Он переступил порог, разделся, встряхнул залепленное снегом пальто. Повесил пальто и кепи на крюк, обмел веником ботинки, продолжая думать о своем. Надел домашние тапки й только тут сообразил: чего-то ему не хватает. Огляделся. Ну да, Томка не встретила его у двери, как обычно.
Мария хлопотала на кухне, хозяина дома не было. Из комнаты Томки пробивалась яркая полоска света. Вадим приоткрыл двери и вошел.
Томка в спортивном костюме лежала на кровати, уткнувшись в книгу. Помахала рукой, пробубнила, как в полусне: «Стойте, стойте, я сейчас…»-И начала лихорадочно листать страницы.
- Кто же так читает!- сказал Вадим, делая шаг к двери.
- Ой, постойте!-не отрывая глаз от книги, крикнула Томка.- Я только конец посмотрю, не уходите!
Ей было жаль потерять собеседника, и не узнать, чем кончилась повесть, она не могла.
- Ну вот, все,- сказала она, отбрасывая книжку.- Они встретились, оба живые.
- Кто?
- Он и она.
- Ты все листаешь… Чтение называется.
Томка сразу превратилась в нападающего.
- А вы последнюю «Юность» читали?-заговорила она, идя за ним в его комнату.- А предпоследнюю? А еще предпред?.. А что вы вообще за последний месяц прочли, кроме своих газет и журналов? «Советская милиция», «Советская юстиция» и еще всякие «иции», а из художественной литературы что? А-а, молчите! Нет времени! Что же вы меня учите - «не листай». Уж лучше бы сами листали!
Томка взяла с его тумбочки раскрытую книгу, потрясла в воздухе:-Вот какие вы книжки читаете! «Учитель танцев Раздватрис…
- Положи, Томка.
- …смотрел обыкновенно вниз!»
- Не трепли книгу.
- Что ж вы ее сами треплете? Сыну купили, а читаете! Я давно знаю - вы детские книжки читаете, как маленький.
- Вот что,- сказал Вадим. - Спать пора. А у меня еще газеты не читаны.
- Спать! От нас только гости ушли, а вы - спать! Никто в каникулы не ложится так рано.
- Но у меня же не каникулы…
- О-о, вы только голову на подушку и сразу - хрр!.. Это я лежу-лежу, лежу-лежу, мечтаю, когда только засну.
Ей хотелось, чтобы он порасспрашивал, о чем же это она мечтает, но он не спросил, развернул газету.
- Хоть немножко, - протянула Томка. - Двадцать минут, идет?
- Пятнадцать.- И отложил газету.
- Мы сегодня с одним человеком поспорили, кто лучше, марафонец или быстрый бегун. Как по-вашему?
- Смотря для какой цели. Если расстояние…
- Вы - марафонец,- перебила Томка. Это единственное, что мне в вас не нравится. Трюх-брюх, трюх-брюх,- локтями бежит.
- Интересно, как бы ты с десяток километров пробежала.
- Пробежала бы, можете не сомневаться. Пусть бы упала в конце, а все равно!
- Кому это надо - падать…
- Вот вы даже говорите так: трюх-брюх, трюх-брюх. Вам лень разговаривать? И как вас только в розыске держат!
- Тебя бы в розыск.
- А что? Я могу! («Через не могу - могу»,- вспомнил Вадим любимое выражение Лунева.) Могу! Не верите? Без дураков! Мне бы только сигнал - и я на ногах и все на ногах. Я бы пока не распутала…
- Не села, не ела, не спала.
- Ну и правильно, так и надо… А где учиться, чтобы в милицию взяли работать? Девушку?
- Уж не ты ли собираешься?
- Может, и я,- Томка нахмурилась. - А что? Нельзя?
- Почему нельзя. У нас работает девушка, очень хорошая девушка Люда.
- Да?- загорелась Томка.- В розыске?
- В детской комнате. Там у них свой розыск.
- А что эта Люда кончила?
- Педучилище. В университете заочно учится.
- Познакомите меня с ней?
- Познакомлю.
Томка помолчала, задумавшись. Вадим искоса поглядывал на нее.
- А скажите, ловить бандитов - это профессия?- спросила Томка.- Допустим, на какое-то время - профессия,- снисходительно согласилась она. - Но вот все бандиты, все воры пойманы?.. Может быть так?
- Непременно!
- Что ж вы тогда будете делать?
- На пенсию пойду.
- Я вас серьезно спрашиваю.
- Ну, если серьезно… В школу пойду работать. А еще лучше - в интернат или детский дом. Воспитателем
- Я сейчас книжку читала… Хотите, расскажу?..
Ладно, ладно, не смотрите так жалобно, я и так вижу, что вы спите уже.
Она ушла, но сразу вернулась, чуть приоткрыла дверь, спросила в щелку:
- Роса - росинка - Россия - однокоренные слова? А суд и судьба?
Он промолчал. По опыту знал: ответь он сейчас Томке, и потянется ниточка ее неожиданных вопросов, откуда только они у нее берутся - не к месту, не ко времени.
Она подышала за дверью и вдруг совсем тихо, на едином дыхании выговорила:
- За что человек может полюбить человека?
Он поднял голову, не увидел, но ясно представил круглое тугощекое ее лицо с широко расставленными зеленоватыми глазами. Спросил растерянно:
- Что это ты вдруг?..
- Вдруг!-с обидой сказала Томка.- Рядом с вами умереть можно, а вы не заметите!
Что приключилось с Томкой?.. За что человек может полюбить человека, так она сказала?..
И снова перед глазами встал далекий днестрянский день, но уже не Кира была в нем - другая женщина. Женщина, с которой он провел сегодня вечер, о которой упорно не позволял себе думать по дороге домой и к которой все же вернула его полуночница Томка…
…Впервые он увидел ее в днестрянском парке. Оля поднялась ей навстречу, назвала по имени и отчеству и его назвала, и Светлана знакомо, будто не в первый раз, весело тряхнула его руку и села на скамью рядом с ним. Он не заметил, как стремительно поднялась Кира, зашагала прочь, и не сообразил, что бывшая учительница сестры должна знать и Киру - девочки учились в одном классе. Оля пожаловалась: за три армейских года брат перезабыл все на свете, на сочинении провалится непременно,- и Вадим увидел радость Светланы и принял эту некстати, казалось бы, явившуюся радость как единственно возможную реакцию на слова Оли о его безграмотности. Он уже шел рядом со Светланой, так и не осознав, что такое произошло и зачем он идет за ней. Не успев опомниться, уже сидел в ее чистенькой полупустой комнате, спиной к окну с трепещущими занавесками, дотрагивался до своего затылка, не понимая, что это щекочет его, и не давая себе труда посмотреть. Светлана неслышно, босиком, двигалась по комнате, перебирала на этажерке книги, ушла куда-то и вернулась с чернильницей-невыливайкой, фаянсовой, с нарисованным синим зайцем. Вадим заметил зайца и что он синий, прочел название книги, которую она держала в руках, хотя, кажется, смотрел только на Светлану, в ее лицо. Это уже позднее, спустя несколько дней, он увидит, что она скуласта, что серые, блестящие, выпуклые глаза ее кричат «Эврика», а светлые волосы никогда не бывают в порядке: только причешется, а они уже разлетелись, легли, гребешку не подвластные, как им самим вздумается. Только спустя много времени он услышит, как возбужденно и много она говорит и смотрит при этом, словно каждое ее слово непременно должно вас обрадовать, как она произносит букву «с», пришепетывая, словно дети, у которых выпали молочные зубы,- и увидев, услышав это, поймет, что он знал и видел ее такой всегда и что другой она быть не могла.