним местом жительства моих родителей — в 1912 году отец ушел в отставку, покинув службу в казенной винной монополии. Здесь в сентябре того же года он умер.

Мать моя, Пелагея Кузьминична Ледомская, была третьей женой отца. Она вышла за него замуж в тот год, когда отец уже имел от первого брака трех сыновей и дочь (Виктор, Александр, Николай и Валентина). Старшему сыну было 15 лет, младшему — 7, а дочери — 8 лет. От второго брака отец детей не имел, поскольку жена через год после свадьбы умерла.

Дед мой со стороны матери, Ледомский, служил в Уфе секретарем дворянской опеки. Это считалось его государственной службой. Он умер рано, оставив жену (мою бабушку Юлию Николаевну Ледомскую) с пенсией 100 рублей в год и пятью детьми. Моя мать (родилась в 1838 году) была старшей. Когда умер дед, матери исполнилось 16 лет. Моложе на год был дядя Михаил Кузьмич. Владимиру и Людмиле исполнилось только по 8 лет, а самый младший — Василий — был еще грудным ребенком.

После смерти деда семья Ледомских осталась в тяжелом материальном положении. Мать моя начала работать учительницей в начальной школе, а дядя Михаил Кузьмич поступил писцом в Уфимское губернское казначейство. Через два года Михаил Кузьмич получил место бухгалтера уездного казначейства, и вся семья переехала с ним в Златоуст, где мать продолжала учительствовать, а младшие братья и сестры учились.

В 1881 году мои родители поженились. Матери исполнилось тогда 23 года. Отец был старше матери лет на 20, но я никогда не замечал каких-либо разногласий в их жизни. Отец много работал, и все заботы по дому лежали на матери. Дети отца любили мать — она заботилась о них не меньше, чем о своих.

Старший брат Виктор недолго учился в уфимской гимназии. В 17 лет он уехал из дому и поступил служить в бухгалтерию конторы Петропавловского завода. С тех пор он работал на заводах и приисках Урала и Сибири. Характерной его чертой была страсть к открытию самостоятельного золотоносного прииска. Но цели он не достиг. Домой он возвращался без денег и золота. Конец его службе в качестве «американского золотоискателя» положила женитьба на умной женщине. Ей удалось отвратить Виктора от непосильной для него ноши. Мне приходилось с ним мало встречаться. Умер он в Сибири уже после Октябрьской революции.

Второй брат Александр кончил только начальное училище, начал свою службу письмоводителем в конторе на том же Петропавловском винокуренном заводе. С введением казенной винной монополии вскоре уехал из дому, продолжая свою службу сначала конторщиком, а затем заведующим Челябинским винным складом. На этой должности Александр оставался до Октябрьской революции. С восстановлением в Советском Союзе винокурения и промышленности он снова служил, уже в пожилом возрасте, как эксперт, хорошо знавший винокуренное дело. Умер Александр в 1936 году.

Младший брат от первого брака отца, Николай, учился в Троицкой мужской гимназии, но, окончив шесть классов, бросил ее. Со временем он стал дельным бухгалтером и работал на различных заводах Урала. В 1912 году умер от разрыва сердца.

Старшая сестра Валентина была очень красива. В 16 лет ее выдали замуж за пожилого бухгалтера Усть-Катавского завода. Несмотря на то что у них уже было двое детей, сестра ушла от мужа. Второй ее муж погиб в 1916 году во время железнодорожной катастрофы близ города Кыштыма.

Первым от третьего брака отца в нашей семье был я. Всего у него и моей матери родилось семеро детей, но трое умерли вскоре после рождения. Осталось три брата (Борис, Евгений, Сергей) и сестра Юлия. Девятилетним мальчиком умер от менингита младший брат Сережа, и дальше уже втроем мы продолжали наш жизненный путь. Брат Евгений был на три года моложе меня, а сестра Юлия — на пять.

Мои первые сознательные впечатления в жизни относятся к периоду пребывания в Златоусте (в семье бабушки). По рассказам, меня считали слишком впечатлительным ребенком и за мной должны были наблюдать врачи. Но на Петропавловском заводе не было ни одного врача и ни одного фельдшера. «Тысячник» Злоказов не желал организовать медицинскую помощь своим рабочим и служащим.

Моя тетка, Людмила Кузьминична, была в то время совсем молодой. Она преподавала в начальной женской школе. Она-то, собственно говоря, и была моей воспитательницей и учительницей. Скромную, красивую и трудолюбивую девушку ее коллеги по школе считали глубоко преданной педагогическому делу. Когда мне исполнилось 11 лет, я учился в промышленном училище. В тот год Людмила Кузьминична вышла замуж за Лабутина, имевшего в Кыштыме свои торговые магазины и занимавшегося различными подрядами. После Октябрьской революции, оставшись со своей семьей почти без денег, Людмила Кузьминична некоторое время жила со мной. В 1934 году умерла.

Самый младший из моих дядей — Василий Кузьмич — учился в Оренбургской военной прогимназии. После окончания прогимназии два года находился вольноопределяющимся в 34-м пехотном Севском полку. В юнкерское училище не пошел, вернулся домой. Поступил в контору участка строившейся Самаро-Златоустовской железной дороги. Около двух лет работал на изысканиях Сибирского железнодорожного пути. Потом самостоятельно брал подряды на различных железнодорожных постройках, а вскоре обогнал своих братьев, крепко встал на ноги. После Октябрьской революции служил землемером в Шадринске. Умер в 1939 году.

Златоуст во времена моего детства считали уездным городком. В нем проживало 17 тысяч человек. Город располагал двумя казенными оружейными заводами.

Рабочие уральских заводов в те времена являлись полупролетариями. Работая на предприятиях, они одновременно вели и небольшое крестьянское хозяйство. Был развит кустарный промысел: изготовлялись ножи, вилки, другие предметы домашнего обихода.

В Златоусте не было ни одного среднего учебного заведения. Только к 1890 году здесь открыли первое ремесленное училище для мальчиков. Министерство просвещения не заботилось о народном образовании, а земство уезда не располагало средствами для того, чтобы строить школы, училища, содержать учителей.

Часто в нашем доме собирались представители администрации и интеллигенции со своими семьями. Можно сказать, что за исключением «аристократии» городка (горных инженеров) у нас бывало очень много гостей. Они приходили и на званые обеды, и на вечера, и просто на огонек. В большие праздники (Рождество и Пасха), по обычаю, в первые два дня с 12 часов и до позднего вечера делались визиты. Так как дяди и тетка также делали визиты, то дома гостей принимали бабушка и я.

Таким образом, первые мои шаги в жизни радовали родственников, позволяли им надеяться, что из меня может выйти образованный, «светский» молодой человек. Впоследствии же все получилось наоборот.

…В родном доме я появлялся лишь на рождественские каникулы, а затем проводил в нем два летних месяца. На Рождество приезжал только на третий день: тогда в Златоусте, в здании общественного собрания, устраивалась елка… В 1931 году, уже командуя войсками Приволжского военного округа, я приехал в Златоуст. Заехал в городской Совет, чтобы договориться о расквартировании вновь формируемых частей Красной Армии. И сколь велико было мое изумление, когда я, перешагнув порог горсовета, убедился, что он размещен в доме бывшего общественного собрания. Побывал и в том зале, где когда-то мальчиком я бегал вокруг елки.

Как и многие другие мальчики, в детстве я увлекался военными играми. В памяти старших людей были воспоминания о Русско-турецкой войне 1877–1878 годов. И в углу моей комнаты висели лубочные картины и портреты героев этой войны.

Наш дом посещал довольно пожилой полковник — воинский начальник Златоуста. Он приезжал к нам в праздники с визитом в полной парадной форме, с шашкой. Я считал своим долгом также наносить визиты полковнику. Надевал новый костюм, у старшего дяди выпрашивал охотничий кинжал (он охотно удовлетворял мою просьбу) и твердым шагом направлялся к Златоустовскому военачальнику. Он встречал меня приветливо, интересовался, какие военные игры увлекают мальчиков. Полковник спрашивал, люблю ли я книги. Когда мой дядя Владимир Кузьмич уезжал в город Курган, то предоставил мне отдельную комнату и библиотеку, в которой преобладали книги русских классиков. Книги я читал запоем. С трудом можно было отправить меня во двор или на улицу, чтобы подышать свежим воздухом, — не мог расстаться с интересной книгой.

Глубокое впечатление осталось от того, что я узнал из книги «Дубровский» Пушкина. Жизнь в лесу, месть помещикам… Интересно! Я увлекся и решил набрать соучастников, чтобы мстить помещикам. Но только мой приятель Коля Мышкин присоединился ко мне. Пересказав ему содержание «Дубровского», я предложил: «Коля, давай спрячемся в ближайшем лесу около Златоуста и начнем грабить богатых». Коля согласился. Мы договорились, что запасемся сухарями и порохом. Охотничье ружье и кинжалы предполагалось взять у дяди Михаила Кузьмича. Порох охотничий мы беспрепятственно купили в лавке, продавец которой хорошо знал моего дядю. Сухари накопили. Я предупредил своего друга, что в следующий его приезд мы уйдем из дому и сделаемся «дубровскими». Все шло хорошо. Мечты заносили меня далеко. Через неделю Коля со своей матерью приехал к нам. Бабушка позвала меня в гостиную. Колина мать была в слезах. Оказывается, Коля не выдержал, рассказал своей матери о том «злодействе», на которое я его подбил. Конечно же, я получил хороший нагоняй и должен был честным словом подтвердить, что ни в какие авантюры не буду сманивать Колю, и сам в них не пущусь. Хорошо, что меня еще не лишили права пользоваться своей библиотекой.

По-иному шла жизнь в доме моих родителей на Петропавловском винокуренном заводе. Он располагался в 40 километрах к западу от Златоуста, в предгорьях Главного Уральского хребта. Вокруг завода тянулись бедные башкирские деревни. Смешанный лес, всхолмленная местность, речки Ай и Арша украшали пейзаж и создавали в этом районе здоровый климат. Приезжая летом домой на каникулы, я со своим братом и сестрой проводил здесь в играх весь день на воздухе. Собиралось много детей, живших поблизости. В сопровождении старших мы ходили в лес за грибами, ягодами. Их в лесу было в изобилии. Нравилось нам кататься на лодках. Одним словом, хорошо проводили время, и оно летело быстро. Один из моих товарищей любил складывать маленькие печи, используя известняковые камни. Потом эти печки мы затапливали. Отец, боясь пожаров, строго запрещал эту игру, и мы украдкой уходили в лес, осторожно разжигали там запретные печи.

Когда наступали вечера, мы увлекались еще одним занятием — отводили лошадей в ночное. Нам удавалось проехаться верхом, а обратно 2–3 километра шли пешком.

С большим удовольствием мы сбивали сливочное масло и вообще помогали матери. Она не признавала консервов. Различные соления, копчения заготовляла всегда сама.

Иногда отец брал меня на башкирский праздник «сабантуй». Туда его приглашали крестьяне окрестных деревень. Меня восхищали борьба, скачки и танцы. Праздник завершался угощением башкирскими кушаньями. В блюдах преобладала конина. Иногда победителю в том или ином состязании в виде приза преподносили хороший мосол конины. Победитель тут же с аппетитом съедал его.

В скачках на дистанции 20–50 километров участвовали кони из различных деревень. Каждая деревня помогала состязавшимся: односельчане подскакивали, стараясь на ходу подтолкнуть уже уставшего коня, с гиком появлялись у финишного столба.

Жизнь среди башкир позволила мне немного усвоить их язык. Когда я вырос и нес воинскую службу в Туркестане, чувствовал, что знание башкирского языка приносило мне немалую пользу.

Годы шли. Я продолжал начальное образование в Златоусте. В 1890 году меня, восьмилетнего мальчика, воспитанного в некотором смысле в либеральном духе, поразил возникший в Златоусте бунт ссыльных. Дело в том, что в конце 1889 года в Златоуст прислали несколько сот рабочих, бастовавших на каком-то заводе в центре России. Для них отвели бараки. На питание ссыльному выдавалось 10 копеек в день. Прожить на эту сумму было трудно. На работу ссыльных не брали, воровать они не могли.

Однажды в первый день Рождества дома оставались только бабушка и я. Слышим звонок! Я подбежал, чтобы открыть дверь, думал, что явился кто-нибудь визитеров, но это пришли рабочие. Они поздравили нас с праздником. Бабушка поблагодарила их, дала им денег и полное блюдо пирожков. Рабочие-ссыльные были очень довольны.

Помню, как-то зимой 1890 года группу ссыльных вызвали в местное полицейское управление. Оно помещалось на нашей улице. Какой разговор был у рабочих с исправником, я не знаю, но только управление было разгромлено, исправник убежал через двор, вскочил на извозчика и поскакал по нашей улице в центр города. За ним с поленьями бежали ссыльные. Из окна я наблюдал эту картину. Вскоре толпа рабочих бросилась назад, а за ней с шашками наголо гнались полицейские, по улице шла местная колонна солдат. Стрельбы не было, но, как рассказывали потом, многих рабочих избили прикладами и ранили штыками. К наступлению темноты всех этих рабочих посадили в тюрьму и вскоре увезли из Златоуста…

Десяток лет спустя на главной площади Златоуста по приказанию уфимского губернатора полиция расстреляла многих рабочих.

По-разному переживали эти события в городе. В нашем доме симпатии были на стороне ссыльных рабочих, а действия полиции сильно порицались.

…В семье бабушки произошла большая перемена: женился старший мой дядя. Прожив полгода с молодыми, бабушка с теткой переехали в Курган к Владимиру Кузьмичу и жили с ним. Бабушка была очень религиозной. Мне подходило время поступать в среднее учебное заведение. Сам я не слышал от отца о намерении отдать меня учиться в духовное училище, но тетка и дядя говорили мне об этом. Однако судьба была решена в другом направлении. С помощью тетки я продолжал усиленно готовиться к поступлению в Красноуфимское промышленное училище.

Летом 1893 года я жил с теткой на станции Смолино, на Смолинском соленом озере, в 10 километрах от Челябинска. В конце июля вместе с теткой я выехал в Златоуст, а затем на Петропавловский завод, чтобы оттуда поехать с матерью в Красноуфимск.

Кончилось беззаботное детство. Начиналась серьезная учеба.