Прижав плечом телефонную трубку к уху, Вадим Ивакин делал пометки на чистом листе бумаги. Изредка переспрашивал:-Где, где?.. Так. «Меридиан»? Так. В красной рубашке? Так, так… Ну, спасибо, Люда. Нет, мы его по другому делу задержали: обворовал квартиру своих родителей. Да? Футболили, значит… Угу. Я ее уже вызвал.
Опустил трубку и тут же снова поднял.
- Приведите, пожалуйста, Якименко.
Спрятал исписанный лист бумаги в ящик, положил перед собой чистый.
Дверь отворилась, милиционер ввел в кабинет бритоголового юношу. Ивакин кивнул, и конвоир вышел.
- Здравствуй, Борис. Садись.
- Здравствуйте.
Голос у юноши ломкий, взгляд настороженный, Якименко сел, не сдвинув стула, вопросительно-тревожно посмотрел на Ивакина.
«Старше своих лет выглядит», - отметил про себя Ивакин и сказал буднично, скучным голосом, словно продолжая давно начатый разговор:
- Расскажи, Борис, как в субботу транзистор украли.
Светлые, едва намеченные брови Якименко поползли вверх, морщиня тонкую кожу лба.
- Разве меня за это арестовали?
- До всего доберемся, Борис. Как было с транзистором?
- С каким транзистором?
- С тем, что в субботу украли.
Якименко подумал, спросил осторожно:
- А если я не крал?
- Так и скажи. Но лучше сказать правду.
Якименко потер лоб. Руки у него красивые, пальцы длинные, тонкие, ногти чистые, кругло и ровно подстрижены. Только на левом мизинце толстый, пожелтевший, давно отращиваемый коготь.
- Можно узнать, где украли?
- На улице Привозной.
Якименко смотрел прямо перед собой, морщил лоб, что-то обдумывал. Спросил:
- Угол какой?
- Это ты мне скажешь.
- А кто украл?
- Предполагаю, ты. И твой дружок в красной рубахе. Пока дружок в дверь звонил, ты руку протянул и взял. Через окно. Он что, на подоконнике стоял?
- Привозная угол Садовой, - по-деловому сообщил Якименко.-«Меридиан». На столе стоял, а стол возле окна. Товарищ позвонил, мужчина пошел открывать, а я взял транзистор.
Юноша говорил неторопливо, обдумывая каждое слово. Голос его уже не был ломким - ровный, приятный тенорок. Казалось, он совсем успокоился.
- Где же транзистор?
- Мы его в воскресенье продали.
- На толчке?
- На продуктовом рынке, возле автобусной станции.
- Кто продавал?
- Федя Троян.
- Сколько взяли?
- Сорок рублей.
- Деньги разделили?
- Нет, пропили.
- Ты, Федя и».
- …и одна женщина.
- Как ее зовут?
Якименко потер пальцами лоб.
- Я ее почти не знаю.
- Пили вместе, твою квартиру вместе обворовали… - Ивакин посмотрел на юношу: пригнувшись на стуле, он сосредоточенно тер лоб. - А имя забыл?.. - Он помолчал, и, не получив ответа, продолжал : - А это ты сказать можешь - кто тебя заставил свою квартиру обворовать?
Юноша поднял голову, проговорил удивленно:
- Никто не заставлял.
- По словам отца, тебе угрожали.
- Он мне не отец. И никто мне не угрожал. Родители уехали, я пригласил к себе наливку пить.
- Выпили?
- Да. Потом кто-то сказал, что хорошо бы к морю съездить, а денег нет. Я и предложил продать мои вещи. Я не считал это воровством. Мой дом - мои вещи.
- И материн плащ - твой?
- Мать тоже не чья-то.
- Так. А кто вещи вынес?
- Я вынес.
- Через дверь?
В окно.
- Отчего же?
- Мы и вошли и вышли через окно. Я ключ от квартиры потерял.
- Отчим твой сказал, что, уезжая в командировку, не оставил тебе ключа.
И опять тонкие пальцы взметнулись вверх и терли, мучили лоб до красноты.
- Да. Не оставил.
- Что же ты не так говоришь?
- Как-то неловко сознаться, что у тебя, по сути, нет дома. Уехали - ключа не оставили. Ночуй, где хочешь.
- Я его тоже спросил об этом, - заметил Ивакин. - Говорит, уезжал на три дня, а ты и сам частенько ночевать не являлся. Верно это?
- Верно.
Зазвонил телефон. Ивакин послушал, кивнул, будто там, на другом конце провода, его видели, и повесил трубку. И тут же телефон зазвонил снова.
- Я же сказал - да.
Якименко улыбнулся.
- Вы головой кивнули.
- Это со мной бывает, - Ивакин улыбнулся тоже. - Где же ты ночевал, Борис?
- Лето. Выпьем где-нибудь, там и ночуем.
- У Феди?
- К Феде сейчас нельзя, он в заводском общежитии живет, чужих туда не пускают. А когда он на чердаке жил, я иногда оставался.
- Отчего Федя на чердаке жил?
- Мать из дому выгнала.
- Где Федю найти? На каком заводе он работает?
- Если хотите, я вам еще о себе могу рассказать, о других кражах.
- Так… - Ивакин прихлопнул ладонью о стол, спросил: - Ты, говорят, с детства воруешь?
- Кто говорит? Мать?
И снова голос ломкий, напряженный.
- Ты на учете в детской комнате милиции.
- А-а… Был. Потом уехал к отцу в Москву. Вернулся - Людмила Георгиевна опять за меня взялась. Да, я у матери деньги брал.
- Брал?
- Ну, крал. А когда их стали хорошо прятать, я брал какую-нибудь вещь и продавал. А когда из дома выгнали, я стал чужое брать, то есть красть. Заходил во дворы вечером, снимал, что на веревке висело.
- И давно начал красть?
- Лет с двенадцати. Да, с двенадцати. Когда от отца в первый раз вернулся.
- Тебе не понравилось у отца?
- Как вам сказать… Отец ведь тоже женился. Жена всего на восемь лет меня старше. Тренер по фи-гурному катанию на коньках. Детей учит. Пес у них большой. Она из его шерсти свитера себе вяжет. Стрижет пса, как овцу.
- А со школой у тебя как?
- Здесь учился, потом в Москве, потом снова здесь, потом опять в Москве, а когда из Москвы в третий раз вернулся, уже не пошел в школу.
- Сколько же ты классов закончил?
- Почти семь. Я понимаю, мало…
- Какую ты последнюю книжку прочел?
Якименко задумался, потер лоб.
- Не припомню что-то…
- Ну, не последнюю. Какая тебе книжка больше других понравилась?.. Тоже не припомнишь?
- В кино я хожу, а читать… - Якименко покачал головой.
- Поглядишь на тебя, послушаешь - грамотный парень. А оказывается, не читаешь, школу бросил.
- Как-то странно уже сидеть за партой. Я ведь очень давно стал взрослым.
- Стать вором - не значит стать взрослым.
Якименко поморщился.
- Тебе не нравится слово «вор»?
- Очень не нравится.
- Как же тебя назвать иначе?
- Да; все верно. Но как-то не задумывался об этом.
- А досадно никогда не было: прожит день, неделя, месяц, год -а чего достиг? Не обидно, что жизнь зря уходит?
- Не задумывался, -повторил Якименко. - Шло само собой. Хочешь выпить - нужны деньги.
- Рано ты начал пить,
- Я все начал рано.
- Что же еще?
- Ну… все.
- Вот что, Борис. Придвигайся к столу, опиши все кражи подробно: когда шли, с кем, какие вещи взяли, кому продали, людей опиши. За сколько продали. Словом, все.
- Сейчас писать?
- Да, сейчас.
Пока Якименко писал, Ивакин ходил по кабинету, бросал короткие взгляды на склоненную бритую голову, на руки парня. Борис рассыпал разрозненные буковки по бумаге вкривь и вкось. Задумался, полез желтым своим когтем в ноздрю, старательно поковырялся там, очистил ноготь о край стола.
- У тебя платка нет? Смотреть противно, - не сдержался Ивакин.
- А что такое?
- Коготь отрастил. В носу ковыряешь, -отрывисто, с отвращением проговорил Ивакин.
Зазвонил телефон, и Вадим буркнул, что занят. Якименко нерешительно посмотрел на него.
- Может, мне обождать в коридоре?
- Пиши. Я сегодня только твоим делом и занимаюсь.
Снова зазвонил телефон.
- А приемные пункты стеклотары? - послушав, спросил Ивакин. - И жэки? Добро.
Повесил трубку, сам набрал номер.
- Слушай, Сергеич… официальную справку я получил. В картотеке нет, ясно. Но предположения-то у тебя какие-то есть? Дай хоть какие-то ориентирующие данные. Да никто от тебя ручательства не требует! Я же говорю - предположения… Правой рукой? Рост? Отлично. Средний и безымянный? Угу. Бородавки… Вот за это спасибо, Сергеич. Это уже кое-что.
Повесил трубку, спросил:
- Не знаешь, Борис, кто мог коньяк из закусочной унести в ночь с четверга на пятницу? А ты-то сам непричастен?.. Через форточку проникли, по всей вероятности, мальчишка. Бородавки на правой руке. Не знаешь такого? Толя Степняк - это имя тебе ничего не говорит?.. Ну, пиши, пиши…
И снова заходил по комнате, сунув руки в карманы, сжимая в левой руке ключи.
Упустила Люда Толю… Нелегкий рейд провела, объехала со своими активистами знакомые места. Проверили все «теплушки» - колодцы теплотрассы. Парки прочесали. В Ботаническом саду нашли землянку, тщательно замаскированную ветками. Тайник. В землянке-бутылки с коньяком и от коньяка. Толя Степняк и Митя Подгорный спят - не добудишься. Привезли ребят в детскую комнату, пытались расспросить - спят. Развезли по домам, обязали родителей
явиться с ними утром. Позвони ему Люда ночью, не исчезли бы ребята…
Якименко отодвинул от себя исписанные листы бумаги.
- Я кончил. Простите, как мне вас называть?
- Вадим Федорович... Ты еще не все написал, Борис.
- Все.
- Меня интересует кража в студенческом общежитии.
- Так вам и это известно!..
- Как видишь.
Общежитие Ивакин назвал наугад. В ночь с субботы на воскресенье была совершена дерзкая кража вещей у спящих студентов. Ивакин бросил пробный шар и, кажется, попал.
- Через фрамугу влез?
- Не я влез.
- Федя Троян?
- С нами был еще один. Я его имени не знаю. Он и влез.
- Кличку знаешь?
- Н-нет…
Значит, парень влез, а вы с Федей подсадили?
- Да, там высоко.
- Какие вещи он вам передал?
- Четыре портфеля. Три черных, один коричневый. Брюки, что сейчас на мне. Плащи, туфли, два свитера.
- Студентов раздели, значит, - как бы про себя отметил Ивакин.
- Я не хотел, отговаривал. Да что теперь оправдываться, все равно не поверите. И дело сделано.
- Скажи, Борис, в твоем классе много воров было? А во дворе?.. Один ты, значит. Почему именно ты, как думаешь?
Якименко покачал головой: не знаю, мол, не задумывался. Но Ивакин ждал ответа, и Борис пригнулся, начал растирать пальцами лоб. Проговорил неуверенно :
- У других и семьи другие…
- Значит, жили бы отец с матерью вместе, этого с тобой не случилось бы?
- Наверное…
- Пить ты, выходит, с горя начал?
Якименко улыбнулся.
- Нет, конечно. Попробовал, понравилось. Привык. Деньги понадобились. Ну и стал брать. - Подумал, добавил: - Втянулся.
- В чтение не втянулся, в учебу тоже нет. Отчего бы?
Якименко растирал лоб.
- А не кажется ли тебе, что дело не в семье, а в тебе самом? В лени твоей, в безволии. Может быть, я ошибаюсь, и характер у тебя сильный?
Якименко молчал..
- Как ты свой характер строил?
Юноша поднял голову - вопрос удивил его.
- Что же, считал, что он сам собой построится?
- Взрослые же… - начал Якименко и умолк. - Да, я понимаю, о чем вы. Я только об одном думал, чтобы не заметили, что я взял. Сначала брал на кино, на мороженое, конфеты. Считал, раз продается, почему мне не купить.
- Отказывать себе ни в чем не привык.
- Я не только себе. Я и другим покупал, никогда не жалел. Сначала по мелочам, потом на выпивку… Один не пьешь, на всю компанию надо. Втянулся. Да, вы правы - не привык себе отказывать. Как-то считал, зачем отказываться, если можно иметь? Я ведь не со зла делал. Скажет кто-нибудь из ребят, сигареты кончились, а денег нет, я и раздобываю. И с вином то же. Так что не только для себя, хотя это и не оправдание. Для себя ведь чаще… Хотелось - брал. Отчета у меня не требовали.
- Это не так. Разве мать тебя поощряла?
- Нет, конечно, но ее слова тогда для меня уже мало значили.
- Учителя?
- Они обо мне всего не знали. В школе я чужого не брал. На уроках сидел, слушал. Замечаний не было. Но вот ходил мало. Редко ходил на уроки. И не учил. У классной нашей сердце больное, я ее волновать жалел. Обещал много раз. Обещаю - день или два в школу хожу, уроки учу, а лотом… Воли не хватало. Я и в детской комнате много раз обещал. И тоже не врал, когда говорил, сам верил. Людмила Георгиевна такой человек… Я с ней всегда соглашался, даже в душе. А выйду от нее и как-то все само собой по-прежнему получается.
- Кого же винить прикажешь в том, что ты сейчас здесь, передо мной?
- Я никого не виню. Но если воли нет, откуда ее возьмешь?
- Воспитать надо. Самому.
- Это легко сказать. А как сделать?
- Думаю, с малого начинать. Захотелось конфет - не купил. Потянулась рука к материнскому кошельку - отдернул. Одна маленькая победа над собой, другая… С каждой такой победой ты все сильнее, и уже следующая задача тебе по силам.
- Легче, когда кто-то тебя заставляет… - пробормотал Якименко. - Да, я понимаю, лучше, если сам. Вернее. Кого-то с собой в кармане повсюду носить не будешь… Но ведь сейчас об этом говорить уже поздно?
- С четверенек подняться на ноги никогда не поздно. В шестнадцать лет, особенно.
- Вы меня еще к себе вызовете?
- Непременно.
- Я расскажу вам все, как есть. А лучше напишу.
- Ты еще о краже в общежитии не написал. Давай, Борис, подробно.
Якименко склонился над листом. Ивакин читал через его плечо. Почерк невыработанный, детский, буква на букву в обиде, косые строчки то наползают одна на другую, то расходятся далеко - пустота между ними. Ошибок много, по речи не подумаешь, что парень безграмотный. И снова полез своим когтем в нос.
- Прекрати!
- Привычка…
Закончил писать, сказал:
- Я не буду перечитывать, можно?
- Почему?
- Вам рассказывал, как будто во второй раз все проделал. На бумаге уже в третий…
- Тебе еще не раз и не два придется повторять. И мне, и в прокуратуре следователю, и на суде.
- Лучше бы сразу срок дали. А то сто раз повторишь и сам себе опротивеешь…
- Ты говорил, что никогда не задумывался. Теперь у тебя на думы времени хватит… Подписал? Доб-ро. Сейчас я дам тебе возможность увидеться с матерью, Борис. Она уже пришла, ждет.
Ивакин снял телефонную трубку, но Якименко жестом остановил его.
- Пожалуйста, не надо. Я не хочу ее видеть. Я очень прошу, пусть меня уведут раньше. Я не хочу с ней здесь встретиться.
- Почему?
Борис, морщась, сильно тер лоб.
- Начнутся слезы, упреки… Красивые слова про то, что жизнь мне отдала. Я ничего не хочу сказать о ней плохого, но видеть ее… Нет.