Весь вечер Светлана ждала Вадима. Ничем не могла заняться. Взяла книгу, но застряла на первой же странице в думах о нем. Включила телевизор, но испугалась, что не услышит звонка, и выключила звук. Подошла к зеркалу, придирчиво оглядела себя. Провела ладонями по высокой груди, потом руки скользнули ниже и остановились на тугом пояске голубой юбки джерси. Светлана быстро сбросила юбку и жакет, постояла перед зеркалом в раздумье. Подошла к шкафу, достала розовый байковый халатик, облачилась в него и тоже сняла. Лихорадочно быстро перебрала белье на полке и сменила голубую рубашку на красную, очень короткую, с тонкими кружевами. Повертела в пальцах флакон духов, понюхала, не открывая, и отставила.

Только бы сын не вернулся раньше обычного! Как глупо, что ее комната не запирается изнутри. То есть как это не запирается!.. Соседка, съезжая с квартиры, оставила ключ. Светлана вспомнила его: большой медный ключ с бородкой-лесенкой; Поспешила на кухню, обыскала ящик со всякими железками, с гвоздями. Куда девался этот ключ?.. Еще раз перерыла ящик, с досадой ударила по краю кулаком. На рассеченной коже проступила кровь. Светлана вымыла руки под краном, хотела вытереть, но вдруг засмеялась, схватила половую щетку и побежала в комнату. Ну конечно, дверь открывается в коридор. Она сунула палку в ручку двери и опять засмеялась. Опомнилась вдруг, порозовела вся. Унесла щетку на кухню. Чуть не плача, посмотрела на часы.

Отчего не идет Вадим? Может быть, он совсем не придет?.. Нет, нет, он должен прийти, она не выдержит, умрет, если он не придет сегодня!

Вернулся от соседей сын. Светлана притаилась за дверью своей комнаты. Только бы он не окликнул ее, не зашел к ней! Казалось, сын все поймет, лишь взглянув на нее сейчас.

- Ты одна, ма?

- Я работаю, - громко сказала Светлана.

«Пусть уже Вадим не приходит, теперь уже не надо… Пусть лучше не приходит», - думала она, чутко ловя ухом каждый звук.

Около двенадцати явился Павел, гость сына. Она подождала немного и выглянула в коридор. Там было темно. И в комнате сына погашен свет.

Она тихонько открыла входную дверь, оставила щелку. Это даже лучше, что Вадим опоздал, конечно, так лучше!..

«Сумасшедшая!» - сказала она себе и заперла дверь на ключ.

Поднялась, едва забрезжило. Не завтракая, выбежала на улицу, к телефону-автомату. Ну конечно, срезана трубка. Побежала на угол - и там срезана. Ночной рейд безусых мерзавцев - и ни одной трубки в районе.

Вадима эти «трубки» всерьез тревожат. Волнуясь, говорил о том, что подростки, срезая трубки, приносят громадный вред не только населению («Скорую помощь» не вызвать, пожарников). Есть и другая сторона дела, не менее важная. Парнишка, ворующий мембраны, уже готов, психологически готов к любой краже. А чувство безответственности, безнаказанности, которое крепнет в нем с каждой удачно, без осложнений срезанной трубкой?.. Разве это - не страшно? И ведь можно избежать этого, появись в магазинах мембраны…

Я уже писал в газету, - сказал Вадим, а Светлана едва сдержала улыбку: какие мелочи его заботят…

Сейчас, когда ей самой понадобился телефон, она подумала, что Вадим прав.

Позвонить из автомата так и не удалось, и Светлана поехала в редакцию. В шубке бросилась к телефону. Ивакин?.. Не приходил еще.

Она опустилась на стул, сжала холодными пальцами виски.

Позвонила спустя полчаса. Ивакин у начальника.

Позвонила спустя пятнадцать минут. Ивакин вышел, И снова набрала номер - ей надо было услышать его голос. Ивакин занят, позвоните после обеда.

Полдня как в лихорадке.

В обед забежала в кулинарию. Взяла чашку кофе и пирожки. Поставила на столик, подняла глаза - и встретилась взглядом с Кирой.

Почувствовала: кровь отхлынула от лица. А губы уже улыбались привычно. Услышала веселый свой голос:

- Здравствуй, Кира! Сколько лет мы с тобой не видались?..

Кира смотрела на нее, не мигая, и Светлана подумала: она уже знает. Потому и не отводит иконописных, страдальческих глаз.

Светлана надкусила пирожок, пожевала и ощутила, что проглотить не может. Отхлебнула кофе. Сказала :

- Горячий!

А Кира все смотрела на нее испытующе.

«Она все такая же, - с удовлетворением подумала Светлана. - Та же угловатость и худоба, та же скованность в движениях. Плата за сухость, черствость душевную. Женщине это даром не проходит».

Кира-девочка была похожа на кубинку, которую Светлана видела в Москве. Такая же смугло-оливковая кожа, черные, с фиолетинкой глаза в тяжелых опахалах-ресницах, тяжелые черные косы. Не было в

Кире - и не могло еще быть тогда - той завершенности, округлости линий, что пленяли в кубинке: угловатый подросток с неулыбчивым узко-овальным лицом, острым подбородком, тоненькой робкой шеей и торчащими ключицами. Но все в ней уже тогда обещало красавицу. Не сбылось обещание…

Молчание было тягостным, и Светлана сказала:

- Я как-то тебя издали видела, с сынишкой. Очень на тебя похож.

Кира все так же испытующе, молча смотрела на нее. От недопитого кофе поднимался едва заметный парок.

- Ты в больнице работаешь? - спросила Светлана, сдерживая необычное для нее глухое раздражение.

- В больнице.

- Хирург?

- Хирург.

- И Вадим хирург?

У нее очень легко выговорилось это, она и сама подивилась своей фальши.

Кира неопределенно повела головой.

Светлана видела: длинные, суховатые пальцы Киры сжали чашку, сейчас они раздавят ее.

- За что ты ненавидишь меня? - преодолевая досаду, спросила Светлана. - Или это закономерно: ненавидеть тех, кому мы сделали зло?

Кира закусила губу.

«Господи, зачем я ее мучаю»! - подумала Светлана и, уже не размышляя над тем, что делает и что из этого получится, обняла Кирины плечи и зашептала в ее закрытое мохеровым шарфом ухо: - Я все знаю, Кирочка, все знаю, а о том, школьном, давно забыла, я совсем не сержусь на тебя, я ведь очень тебя любила когда-то…»

Она ждала - Кира оттолкнет ее и уйдет, прямая, с высоко поднятой головой и строгими измученными глазами. Но Кира припала головой к ее плечу и заплакала и, стыдясь своих елее, совсем спрятала лицо в мягкой Светланиной шубке.

Это длилось всего мгновение. Кира выпрямилась, отвернулась к окну, вытерла лицо концами серо-голубого шарфа. Сказала, не оборачиваясь, очень четко и ясно: «Простите, Светлана Николаевна, я ночь не спала, трудные были больные». И ушла, так и не взглянув на нее больше.

Светлане было жаль ее. «Надо поговорить с Вадимом, - подумала она, чувствуя, что это не она, а кто-то в ней за нее думает, а она в то же время ощущает и думает совсем другое. - Надо поговорить с Вадимом, и если он еще любит ее…»

Светлана обманывала себя. Она готова была поговорить с Вадимом о Кире и даже попытаться вернуть его жене, готова была сделать это, но с единственной, от самой себя скрытой целью: чтобы убедиться - Вадим уже не любит Киру, может быть, не любил никогда, он - ее, Светланин, и они будут вместе.

«Надо поговорить с ним, - думала она, - прихлебывая холодный кофе. - Непременно надо поговорить…» Ей представилось, какой будет Кира через десять - пятнадцать лет. Кира не станет пожилой - все будет девочка, девочка, а в какой-то день из девочки сразу превратится в старушку, просто усохнет, незаметно так усохнет, маленькая, пряменькая, и голос останется четким, и взгляд строгим, а над губой вырастут усы - черные такие, жесткие. Непременно усы вырастут!.. А глаза будут страдальческие, она ведь никогда не умела безоглядно, по-настоящему радоваться. Ей хорошо, а она уже боится, что хорошее кончится, впереди беда…

«Кире к лицу страдание, - подумала Светлана. - А мне к лицу счастье и так тому и быть, и ничего тут не поделать, и не надо ломать голову - так оно случилось, никто не виноват…»

По дороге в редакцию она еще думала о Кире, но уже не об этой измученной разрывом с мужем женщине, а о Кире-девочке, которая ее когда-то любила и неожиданно предала. Светлане до сих пор непонятно это предательство, но зла к Кире она не испытывает да и тогда не испытывала. Странная девочка, говорила она себе, очень странная, изломанная девочка. Меня обидела, а страдает от этого, наверное, больше, чем я.

Впрочем, Светлана совсем не страдала. Несколько дней был на душе нехороший осадок, потом все прошло. Осталось недоумение. Они были дружны почти три года, молодая учительница и ее ученица. Светлана бывала у нее дома, когда Кира болела, и тревожные глаза девочки успокаивались, и успокаивалось что-то зыбкое, дрожащее в нижней части ее лица. Кира при ней становилась ясной и мягкой, почти веселой. До прихода родителей.

Светлана знала, что Кира живет в семье, где ее любят, но где отец - не отец и мать - не мать. Дома Киру звали Ирой, чуждаясь имени, которое дала ей мать, и словно желая таким образом отвоевать ее для себя у прошлого. Но в школе девочка упрямо называла себя Кирой, на тетрадях с особым усердием выводила свое имя, и Светлана догадалась: у нее какие-то свои понятия и убеждения, свое, особое, вопреки семье, отношение к матери. Может быть, она верит в существование тайны, принудившей мать покинуть ее, тайны, в которой разгадка поступка и оправдание этой женщины. А может быть, Кира думала и чувствовала иначе: у меня плохая мать, и пусть плохая, все равно ее никто не заменит, все равно меня никто не полюбит, а жалости мне не надо. Кто ее знает, эту трудную девочку, зачем ей понадобилось возводить такой высокий барьер между собой и людьми, которые считали ее дочерью и страдали из-за ее подчеркнутой отчужденности! Светлане мерещился в этой молчаливой, замкнутой девочке характер сильный, страстный, упрямый, еще себе неведомый и для себя не открытый. Казалось, девочка живет в нервном ожидании чего-то или кого-то, и чувство копится в ее душе, ни одной каплей не проливаясь. Что же будет, когда оно вдруг хлынет наружу, на кого изольется? Не испугает ли избранного своей силой?

Моментами казалось - таким человеком станет для Киры она, Светлана. Об этом говорили мерцающие боязливой радостью глаза Киры и дрожащая полуулыбка, и ее внезапно вспыхнувшая любовь к литературе, ее молчаливые провожания. Светлану тоже потянуло к девочке, ей необходимо было чувствовать себя любимой. В школе, в университете, на работе - она всегда сама шла навстречу людям, готовая обласкать, и помочь, и время свое отдать, и силы, ничего не получая взамен, кроме таких вот преданных глаз. И работу в школе она ценила, пожалуй, больше всего за эту атмосферу любви. Девочки в любую погоду ждали ее в школе до ночи, чтобы проводить с педсовета (и Кира была с ними, хмурая, ревнующая, смотрела в землю, покусывая губы). В литературный кружок шли охотно: не все любили читать, но все любили ее, Светлану. «Дети любят красивых», - говорили учителя. Не всех красивых любили дети. Да и какая она, Светлана, красивая!..

Квартирная хозяйка Светланы, старая учительница на пенсии, дивилась: что они бегают за ней, как собачонки? Что это за обожание? «Тебя не хватит на них всех, - говорила она, - что ты будешь с ними делать потом?» - «Когда потом?» - с ясной улыбкой спрашивала Светлана. «Потом… когда у каждой появятся свои тайны, каждой нужно будет излиться, услышать твой совет». - «Просто они окончат школу, и у меня появятся новые ученики».

Старая учительница возражала: школа не аквариум - выпустишь всех рыбок и впустишь новых, но Светлана беспечно улыбалась, и она умолкла. Когда в доме все чаще стала появляться Кира, хозяйка вернулась к прежнему разговору. Ей не нравилось, что Кира бегает в магазин и проверяет тетради пятиклассников. «Разве я прошу об этом? - отбивалась Светлана. - Вы же видите, как она настойчива». Кира чуть ли не силой забирала из рук Светланы хозяйственную сумку и по собственному почину проверяла диктанты, прижимая тетради - всю пачку - к груди, чтобы не отняли.

Прошло немногим более года, и оказалось, что не о чем было спорить: Светлана устала от Киры. Ее утомила требовательная любовь девушки, слишком тесное общение. Кира уже предъявляла на нее какие-то права, и это было совсем нелепо. Скорей бы уже окончила школу!

Прежде Светлана не замечала, что Кирино упрямство порой граничит с тупостью. Теперь она всякий раз наталкивалась на это.

- Зачем переписывать сочинение, Светлана Николаевна?

- Тебе лень?

- Нет, но зачем?

- Я же сказала: для выставки.

- А зачем переписывать?

- Для вы-став-ки.

- Но зачем переписывать?!

Нелепые вопросы стали задаваться все чаще, бывать в доме учительницы Кира стала все реже. Это совпало.

В десятом классе Кира совсем переменилась к ней: на уроках сидела, опустив глаза, не подходила на переменах. Прекратились и провожания. Светлану задевало это, она не понимала, чем вызвано отчуждение, но ни о чем не спрашивала: боялась возобновления дружбы.

А потом случилось это…

Светлана, секретарь комсомольской организации школы, попросила у комитета рекомендацию в партию. Она легко улыбалась, спокойно-снисходительная и праздничная, и ребята обрадованно заулыбались в ответ - им было приятно, что рекомендации просят у них, что они -равные. И вдруг поднялась Кира, Лицо ее пожелтело - оно всегда желтело, когда отливала кровь. Обычно четкий голос звучал сдавленно:

- Мы не можем дать вам рекомендацию.

Ошеломленно смотрела на нее Светлана. Не менее поражены были ребята.

- Не расписывайся за всех! - крикнул наконец кто-то.

- Я запишу свое особое мнение, - непримиримо выговорила Кира.

- Но почему? Почему?! - допытывалась Светлана.

Кира, мучительно подбирая слова и запинаясь, напомнила ей открытые уроки: она репетировала их с классом заранее. Напомнила выставку тетрадей - она просила переписать сочинения набело. Она заранее дала им темы контрольных сочинений, присланных из гороно (не знаю, каким путем вы их раздобыли, почти враждебно сказала Кира), чтобы классы, в которых преподавала она, справились с работой лучше других.

- Для вас важно, чтобы все было хорошо… гладко… любыми средствами,-глядя в крышку парты, отрывисто-угрюмо говорила Кира. - Я не могу подписать рекомендацию.

- Что же ты раньше молчала! Камень за пазухой носила! - возмутилась Светлана.

- Вначале я так вам верила! - вся вспыхнув, воскликнула Кира и, сдержавшись, едва слышно, ровно договорила: - Я не могу вам указывать, каким

быть человеком, но в партию… Это совсем другое дело…

- Ты не боишься, что я провалю тебя на экзамене? - насмешливо поинтересовалась Светлана, когда они вышли из класса.-Если я такая беспринципная…

На экзамене она поставила ей пятерку, хотя Кира от сильного волнения отвечала хуже, чем всегда: торопилась, сбивалась и, кажется, желала только одного - скорее выбежать из класса.

Может, и лучше, что так случилось. Не будь той неприятности, кто знает, решилась бы она, Светлана, покинуть школу? Захотела бы остаться без этих влюбленных глаз, без этого обожания? Теперь она знала ему цену…

И все-таки… Она поговорит с Вадимом о Кире. Сегодня же поговорит…

…А вечером открыта дверь в переднюю, чтобы сразу услышать звонок. И охотно дано разрешение сыну-он может пойти на именины к девочке. И остаться ночевать у Димки, чтобы не ходить поздно в такую даль.

Одна в пустой квартире, и сердце колотится, и ничего она не может - ни читать, ни работать, ни просто ждать спокойно…