Светлана была взволнована. Надо же было ей смалодушничать, когда Женя впервые привел Павла! Впрочем, при чем тут малодушие? Она не могла отказать сыну, в конце концов у Жени отдельная комната, и она давно утвердила его в мысли, что они поди равные, не просто мать и сын товарищи. У нее не было оснований отказывать.

- Правда, он похож на Бетховена? - шепнул Женя, когда Павел появился у них.

Светлана пристально посмотрела на гостя и отвела взгляд. Бетховен не Бетховен, но какая-то сила в нем есть. «Надо порасспросить его», - подумала она, учуяв необычную судьбу:журналистский интерес проснулся. Но расспрашивать не стала. Инстинктивно ощутив, что тут не все благополучно, ушла от этого разговора и мыслей о Павле. Внешность - не повод, чтобы выставить человека за дверь, решила она. После сессии Павел уйдет в общежитие, сказал Вишняков. И еще Юра сказал, что Павел - личность. Нечего беспокоиться.

Но беспокойство вошло в нее с первым взглядом странного гостя. Даже когда Павел был в другой комнате, Светлана ощущала этот взгляд и невольно поеживалась.

Утром, когда она вставала, гостя уже не было, и вечером он приходил после двенадцати, никого не тревожа, - Женя дал ему свой ключ от двери. Светлана собиралась спросить сына, где пропадает Павел, но не спросила. Женя, словно угадав ее вопрос, сам рассказал: Павел весь день проводит в библиотеке, готовится к экзаменам. Светлане показалось, что сын испуган. Пошутила: «Что это ты такой встрепанный, как воробей перед кошкой?» - «Если ты кошка, то все на месте», - отшутился сын. На том и кончился разговор. Да и почему ему было не кончиться? Ну, поживет недельку в доме чужой парень, ничего страшного. Да и не чужой - Юрин товарищ, все-таки.

Юра ей нравился. Шесть лет назад, правда, когда Вишняковы переехали в нынешнюю свою квартиру, семиклассник Юра ее настораживал. Смущал его взгляд, эта всеведущая мужская усмешка, притаившаяся в его влажных темно-карих глазах, словно мальчик в эту минуту обсасывал скабрезный анекдот. Потом она привыкла к нему, к его всеведущему взгляду, ей нравилось, что он вежлив и ироничен, что водит мать под руку и выглядят они, как брат с сестрой. Она и с Женей пыталась наладить такие же равные дружеские отношения, а когда Женя подрос и стал бывать у Юры, радовалась этому. У Вишняковых хорошая семья, Жене не хватало мужского общества, отца или брата. Светлане казалось, у Вишняковых он находит то, чего лишен дома.

Женя следовал за Юрой тенью, копировал его движения, повторял любимые словечки. «Чао!»-говорил ей утром, и это «чао!» было Юриным. «Цирк!» - восклицал он с Юриной интонацией и, когда Светлана включила приемник, чтобы послушать последние известия, он изрекал Юрино: «А-а, известные последствия!..» Порой она сердилась: Женя, дурачась, вторил диктору, перевирая: «Разбитие и углупление отношений», «Право на труд и лево на отдых…»- мешая ей слушать. Но все это были шалости, не тревожившие ее всерьез. Женя тянулся за старшим другом и развивался так быстро, как никто в его классе.

Светлана гордилась сыном: одна воспитала. А ведь все было очень не просто…

У Жени был отец, белокурый, изнеженный, аккуратный до педантизма. Он называл ее Ланочкой и посвящал ей стихи, что-то вроде этого: «Я словно вышел из тумана, Светлана, Света, свет мой Лана»… Он любил подремать днем, впустив тихую музыку в комнату, любил полусвет вечером, он поклонялся ей и восторгался ее ногами: «Ах, отчего я не скульптор!..» Ребенок не входил в его планы.

Она ушла от него, от его трусости и его денег, которые он совал ей, чтобы избавилась от Женьки.

У нее была хорошая мама, она зсе поняла. Благодаря ей родился Женя и никакой трагедии не получилось.

Потом он приходил к ней и приносил Женьке игрушки и даже хотел, чтобы они поженились. Она показала ему знакомого студента: «Мой муж». И решила воспитать Женьку одна.

Маленьким Женя был послушен и тих, как девочка. Тогда еще бабушка жила с ними - молодая сорокадвухлетняя бабушка. Потом она вышла замуж и уехала с мужем в Алма-Ату. В тот год Женя впервые пошел в школу, и с ним стало трудно: то ли оттого, что не было бабушки с ее особым к нему подходом, то ли оттого, что Женя, никогда не знавший ни ясель, ни садика, не мог привыкнуть, что у учительницы их тридцать восемь и он один из тридцати восьми. Он постоянно жаловался матери, что учительница его не замечает, и она пыталась использовать его самолюбие, говорила, что нужно учиться лучше, еще лучше, лучше всех в классе, тогда учительница его непременно заметит. Сын старался изо всех сил, но учительница ставила одинаковые отметки ему и его соседу, который списывал у него домашние задания, и Женя пытался ей доказать, что она поступает несправедливо. «Не давай списывать»,- говорила Светлана, и Женя садился боком, почти спиной к соседу, закрывал локтем свою тетрадь. Настырный сосед все-таки ухитрялся списать, и Женя говорил ему, что он дурак и тупица, а учительнице говорил, что она несправедливо поставила обоим «двойки» - должна знать, кто у кого списывает.

- Ты все равно ничего ей не докажешь,- убеждала Светлана сына.- Бесцельный спор. Он только портит отношения. И настроение. И характер портится. Вырастешь и станешь брюзгой, недовольным всем на свете. Очень они неприятны, такие люди.

- А если она первая повысила голос?-спрашивал сын. - И несправедливо? Что же мне-смолчать, потому что учительница?

- Конечно смолчать. И не только потому, что учительница. Даже если ровесник твой, одноклассник. Вспышка пройдет, человек успокоится, и тогда ты с ним легко договоришься.

Светлане удалось повлиять на сына. Недоразумения с учительницей и ребятами прекратились. Женя отлично учился, был вежлив,- она не могла бы пожелать себе лучшего сына, лучшего ученика. Бывали, правда, моменты, когда ей казалось, что сын как-то очень уж обтекаем, казалось, что все у него не от души- и вежливость, и даже покорность ей. Она успокаивала себя: мальчик с ее помощью по капле выдавливает из себя себялюбца, у него есть воля, и если от природы он иной, пусть принуждает себя и на самом деле станет таким, каким быть должно. В конце концов обществу неинтересно, из хороших или плохих побуждений ты скандалишь: надо, чтобы ты. не скандалил.

- Мудришь ты с сыном,- заметила ей как-то мать (почти каждое лето она приезжала к ним в гости). Очень уж все у тебя обдумано, сложно обдумано. В три яруса. Мальчик мудреный стал, в плохом смысле мудреный - неискренний, непростой.

Иной раз и Светлану тревожили глаза сына, когда она говорила с ним о его делах. Женя внимательно слушал, кивал, но глаза его не участвовали в разговоре, не присутствовали здесь, их просто не было - темные, ничего не выражающие стекляшки.

«Я придираюсь к нему,- думала Светлана.- Просто у мальчика переходный возраст».

Помнится, она заболела, лежала с гриппом, и Женя ходил в магазин и столовую, приносил в судочках обед. Завязав нос и рот марлей но ее просьбе, кормил и поил ее. И вот когда все лицо сына было закрыто, остались только глаза,- та, давняя тревога кольнула Светлану: ничего не было в этих глазах. Пустота. У нее был жар, может быть, жар и был виноват, но Светлане почудилось, что ее поит робот, и она велела ему уйти. Он ни о чем не спросил, вышел из комнаты. «Холодный мальчик»,- огорченно подумала она тогда.

«Нет, не холодный,- сказала себе сейчас Светлана.- Что ему этот Павел? А ведь пожалел, приютил у себя…»

За три дня Светлана только сегодня впервые столкнулась с гостем в коридоре. Он остановился, почтительно склонил голову.

- Вы сегодня рано,- сказала она с улыбкой, пытаясь скрыть свою настороженность: натужная вежливость Павла озадачивала и смущала.

- Суббота, с вашего разрешения.

- Да, конечно,- торопливо сказала она, проходя мимо и затылком чувствуя взгляд Павла.

Ведь было же, было у нее ощущение: рядом - зверь. Умный, осторожный, окультуренный зверь. Было такое ощущение, только она отмахнулась от него, как всегда отмахивалась от всего неприятного. Сейчас Светлана ругала себя за это. Впрочем, решила она, если бы мы заранее знали, чем обернется та или иная встреча, мы были бы не люди, а провидцы… Выходит, и ругать себя нечего.