После социальной революции и смерти ее первого Вождя пространство свободы в стране все более сужалось и ярко выраженные тоталитарные тенденции заполняли освободившуюся социальную нишу. Развитие событий в России принимало характер, угрожающий тяжелыми последствиями для ее народа. Страну повели по пути, идущему вразрез с Космической эволюцией и ее законами.

…28 мая 1926 года небольшой экспедиционный отряд пересек советско-китайскую границу в районе озера Зайсан. В отряде находились русский художник Николай Константинович Рерих и его жена Елена Ивановна. Они отклонились от маршрута своей Центрально-Азиатской экспедиции, чтобы выполнить задание тех, кто создавал уже в это время книги Живой Этики. В Москву Рерих привез письмо, ларец с землей Гималаев, свои картины и рукопись книги, которую надеялся издать в России.

В письме Учителя, их называли в Индии Махатмы, или Великие Души, обращались к советскому народу. «На Гималаях мы знаем свершаемое Вами, — писали они. — Вы упразднили церковь, ставшую рассадником лжи и суеверий. Вы уничтожили мещанство, ставшее проводником предрассудков. Вы разрушили тюрьму воспитания. Вы уничтожили семью лицемерия. Вы сожгли войска рабов. Вы раздавили пауков наживы. Вы закрыли ворота ночных притонов. Вы избавили землю от предателей денежных. Вы признали, что религия есть учение всеобъемлющей материи. Вы признали ничтожность личной собственности. Вы угадали эволюцию общины. Вы указали на значение познания. Вы преклонились перед Красотою. Вы принесли детям всю мощь Космоса. Вы открыли окна дворцов. Вы увидели неотложность построения новых домов Общего Блага! Мы остановили восстание в Индии, когда оно было преждевременным, также мы признали своевременность Вашего движения и посылаем Вам всю нашу помощь, утверждая Единение Азии».

В письме Учителя как бы подводили итоги обеих русских революций, Духовной и социальной, указывали на то положительное, что народу удалось сделать за это время, обращая внимание на ликвидацию мешающих будущему элементов прошлого. Когда мы оцениваем это письмо лишь с точки зрения социальной революции, а делаем мы всегда именно так, то возникает, как правило, ложное представление о взглядах авторов письма. Эти взгляды обуживаются и сводятся однозначно к поддержке всех акций социальной революции, к одобрению всей политики большевиков. Смысл письма имел более широкое значение, уровень его сопрягался с задачами Космической эволюции, которые были сформулированы в пространстве Духовной революции. Отметив ликвидацию явлений и институтов прошлого, мешающих дальнейшему восхождению по лестнице эволюции, Махатмы написали слова, которые нуждаются в дальнейшем осмыслении: «Вы угадали эволюцию общины. Вы указали на значение познания. Вы преклонились перед Красотою. Вы принесли детям всю мощь Космоса». Эти строки относятся к моментам Духовной революции. Они как бы предопределяли дальнейшее развитие страны, указывали на духовно-эволюционные цели этого развития. В какой мере эти цели могли быть реализованы, зависело от уровня сознания тех, к кому обращались авторы письма, стараясь дать понять им эволюционный характер свершенного. Не только крушение старого, истощившего свою энергетику мира составляло смысл революции, этого «взрыва материи», но главное заключалось в создании Нового Мира на иных духовных и эволюционных основах. Проникая в суть эволюционных и исторических процессов XX века, Учителя понимали, сколь значителен и опасен был период, к которому подошла страна в 1926 году.

В привезенной Рерихом книге «Община» кроме вопросов Космической эволюции шла речь и о делах земных, которые касались России и ее будущего. Учителя блестяще владели методикой исторического прогноза и хорошо понимали, что в ситуации, сложившейся в стране, существуют возможности для альтернативных решений. Они как бы обращались к покойному Вождю, посылая ларец со священной гималайской землей «на могилу брата нашего Махатмы Ленина». Семь картин Рериха составляли серию «Майтрейя». Их сюжеты имели отношение к легенде о наступлении светлого века добра и справедливости.

В Москве приехавших приняли два наркома — Г. В. Чичерин и А.В. Луначарский. Оба они были сподвижниками покойного Вождя, но их влияние и власть уже ослабевали под напором наступавших перемен. Оба выслушали Рерихов, но ни Космическая эволюция, ни принципы буддийской философии, ни известия о Махатмах их не заинтересовали. Они были, как и их Вождь, ортодоксальными марксистами и не считали нужным заниматься пустяками.

Их больше волновали земные дела, беспокоило собственное шаткое положение и надвигающиеся политические изменения. Рукопись «Общины» в Москве не увидела света. Год спустя она вышла на русском языке в Монголии, где пролегал маршрут рериховской экспедиции. «Община» затрагивала важнейшие моменты Русской революции и послереволюционного периода России. Не в состоянии остановить разрушительные процессы, идущие в стране и направленные, в первую очередь, против национальной Культуры и самого Духа народа, Учителя пытались разъяснить губительную суть подобных процессов, предупредить о тех страшных последствиях, которые неизбежно возникнут, если все это не прекратить.

Они писали о том, что без прошлого нет будущего. Они утверждали, что, каким бы путем ни шел тот или иной народ, его дальнейшее развитие немыслимо без тех духовных накоплений, которые были сделаны этим народом за предыдущие века. Только такие накопления являются реальной опорой в эволюционном восхождении. «Так надо строить, чтобы все прошлое совпало с будущим. Разрушается все ошибочное и случайное, но нить знания не должна быть нарушена. Не уступки прошлому, но поток вечности». Поток вечности нельзя прерывать, иначе взбунтовавшаяся энергия Времени снесет рискнувших это сделать. «Роскошь разрушения отошла на страницы истории. Мир нуждается не в новых элементах, но в новых сочетаниях. И путь нового завоевания озарен не заревом пожаров, но искрами вновь привлеченной энергии». В этих словах был заключен важнейший смысл. В течение тысячелетий культурно-духовная эволюция готовит новые комбинации элементов, ее составляющих, чтобы в определенный момент придать им то необходимое энергетическое качество, которое сформирует новый, более высокий виток в эволюции человечества. «Вновь привлеченная энергия», соответствующая такому энергетическому качеству, становится творческим началом предстоящего витка.

Смысл эволюции всего живого заключается в восхождении от низшего к высшему, от простого к сложному, от несовершенного к совершенному. Объединение как один из основных принципов эволюции является механизмом этого восхождения. В человеческом обществе объединение требует развития сотрудничества, или кооперации, как называет этот процесс «Община». Община, или коммуна, являясь одной из основных эволюционных тенденций обустройства человеческого общества, содержится в объективной энергетике человека, как бы заложена в ней. «Как из наблюдения земного пути рождается представление об эволюции, так каждый человеческий организм носит общину в своем строении». Иными словами, идея общины, или коммуны, есть элемент объективного природно-энергетического уровня. «…Учение Общины должно идти в согласии с явлениями энергии». Но можно ли считать, что община, или коммуна, о которой пишут Учителя, есть тот же самый коммунизм, который содержится в доктрине Маркса и Ленина? Конечно нет. Понятие это, трактуемое Учителями с позиций нового мышления, носит в «Общине» более широкий и глубокий философский смысл, нежели просто социально-экономическая категория. Коммуна, по мысли Учителей, является пространством для духовного совершенствования человека и развития его свободного творческого труда. В связи с этим возникает важнейшая проблема собственности. Подходы к решению этой проблемы авторов «Общины» и руководителей Русской социальной революции были кардинально противоположными. Первые брали в основу Дух, внутренние побуждения человека и уровень его сознания, вторые же грубо вмешались в уже сложившуюся экономику России, директивами ликвидировали частную собственность, создали условия для ее перераспределения в пользу классов и партии, пришедших к власти. Такие насильственные и поспешные действия, совершаемые в стране с общим низким сознанием, привели к ряду губительных последствий и в материальной, и в нравственной сферах. Лозунг «Грабь награбленное» создал необратимую цепную реакцию. Русский писатель В.Г. Короленко писал в те годы в одном из писем А. В. Луначарскому: «Вы убили буржуазную промышленность, ничего не создали взамен, и ваша коммуна является огромным паразитом, питающимся от этого трупа. Все разрушается: дома, отнятые у прежних владельцев и никем не реставрируемые, разваливаются, заборы разбираются на топливо, одним словом, идет общий развал… Лучше всего живется всякого рода грабителям. И это естественно: вы строите все на эгоизме, а сами требуете самоотвержения».

Социальный эгоизм и самоотвержение не могли существовать рядом. В этом заключалось одно из острейших противоречий социальной революции. Оно разрешилось вытеснением самоотвержения всепоглощающим социальным эгоизмом. «Чувство собственности, — писали авторы „Общины“, — измеряется не вещами, но мыслями. Так, Община должна быть принята сознанием. Можно иметь вещи и не быть собственником». Большинство тех, кто упразднял во время революции частную собственность и перераспределял ее по своему сознанию, являлись духовными собственниками. А это состояние души было во много раз сильней, нежели материальное владение каким-либо имуществом. Ибо духовное собственничество имеет более сильную энергию, чем материальное. «Отказ, как мы знаем, — писала некоторое время спустя Елена Ивановна Рерих, — должен быть проявлен в сознании, в духе, и все остальное приложится. Также и отказ от собственности. Можно жить в полной нищете и быть привязанным к собственности, так же, как находиться среди вещей и не быть связанным ими. Решительно все измеряется лишь степенью сознания».

Только внутренняя, духовная перестройка может избавить человека от синдрома собственника, и, пока этого не произошло, он будет им всегда, причем в самом грубо материальном смысле этого слова. Подмена чувства собственности, являющегося духовной категорией, материальной субстанцией этого явления представляется одним из крупных и бедственных искажений в духовном движении социальной революции.

Есть вещи — ты собственник, нет вещей — не собственник. Эта примитивная, «плоская» концепция сдвигала и нарушала этические и нравственные ориентиры самой революции. Зависть, порождение неверно понятого экономического равенства, и канонизированный государством грабеж (крестьяне грабили помещиков, комбедовцы — «справных» крестьян, репрессивные органы — арестованных активистов по борьбе с кулачеством и т. д. и т. п.) губили в самом зародыше ростки новых комбинаций жизнеустройства страны и укрепляли старые, как фиговым листком прикрытые громкими лозунгами.

«Современные вожди считают, — проницательно отмечено в одной из книг Живой Этики, — что строят Новый Мир, но никому не приходит на ум, что их Новый Мир есть оскал старого. Новый Мир идет новыми путями». Живая Этика по-иному решала проблему «брать или давать». «Жертва несчастья — так называли вступившего в общину по безысходности. Потерпев полную неудачу, человек жертвовал несчастье свое, и цена неудачи была несчастна. Но именно принесший несчастье считал наибольшим вкладчиком себя: он и пожертвовал, он и отказался, он и предпочел, он ждущий и предъявляющий счет. Мы предпочитаем жертву счастья. Кому есть от чего отказаться, тот менее ждет платы. Так стройте общину по вехам пожертвований». Теперь, когда мы обрели драматический опыт наших социальных переустройств, невозможно отрицать справедливости вышесказанного. Человек, сознательно и бескорыстно участвуя в строительстве Нового Мира, отдает. Заведомо ложная концепция — я строю новое общество, чтобы взять, — бесплодна и не выдерживает нравственного испытания.

Социальный эгоизм, о котором писал В.Г. Короленко и который был одним из важнейших идеологических моментов марксистского учения, постепенно превращался в социальную самость. Эта самость выедала и разрушала этическое ядро, которое существовало в народе, в его духовной культуре. С постулата «во имя свое» были сняты все ограничения и стыдливые прикрытия. Господствующий класс становился самым самостным и терял последние этические традиции, требуя для себя самого привилегированного места под солнцем и идеологически оправдывая любой произвол и насилие, сделанные «во имя свое». Отождествляя «во имя свое» с «во имя Общего Блага» («во имя Отца Моего»), правящие революционеры сдвинули все нравственные ориентиры, что привело к утрате разделительных линий между «во имя свое» и «во имя Общего Блага», иными словами, между Добром и злом.

И если между Вождем, который, несомненно, действовал «во имя Общего Блага» и брал ради него все грехи на душу свою, и основной массой участников революции, действовавших «во имя свое», существовало острейшее противоречие, что составляло основную трагедию Ленина, то явившийся ему на смену Сталин был не знаком с подобными внутренними борениями и действовал «во имя свое» во всех направлениях своей политики. И это «во имя Отца Моего» и «во имя свое» и составляли главный духовный водораздел между Вождем и пришедшим вслед за ним правителем. Качество духа того и другого определили результаты их деятельности и характер создаваемого каждым из них государства. Так отрицавшийся тем и другим Дух оказался той основой, которая определила характер и особенности их правления.

У Сталина была своя тактика по отношению к Ленину, которая позволила ему жить и действовать «во имя свое», прикрываясь именем того, кто жил совсем по другим меркам.

Через много лет нам стало известно о завещании Ленина, в котором он выражал сомнение в том, сможет ли Сталин, оставаясь на посту генерального секретаря ЦК партии, занимать этот пост без ущерба для самой партии. Документ был написан Лениным в 1924 году и адресован XIII съезду партии, но не был прочитан на съезде соратниками Ленина, как об этом просил Вождь. Потом письмо на много лет исчезло в секретных архивах. Пользуясь своим положением генсека, Сталин «приватизировал» сначала самого Вождя, выступив на его похоронной церемонии в качестве любимого ученика и преемника. Многим из ленинского окружения были уже тогда известны разногласия между Лениным и Сталиным. Но они предпочли не принимать этого в расчет. Затем преемник завладел интеллектуальным наследием Вождя революции и установил монополию на его толкование. Лозунг «Сталин — это Ленин сегодня» полностью подтверждает содеянное. Наследие великого человека, находясь в руках Сталина, теперь служило сталинскому «во имя свое».

Отождествив себя с Лениным, Сталин говорил теперь как бы от его имени, трактовал и искажал ленинские положения, «развивал» их, как хотел, использовал ошибочные моменты в теории Вождя, пытаясь оставить в тени то, что уже было откорректировано самим Лениным в его практической деятельности. Живая ленинская мысль, гибкая и подвижная, забронзовела и была превращена его преемником в тяжелый статичный монумент «вечно живого учения». Монумент был призван прикрывать всю деятельность преемника и идеологически ее оправдывать.

Начиная с тридцатых годов имя и наследие покойного Вождя постигались лишь через деяния и имя живого правителя. Последний формировал нужный ему человеческий образ Ленина, его политический и интеллектуальный имидж. Действуя в совершенно иной исторической обстановке, Сталин пытался, ссылаясь на Ленина, переносить в жизнь букву, а не дух ленинской мысли. И если буква не совпадала или не ложилась на другую историческую обстановку, то человек, назвавший себя вождем, насильственно подгонял практику исторической жизни страны под эту букву. Жизнь сопротивлялась этому насилию, и страна платила за это миллионами жизней ни в чем не повинных людей. Сталин, например, оправдывал массовые репрессии якобы обострением классовой борьбы в период построения социализма, механически перенося ленинские положения периода революции и гражданской войны в иную историческую действительность. Таких примеров можно привести немало. Не имея за собой собственного оригинального интеллектуального накопления, социально-философских открытий, Сталин как бы «проедал» ленинское наследие, укладывая огромную страну в прокрустово ложе собственных вымыслов и мифов. Он самым жестоким образом рубил все то, что не укладывалось в мифологию этого ложа.

«Не вытравив сталинский стереотип, — писал один из видных советских историков Л. Оников, — невозможно правильно оценить роль и значение Ленина, смыть с него ту грязь, которой его обливают. Вот где корень того, что его сегодняшние критики оценивают Ленина и его деятельность, как бы протекающую в структуре той единоначальной, тоталитарной системы, которую утвердил Сталин с начала 30-х годов, уничтожив все проявления демократии, и прежде всего партийной».

В книге «Община», если в нее внимательно вчитаться, Вождь отделялся от того, кто в это время пришел к власти в России. И это отделение пронизывает многие параграфы книги. Понимание общины, или коммуны, Учителями, действовавшими в пространстве эволюции и Духовной революции, коренным образом отличалось от сталинского и тех, кто поддерживал его. Основой общины, утверждали Учителя, должен быть труд. Труд добровольный, творческий, свободный и приносящий радость. Качеством труда общинников определяется их уровень сознания. Для самой России общинное устройство не было чем-то новым. Еще в XIV веке святой Сергий Радонежский создал монашеские общины. Такое общинное житие в значительной мере опиралось на общинное устройство русской деревни и общинную психологию русского крестьянства. Возможно, поэтому, вкупе с остальными факторами, идея коммунизма, принесенная Русской революцией, нашла в нем с самого начала непосредственный отклик. Сразу же после революции появились трудовые крестьянские коммуны. Среди них было и немало таких, которые объединяли духовных единомышленников. Например, приверженцев идей Л.Толстого, разного рода религиозных сектантов и т. д. О последних мы находим упоминание в интереснейшем документе — «Докладной записке о том, как поднять урожайность и усилить колхозное строительство», написанной в 1929 году:

«…есть и такие крестьяне, которые уже изжили собственническую психологию и давно уже вполне искренне, по глубокому своему убеждению, а не по нужде только, стремятся к социализму и коммунизму, каковы, например, духоборы и другие сектанты-коммунисты, которые создали образцовые колхозы…».

Автор записки, выступая против принудительной коллективизации, обращал внимание на необходимость духовной основы для коммуны, или колхозов. Однако на высказанные в записке мысли никто не обратил внимания. Известно, что коллективизация нанесла непоправимый урон не только самому сельскохозяйственному производству, но и духовной основе деревни, ее традиционной культуре. То, что было ясно немногим в 1929 году, предвидели авторы «Общины» еще в 1926-м: нарушение принципов общинного устройства, разгул насилия, отчуждение от государства духовной основы, резкий поворот к казарменному социализму. Их предупреждения тоже не были услышаны. Свободная воля вождя-диктатора постепенно превращала объективную эволюционную тенденцию к объединению в тоталитаризм. Была искажена идея общины и сотрудничества, нарушены неведомые руководству страны Великие законы Космоса. «Людской миллион в шеренгах на парадных площадях, — писал Тейяр де Шарден. — Людской миллион, стандартизированный на заводе. Моторизированный людской миллион… И все это приводит лишь к самому ужасному порабощению! Кристалл вместо клетки. Муравейник вместо братства. Вместо ожидаемого скачка сознания — механизация, которая как будто неизбежно вытекает из тотализации…».

«Явно перед вами, — читаем мы на страницах „Общины“, — брошены в грязь большие ценности. Явно попираются пути к Мировой Общине». И еще: «Невежество будет худшим основанием. Страх и подлость займут ближайшее место». Причины порождали следствия. Строители послереволюционной России принимали желаемое за действительное. Среди многих ошибок они совершали и эту, которая принесет им потом неисчислимые беды. Разноцветный занавес манящей иллюзии скроет реальность. Ориентиры сдвинутся, и очевидное отождествится с действительным. На пути к Новому миру возникнет одна из самых коварных опасностей. «Надо наблюдать не так, как хочется, но так, как есть в действительности», — предупреждали Учителя. «Строитель не может фантазировать о почве под зданием. Такое положение тем более преступно, что материальное воззрение дает самые неограниченные, законные возможности». Порожденные отклонением от пути, иллюзии держались на лжи, осознанной для тех, кто был заинтересован в таких иллюзиях, и неосознанной для тех, кто покорно и бездумно следовал за иллюзионистами. Устная и письменная ложь мутным потоком разливалась по стране, захватывая все новые и новые этажи правящих структур. Учителя же «именем будущего человечества» предостерегали, в первую очередь, от лжи в книгах. «Ложь в книгах должна быть преследуема как вид тяжкой клеветы <…> Занимать ложью место народных книгохранилищ — тяжкое преступление». Они выступали против «рабской угодливости», против страха, против «младенческого материализма», который искажал и обуживал восприятие реальных процессов, идущих в Мироздании и человеческом обществе. Учителя проницательно и точно определили носителей таких качеств. «Помните, что не безграмотный народ будет яриться против действительности, но эти маленькие грамотеи свирепо будут отстаивать свою близорукую очевидность. Они будут думать, что мир, заключенный в их кругозоре, действителен, все же остальное, им невидимое, является вредной выдумкой. Что же лежит в основе этой нищенской узости? Та же самая, вид изменившая, собственность. Это мой свинарник, и поэтому все вне его — ненужное и вредное. Это моя очевидность, и поэтому вне ее ничего не существует».

Эти «маленькие грамотеи», распространившие чувство собственности и на духовную жизнь народа, представляли самую большую опасность для культуры страны. Именно на них, тщеславных и амбициозных «первопроходцах», поднялся вождь-диктатор. Авторы «Общины» разглядели его достаточно ясно еще в 1926 году. Они не назвали его имени, понимая, что обстановка этому не благоприятствует. Отдельные же их замечания дают нам достаточно реальное представление о конкретном человеке, которого страна тогда только что начинала называть вождем. Они предвидели многие его действия. «Также непристойно для водителя переменить направление на обратное», — читаем мы. «Община» обращала внимание на недопустимость у вождя низкого сознания и в то же время давала понять, что данное обстоятельство уже являлось для страны реальностью. «Сектант мечтает забрать власть для подчинения всего своему негибкому сознанию». И далее: «Руководство массами обязывает к расширению сознания» Вот еще несколько высказываний, носящих конкретно-оценочный характер. «Не можете идти уверенно, думая о скудости вождя». «Плох вождь, скрывающий истинную опасность. Преодолеть ее можно лишь полным знанием». «Человек, сеющий ужас, сам безумно боится».

1926 год был тем переломным моментом, когда перед страной встал выбор: или Общее Благо, или «тьма фетишизма». Победило последнее. «Напомним о свойствах, совершенно недопустимых в общине: невежество, страх, ложь, лицемерие, своекорыстие, присвоение, пьянство, курение и сквернословие». Все это со временем возникло не только в общине, но и в государстве в целом. К этому черному списку Учителя присоединили и насилие, против которого предупредили особо. «…Из всех насилий самое преступное и уродливое зрелище являет насильственная коммуна. Каждое насилие обречено на реакцию, а самое худшее насилие обречено на реакцию самую худшую». Через три года страна оказалась свидетельницей насильственной коллективизации, а через несколько десятков лет — «самой худшей реакции»: развала аграрной основы страны и нравственного упадка деревни.

Предчувствие жесточайших репрессий, идеологически оправдываемых ложной сталинской теорией усиления классовой борьбы по мере строительства социализма, находим мы на страницах «Общины». «Ни капиталистический сыск, ни инквизиторские тюрьмы недопустимы». И еще. «Труд невозможен среди вражды, — опережая надвигающееся, пишут авторы „Общины“. — Строение немыслимо среди взрывов ненависти. Содружество борется с человеконенавистничеством». Насилие сопровождалось всякого рода запретами, ограничениями и отрицаниями. «Запретом и отрицанием не повторите тиранов и изуверов. Невежеством и чванством не уподобьтесь золоченым дуракам».

Невежество и насилие препятствовали росту сознания, лишали человека способности отличать добро от зла, рабство от свободы. «Вы хотите затушить пламя знания, но невежественная община — темница, ибо община и невежество несовместимы». Авторы «Общины» предвидели превращение общинного, или социалистического, устройства в примитивный казарменный социализм, с принудительной уравнительностью вместо свободного равенства, с всесторонним подчинением вместо свободы, и предупреждали об этом. Они видели, что новый вождь неуклонно вел страну к этому. «Скажут: „Мы для общины отказались от радостей“. Ответьте: „Какая кладбищенская ваша община, если она на постном масле!“ Как слезливо унылы лишения! Как облизываются они на запретные лакомства!

Явление лишений незнакомо Нам, ибо вмещение исключает лишение. Учение Наше представляет мир богатым, радостным и увлекательным. Нигде не указаны вериги и бичевания». В этом небольшом фрагменте точно показана психология насильственной казарменной коммуны. Искусственные лишения во имя мифологического будущего — для одних и вседозволенность — для других. Тяга к «запретным лакомствам» превратит потом эти «лакомства» в цель жизни для многих.

Община, или коммуна, в истинном, духовном ее смысле в России не состоялась. Революция, ведомая ложными целями и представлениями, задушила ее. Тоталитарное государство подменило ее коллективизмом или принудительной коллективизацией.

Общинность и коллективизм, понятия как бы похожие друг на друга, на самом деле являются противоположными по своему духовному содержанию.

«Нужно решительно установить, — писал Бердяев, — что личность противоположна не общине и общинности, а вещи и коллективу <…> Коллективизм глубоко противоположен пониманию социализма как превращения человека из объекта в субъект, он именно имеет тенденцию превращать человеческую личность в объект». И еще: «Коллективизм всегда утверждается через насилие над человеческой личностью. Коммюнотарность и соборность всегда признают ценность личности и свободу». Эти мысли русского философа полностью созвучны тому, что мы находим на страницах «Общины», предупреждения которой тогда так и не дошли до народа России и не были приняты его вождями.

Коллективизация разного рода и принудительное насаждение коллективизма как одного из устоев идеологии тоталитарного государства создали условия для «околлективизирования» основных духовных категорий человека, в первую очередь его совести. Помните, Великий Инквизитор проницательно сказал: «Но овладевает свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть». Но если можно «коллективизировать» землю, заводы и, наконец, самого человека загнать в шеренги, то совесть, являясь производной Духа, есть, по выражению Бердяева, «глубина личности, где человек соприкасается с Богом». Иными словами, совесть есть духовная форма нашей связи с Высшим и в силу этого является глубоко индивидуальной. Провести коллективизацию совести не удалось даже «гению всех времен и народов». Ее можно было только коллективно удушить, что и было сделано. Загнанная в иллюзорную коллективную форму, совесть под воздействием страха постепенно умирала в сужающемся пространстве слабеющего человеческого Духа, чтобы превратиться затем в полное ее отсутствие. Такой человек, подчиняясь коллективу себе подобных, спокойно, «как все», уходил от нравственного выбора, переставал слушать душой и сердцем то внутреннее сражение между Светом и тьмой, которое происходит в каждом из нас, а потом оказывался неспособным отличить эту тьму от Света, зло от добра. Он с готовностью принимал указания «сверху», разъясняющие ему, «что такое хорошо и что такое плохо». «Наверху» судили об этом «хорошо» и «плохо» весьма своеобразно, ибо утрата совести начиналась с этого самого «верха».

Потеря или притупление индивидуальной совести в «коллективизированном» обществе привели к старому историческому феномену — потребности коллективного поклонения. Об этом явлении все тот же Великий Инквизитор сказал мудрые и беспощадные слова: «Ибо забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать то, пред чем мне или другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтоб и все уверовали в него и преклонились пред ним, и чтобы непременно все вместе». Вот это коллективное преклонение и есть коллективное рабство, рабство добровольное, принимаемое «с радостью и благодарностью». Материя жизни тоталитарного государства вытесняла Дух во внутреннем энергетическом пространстве человека, сокращала его границы, отнимала его «жилплощадь».

В этом сжимании пространства Духа заключалась одна из важнейших особенностей тоталитарного государства, которая влияла на исторический процесс, искажала его, стараясь увести его из вечности в кратковременность тоталитарного кошмара. И в этой кратковременности ложный учитель манипулировал сознанием людей, встречая их полное согласие и поддержку. Без такой поддержки тоталитарное государство не могло бы состояться. В этом странном процессе «верха» и «низы» шли как бы навстречу друг другу, чтобы сотворить то, что можно было бы назвать религией, но с обратным знаком. Такой феномен мог возникнуть только на почве России, с теми особенностями ее народа, о которых было упомянуто выше. В этом процессе духовная энергия «странничества», которую не смогли уничтожить даже жесточайшие репрессии тоталитаризма, ибо Дух неуничтожаем, была переработана всеми неправедными методами в энергию ложной религии. Здесь вновь со всей силой вступает на арену духовной жизни еще одна великая подмена, в которой явление коллективизма, навязанного насильственно народу, сыграло важную роль. Речь идет о попытке объявить царство Кесаря Царством Божиим, заменить одно другим, придать относительности царства Кесаря абсолютность внеисторического Царства Божия. «Коллективизм, — писал Н.А. Бердяев, — есть однопланность. Он идет не к преображению этого мира в Царство Божие, а к утверждению в границах этого мира Царства Божия без Бога, а значит и без человека, ибо Бог и человек неразрывно связаны. Утверждение одного человеческого плана есть неизбежное отрицание человека».

Таким образом, одно искажение или подмена привели к следующему — к превращению марксистской теории в своеобразную религию, но без Духа и без связи с Высшим. Пользуясь авторитетом такой религии, можно было произвольно, в интересах тоталитарного государства, трактовать, урезать и искажать «вечно живое учение». И тогда, обожествленное, но потерявшее остатки своей жизнеспособности, оно стало мощной идеологией государства и его народа. Этому способствовало еще одно обстоятельство, которое объясняет факт приятия ложной религии «низами». Если духовная энергия «странничества» была переработана в ложную религию, то в «низах» произошло то же самое — трансформация естественной религиозности человека, что составляло уже массовое явление.

Какие бы эксперименты, какие бы подмены ни производились с сознанием, искоренить природное религиозное чувство в человеке невозможно. Это чувство — одна из важнейших составляющих его Духа, оно унаследовано от космической его изначальности. В тоталитарной же России поток этого чувства, лишенный нормального духовного питания, направился не к Высшему, а туда, где культивировалось чуждое России учение. Предметом веры стала марксистская теория коммунизма, а поклонялись ее основателям и их последователям. Диктатор, создавший тоталитарное государство, стал земным богом и «великим учителем». Это произошло не сразу. Сначала Сталиным лукаво был обожествлен покойный Вождь. Тот самый Вождь, который положил свою жизнь «во имя Отца», или во имя Общего Блага, ставшего для него самым Высшим. Страна поклонялась новому богу, при котором его создатель исполнял лишь роль скромного жреца. Но жрец трудился «во имя свое» и в конце концов сработал тот механизм, который провидчески описал русский философ В. Соловьев в своей «Повести об Антихристе»: «Одним словом, он признал себя тем, чем в действительности был Христос. Но это сознание своего высшего достоинства на деле определилось не как нравственная обязанность к Богу и миру, а как право и преимущество перед другими, и прежде всего перед Христом».

На уровне явления «Христос — Антихрист» действовал тот же самый духовно-этический процесс, который привел в новой религии России к замене одного бога другим. Постепенно фигура Сталина «переросла» Ленина. А потом жрец превратился на глазах многих в бога, заслонив собою Вождя. В связи с этим хотелось бы привести знаменательный фрагмент из книги известного историка Э. Радзинского «Сталин». В нем идет речь о сценариях фильмов «Клятва» и «Падение Берлина», которые написал П. Павленко.

«Рукопись этого сценария („Клятва“. — Л.Ш.), — пишет Радзинский, — Павленко с благоговением показал моему отцу. Сценарий был изукрашен пометками… самого героя. Сталин правил образ Сталина! Павленко рассказывал: „Берия, прочитавший сценарий со сталинскими пометками, объяснил режиссеру Чиаурели: „Клятва“ должна стать возвышенным фильмом, где Ленин — как евангельский Иоанн Предтеча, а Сталин — сам мессия“. В фильме „Падение Берлина“ мессия Сталин прилетает в поверженный Берлин. „Одетый, — продолжает Радзинский, — в ослепительно белую форму (белые одежды ангела, спускающегося с неба), он является ожидавшим его людям. И все языки планеты славят мессию. Возникает мощное „ура“. Иностранцы, каждый на своем языке, приветствуют Сталина. Гремит песня: „За Вами к светлым временам идем путем побед…“.

Итак, „во имя свое“ сработало точно и необратимо. У Соловьева Антихрист присваивает себе миссию Христа, в России жрец, свергая бога, становится сам этим богом.

„Человек есть религиозное животное, — пишет Бердяев, — и когда он отрицает истинного единого Бога, он создает себе ложных богов, идолов и кумиров и поклоняется им“. Любая информация об истинных духовных Учителях человечества, или Космических Иерархах, о которых говорило новое учение Живой Этики, запрещалась и преследовалась тоталитарным государством. Великие Учителя, без которых невозможна культурно-духовная эволюция человечества, были неизвестны стране и народу.

В иерархии тоталитарного государства существовали лишь должностные „учителя“, которых выдавали за истинных. Эта подмена была самой разрушительной для России. Вслед за Сталиным каждый генсек претендовал если не на должность живого бога, то, определенно, на роль наставника и учителя своего народа. И несмотря на то, что некоторые из этих генсеков были малограмотны и не могли даже овладеть „священным писанием“, последнее „мудрое“ слово в любой области жизни и деятельности страны оставалось за ними. Обширный и выдрессированный чиновничий аппарат, „коллективный учитель“ народа, вкладывал в уста очередного генсека „мудрые“ мысли и „исторические“ доклады. На смену старому русскому царству пришло новое „священное“ царство. Н.А. Бердяев определяет следующие черты и особенности этой новоявленной религии: „…Строгая догматическая система, несмотря на практическую гибкость, разделение на ортодоксию и ересь, неизменяемость философии науки, священное писание Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, которое может быть лишь истолковываемо, но не подвергнуто сомнению; разделение мира на две части — верующих — верных и неверующих — неверных; иерархически организованная коммунистическая церковь с директивами сверху; перенесение совести на высший орган коммунистической партии, на собор; тоталитаризм, свойственный лишь религиям; фанатизм верующих; отлучение и расстрел еретиков; недопущение секуляризации внутри коллектива верующих; признание первородного греха (эксплоатации)“.

Царство Кесаря превратилось в уродливое Царство Божие через „божьи“ почести безумному Кесарю. Ложная религия, освятившая это царство, оказалась жестокой, мрачной и нетерпимой. Такая религия требовала своей инквизиции, чтобы раздавить и уничтожить все, что угрожало этому „темному царству“ и ее насильственной идеологии. Дух Великого Инквизитора как бы вселился в вождя этого царства и его народ. Те, кто не подпустили к себе этот дух, уничтожались. Подобно тому как в мрачные времена инквизиции горели костры, сжигавшие еретиков, так же и по всей России совершались расстрелы и лилась кровь, трусливо и подло скрываемая ото всех. На инквизиторах не было зловещих черных балахонов, но от этого суть происходящего не менялась, а страх был тем же, что и во времена Великого Инквизитора, грозившего сжечь на костре самого Христа. Великий Инквизитор не подозревал, что наступит время и возникнет государство, где Христа расстреляют в миллионах человеческих душ и сердец, а с ним погибнет и принесенная им в мир любовь к ближнему. И, чтобы вновь ее вернуть, потребуются многие годы, а может быть, и века…

Психологическое и энергетическое уничтожение любви как общественного явления, вместе с ее носителями, обесточило Дух человеческий и превратило задуманное основателями царство высшей справедливости в царство Великого Инквизитора. И если мы захотим дать самое краткое определение тоталитаризму, то главное и единственное будет заключаться в одной фразе — общество без любви в самом широком смысле этого слова. „Если я не ошибаюсь, — пишет П. Тейяр де Шарден, — не тот ли это луч Света (любовь. — Л.Ш.), который может помочь нам яснее видеть окружающее вокруг нас? Мы страдаем и беспокоимся, замечая, что нынешние попытки коллективизации человечества приводят, вопреки предвидениям теории и нашим ожиданиям, лишь к упадку и порабощению сознании. Но какой до сих пор мы избрали путь для единения? Защита материального положения. Создание новой отрасли промышленности. Лучшие условия для находящихся в неблагоприятном положении общественных классов или наций <…> Еще один поверхностный контакт и, значит, опасность еще одного порабощения <…> Только любовь, по той простой причине, что лишь она берет и соединяет существа их сутью, способна — это подтверждает ежедневный опыт — завершить существа, как таковые, объединив их“.

Через что же надо было пройти, что надо было увидеть и выстрадать, чтобы вновь, через две тысячи лет, вернуться, казалось бы, к простой истине, принесенной Великим Учителем, и понять ее космическое значение и всеобъемлющую духовную роль на более высоком эволюционном витке. Через все это и пролегал путь нового мышления XX века. Оно шло через тяжелые пространства людского непонимания и невежества, через кровь и страдания тех, кто взял на себя бремя Духовной революции.

Второй вождь, Сталин, уничтожил тех, кто вместе с Лениным делал Русскую социальную революцию; он превратил власть из средства в цель и, наконец, ввел тот режим репрессий и концлагерей, который помогал ему держать в повиновении и страхе огромную страну. С помощью всего этого Сталин сумел сделать необходимый человеческий отбор, который и обеспечил поддержку его режиму.

30-е годы были пиком разгула сталинской инквизиции, приведшей к окончательному уничтожению носителей русской духовной Культуры, а также их трудов. Это было время ликвидации всей политической оппозиции и насаждения урезанного просвещения, создавшего самые благоприятные условия для развития невежества и бескультурья.

В фальсифицированной истории советского государства, писанной новоявленными идеологами, этот период назывался еще „культурной революцией“. Можно смело сказать, что до сих пор эта „революция“ толком не исследована, истинный смысл ее не вскрыт. Формулировки и стереотипы, выработанные этой „революцией“, продолжают мелькать в наших культурологических исследованиях и звучать в научных докладах. Вот некоторые из них, которые приводятся в „Философском энциклопедическом словаре“ (ФЭС), изданном в 1983 году, а затем повторены в „Советском энциклопедическом справочнике“ 1988 года и в других подобных изданиях более позднего периода. „Важнейшей целью культурной революции, — сказано там, — является превращение принципов марксистско-ленинской идеологии в личные убеждения человека, воспитание умения применить эти принципы в практической деятельности и вести бескомпромиссную борьбу с пережитками прошлого, с буржуазными и ревизионистскими взглядами“.

Далее: „Марксистская теория культуры, противостоящая буржуазным концепциям, основана на принципиальных положениях исторического материализма об общественно-экономических формациях как последовательных этапах исторического развития общества, о взаимоотношениях производительных сил и производственных отношений, базиса и надстройки, классовом характере культуры в антагонистическом обществе“. Культурная революция, утверждают авторы статьи в „Философском словаре“, создает новые закономерности „духовного развития, на основе которых происходит становление и утверждение социалистической, а затем и коммунистической культуры“. И, наконец, торжественным завершающим аккордом звучат слова: „Социалистическая культура — прообраз всемирной духовной культуры коммунистического общества, которая будет носить общечеловеческий характер“. Остается только неясным: что же именно будет носить „общечеловеческий характер“. То, что в статье названо „культурой“, к действительной Культуре не имеет никакого отношения. Так же и сама „культурная революция“ ни в коей степени не может быть соотнесена с Культурой. Ибо „превращение принципов марксистско-ленинской идеологии в личные убеждения человека“ — процесс, который с Культурой не связан. Так же, как не связаны с философией вообще путаные и неясные мысли авторов цитируемой статьи. Упорное повторение высказанной когда-то Лениным мысли о классовом характере культуры как-то не вяжется со временем, когда эта статья была опубликована. Кроме того, Ленин в последние свои годы, столкнувшись с практикой культуры в стране, постепенно подошел к пересмотру своих теоретических положений о культуре.

„Не выдумка новой пролеткультуры, — писал он, — а развитие лучших образцов, традиций, результатов существующей культуры с точки зрения миросозерцания марксизма и условий жизни и борьбы пролетариата в эпоху его диктатуры“.

Практика вновь разбила теоретическое положение Ленина о существовании пролетарской культуры. Теперь он ставил вопрос по-иному, хотя марксистский подход к культуре еще оставался в его рассуждениях. Вождь революции обладал одной удивительной чертой, о которой забывают или не хотят видеть его сегодняшние критики. В сложном разнообразии жизни он умел все-таки видеть реальные ее проявления и имел всегда мужество менять свои теоретические положения, когда не было им практического подтверждения. В революционном, взбудораженном океане огромной страны он не нашел того, что когда-то назвал пролетарской культурой. Класс, волею социальной революции оказавшийся у власти, не только не владел особой своей культурой, но и не имел какого-либо представления о цивилизации. И Вождь революции, не подозревая о том, что Культура и цивилизация — явления разного порядка, начал с последней. Стараясь привить пролетариату и крестьянству начатки этой цивилизации, он не называл этот процесс культурной революцией, а писал и говорил о „культурной работе“. О культурной революции он упомянул лишь в одной из своих последних статей („О кооперации“) в связи с конкретной обстановкой, возникшей в период новой экономической политики, в которой проблема кооперации прежде всего крестьянства играла важнейшую роль. Он ставил неизбежный для страны вопрос о превращении крестьян в цивилизованных кооператоров. „А строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией — это есть строй социализма“.

Он понимал, сколь трудно превратить российского, в основном неграмотного, крестьянина в цивилизованного кооператора, он видел, какие огромные материальные средства для этого нужны, какие людские резервы для этого требуются. „…Условие полного кооперирования включает в себя такую культурность крестьянства (именно крестьянства, как громадной массы), что это полное кооперирование невозможно без целой культурной революции“. И еще: „Для нас достаточно теперь этой культурной революции для того, чтобы оказаться вполне социалистической страной. Но для нас эта культурная революция представляет неимоверные трудности и чисто культурного свойства (ибо мы безграмотны), и свойства материального (ибо для того, чтобы быть культурными, нужно известное развитие материальных средств производства, нужна известная материальная база)“.

Вот, собственно, и все, что подразумевал Ленин, когда произносил слова „культурная революция“, имея в виду ее конкретные задачи, конкретную историческую обстановку. Теперь прочтем, что по этому поводу написано в „Советской исторической энциклопедии“ (СИЭ). „Ленин, — сказано в ней, — был не только теоретиком культурной революции, но и непосредственным организатором советской культуры, науки и искусства“. И еще: „Культурная революция развернулась в России с первых же дней Октябрьской революции. Решающие же победы были одержаны в 30-е годы — в период социалистической индустриализации и коллективизации сельского хозяйства“. Невооруженным взглядом видно, что две последние цитаты не имеют ничего общего с ленинской постановкой вопроса о так называемой „культурной революции“. Создается впечатление, что здесь все передернуто, искажено и имеет отношение уже к другой „культурной революции“ и другому ее вдохновителю. У этой, другой, существовали тоже свои цели, задачи и свое историческое пространство. „Культурная революция“ 30-х годов должна была укрепить власть диктатора, превратив культуру в средство идеологии тоталитарного государства, а ее творческие силы — в корпус, преданно обслуживающий интересы этого государства и самого диктатора. Сталинская „культурная революция“ была поэтому самым тесным образом связана с репрессиями, „победами“ и той атмосферой страха, которая стала знамением того гибельного времени.

Именно тогда опустился тот пресловутый „железный занавес“, который отрезал СССР, и прежде всего Россию, от остального мира, от информационно-энергетического обмена с ним, от развития мировой Культуры и науки. „Железный занавес“ скрыл от всего мира то, что в действительности происходило в стране. Но даже он не мог быть герметичным, и информация о положении дел в СССР время от времени просачивалась в мир. Она доходила и до Учителей, у которых к тому же были еще свои каналы информации, и до Рерихов, которые добывали ее всеми известными им путями. „… Ужасно разрушительное состояние, — писал Н.К.Рерих в 1936 году. — Если с одной стороны несется торжествующий рев, угрожающий всем храмам и музеям, то с другой стороны готовятся пистолеты, чтобы застрелить всех Пушкиных и обозвать изменниками всех Голенищевых-Кутузовых и прочих Героев Российской истории“. И еще: „Вот мы слышим о каких-то допросах с пристрастием, об ужасах пыток, происходящих в наше, так называемое культурное время. Какой это срам! Какой это стыд знать, что и сейчас совершенно так же, как и во времена темнейшие, производятся жестокие мучения“. Концлагеря, тюрьмы, специальные места для ссылок становились все многочисленней, заражая чистые пространства России насилием, жестокостью и кровью.

„Там, где все было отнято, — писала Елена Ивановна Рерих в том же 1936 году, — где всякое творчество было задушено, где было забыто человеческое достоинство, там особенно мощно проснется и уже пробуждается жажда к знанию и к истинной свободе. В положенное время воссияет Чертог Небывалый. Потому сейчас в грозное время нам заповедано хранить торжественность. Мы вступили в разгар Битвы Армагеддона“.

И Учителя, и Рерихи, понимая всю суть тяжелого и жестокого времени, через которое проходила Россия, сохраняли спокойствие, твердость и непоколебимую веру в русский народ, в его Будущее. Правда, желаемое Будущее все время отдалялось, но в этом отдалении были и свои преимущества — накопление нужного опыта для дальнейшего продвижения. Говоря о русском народе, Елена Ивановна употребляла выражение „Иван Стотысячный“, которое олицетворяло и сам народ, и его несломленный дух. Она была убеждена, что Россию из ее бедственного положения выведет именно Иван Стотысячный, а не очередной вождь или невесть откуда взявшийся народный радетель. В этой, казалось бы, простой мысли была заключена философская истина. Лишь изменение народного сознания может продвинуть страну не только в ее историческом развитии, но и по спирали Космической эволюции. И пока Иван Стотысячный не осознает этого сам, никто ему не поможет. „…Улучшение в народном положении наступает не от перемены норм правления, но от изменения (я сказала бы, усовершенствования) человеческого мышления. Многие старые понятия неприемлемы для нового народного сознания и не могут входить в словарь будущего. Новый Мир требует новых понятий, новых форм и определительных. Все происходящее ясно указывает, куда направляется эволюция. Создается эпоха общего сотрудничества, общего дела и коллективной солидарности всех трудящихся, вне всяких классов. И самая насущная задача, встающая сейчас перед человечеством, есть именно синтезирование духовного с материальным, индивидуального с универсальным и частного с общественным. Лишь когда будет осознана односторонность узко материальных земных опытов, наступит следующая ступень стремления к объединению мира плотного с миром тонким. И новые достижения в науке, новые исследования и нахождения законов психической энергии потребуют не отречения от "небес", но нового открытия и понимания их".

Елена Ивановна не устает повторять основные положения Живой Этики, стараясь достучаться до России, стремясь как можно скорей помочь ей в ее беде. Она справедливо считает, что новое планетарное мышление найдет свое осознание именно в России. Опора эволюции в России, равновесие Мира — в ней. «Именно, все основы Живой Этики, — отмечает она, — должны быть внесены и применены в жизни, ибо без этого — существование невозможно». И через некоторое время: «О родине печаловаться не будем. Конечно, спасут ее не партии, но именно Иван Стотысячный. И этот Иван Стотысячный потребует нового света, новой духовной пищи и догматов, оправданных разумом и логикой. Потому и ризы новых духовных наставников его должны стать, действительно, белоснежными, и они должны будут идти стопами истинных Подвижников Духа, но не отображать Великие Образы в кривом зеркале невежества и стяжательства».

Несмотря, казалось бы, на самое отчаянное положение в стране, Елена Ивановна предвидит духовные сдвиги в сознании народа России. О подобных сдвигах в то темное время репрессий и уничтожения духовной Культуры нельзя было и предполагать. Но пути Духа таинственны и часто непредсказуемы, а их смысл доступен не каждому. Будучи уверенной в лучшем будущем «лучшей страны», Елена Ивановна реально смотрела на Ивана Стотысячного. «Конечно, потенциал русской души велик, но сейчас потенциал этот в большинстве случаев еще глубоко захоронен. Пока что нам приходится сталкиваться с проявлениями невежества и со страшным самоедством, этим первым доказательством низкого уровня сознания, лишенного всякого синтетического вмещения. Несомненно, что в Иване Стотысячном имеются большие задатки, но если к сроку он не пробудит их в себе, то можно будет вообще поставить крест на спасении нашей расы, и ковчег нового Ноя за ненадобностью будет отставлен». Космическая эволюция, считала Елена Ивановна, предоставила Ивану Стотысячному возможности, но в какой мере он сумеет воспользоваться ими, зависит от многих обстоятельств, как внешних, так и внутренних. И прежде всего от того, воспримет ли Россия новое планетарное мышление, Новое Учение или покорно последует за тем, что навязывали ей ее вожди. Как все сложится в действительности, определить было трудно.

В 1933–1934 годах Елена Ивановна Рерих собрала из высказываний Учителей вторую книгу-предупреждение. Она называлась «Напутствие Вождю». Книга была сделана в совершенно иных исторических условиях, когда страна не только двинулась в направлении тоталитарного режима, но уже укрепляла и развивала его. «Напутствие Вождю» было опубликовано в пятидесяти экземплярах и оставлено до лучших времен. Авторы «Напутствия» хорошо понимали, что предупреждения их тщетны. Заведенная Сталиным государственная машина уже работала на полных оборотах. Поэтому второе предупреждение постигла та же судьба, что и первое. Оно не дошло до адресата. Однако мысли, содержавшиеся в «Напутствии Вождю», до сих пор не утратили своей актуальности и дают нам представление о том, как авторы Живой Этики расценивали деятельность Сталина и его качества. Однако параграфы второй книги-предупреждения, так же, как и первой, не соотносились прямолинейно с конкретной личностью Сталина, а как бы косвенно свидетельствовали о нем и его деяниях.

«Вождь стоит на гребне, у которого нет спуска. Найти границу между противоположениями может Вождь прирожденный <…> Вот перед ним снисходительность или попустительство. Конечно, у первого рождается второе, но между ними лежит Меч Справедливости. Ведь снисходительность от Света, но попустительство уже от тьмы. На гребне между ними лежит Меч Вождя. Узко место, где может лежать Меч. Также узка грань между мужеством и жестокостью. Лишь сердце Вождя знает, где эти грани». В этом небольшом параграфе заключены важнейшие психологические проблемы человека, стоящего у руля власти и ощущающего все бремя ответственности, лежащее на его плечах. Если человек, находящийся на таком месте, действует «во имя свое», то огромные беды грозят стране, которой он правит. Если мы внимательно просмотрим параграфы, каким не должен быть вождь, то поймем, что человеческие качества Сталина были хорошо известны авторам «Напутствия».

Вот целый «букет» подобных качеств. «Многие события были искажены именно личным произволом, который вносил насилие в широкие устремления».

«Также Вождь не должен знать месть, как одно из самых животных чувств».

«Плох Вождь, скрывающий истинную опасность». «Страх несовместим с понятием Вождя. Каждое проявление страха уже есть уничтожение уважения к Вождю <…> Страх заставляет даже неглупых людей увеличивать около себя стражу. Но Вождь не нуждается в страже. Он может быть окружен сотрудниками и помощниками. Явление страха разрушило многие Государства».

«Какое мерзкое чувство подозрительность! Ведь оно не имеет ничего общего с Огненным Миром. Приступ подозрительности делает человека хуже животного, у того остается чутье, но подозрительность выедает все чувства. Конечно, этот пережиток от самых темных времен.

„Действительно, жестокость должна быть искоренена. Не только жестокость действий, но и жестокость мыслей, последняя хуже самого действия“.

„Каждое умолчание Вождя будет заполнено злом, которое преследует каждое отступление добра“.

„При строительстве Вождь наблюдает, чтобы под личиной исполнения заветов не обнаружилось своекорыстие. Уничтожение творческих завоеваний следует за темным своекорыстием“.

Полагаю, вышепроцитированное не нуждается в комментариях. В этих параграфах мы находим все, что уже знаем. И глубоко отрицательные качества характера Сталина, и своекорыстное искажение им ленинского наследия или заветов, и отступление от идеалов революции.

В „Напутствии“ особо обращают наше внимание на те деяния Сталина, которые потом поставили советское государство на грань катастрофы. Привожу только важнейшие из них. „Каждое объединение может состояться лишь на кооперативных началах (т. е. сотрудничестве. — Л.Ш.). Стоит только допустить элемент завоевания, подавления и унижения, чтобы рано или поздно эти отвратительные тени превратились в разрушительных чудовищ“. Любому ясно, как актуально звучат сегодня эти слова, раскрывающие смысл того, что произошло с нашим государством в последние десятилетия.

„Срам стране, где учителя пребывают в бедности и нищете <…> Народ, забыв учителя, забыл свое будущее“.

Это тоже о нас, сегодняшних.

Вождь „понимает необходимость свободы духовных убеждений. Он собирает Советы лиц умудренных, чтобы свобода духовная не нарушалась, ибо такая свобода есть крылья народа“.

Это писалось в то время, когда духовная свобода народа огромной страны была грубо попрана, унижена и уничтожена Сталиным и его соратниками. Народу подрезали крылья, которые до сих пор так и не восстановились.

И еще один важный момент, о котором сказано в этой уникальной книге. Это необходимость связи вождя с Высшим, которая ставит вождя в цепь Иерархии и придает его действиям эволюционный характер. „Сказано о предвидении Вождя, но откуда может сойти предвидение, если Врата Высшие не открыты? Как создать понимание сроков, если Руководитель не усмотрит течение потока?“ И еще: „…Действительно, Указ может быть жизненным лишь своевременностью. Но что же, кроме Иерарха, может усмотреть своевременность? Потому жемчужина силы Вождя лишь в общении с Иерархом. Нельзя растопить эту жемчужину, ибо в разложении она дает яд. Нужно хранить жемчужину явленную, как единое незаменимое сокровище. Представим себе, что Вождь отринет Общение, тогда он сразу станет самым обычным человеком, и нить порванная отбросит его далеко назад“.

В этом фрагменте особенно важна последняя фраза. Отринувший или не имеющий общения с Иерархией вождь становится обычным человеком. Здесь заключена, я бы сказала, эзотерическая суть государственного руководителя, его космичность, неизбежность его появления в определенном пространстве и времени. При всей противоречивости Ленина как вождя в нем присутствовала эта важная эзотерическая суть, что подтверждали сами Учителя, дав ему соответствующую характеристику в „Общине“ монгольского издания. И в то же время у Сталина, при всем его желании, если можно подозревать такое, подобной связи с Высшим просто не могло быть хотя бы в силу того страха за собственную жизнь, который мучил его всегда, заставляя принимать соответствующие меры, начиная от усиления личной охраны и кончая уничтожением всех тех, кого он подозревал в каких-либо действиях против себя. „Можно представить, — сказано в „Напутствии“, — как Вождь заражается ужасом, разве можно тогда представить общение с Иерархией?“ Космические законы, которые управляют и человеческим обществом, были отторгнуты ортодоксальными правителями советского государства и не приняты во внимание. И если просмотреть историю нашего государства под этим углом зрения, то многое станет ясным и смысл многих важных событий найдет свои причинные связи.

Но меньше всего хотелось бы, чтобы ситуация, сложившаяся в Советском Союзе в 30-е годы, рассматривалась однозначно и прямолинейно: с одной стороны вождь-злодей, с другой — его жертва, многострадальный народ. Народ этот, как мы уже знаем, был разным. Помните, у Бердяева? „Русь святая“ и „Русь звериная“, два полюса, две крайности, сложившиеся в России к началу XX века. Социальная революция сдвинула и перемешала эти полюса. Обстоятельства, с которыми сталкивался человек, проявляли в нем, в зависимости от уровня его сознания, или то, или другое. „Культурная революция“, подавление духовной свободы, насаждение страха и многое другое поднимали наверх „Русь звериную“ и пробуждали ее в душе человека, поставленного обстоятельствами буквально между жизнью и смертью, между тюрьмой и волей. В этих условиях каждый выживал по-своему. „Русь звериная“ составила главную опору сталинского режима, в то время как „Русь святая“ гибла в лагерях и тюрьмах. Ни один вождь, будь он семи пядей во лбу, не смог бы создать самолично в стране такой режим, если бы у него не было массовой опоры. А она была именно массовой. Механизмы, включенные Сталиным и его соратниками, действовали точно и безотказно. Яд, называвшийся „во имя свое“, в изобилии текший с высот партийного руководства, разъедал души людей, заставлял их забывать о других и понуждал их „во спасение“ идти на самые низкие поступки. 1937 год стал кульминацией сталинских репрессий. Тщательно скрываемая информация о страшных событиях просачивалась за рубеж, в другие страны, где в это время было немало русских эмигрантов. Некоторые из них писали отчаянные письма Елене Ивановне. У всех них остались в России близкие и родственники, так же, как и у самих Рерихов. Елена Ивановна, отвечая им, писала о том, что наряду с разрушением в народе живут „устремления к знанию и строительству“. „Никакая тьма, — убеждала она отчаявшихся своих корреспондентов, — не может осилить Великий План Света. Истинно, Знамя Преподобного поднялось над Страною“.

Святой Сергий Радонежский, защитник земли Русской, зиждитель русской Культуры, являлся тем духовным символом России, к которому обращались в самые трудные времена национальной истории. Его знамя поднялось над страною в 1937 году, когда разворачивалась основная эволюционная битва между Светом и тьмой. Потом эта битва достигнет своего апогея в годы Великой Отечественной войны, на полях сражений которой решится судьба планеты. Именно там, на этих кровавых полях, Иван Стотысячный начал осознавать смысл действительной свободы. Ибо все духовное движение войны было направлено к свободе. К свободе национальной и к свободе внутренней. Таков был энергетический результат всех человеческих усилий, духовных и физических, проявленных в то страшное время. Но не успел еще в глазах победителей померкнуть свет триумфальных салютов, как новая волна репрессий смела слабые ростки завоеванной свободы. Но вернемся к 1937 году.

Елена Ивановна, в одном из писем того времени, приводит свидетельство келаря Троице-Сергиевого монастыря Авраамия Палицына о смуте 1612 года: „Казалось, что россияне, — писал келарь, — не имели уже отечества, ни души, ни веры, что государство, зараженное язвью, в страшных судорогах кончилось… Ляхи с оружием в руках только смотрели и смеялись безумству междоусобия…Сердца окаменели, умы помрачились… Гибли отечество и церковь, скот и псы жили в алтарях, воздухами и пеленами украшались кони, пили из потиров, на иконах играли в кости, в ризах иерейских плясали блудницы, иноков-священников палили огнем, допытываясь их сокровищ… Горожане и земледельцы жили в дебрях, в лесах и пещерах неведомых или болотах, только ночью выходя из них осушиться. И леса не спасали: люди, уже покинув звероловство, ходили туда с чуткими псами на ловлю людей. Матери, укрываясь в густоте древесной, страшились вопля своих младенцев, зажимали им рот и душили до смерти. Не светом луны, а пожарами озарялись ночи“.

Этот отрывок был выбран Еленой Ивановной не случайно. Он как бы создавал знаковый образ того, что происходило в России в 1937 году и в концлагерях, и на воле. Мы еще до конца не знаем всего того драматического и трагического, чем был в действительности наполнен этот год. Историческая параллель, проведенная Еленой Ивановной, позволяет догадываться о многом. „Пережила Р[оссия] смутное время, — заключает она, — переживет и эту страду. Велик дух ее народа, и в страданиях и исканиях обретает он мощь непобедимую. Так суждено“.

Она, как всегда, оказалась права. Письма и заметки Елены Ивановны Рерих, в которых она касается самых важных и больных проблем России, могут составить целую отдельную книгу.

Предупреждения, предостережения и советы шли в Россию интенсивным потоком, но не все из них доходили, а многие снова не были услышаны.

„Тяжкие сроки, тяжкие времена! — писала Елена Ивановна в 1949 году, — Но лучшая страна станет космическою основою равновесия в мире. Страна лучшая станет страною самой строительной и самой прекрасной. Наша страна узнает ярый расцвет после уявления космических знаков <…> Никто не коснется ее. Она не будет затронута космическими знаками и пойдет путем особым, путем самостоятельным, путем сотрудничества с Силами Космическими, Силами Света“.

Елена Ивановна ушла из жизни в 1955 году. До самого своего конца она думала и писала о России. Сдвиг сознания в России, который произошел несмотря на все препятствия, а может быть, благодаря именно им, давал ей основание надеяться на то, что страна выполнит свою миссию, которую возложила на нее эволюция.

За несколько месяцев до смерти она написала пророческие слова:

„События сложатся неожиданно, не так, как мы ожидаем, но, как всегда, на пользу лучшей страны. Страшное время пронесется очищающим вихрем. Трудность в том, что многие еще не понимают причину и смысл совершаемого на всей планете. Новые сознания должны полюбить волну нового строительства. Новое строительство должно раскрепостить мышление, отсюда произойдут благие перемены. Накопившаяся злоба в мире разрешится потрясениями“.

Энергетический океан Космоса, подвижный и меняющийся, бился о берега планеты Земля, диктовал ей свои условия, предоставлял ей все новые и новые возможности. Одни комбинации, не замеченные в плотной земной материи и поэтому не реализованные, уходили в глубину Беспредельности, другие возникали оттуда, неся в себе новые элементы, новые построения. Живая Этика говорила о необходимости уметь читать книгу Космоса, видеть его движения, его грубую и тонкую энергетику, пользоваться вовремя возможностями, им предоставленными, предвидеть пути их осуществления. От создания книг „Община“ и „Напутствие Вождю“ до сегодняшнего дня протекло немало времени. Кое-что изменилось, что-то пропало, что-то появилось. Но остались актуальными те предупреждения, которые сделали Учителя. Одни из них сбылись, другим предстоит еще проявиться. „Когда человек попадает в несовершенную общину, в ужасе он устремляется в противоположность — это неправильно <…> Неудача одной общины должна быть поводом к новым общинным строениям. Так мыслите о новых возможностях!“ Это нам, сегодняшним. Нам же, теперешним, адресовано еще одно пророчество: „Вы увидите все миражи и будете знать непреложную действительность приближения Мирового сотрудничества“.

России суждено было увидеть все миражи, пройти через все иллюзии и заблуждения. Тоталитарный мираж был самым страшным уже потому, что это был мираж „светлого будущего“, который вознесся над реальным обманом и низостью, насилием и жестокостью, корыстью и предательством, подлостью и трусостью. Никогда еще в истории человечества низкие качества не излучали таких красивых миражей. Но XX век был во многом особым, как и та страна, над просторами которой гуляли обманные, но такие привлекательные миражи… Один из них, ядовитый и гибельный, назывался „новый человек“. Этот мираж был самым устойчивым и в какой-то степени самым желанным. Он сумел проникнуть в духовную суть человека и заволочь и сдвинуть своими цветными туманами нравственные ориентиры в этой сути.